Всемогущий

Александр Барышников

История о маленьком человеке, который получил возможность кардинально изменить человечество, сделать всех людей одинаково счастливыми (или несчастными?). Какое дело маленькому человеку до всего человечества? Но так складываются обстоятельства, события ускоряются, атмосфера постепенно накаляется, и всё это, вместе взятое, подталкивает героя к роковому решению. Ситуацию усугубляет женщина – как же без женщины? А ещё имеется друг, который играет решающую роль в сцене неожиданной развязки.

© Александр Барышников, 2017

ISBN 978-5-4485-3910-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что это было? Человеку, родившемуся в эпоху атеизма, научного коммунизма и диалектического материализма, поверить в происшедшее совершенно невозможно. И я бы, конечно, не поверил, случись эта история с кем-то другим. Но именно мне довелось стать одним из главных и активных участников этого удивительного события. Ещё более удивительным кажется тот факт, что действие развернулось не в каких-то аномальных зонах или местах силы, а в обычном областном центре с малопримечательным названием Новостарск. К тому же, я, простой гражданин, скромный редактор крохотного издательства, никогда не интересовался астрологией, мистикой, эзотерикой, не искал Атлантиду и Гиперборею, не ловил на живца снежного человека и Лох-Несское чудовище, поэтому втройне удивительно именно моё участие в том, что произошло. А то, что произошло, настойчиво заставляет взяться за перо, изложить историю в деталях, и даже опасение прослыть изрядным фантазёром не может меня остановить. Итак, всё по порядку…

Глава первая

Мой друг Федор работает в лаборатории по изучению чего-то (или кого-то) и, в то же время, является ненормально-уникальным специалистом в области компьютеров, принтеров, модемов и прочей современной техники. Ненормальный он потому, что не имеет по этой части никакого документа: не только «академиев», но даже и простейших курсов не окончил. А уникальность в том, что специалисты с высшим компьютерным образованием в особо трудных случаях своей профессиональной практики идут к Федору за советом. Этот кустарный Левша-одиночка является для них не просто авторитетом, но, можно сказать, истиной в последней инстанции. Удивляться не приходится — Пушкин тоже не учился в Литературном институте, Жанна Д`Арк даже не пыталась поступить в военную академию…

Я, в отличие от Федора, обладаю талантом противоположного свойства, то есть, с компьютером вообще никак не дружен. Мало того, общение с умной машиной иногда заканчивается частичным или полным поражением последней. Хотя, ничем таким страшным я не занимаюсь, просто набираю и редактирую тексты, но, видимо, мое биополе не совпадает с полем компьютера, техника, защищенная, казалось бы, от любых неожиданностей, не выдерживает и зависает. Однажды, после очередной поломки, мой гениальный друг сказал, что не только высокообразованные, многоопытные компьютерщики, но даже и он, Федор, при всем своем старании не смог бы довести бедный аппарат до такого плачевного состояния. После этого он, Федор, засмеялся, давая понять, что это была шутка, но ходить ко мне в гости стал значительно реже — кому приятно носить воду решетом…

Последствия не замедлили сказаться: в моём стареньком компе опять что-то случилось, и он стал очень медленно «разгружаться». Между командой «Выключить компьютер» и надписью «Теперь питание компьютера можно отключить» вклинился промежуток времени — нарочно засекал по часам! — не менее шести минут. Ничего страшного в этом нет, я, будучи человеком несуетным, спокойно сидел у темного экрана и неторопливо «отходил» от законченной работы. Наверно, во мне происходило то же, что и в компьютере — постепенно, одна за другой, отключались извилины, ставшие ненужными мысли укладывались на отведенные для них полочки, возникавшие во время работы эмоции упаковывались в специальные мешочки — до другого раза…

На следующий вечер невольно бросилось в глаза, что экран монитора не такой уж и темный, как это могло показаться на первый взгляд. Я присмотрелся: Малевичем тут и не пахло — квадрат, который должен быть черным, светился изнутри, напоминая ночное небо в летнюю беззвездную ночь.

Прошел еще день, и в этом пустом небе возникла тусклая белая точка. Отключаясь от работы, я поначалу не обратил на нее никакого внимания — просто развалился в кресле и тупо глядел на неяркую звездочку. Потом из глубины сознания сами собой начали выплывать слышанные от Федора слова: разрешение экрана, пиксели, светодиоды… Слова эти не имели для меня практического смысла, и я постарался выбросить всю эту блажь из головы.

К следующему вечеру тусклая точка стала немного ярче и увеличилась в размере, а вокруг нее по всему экрану рассыпались едва заметные разнокалиберные искринки. Невольно вспомнились рассуждения Федора о том, что одним из главных условий успешного движения вперед является постоянное и неустанное обновление; иными словами, мой старенький монитор заметно «подсел», долго он не протянет, его давно пора менять, тем более, что этот громоздкий ящик и морально давно уже устарел… Лично я с Федором всегда соглашаюсь и всей душой готов к постоянному и неустанному обновлению, однако, к нему не готов мой перманентно скудный бюджет.

Утром следующего дня я привычно загрузил компьютер и внимательно вгляделся в экран монитора. Никаких признаков явной деградации не обнаружилось, и я успокоился. Ясно-понятно: к окончанию рабочего дня и в моих глазах просверкивают искорки-звездочки, вполне возможно, что аппарат тоже устает. Утром же все нормально, и слава Богу, и надо работать, не отвлекаясь на непродуктивные размышления о бренности бытия.

Во время вечерней шестиминутной разгрузки экран представлял собой довольно красивый уголок звездного неба. Невольно вспомнилась юность, ночные прогулки с девушкой, которая теперь, по прошествии многих лет, вдруг явилась в моей памяти такой нежной, загадочной красавицей, что сердце ёкнуло, сжалось и сладко заныло, хотя, в действительности девчонка была самая обычная. Если честно, я почти забыл ее внешность, помнились только длинные светлые волосы и их свежий, приятный запах. Давно это было, и если бы компьютер вел себя нормально, то, пожалуй, никогда память мою не потревожили бы эти воспоминания… Часы показывали, что до конца разгрузки осталось меньше минуты. И прежде, чем на экране высветилась оранжевая надпись, я осознал: первоначальная тусклая точка достигла размера горошины, она стала значительно ярче, как будто приблизилась, и даже утомленным за день глазом можно было различить, что эта светящаяся горошина имеет голубоватый оттенок.

Ночью мне плохо спалось, хотя, каких-либо сновидений — жутких или приятных — не было вовсе. Я ни разу не проснулся, однако же, какая-то смутная, непонятная тревога не позволяла опуститься на дно благословенного глубокого сна.

Утром работа моя сразу же не заладилась. Я постоянно зевал, отвлекался, не попадал в нужные клавиши, любой посторонний звук выводил меня из равновесия, вызывая приступы раздражения. Примерно через час стало понятно, что ничего путного из моих трудов не выйдет. В отличие от легендарного Сизифа, я (в конце-то концов!) имею право на отдых.

На улице было тепло, сухо, шумно и суетно. Оказывается, весна благополучно закончилась, и на смену ей пришло лето. В последние месяцы я выбирался из своей конуры довольно редко, и то лишь для того, чтобы затарить старенький холодильник продуктами из ближайшего магазинчика. Проблема снабжения хлебом была решена давно и вполне успешно: несколько буханок бородинского превращались в сухарики, которые мне очень нравятся. Когда они хрустят на зубах, я думаю о том, что свежий хлеб вреден для пищеварения, к тому же, ежедневные походы за ним отнимали бы у меня уйму драгоценного времени, и вообще, человек ест, чтобы жить, но живет не только для того, чтобы есть…

Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел из подъезда, — свежая зелень листвы, высокое голубое небо, яркие наряды прохожих. Обычному шуму городской улицы аккомпанировали птичьи трели и льющаяся из распахнутых форточек музыка. Где-то в глубине дворов звонко кричали детишки. Реальный мир был прекрасен. Я вдохнул полной грудью и неспешно двинулся в сторону знакомого магазинчика. Обычно во время ходьбы меня посещают разные мысли, но на этот раз ничего такого не случилось, в голове было пусто, ноги самостоятельно брели в нужном направлении, глаза бездумно смотрели по сторонам, уши непроизвольно ловили всевозможные звуки. Похоже, изможденный работой организм сам по себе перешёл на автономный режим и сразу же частично отключился.

Поэтому, наверно, я и не заметил, как мое бренное тело отклонилось от заданного курса и через неопределенное время оказалось в чахлом скверике, боязливо укоренившемся неподалеку от «моего» магазинчика. Я неоднократно видел эти полудохлые деревца и кустики, но никогда прежде не приходило в голову очутиться под их худосочной сенью. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что в скверике имеется деревянная облезлая скамейка, доски которой испещрены царапинами, порезами и надписями всевозможного, местами неприличного содержания. Рядом, на истоптанной твердой почве возвышалась горка несвежего мусора, из-под которого виновато выглядывала опрокинутая кем-то покорёженная урна.

Я опустился на дальний от урны конец скамейки и некоторое время сидел так — молча, без мыслей, чувств и каких-либо намерений. Отсюда виднелся фрагмент улицы, проезжая часть её была забита автомобилями, разноцветно мигал светофор, по тротуарам густыми потоками двигались прохожие. Разномастное скопище био — и техноорганизмов шевелилось, копошилось, шумело и гомонило разными голосами.

Шевеленье, копошенье, шум и гомон автоматически отмечались одной из периферийных систем моего заторможенного сознания, а сам я находился где-то далеко, в другом месте, представлявшем собою странную пустоту, которая содержала в себе только тишину и покой. Необычное, несвойственное мне состояние полностью захватило меня, поэтому появление в скверике другого человека прошло почти незамеченным. Сначала в ближнем пространстве произошло некое движение, потом, через некоторое время, сознание мое включилось, и я обнаружил неподалеку от себя незнакомую женщину. Она неловко приютилась на другом конце скамьи, узкие плечи безвольно опущены вниз, бесформенно скомканное тело сковано оцепенением усталости или отчаяния. Определить возраст было трудно, но когда женщина почувствовала на себе мой взгляд и повернула в мою сторону заплаканное лицо, я предположил, что ей около сорока. Длинные волосы были окрашены, но не очень аккуратно, между делом, и случилось это, видимо, довольно давно. Неухоженные ногти частично обломаны (или обкусаны?), простое платье местами помято, туфли покрыты чуть заметным слоем тонкой пыли.

Все это невольно бросилось в глаза и тут же вылетело из памяти, потому что женщина, неспешно промокнув лицо скомканным платком, обратила на меня свой взор (словечко, может, слишком пафосное, но лучше не скажешь). Сердце мое на мгновенье замерло, а потом ритм его биения резко ускорился. Я не испугался, не рассердился и не обрадовался, просто что-то изменилось внутри меня, но что именно — на этот вопрос невозможно ответить. Это было необычно, непривычно, я знал, что так не бывает, и стал искать приемлемое объяснение. Через некоторое время попытки мои, кажется, увенчались успехом: я заметил, что у женщины, которая так сильно меня поразила, разноцветные глаза. Да-да, правый был темно-голубым, а левый — слегка зеленым. Это напоминало море, если одним глазом смотреть на его поверхность, а другим заглядывать на небольшую глубину.

Мы молча смотрели друг на друга, пауза затянулась на несколько секунд, по прошествии этих долгих мгновений возникла неловкость, которую необходимо было каким-то образом прервать.

— Вам плохо? — учтиво спросил я.

— Да, — быстро ответила женщина и вздохнула, продолжая смотреть на меня разноцветными глазами. Она как будто ждала моего вопроса, хотя, впрочем, на моем месте мог оказаться любой прохожий.

— Сердце? — спросил я с некоторой долей сострадания и участия.

Женщина шевельнула кулачком, из которого торчал мокрый скомканный платок, и отрицательно мотнула головой. Неловкость ситуации усугубилась, потому что поочередно перечислять возможно нездоровые части организма было глупо, но отмахнуться и сделать вид, что меня это не касается, — просто невежливо. Особенно после проявления сострадания и участия, пусть даже в малой дозе…

— Брат, — горестно сказала женщина и тут же пояснила: — Пьёт по-черному, дальше некуда, сам дошел до ручки, и я с ним совсем измучилась.

Я молчал, потому что совершенно не представлял, какие слова нужно и можно говорить в подобных случаях. Вежливое молчание, как мне показалось, подбодрило женщину, хотя, впрочем, некоторые люди не обращают внимания на несущественные нюансы.

— Родители наши умерли, — продолжила она. — Вот тогда он и приобщился. Сначала понемногу, извинялся даже, потом втянулся, с работы выгнали, стал требовать деньги.

— А ваш… супруг? — спросил я, незаметно для себя погружаясь в ситуацию.

— Я не замужем, — тихо призналась женщина и окинула меня взглядом, в котором сквозило сомнение. Действительно, вопрос мой слегка смахивал на один из тех дешевых приемчиков, с помощью которых не очень опытные донжуаны выведывают женские секреты.

— Простите, — смущённо пробормотал я. — Я имел в виду: разве некому вас защитить?

Опять получилось как-то двусмысленно, но, похоже, мое неподдельное смущение успокоило женщину.

— Выходит, что некому, — со вздохом сказала она. — Да не в этом дело! Мне его, дурака, жалко, молодой ещё, не понимает, что жизнь у человека одна, другой не будет, и тратить эту единственную жизнь так бездарно… Мы, конечно, не боги, от нас мало что зависит, но, с другой стороны…

Женщина помолчала какое-то время, потом тяжело вздохнула и поднялась со скамейки.

— Вы меня простите, — сказала она с грустной улыбкой, — незачем было постороннего человека в наши дрязги впутывать. Но иногда так тяжело бывает, так тяжело!

Пока я бормотал в ответ что-то невнятное, она кивнула на прощанье всклокоченной головой и, выйдя из скверика, исчезла в густой веренице прохожих.

Я остался один и несколько минут сидел без движения, мыслями своими невольно возвращаясь к нечаянному разговору. С одной стороны, незнакомка вызывала чувство жалости, но ведь она сама сказала, что жизнь у человека одна, и тратить этот бесценный дар небес на мучительную возню с неразумным родственником, прямо скажем, не очень продуктивно. Впрочем, мою жизнь, не обремененную подобными проблемами, тоже вряд ли можно назвать шибко талантливой…