И нас качают те же волны

Лидия Луковцева, 2016

В маленьком тихом городке на Волге уже полгода разыскивают пропавшего владельца старинного особняка. На этом фоне новое ЧП, исчезновение сына крупного чиновника, жившего по соседству, выглядит тем более зловеще. Пока спецслужбы в мыле, три подруги, женщины в годах, решили изменить привычный образ жизни. Реализуя «культурную программу», они сталкиваются со следами преступления и случайно его раскрывают. Так начинаются их захватывающие приключения. Легкая ироничная история, частично основанная на реальных событиях, для читателя, предпочитающего погоням и перестрелкам постепенное распутывание клубка загадок – и человеческих судеб. Содержит нецензурную брань.

Все только начинается

— Как вы полагаете, дамы, по какому поводу мы сегодня собрались? Что вам подсказывает интуиция?

Непривычно выглядела сегодня Зоя Васильевна: была она торжественна, даже величава. Так женщина, не часто балующая себя, выйдя впервые на улицу в обновке, вдруг каким-то чудом преображается и ловит на себе заинтересованные взгляды. Она уже не ищет что-то у себя под ногами, уже не сутулится, не спотыкается, а выступает, павой плывет. И она уже — не замученная жизнью тетка, а женщина с изюминкой, женщина-тайна (откуда что взялось?) Вот и в неприметной Зое Васильевне вдруг проглянули значительность и загадочность.

Три дамы, собравшиеся за накрытым скромной снедью журнальным столиком, пребывали в том возрасте, когда у женщины в сумочке появляются две косметички. В одной все еще обретается минимальный набор косметики, а другая заполнена гораздо более широким ассортиментом лекарств.

Две дамы были просто приятными. Одна — миниатюрная полуседая брюнетка (про таких говорят, что маленькая собачка до смерти щенок) — гостья. Вторая — средней полноты и среднего же роста шатенка, — хозяйка. Третья, тоже гостья, была дамой, приятной во всех отношениях. Экс-блондинка, а ныне — натуральной благородной седины, статная, хотя и весьма в теле, она принадлежала к породе женщин, для которых подруги всегда лишь фон, вне зависимости от возраста.

— Вам выдали премию! — пошла самым легким путем прагматик Людмила Петровна — миниатюрная брюнетка Люся.

— Выделили пригласительные на открытие музыкального театра! — рискнула предположить приятная во всех отношениях Людмила Ивановна, Мила — романтик по духу.

— Да ну! — пренебрежительный жест Зои Васильевны родил в головах подруг одинаковый эпитет: королевский!

— Ну… тогда… — фантазия подруг была на грани истощения.

— Ты познакомилась с мужиком! — осенило Людмилу Ивановну.

— Этот случай всех злее! — саркастически усмехнулась Зоя Васильевна.

— Кто бы сомневался! Милка в своем репертуаре! — поддержала Людмила Петровна, чтобы скрыть отсутствие собственных идей.

— Тогда, тогда… Может быть, тебе, наконец, выделили путевку в санаторий?.. — рискнула еще раз Людмила Ивановна.

— Девочки, есть ли предел вашей наивности? — матерински пожурила подруг Зоя Васильевна. — Не то!.. Сегодня я имела беседу с любимой начальницей… С понедельника я — вольная птица! То есть, вольная пенсионерка! И я хочу сказать тост. Давайте выпьем за завершение моей трудовой деятельности, за это сладкое слово — свобода, за то, что все в моей жизни только начинается!

В голосе ее звучали горловые переливы: так воркует голубь, нарезая круги вокруг своей голубки, таким голосом разговаривают с клиентами девушки из службы «Секс по телефону», такие модуляции появлялись у Людмилы Ивановны, когда на ее горизонте начинал маячить очередной «крендель». Ах, если бы в эту минуту шестое чувство подсказало Зое Васильевне, как она близка к истине!

«Девочки» сверлили ораторшу взглядами, пытаясь понять: Зайка лукавит и просто хорохорится или в самом деле радуется своему освобождению. Уйти с работы окончательно и без предварительной моральной подготовки — раз и навсегда — это все-таки травма. Хотя большинство понимает, что это событие никого не минует, но понимает только теоретически. А в Зоином случае уж слишком скоро все свершилось, и нежданно-негаданно. Как говорится, ничто не предвещало, тем более, что Зоя Васильевна была у руководства на хорошем счету.

— «Однако, хорошо держится», — думали подруги.

Пока Зоя Васильевна разливалась соловьем, коллектив терпеливо внимал, исподтишка бросая взгляды на журнальный столик. Зоя была слишком многословна, и это наводило на мысль об ее неискренности. Длинные речи в коллективе не были в ходу. Правда, их подруга всегда была слегка склонна к патетике, а еще — к цитированию великих. Многолетнее общение с русской и зарубежной классикой на библиотечном поприще (последние полтора десятка лет в качестве заведующей филиалом, то бишь, библиотекой микрорайона), сформировало ее речевой стиль.

— И тебе подписали заявление? И без отработки — вызвали, попросили, убедили? Вот так, сразу — под зад коленом? — снизив градус торжественности, прервала Людмила Петровна (дипломатичность не шла первым номером в списке ее достоинств).

— Ну почему — «сразу»? — слегка увяла Зоя Васильевна. — Три года я все-таки проработала после оформления на пенсию. А если подойти по-человечески… У меня хоть небольшая, но руководящая должность, надо давать дорогу молодым. У Валентины-то — дело к пенсии, а мой оклад побольше. И ей еще и сына надо доучивать…

— А перевести тебя на не руководящую должность?..

— В нашей библиотеке нет вакансий, а в другую я не согласилась.

— А на место Валентины?

— Варя.

— На место Вари?

— Год уже в гардеробе выпускница библиотечного колледжа сидит, места ждет.

— Ротация, как в Госдуме? — съязвила Людмила Ивановна.

— Ясно. Выдавили-таки, молодые сучки! — резюмировала бескомпромиссная Люся.

«Молодые сучки» в библиотеках, справедливости ради надо заметить, процентов на шестьдесят пребывают в предпенсионном и постпенсионном возрасте, держась за работу кто — из любви, кто — по привычке, кто — из меркантильных житейских соображений.

— «Не понимаем мы, и где же нам понять, что этот мир кончается не нами», — поделилась Зоя Васильевна с подругами мнением Н.А. Некрасова, правда, высказанному им по несколько иному поводу. Она-то умела понимать тонкие намеки руководства на толстые обстоятельства и входить в чужое положение. И всегда с большим трудом потом из этого положения выходила.

— Чья бы корова мычала! — адресовалась Мила к Людмиле Петровне, желая приободрить Зайку. — Зайке хоть три года после пенсии дали поработать, а тебя, Люся, вытряхнули безо всякой базы!

— Девочки! Был тост!

Осушили по первой, закусили, кто чем предпочел.

— Ну ладно, чему быть — того не миновать, — констатировала Людмила Ивановна. — Как жить теперь будем?

— Ну как… Летом и дома работы хватает, а на зиму что-нибудь буду подыскивать, вахтером или дежурить где-нибудь.

— А оно тебе надо?

— Так библиотечная пенсия — кот наплакал. И скучно станет.

— А вахтером — весело? — Люся все никак не выходила из раздраженного состояния.

— Посмотрим, уйдешь ли ты сама на пенсию, когда срок придет! — одернула ее Мила. — И много ли Зайке надо? Я же живу на пенсию. Кто не работает — тот ест по мере возможностей!

— А может, и не буду подыскивать… К хорошему быстро привыкаешь. Начну жить, как говорится, для себя. Многие ведь об этом только мечтают. Подольше посплю утром… А еще, говорят, пенсионный фонд кружки организовал — танцы, английский, изучение компьютера…

— Надежда — мой компас земной! — насмешливо сказала Людмила Петровна. — Неужели запишешься?

— А что? Запишусь!

— И будешь ходить?

— Почему бы и нет?

— Регулярно?

— Ну… по возможности.

— Вот-вот! Раза три, от силы, сходишь, а потом начнут возникать всякие-разные причины не ходить. Объективные, причем!

— Умеешь ты, Люся, подбодрить!

— Надо смотреть правде в глаза.

— Девочки, ну давайте уже про хорошее!

— Ну, давайте! — вздохнула Люся.

— Я всегда мечтала так жить, чтобы хотя бы раз в два месяца — сходить в музей, — озвучила первый пункт плана грядущей новой жизни Зоя Васильевна. — Их, правда, в нашем Артюховске немного, но примерно на год-полтора хватит. А там поглядим.

— Если доживем!

— Типун тебе, Люська, на язык! Что ж ты сегодня злая такая?

— А еще всякие приезжие выставки-экспозиции, — продолжила Зоя Васильевна. — Но лучше один раз — музей, другой — театр. Хотя… Это ж никакой пенсии не хватит — шесть раз в год по театрам да музеям шастать!

— Ну, по возможности! — тут же сделала шаг назад тяжелая на подъем Мила. — Хотя бы раз в три месяца… или четыре…

— В пять, в шесть… — передразнила зловредная Люся.

— Вторым пунктом — театр, хотя бы раз в сезон, — поспешила продолжить неумолимая Зоя. — Ну, уж если что-то там такое — этакое особенное, можно сверх плана.

Подруги не возражали, чтобы дополнительно не травмировать Зою.

— Третьим пунктом я предлагаю — прогулки. В любую погоду! Минимум час! — вдохновенно вещала Зоя Васильевна. — Хорошо бы — час утром и час вечером, да я же вас знаю! У одной — интересненькое по телевизору, у другой — огород.

— А у тебя — телевизор, огород да еще компьютер!

Зое Васильевне сын не так давно подарил свой старый компьютер, и она по учебникам и с помощью телефонных консультаций сына начинала постигать компьютерную грамоту. Дело двигалось туго, но азы Зоей постепенно осваивались. Когда подруги, нахватавшиеся в телевизоре компьютерной терминологии, не имея при этом никакой практики, называли ее чайником, они не иронизировали: в их тоне звучало искреннее уважение.

— Я даже не чайник, — говорила — воплощенная скромность — Зоя Васильевна. Я — кастрюля с носом.

При этом заслуженная гордость так и перла из нее.

— А у вас — внуки! — не осталась в долгу Зоя Васильевна.

Это был удар ниже пояса, впрочем, тема больная для всех трех бабушек. Внуки были де-юре, а де-факто как бы и нет. Подруги закручинились…

— Ну ладно, девочки, за исполнение желаний, или, как говорит одна моя молодая коллега, за сбычу мечт! Чокнемся!

Чокнулись.

— Может, кто-то желает высказаться? — спохватилась Зоя Васильевна.

— Про мечты? — ухмыльнулась Людмила Петровна. — Эк, куда тебя сегодня заносит!

— А что? — не согласилась Зоя Васильевна. — Кто-то сказал: мечты — самый дешевый способ исполнения желаний. Вот ты же мечтаешь в Черногории побывать? Ты же там никогда не бывала!

— Мало ли где я не бывала! Как и вы…

— Ну так если мечтать, так уж ни в чем себе не отказывать!

— Тоже кто-то сказал?

— Кажется, — засомневалась Зоя.

— Ну что ж… Исключая Черногорию…

— Нет уж, не будем исключать Черногорию!

— Уговорили! Раз пошла такая пьянка… Итак, съездить в Черногорию! А еще… Конечно, в молодости о чем только не мечталось! А сейчас… Мечта у меня, как у всех: чтоб дети и внуки были здоровы, чтоб никакой беды с ними не стряслось.

— И чтобы не было войны!

— А я, — слегка засмущалась Людмила Ивановна — только, девочки, не смейтесь, я мечтаю, чтоб каким-нибудь чудом у нас появился общий дом, где мы бы втроем жили: я бы финансами заведовала, Люська готовила, Зайка убирала, — и, увидев ухмылки на лицах подруг, — подкорректировала свою мечту на ходу:

— Ну, нет, это, конечно, в общем и целом, мы бы все делали по очереди! Полная взаимозаменяемость!

— Зайка, а ты-то? Озвучь свою мечту!

Зоя Васильевна на краткий миг задумалась.

— Наверное, я бы все-таки хотела еще поработать… Но — на какой-нибудь совсем новой, интересной-интересной работе!

— Да уж, не вахтером!

— Но это уж и в самом деле несбыточная мечта — в моем-то возрасте!

— Давайте, девочки, под Новый год все же загадаем эти наши несбыточные мечты! Бумажки сожжем и пепел с шампанским выпьем!

— Ну, до Нового года еще далеко!

— Ничего не далеко! Не заметим, как подберется!

— Ну ладно! Давайте вернемся к нашим баранам!

— Что-то мне подсказывает, что третий пункт нашего плана нереален, — засомневалась Зоя Васильевна. — Прогулки каждый день да еще два раза в день? Это придется таскать для Милки табуретку — для привалов!

— Кстати, о табуретках, включилась Людмила Ивановна, поглаживая начинавшее к вечеру зудеть колено. — Наверно, погода будет меняться. Ничего не слышали? Давайте уже по третьей и — чаек.

— Частишь, подруга! Насилие над организмом, — возразила Людмила Петровна.

— Так давайте уже свершим насилие: нога моя намекает, что нам с ней еще ползти.

— Ну, давайте уже — за любовь!

Зоя Васильевна пошла ставить чайник.

Перед чаем был еще один тост — «по единой, да не по последней». Надо заметить, что с годами у подруг образовался список активно употребляемых тостов, но он не был какой-то закостеневшей схемой. Что-то отсеивалось, не выдержав проверки временем, какой-нибудь тост-однодневка утрачивал актуальность, а что-то подслушанное звучало так симпатично, что, будучи включенным в список на потребу дня, в нем задерживалось, закреплялось, укоренялось.

Так покинул список «Будем здравы, боярыни!», когда на очередные рождественские каникулы в очередной раз по телевизору показали бессмертного «Ивана Васильевича».

— Осточертело — прокомментировала Людмила Ивановна.

Так почил в бозе «За то, чтобы все!..» незабвенного Шарикова, отпугнув какой-то невнятной философией.

Не прижился и тост, от которого долгое время фанатело все женское население страны: «Пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сдохнет тот, кто нас не захотел!»

Были в списке образцы, к которым каждый член их триумвирата испытывал слабость, несмотря на их незатейливость и непритязательность. Так, худенькая Люся иногда позволяла себе пожелать:

— За то, чтоб мы стали толстыми и красивыми!

Мила изредка использовала такой:

— За то, чтобы не было катаклизмов! — причем почему-то настаивала на употреблении слова «катаклизм» в женском роде. Вот так: «За то, чтобы не было никакой катаклизмы!»

Только так, она полагала, слово наполнялось особой экспрессией.

Пока вскипал чайник, дамы спели:

Берега каки крутые,

Петухи на них поют,

Каки хозяева скупые —

Водка есть, не подают…

Завершился вечер чаепитием, затем следовал ритуал провожания. Людмилу Ивановну довели, как обычно, до магазина «Водолей», дальше был уложен асфальт и вдоль дороги выстроились фонари. Они хоть и горели через один, риск споткнуться сводился к минимуму.

Оставшиеся члены коллектива расставались по-честному, без обид: на перекрестке, а дальше поодиночке шли к своим очагам.

И завершился этот знаменательный день благополучно. Добравшись до своих обиталищ, подруги отзвонились, доложив друг другу, что дома и все благополучно. Закончили вечер, сообразно своим склонностям и потребностям.

Людмила Ивановна, попив минералки (желудок пошаливал), села пообщаться с рыбками («соскучились по маме, сладкие мои?»). В десятиведерном аквариуме когда-то обитало их великое множество, и плебеев-гуппи, и более благородных — сомиков, скалярий, моллинезий. Теперь там плавало лишь десятка полтора гуппи и неонов.

Людмила Ивановна, как всякий нормальный человек, любила природу во всех ее ипостасях, а жизнь в пятиэтажном муравейнике еще усугубила эту любовь. Подоконники у нее были плотно заставлены цветами, в квартире постоянно проживал кто-то из братьев наших меньших.

Так однажды появился в ее доме рыжий персидский кот Чубайсик. Когда подруги узнали, какую сумму отстегнула Мила за котенка, они только покрутили пальцем у виска. Между тем, сумма была сравнительно небольшой, потому как Чубайсик не имел паспорта с родословной, хотя продавец клялся и божился, что в роду у него — сплошь чемпионы.

Для Людмилы Ивановны не имело никакого значения, по какой причине выбраковано это чудо — полукровка он или не соответствует высоким стандартам. Она влюбилась в него с первого взгляда. Ее практичные подруги хоть и крутили пальцами у висков, приходя в гости, вырывали Чубайсика друг у друга из рук, как и иногда навещавшие бабушку Милу дети племянницы.

Если бы социологам пришла в голову мысль провести опрос среди артюховцев на предмет самых популярных кошачьих имен за последние пару десятков лет, картина нарисовалась бы такая: девочек называли преимущественно Масянями и Ксюшами, а вот мальчиков — Борисками, Степашками, Чубайсами. И объяснялось это не только наличием свистящего «с». Факт свидетельствовал о крайней политизированности артюховского населения за истекший период.

Что характерно: Бориски были разных мастей, Степашки — блондинами, рыжие, естественно, Чубайсами. Так что Чубайсик был обречен на свою кличку, хотя был он не ярко-рыжего насыщенного цвета, а нежно-пегого, цвета молодого теленочка.

Котенок уже обжился в новом доме, превратился в подростка, как явились, чуть не со слезами, племянница Лиля с мужем. Дети, Рита и Костик, канючили ежедневно, вымаливая покупку персонального Чубайсика. Финансовых же возможностей семья не имела.

Пошли на компромисс. В доме появился говорящий волнистый попугайчик, как нетрудно догадаться — Кеша. Хозяин уверял, что у Кеши богатый словарный запас. Все были счастливы, пока Кеша осваивался в новой обстановке, но когда, освоившись, попугай начал свой запас демонстрировать, родители схватились за голову. Он, однозначно, взрастал в неблагополучной среде: слова в Кешином багаже преобладали нецензурные.

Вскоре в дом последовало нашествие друзей и одноклассников: посмотреть на диковину, а главное, ее послушать, хотели все. Тем более, что родители Риты и Костика днем трудились. Вскоре родители стали замечать, что у попугайчика в лексиконе появились новые слова, еще похлеще прежних.

Необходимо было принимать радикальные меры. Самым разумным, как решили Лиля с мужем, был временный обмен с тетей Милой: дети легче перенесут расставание с Кешей, если его заменит Чубайсик.

— Временно!!! — поспешили заметить отчаявшиеся родители, увидев вытянувшееся лицо тети Милы и услышав рвущиеся из горла звуки протеста. Авось, Кеша, побывав какое-то время в приличном обществе, станет реже употреблять ругательства, а там и совсем их забудет.

Блюдя собственный интерес, племянница с мужем лукавили и хорошо подготовились: на каждый аргумент неподготовленной Людмилы Ивановны следовал убедительный контраргумент. Родственный обмен (как и в большинстве случаев, неравноценный) состоялся.

Потосковав какое-то время, Людмила Ивановна примирилась с воцарением в ее жилище попугая и начала к нему привыкать: Кеша был испорченным, но очаровательным нахалом, а ругательства она старалась просто пропускать мимо ушей.

Раздражали, правда, его манеры: когда случались у них с подругами застолья, Кеша, посаженный в клетку, даже под накинутым на клетку платком, не успокаивался. Видимо, у прежнего хозяина в его компаниях он был равноправным партнером.

Утомившись от воплей попугая, хозяйка отменяла его изоляцию. Неторопливо выйдя из клетки с видом победителя, взъерошенный Кеша приводил себя в порядок, вспархивал на стол и требовал:

— Жр-р-рать!

Затем устраивалось показательное выступление. Он ходил между тарелками и рюмками и всюду совал клюв. Ему было без разницы, что налито в рюмки, фужеры, чашки: он дегустировал все. В еде же был переборчив: что-то выплевывал прямо на стол, куда попадет, а что-то — вспорхнув на сервант или шифоньер — бросал на пол. В комментариях не стеснялся:

— Дер-р-рьмо!

Людмила Ивановна обижалась всерьез, из трех подруг готовила она лучше всех. Когда Кеша, всего напробовавшись, слишком наглел и окончательно терял чувство меры, она умудрялась схватить его и швырнуть со стола. Кеша, плавно приземлившись на палас, изрекал:

— Дурра! — или запускал вовсе непристойную матерную тираду.

Довольно скоро Мила привязалась к новому питомцу, и жили они в согласии, хотя время шло, а вращение в приличном обществе ни Кешин лексикон, ни дурные манеры не улучшило. Особенно умиляла новую хозяйку симпатия Кеши к рыбкам. Он усаживался на пластмассовую перекладину, к которой крепился компрессор, и подолгу сидел, любуясь подводным миром. Любопытные рыбки подплывали к самой поверхности воды и тоже пялились на Кешу.

Вдруг, возвращаясь с работы, Людмила Ивановна стала обнаруживать на паласе дохлых рыб, каждый день по одной, причем это были рыбки из недешевых, крупные, яркие — вуалехвосты, телескопы, гурами. Она знала, конечно, что киты или, скажем, дельфины выбрасываются на берег, так то — в морях и океанах. Про аквариумных рыб ничего подобного она не слышала.

Она поменяла воду, промыла аквариумную растительность и мебель — самоубийства продолжались. Но тут как-то она загрипповала. Почти весь день, наглотавшись лекарств, провалялась на диване в полудреме. Кеша, медитировавший над аквариумом, периодически поглядывал на недвижимую хозяйку, потом, видимо, утратил бдительность.

Очнувшись в очередной раз, Людмила Ивановна успела увидеть, как Кеша молниеносным натренированным движением выхватывает из воды рыбку и, вспорхнув, выплевывает ее на пол.

— Кеша! — засипела враз потерявшая голос Людмила Ивановна. — Сволочь! Маньяк!

Спалившийся Кеша вспорхнул на антресоль, куда Людмиле Ивановне было так сразу не дотянуться, и провел там остаток дня. И слава Богу, иначе разъяренная хозяйка его изувечила бы! Ну, то есть, выбросила бы в форточку.

Мила пыталась реанимировать последнего вуалехвоста, пересадила в отдельный маленький аквариум. Тщетно! Вуалехвост всплыл кверху брюхом.

Кеша понимал, что на сей раз он облажался по-крупному, и с рук ему это не сойдет. Он был прав. Утром Мила нашла его в незапертой клетке, сидел он паинька-паинькой, не верещал, требуя еды и свободы. Все было напрасно! Тот факт, что лексикон попугая ей исправить не удастся, она давно осознала, но мириться с садистскими наклонностями и лицемерием Кеши не могла.

— Как я могу теперь тебе доверять? — трагически вопрошала у него Мила, как у неверного супруга, изменившего впервые.

Участь Кеши была решена.

— Отдай его своему Гарику, — сказала она Людмиле Петровне. — Два сапога пара! Будут вместе пить и материться.

— А как же Чубайсик?

— Должна же я компенсировать детям Кешу! — знаменитое чувство справедливости Людмилы Ивановны восторжествовало и в этой ситуации.

* * *

Людмила Петровна, вернувшись домой, заварила пакетик «Принцессы Нури», раскрыла «Жизнь после смерти» Моуди и села караулить момент, когда ее трехцветная кошка Ксюня утомится скрываться под диваном и вылезет на свет божий, водички попить, к примеру.

Дело было в том, что у красавицы Ксюни с возрастом характер становился все более сложным. Когда она из подросткового возраста перешагнула в юность, Люся не стала ее стерилизовать. У Люси имелось несколько незыблемых принципов, и смысл одного из них был таков: каждая женщина имеет право на материнское счастье. Ксюня своим правом пользовалась сполна, и в иные годы по три раза за год обретала материнское счастье.

По молодости Ксюня, когда наступал час Х, как и большинство ее соплеменниц, осуществляла свое право на материнство на природе. С возрастом она пристрастилась к комфорту, и чем ближе был момент появления на свет котят, тем труднее стало выгонять ее на променаж. Ксюня опасалась преждевременных родов на улице, в антисанитарных условиях. Днем она спала на диване, а с приближением вечера пряталась в укромные уголки, в надежде, что про нее забудут.

Иногда такое случалось. Но среди ночи или ближе к утру физиологическая потребность выгоняла Ксюню из-за шкафа или из-под дивана и гнала к двери. Сначала, стесняясь, она мявкала изредка и полушепотом, но потребность становилась все насущнее, и Ксюня гнусным голосом орала непрерывно, пока вынырнувшая из сна хозяйка не вылетала на ее вопли в холодный коридор, чтобы выпустить эту дрянь на улицу.

… А Зоя Васильевна, перемыв посуду, почти час делилась впечатлениями с молодой коллегой, с которой приятельствовала, о недавно пережитом. У них это называлось «потрындеть».

— Ну, сходила на УЗИ?

— Сходила. Опять пацан!

— Расстраиваешься?

— Расстраиваюсь, конечно, девочку хотели.

— Ничего, третьего родите!

— Нет, не умеете вы утешить, Зоя Васильевна. Мишка мой лучше утешает.

— А он как утешает?

— Он говорит: «Ну что ты, мама, расстраиваешься! У меня в «киндерах» тоже редко попадается то, что я хочу. Я же не расстраиваюсь!».

* * *

…И ночь тоже прошла спокойно. Нога Людмилы Ивановны дала ей поспать, не пел до полуночи «козлетоном», как говорила обозленная Людмила Петровна, за стенкой ее сосед-алкоголик Гарик (домик Люси был на два хозяина и с соседями ей очень не везло). Утомились, наконец, и утихли мысли Зои Васильевны о том, как она будет жить дальше на одну пенсию.

Спали подруги и не знали — не ведали, что заскучавшая фортуна решила взбодриться, пошалить, и почему-то выбрала объектом своих шалостей трех безобидных и безвредных подруг — Милу, Люсю и Зою.