Ночные страхи

Лесли Поулс Хартли, 2001

У большинства читателей имя Лесли Поулза Хартли ассоциируется с замечательным романом «Посредник», но мало кто знает, что начинал он свою карьеру именно как автор макабрических рассказов, некоторые из которых можно с уверенностью назвать шедеврами британской мистики XX века. Мстительный призрак, поглощающий своих жертв изнутри, ужин с покойником, чудовище, обитающее на уединенном острове… Рассказы, включенные в этот сборник, относятся к разным направлениям мистики и ужасов – традиционным и сюрреалистическим, серьезным и ироническим, включающим в себя мотивы фэнтези и фольклорных «историй о привидениях». Однако секрет притягательности произведений Хартли достаточно прост: он извлекает на свет самые сокровенные страхи, изучает их, показывает читателю, а затем возвращает обратно во тьму.

Вперед ногами^[41]

Новоселье в Лоу-Трэшолд-Холле не привлекло особого внимания общественности. Разве что местная газета уделила этому событию полколонки, да еще один-два ежедневника восполнили обычное для августа мелкотемье фотографиями дома. Все они были сняты с одного ракурса и изображали длинное, приземистое здание в стиле королевы Анны, с квадратной зубчатой башней, очевидно построенной значительно раньше самого дома. На первый взгляд строение напоминало бывшую церковь или даже небольшой железнодорожный состав, вставший на вечную стоянку в парке. Фотографии сопровождались подписью примерно следующего содержания: «Усадьба в Саффолке, пустовавшая полтора века, вновь заселяется», а также: «На снимке: мистер Чарльз Эмплфорт, владелец Лоу-Трэшолд-Холла (слева), сэр Джордж Уиллингс, архитектор, руководивший реставрацией данного примечательного памятника средневековой архитектуры (справа)». Голова франтоватого, чем-то неуловимо похожего на лорда Дизраэли мистера Эмплфорта казалась нанизанной на флагшток его нового владения и торжественно улыбалась седовласому, круглолицему сэру Джорджу Уиллингсу, который сдержанно улыбался в ответ, напоминая воздушный шарик, маячивший над крылом королевы Анны.

Если судить по фотографии, время пощадило Лоу-Трэшолд-Холл. Только опытный наблюдатель мог бы заметить, как сильно пришлось подновить старую кладку. Особенно убедительно смотрелась башня. Что же касалось садов, спускавшихся к обрамлявшему снимок на переднем плане ручью, то они дышали атмосферой минувших дней, как это свойственно почти всем садам. Заросшие лужайки, обнесенные истертым кирпичным забором под строительными мостками, могли бы сойти за луг только при очень богатом воображении.

Однако гостям, собравшимся после обеда в гостиной мистера Эмплфорта и внимавшим радушному хозяину — который уже не впервые расписывал все препятствия, каковые ему пришлось преодолеть в процессе реставрации, — с не меньшим трудом верилось в почтенный возраст дома. Большинство из них видели его раньше, на том или ином этапе реконструкции, и даже за несколько дней до окончания работ дом представлялся категорически незавершенным. Но теперь все изменилось. Магдален Уинтроп, чье прекрасное, выразительное лицо все еще (в сентиментальных глазах хозяина) выражало легкое разочарование, испытанное ею в начале вечера, чувствовала себя так, словно попала во дворец Аладдина. Ее одобрительный взгляд переходил от самаркандских ковров к бледно-зеленым стенам и внимательно ощупывал высокую арку, обрамленную стройными колоннами, чьи изысканные линии подчеркивались сумраком коридора сразу за ними. Все казалось таким безупречным и новым: исчезли не только признаки увядания, но и само ощущение возраста. Как это странно — не суметь найти, образно выражаясь, ни единого седого волоска в доме, простоявшем пустым полтора века! Взгляд Магдален, по-прежнему слегка озадаченный, остановился на компании, расположившейся неровным кругом перед камином.

— В чем дело, Мэгги? — спросил мужчина рядом с ней, очевидно пресытившийся кирпичами с известкой и желавший сменить тему беседы. — Ты что-то ищешь?

Миссис Эмплфорт, чье лицо под копной белых волос сохранило вполне свежий вид, что придавало ей сходство с розой в снегу, наклонилась над кремовым атласным покрывалом, которое вышивала, и улыбнулась.

— Я просто подумала, — сказала Мэгги, повернувшись к хозяину дома, отчего тот прервал свой рассказ на полуслове, — как удивились бы совы и летучие мыши, если бы прилетели сюда и увидели, насколько переменился их старый дом.

— Ой, лучше не надо! — воскликнул высокий женский голос из глубин кресла, чьи немалые размеры чуть ли не полностью скрывали говорившую.

— Что ты как маленькая, Эйлин, — произнес сосед Мэгги таким тоном, какой мог позволить себе только законный муж. — Подожди, вот увидишь фамильного призрака…

— Рональд, пожалуйста! Пожалей мои бедные нервы!

Из-за спинки кресла показалась, словно луна из-за облака, верхняя половина крошечного девичьего личика с умоляющим выражением в глазах.

— Если здесь обитает призрак, — сказала Мэгги, опасаясь, что ее первое замечание могло быть воспринято в критическом смысле, — я завидую его прекрасному жилищу. Я бы с радостью заняла его место.

— Вот-вот, — согласился Рональд. — Счастливые потусторонние пенаты. Есть тут призрак, Чарльз?

Все почтительно смолкли и обернулись к хозяину дома.

— Ну, — произнес мистер Эмплфорт, редко когда говоривший без некоторой манерности и не выдержав предварительно долгую паузу, — можно сказать, и да, и нет.

Тишина сделалась еще более почтительной.

— Призрак Лоу-Трэшолд-Холла, — продолжил мистер Эмплфорт, — призрак неординарный.

— Ну еще бы, — пробормотал вполголоса Рональд, и Мэгги со страхом подумала, что его услышала не только она.

— Начнем с того, — продолжал мистер Эмплфорт, — что он чрезвычайно воспитан и деликатен.

— Это как же? — воскликнули сразу два или три гостя.

— Он появляется только по приглашению.

— И кто угодно может его пригласить?

— Да, кто угодно. — Мистер Эмплфорт любил отвечать на вопросы, вот и сейчас было видно, что он упивается вниманием слушателей.

— И как же его приглашать? — спросил Рональд. — По телефону или письмом? «Миссис Эмплфорт имеет честь пригласить мистера призрака к себе в гости… ну, скажем… что у нас завтра? Восемнадцатого августа. В программе вечера: вздохи, и охи, и звон цепей. С нетерпением жду ответа».

— Это было бы досадным просчетом, — ответил мистер Эмплфорт. — Призрак Лоу-Трэшолд-Холла — юная леди.

— Ой, — с чувством воскликнула Эйлин. — Вот хорошо! Женский фантом не так страшен.

— Она не достигла совершеннолетия, — сказал мистер Эмплфорт. — Ей было всего шестнадцать, когда…

— То есть, она не выходит в свет?

— Не в том смысле, какой вы имели в виду. И надеюсь, ни в каком ином. — Мистер Эмплфорт изобразил шутливую серьезность.

Все дружно вздрогнули.

— Что ж, я рад, что нельзя пригласить юную барышню на вечерний прием, — заключил Рональд. — Явление призрака к дневному чаю не столь тревожно. А ее можно назвать девушкой, как теперь говорят, «популярной»?

— Боюсь, что нет.

— Тогда зачем же ее приглашают?

— Они просто не ведают, что творят.

— Получается вроде как «кошка в мешке»? Но вы так и не рассказали, как нам заполучить эту юную леди.

— Очень просто, — с готовностью отозвался мистер Эмплфорт. — Она подходит к двери…

В этот момент каминные часы начали бить одиннадцать, и все замолчали в ожидании последнего удара.

— Она подходит к двери, — задумчиво проговорил Рональд, — и ждет… не перебивай, Эйлин, я веду перекрестный допрос… Ждет подходящего случая…

— Она ждет, чтобы ее попросили войти.

— Полагаю, имеется освященное давностью пригласительное обращение: «Милая Эрминтруда, от имени хозяина дома я любезно приглашаю вас в Лоу-Трэшолд-Холл. Крыльца и ступенек нет, так что входите без всяких препон». Знаете, Чарльз, как бы я ни восхищался вашим домом, я все же считаю, что ему не хватает крыльца. Любой призрак вплывет сюда запросто.

— Здесь вы ошибаетесь, — многозначительно проговорил мистер Эмплфорт. — Наш призрак не войдет в дом, если ее не перенесут через порог.

— Как невесту, — воскликнула Магдален.

— Да, — сказал мистер Эмплфорт. — Потому что она и была невестой. — Он обвел взглядом гостей, улыбаясь с таинственным видом.

Едва ли он мог бы найти себе более благодарную аудиторию.

— Чарли, зачем столько тайн?! Рассказывай, не томи! Рассказывай все как есть.

Мистер Эмплфорт поудобнее устроился в кресле.

— Да рассказывать почти и нечего, — произнес он с видом человека, намеренного поведать интереснейшую историю, — но я расскажу все, что знаю. В годы Войны Алой и Белой розы тогдашний владелец Лоу-Трэшолд-Холла (стоит ли говорить, что это был не Эмплфорт?) женился en troisièmes noces^[42] на дочери соседа-барона, человека не столь знатного и родовитого, как он сам. Леди Элинор Стортфорд было в то время шестнадцать, и она не дожила до своего семнадцатилетия. Ее муж был негодяем (как ни прискорбно говорить такие слова о моем предшественнике), форменным негодяем. Он скверно с ней обращался, довел ее до безумия своими угрозами и в конце концов убил.

Рассказчик выдержал театральную паузу, но гости были немного разочарованы. Они слышали немало историй подобного рода.

— Бедняжка, — произнесла Магдален, чувствуя необходимость хоть что-то сказать, пусть даже такую банальность. — И теперь ее неупокоенная душа бродит по этим местам. Видимо, такова природа призраков — оставаться там, где они страдали. Хотя мне это кажется нелогичным. Мне бы наверняка захотелось сбежать подальше.

— Леди Элинор, как я понимаю, разделяет ваше мнение. Как только она попадает в дом, то тут же ищет возможность поскорее его покинуть. Ее визиты, насколько я знаю, всегда кратковременны.

— Тогда зачем же она приходит? — спросила Эйлин.

— Она приходит, чтобы отомстить, — сказал мистер Эмплфорт, понизив голос. — И очевидно, ей это удается. Вскоре после ее появления кто-нибудь в доме всегда умирает.

— Гадкая, вредная девчонка, — сказал Рональд, скрывая зевок. — И как долго она остается в доме?

— Пока не добьется желаемого.

— Ее уход происходит с подобающим драматизмом — громы, молнии, все как положено?

— Нет, ее просто выносят.

— Кто же выносит ее в этот раз?

— Служащие похоронного бюро. Она покидает дом вместе с трупом. Хотя кое-кто говорит…

— Ох, Чарли, да хватит уже! — вмешалась миссис Эмплфорт, наклоняясь, чтобы поднять уголки покрывала. — Эйлин теперь не уснет. Да, кстати. Пойдемте спать.

— Нет! Нет! — воскликнул Рональд. — Так просто он не отделается. Я должен дослушать все до конца. Моя кожа только-только начала покрываться мурашками.

Мистер Эмплфорт взглянул на жену.

— Мне было велено идти спать.

— Ну что ж, ладно, — примирительно проговорил Рональд. — В любом случае, запомните, что я сказал. Пройдет сильный дождь, и у вас под башней скопится лужа глубиной по колено, если не пристроите крыльцо.

Мистер Эмплфорт помрачнел.

— Нет, пристраивать крыльцо мы не будем. Это значило бы спровоцировать… э… неприятности. Отсутствие крыльца было мерой предосторожности. Поместье не зря получило свое название^[43].

— Предосторожности против чего?

— Против леди Элинор.

— Да? По-моему, подъемный мост был бы куда эффективней.

— Прямые наследники лорда Дэдхема думали так же. Согласно преданию, они выстроили всяческие барьеры, чтобы воспрепятствовать призраку. Даже сейчас в башне остались щели, откуда спускались решетки. Крыльцо тоже имелось. С такой крутой и опасной лестницей, что по ней можно было ходить только с риском для жизни. Но это лишь упрощало задачу леди Элинор.

— Каким образом?

— Ну как же, разве не ясно? Никто из прибывающих в дом, будь то друзья или незнакомцы, не мог переступить через порог без посторонней помощи! Отличить одних от других не представлялось возможным. Наконец, когда слишком многие члены семьи отошли в мир иной и возникла реальная угроза вымирания рода, кто-то подал блестящую идею. Ты уже догадалась, в чем она состояла, Мэгги?

— Они убрали все барьеры и сровняли крыльцо с землей, и если какая-то незнакомка подходила к порогу, но не могла его самостоятельно переступить, то ее просто не пускали в дом.

— Именно. Этот план, как я понимаю, действовал на редкость исправно.

— Однако род все-таки вымер, — заметила Мэгги.

— Да, — согласился мистер Эмплфорт, — во второй половине восемнадцатого века. Лучшие людские планы имеют изъяны, а леди Элинор была очень настойчива. — Он обвел слушателей прищуренным взглядом опытного рассказчика.

Но миссис Эмплфорт уже поднялась на ноги.

— Все, хватит уже, — сказала она, — я и так сделала тебе двадцатиминутную поблажку. Скоро полночь. Пойдем, Мэгги, я тебя провожу. Ты, должно быть, устала с дороги. Там темно, я зажгу тебе свечу. — Миссис Эмплфорт взяла девушку за руку и вывела в сумрачный коридор. — Кажется, свечи были на этом столе, — сказала она, шаря рукой в темноте. — Я сама еще толком не знаю этот дом. Надо бы провести сюда свет. Это все Чарли с его ухищрениями по части экономии, даже на освещении. Я непременно с ним поговорю. Но в такой глуши все делается небыстро. Почти три мили до ближайшего священника, милочка, четыре — до ближайшего врача! Ага, вот они. Я, пожалуй, зажгу свечи и всем остальным. Чарли сегодня в ударе, он вообще любит поразглагольствовать о леди Элинор. Тебя, надеюсь, не утомил его долгий рассказ? — спросила она, пока они поднимались по лестнице в окружении своих теней. — Чарли так нравится, когда его слушают. Тебе не было неуютно или как-то не по себе? Мне очень жалко леди Элинор, бедняжку, если она и вправду существовала. Ой, да! Я хотела сказать, что мы все очень расстроились из-за Энтони. Ты же на нас не в обиде? А то у меня ощущение, будто сегодня мы заманили тебя к нам обманом. Что-то в конторе его задержало. Но завтра он непременно приедет. Когда у вас свадьба, милая?

— В середине сентября.

— Уже совсем скоро. Не могу передать, как я рада за вас обоих. Он такой душка. Вы оба душки. Так, а куда тебе теперь: налево, направо или прямо? Стыдно сказать, я забыла.

Мэгги задумалась.

— Я помню, что мне налево.

— В эту черную бездну? Ой, милая, чуть не забыла: ты выдержишь завтрашний пикник? Мы вернемся не раньше пяти. День будет длинный. Если хочешь, оставайся дома, а я останусь с тобой — честно сказать, я уже подустала от всех этих руин.

— Я бы хотела поехать.

— Тогда доброй ночи.

— Доброй ночи.

Двое мужчин, оставшихся без женского общества, за десять минут весьма преуспели в превращении элегантной гостиной в нечто, видом и запахом напоминавшее клубный бар.

— Что ж, — произнес Рональд, чей вклад в деградацию комнаты был гораздо весомее, чем хозяина дома, — пора закругляться. У меня рандеву с леди Элинор. Кстати, Чарльз, ты уже дал указания прислуге относительно анти-Элиноровских мер? Впускать только тех визитеров, которые в состоянии войти в дом, так сказать, своим ходом!

— Милдред решила, и я с ней согласен, — сказал мистер Эмплфорт, — что лучше не говорить слугам вообще ничего. Они могли бы переполошиться, а то и вовсе попросить расчет, и нам пришлось бы потрудиться, чтобы их удержать.

— Наверное, ты прав, — согласился Рональд. — В любом случае, в их обязанности не входит выпроваживать бедную леди из дома. Чарльз, а что такое неподходящее для нежных ушек ты собирался сказать, когда Милдред тебя остановила?

Мистер Эмплфорт задумался.

— Я не совсем понимаю…

— Ну как же, она, можно сказать, задушила в зародыше твою историю. Я спросил: «Кто выносит леди Элинор?» И ты ответил: «Служащие похоронного бюро. Она покидает дом вместе с трупом», — и собирался сказать что-то еще, но тут тебя призвали к порядку.

— А, вспомнил, — сказал мистер Эмплфорт. — Это такой пустяк. Не понимаю, почему Милдред вдруг воспротивилась. Согласно одной из легенд, она покидает дом не вместе с трупом, а в самом трупе.

Рональд озадаченно нахмурился.

— Не вижу особой разницы.

— Сказать по правде, я тоже.

— Женщины — странные создания, — сказал Рональд. — Ну, ладно. До завтра.

Кошка мяукала под дверью в библиотеку. Ее намерение не вызывало сомнений. Сперва она хотела выйти, затем принялась фланировать вдоль окна, требуя, чтобы ее впустили, теперь снова просилась наружу. В третий раз за последние полчаса Энтони Фэйрфилд поднялся из удобного кресла, чтобы выполнить требование кошки. Он мягко открыл дверь — все его движения отличала необычайная мягкость, — но кошка вылетела с такой скоростью, будто он поддал ей ногой. Энтони огляделся. Как бы ему оградить себя от беспокойства, не препятствуя свободе передвижений кошки? Можно было бы оставить открытыми окно и дверь, чтобы животное могло свободно входить и выходить, и, хоть сам Энтони терпеть не мог сидеть в комнате с открытой дверью, он был согласен на такую жертву. Но оставить открытым окно он не мог, потому что тогда дождь испортил бы прелестные шелковые подушки миссис Эмплфорт.

Боже, какой дождь! Не повезло здешним фермерам, подумал Энтони, чей разум всегда занимали злоключения других людей. Посевы так хорошо взошли — он заметил это, когда ехал под солнцем от станции, — а теперь эта внезапная буря все побьет. Он поставил свое кресло так, чтобы видеть окно и кошку, если той вздумается нанести ему очередной визит. Его убаюкивал шум дождя. Еще полчаса, и они вернутся, Мэгги вернется. Он попытался представить их лица — такие знакомые, — но ничего не получилось. Образ Мэгги вытеснил все остальные: ее голова даже гротескно возникла на плечах Рональда в модном костюме. Не надо, чтобы они застали меня спящим, подумал Энтони, получится как-то по-стариковски. Так что он поднял с пола газету и вернулся к кроссворду. «Девять десятых права на имущество», девять букв. Ну, это просто! «Обладание». Обладание, подумал Энтони, надо бы записать. Но карандаша под рукой не нашлось, а вставать ему было лень, поэтому он вновь и вновь повторял про себя: «Обладание, обладание». Слово сработало как усыпляющее заклинание. Энтони уснул и увидел сон.

Во сне он по-прежнему сидел в библиотеке, но была ночь, и каким-то образом его кресло оказалось повернуто в другую сторону, так что он больше не видел окно, но доподлинно знал, что за ним кошка просится в дом, только кто-то — не кто-то, а Мэгги — убеждала его, что не надо ее впускать.

— Это вовсе не кошка, — повторяла она. — Это обладание. Девять десятых права.

Энтони не понимал, при чем тут закон, и обладание, и какие-то девять десятых — речь наверняка шла о жизнях, которых по девять у каждой кошки, — поэтому отстранил Мэгги, подбежал к окну и распахнул его настежь. Снаружи было темно и вообще ничего не видно, и он выставил руку, пытаясь нащупать кошку, ожидая почувствовать под ладонью ее теплую шерсть, но то, чего он коснулся, было вовсе не теплым. И вовсе не шерстью… Он, вздрогнув, проснулся и увидел стоящего перед ним дворецкого. Комнату заливал солнечный свет.

— Ой, Рандл, — воскликнул Энтони, — я, похоже, заснул. Они уже вернулись?

Дворецкий улыбнулся.

— Нет, сэр, но я ожидаю их с минуты на минуту.

— Однако вам нужен я?

— Да, сэр. Пришла юная леди, и я сказал, что хозяев нет дома, но она спросила, можно ли ей побеседовать с джентльменом в библиотеке. Должно быть, она вас увидела, сэр, проходя под окном.

— Это весьма странно. Она меня знает?

— Так она сказала, сэр. У нее довольно забавный говор.

— Ну ладно, пойдемте.

Энтони последовал за дворецким по длинному коридору. Когда они добрались до башни, их шаги гулко застучали по каменным плитам. После прошедшего ливня перед входной дверью образовалась внушительная лужа. Дверь была открыта, лужа блестела на солнце, но никакой таинственной гостьи они не увидели.

— Она только что была здесь, — сказал дворецкий.

— О, я ее вижу! — воскликнул Энтони. — То есть вижу ее отражение в воде. Она, должно быть, стоит, прислонившись к притолоке.

— Так точно, сэр, — кивнул Рандл. — Осторожнее с лужей. Держитесь за мою руку. Надо будет навести тут порядок до их возвращения.

Пятью минутами позже к дому одна за другой подъехали две машины, из которых высыпали участники пикника.

— Мамочки, как тут сыро! — воскликнула миссис Эмплфорт, стоя в дверях. — Что случилось, Рандл? Был потоп?

— Перед вашим приездом все было гораздо хуже, мадам, — сухо отозвался дворецкий, обиженный тем, что его старания со шваброй, тряпкой и ведром получили настолько скупое признание. — Прямо хоть плавай в лодке. Мистер Энтони, он…

— О, так он уже прибыл? Энтони здесь, разве не восхитительно?

— Энтони! — закричали все разом. — Выходи к нам! Спускайся! Где ты?

— Бьюсь об заклад, спит, ленивый чертяка, — заметил Рональд.

— Нет, сэр, — сказал дворецкий, когда общий гвалт поутих. — Мистер Энтони в гостиной, с дамой.

Все удивленно умолкли, а миссис Эмплфорт спросила:

— С дамой, Рандл? Вы уверены?

— Абсолютно, мадам. Хотя, наверное, правильнее будет сказать: с юной леди.

— Я всегда подозревал, что Энтони своего не упустит, — заключил Рональд. — Мэгги, ты бы с ним…

— Так странно, — перебила его миссис Эмплфорт. — Кто это может быть?

— Не вижу ничего странного в том, что кто-то решил нанести нам визит, — возразил мистер Эмплфорт. — Как ее имя, Рандл?

— Она не представилась, сэр.

— А вот это и вправду весьма необычно. Энтони такой добрый, отзывчивый малый. Надеюсь… а вот и он сам.

Энтони шел к ним по коридору, улыбаясь и помахивая рукой. Как только приветствия и рукопожатия завершились, миссис Эмплфорт сказала:

— Нам сообщили, что у вас гостья.

— Да, — кивнул Рональд. — Боюсь, мы вернулись не вовремя.

Энтони рассмеялся и как будто немного смутился.

— Поверьте мне, вовсе нет, — сказал он. — Вы, можно сказать, спасли мне жизнь. Она говорит на таком причудливом диалекте, когда вообще говорит, и я уже исчерпал все темы для светской беседы. Но она весьма любопытная особа. Пойдемте, и сами увидите. Я оставил ее в библиотеке.

Вся компания направилась следом за Энтони. Перед дверью в библиотеку он остановился и сказал миссис Эмплфорт:

— Может, я войду первым? А то вдруг она смутится, увидев столько людей. — Он вошел, и через пару секунд они услышали его встревоженный голос: — Милдред! Ее нигде нет! Она исчезла!

Даже после чая главной темой разговоров оставалась таинственная гостья Энтони.

— Ничего не понимаю, — повторял он уже в который раз. — Окна были закрыты, а если бы она ушла через дверь, мы бы ее увидели.

— Что ж, Энтони, — строго произнес Рональд, — давай-ка еще раз послушаем эту историю. И помни, тебя обвиняют в том, что ты тайком от хозяев привел в дом женщину сомнительной репутации. Далее обвинение утверждает, что, когда ты услышал, как мы тебя звали (напоминаю, что мы кричали, не щадя глоток, но ты показался не сразу), ты вытолкал ее в окно и вышел к нам, сопровождая свое появление робкой улыбкой и вялой жестикуляцией. Тебе есть что сказать в свое оправдание?

— Я уже все рассказал, — вздохнул Энтони. — Я вышел из дома. Она стояла у двери, прислонившись к стене. Глаза у нее были закрыты. Она не шевелилась, и я подумал, что она, вероятно, больна. Я спросил, все ли у нее в порядке. Она посмотрела на меня и сказала: «Нога болит». И тогда я заметил, что она стоит как-то странно. Словно когда-то давно у нее было сломано бедро — и срослось неправильно. Я спросил, где она живет, но она, кажется, не поняла, поэтому я переформулировал свой вопрос и поинтересовался, откуда она появилась, и она ответила: «Снизу». Как я понял, с подножия холма.

— Вероятно, из коттеджа одного из соседей, — сказал мистер Эмплфорт.

— Я спросил, далеко ли ей было идти. Она ответила: «Нет», — что и так было понятно, иначе ее одежда промокла бы насквозь, а она только слегка испачкалась. Головной убор тоже немного испачкался… это было что-то вроде средневекового свадебного чепца. (Нет, Милдред, я уже говорил, что не смогу описать ее одежду во всех деталях, ты же знаешь, я в этом не разбираюсь.) Я спросил, не упала ли она по дороге, и она сказала, что нет. Она испачкалась, когда поднималась. По крайней мере, так я ее понял. А понять ее было непросто: по-моему, она говорила на каком-то местном диалекте. Я заключил (вы все говорите, что поняли бы это сразу), что она малость того, но мне не хотелось оставлять ее в таком виде, и я сказал: «Может, войдете в дом, передохнете минутку?» Теперь я об этом жалею.

— Потому что она так обрадовалась?

— Обрадовалась — не то слово. И сказала: «Надеюсь, вам не придется об этом пожалеть», — причем с таким видом, будто ей очень хотелось, чтобы у меня появились причины для сожалений. А дальше я хотел просто взять ее под руку, из-за этой воды… там была лужа, а у нее болела нога…

— Но девица сама вспорхнула бедняге на руки…

— Ну, так уж вышло. Что мне еще оставалось?! Я занес ее в дом и поставил на пол в коридоре, и она пошла следом за мной сюда, даже бодрее, чем я ожидал. Через минуту приехали вы. Я попросил ее подождать, но она ждать не стала. Собственно, вот и все.

— Хотелось бы мне посмотреть на Энтони в роли святого Христофора! — заявил Рональд. — Она не была тяжелой, старина?

Энтони поерзал в кресле.

— О нет, — сказал он. — Ничуть. Совсем не тяжелая. — Он безотчетно вытянул руки перед собой, словно взвешивая воображаемый груз. — Я смотрю, у меня грязные руки, — заметил он, скривившись. — Надо их вымыть. Я сейчас вернусь, Мэгги.

Тем же вечером, после ужина, в комнате отдыха для прислуги состоялась весьма оживленная дискуссия.

— Слышали что-то еще, мистер Рандл? — спросила горничная у дворецкого, когда тот вернулся из хозяйской столовой, исполнив свои последние обязанности за ужином.

— Слышал, — сказал Рандл, — но не уверен, что должен вам докладывать.

— Это уже ничего не изменит, мистер Рандл, станете вы нам докладывать или нет. Завтра я подаю заявление об уходе. Я ни в жизнь не останусь в доме с привидением. Нас сюда заманили обманом. Нас должны были предупредить.

— Они, несомненно, не собирались ставить нас в известность, — сказал Рандл. — Я сам сложил два и два, когда увидел леди Элинор, а слова Уилкинса лишь подтвердили мои подозрения. Никто из садовников не умеет держать язык за зубами. Как это ни прискорбно.

— А что же вы сами-то нам ничего не сказали, мистер Рандл? — спросила кухарка.

— Я человек слова, — ответил дворецкий. — Когда я сообщил мистеру Эмплфорту, что мне все известно, он сказал: «Я полагаюсь на вас, Рандл, не говорите ничего такого, что может встревожить прислугу».

— Это низко, я так считаю, — возмутилась посудомойка. — Они намерены веселиться, а мы подыхай тут, как крысы в ловушке.

Рандл пропустил ее замечание мимо ушей.

— Я сказал мистеру Эмплфорту, что у Уилкинса длинный язык, что, впрочем, простительно для садовника, но теперь, к сожалению, мы уже в курсе происходящего.

— Так вот почему они говорили об этом за ужином, — заметила горничная, помогавшая Рандлу прислуживать за столом.

— По-настоящему они сняли маски, только когда ты ушла, Лиззи, — поправил ее дворецкий. — И я тоже принял участие в разговоре. — Он выдержал паузу. — Мистер Эмплфорт спросил у меня, не пропало ли что-нибудь в доме, и я ответил: «Нет, сэр. Все в порядке».

— Что еще вы сказали? — спросила кухарка.

— Сказал, что окно в библиотеке не было закрыто на защелку, как они думали, а только прикрыто, и миссис Тернбулл рассмеялась и предположила: «Так, может, это просто воровка», — но остальные сочли, что она не смогла бы так быстро выбраться из окна, если только ее хромота не была притворной. Я передал им слова полицейских, что время сейчас неспокойное и следует остерегаться подозрительных личностей.

— Они что, совсем не боятся? — спросила кухарка.

— С виду вроде бы нет, — ответил дворецкий. — Миссис Тернбулл пожелала, чтобы джентльмены не засиделись за полночь со своим портвейном. Мистер Эмплфорт сказал, что у них был довольно насыщенный день и они будут рады отправиться спать пораньше. Миссис Эмплфорт спросила мисс Уинтроп, не хочет ли она поменять спальню, но та отказалась. Потом мистер Фэйрфилд спросил, не найдется ли у кого-нибудь йод — он хотел смазать руку, — и мисс Уинтроп сказала, что у нее есть. Она собиралась сходить за йодом сразу после ужина, но мистер Фэйрфилд сказал: «Можно и завтра утром, дорогая». Он выглядел совершенно спокойным.

— А что у него с рукой?

— Я разглядел что-то вроде ожога, когда он брал кофе.

— Они не говорили, что собираются закрыть дом или что-то подобное?

— О господи, нет. На следующей неделе у них намечается вечеринка. Уж ее-то они не пропустят.

— Вот же люди! — воскликнула посудомойка. — Скорее умрут и нас тоже угробят, только бы не отказать себе в удовольствиях. Я бы и дня тут не осталась, если бы не мои обстоятельства. Только подумать, прямо сейчас она может быть здесь, в этой самой комнате! Сидит себе, слушает нас! — Она передернула плечами.

— Не волнуйтесь, дитя мое, — Рандл встал, давая понять, что заседание окончено. — Она точно не стала бы тратить время на то, чтобы выслушивать вас.

— У нас тут прямо собрание болящих, — заметил мистер Эмплфорт, обращаясь к Мэгги на следующее утро после завтрака. — Ты, бедняжка, с головной болью, Эйлин с ее нервами, я со своим э-э… легким ревматизмом, Энтони с его рукой.

Мэгги встревоженно встрепенулась.

— Моя голова — ерунда, а вот Энтони, похоже, всерьез нездоровится.

— Он пошел прилечь, да?

— Да.

— Очень правильное решение. Сон — лучшее лекарство. Я позвонил доктору, он придет вечером. И всех нас осмотрит, ха-ха! А ты как думаешь провести время до вечера? По-моему, в библиотеке прохладнее всего в такой душный день, и я хочу показать тебе мою коллекцию книг о Лоу-Трэшолде — мою Трэшолдиану, как я ее называю.

Мэгги пошла за ним в библиотеку.

— Вот они. В основном это книги девятнадцатого века, изданные Обществом антикваров, но есть и совсем старые фолианты. Один человек с Чаринг-Кросс-роуд специально ищет их для меня, но у меня пока не было времени прочитать их все.

Мэгги наугад взяла книгу с полки.

— Теперь я тебя оставлю, — сказал радушный хозяин. — А ближе к вечеру, я уверен, Эйлин спустится к нам ненадолго. Рональд говорит: пустяки, легкое нервное недомогание, расстройство желудка. Скажу по секрету, мне думается, что это все из-за леди Элинор.

Мэгги раскрыла книгу. Она называлась «Расследование недавних трагических событий, постигших Лоу-Трэшолд-Холл в графстве Саффолк, с сопутствующим порицанием варварских обычаев наших предков». Книга начиналась с занудного повествования о полумифических корнях семейства Дэдхемов. Мэгги хотелось его пропустить, но, помня, что ей, возможно, придется обсуждать эту книгу с мистером Эмплфортом, она все-таки сделала над собою усилие и продолжила чтение. Ее упорство вознаградилось весьма колоритным описанием мужа леди Элинор и перечнем издевательств, которым он подвергал молодую жену. Такое чтение было бы слишком тягостным, если бы автора (в чем Мэгги ни капельки не сомневалась) не отличала столь буйная фантазия. Но внезапно она прищурилась. Ну-ка, ну-ка…

«Однажды, находясь в изрядном подпитии, обошелся он с нею уж слишком сурово, и нога у нее преломилась в бедре, отчего закричала она так громко, что прислуга услыхала ее за тремя запертыми дверями. Однако он не послал за лекарем, ибо (молвил он)…»

Довод лорда Дэдхема был груб до крайности, Мэгги лишь пробежала его глазами и принялась читать дальше:

«После такого варварства натура ея, бывшая прежде нежнейшей и кроткой, переменилась, и с тех пор знавшие ее (но по доброте своей хранившие молчание) стали замечать за ней жестокосердие».

Неудивительно, подумала Мэгги — читавшая теперь с новым, болезненным интересом, — что убитая принялась мстить всем потомкам своего истязателя, как прямым, так и побочным.

«Общее мнение среди людей было таково, что ее мщение касалось только членов той семьи, от которой она невинно претерпела множество бед и напастей. Красок к этому суждению добавляют бесчестные, ненадежные и противоречивые архивы тех времен. Правда же такова, как я здесь утверждаю, имея доступ к свидетельствам, данным на смертном одре и в завещаниях, кои, написанные сколь-нибудь читаемыми чернилами, заслуживают большего доверия, нежели повествования кабацких историков с замутненным элем неуемным воображением. И, однако же, на столь ненадежные показания и полагаются опрометчивые и скептические умы, утверждая, что леди Элинор не имела причастности к недавнему ужасающему происшествию в Лоу-Трэшолд-Холле, поскольку случайный визитер, не состоящий с ней в кровном родстве, не мог быть предметом ея отмщения. Сие утверждается, невзирая на показания двух горничных: одной, стоявшей в дверях, и другой, видевшей из оконной фрамуги, как он вносил ее в дом. Правда же такова, что леди Элинор не делает различия между людьми, но кто впускает ее, на того и падет ея мщение. Семь раз она приносила погибель в Лоу-Трэшолд-Холл. Трое, правда, были кровными членами семейства, но остальные четверо — сторонними лицами, не имевшими с ними никакой связи, кроме той, что они по недоразумению своему впустили ее в дом. И в каждом случае она губила их одним неизменным манером: в то время, как они несли ее на руках, одного любовного объятия хватало, чтобы ея жертва оказалась in articulo mortis^[44]. Как только она пропадала из виду, в ушах мужчин звучал радостный перезвон надежды, бывший на деле погребальным звоном; ибо не удалялась она от них, но, напротив, приближалась. Не покидала, но проникала в самое их нутро. Скрываясь в ужасной своей цитадели в теле намеченной жертвы, она ликовала, ожидая увидеть скорые слезы и услышать стенания тех, кто с покойными лицами (однако же с замершими сердцами) будут оплакивать несчастную душу. Их слезоточивые излияния суть бальзам для ея порочнаго ума, их печальные вздохи — нежный зефир для ея мстительнаго духа».

Мэгги на миг отложила книгу и уставилась в одну точку. Затем продолжила чтение.

«Лишь один раз удалось лишить ее добычи, и вот как это случилось. Его тело уже раздулось от злокачественных соков, кои она в нем возмутила, и жизнь его угасала неотвратимо, когда у судомойки нежданно открылось внутреннее кровотечение от фурункула. С ней особо не нянчились, лишь уложили ея на солому, наказав лекарю (а тот и сам не выказывал рвения, не ожидая ни славы, ни награды за участие в судьбе столь убогого создания) не распылять своих усилий, но направить их все на спасение кузена (впоследствии двенадцатого лорда). Вопреки этому предостережению, тот час от часу слабел, но внезапно произошла разительная перемена, и он пошел на поправку. При виде сего в семействе возникло превеликое ликование (кроме прочего, зажарили целого вола), и лишь на другую ночь стало известно, что прислужница скончалась. В пылу кутежа они не придали значения этому событию, не сознавая, что его жизнью они обязаны ей, ибо заботившийся о больной слуга (по душевной своей доброте) поведал, что ея смерть и выздоровление кузена последовали друг за другом, едва часы пробили два. И лекарь сказал, что на все воля божья, поелику она померла бы что так, что эдак.

Посему мы должны заключить, что леди Элинор, как и прочие потусторонние фантомы, подчиняется некоторым законам. Один из законов таков, что она покидает свою жертву и ищет другое обиталище для дальнейшаго мщения, ежели на пути ея встает тело, более близкое к окончательному распаду: другой же закон таков, что она не может занимать труп после христианскаго погребения. В пользу сего утверждения привожу тот доподлинный факт, что на другой день после погребения десятого лорда она вновь появилась у двери, но ее узнали по неспособности совершить переход и прогнали, закидав камнями. Также я полагаю, хотя не имею твердых доказательств, что владения ея ограничены стенами дома. Жертвы ея коварства могли бы спастись, если бы не страшная скорость течения недуга и нежелание врачей перемещать больного: иначе как могло бы исполниться ея проклятие, каковое она изрекла перед смертью: „Их всех вынесут вперед ногами“?»

Дальше Мэгги читать не стала. Она вышла из библиотеки, держа книгу под мышкой. Перед тем как проведать Энтони, она решила отнести книгу к себе в спальню, где ее никто не найдет. Она на секунду остановилась у лестничного пролета, обуреваемая тягостными мыслями. Ее путь лежал по прямой, но взгляд непроизвольно скользил вправо, где в дальнем конце коридора была спальня Энтони. Мэгги снова взглянула туда — дверь, привлекавшая ее внимание, была закрыта. Однако она могла поклясться, что в комнату только что вошла женщина. В этом не было ничего странного: это могла быть Милдред, или Мюриэл, или кто-то из прислуги. Но ей все равно стало как-то тревожно. Она поспешно переоделась и пошла в комнату Энтони. Перед дверью она замешкалась и отчетливо услышала его голос, говоривший быстро и тихо, но никто ему вроде бы не отвечал. Мэгги постучала и, не дождавшись ответа, собрала всю решимость в кулак и вошла.

Жалюзи были закрыты, в комнате царил полумрак, но разговор продолжался, отчего Мэгги встревожилась еще сильнее. Когда ее глаза привыкли к темноте, она с облегчением поняла, что это Энтони разговаривает во сне. Она чуть приподняла жалюзи, чтобы разглядеть его руку. Ей показалось, что коричневое пятно увеличилось и слегка распухло, словно под кожу вкололи порцию кофе. Мэгги переживала за Энтони. Если он лег в постель днем — как положено, надев пижаму, — значит, ему действительно нездоровится, да и спал он беспокойно, то и дело ворочаясь. Мэгги склонилась над ним. Кажется, он ел в постели печенье: на подушке темнели какие-то крошки. Она попыталась их смахнуть, но безуспешно. Она не могла разобрать, что бормочет Энтони, кроме слов «так лег», которые он повторил несколько раз. Возможно, он был в полусне и говорил ей, что только-только прилег? Она посмотрела на его губы и наконец поняла, что он говорит:

— Она была такой легкой.

Кто она? Женщина? Легкая женщина? Непонятно. Эти слова ничего для нее не значили. Мэгги на цыпочках вышла из комнаты, не желая разбудить спящего.

— Могу тебя обрадовать, Мэгги, — сказал мистер Эмплфорт, входя в гостиную около шести часов вечера. — Врач, похоже, считает, что у нас нет поводов для беспокойства. Эйлин спустится к ужину. Мне надо пить меньше портвейна — но это, увы, мне известно и без докторов. Единственный, кто у нас болен, так это Энтони: у него легкая температура, и ему велено оставаться в постели до завтра. Доктор считает, что его укусил один из этих поганых слепней: рука чуть распухла, но ничего страшного нет.

— Он ушел? — быстро спросила Мэгги.

— Кто, Энтони?

— Да нет, врач.

— Ой, я забыл про твои головные боли. Но он еще не уехал. Его машина стоит у террасы.

Врач, человек средних лет с добрым усталым лицом, терпеливо выслушал все вопросы Мэгги.

— Коричневое пятно? Ну, это отчасти от воспаления, отчасти от йода — он слишком щедро намазался йодом. Самолечение штука такая, да вы сами знаете. Люди считают, что с пользой переборщить нельзя.

— А это не может быть из-за здешней воды? Я подумала… Возможно, ему стоит уехать?

— Из-за воды? Нет, вода здесь ни при чем. Это определенно укус, хотя, честно признаюсь, я не заметил, куда паразит вонзил жало. Я приеду к вам завтра, если желаете, но никакой необходимости в этом нет.

На следующе утро по пути из ванной Рональд бодрым шагом зашел к Энтони. Жалюзи со свистом взлетели вверх, и Энтони открыл глаза.

— Доброе утро, старик, — жизнерадостно проговорил Рональд. — Я подумал, что надо бы тебя проведать. Как твое заражение крови? Тебе уже лучше?

Энтони закатал рукав и быстро его опустил. Рука была шоколадного цвета до локтя.

— Я себя чувствую довольно паршиво, — признался он.

— Да уж, не повезло тебе. Так, погоди… — сказал Рональд, подходя ближе. — Ты что, спал на обеих кроватях?

— Насколько я знаю, нет, — пробормотал Энтони.

— А я вижу, что да, — сказал Рональд. — Даже если с этой кровати и не снимали покрывало, поверх него точно кто-то лежал. Такую вмятину на подушке, мой мальчик, могла оставить только человеческая голова, и только парочка грязных… Ого! А на подушке-то тоже.

— Что там? — вяло спросил Энтони.

— Похоже, земля. Или плесень.

— Не удивлюсь. Я сам как будто заплесневел.

— Знаешь что, Энтони? Дабы сохранить твое доброе имя в глазах прислуги, я уберу все следы. — И Рональд с присущей ему неуемной энергией встряхнул и расправил постель. — Теперь можешь смело смотреть в глаза Рандлу.

В дверь постучали.

— Если это Мэгги, — сказал Рональд, — то я исчезаю.

Это и впрямь была Мэгги, и он поспешил подтвердить слова делом.

— Не трудись сообщать мне, — предупредила она Энтони, — что тебе уже лучше, потому что я вижу, что это не так.

Энтони смущенно заерзал головой по подушке.

— Мне и вправду слегка нездоровится, если уж быть совсем честным.

— Послушай, — Мэгги постаралась придать своему голосу спокойную, рассудительную интонацию, — я считаю, что здесь не самое здоровое место. Не смейся, Энтони, мы все так или иначе почувствовали себя плохо. Я думаю, тебе надо уехать.

— Дорогая, не надо истерик. С утра у многих бывает паршивое самочувствие. Я приду в норму через день-другой.

— Конечно, ты придешь в норму. Но будь ты сейчас на Сассекс-сквер, ты мог бы вызвать Фосбрука… да и мне было бы спокойнее.

— Но ты же останешься здесь!

— Я могла бы пока поселиться у Памелы.

— Но, милая, это испортит всю вечеринку. Я не могу поступить так с Милдред.

— Ангел мой, тебе все равно не до вечеринки, раз ты лежишь в постели. И, пока ты болеешь, я вряд ли смогу развлекать гостей.

На лице Энтони выразилось раздражение, которого Мэгги никогда раньше не замечала, а в его голосе послышалась почти злоба:

— А если врач запретит тебе заходить ко мне в комнату? Это может быть заразно, сама понимаешь.

Мэгги постаралась скрыть обиду.

— Тогда тебе тем более не следует здесь оставаться.

Он натянул одеяло до самого подбородка и с недовольным видом отвернулся к стене.

— Мэгги, не будь такой мегерой. Ты же не хочешь быть Мэгги-мегерой?

Это был намек на случай из их детства. На ее чрезмерную опеку над младшим братом, вызывавшую насмешки сверстников. Ее всегда задевали эти издевки, но услышать такое от Энтони было особенно больно. Она поднялась, собираясь уходить.

— Расправь постель, — сказал он, по-прежнему глядя в сторону. — А то как бы кто не подумал, что ты тут спала.

— Что?

— Ну, Рональд говорил что-то такое.

Мэгги тихонько прикрыла за собой дверь. Разумеется, Энтони болен, надо помнить об этом. Но он и раньше болел — и всегда был сущим ангелом. Она спустилась к завтраку сама не своя.

После завтрака, за которым все остальные держались необычайно оживленно, она придумала план. Исполнить который оказалось отнюдь не так просто, как она поначалу надеялась.

— Но, Мэгги, дорогая моя, — сказала Милдред, — до деревни почти три мили. И смотреть там не на что.

— Мне нравятся сельские почтовые отделения, — ответила Мэгги, — там продаются такие забавные вещицы.

— Почта там есть, — согласилась Милдред. — Но ты уверена, что тебе без нее не обойтись? Ты и отсюда можешь позвонить или отправить телеграмму…

— Возможно, там будут открытки с видами дома, — проговорила Мэгги слабым голосом.

— О, у Чарли есть замечательные открытки, — возразила Милдред. — Он так гордится своим поместьем! Он с удовольствием с тобой поделится, можешь не сомневаться. Не покидай нас на два часа только из-за каких-то открыток. Нам будет тебя не хватать, и подумай о бедном Энтони. Нежели ты бросишь его одного на все утро?

Как раз о нем Мэгги и думала.

— Мне кажется, он без меня не пропадет, — спокойно произнесла она.

— Ну, хотя бы дождись обеда, а потом шофер или Рональд подвезут тебя на машине. Они с Чарли уехали в Норвич и вернутся не раньше ланча.

— Пожалуй, я все-таки прогуляюсь, — сказала Мэгги. — Свежий воздух пойдет мне на пользу.

«Здесь я вроде бы справилась, хоть и с трудом, — подумала она. — Теперь надо придумать, как убедить Энтони назвать мне адрес его фирмы».

К ее удивлению, в комнате его не оказалось. Видимо, он куда-то ушел, не дописав письмо, потому что на письменном столе лежала бумага и — вот удача! — конверт с адресом: «„Хиггинс и Стакли“, Патерностер-роу, 312». Мэгги запомнила адрес с первого раза, но ее взгляд задержался на столе, где царил вопиющий беспорядок. Ну и бедлам! Несколько листков почтовой бумаги были исписаны цифрами. Энтони вел вычисления и по своей давней привычке рисовал на полях картинки. У него хорошо получались лица, он умел уловить сходство. Мэгги часто видела — и ей было приятно — целые страницы, разрисованные ее портретами: анфас, профиль, три четверти. Но лицо, смотревшее на нее с испещренного цифрами листа, принадлежало не ей и словно уклонялось от ее взгляда. Это было лицо женщины, которую Мэгги никогда не видела, но она чувствовала, что узнала бы ее сразу — такими четкими и выразительными были ее черты. Среди валявшихся в беспорядке бумаг были визитки и карточки из бумажника Энтони. Мэгги знала, что он всегда носит с собой ее фотографию. Где же она? Поддавшись внезапному любопытству, она принялась ворошить бумаги. Ага, вот она, фотография. Но это уже не ее лицо! Несколькими штрихами Энтони переделал абрис ее лица — нежного, мягкого, с гладкой кожей, — и придал ему совсем другие черты: заостренные, с высокими скулами, впалыми щеками и ясными жесткими глазами, от уголков которых веером расходились тоненькие морщинки, — и это лицо было ей уже знакомо, даже слишком знакомо.

Не в силах смотреть на него, она отвернулась и увидела Энтони, стоявшего у нее за спиной. Похоже, он вышел из ванной, поскольку был одет в банный халат и держал в руке полотенце.

— Ну, — спросил он, — тебе не кажется, что так лучше?

Она ничего не ответила, но подошла к раковине и взяла лежавший на ней градусник.

— Стоит ли тебе так расхаживать, — сказала она наконец, — с температурой под сотню^[45]?

— Может, и нет. — Энтони скользнул к кровати, бодро приплясывая по-козлиному. — Но я чувствую себя на все сто.

От его улыбки Мэгги стало не по себе, и она отступила к двери.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Не сегодня, душа моя.

От этого ласкового обращения Мэгги вздрогнула, как от удара.

Отослав телеграмму, Мэгги вышла на улицу. Одно то, что она сумела хоть что-то предпринять, принесло ей облегчение. Она уже представляла, как Энтони укладывает свои вещи в «даймлер» Эмплфорта и садится с пледом и грелками — и, возможно, с ней тоже, — на переднем сиденье. Эмплфорты бесконечно добры и отзывчивы, они не откажут Энтони в просьбе отвезти его в Лондон. Мэгги воспрянула духом, но ее организм требовал отдыха: день выдался душным, а она очень спешила и шла сюда быстрым шагом. «Еще одна такая же жуткая ночь, как эта, — подумала она, — и я точно превращусь в развалину». Впереди показалась аптека, и Мэгги вошла внутрь.

— Можно нюхательной соли?

— Разумеется, мадам.

Она вдохнула соли и почувствовала себя лучше.

— У вас есть какое-нибудь снотворное?

— Есть таблетки аллоданола, мадам.

— Я возьму.

— У вас есть рецепт от врача?

— Нет.

— Тогда, боюсь, вам придется поставить подпись в журнале ядов. Это простая формальность.

Мэгги расписалась в журнале, успев подумать: интересно, зачем предыдущему покупателю, некоему Дж. Бейтсу, мог понадобиться цианистый калий?

— Постараемся не волноваться, — сказала миссис Эмплфорт, передавая Мэгги чашку чая. — Но, честно признаюсь, я рада, что приходил врач. Одним поводом для волнения меньше, не так ли? Не то чтобы меня тревожило состояние Энтони — он был в таком приподнятом настроении, когда я заглянула к нему перед обедом! С тех пор он спит. Но я вполне понимаю, что хотела сказать Мэгги. Он сам на себя не похож. Возможно, и вправду следует отправить его в Лондон, как она предлагает. Там он скорее придет в норму.

Вошел Рандл.

— Телеграмма для мистера Фэйрфилда, мадам.

— Ее передали по телефону: «Срочно требуется Ваше присутствие вторник утром — „Хиггинс и Стакли“». Вторник — это уже завтра. Все как будто за то, что ему над ехать, да, Чарльз?

Мэгги была в восторге, что все так замечательно складывается, но ее слегка удивило, что миссис Эмплфорт так легко согласилась отправить Энтони домой.

— Мог бы он уехать сегодня? — спросила она.

— Завтра будет уже слишком поздно, — сухо проговорил мистер Эмплфорт. — Машина в его распоряжении, он может ехать, когда пожелает.

Вместе с облегчением Мэгги ощутила болезненный укол обиды: хозяева дома слишком уж явно стремились поскорее избавиться от Энтони. Она-то привыкла, что все его обожают.

— Я могла бы поехать с ним, — сказала она.

Неожиданно все воспротивились. И особенно Рональд.

— Я уверен, Энтони не захочет, чтобы ты уезжала. Ты понимаешь, о чем я, Мэгги: путь неблизкий, душным вечером в закрытой машине. Чарли сказал, он пошлет человека, если вдруг понадобится.

Мистер Эмплфорт кивнул.

— Но если он болен?! — воскликнула Мэгги.

При этих словах вошел врач. Вид у него был довольно мрачный.

— Хотелось бы мне сообщить, что мистер Фэйрфилд идет на поправку, — сообщил он, — но, к сожалению, вынужден вас огорчить. Опухоль распространилась уже до плеча, и его немного лихорадит. Ведет он себя тоже странно, возбуждение сменяется апатией и наоборот. — Врач умолк на секунду и добавил: — Я хотел бы послушать мнение другого специалиста.

Мистер Эмплфорт взглянул на жену.

— В таком случае не будет ли лучше отправить его в Лондон? Кстати сказать, его фирма телеграфировала ему, попросив срочно приехать. В машине он сможет добраться вполне комфортно.

Врач ответил немедленно:

— Я бы этого не советовал. Я считаю, что перевозить человека в таком состоянии крайне нежелательно. Его фирме — прошу меня извинить — придется как-нибудь обойтись без него день-другой.

— Возможно, — предложила Мэгги, стараясь унять дрожь, — этот вопрос удастся решить у него дома. Они могли бы прислать кого-то из служащих. Я знаю, они всегда недовольны, когда его нет на месте, — договорила она, запинаясь.

— А знаете, доктор, — сказал мистер Эмплфорт, — мы будем вам очень признательны, если вы отправитесь с ним. Мы могли бы позвонить его лечащему врачу, чтобы он встретил вас в Лондоне, и машина доставит вас домой еще до полуночи.

Доктор расправил плечи: он, очевидно, принадлежал к тому типу людей, которые тем сильнее настаивают на своем, чем больше их просят изменить свое мнение.

— Я считаю весьма неразумным, — отчеканил он, — перевозить пациента из дома. Я не возьму на себя такую ответственность. Завтра утром я свяжусь с коллегой из Ипсвича. А пока, с вашего позволения, распоряжусь, чтобы сегодня вечером к нему прислали опытную медсестру.

Невзирая на всеобщее недовольство, доктор высказал последние наставления и удалился.

Ближе к вечеру, когда Мэгги поднималась к себе, чтобы переодеться к ужину, она встретила на лестнице Рандла. Он выглядел встревоженным.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он, — вы не видели мистера Фэйрфилда? Я уже всех спрашивал, и никто его не видел. Я отнес ему ужин полчаса назад, но его не было в комнате. Он приготовил одежду, она лежала на кровати. Вся, кроме рубашки.

— А после этого вы к нему заходили? — спросила Мэгги.

— Нет, мисс.

— Хорошо, я проверю сама.

Мэгги осторожно подошла к двери в комнату Энтони. Прислушалась и, различив звуки шагов и выдвигаемых и задвигаемых ящиков, вернулась к Рандлу.

— Он у себя, все в порядке, — сказала она. — А мне нужно побыстрее переодеться.

Через несколько минут в кухне прозвенел колокольчик.

— Кто это?

— Комната мисс Уинтроп, — сказала кухарка. — Поторопись, Леттис, иначе столкнешься с Рандлом — он вот-вот вернется.

— Мне не хочется туда идти, — сказала Леттис. — Говорю же, я вся на нервах…

— Глупости, девочка, — сказала кухарка. — Давай пошевеливайся.

Едва девушка вышла, появился Рандл.

— Меня беспокоит мастер Энтони, — задумчиво проговорил он. — Он вбил себе в голову, что ему необходимо спуститься к ужину. «Рандл, — сказал он мне этаким доверительным тоном, — ничего, если нас будет семеро? Хочу познакомить их со своей новой подругой». Я удивился: «С какой подругой, мистер Фэйрфилд?» «Ну как же, — говорит он, — разве ты ее не видел? Она теперь всегда со мной». Бедняга, ведь он всегда был душой компании, а теперь, боюсь, повредился умом.

— Думаете, он и впрямь спустится к ужину? — спросила кухарка.

Но не успел Рандл ответить, как в кухню вбежала Леттис.

— Ох, — воскликнула она, — я знала, случится что-то ужасное! Я так и знала! А теперь она требует тряпку и ведро с водой! Говорит, никто не должен ничего узнать. Но я больше туда не пойду! И не вынесу ее из комнаты! Даже в руки ее не возьму!

— Что не возьмешь?

— Мусорную корзину.

— Почему? Что с ней не так?

— Она… она вся в крови!

Леттис наконец-то взяла себя в руки и принялась поспешно — и даже как будто охотно — рассказывать, что случилось.

— Я пошла наверх сразу, как только она позвонила («Ну, для начала, это неправда», — заметила кухарка). Она приоткрыла дверь и сказала: «Ой, Леттис, я так испугалась!» А я говорю: «Что случилось, мисс?» А она: «Здесь кот». Ну, я решила, чего тут бояться, и говорю: «Могу я войти и поймать его, мисс?» А она (вот же хитрая бестия, как потом оказалось) говорит: «Буду очень признательна». Я вошла, никакого кота не увидела и говорю: «Где же он?» Она указала на мусорную корзину у туалетного столика и говорит: «В той корзине». Я говорю: «Ну, так еще проще, мисс, если он только не выскочит». А она: «Он не выскочит, это точно». Конечно, я сразу смекнула, в чем дело. Я же знаю, коты выбирают самые тихие, темные места, чтобы там помереть. И я, значит, ей говорю: «Хотите сказать, мисс, что бедняга помер?» Я иду, чтобы забрать бедного котика, потому что вообще-то не боюсь мертвых животных, и тут она говорит (все-таки надо отдать ей должное): «Постойте, Леттис, он не сам умер: его убили». Я смотрю, она вся дрожит, и сама задрожала. А потом заглянула в корзину и… ну… — Она на секунду умолкла, видимо, чтобы заранее насладиться эффектом, который произведут ее следующие слова: — Короче, это был наш Томас! Только вы бы его не узнали, беднягу, потому что ему размозжили голову.

— Томас! — воскликнула кухарка. — Он же был здесь всего час назад!

— То же самое я и сказала мисс Уинтроп: «Как же так? Он был на кухне всего час назад», а потом мне стало дурно, и, когда она попросила меня помочь ей убрать этот ужас, я не смогла, хоть убейте. Но теперь мне уже полегчало, — неожиданно заключила она. — Вернусь туда и наведу порядок! — Она собрала все необходимое для уборки и удалилась.

— Томас! — пробормотал Рандл. — Кто мог желать зла бедной зверушке?! Кстати, я вспомнил, мистер Фэйрфилд просил принести ему чистую рубашку… Пойду спрошу у него.

Энтони, одетый к ужину, сидел за письменным столом. Напротив него, по другую сторону стола, стоял пустой стул. Все бумаги и письменные приборы были убраны, и полированная столешница отражала свет двух свечей. Энтони сидел спиной к двери, его лицо, когда он обернулся к Рэндлу, было покрыто красными пятнами и казалось неимоверно уставшим.

— Я все же решил ужинать здесь, Рандл.

Рандл заметил, что чашка с мясным бульоном стояла нетронутой.

— Но ваш ужин стынет, мистер Фэйрфилд, — сказал он.

— Это не ваша забота, — отозвался Энтони. — Я ожидаю гостью.

Старинные часы на камине в гостиной начали отбивать одиннадцать, прервав разговор, начавшийся еще за обедом, — разговор, впрочем, крайне бессвязный.

— Уже одиннадцать, — сказал мистер Эмплфорт. — Медсестра должна быть с минуты на минуту. Думаю, она скажет тебе спасибо, Рональд, за то, что ты заставил его лечь в постель.

— Не очень-то приятно так обращаться с Энтони, — заметил Рональд.

Все замолчали.

— Что это было? — вдруг спросила Мэгги.

— Похоже на звук мотора.

— Возможно, — сказал мистер Эмплфорт. — Отсюда не разобрать.

Они прислушались, но непонятный звук уже стих вдали.

— Эйлин пошла спать, Мэгги, — сообщила миссис Эмплфорт. — Ты бы тоже пошла прилегла. Мы подождем медсестру и позовем тебя, когда она приедет.

Мэгги с неохотой согласилась подняться наверх.

Она пробыла у себя в спальне около десяти минут, слишком уставшая, чтобы раздеться, и тут раздался стук в дверь. Это была Эйлин.

— Мэгги, приехала медсестра. Я подумала, надо сказать тебе.

— Спасибо, — отозвалась Мэгги. — Они обещали меня позвать, но, наверное, забыли. Где она?

— Уже у Энтони. Я шла из ванной, и дверь в его комнату была открыта.

— Она хорошенькая?

— Я видела ее только со спины.

— Пожалуй, схожу и побеседую с ней, — сказала Мэгги.

— Да, сходи. Я, наверное, с тобой не пойду.

Уже в коридоре Мэгги задумалась о том, что скажет медсестре. Она не собиралась давать советов и учить человека, как ему делать свою работу. Но медсестры тоже люди, и Мэгги не хотелось, чтобы эта незнакомка решила, что Энтони всегда был таким… капризным, обидчивым, неразумным созданием, каким сделался за последние несколько часов. Она не могла подобрать для него более жестких слов, даже после всех его намеренных грубостей. Эта женщина, вероятно, слышала, что Мэгги была с ним помолвлена, и Мэгги покажет ей, что гордится этими отношениями и считает их честью для себя.

Дверь по-прежнему была открыта, так что Мэгги вошла, постучав для приличия. Но женщина, нависшая над подушкой Энтони и метнувшая на нее взгляд, исполненный злорадного торжества, не была медсестрой. Мэгги узнала это лицо: ее зрение так обострилось в эти минуты, что она различила все черты, добавленные Энтони, когда он переделывал ее собственный портрет в лицо леди Элинор. Ужас охватил ее, но она не могла просто стоять и смотреть, как достаточно длинные волосы Энтони почти касаются пола и как тонкая рука этого существа сжимает его напрягшееся горло. Мэгги шагнула вперед, полная решимости любой ценой прекратить этот кошмар. Но, подойдя ближе, она поняла, что рука на шее Энтони не душила его, а ласкала, а он, подняв на нее взгляд, невнятно произнес сквозь пену на распухших губах:

— Убирайся отсюда, черт бы тебя побрал!

В тот же миг Мэгги услышала шаги за спиной. Чей-то голос произнес:

— Вот ваш пациент, сестра. Боюсь, он не совсем в кровати. А это Мэгги. Что ты с ним делаешь, Мэгги?

Девушка изумленно обернулась:

— А вы разве не видите?

Но тот же вопрос она могла бы адресовать самой себе. Потому что, снова повернувшись к кровати, увидела лишь смятые простыни, пустую подушку и волосы Энтони, метущие пол.

Медсестра оказалась женщиной здравомыслящей. Подкрепившись чаем, она быстро выпроводила всех из комнаты. Дом заполнила тишина — глубже той, что обычно бывает по ночам. Болезнь заявила свои права.

На визиты Мэгги был наложен особый запрет. По словам медсестры, она заметила, что присутствие мисс Уинтроп раздражающе действует на пациента. Но Мэгги вытянула у нее обещание, что ее обязательно позовут, если Энтони станет хуже. Она так устала и переволновалась, что при всем желании не смогла бы уснуть. Так она и сидела, полностью одетая, в кресле и старалась унять тревогу, периодически тайком подходя к двери спальни Энтони.

Время ползло черепашьим шагом. Мэгги пыталась отвлечься чтением легкой литературы, которой ее снабдила хозяйка. У нее не получалось удерживать внимание на книге — глаза просто скользили по строчкам, — но она машинально переворачивала страницы, поскольку это простое действие помогало ей отгородиться от мысли, которая уже давно вызревала у нее в подсознании и теперь грозила захватить ее всю, без остатка, — от мысли, что легенда Лоу-Трэшолда могла оказаться правдой. Мэгги не была склонна ни к истерии, ни к суевериям, и какое-то время ей удавалось убеждать себя в том, что увиденное в комнате Энтони было галлюцинацией. Но с каждым часом ее уверенность таяла. Энтони стал жертвой мстительной леди Элинор. Все указывало на это: и обстоятельства ее появления, и особенности протекания болезни Энтони, и ужасающие изменения в его характере — не говоря уже о рисунках и убитом коте.

Она видела только два способа его спасти. Один состоял в том, чтобы вытащить его из этого дома — Мэгги этого и добивалась, но тщетно, и если она предпримет еще одну попытку, поражение будет даже более сокрушительным, чем в первый раз. Но оставался еще и другой способ.

Старинная книга о трагических происшествиях в Лоу-Трэшолд-Холле так и лежала в комоде: ради собственного спокойствия Мэгги поклялась не брать ее в руки, и до сих пор ей удавалось сдержать эту клятву. Но когда небо начало бледнеть в преддверии рассвета и ее убежденность в смертельной опасности, нависшей над Энтони, окончательно окрепла, Мэгги решилась нарушить клятву.

«Посему мы должны заключить, — прочитала она, — что леди Элинор, как и прочие потусторонние фантомы, подчиняется некоторым законам. Один из законов таков, что она покидает свою жертву и ищет другое обиталище для дальнейшего мщения, ежели на пути ее встает тело, более близкое к окончательному распаду…»

Течение ее мыслей нарушил стук в дверь, раздавшийся дважды.

— Войдите!

— Мисс Уинтроп, — сказала медсестра, — жаль сообщать вам плохую новость, но пациенту, увы, стало хуже. Я думаю, надо звонить врачу.

— Я кого-нибудь позову, — отозвалась Мэгги. — Ему намного хуже?

— Боюсь, что да.

Мэгги без труда нашла Рандла: он был уже на ногах.

— Который час, Рандл? — спросила она. — Я потеряла счет времени.

— Половина пятого, мисс. — Он посмотрел на нее с сочувствием.

— Скоро ли приедет врач?

— В течение часа, мисс, не позже.

Внезапно у нее возникла идея.

— Я так устала, Рандл. Пожалуй, я все-таки попытаюсь немного поспать. Скажите всем, чтобы меня не беспокоили, если только… если только…

— Да, мисс, — ответил Рандл. — Вид у вас очень усталый.

Еще час! У нее уйма времени.

Мэгги снова раскрыла книгу. «…Для дальнейшаго мщения… ищет другое обиталище… Тело, более близкое к окончательному распаду». Она с состраданием подумала о бедной служанке, чья смерть принесла выздоровление кузену лорда Дэдхема, но осталась почти незамеченной: «только на другую ночь» в поместье узнали, что она мертва. Что ж, эта ночь уже почти прошла. Мэгги зябко поежилась.

«Я умру во сне, — подумала она. — Но почувствую ли я ее приближение?» Ее замутило от отвращения при одной только мысли о таком посягательстве. Но не думать об этом она не могла. «Осознаю ли я, пусть всего лишь на миг, что я превращаюсь в… во что?» Ее разум отказывался развивать эту мысль.

«А вдруг у меня будет время причинить кому-либо вред? — задумалась она. — Я могла бы связать себе ноги платком. Тогда я не смогу ходить».

Ходить… Ходячий мертвец… На нее нахлынули новые страхи. Ничего у нее не получится! Она просто не сможет! Не посмеет отдать себя во владение этому бесконечному ужасу! Измученное воображение принялось рисовать картины ее собственных похорон, она увидела вереницу скорбящих, идущих в церковь за ее гробом. Но Энтони среди них не было: он уже выздоравливал, но еще недостаточно окреп. Он не сумеет понять, почему Мэгги покончила с собой, ведь записка, которую она оставит, не позволит догадаться о реальной причине, а лишь сообщит о долгой бессоннице и нервном истощении. Значит, Энтони не будет рядом, когда ее тело предадут земле. Но нет, здесь она ошибалась: это будет уже не ее тело, его займет та, другая женщина и будет им распоряжаться как полновластная хозяйка. По праву владения.

Эти картины, представшие перед ее мысленным взором столь отчетливо, как-то разом поблекли. Ее неприкаянный взгляд, блуждавший по комнате, остановился на книге, которую она все еще держала в руках.

«Она не может занимать труп, — прочитала Мэгги, — после христианскаго погребения». Это ее немного утешило. Но (ее страхи тут же вернулись) самоубийцам не положено христианское погребение. Как же тогда? Вместо церковного кладбища ей представился дорожный перекресток с покосившимся указателем, все надписи на котором давным-давно стерлись. Рядом с гробом стояли лишь два-три человека — они украдкой переглянулись, когда могильщик отбросил лопату и взялся за деревянный кол…

Мэгги вздрогнула и вернулась к действительности.

«Это все фантазии, — подумала она. — Но моя подпись в журнале ядов — реальность». Она достала стеклянную колбочку на восемнадцать таблеток. Разовая доза составляла одну или две. За окном занималась заря — надо спешить. Мэгги взяла лист бумаги и минут пять писала. Она дошла до слов «никто не виноват», и тут послышался чудовищный протяжный рев: он становился все громче и громче, пока вся комната не заходила ходуном. Когда звук достиг оглушительной силы, за окном что-то промелькнуло, на долю секунды затмив дневной свет. Потом раздался такой жуткий грохот, какого Мэгги никогда в жизни не слышала.

Позабыв обо всем, она подбежала к окну. Ее взору предстала картина неописуемого разрушения. Весь газон был завален обломками самолета, потерпевшего крушение на огромной скорости. Часть этих обломков вспорола землю, оставив глубокие борозды. Пилота выбросило из кабины — Мэгги увидела его ноги, торчавшие из клумбы под стеной дома. Ноги не шевелились, и она решила, что пилот наверняка мертв.

Пока она раздумывала, что предпринять, под окном раздались голоса.

— Похоже, у нас тут не самое благополучное место, Рандл, — произнес мистер Эмплфорт.

— Да, сэр.

Они замолчали. Потом мистер Эмплфорт снова заговорил:

— Кажется, он еще дышит.

— Да, сэр, дышит, но еле-еле.

— Берите его под руки, я возьмусь за ноги, и внесем в дом.

Что-то начало вырисовываться в уме Мэгги.

Рандл сказал:

— Прошу меня извинить, сэр, но я не думаю, что его нужно куда-то нести. Однажды я слышал, как врач говорил, что, если человек упал и явно пострадал, его лучше не трогать.

— Не думаю, что мы ему навредим, если проделаем все аккуратно.

— И все же, сэр, вы бы послушали мой совет… — В голосе Рандла явственно прозвучала настойчивость.

Мэгги, которую трясло от волнения, хотелось распахнуть окно и крикнуть: «Несите его сюда, в дом!» Но ее словно парализовало, и она была не в силах вымолвить ни слова.

Наконец мистер Эмплфорт сказал:

— Вы должны понимать, что нельзя оставлять его здесь. Начинается дождь.

(«Вносите же его! Вносите!»)

— Что ж, сэр, только под вашу ответственность…

Сердце Мэгги замерло.

— Разумеется, я не хочу навредить бедняге.

(«Да вносите же его! Вносите!»)

Первые капли дождя упали на окно.

— Послушайте, Рандл, надо как-то защитить его от дождя.

— Я принесу тот кусок крыла, сэр, и поставлю над ним.

(«Вносите же его! Вносите!»)

Мэгги услышала, как Рандл тащит что-то тяжелое по гравийной дорожке. Потом скрежещущий звук стих, и мистер Эмплфорт сказал:

— Для носилок как раз то что надо, Рандл! Земля мягкая, подсунем под него эту штуковину. Осторожнее, осторожнее! — Оба мужчины тяжело задышали. — Взялись за свой конец? Хорошо.

Их тяжелые, размеренные шаги постепенно затихли.

Следующим, что услышала Мэгги, был шум мотора машины, в которой приехал врач. Не смея выйти из комнаты и не в силах усидеть на месте, она приоткрыла дверь и долго стояла, прислушиваясь. Наконец, она увидела медсестру, идущую к ней по коридору.

— Пациенту чуть лучше, мисс Уинтроп. Доктор думает, что теперь он пойдет на поправку.

— Какому пациенту?

— О, у другого бедняги не было никаких шансов.

Мэгги закрыла глаза.

— Могу я увидеть Энтони? — спросила она после долгого молчания.

— Ну, если только одним глазком.

Энтони слабо улыбнулся ей с кровати.

Примечания

41

© Перевод. Д. Шепелев, 2020.

42

Третьим браком (фр.).

43

В переводе с английского название поместья означает «Низкий порог».

44

При смерти (лат.).

45

По шкале Фаренгейта. В привычных нам градусах Цельсия это 37,7°.