Последняя пандемия

Лили Рокс, 2020

Вирус создал новую расу людей. Они сильнее и умнее нас. Они такие же люди, но мы для них – пища. Природа пыталась уничтожить ошибку эволюции и сделала их женщин бесплодными, но они используют нас как инкубаторы. Мы для них – всего лишь куски мяса! Нас насилуют, истязают, истребляют. Это уже не война, а бойня. Нас становится все меньше и меньше, а их племя растет. Кажется, что у нас больше нет шанса на спасение, их сложно убить, их не берет зараза, они устойчивы ко всему!Осторожно, книга содержит эротические сцены, а также жестокие сцены насилия.

Племена выживших

Иногда мне кажется, что это вообще не мои воспоминания, а какие-то фантазии или сны. Словно мы всю жизнь вот так скитались в поисках убежища…

— Я потеряла всех родных и друзей, — продолжает Тамара мрачным голосом, — Они, как и все, сгинули в адском пламени сегодняшнего бытия.

От ее слов сжимается сердце и хочется плакать. Наверное даже не из-за ее слов, а от жалости к себе и к своей судьбе.

Простой вирус, известны миру с давних времен, оказался обманчивым. Он искусство замаскировался под существующий вирус и пока люди пробовали и тестировали вакцины, он унес жизни многих. А потом ушел сам собой, испарившись, но оставив за собой глубокий след и изменив всю историю человечества.

Этот вирус погубивший все надежды и мечты, полностью перестроил наш мир, а оставшиеся люди теперь только и могут, что выживать, но не жить.

Умерла не только Москва, но и многие города. Об этом ярко свидетельствуют покинутые улицы, брошенные машины. Все начинает зарастать зеленью без присутствия человека. Странно, как ведет себя природа в отсутствии главного оккупанта площади, человека.

Рассматриваю собеседницу, на вид лет 40, темно русые волосы, карие глаза, рост примерно 160-165. Не красавица, но довольно приятной наружности. Располагает к себе почти сразу же.

— Ничего о себе хорошего сказать не могу, жизнь не располагает. Я была диггером, добывала полезные вещи для общины. Москва большая, места всем хватает, но бывали и проблемы, вот с ними я и должна была справляться.

— То есть, вы вместе со всеми мародерили? — настороженно спрашиваю я.

— Я бы не называла это так, — она улыбается, скривив лицо. — Мы все выживаем, как можем.

Ощущаю, как в горле застрял ком. Вспоминаю Москву и хочется выть от безысходности. Москва будто убитый медведь, в жилах которого застыли тысячи автомобилей, покинутых своими хозяевами, давно сгнившие и от того еще более мрачные.

— Я жила обычной жизнью диггера, если так можно выразиться, но все изменилось… Пришли эти чертовы “Новые либералы”, а потом “Избранные люди” и стали нас убивать одного за другим.

— Не понимаю, о ком вы…

— Это племена выживших, которые перенесли заразу. Они сперва воевали друг с другом, но затем объединились и тогда начался холокост. Себя они провозгласили избранными богом, а всех остальных они объявили неугодными и стали истреблять как скот.

У меня были дети… Сын и дочь. Эти звери пытали и насиловали их на моих глазах! Меня они хотели съесть, объявив бесполезной для их целей, но военные их вспугнули и заставили отступить. Меня освободили, но моих детей они увели с собой и я до сих пор не знаю, живы ли они?

От ее слов мои руки начинают дрожать. Я видела, что они делают с людьми. Это просто не укладывается в голове! Их жестокость не знает границ, они не люди, а настоящие монстры!

— Теперь я не живу, а существую, — мрачно добавляет Тамара, — Уже столько времени мое сердце жаждет возмездия, за такой срок оно стало холоднее каменного пола в детдоме!

— Вы были в детдоме? — спрашиваю я, чтобы немного сменить тему. Чувствую, что обстановка накалилась. Тамара уже сидит чернее тучи.

— Какое-то время, — уже не особо с интересом рассказывает собеседница, — Ты закончила? Давай поменяемся местами, у меня тут меньше кучек посуды.

Встаю на ноги и чувствую, как все затекло. Тамара быстро моет посуду, а у меня с этим явные проблемы. Кажется, эта гора грязной посуды никогда не кончится!

— Я думаю, они еще живы… Чувствую, что живы, но их держат в плену. Я бы хотела их спасти, но не знаю, что делать! — ее глаза наполняются слезами и отчаянием.

Я посмотрела на женщину, сидящую рядом со мной и упорно моющую эту гору посуды. По ее щекам стекают слезы, перемешиваясь с каплями дождя. Я поражаюсь ее силе. Если бы моих детей или не дай бог Иришку забрали эти монстры, я бы сошла с ума, наверное! Я не знаю, что ей ответить, как поддержать. Слова будто застряли в моем горле.

— Тамара. — Собрав весь позитив, что был во мне, я смотрю в ее глаза. — Они живы. Я тоже уверена в этом. Даст бог, и вы встретитесь!

Я пытаюсь улыбнуться, как можно более подбадривающе, но улыбка выходит кривоватая. Я сама это ощущаю. Тамара лишь нервно усмехается моим словам, и вытерев рукой капли дождя с лица, снова возвращается к мытью посуды.

Несколько минут мы работаем молча. И вдруг я вижу боковым зрением, как Тамара с глубоким вздохом опускает тарелку в тазик с жижей и поворачивается ко мне. Я тоже спешно откладываю тарелки и разворачиваюсь к ней.

— Знаешь. — начинает Тамара. — Я думаю, что в живых осталась только моя дочь. Насчет сына — я не уверена.

— Почему? — с удивлением спрашиваю я.

— Да потому, что этим животным не нужны мужчины, как таковые! Может если только в качестве еды. А вот женщинами они действительно дорожат и ценят их. Хоть и обращаются как со скотом. — Тамара замолкает, опустив взгляд на землю, где-то около моих ног.

— Тамара? — зову я женщину. — Нужно верить в лучшее. Я думаю, что ваш сын все-таки жив.

— Нет, девочка. — Горько усмехается она. — Ты даже не представляешь, что они делали! Когда нас схватили, мы толком ничего не поняли, что происходит. Все как-то случилось очень быстро. Нас притащили в огромную комнату, где было куча народа. Всех нас бросили в центр и окружили плотным кольцом. Я не смогла бы сосчитать, сколько было людей, но думаю, что более двух сотен. Меня связали и поставили на колени. Четверо здоровых мужиков вышли из толпы и оттащили сына с дочкой от меня. Я кричала, вырывалась, молила о пощаде, но бестолку. — Тамара замолкает задумавшись. Между ее бровей образуется глубокая морщина. Видно, что ей тяжело вспоминать тот день.

— Эти твари беспощадны. Они заботятся лишь о себе. — Продолжает она после небольшой паузы. — На моих детях разорвали одежду голыми руками. Они конечно же сопротивлялись, сын пытался отбиваться, даже укусил кого-то. Но его одним ударом отправили в нокаут. В ушах до сих пор стоит крик и мольба моей дочери. Двое амбалов начали с нее. Сначала по одному они насиловали ее, словно резиновую куклу! Боже! Это невозможно! Словно это какой-то кошмар!

Тамара рыдает, а я не знаю, что сказать, чтобы хоть как-то утешить ее, да и можно ли найти слова, чтобы утешить мать, у которой на глазах насиловали родную дочь?

— Они совали по очереди свои поганые члены в ее рот, насиловали ее даже в задницу, твари! — Тамара снова начинает рассказывать и вновь не удерживается и заливается слезами. — Поначалу дочь отбивалась, брыкалась. Но они быстро успокаивают. Несколько ударов и угроз, что не просто убьют, а отдадут на растерзание псам, которые тоже сперва трахают, а потом съедают. После такого дочь и успокоилась. И как только она перестала брыкаться, эти двое трахали ее уже одновременно. А толпа смотрела.