Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман

Лилия Максимова

Однажды подруга сказала Лизе, что в жизни женщины присутствует, как минимум, четверо важных для нее мужчин. Друг: с ним здорово поговорить «по душам», но… никакого секса! Любовник: для него – только секс, не стоит мучить его откровениями. Муж: ему положено немного того и чуть-чуть другого. И начальник: он как решит – так и будет! Лиза рассмеялась, пошутив, что ее любимому мужу приходится отдуваться за всю четверку. Она даже не предполагала, что и остальные трое тоже появятся в ее жизни.

Глава 4

1989 год

— Мария Васильевна, Вы не одолжите мне дорожный кипятильник?

Женя Леднева стояла на пороге соседской квартиры и была явно расстроена.

— Вы куда-нибудь уезжаете, Женечка? — жестом пригласив ее войти, полюбопытствовала Мария Васильевна.

Евгения Юрьевна вздохнула:

— Ой, лучше не напоминайте! Везу своих девятиклассников в колхоз на две недели: вместо производственной практики придумали им работу в подшефном хозяйстве.

— Это в июне-то? — всплеснула руками Мария Васильевна. — И что им там делать? Клевер опылять или зеленую картошку выкапывать?

Женя устало махнула ладошкой:

— На овощебазу нас отправляют, в Ольховку. А еще там теплицы, клубнику какой-то местный предприниматель выращивает.

— Ну, клубника — это хорошо, — попыталась успокоить соседку тетя Маша, но настроения у той не прибавилось.

— Да, что Вы, Мария Васильевна! Я и картошку, и клубнику только на рынке и видела. Понятия не имею что и как там растет. И в деревне никогда не была. — Она на секунду представила себя в полевых условиях, и ее заметно передернуло. — Без душа, без отопления, умываться в холодной воде… Бр-р-р!

— Как это «в холодной»? — рассмеялся появившийся в дверях своей комнаты Эдуард и похлопал по раскрытой ладони кипятильником. — А баня зачем же?

Евгения Юрьевна фыркнула и попыталась отобрать у Журавского вожделенный кипятильник.

— Я не большой поклонник бани! — сообщила она капризным тоном и вдруг остановилась: по комнате Эдуарда разноцветными горками были разбросаны вещи, на полу кособочилась наполовину загруженная дорожная сумка. — Ты тоже куда-то собираешься?

— Да, — небрежно пожал плечами Журавский. — Командировка у меня на две недели, в Ольховку. Есть такая деревенька в Приморском крае…

Евгения Юрьевна удивленно раскрыла рот.

— Эдик, но ведь ты совсем не обязан… Ты же уволился из школы, сказал, что вернулся в газету…

— Все правильно! И уволился я переводом, так что имею законное право на ежегодный отпуск. В редакции возражать не стали. Надеюсь, ты будешь с ними солидарна? А то ведь пропадешь без меня…

Он приблизился к Жене вплотную, отчего в ее глазах сразу зажглись зеленые огоньки, и довольная Мария Васильевна поспешила ретироваться. Быстрый поцелуй — и Эдуард отстранился, изобразив волнение стажера:

— Евгения Юрьевна, так Вы возьмете меня в экспедицию? Должность инструктора по выживанию в Вашем отряде еще свободна?

Колеса плацкартного вагона равномерно подпрыгивали на стыках рельсов, а за окном проносились зеленые сопки и равнины, которыми нельзя было не любоваться.

— Какие ассоциации у вас вызывает слово «деревня»? — вместо вступительного слова поинтересовался Эдуард Андреевич, который еще на перроне вокзала принял на себя руководство экспедицией.

— Овощи! — бойко выкрикнула Варя.

— Грязь! — брезгливо наморщила носик Снежана.

— Свобо-ода! — расплывшись в довольной улыбке, протянул Тимур.

Эдуард Андреевич многотерпеливо вздохнул.

— Вот этого-то я и опасался! — Он задумчиво потер переносицу и, осторожно подбирая выражения, начал свой инструктаж. — Лето, солнце и свобода — это, конечно здорово, а две недели — не так уж и мало, но… Я попросил бы вас всех не сходить с ума и не вытворять в деревне того, на что не решились бы в городе!

Лиза в недоумении уставилась на Журавского: о чем это он? Однако, намек, судя по всему, нашел своего понимающего слушателя. Наклонившись к Варе, Фролов весьма интимно промурлыкал:

— А то, чем в городе занимались — можно вытворять?

Тихонько хихикнув в ладошку, Ракитина ткнула Тимура локтем в бок. Парочка сидела совсем рядом, и Лиза невольно покраснела.

Конечно, она знала, что между противоположными полами возникают сексуальные отношения… чисто теоретически знала… Книги в доме Лучинских никогда не прятались под замок, поэтому «Мужчина и женщина» и медицинская энциклопедия были прочитаны просто так, для «общего развития». Техническая сторона вопроса казалась Лизе странной, даже забавной. Трудно было представить, что предстоит заниматься этим на самом деле. Неужели взрослые находят в таких занятиях удовольствие? И Варя с Тимуром — тоже? Лиза улыбнулась: пожалуй, у нее еще будет время определиться во мнении. Позже… когда дело дойдет до практики… может быть, годика через три?

И вдруг на ум пришла нечаянная мысль, от которой в кровь фонтанчиком впрыснулся адреналин. А что, если Виктор попросит ее о…? Что, если он предложит… Лизе стало жарко и холодно одновременно. Что тогда ей делать? Обидеться? Отказать? Или…? Она украдкой взглянула на Гордеева. Тот смотрел в окно со скучающим от преподавательских инструкций видом. По всей вероятности, намек никак не задел его сознания. У Лизы отлегло от сердца. И чего ради ей в голову лезут всякие глупости? Витя — серьезный, рассудительный… и он совсем не Тимур!

–…но есть еще одна проблема, — услышала, наконец, Лучинская продолжение речи Эдуарда Андреевича. — Местные ребята не всегда дружелюбно принимают городских, поэтому во избежание столкновений прошу вас лишний раз жителей не провоцировать и первыми в драку не лезть!

— С местными проблем не будет! — неожиданно подал голос Лихаманов. — У меня половина Ольховки — родня, договоримся!

— Что же ты сразу не сказал? — простонала Евгения Юрьевна. — Мы бы тебя в городе оставили.

Гришка обиделся:

— Думаете, я там упьюсь? А вот и нет, я зарекся! В прошлый раз перебрали с пацанами — так я за тридцать километров от деревни очнулся. До сих пор не знаю, как туда попал! — Припомнив былое, Лихаманов почесал в затылке. — Пришлось пешком домой топать.

На перроне станции «Ольховка» городскую делегацию встретил директор местной школы и заведующий овощебазой.

— Лихаманов, Федор Борисович! — отрекомендовался последний, до хруста пожав руку Эдуарда Андреевича. — Да-да, я родной дядька вон того рыжего!

Цвет волос, по всей видимости, был отличительной чертой семейства Лихамановых, потому что Федор Борисович пылал шевелюрой не менее яркой, чем Гришка.

— Решено поселить вас в школе, поэтому за размещение отвечаю я, — вставил словечко пожилой директор учебного заведения. — К сожалению, в классах идет ремонт. Разместим вас в спортивном зале, матрацы и постельное белье обеспечим, кормить будем в школьной столовой — полный пансион!

— А… душ с горячей водой у вас где-нибудь есть? — забеспокоилась Евгения Юрьевна, которую перспектива провести четырнадцать ночей в спортивном зале вместо спальни радовала как утопленника водоем.

— Есть шикарная баня! Только топить ее придется самим. — «успокоил» ее Федор Борисович и, оценивающе взглянув на Журавского, сделал выводы. — Думаю, что вы с этой проблемой справитесь. Ну, что ж, на работу завтра, пока отдыхайте. Первую неделю ждем вас на овощебазе, а там — и клубнику пора будет снимать. В качестве премии за ударный труд накормим ваших ребят ягодами «от пуза». Долго вспоминать будете!

Путь от школы до овощебазы был неблизкий, и, чтобы скрасить получасовую прогулку, девятиклассники занялись… охотой. Инициатором стал Сашка Задорин, который, вдохнув «дикий», неотравленный выхлопными газами кислород, почувствовал себя первобытным человеком. Петух, важно клевавший что-то на дороге, едва не стал легкой добычей, но успел вовремя вспорхнуть на забор. Оглянувшись вокруг жадными до развлечений глазами, Сашка увидел свинью, нежившуюся в луже у обочины.

— Добудем, что ли, бизона? — дико скаля зубы, поинтересовался Задорин у Олега и Лизы, присутствие которой подбивало его на свершение подвигов.

Лучинская рассмеялась:

— Наша охота будет отмечена в исторических летописях?

— Непременно!

Властный перст Александра указал на перепачканную в грязи свинскую обладательницу избыточного веса, которая тут же почуяла неладное и насторожилась.

— Дичь!!! — завопил Задорин, и вся троица с хохотом понеслась в сторону лужи.

Затея пришлась по душе еще кое-кому из одичавших на природе ребят, толпа неандертальцев увеличилась и бросилась за добычей. Свинья же, в панике теряя лишние килограммы, бросилась к воротам родного дома. Оттуда сразу появилась разъяренная хозяйка, домашнее животное было спасено, а городская молодежь была вынуждена покинуть поле брани.

— Детский сад, да и только! — процедил сквозь зубы Виктор Гордеев, шагая рядом с Тимуром и Варей в арьергарде процессии, растянувшейся на всю улицу.

Он тщетно старался разглядеть хотя бы спину Лучинской, умчавшейся на «охоту» вслед за Сашкой и Олегом. Где-то далеко впереди раздался новый взрыв хохота, и Виктор отчетливо различил звонкий смех Лизы, который нельзя было перепутать ни с чьим другим.

— Я бы на твоем месте привел ее сюда, — посоветовал Фролов, уже десять минут наблюдавший за терзаниями друга. — Девчонка должна быть рядом со своим парнем. Она твоя или нет?

Призыв к решительным действиям не понравился Варе.

— Не лезь не в свое дело! — одернула она Тимура, но Виктор этого уже не услышал.

Прибавив шагу, он быстро нагнал охотников.

— Лиза!

Лучинская обернулась: растрепанная грива каштановых волос, смешинки в глазах…

— Здорово было, да?

Она даже не заметила, что его не было рядом! Лиза хотела умчаться дальше, и Гордееву пришлось добавить в голос стали:

— Лиза!

— А?

Теперь она услышала и, вопросительно изогнув брови, оторвалась от азарта охоты.

Задорин дернулся было вслед за Лизой, чьим обществом наслаждался так недолго, но Олег удержал друга:

— Сашка, он позвал только ее.

— Господи! Как же мне все это надоело! — в который раз посетовала на судьбу Евгения Юрьевна, окинув взором свои временные владения. — Не понимаю, неужели нельзя было поселить нас в классах: мальчиков отдельно, девочек отдельно? А то живем, как в цыганском таборе!

Спортивный зал и так был негласно разделен на две половины, женскую и мужскую, а в центре самоорганизовалось некое подобие гостиной, где народ собирался вместе за чаепитием, болтовней или игрой в карты. Практически весь пол был устлан гимнастическими матами и матрацами, а импровизированные «кровати» — заправлены одеялами и постельным бельем, которое привезли из ближайшего пионерского лагеря.

— Знаешь, — потягиваясь, возразил ей Журавский. — А я считаю большой удачей, что у этого спортзала есть отдельный выход на улицу, а здание школы закрыто на о-огромный замок!

— Это еще почему? — фыркнула Леднева. — В классах было бы уютнее, там мы могли бы позволить себе расслабиться и, например, спать не в трико и футболках, а…

Эдуард Андреевич расхохотался:

— Женя! Да там нам с тобой вообще не удалось бы заснуть! Даже в этой маленькой школе классов гораздо больше, чем два, и мы с тобой не смогли бы находиться везде одновременно. Боюсь, что наши влюбленные парочки разбрелись бы по этажам, а нам с тобой пришлось бы каждую ночь организовывать поисковую экспедицию с фонариками. А здесь все на виду — даже пересчитать можно. Нет, определенно, вариант со спортзалом мне нравится гораздо больше!

— Почему ты так плохо о них думаешь? — вступилась за ребят Евгения Юрьевна.

Журавский пожал плечами и заговорщически понизил голос.

— Что же в этом плохого? Нам с тобой ведь тоже было по шестнадцать лет! Просто тот факт, что мы за них отвечаем, заставляет взглянуть на проблему несколько иначе. К тому же, я хотел бы стать отцом раньше, чем Фролов или Золотов, — невозмутимо добавил Эдуард Андреевич. Не обращая внимания на потерю дара речи у собеседницы, он хлопнул ладонью по коленке и поднялся. — Пойду, пожалуй, сыграю в карты!

— Эдик, это непедагогично, — попыталась задержать его обомлевшая Евгения.

Эдик наклонился к ней, и в его глазах запрыгали чертики.

— А, ну-ка, идем! Мы с тобой составим замечательную партию! — И, чтобы Женя не упиралась, поддел ее самую чувствительную «струнку». — Сама ведь утверждала, что логические игры — «конек» всех математиков? А карты — это чистая логика!

Появление в «гостиной» преподавателей ничуть не смутило игроков: Золотов сдавал карты, Фролов истязал самопальными аккордами гитару, которую прихватил с собой из города Эдуард Андреевич, остальные болтали между собой.

— И на что же вы играете? — строго потребовала отчета классная руководительница. — Надеюсь, не на деньги?

— Что Вы, Евгения Юрьевна! — поразился Тимур. — Откуда у нас деньги? Мы играем на желание! Не хотите попробовать?

— Фролов! Не много ли себе позволяешь? — одернул его Эдуард Андреевич.

Парень надулся:

— Да я ж не в плохом смысле, а в хорошем. Помните наш спор относительно похода?

— Опять этот поход! — возмутилась Леднева. — Вы и так целыми днями на воздухе! Зачем же вам еще и ночные путешествия?

Почувствовав в ее голосе слабинку, класс загомонил наперебой:

— Евгения Юрьевна! Днем — это работа, а поход — туризм!

— Мы хотим в ночное, как у Тургенева!

— Костер будем жечь, гитару возьмем!

— Это же романтика, Евгения Юрьевна!

— Ну, пожа-алуйста!

Леднева кашлянула и покосилась на Эдуарда Андреевича, который, пряча улыбку, старательно отворачивался.

— Романтика, говорите? Тургенев? Кажется, я узнаю, чей это почерк! Сразу вам заявляю: уговорить меня не удастся!

— А если нам сыграть на это, в карты? — азартно предложил Фролов. — Я выиграю — идем в поход!

Евгения Юрьевна прищурилась:

— А если выиграю я?

— Ну-у-у… — задумчиво протянул Тимур, соображая, что бы такое пообещать. — Тогда мы перестанем резаться в покер и подкидного до самого отъезда!

— По рукам! — вдруг согласилась она. — Но предупреждаю тебя, Фролов: я играю в карты лучше, чем просто хорошо! К тому же мне везет.

Она потянулась за колодой карт, и знаки, которыми обменялись за ее спиной Тимур и Эдуард Андреевич, остались ею не замечены.

— Сдавай! — бодро сказала Евгения Юрьевна, уже предвкушая свою победу.

«Это была Ваша самая большая ошибка!» — мысленно усмехнулся Фролов и спрятал в рукав козырного туза.

— Не понимаю, как я могла проиграть? У меня на руках была такая комбинация! — не переставала сокрушаться Леднева, уныло отмеряя по шоссе не первую сотню шагов.

— Не расстраивайся, — посмеиваясь, утешил ее Эдуард. — Не повезло в картах — повезет в любви!

— Прекрати издеваться! Ведь вы, должно быть, сговорились? Фролов! — позвала она в сгущавшиеся сумерки, где герой дня делился подробностями с теми, кто не присутствовал на эпохальном поединке. — Вы все это заранее продумали?

— Женя, мы не хотели тебя обидеть! Мы просто хотели в поход! — вынужден был признаться Журавский, которому тут же пришлось защищаться. Уворачиваясь от ее тумаков, он попытался заслонить собой Тимура.

— Я так и знала, что он передернул карты! — прокричала Евгения Юрьевна из-за спины Эдуарда. — Фролов, ты — шулер!!!

Подпрыгивая от веселья, Тимур в порыве честности приложил ладонь к сердцу:

— Я никогда этого не скрывал! Евгения Юрьевна, козыри просто липнут к моим рукам!

— Вы настолько откровенно бессовестны, что мне даже нечем вам возразить. Сдаюсь, — устала бороться Леднева и, подняв руки вверх, предрекла. — Но от этого похода ждите неприятностей.

— Ну, какие могут быть неприятности? — удивился Эдуард Андреевич. — Мы ведь от деревни и на пару километров не отошли! В любой момент вернуться можно.

Оптимистичный прогноз был нарушен ревом приближающихся моторов. Не прошло и трех минут, как дорогу городским туристам преградили пятеро парней на мотоциклах. Старший, сплюнув пыль, поднятую колесами, довольно нагло поинтересовался:

— И что за мелочь топчет нашу землю?

Девчонки охнули и попрятались за спины парней. Намереваясь начать мирные переговоры, Эдуард Андреевич выступил вперед, но его опередил Лихаманов:

— Рыжий! Ты в какое место глаза спрятал? К кому пристаешь?

Парень, который был рыжим не больше Лихаманова, тут же спустил пар.

— А-а! Гриня! Это ты городских на прогулку вывел? А мы-то думали, кто это рискнул, на ночь глядя? Что у костра пить будете? — задал абориген животрепещущий вопрос.

— Чай! — буркнул недовольный Лихаманов.

Рыжий поморщился:

— Тогда нам не по дороге!

И банда местных байкеров, дав газу, укатила дальше. Евгения Юрьевна шумно выдохнула:

— Я же говорила, что будут неприятности! Не пора ли нам вернуться?

— С этой мы неплохо справились, — констатировал Журавский с явным облегчением. — Григорий, тебе объявляется благодарность!

— Да чего там! — засмущался Лихаманов. — Это же был мой троюродный брат.

На поляне, которую Эдуард Андреевич еще пару дней назад присмотрел под место для привала, мальчишки сразу же принялись за разведение костра. Девчонки занялись разгрузкой рюкзаков с продуктами, приобретенными днем в деревенском магазине «для голодающих в пустынях африканцев», как пообещал продавщице Золотов.

До Африки провизия не доехала, ее земной путь закончился в супе, который Эдуард Андреевич с увлечением стряпал для своих питомцев. Очистив одну луковицу, Евгения Юрьевна порезала палец и теперь, вытянув ноги к костру, отдыхала от чуждой ей кулинарии. Когда суп перекочевал в желудки молодежи, вокруг разлилась атмосфера довольной сытости, и всех потянуло на подвиги.

— Сейчас спою! — решил вслух Эдуард Журавский и взял в руки гитару.

В течение часа он потчевал аудиторию походными песнями и туристическими байками, которых знал великое множество. Над страшными историями смеялись, серенадам подпевали. Совершенно неожиданно Евгения Юрьевна оказалась обладательницей бархатистого сопрано, и Журавский не удержался от комплимента:

— Женя, таким приятным голосом просто грех делать замечания и читать нотации. Лучше уж все время пой!

Леднева одарила его убийственным взглядом и, сбросив с колен собранные для нее цветы, отошла от костра.

— Промашка вышла, — прищелкнул языком Эдуард Андреевич и вручил Тимуру гитару вместе с советом. — Никогда так не делай!

Евгения стояла, прислонившись спиной к дереву, тень которого прятала ее от отблесков пламени. Не сумев разглядеть выражение ее лица, Журавский попытался обратить все в шутку:

— Простите, Евгения Юрьевна! Я — дурак. Поставьте мне двойку за поведение.

Она подняла руки к лицу и отвернулась к дереву. Всхлипывания. Плечи вздрагивают. Она плачет! Господи, да он и вправду идиот! Ведь придумал весь этот поход, чтобы создать романтическую обстановку. Хотел сказать ей, что любит. Да, черт возьми! Любит он ее, глупо дальше тянуть с объяснениями! Еще ни одной девушке он не посвящал целый год своей жизни! И все это при том, что они еще ни разу не переспали, вот парадокс-то! Он и сейчас ее хочет… Ну, не прямо сейчас… Он хочет ее насовсем, на всю жизнь, навсегда.

— Женя, — осторожно взял он ее за плечи. — Ну, что ты? Это же была просто шутка!

Всхлипывания перешли в приглушенные рыдания и, повернувшись, она уткнулась носом в его плечо.

— Мне надоели эти шутки, надоела эта деревня! Я ненавижу быть все время на виду! Хочу домой, где нет этих проклятущих насекомых, где не воняет дымом, где я могу побыть одна…

Остаток монолога утонул в слезах. Она по-детски обхватила его руками поперек туловища, и Эдуард бережно обнял ее, стараясь успокоить и согреть.

— Ты слишком долго была одна… Слишком привыкла к этому, слишком устала… — Он погладил ее по голове, как маленькую, и сжал в объятиях еще крепче. — Теперь я буду рядом. Всегда. Если, конечно, ты меня снова не прогонишь…

— Не прогоню, — пообещала она его плечу и подняла вверх заплаканные глаза, в которых отразились зеленые звезды. — Потому что… Я люблю тебя, Эдик… Просто люблю.

Удивление растаяло в поцелуе, долгом, нежном и влажном от ее слез. Разомкнув губы, он покачал головой и посетовал:

— Я первый хотел сказать тебе это!

Женя улыбнулась:

— Теряете хватку, Господин Журавский!

— Люблю тебя, Женька! — рассмеялся он.

После следующего поцелуя Эдуард вдруг отстранился и беспокойно посмотрел в сторону костра, откуда слышалось бренчание гитары.

— Слушай, а нам пора возвращаться! Наше отсутствие может быть неправильно истолковано.

Она сглотнула напросившийся смешок:

— С каких это пор ты стал заботиться о своей репутации?

Журавский состроил недовольную мину:

— С тех пор, как вынужден был стать примером для двадцати влюбленных друг в друга подростков. Клянусь: в городе я буду менее сдержан.

У костра тактично сделали вид, что не заметили ни заплаканных глаз Евгении Юрьевны, ни довольной физиономии Журавского. Тимур, терзая струны, подбирал на гитаре «Цыганочку», и Эдуард Андреевич, не в силах удержать рвавшуюся на волю энергию, пустился в пляс. Глядя на его произвольные «па» и придуманные на ходу «коленца», Фролов скривился, как от зубной боли.

— Нет уж, Эдуард Андреевич! Не стоит так издеваться над искусством! Ваша «Цыганочка» больше на «Гопак» похожа. Давайте-ка меняться местами.

Журавский обнял деку гитары, прижал пальцами струны на грифе и подмигнул:

— С выходом, Тимур?

— С выходом, — тряхнул кудрями Фролов и потянулся, разминая суставы. — Учитесь, пока я жив!

Он провел напряженно раскрытой ладонью по угольно-черной шевелюре и, будто сбросив с себя груз цивилизации, резко уронил руки вниз. Рвущая душу мелодия, которую сумел извлечь из гитары Эдуард Андреевич, подхватила Тимура, и он понесся по поляне, издавая горловые звуки, взлетающие ввысь прямо из глубины его жаркой души. Исчез городской школьник, а гордый представитель племени конокрадов, то томный, то озорной, то страстный, приковал к себе все взгляды. Вмиг стало ясно, что же в Тимуре заставляет так сильно биться Варино сердце. Последний аккорд, оборвавшийся где-то на высоте верхушек деревьев, бросил цыгана на колени, и он замер, словно исчерпав все жизненные силы. Целую минуту никто не решался нарушить тишину, а потом аплодисменты сорвались лавиной. Часто дыша, Тимур встал и вытер рукавом пот со лба. Варя молча обняла его, и они вместе присели к костру.

— Ты прав, Эдик, — задумчиво пробормотала Евгения Юрьевна. — За ними нужен глаз да глаз.

Журавский усмехнулся: и вправду, уж скорей бы домой! Сдать гиперактивных подростков на руки родителям, а самим заняться тем, чем этим детям пока рановато. Жаль, что здесь нельзя: спички возле пороха не поджигают! Скорей бы домой!

Потом были «Изгиб гитары желтой»,⁸ «Yesterday»,⁹ рок-н-ролл и много чего еще. Поляна постепенно превратилась в нечто среднее между концертным залом и дискотекой. Когда Эдуард Андреевич заиграл «Сказки Венского леса»,¹⁰ Сашка улыбнулся. Этот вальс был совершенно особенным. В прошлом году Ольга Михайловна научила дочерей, Сашку и Олега вальсировать. Тогда вся компания долго дурачилась, а потом «раз-два-три» сложилось в танец, и Задорин с Лизой легко закружились по комнате под «Сказки Венского леса». Сашка поискал ее глазами, и понял, что сделал это зря.

Лучинская давала уроки танцев Виктору Гордееву. Сбиваясь с такта и наступая партнерше на ноги, он топтался по траве с изяществом ростральной колонны. Состояние обуви, по всей вероятности, мало беспокоило Лизу, она смеялась и давала обучаемому попутные советы.

— Как ты считаешь, Эдик, они когда-нибудь устают? — зевнула Евгения Юрьевна. — Или внутри у каждого вечный двигатель?

— Сейчас узнаю, — пообещал Журавский и отложил гитару в сторону. — Молодежь! Пора пить чай! Вода в ведре закипела.

Несмотря на разочарованное «у-у-у», пронесшееся по поляне, Эдуард Андреевич достал из рюкзака пачку чая и передал ее Золотову, стоявшему к костру ближе всех.

— Заваривай! — скомандовал глава экспедиции и уселся рядом с Женей.

— Я? — Артем в недоумении повертел в руках упаковку. — А я не умею!

— Да чего здесь уметь? Сыпь в ведро — и все дела! — перехватил инициативу Фролов и протянул руку за чаем.

Но Артем внезапно решил довести начатое до конца. Посветив на пачку фонариком, Золотов деловито прочитал все, что было на ней написано.

— Здесь сказано, что чай зеленый! — сообщил он во всеуслышание. — Это ничего? Или дать ему дозреть?

— Сыпь такой! — позволил Эдуард Андреевич. — Зеленый даже полезнее.

Золотов неуверенно наклонил упаковку над ведром, сунулся туда с фонариком, а потом вытряхнул в кипящую воду оставшуюся в пачке заварку.

— Ну как? Позеленело? — смешливо осведомился Фролов.

Артем пожал плечами:

— А кто ж его знает? Не видно ведь ни черта! Кто рискнет не отравиться?

Заранее уверенный в результате, Эдуард Андреевич храбро протянул свою кружку, и через несколько минут, отметив, что Журавский все еще жив, его примеру последовали и все остальные. Отведав «зелененького», туристы расселись вокруг костра, стараясь отогнать предутреннюю дремоту анекдотами.

Фольклор интересовал Виктора меньше всего, поэтому он увлек Лизу на бревнышко к самому краю поляны. В последнее время его стали раздражать косые взгляды и смешки одноклассников, которые с подачи Золотова и Белянской вовсю обсуждали их отношения, не забывая посматривать в сторону Задорина.

— Может быть пойдем, прогуляемся? — предложил Гордеев, мечтая очутиться с нею где-нибудь подальше отсюда: например, на необитаемом острове.

Лиза поежилась.

— А ты не боишься светящегося геолога? — страшным шепотом поинтересовалась она, вспомнив о герое последней байки, рассказанной Эдуардом Андреевичем.

Он не поверил своим ушам:

— Лиза, ты серьезно?

— Конечно, — попыталась отшутиться Лучинская. — Возьмет и выскочит вон из-за той елки!

Все еще не понимая, дурачится она или вправду боится, Гордеев, поморщился.

— Этот тот геолог, который заблудился и наелся мухоморов?

— Нет, тот, который искал клад и провалился в фосфорицирующее болото!

Ее глаза расширились — и Виктор поверил в ее испуг. Точно: детский сад!

— Ну ты даешь! — смеясь, он легонько толкнул ее в плечо. — Струсила из-за детской страшилки!

— И совсем я не струсила! — задиристо возразила она и толкнула его в ответ.

— Струсила-струсила!

Он стал тормошить ее, она отбивалась и хохотала:

— Да ни капельки! Нисколечко! Совсем!

Руки сами переплелись в объятия, смеющиеся губы соприкоснулись. Гордеев бросил быстрый взгляд в сторону костра. Там тоже хохотали: Эдуард Андреевич изображал Жванецкого, одноклассникам не было до них никакого дела.

Потеряв его поцелуй, Лиза открыла глаза, но Виктор уже вернулся и снова прильнул к ней. Дремавшие в глубине мурашки зашевелились и стали гоняться друг за другом. Она улыбнулась мокрыми губами:

— Щекотно!

Он подавился смешком:

— Слушай, я так не могу! Ты когда-нибудь бываешь серьезной?

Она кокетливо прикрыла глаза ресницами и с трогательной покорностью подставила губы. Кротость, так не свойственная Лизе, вызвала у него эмоциональное цунами! Смеяться расхотелось. В горло будто влили рюмку алкоголя, и Виктор, опьяненный страстным желанием целовать ее совсем по-другому, раздвинул створки ее рта, проникая внутрь.

Лиза задохнулась. Ничего себе! Она и не предполагала, что так бывает. Кислород быстро закончился, и она отвернулась, чтобы сделать глоток. По его щеке скользнули каштановые кудри. Два учащенных дыхания. Тонкий аромат весны от ее локонов — и Виктор нырнул в них лицом. Что же это за запах? Что-то цветочное… Похоже на…

— Знаешь, чем ты пахнешь? — прошептал он ей на ухо.

— Дымом от костра? — попробовала предположить Лиза все еще неверным от волнения голосом.

— Нет. Ты пахнешь ландышами.

Она улыбнулась и, опасаясь снова встретиться с его требовательным ртом, спрятала лицо у него на шее. Губы нашли биение его пульса.

«Какая же ты классная, Лиза!» — чуть не сорвалось у него с языка. Он хотел прижать ее к себе еще теснее, но рука, обвившая ее стан, неосторожно взяла выше, и вместо талии его пальцы сдавили упругую мягкость… ее груди. Виктор отпрянул. Сейчас она влепит ему пощечину — и на этом закончится все: ландыши, смех, поцелуи… Он подавил в себе желание зажмуриться.

— Лиза, я… э-э-э… Я нечаянно!

Черт, куда же теперь девать руки?

Она удивленно подняла брови, секунду вглядывалась в его зрачки и спокойно кивнула:

— Я поняла. Ты не хотел.

«Ну, не то, чтобы совсем не хотел», — рождающей электричество молнией пронеслось у него в голове.

Клубника в бейсболке Тимура начала давать сок, и он сокрушенно прицокнул языком:

— От Вари попадет. Не отстирать теперь.

Федор Борисович Лихаманов держал свое слово и ягод за работу в теплицах не жалел. Сегодня была суббота, выходной, но Виктору и Тимуру захотелось побаловать девчонок клубникой. В ожидании назначенных свиданий парни сидели на скамейке возле деревенской школы. Фролов курил, а Виктор загорал, подставив лицо вечернему солнцу.

— Не боишься, что вы с Лучинской можете не доучиться до выпускного? — вдруг задал вопрос Тимур, выпустив вверх струйку дыма. — Тогда не видать вам золотых медалей, как своих ушей.

— С чего бы это? — лениво поинтересовался Гордеев, не размыкая век.

— Залетите — и привет учебе! — Фролов улыбнулся во все тридцать два зуба и жестом показал очнувшемуся от дремоты другу огромный беременный живот. — Я видел, как вы вчера целовались!

Гордеев фыркнул:

— От поцелуев дети не рождаются!

— Ты хочешь сказать, что еще не спал с ней? — На лице Тимура отразилась крайняя степень удивления, сигарета зависла на полпути. — Ну, Витька, ты даешь! Будь Лучинская моей девчонкой — уж я бы такого случая не упустил!

— Значит, счастье, что она не твоя! — довольно усмехнулся Гордеев, надеясь поставить на этом точку, но Тимур тему еще не исчерпал.

— Так ведь и не твоя еще! — Он притушил сигарету и, выбрав из кучи ягод довольно крупную клубнику, показал на нее глазами. — Ты хоть знаешь, что надо делать, чтобы девчонка не забеременела? Да и вообще…

— Читал, — хмыкнул Виктор, не собираясь играть в плейбоя.

— Читал! — передразнил его Фролов и добродушно толкнул друга плечом в плечо. — Дурак ты, Витька! Не соображаешь, в чем себе отказываешь. Это же… м-м-м… — Он отправил клубнику в рот и раздавил ее языком, сравнивая ощущения. — Мы с Варюхой уже давно не играем в детские игры, у нас все по-настоящему. Риск, конечно, есть… Говорят, что способы типа «вовремя остановиться» не всегда срабатывают, но, кто не рискует… Поверь мне, эта игра стоит свеч!

Гордееву вдруг стало интересно.

— Слушай, а если у вас «не сработает», что станешь делать?

— Женюсь, — коротко пожал плечами Тимур. — У нас в семье все браки ранние, никто и не ждет, чтобы я стал исключением. По мне — так хоть сейчас в ЗАГС!

— А учиться? — опешил Виктор, его жизненный сценарий был несколько иным.

— Пф-ф! — скривился Фролов и вытащил застрявшее между зубами клубничное зернышко. — А на чёрта мне эта учеба? Достало ведь уже всё: формулы, графики — скучища! Я всё равно к отцу пойду работать, в ресторан, так что все его мечты запихнуть меня в институт — пустая трата времени. А Варя пусть учится… Если успеет. — Он покачал головой. — Только вот ее одну отпускать в институт страшновато. За девчонками в оба глаза смотреть надо: кто этого попробует, потом уже не остановишь! Главное — вовремя уздечку накинуть.

Фролов задумчиво повертел в руках еще одну клубнику и, так и не надкусив, положил ее на место.

— Да-а, Тимка, ты — философ! — посмеиваясь, оценил его теорию Гордеев, но Тимур своей серьезности не изменил.

— Советую и тебе быстрей начать «философствовать», а то Лучинскую не удержишь! У нее же не взгляд — огонь! Уведи ее куда-нибудь погулять. Здесь же простор! Природа! — Он понизил голос и пристально посмотрел на друга. — Подумай сам: если не ты — то Задорин!

Виктор резко поднял глаза, и его сжавшиеся в ниточку губы ясно показали, что подобная мысль его уже посещала.

Солнце стояло высоко над горизонтом. Ласковый летний ветер играл длинной густой шерстью огромного луга, который простирался от деревни до леса. Волны изумрудного цвета, пробегающие по высокой сочной траве, были настолько похожи на морскую зыбь, что у Лизы возникло ощущение, что она находится на берегу залива, а не на опушке ореховой рощи.

Гордеев на луг не смотрел. Портреты ему нравились гораздо больше, чем пейзажи. Растянувшись на траве в полный рост, он наблюдал за Лизой, которая, поджав ноги, сидела среди вороха ромашек и сосредоточенно плела венок. Первый из них уже украшал ее макушку, второй, очевидно, был предназначен для него. Цветы Лиза нарвала по дороге сюда, во время которой не проронила ни слова, да и сейчас разговорами его не баловала.

Виктор знал, почему она дулась. Сегодня утром он отчитал Лизу за то, что она позволила Задорину донести свое ведро с водой. Когда он увидел их снова вместе — ну, просто не сдержался! Да и, скажите, пожалуйста, кому понравится, когда твою девушку на твоих же собственных глазах обхаживает другой?

— Лиза, не сердись! — попробовал Гордеев заключить «мировую» и потянул ее за подол зеленого сарафана, застегнутого спереди на маленькие белые пуговички. Как ромашковый луг!

Ответа не последовало. Лиза взяла с травы еще один цветок.

— Лиза!

— Что?

Односложно. Бесцветно. Взгляда нет. Она так и будет изводить его капризами? Ладно, будем выяснять отношения.

— Почему ты попросила Задорина?

Дурацкий вопрос!

— В умывальнике закончилась вода, — логично объяснила Лиза, вплетая в венок очередную ромашку. — Было жарко, мне захотелось умыться.

Что жарко — так это уж точно. Гордеев расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. Сколько же терпения нужно, чтобы с ней разговаривать!

— Ты же понимаешь, что я не об этом. Почему ты не попросила меня?

Она пожала плечами:

— Ты был далеко, Сашка проходил мимо. Вот и все.

В следующий раз она, может быть, попросит Задорина помочь ей умыться? Разумеется, если он снова будет «проходить мимо»? Виктор сел.

— Лиза, ты понимаешь, что ставишь меня в дурацкое положение? Как я выгляжу в глазах всех остальных, когда Задорин демонстративно увивается за тобой, а ты его поощряешь?

Озабоченный серебристый взгляд взметнулся к его глазам.

— Всех остальных? Витя, кого это — всех? Есть ты, есть я, а кто это «все остальные»?

— А есть Задорин, — напомнил он ей, так и не ответив на вопрос.

Лиза повысила голос:

— Витя, ну, послушай же! Сашка, он… ну, он мне, как брат, понимаешь? Мы вместе выросли, и я…

Да за кого она его принимает? За безмозглого слепого кретина? Гордеев поднялся на ноги.

— Ты что, смеешься? С кем это «вы выросли»? Ты знакома с ним всего три года!

— Пожалуйста, не проси меня! — Ее лицо исказилось. — Я не могу перестать общаться с Сашкой, но я обещаю тебе…

Он перебил:

— Неужели тебе безразлично, что о нас говорят?

— Да абсолютно! — с досадой фыркнула Лиза. — Мне это совершенно, абсолютно, стопроцентно фи-о-ле-то-во!

Внутри у нее начало расти раздражение. Почему он все время заставляет ее отчитываться? Какая, к дьяволу, разница, кто принес ей это дурацкое ведро? И почему она должна думать, как бы так пообщаться с друзьями, чтобы это не вызвало пересудов? Не в силах достучаться до Гордеева, Лиза выместила свою злость на несчастном ромашковом венке. Скрепляя его концы, она резко затянула узел и стала по одному обрывать лишние стебли.

От ее вызывающего вида Виктор окончательно сорвался:

— Чего ты добиваешься? Чтобы надо мной потешался весь класс? Или весь город? — закричал он на нее сверху вниз.

Черт побери, да как же ему надоело с ней ругаться! Неужели так трудно признать его правоту? Ведь он прав!!!

Лиза вскочила. Позволить орать на себя — вот этого она уж точно не могла. Серебро в глазах гневно сверкнуло.

— Если для тебя так важно, что подумает о тебе Золотов, то почему ты еще здесь? Беги, спроси у него, у Белянской, можно ли тебе гулять со мной по лесу или лучше посидеть у них на виду, чтобы им было, о чем потом болтать?

Нет, она переходит все границы!

— Ты переворачиваешь все с ног на голову!

— Ничего подобного! — Теперь она кричала в полный голос. — Конечно, если ты хочешь, то мы с тобой станем спрашивать у «всех остальных» разрешения на каждый твой поцелуй…

Она собиралась нахлобучить на него многострадальный венок, но он поймал ее за обе руки. Лизе стало больно. Его венок упал, она попыталась вырваться, но Виктор был сильнее.

— Нет, разрешения на поцелуи спрашивать мы не станем.

Ледяной голос. Взгляд — клинковая сталь.

Он что, решил наказать ее за дерзость? Виктор наклонился к Лизе, но ей совсем не хотелось целоваться! Она все еще чувствовала… много чего, даже не перечесть!

— Отпусти! — дернулась она.

Еще не успевший сойти гневный румянец, каштановые локоны пополам с ромашками, испуг в самой глубине ее зрачков… Все это вдруг вызвало такой острый приступ желания, что Гордеев на секунду замер. Вот он, момент «сейчас или никогда»! «Подумай сам: или ты — или…» Про другое «или» думать было невозможно, тем более, что голова уже не работала.

С силой впившись в ее губы, он заставил ее опуститься на ворох ромашек. Его руки запутались в длинных кудрях, но отвернуться ей не дали. Венок соскользнул по волнам ее волос куда-то в траву. Упрямые губы, наконец, сдались и раскрылись — и Лиза перестала вырываться. Прав все-таки Тимур: девчонок нужно укрощать!

Поцелуй становился все более проникающим, и ее обдало жаром. Лизе захотелось одновременно прижаться к нему и оттолкнуть. Раскаленный спазм, возникший в горле, стекал все ниже, расплавляя на пути остатки ее сопротивления. Она подалась вперед и, обняв его за шею, ответила на поцелуй, который из яростного тут же превратился в нежный. Виктор оторвался от ее рта только затем, чтобы потребовать:

— Не смей больше кричать на меня! Никогда, слышишь?

Вместо того, чтобы снова возразить, она коротко кивнула, и он вернулся в омут ее губ. Сердце колотилось со скоростью горошин, сыплющихся на поднос. Руки Виктора, перебирающие ее локоны, спустились на плечи, а потом… Лиза ощутила его ладонь на своей груди. Его длинные и вдруг похолодевшие пальцы едва заметно подрагивали, а из-под них, как круги по воде, разбегались по ее коже мурашки.

— Ты снова «нечаянно»? — прошептала она, почти не размыкая их губ. — Или «не хотел»?…

— Хотел… хочу… — его голос сорвался. — Я хочу тебя!..

О-ох! И что теперь? Кажется, это слишком…

Все сильнее сжимая упругий холмик под зеленой тканью ее сарафана, другой рукой он разыскал на нем застежку и уже справился с первой беленькой пуговичкой, но тут Лиза отстранилась. Не то, чтобы его прикосновения были ей неприятны… скорее, даже наоборот, но инстинкт самосохранения сработал безотказно. Прикрыв тыльной стороной ладони припухшие губы, Лиза отрицательно помотала головой.

— Иди ко мне! — позвал он, задыхаясь без ее поцелуя.

Она была уже на расстоянии шага и отдалилась еще.

— Нет… Витя, нет.

Не может быть! И это всё? Он ведь мысленно уже был с ней… в ней…

— Лиза! — Виктор судорожно сглотнул. Он просто не мог отпустить ее сейчас! Он привстал и потянулся, чтобы схватить ее за руку, но Лиза почти отскочила.

Забавно все-таки наблюдать за парнями! Совсем ведь не могут себя контролировать! Лиза, уже стряхнувшая с себя власть желания, не удержалась от улыбки и оглянулась в поисках путей отступления.

— Иди сюда! — приказал Гордеев, оценивая расстояние между ними, которое увеличивалось с каждой минутой. — Это же глупо. Ведь все равно поймаю!

Ей, кажется, нужен был только повод.

— Поймаешь? Ну, догоняй!

— Что???

Из ее глаз брызнули серебристые смешинки.

— Догони меня! Ты что, бегать разучился?

Гордеев не успел опомниться, как Лиза, распрямившись, словно легкая пружина, пустилась наутек. Чтобы прийти в себя, Виктор тряхнул головой. Голова кружилась. Разве так бывает? Он сделал все, чтобы показать, насколько он к ней неравнодушен, а она — бегать его зовет? С ума сойти! У Тимура, наверняка, таких проблем не было!

Гордеев резко встал и тут же согнулся пополам от болевого спазма. Будто кто-то с размаху дал ему коленкой между ног! Чертовы гормоны! Его тело категорически отказывалось «остывать». Так, что там рекомендовали в книжках при непрошеной эрекции? Подышать, подумать о чем-то, не связанном с сексом… Ёлки, и как, интересно, о нем не думать? Виктор шумно выдохнул. Хорошо, хоть Лиза этого не видит!

Где она там? Зеленый сарафан мелькал уже далеко за деревьями. Виктор усмехнулся. Чер-те что за девчонка! Понятно, конечно, что у нее пока одни ромашки в голове, и до спокойной рассудительной Вари Лизе еще расти и расти! Но… Если он сейчас не сделает ее взрослой — она может достаться кому-нибудь другому! «Моя! Все равно она будет моей!» — решил Гордеев и сожалением посмотрел на примятую траву и ромашки. Два сплетенных Лизой венка остались сиротливо лежать на опушке ореховой рощи.

Солнце пробивалось сквозь листья орешника, создавая причудливо кружевные тени. Виктор оглянулся по сторонам. И где ее искать? По всему лесу?

— Лиза! — закричал он. — Мы играем в прятки или в пятнашки?

Вместо ответа ему в плечо угодил недоспелый орех, Гордеев поднял глаза и среди ветвей увидел зеленый сарафан. Лиза улыбалась и болтала ногами. Ну, как на нее сердиться?

— Что за детский сад? — укоризненно произнес он и мотнул головой в сторону луга. — Только что ты была совсем взрослой, а теперь вдруг сбросила лет десять! Как это у тебя получается?

— Я знаю секрет вечной юности, — рассмеялась она.

— Скорее уж, вечного детства! — проворчал Виктор и, примеряясь, обошел вокруг дерева. — Слезай!

Она нахмурила брови и сказала строгим тоном Власты Эрастовны:

— А ты обещаешь вести себя прилично?

— Всё! Мое терпение лопнуло!

Он ухватился за нижнюю ветку и, подтянувшись, полез наверх. Лиза сразу же перестала веселиться и перебралась повыше.

— Все равно же достану! — пообещал он, почти коснувшись ее ноги.

Она попятилась. Раздался хруст сухой ветки, треск рвущейся ткани… и Лиза, вскрикнув, полетела на землю. Его сердце упало вниз вместе с ней.

Спрыгнув с дерева, Виктор приземлился рядом и начал тормошить, стараясь поймать ее взгляд.

— С тобой все в порядке? Чем ты ушиблась? Голова не болит?

Лиза провела рукой по лбу и тряхнула кудрями.

— Ничего себе! — пробормотала она, поднимая глаза туда, где на трехметровой высоте повис зеленый лоскуток, который пару минут назад был частью подола ее сарафана.

Виктор с облегчением вздохнул:

— Фу ты! У меня чуть сердце не разорвалось! Идти можешь, космонавтка?

Он подал ей руку. Лиза поморщилась и попыталась подняться, но тут же, охнув, осела обратно на траву.

— Ногу больно, — пожаловалась она.

Ее левую коленку украшал огромный кровоподтек, а голеностопный сустав выглядел немного неестественно. Гордеев присел и осторожно дотронулся до ее щиколотки. Лиза побледнела.

— Слушай, а дело-то серьезное! — не на шутку перепугался он, озабоченно осматривая ее раны. — И, кажется, есть только один способ доставить тебя к врачу.

Виктор подхватил ее на руки и даже удивился тому, как легко это сделал. Лиза доверчиво прижалась к его плечу, и он сразу же почувствовал всю ее хрупкость и беззащитность.

Когда Гордеев внес Лизу в спортивный зал школы, все разговоры разом стихли. Снежана, которая делала к вечерней дискотеке новую прическу, застыла с поднятой вверх прядью и, окинув пристальным взором Лучинскую, злорадно констатировала:

— Допрыгалась!

Не обращая внимания на пронесшийся шепот, Виктор уложил Лизу на одеяло и коротко распорядился:

— Нам нужен врач!

— Я за мотоциклом! — моментально среагировал Лихаманов и испарился.

Клементьев и Задорин, которые до этого вторжения мирно играли в шахматы, почти сразу оказались рядом с Лизой. Первое, что бросилось в глаза Сашке — это разорванный подол сарафана и кровь на ее ноге. Ненависть закипела мгновенно.

— Что ты с ней сделал, подонок?!

Сашка схватил Гордеева «за грудки», и Олег едва успел перехватить его занесенный кулак.

— Подожди ты, Шурик! Сначала же нужно разобраться!

— Да что вы, с ума все посходили? — закричала на них Лиза. — Мне и так больно, еще не хватало вас разнимать!

Олег втиснулся между Сашкой и Гордеевым. Тимур подошел и встал рядом с Виктором. Вокруг собралась толпа, и больше дюжины глаз уставилось на Лучинскую. Стараясь смотреть только на своих друзей, она слабо улыбнулась:

— Ребята, вы не поверите, но я упала с дерева!

— С какого еще дерева? Зачем ты его выгораживаешь? — действительно не поверил ей Сашка, выплеснув поток ненависти в сторону соперника.

Олег заинтересованно пригляделся к Лизиной окровавленной коленке: рана была рваной, и вряд ли Гордеев тащил ее через чащу леса…

— Шурик, послушай ее, — тихо посоветовал он другу. — Она говорит правду.

— Конечно! — Лиза добавила в голос бодрости и затараторила. — Я хотела нарвать орехов, но на дереве оказалась сухая ветка, я на нее наступила…

–…а Гордеев, разумеется, случайно гулял под этим деревом и поймал тебя! — ехидно передразнила ее Белянская.

— Если бы я ее поймал — она не сломала бы ногу! — испытывая чувство вины, проговорил Виктор. Наверное, он и вправду был виноват: увлекся.

— Вряд ли это перелом, скорее похоже на вывих, — засомневался Олег и, присев рядом с «пациенткой», приказал со знанием дела. — Ну-ка, пошевели пальцами!

Лиза прикусила губу и выполнила требуемое действие.

— Я же говорю: вывих! — торжествующе подтвердил свой диагноз Клементьев. — А коленка — ерунда! Думаю, даже зашивать не придется. Сейчас перевяжем — и всего-то делов!

Лиза нерешительно предположила:

— А сустав тоже сможешь вправить?

— Не знаю, — смутился Олег. — Я же не волшебник, я только учусь…

— Где тут пострадавшая? — прогремел у входа голос Эдуарда Андреевича.

По-видимому, новость распространилась и до беседки школьного сада, где проводили время учителя.

— Что случилось? — засуетилась Евгения Юрьевна и, увидев плачевное состояние Лизы, побледнела больше своей ученицы. — О, Господи!

— Тише, Женя! Сейчас разберемся! — энергично скомандовал Журавский, но одного взгляда на Лизину ногу оказалось достаточно, чтобы он посерьезнел. Олег изложил свою версию.

— Лиза, у тебя действительно вывих, — согласился преподаватель, обследовав сустав.

— Гришка поехал за врачом, — сообщила Лучинская. Она стала уже белее снега. Нога жутко болела и начала отекать.

Эдуард Андреевич посмотрел на часы.

— Шесть вечера, воскресенье. Вряд ли в местной поликлинике кто-то есть, а до районной больницы — три часа езды. — Он задумчиво что-то прикинул. — Когда мы с друзьями сплавлялись по реке, я такого насмотрелся… И конечности ломали, и суставы приходилось вправлять… Так что, если ты разрешишь — я, как опытный костоправ, сумею починить твою ногу. Ты мне доверяешь? — бодро улыбнулся он.

Лиза мужественно кивнула.

— Будет немного больно. Потерпи, — предупредил Журавский, опускаясь на колени на ее одеяло, и выжидающе спросил. — Готова?

Лучинская судорожно уцепилась за ладонь Виктора и закрыла глаза. Крепко захватив одной рукой ее голень, другой — основание стопы, Эдуард Андреевич резко дернул, вправляя сустав. И Лиза первый раз в жизни потеряла сознание.

— И что же было дальше? — нетерпеливо поинтересовалась тетя Люся, перебирая морские камушки.

Волны облизывали песок пляжа, море сияло яркими бликами. У линии прибоя трехгодовалые двойняшки, сыновья тети Люси, с хохотом стреляли из водяных пистолетов в двоюродных сестер, Катю и Аню.

Отпуск на берегу моря был непременным атрибутом лета, и семья Лучинских каждый год проводила несколько недель в Славянке, в гостях у сестры Ольги Михайловны. Людмила была на одиннадцать лет моложе Ольги и ровно на одиннадцать — старше Лизы, поэтому приходилась подругой им обеим.

Лиза перевернулась на спину.

— После того, как я упала с орехового дерева? — продолжила она свой рассказ, прикрывая глаза шляпкой. — Наш преподаватель, который оказался по совместительству доктором Айболитом, пришил мне новую лапку — и теперь я, как новенькая!

Лиза помахала в воздухе ногой, на которой еще красовался заживающий кровоподтек, и призвала присутствующих убедиться в ее полной исправности.

— Не слушай ты ее, Люся! — вмешалась в разговор Ольга Михайловна. — Ты не представляешь, что я пережила! Звонит мне на работу некто, представляется Лихамановым Федором Борисовичем и говорит: «Вы только не волнуйтесь, с Вашей дочкой все в порядке, но ее надо отвезти домой, а то она ходить не может»!

— Ой, мама! Просто все мужчины — паникеры! — беззаботно отмахнулась Лиза. — Это Гришка дядю своего напугал — вот он и стал тебе звонить. А я вполне могла и на поезде со всеми доехать, не обязательно было папу на машине присылать. Наши ведь только сегодня домой возвращаются!

— Лежи уж! Отдыхай, источник паники! — усмехнулась мама. — Кто до сих пор хромает? Я, что ли?

— Никак не возьму в толк: что ты делала на этом дереве? — пожала плечами тетя Люся.

Племянница тяжело вздохнула:

— Сколько же можно повторять? Орехи рвала! Яблоки там, вроде, не растут!

— Какие могут быть орехи в июне? — недоумевая, проговорила Ольга Михайловна.

Ее дочь постаралась оправдать свои действия:

— Я всего лишь хотела проверить: доспели они или нет?

— Вряд ли орехи созреют в это время года, — хитро улыбнулась тетя Люся. — А вот ты, юная натуралистка, уже в полном порядке! У тебя полный дом женихов, а ты все по деревьям лазаешь!

— Вот и я говорю, что давно уже пора вести себя соответственно! — подхватила Ольга Михайловна и вдруг осеклась. — Каких еще женихов? Люся, ты преувеличиваешь! До окончания института — никаких женихов! Лизе учиться надо, а замуж она всегда успеет!

Мама натянула дочке шляпу на самый нос, Лиза поправила ее и, переглянувшись с тетей, хихикнула.

— Можно подумать, она нас спрашивать будет! — резонно заметила Людмила Михайловна. — Придет ведь однажды домой, как я, и скажет: «Предки! Я замуж выхожу!»

Журавский едва отыскал на железнодорожном вокзале работающий телефонный аппарат. Откомандировав Женю «пасти» подопечных на автобусной остановке, и, «стрельнув» у нее двухкопеечную монету, он отправился звонить Марии Васильевне.

— Тетя Маша? Привет! Да я, я! — снисходительно рассмеялся он в ответ на восторженные восклицания тетушки. — Мы уже приехали, но у меня к тебе просьба: ты двери мне не открывай, ладно?.. Нет, я не шучу! Так надо. Сделай вид, что тебя нет дома или… еще лучше, и вправду, сходи в гости к своей Анне Ивановне — тогда и в шпионов играть не придется… Нет, мне не нужна квартира. Я вообще вернусь завтра утром, ты меня не теряй… Это секрет… Ну, ладно, ладно, уговорила, скажу. Хочу сделать ей предложение! Тихо, только без эмоций, рано еще. Ну, все, пока. Завтра увидишь меня счастливым человеком.

Женя, насупившись, сидела на дорожной сумке.

— Ну, где ты ходишь? Мы уже два автобуса пропустили! — недовольно проворчала она. Каждая минута, отделяющая ее от родного душа, казалась ей пыткой.

Журавский протянул ей «двушку», отвоеванную у телефона молниеносной реакцией.

— Держи. Я не дозвонился.

Леднева махнула рукой, сейчас ей было все равно.

Возле школы компания, которая провела вместе две недели, рассталась. Ребята отправились по домам, учителя — тоже. На знакомой лестничной клетке ничего не изменилось, но близость милого гнездышка со всеми удобствами чуть не заставила Женю прослезиться.

— Все! Больше я из города — ни ногой! — пообещала она, отпирая заскучавший без хозяйки замок.

Журавский позвонил в дверь тети Маши и с облегчением признал, что она умеет держать обещания: никто не ответил.

— Женя, у меня нет ключей.

Сыграть растерянность для Эдуарда ничего не стоило. Евгения сначала даже не поняла. Она стояла на пороге своей квартиры и уже мысленно включала кран горячей воды.

— Что?

— Я не взял ключи. Тети Маши нет дома. Ты приютишь усталого путника? — Он затаил дыхание, но соседка поступила так, как и было предписано его сценарием.

— Боже мой, ну конечно! — гостеприимно распахнула она дверь пошире. — Эдик, ты извини, я что-то туго соображаю. Эта полуночь-полудорога, плацкартный вагон, Тимур, который до утра издевался над твоей гитарой… Как я все это вытерпела?

Он посмеялся и хотел сказать, что споет ей сам, и гораздо лучше Тимура, но Женя даже не взглянула, как он закрыл входную дверь. Сбрасывая на ходу тенниски и ветровку, она устремилась в сторону ванны.

— Я в душ! Первая! — объявила она, и Журавский догадался, что сейчас ее сможет остановить разве что землетрясение.

Двадцать минут спустя родившаяся заново Евгения осторожно тронула его за плечо. Эдуард, умевший отключаться в любых спартанских условиях, дремал в кресле, подложив под голову штормовку.

— Эдик, ты сейчас ляжешь спать или пойдешь в ванную? — тихо спросила она. — Я постелю тебе здесь, на диване.

Он моментально открыл глаза. Она была одета в футболку и шорты, а совсем не в кружевной халатик, как рисовали ему краткие, но содержательные сновидения.

— Да, я лягу. Но сначала — тоже в душ.

Журавский стал расстегивать рубашку, и Женя вышла в соседнюю комнату.

— Держи! — бросила она ему полотенце, появляясь из спальни со стопкой постельного белья.

Он поймал полотенце на лету и перекинул его через плечо, загорелое и мускулистое. Женя отвела глаза в сторону.

На водные процедуры хватило пяти с половиной минут, и он появился из душа с мокрой головой и в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Женя стояла к нему спиной и еще встряхивала одеяло, расправляя складки на пододеяльнике. Диван разложен не был, впрочем Эдуард на это и не рассчитывал.

— Приготовить что-нибудь поесть? — не оборачиваясь, поинтересовалась она.

Журавский поморщился.

— Нет, попозже. Я сам.

Он подошел к ней сзади и обнял, стараясь быть предельно нежным. На ее плечо упала капля с его волос.

— В ванне есть фен, — пробормотала Женя, не зная, как вести себя дальше.

Он поцеловал ее в шею.

— Жарко, и так высохнет.

Она хотела возразить, что сегодня утром было всего семнадцать градусов, но тут ей тоже стало жарко. Женя вдруг поняла, что из всей одежды на нем — только полотенце, да и то совсем не скрывает явных признаков его мужского к ней расположения. Его рук хватило, чтобы обвить ее в полтора раза. Ладони Эдуарда скользнули от ее талии вверх, большие пальцы обвели окружность Жениной груди, а потом он потянул из шортиков ее футболку.

— Эдик, подожди, — прошептала она.

Он развернул ее к себе лицом.

— Ты не можешь упрекнуть меня в том, что я мало ждал. Год назад ты вышвырнула отсюда идиота, который пытался облапать соседскую девчонку. Идиот поумнел, и девчонка ведь больше не будет драться? — Эдуард улыбнулся, стараясь зажечь в ее глазах ответную улыбку. — Сегодняшние я и ты — это ведь совсем другое дело…

Женя кивнула.

— Я люблю тебя, — поцеловал ее он.

И она ответила:

— Я тоже…

Теплые ладони под одеждой на ее спине. Завитки темных волос под ее пальцами на его обнаженной груди. Он снял ее футболку через голову, и Женя тряхнула головой, поправляя челку. Ее грудь подпрыгнула, и его желание уперлось ей в живот. Какой недоумок сказал, что женская грудь меньше третьего размера — это не грудь? Кажется, он сам… раньше… Мало ли чего было в этом «раньше»?

Он почти уронил Женю на узкий диван и стянул с нее шорты вместе с трусиками. Его полотенце полетело в сторону кресла и упало на пол вместе с оставленной на подлокотнике рубашкой. Из ее клетчатого кармана с громким звяканьем вывалились ключи от квартиры тети Маши.

Женя, которая не могла этого не заметить, удивленно взглянула на него. Опасаясь упреков, он поспешил накрыть ее своим телом.

— Прости, любимая, я просто не мог дольше ждать.

Она неожиданно широко улыбнулась и спрятала смеющееся лицо у него на плече.

— Конспиратор! Режиссер! Эдик, ты заставляешь всех плясать под свою дудку?

— Нет, не всех, — у него отлегло от сердца: упреков не будет! — Только тех, кого люблю!

— И те, кого ты любишь… А-а-ах! — недоговорила она.

Ее вскрик совсем не был болью, скорее — неожиданностью. Она совсем уже забыла как это бывает. Да и вряд ли это когда-нибудь раньше могло быть так. Так сладко… так безоглядно… так неповторимо счастливо… Он понял и вдохнул ее новое «а-а-ах», соединившись с ней еще и губами. Медленный глубокий поцелуй… Медленное глубокое проникновение…

Уплывая по волнам его ласк, она вдруг вспомнила то, от чего романтический туман в ее голове моментально рассеялся. Первый ее роман оборвался на предположении о ее беременности, и, кто знает, вдруг и Эдик не захочет… Женя вынырнула из поцелуя.

— Эдик, подожди! — озабоченно попросила она, вновь испытывая на прочность его терпение. — Остановись, слышишь?

— Не могу, — прикрыл глаза он. — Теперь уже — точно не могу!

— Я должна сказать тебе… Это важно!

Ее тон был слишком серьезен для ситуации, и Журавский очнулся. Что существенного Женя может сказать ему в этот момент? Быть может, она запоздало решила признаться в том, что в ее жизни однажды уже был мужчина?

— У тебя куча скелетов в шкафу? — попытался он шуткой пресечь поток неуместной сейчас откровенности. — Женя, мне плевать на них!

— Эдик! — в ее голосе послышалось отчаяние, и он, все еще крепко обнимая, замер в ней, глядя в зеленые глаза сверху вниз. — Я хотела сказать… я… не принимаю противозачаточные таблетки. И, боюсь, что у меня дома нет… ну, ты понимаешь?

Ах, вот оно что!

— Презервативов? — услужливо подсказал Эдуард, и усмешка скривила его губы.

Да если бы они были нужны, разве бы он об этом забыл? Журавский приподнялся над нею на локтях и решил, что пора просветить любимую женщину по некоторым вопросам.

— Женя, контрацептивы нужны людям, которые не хотят заводить детей. А я рассчитываю, что моя жена родит мне сына… или дочку. Как думаешь, кто у нас получится?

— Ты делаешь мне предложение? — ахнула она.

Он кивнул:

— Самое официальное. Только можно на колени я упаду несколько позже?

В черных бархатных глазах ее мужчины отразилось озорное счастье, и Женя позволила ему подарить ей всего себя… до последней капли.

Примечания

8

Имеется в виду песня Олега Митяева «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»

9

Имеется в виду песня Пола Маккартни «Yesterday»

10

Имеется в виду вальс Иоганна Штрауса-сына «Сказки Венского леса»