Верь Живи Люби

Лилия Владимировна Казакова, 2020

Неизлечимая болезнь – когда тебе даже не дают надежды на самый крошечный процент выздоровления. Когда ты точно знаешь, что однажды окажешься обездвижен и, день за днем, теряешь контроль над собственным телом. Вот то, что ворвалось в мою жизнь несколько лет назад вместе с диагнозом “рассеянный склероз”. Стоит ли жить дальше, если знаешь, что однажды будешь прикован к инвалидной коляске? Как смириться с тем, что ты навсегда зависим от других? Как не сдаваться, когда депрессия не выпускает из своих цепких когтей? Но именно этот момент и становится отправной точкой самого важного моего путешествия – к самой себе и к миру вокруг. Перед вами добрая история о чудесах, надежде и счастье – несмотря на обстоятельства и даже вопреки им.

Глава 9

Юра крепко держал руль и неотрывно смотрел на дорогу. У нас была хорошая иномарка, вместительная, современная. Муж ею очень гордился, разговаривал, как c живой, заботился, но сегодня он вёл, не объезжая выбоины на дорогах и снежную жижу. Мне кажется, он наказывал машину за то, что у неё-то запчасти можно починить или в крайнем случае заменить! Не то, что у меня.

Был конец февраля. Двадцать первый век на дворе, человек уже слетал на Луну и создал атомное оружие, а против рассеянного склероза ничего сделать не может. “Нет лечения. Только замедлить” — сказала невролог. Неожиданно я осознала, что все это время вовсе не боялась рака мозга, наоборот! Я надеялась на него! Рак можно излечить: пройти курс химиотерапии, облучения, дать вырезать из себя опухоль, метастазы и всю злокачественную дрань. Рак давал надежду на новую и здоровую жизнь, чем не мог похвастаться рассеянный склероз.

Я практически слышала, как моя болезнь триумфально смеется и говорит: “Посмотри на меня! Я страшнее рака и могу сделать с тобой все, что пожелаю!”. Мне захотелось предъявить ему улики и доказать обратное, но на руках не было ничего. Даже надежды.

— Как ты? — Вопрос Юры вырвал меня из сюрреалистических картинок, в которых рассеянный склероз в железной кольчуге торжественно маршировал перед зубастыми антителами, давая им напутствия перед финальной схваткой с миелиновой оболочкой.

— Не знаю, — честно ответила я.

— Лиля, давай не гнать лошадей, это было мнение только одного врача. Я поговорю со своими, узнаю. Мы сходим к другим неврологам, подберем лечение.

— Ммм, — промычала я. Юра тоже прекрасно понимал, каким шатким стало наше положение, но продолжал сохранять спокойствие и даже оптимизм. Как будто он хотел дать мне еще несколько дней покоя и надежды. Что-то в его голосе подсказывало мне, что уверенность его была напускной, и вместо того, чтобы подбодрить, это меня взбесило.

— Легко сказать, когда болеешь не ты!

— Не говори глупости. Мы — одно целое и вместе со всем справимся. — Юра обернулся и сердито посмотрел на меня.

Я сразу пожалела о вырвавшихся словах. Юра никогда не говорил что-то просто так; даже если он сейчас сомневался, то все равно верил, что мы справимся. Вот только как? С чем? Как он вообще может обещать мне то, что не в состоянии дать?

— Ты понимаешь, что через пару лет, а может, и месяцев, я буду сидеть в инвалидной коляске, пуская слюни и писаясь в подгузник, не помня ни себя, ни тебя, ни детей?! — Шептала я, чувствуя, как меня заполняет злость. Почему-то я хотела как можно больнее ужалить Юру словами.

— Медицина развивается, — совершенно спокойно ответил Юра, не повышая голоса и никак не реагируя на мою агрессию.

— Врач мне знаешь что посоветовала? Пить воду! У меня не камни в почках или обезвоживание, чтобы воду пить! — Я разошлась не на шутку.

— Это только для начала. Она же сказала, что есть иммуномодуляторы и можно затормозить прогрессирование, но она права — зачем сразу пускать в ход тяжелую артиллерию? Пусть сначала разведчики узнают, как обстоят дела в тылу врага.

— Вечно ты со своими военными поговорками! — Отмахнулась я от его солдатской мудрости и отвернулась к окну. — Почему ты хоть раз не можешь разозлиться и сказать, что все плохо?

— Потому что я не хочу думать, что все плохо.

Я бросила быстрый взгляд через плечо. Юра смотрел на дорогу, временами поглядывая на меня. Он говорил совершенно искренне. Рассеянный склероз поднял забрало шлема, снисходительно посмотрел на Юру и, вытирая рукавом вспотевший лоб, с насмешкой сказал: “поживем — увидим”.

До самого дома мы не разговаривали. Необходимо было успокоиться и взять себя в руки. Девочкам я рассказывать не хотела. Во-первых, еще ничего не ясно и вдруг надежда настырным котом лезла в мысли) другой врач поставит другой диагноз, и тогда я зря их напугаю. А во-вторых, я просто не знала, как именно и что сказать: мама заболела и вылечить нельзя? Маме теперь потребуется постоянное лечение? Скоро мама перестанет ходить? А вдруг они запаникуют или просто не поймут? Или начнут бояться тоже заболеть? Или станут плакать?

Конец ознакомительного фрагмента.