II THE HORROR. Когда я поняла, что должна тебя бояться

Лиза Шашукова (2024)

Продолжение THE DRAMA. Психологический роман — триллер о деструктивных приверженностях и абьюзе. Каждый из героев вынужден переживать болезненную трансформацию. Их отношения выходят на другой уровень чувствования, будто их внутреннюю ярость умножили в разы. Каждый из них справляется со своей трагедией такими способами, которые доступны его сознанию на данный момент. Они продолжают ошибаться и искать виноватых. Продолжают использовать свою боль против друг друга и себя. P.S. Я не говорила, что трансформации героев произошли во благо. Их ждёт настоящий ужас.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Стадия №1. Любовь.

Помню, как увидел тебя у барной стойки, ты была так растеряна и невинна. И эта странная толстовка белая с розовым… На тебя нельзя было не посмотреть. Потом через месяц, помнишь? Наверное, нет, но я помню эту встречу пятисекундную. Я уезжал из клуба, и ты вышла в своём длинном голубом платье тоже, кстати, странном очень.

Я смеюсь. Не знала, что он так внимателен. Не знала, что он помнит всё это. Он пишет «я», вместо «мы», но я прекрасно помню, что он уезжал тогда с Аней. Мы пишем свою историю заново, без неё?

Я обрадовался тебе как родной. Не знаю почему. Просто почувствовал что-то, что давно или даже, может, никогда не чувствовал. Может, существуют какие-то силы потусторонние всё-таки. Родство душ. Хотелось бы верить. Я вернулся в следующую субботу один, в надежде тебя найти.

Я тоже пришла тогда, чтобы увидеть его. Я улыбаюсь. Эта стадия заключения предполагает чувствование безграничной любви куда более яркой, чем была на самом деле.

Ты еле стояла на ногах. Была очень красивая и пьяная. Прости, я не мог не воспользоваться этим.

Мы никогда не обсуждали с ним происходившие события. Никогда не делились видением этих событий с каждой стороны. У меня немного вспотели ладони от волнения, потому что мы приближаемся к болезненным событиям. Хотя все наши отношения пронизаны этими событиями.

Точнее, я, как истиный джентльмен, довёз тебя до дома, который оказался домом твоей бабушки. Смешно сейчас вспоминать. Потом поймал тебя на обратном пути. И мы поехали ко мне. К нам.

Я уже сильно напряжена. Он написал «истиный» с одной буквой «н». И он подходит к травмирующим моментам. Не знаю, как он выкрутится. Я потёрла своё «истиное лицо» руками, взяла письмо и пошла на кухню, чтобы налить вина. Можно просто чувствовать боль. Видеть её. Это мой уникальный узор. Шрамирование психики. Это я. Другой не будет. Придётся жить. Если станет невыносимо, можно обезболить. Делаю глубокий вдох, хороший глоток и продолжаю читать.

Прекрасная ночь получилась тогда. Много раз вспоминал её и сейчас. Вернуться бы сейчас в ту ночь.

Я люблю тебя.

А вы хотите вернуться в ту ночь? Я уверена, что да.

Он выпил розовую таблетку со стола в гостиной, и я сказала, что тоже хочу попробовать. Он сказал, что в таком случае мы больше не увидимся. Спустя полчаса мы сидели на кухне, он на стуле, а я на столе, и у меня в руках был стеклянный стакан с водой. Дима значительно повеселел к тому времени и казался таким мягким и добрым, его глаза блестели. Я была так счастлива! Моя цель была достигнута, я не могла поверить, что нахожусь с ним в его квартире. Что он со мной. Я спросила его ещё раз, несерьёзно. Думаю, я тогда хотела, чтобы он снова так пристально посмотрел мне в глаза и сказал, что мне нельзя этого делать. Я тогда хотела ещё раз окунуться в свои фантастические интерпретации его агрессивного поведения. Почувствовать его страх за меня. Свою важность для него.

Но он неожиданно вскочил со стула и больно схватил меня за руку, резко сдёрнув со стола. Я еле устояла на ногах, и сильно испугавшись, ударила его стаканом. Сама до сих пор не понимаю, как так вышло, а тогда я обомлела от ужаса. Стакан вылетел из моей руки и разбился об этот кафельный пол, но каждому из нас было не до него. Я рассекла Диме бровь, и тонкой струйкой кровь потекла по его лицу. Я сейчас отчётливо помню, как испугалась тогда. Я боялась, что всё испортила. Совершила непоправимую ошибку. Одно неверное движение, и я теряю его. Знаю, что изведу себя чувством вины за это. Боюсь сама себя, если буду виновата. В моих глазах был жуткий страх. А в его — ярость. И я была готова на любой исход, лишь бы он не выгнал меня отсюда.

Он бросился ко мне, я сейчас вижу это как в замедленной съёмке. Делаю глоток вина. Раньше у нас было только настоящее, и мы никогда не обсуждали прошлое. Теперь у нас нет настоящего, и нам приходится копаться в прошлом.

Он крепко схватил меня, это было и объятие, и захват. Это была любовь и ненависть. Страх и страсть. Забота и агрессия. Одновременно. В этом весь он. Всегда на грани добра и зла. Он поцеловал меня, а я чувствовала его кровь. Это был наш первый поцелуй и бой. Одновременно. Добро и зло.

Я начала мямлить что-то:

— Я… Я… Я не…

А он ответил твёрдо, возможно даже грубо, но шёпотом:

— Я знаю. Тихо.

Это была любовь со знаком «минус». Или ненависть со знаком «плюс».

Делаю ещё глоток и смотрю на пустой бокал. Наливаю ещё.

Не стоит винить его во всём. Я тогда посчитала этот момент первым днём нашей любви. Так оно и было. Потому что мы оба оказались больными. На этом и сошлись. На следующее утро он просил у меня прощения, целуя моё запястье с красно-синим пятном. Сказал, что таблетка оказалась какой-то излишне стимулирующей. И в тот самый момент, когда я гладила его по чёрным волосам и смотрела в его чёрные, но светлые, извиняющиеся глаза, я подсела на что-то покрепче его грёбаных таблеток.

Да, абсолютно точно, я бы тоже хотела вернуться в ту ночь сейчас. Я сейчас стою на кухне, в том самом месте, где всё это происходило, закрываю глаза и представляю. Его руки. В них такая сила, но они мягки со мной. В нём такая холодность, но он горит рядом со мной. По его лицу стекает кровь, но он не чувствует боли, целуя меня. В нём кипит ярость, но он нежен со мной. Он такой сильный, но слабый рядом со мной.

Я выпускаю бокал из руки, и он летит на кафельный пол, разлетается на мелкие кусочки, как тот стакан из прошлого, и вино брызгает в разные стороны, как кровь на его лице. В этих отношениях каждый получал то, что ему было нужно. Любовь. Привязанность. Принятие. Непринятие. Зависимость. Контрзависимость. Боль. Кровь.

«Исследования показывают, что социальная изоляция вызывает существенные изменения личности осужденного. При этом в первый период после прибытия в исправительное учреждение осужденный ещё не осознаёт коренного изменения своего социального статуса и продолжает мыслить категориями обычного человека. У осужденного доминируют мысли о прошлом».

(с) Учебное пособие по пенитенциарной психологии.

Автор: О.В. Липунова.

Доминируют мысли о прошлом. Доминирует прошлое. Я не сижу в тюрьме физически, но абсолютно точно нахожусь в заточении. Психологи говорят, что свобода всегда внутри. Для меня эта фраза сейчас не несёт никакой смысловой нагрузки. Я не понимаю, что это значит. А в саундтреке к «Бумеру» Шнур поёт, что свобода никому не даётся просто так, и что из неё нет выхода и в неё нет входа.

Никаких инсайтов.

Аккуратно перешагиваю осколки своей инсталляции прошлого и собираюсь к родителям на ужин. Даже реальным заключённым положены длительные свидания с родственниками и прогулки на свежем воздухе. Мне надо проветриться. И поесть.

Я еле заехала в неочищенный от снега двор родителей. Что за жуткий апрель? Коммунальные службы не видят смысла в уборке снега в апреле, ведь уже весна, он скоро и сам растает. Наверно у них такая логика, хотя этот снег может пролежать здесь до мая и, более того, вполне возможно выпадет новый. Мы же в Питере, здесь зима длится с ноября по июнь.

Не знаю, как точно надо вести себя в таких ситуациях, но я давила на газ, пока задние колёса прокручивались в снегу с бешеной скоростью, а проходящие мимо люди недоумённо поглядывали в мою сторону. Моя тактика сработала и либо от силы бешеного трения снег нагревался и таял, либо колёса дорыли до асфальта, но машина резко дёрнулась вперёд, и я припарковалась. Будем так считать.

Я открываю дверь своим ключом. Дома никого нет, кроме кошки Алисы, которая всегда встречает вновь прибывших своим урчанием и трётся о ноги до тех пор, пока её не накормят. Она такая настойчивая, что её кормят все, кто заходит к родителям в квартиру. Она постоянно жрёт. Я сразу иду на кухню, отсыпаю Алисе корма и достаю бокал из посудомойки. Затем иду в свою комнату, в которой теперь есть бар с алкоголем. Открываю стеклянную дверцу и достаю бутылку вина. И когда я отхожу от бара, мой взгляд натыкается на маленький синий ноутбук. На минуту я застыла, вспоминая все события, связанные с ним. Если бы он тогда не разрядился, я бы успела удалить переписку с боссом. Качаю головой, представив, что я всё-таки вышла замуж за Сашу. Думаю, что даже нынешнее моё положение лучше, чем отмеченное семейное положение во ВКонтакте. Замужем за… Облегчённо вздыхаю и наливаю вино. В любой ситуации можно найти плюсы!

Открываю нетбук и скачиваю на телефон пять совместных фотографий с Димой, которые хранятся у меня в почте. Заеду распечатать по дороге домой. Я привыкла отправлять классные кадры себе на почту сразу же. Чтобы не случилось с телефоном, даже если он утоплен в Неве, то мои дорогие фотографии остаются.

Просидев у родителей часа два перед телевизором и с кошкой на коленях и так их и не дождавшись, я уезжаю. На выезде из двора я, что было вполне предсказуемо, снова закапываю заднеприводную BMW в весеннем сугробе и не могу выехать. В этот раз она плотно «легла на пузо». Уверена, что Дима бы смог вырулить, но я — нет. Моя авторская стратегия в этот раз оказалась проигрышной. С каждым нажатием на педаль, машина зарывается всё глубже и глубже. Придётся откапывать. Выхожу, закрываю машину, оставив её прямо на выезде из двора, и иду за лопатой.

Слышу непрекращающееся гудение, останавливаюсь, закатываю глаза и мгновение сомневаюсь, затем всё-таки возвращаюсь, чтобы объяснить ситуацию. На повороте во двор стоит Honda CRV, окно открывает мой бывший сосед, который так же, как и я, жил в этом доме с родителями в детстве, а сейчас периодически их навещает.

— Привет, Лиз! Не знаешь, что за дебил тут машину оставил?

— Привет, Рома. Это я.

Я пожимаю плечами и игриво улыбаюсь, чтобы сгладить неловкий момент. Ему, наверное, стыдно, что он назвал меня дебилом. Хотя сейчас он смотрит на меня без капли сожаления во взгляде.

— Ты что, пьяная?

— Немного, — пожимаю плечами. Думаю, он только что утвердился в своём мнении относительно меня.

— Так ладно, давай я тебя дёрну, — он выходит из машины, открывает багажник, достаёт трос.

Отстёгивает маленькую крышечку в переднем бампере, я её раньше не замечала, и вкручивает металлическую петлю, к которой привязан трос. Проделывает тоже самое со своей стороны. Волшебство! Рома говорит мне:

— Садись за руль и плавно нажимай на газ. Сильно не газуй, поняла?

— Да, да, хорошо. Спасибо, — я сажусь за руль и послушно выполняю все требования.

Он кричит из окна:

— Выверни руль направо!

Я поворачиваю.

Подходит какой-то мужчина и толкает машину сзади и кричит Роме:

— Давай в раскачку!

Пока спасители раскачивают меня в разные стороны, как на качелях, и периодически что-то друг другу кричат, а я бездумно нажимаю на газ им в такт, я замечаю маленький прозрачный пакетик с белым содержимым в слоте между креслами. Округляю глаза, в очередной раз шокированная собственной безалаберностью. Эта же машина, это же вещество. Только я даже не спрятала его в запасное колесо. Осуждающе качаю головой, закатываю глаза и вздрагиваю от стука в стекло. Хватаю пакетик и зажимаю его в кулаке, прежде чем повернуться к Роме. Зажмуриваюсь, надеясь, что он не заметил. Уверена, что со стороны это выглядит очень странно. Но это и на самом деле ненормально, будем откровенны. Поворачиваюсь к Роме и выхожу из машины, чтобы благодарно откланяться и скорее уехать.

Рома смотрит на меня, сдвинув брови. Он такой прямолинейный. Я засунула руку с пакетиком в карман куртки и говорю, стараясь мило улыбаться:

— Спасибо большое, — затем я поворачиваюсь к мужчине, который толкал машину и сейчас отряхивается от коричневого снега, летящего на него из-под моих колёс и кладу свободную руку на грудь и немного нагнувшись говорю ему, — и Вам спасибо большое! Вы настоящие мужчины, чтобы мы без вас всех делали, — по-моему, это в итоге прозвучало издевательски, но я старалась, правда.

Рома ещё больше сдвинул брови и, не сводя с меня глаз, медленно произносит:

— Не за что. Машина у тебя не зимняя, конечно.

— Да, это точно, — я улыбаюсь. — На таком грузовике, как у тебя, комфортнее.

— А это не моя. У меня тоже низкая, но хотя бы полноприводная.

Я улыбаюсь в неловкой паузе. Он продолжает оценивать моё состояние, а я всё крепче сжимаю пакетик в кармане.

— Ну ладно, спасибо тебе ещё раз! — Я поворачиваюсь к машине, а Рома говорит мне в спину:

— Слушай, в таком состоянии, может, не стоит ехать? Сейчас такая каша на дорогах, а ты на липучках, опасно, — я вопросительно морщусь, не понимая, о чём он вообще говорит, — Может, съездим в кино? У меня нет планов, а у тебя?

— У меня тоже нет на ближайшие одиннадцать лет, — я улыбаюсь и пожимаю плечами. Рома снова сдвигает брови, но я привыкла, что люди считают меня ненормальной. Нормально считать меня ненормальной, скажем так.

— Тогда прошу, — он открывает дверь и протягивает руку.

Призрак Димы Лизиного преследует меня в каждом мужчине. Только в боссе не было ни единого намёка, ни малейшей схожести, ни микрона этого призрака. Полная противоположность. Антипод. Антидот. Другая реальность, в которой Лизиного не существует. Зато существуют другие фантастические твари.

Мы в Охта Молле. Рома пошёл покупать билеты в кино, а я бегу в фотосалон, чтобы напечатать пять фотографий:

1. Дима держит меня на своей спине, я запрыгнула на него сзади. Он смеётся. Я тоже. В наших глазах радость. Чистая и открытая.

2. Фото с логотипом Geometria из RedClub. Дима говорит мне что-то с очень серьёзным лицом, а я слушаю его, смотря в глаза с улыбкой. Спасибо тебе, неизвестный фотограф, что запечатлел нас. Мой взгляд. В нём видна истина. Истинная любовь, с двумя «н».

3. Он за рулём синей BMW, я фотографирую нас. Он смотрит в кадр и улыбается. В моих глазах здесь тоже читается истина. Истинная боль.

4. Я фотографирую нас в белоснежной BMW Z4 в Бангкоке, пока Дима целует меня в щёку. В моих глазах здесь уже ничего не читается. Я так запуталась тогда, что сама не могла себя понять. До сих пор не могу.

5. Фото, которое я сделала за несколько секунд до его ареста. Я показываю кольцо в камеру и широко улыбаюсь, а Дима прижал руки к лицу и раскрыл рот, будто сам шокирован происходящим на этом кадре. Это последняя наша совместная фотография. Здесь мы выглядим счастливыми. Здесь мне на секунду показалось, что я делаю всё правильно.

Девушка в оранжевом поло с вышитым логотипом фотосалона протягивает мне конверт с фотографиями, прервав бурную реку моих воспоминаний.

Мы с Ромой смотрим какой-то фильм на экране, но по-настоящему я всегда смотрю своё кино. Бесконечный киносеанс в голове. Я могу даже не закрывать глаза. Безлимитный ускоренный просмотр от кровавого поцелуя до сине-красных огней в моём бриллианте. На этом моменте я всегда сжимаю его пальцами до боли.

Вечером Рома возвращает меня к машине.

— Может тебя домой отвезти лучше? Уверена, что доедешь?

— Да, да, всё в порядке. Я уже протрезвела сто раз. Я выпила всего бокал вина. Всё в порядке, точно! — Я тараторю, потому что семь минут назад, в кабинке туалета торгового центра, я утилизировала содержимое того пакетика. В себя. Эти пакетики аккуратно разложены в подарочной синей коробочке, которую мне романтично подогнал Миша.

— Ладно, — Рома улыбается, поверив мне. — Слушай, оставь свой номер. Давно не общались. Может повторим на днях?

— Ром, я сейчас… Как бы сказать, — как бы сказать, что я нахожусь в тюремном заключении ещё одиннадцать лет?

Рома поднимает руки вверх.

— Нет, ты только не подумай. Я тоже сейчас в этом состоянии: «как бы сказать», — он передразнивает меня и показывает пальцами кавычки.

— Тогда отлично, запиши мне в телефон свой номер, а я тебе прозвон сделаю. Не знаю свой номер.

Сев в свою машину и дождавшись, пока Рома уедет, я закуриваю сигарету и открываю окно. Звенящая пустота. Пик концентрации в плазме. Нет мыслей. Киносеанс на паузе. Антракт. Есть время жить. Минут сорок или час. Смотреть на этот руль и видеть этот руль, а не его руки на нём. Смотреть на пассажирское сиденье и видеть пассажирское сиденье, а не себя на нём. Смотреть на себя и видеть себя, а не ту, что не может без него жить. Смотреть и видеть без историй.

Добравшись без приключений до дома, я первым делом расставляю по квартире наши с Димой фотографии в новых рамках. То, что его нет рядом, не мешает мне чувствовать любовь. Даже если человек умирает, можно продолжать его любить. Я могу продолжать любить, даже расставаясь. Любовь — это прекрасное, созидающее, окрыляющее чувство. Никто не может запретить мне его чувствовать. Никто не может отнять его у меня. Даже сам объект любви не может мне этого запретить. Это моё, а не его. И при всех очевидных физических ограничениях, в которых теперь нам приходится существовать, как бы странно это ни звучало, я наконец чувствую, что в нашей любви ограничений больше нет. Это ощущается как открытое сердце. Будто я стою перед ним с распростёртыми объятиями. И не хочу ничего другого, кроме как обнимать его. Принимать. Таким, какой он есть. Не защищаясь и не убегая, не делая шагов назад, не боясь и не додумывая. Быть открытой для него.

В прошлой жизни, когда своей ведущей деятельностью я выбирала страдание, я думала, что если откроюсь ему полностью, то он зайдёт и выжжет меня изнутри. Уничтожит. Я сделала такой вывод, потому что думала, что в самом начале наших отношений я была открыта. Но это неправда. Он уничтожал не меня, а защиты и преграды, которые я выставляла, защищаясь от боли, которую думала он мне причинит. Защищала свои защиты. Боролась за свои иллюзии. Подвергалась огранке. И наконец, у меня получилось открыться. Я будто обнулилась. Из моей головы пропали все тревожные мысли. Осталась только чистая боль, без истории, без драмы и, как ни странно это звучит, без страдания. Боль и страдания — это не одно и то же. Ты можешь порезать палец и чувствовать боль, но при этом не носиться в мучительных размышлениях о неправильности выбора ножа, в сожалениях о решении порезать огурец, в чувстве вины или в страхе, что разовьётся гангрена и ты умрёшь. Ты можешь просто чувствовать боль. И всё. Боль — это функция живого организма. Доказательство жизни. Я могу чувствовать боль от того, что было между нами. Не нужно с ней ничего делать. Не нужно её лечить или пытаться задавить. Она есть и будет со мной. Если не надстраивать на свою боль пирамиды из идиотских мыслей, терроризирующих и вынуждающих страдать — то она становится частью пути, его неотъемлемой частью. Страдания приходят, когда ты вступаешь в борьбу со своей болью. Если что, можно обезболить.

После того вечера, когда ты предложил мне апельсиновый сок, я приходила в клуб каждые выходные. Весь месяц. Наша встреча на парковке тогда не была случайной. Я хотела увидеть тебя и предпринимала для этого всё возможное. Так что это не совсем совпадение или вмешательство высших сил. И когда я вышла и увидела

Моя рука остановилась. Как лучше написать? Я увидела тебя. Или я увидела вас. Я же увидела его с Аней. Но он пишет так, будто её не существует. Возможно, это болезненно для него. Может, он не хочет больше знать о ней. Не хочу его расстраивать. С другой стороны, мы не маленькие дети и оба всё помним.

И когда я вышла тогда и увидела вас, моё сердце остановилось. Если бы ты тогда не послал воздушный поцелуй…

Я хотела написать, что всего этого не было бы, но я не знаю, как всё было бы. Возможно, хуже.

Не знаю, как бы всё сложилось…

Я ни о чём не жалею. Кроме того, что тебя нет рядом.

Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя.