Vox Humana. Собрание стихотворений

Лидия Аверьянова

Лидия Ивановна Аверьянова (1905–1942) – талантливая поэтесса и переводчица, автор пяти не вышедших в свет сборников стихов, человек драматической и во многом загадочной судьбы. Лирика Л. Аверьяновой вызвала сочувственный интерес у Ф. Сологуба, А. Ахматовой, В. Набокова, Г. Струве и др. Наиболее ценная часть ее литературного наследия – «Стихи о Петербурге»; в 1937 г. они обрели статус «стихов-эмигрантов» и посмертно, в извлечениях, публиковались за рубежом под присвоенным автору псевдонимом А. Лисицкая. Поэтическое творчество Л. Аверьяновой представлено в книге во всей возможной полноте, большая часть стихотворений печатается впервые. В основу издания легли материалы из фондов Пушкинского Дома (СПб.) и Гуверовского института (США).

Стихотворения, не включенные в сборники

Простор стихающей Невы

Простор стихающей Невы.

Я у руля, гребете — Вы.

Слова о розовой звезде.

Круги от лодки на воде.

Сказало зеркало едва.

Что под глазами синева.

Туман молочный над рекой.

Обратный путь — рука с рукой.

От белой ночи на Неве

Остались: тяжесть в голове.

Платка измятого духи

И бред, сложившийся в стихи.

1922

En automne

Осень. Вечерний ветер.

Солнечный диск высок.

Плачу, влюбленный в эти

Вздохи засохших осок.

Листья в воде Зеленой.

Мраморный водоем…

Холод румянит клены.

Холод и в сердце моем.

Смех. Силуэт. Не ты ли?

Лип шелестят верхи…

В парке твои застыли.

С прошлого года, духи.

1922

Высокий звон и говор птичий

Высокий звон и говор птичий.

Неустрашимый взлет копья.

Светильником в руке Девичьей

Дрожит и тает жизнь моя.

Какая слава медью стынет.

Каким огнем мы все горим? —

Я знаю: правы те, кто ныне

Возводит свой Четвертый Рим.

Но есть плененные ошибкой:

У тех — да минет их гроза! —

С мистической полуулыбкой

На мир опущены глаза.

1925

Мне легла не большая дорога

Мне легла не большая дорога,

А глухая медвежья тропа.

Старый друг, разве мир — не берлога,

Где любовь от рожденья слепа? —

В эту жизнь я вошла с колыбели

Как в несытую солнцем тайгу;

Рыжей белкой качалась на ели.

Волчьим выродком стыла в снегу.

Новолунью сердилась спросонок

И мохнатой звериной судьбе.

А теперь я — ручной медвежонок

У лесничего в теплой избе.

1925

Зимой не бывает горлиц

Зимой не бывает горлиц.

И солнечных зайчиков — тоже:

Трудно им, ласковым, прыгать

В запушенные снегом окна

Спален, где топятся печи…

А я родилась зимою;

Дрожащий солнечный зайчик

По комнате вдруг забегал —

И лег на детское горло:

С тех пор я стала поэтом.

1925

Сестрам Запада

Взгляд — усталый, в лице — ни кровинки.

Ей и голод и труд — нипочем:

Вижу красные крылья косынки

За худым полудетским плечом.

Вот такою — простой комсомолкой.

Сквозь машинную, мерную песнь,

Над докучным мельканьем иголки —

Ваша жизнь мне привиделась здесь.

Сестры Запада, трудная пряжа

Многих медленных лет нам дана:

Помним, знамя кровавое ляжет

Под рукою прилежной у нас.

Слыша четкую поступь событий,

Знает — времени веретено

Приведет путеводною нитью

К дням свободы и к доле иной.

Так ловите ж, сквозь годы глухие,

В мастерских, наклонясь, не дыша,

По следам окрыленной России —

Революции пламенный шаг.

<1927>

Песня о Джанкое

Порох и пламя.

Ремень под рукой.

Шомполом в память

И в сердце — Джанкой.

Поднято дуло.

Щелкнул затвор.

Пули и бури

Ведут разговор.

Станция взмыла

Огнями из тьмы.

Врангель — а с тылу

Ударили мы.

Время качнулось

Вперед и назад.

По эшелонам

Вдогонку — залп.

Вспененных далей

Цокот и топ…

Мы ли их гнали

Под Перекоп!

Кровью цветет

Голубеющий лен

Тихих, родимых

Приволжских сторон:

Слушай, за горсть

Виноградной земли

Десять тысяч здесь

Гатью легли?

Слушай, годам таким —

Нечет иль чет,

На перевес или

На плечо?

Ветру и солнцу,

Рассыпчатый, наш,

Щедрой солонкой

Раскрылся Сиваш.

В бурных знаменах

Маковый дым —

Ты, окаймленный

Славою Крым!

<1928>

Нефтепровод

Земля, какая только лучшим снится.

Когда б могла перелистать и я

Тяжелые и рыхлые страницы

Твои, моя советская земля.

Чтоб этой кровью, с киноварью схожей

(Эпохи росчерк) — вычертить пласты,

Чтоб ты навстречу встала черной рожью —

Дыханьем влажным, гуще темноты.

Когда горят фонтаны, то телами

Их затыкают попросту, земля,

Затем, что больше нефтяное пламя,

Чем жизнь людей, совсем таких, как я.

И я отдам покой мой, память, друга ль,

Всю боль и кровь, и эти жилы все —

За ту одну, в которой жидкий уголь

От Грозного бежит до Туапсе:

Артерией — пока с восточной ленью

Не всплыл Батум, всех галек голубей;

В узде Бакинского сердцебиенья

Уж слышен грохот якорных цепей.

И пусть в стихи, негаданный, как камень

В глухой затон, сбивая рифмам счет,

Павлиньими разводами, кругами.

Как на воду пошел нефтепровод:

На музыку времен — на голос горнам

Положен отзвук городов — сердец.

Чтоб этот сказ о Красном и о Черном

Нам перебил Стендаля, наконец.

Б. д.

Вернись, страна, в высокий город твой

— Вернись, страна, в высокий город твой,

Под купола кремлевской бурной славы,

На холм времен, на пласт береговой…

Но поднят щит. Укреплены заставы.

А там, в бреду, всем ветрам вручена,

В замшелый крест вложив персты сухие,

Забыв свой путь, скитается она —

Слепая. Прокаженная Россия.

1931