Игра

Леона Дикин, 2019

Четверо людей бесследно исчезли в свой день рождения. Четверо людей, никак не связанных между собой: женщина-военнослужащая средних лет, мужчина, готовящийся стать отцом, успешный бухгалтер – мать двоих детей и юноша-студент. Единственное, что их объединяет, – полученные ими странные открытки с надписью: «Твой подарок – это игра. Слабо сыграть?» Полиция не торопится браться за эти дела – какое дело закону до чьих-то странных игр? Но семьи пропавших уверены: все очень и очень серьезно. Опытный психолог Огаста Блум и ее напарник Маркус Джеймсон берутся за расследование… и очень скоро приходят к шокирующему выводу: возможно, бояться надо не за четверых пропавших, а их самих.

Глава 14

Серафина сидела в комнате и слушала, как за дверью разговаривают ее мать и доктор Блум. Мама давала свой обычный концерт «все это в первую очередь я, я, я». Серафина слышала, как она говорит: «Да что с ней такое? Почему она не реагирует? Неужели что-то держит в себе? Не хочу, чтобы она росла проблемной».

Серафина улыбнулась. Проблемной.

— Пенни, пожалуйста, поверьте: я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь Серафине, — голос доктора Блум звучал авторитетно. Серафина мысленно взяла себе на заметку научиться говорить таким же тоном.

— Но что она говорит? О чем думает? Из нее же слова не вытянешь, — ответила ее мать.

— Увы, мне нельзя разглашать сказанное во время сеансов. Серафина должна знать, что может доверять мне.

— Но я же ее мать, мне можно, — голос стал взвинченным. Серафина поняла, что слезы неминуемы.

— Для того чтобы действительно оказать помощь вашей дочери, чего вы наверняка хотите от меня, мне надо, чтобы она знала: мне можно рассказать что угодно и я не передам это ни одной живой душе.

Серафина заподозрила, что доктору Блум известно, что она подслушивает, и этот разговор предназначен в первую очередь для ее ушей.

Блум продолжала:

— А обычно Серафина разговаривает с вами? — Молчание. — Значит, ее замкнутость — обычное явление? Вот в этом и постарайтесь найти утешение. Меня гораздо сильнее встревожило бы поведение вашей дочери, несвойственное ей.

Через несколько минут доктор Блум открыла дверь и вошла в комнату, где проходили консультации. Она села на свое место, положила ногу на ногу и открыла на коленях записную книжку.

Серафина сидела так же, как во время предыдущих встреч: спина прямая, ступни и колени вместе, руки на коленях. Она не знала, что означает новая поза доктора, поэтому сомневалась в том, что ее стоит отзеркалить.

— Доброе утро, доктор Блум, — мило улыбнулась Серафина. — Как дела?

— Спасибо, у меня все хорошо. А у тебя?

— Сегодня узнала результаты пробной работы по математике на аттестат. Получила высший балл.

— Поздравляю. Ты наверняка рада.

Серафина и вправду радовалась, точнее, была в восторге.

— А что насчет расследования? — продолжала доктор Блум.

— Ничего. Все еще ждут, когда Дундук очнется и расскажет свою версию событий. — Серафина заметила, как доктор Блум вопросительно приподняла брови. — Мы зовем смотрителя Дундук Даррен… потому что он правда такой.

— Дундук Даррен. Кто это придумал?

— Мы.

— Ты и твои подруги?

Серафина кивнула.

— Расскажи мне о них.

— Они… обычные.

— Обычные хорошие или обычные плохие?

А разве так говорят — «обычные хорошие»?

— Просто обычные.

— Милые?

— Ага.

А что такого?

— Клодия в вашей компании?

Стерва.

— Да.

— Ты близка с Клодией?

— Мы общаемся в школе.

— А вне школы?

— Немного, но мне нравится заниматься своими делами. А Клодии и Руби лишь бы устраивать пижамные вечеринки и делать друг другу макияж. Занудство.

— А чем нравится заниматься тебе?

— Развлекаться.

— Как?

Серафина пожала плечами:

— Делать что-нибудь. Пробовать. Изучать.

— Как бы ты сравнила себя с подругами? Допустим, по десятибалльной шкале, где десять баллов — высшая оценка. Сколько бы ты дала себе?

Десять.

— Пожалуй, семь или восемь.

— А твоим подругам?

— Три.

Кроме стервы — ей минус три.

— А почему у тебя балл выше?

— Ну, я определенно умнее… у меня лучше отметки… и, по-моему, я симпатичнее. К примеру, мне незачем краситься. Да еще они вечно стонут, рыдают и хихикают над разными глупостями. И почти все время несут чушь.

— А ты нет?

Серафина покачала головой:

— Не вижу смысла.

— Ты чувствуешь себя другой, Серафина?

— Другой?

— Не такой, как твои подруги и родные. У тебя никогда не возникало ощущения, что ты понимаешь мир и его устройство лучше, чем те, кто тебя окружает?

Впервые с того момента, как Серафина вошла сюда, ей стало неуютно. Неужели она допустила ошибку? И другие люди не считают себя лучше своих подруг? Может, надо было дать им тоже семь или восемь баллов? Она молчала.

— Тема моей диссертации — молодежь, такие подростки, как ты, которых можно назвать выдающимися во многих отношениях. Я имею в виду, выдающимися в обоих смыслах слова: их отличает превосходство способностей и свойств, но вместе с тем они стоят особняком от всех, словно ветвь эволюции, которая отклонилась в собственном направлении.

Серафина уже довольно давно догадывалась о своем превосходстве над подругами. К примеру, она знала, как легко заставить кого-либо сделать то, что тебе хочется, если повести себя правильно. Но ее одноклассницы, похоже, этого не понимали. Возможно, врач права и все дело в том, что они действительно не такие умные, как она.

Взгляд светло-карих глаз доктора Блум стал внимательным, словно она читала мысли прямо из головы Серафины.

— Ты часто замечаешь, что у тебя не возникает никаких эмоций, Серафина?

Не сумев понять, с подвохом этот вопрос или нет, Серафина молчала.

Блум сложила ладони вместе, будто молилась.

— Мне по опыту известно, что это чрезвычайно сильная черта характера. Людей с такими свойствами ищут, к примеру, на должность авиадиспетчеров, чтобы они сохраняли спокойствие в критических ситуациях. Ты могла бы сказать про себя, что и ты такая?

Серафине понравилась мысль о спокойствии в условиях кризиса.

— Пожалуй, да.

— Если не считать недавнего инцидента с мистером Шоу, когда что-либо в последний раз по-настоящему волновало тебя?

Она никак не могла придумать пример.

— Не знаю. Я вообще не плачу. Меня хотели отстранить от школьных экскурсий по искусству, и я разозлилась, но мама поговорила с ними и все уладила.

— Значит, теперь ты на них ездишь?

— Нет. Мне не могли разрешить, раз я не хожу на уроки. Но экскурсии теперь отменили.

Доктор Блум едва заметно приподняла брови:

— Отменили для всех?

Серафина кивнула:

— Мама поговорила с ними, и теперь экскурсии не проводятся.

Если ей нельзя поехать, почему остальному классу можно? Ведь она же лучше всех по рисованию.

— Ты сказала, что вообще не плачешь. Что ты имела в виду?

— Ну, когда умер пес, мама лила слезы целую неделю. Она любит драматизировать.

— А ты расстроилась из-за смерти собаки?

Серафина задумалась.

— Ему хорошо жилось.

— Ты по нему не скучаешь?

— Я не скучаю по прогулкам с ним под дождем или по необходимости кормить его каждый вечер. Хотя мне стало доставаться меньше карманных денег, ведь теперь эти обязанности я не выполняю, так что да, досадно.

Блум кивнула и впервые за этот разговор улыбнулась.

— Серафина, мне кажется, ты наделена некоторыми свойствами этих выдающихся подростков. И если ты не против, я хотела бы посвятить несколько следующих встреч тому, чтобы убедиться, насколько верны мои предположения. Ты согласна подумать об этом для меня до того, как мы встретимся снова?

Комнату Серафина покинула с таким видом, словно стала немного выше ростом. Я знала, что я особенная, думала она, выходя из здания на освещенную солнцем улицу, я так и знала. Эта женщина-психолог начинала ей нравиться. Возможно, доктор Огаста Блум окажется первым человеком, заслуживающим ее уважения.