Заставь меня влюбиться

Лена Сокол, 2019

Машка – местный изгой. Дима – самоуверенный красавчик, который не привык к отказам. Судьба вдруг сталкивает их, поставив в неловкую ситуацию. Теперь девушке очень хочется сбежать, а дерзкий парень неожиданно предлагает поспорить, что влюбит ее в себя, да еще и заставит первой просить о поцелуе. Что ж, вызов принят! Ведь такого уж точно не будет никогда!

9

Я повернулась к нему и уставилась взглядом полным возмущения. Какого черта он привлекает ко мне столько ненужного внимания?! Врывается в мое личное пространство. Дышит. Прямо мне в лицо, с шумом выталкивая воздух из ноздрей.

— Эй, ты что дышишь, как загнанный конь? — Сказала я ему одним взглядом. — Только что с «Гонки героев» вернулся, что ли?

Мои губы остались сомкнуты, но до него дошло. Поняла это по его улыбке. Он рассмеялся. Беззвучно. Забалдел и, похоже, действительно был рад меня видеть. А еще ему нравилось меня раздражать — это тоже было написано на его лице.

Все продолжали смотреть на нас.

Мы же смотрели друг на друга.

Сколько там сантиметров до его губ? Наверное, не больше десяти. Ладошка едва пролезла бы между нашими лицами. Он смеялся глазами, а я метала молнии. Он улыбался, а я злилась. Наверное, это длилось несколько секунд, но ощущалось вечностью.

Очередной спор? Игра в гляделки. Тогда поглядим, кто кого. Я вздохнула. Секунда, еще одна. Эх…

Когда я уже была готова сдаться, он вдруг повернулся к остальным. У Галочки от неожиданности даже очки чуть не слетели с переносицы (но запотели уж точно). Испуганно ойкнув, она отвернулась и склонилась над тетрадью.

Других тоже не пришлось уговаривать: ребята, смущенные его строгим и серьезным взглядом, возвращались к своим делам. И лишь Наташа фыркнула что-то нечленораздельное. Я, уже привыкшая к ее языку жестов и звуков, расшифровала это как осуждение внешнего вида новенького. И правильно: лучше бы науку грыз, чем краской кожу портить.

— Передаем свои работы, — напомнила Серафима, — и будем возвращаться к теме лекции.

Все закопошились, зашелестели листочками. Танька получила по плечу от Дианы за то, что никак не могла оторваться от созерцания такого странного союза, как обсуждаемый всеми новенький и местная девочка-невидимка. Когда она все-таки развернулась, среди ее подружек побежал благоговейный шепоток.

— К ней… к ней сел…

Ох, да, похоже, нужно было признать — разукрашка в живую понравился всем еще больше. Вот гад. И то, что я внезапно испытала, осознав это, обеспокоило меня не меньше, чем факт того, что этот тип уже сидел, прижавшись ко мне плечом.

— Хватит меня трогать. — Прошипела я, отодвигаясь.

— Кладите листочки на мой стол. И так… — Серафима опять понеслась по волнам знаний.

Мои пальцы сами обхватили ручку, готовые конспектировать. Не стану обращать никакого внимания на его присутствие. Нет. Не-е-ет…

— Скучала, значит. — Сказал он тихим шепотом, заставив меня дернуться от щекотки.

Ужасно захотелось вмазать ему. Прямо сейчас и при всех. Аж зубы свело.

— Чего? — Я отодвинулась от него еще немного.

Его рука скользнула к моей тетради. Отодвинув гелиевые ручки, он указал прямо на клюв большой птицы, расправившей крылья. Постучал по ней и улыбнулся. Затем задрал подбородок повыше, указывая на рисунок на своей шее, и подмигнул мне.

Вот дерьмо! Надо же было так опростоволоситься. Кто ж знал, что он придет и увидит? Я вырвала свою тетрадь из его рук и резко захлопнула. Будто таким способом можно было заставить его забыть о том, что он только что видел.

— Во-о-от, — наваливаясь спиной на спинку стула, мягко прошептал он, — скучала. И еще как!

— Вот еще. — Я отвернулась, делая вид, что внимательно слушаю преподавателя. На самом деле просто вспоминала, как нужно дышать. «Вдох-выдох. Вдох-выдох». Только бы голова не взорвалась от усердия.

— Скуча-а-ала. — Продолжал издеваться новенький-татуировенький.

Достал какой-то огрызок, когда-то бывший карандашом, тонкую ручку в металлическом корпусе и новенькую тетрадку. Нарядную, едва ли не в золотой обложке. Наверняка, стащил у папашки-олигарха. Очередной мажорище на мою голову!

— Ты что заладил? Так и собрался, как попугай, мне это весь день повторять? — прорычала я сквозь зубы, даже не глядя в его сторону.

— Мне нравится, как ты бесишься. — Делая вид, что внимательно слушает Серафиму, усмехнулся он. — Это я еще в автобусе заметил. Твои глаза. И безумные огоньки в них, которые появляются, когда ты на меня смотришь…

— Слушай, — обернулась я, — а у тебя щека не болит?

— Нет, — парень растерянно пожал плечами. — А должна?

— Будешь много говорить, — прошептала я, отворачиваясь, — получишь еще одну затрещину.

— Аа-а. — Он потер скулу с левой стороны. — Вот ты о чем…

— Именно.

— Ну, — парень мечтательно задумался, — мне понравилось, какой ты можешь быть… резкой. Столько экспрессии и силы в такой маленькой девчушке.

— Сам ты маленький.

— Я большой. — Немного подумал он и добавил. — Везде вообще-то.

— Прекрати. — Давно мне не было так неловко. Хоть бы форточку кто открыл, духота же невыносимая. — Давай без подробностей, хорошо? Они мне не интересны. А еще лучше — иди и вымой рот с мылом, и не болтай ерунду.

— Кнопка мелкая, а бурчишь, как чайник с кипятком.

— Иди ты к черту, д…

— Сурикова, вы хотите высказаться?! — недовольным тоном спросила Серафима.

И черт меня подери на этом самом месте, если десятки пар любопытных глаз вновь не уставились на нас.

«У меня что, рога растут? Чего вылупились? Отвернитесь!» — я воинственно нахмурила брови.

— Н-нет, — мотнув головой, я покосилась на расписного. Он сидел, как ни в чем не бывало, с невероятно умным лицом. Лицом человека, которого ничто не способно было отвлечь от важной лекции по практике перевода. Парень, закусив карандаш зубами, смотрел преподавателю прямо в глаза. Внимал, так сказать.

Вот так, значит? По моей коже распространялся жар от такого пристального внимания.

— Может, вам есть, что сказать о проблемах стилистики перевода? — Прищурилась Серафима.

— Я… я…

— Рот закрой, а то муха залетит. — Усмехнулся новенький, прикрыв губы кулаком, чтобы преподаватель не видела.

Я выписывала глазами круги на парте, подбирая нужные слова. Вот ведь подстава!

— Дима. — Вдруг осенило меня. Даже язык зажгло от его имени. Сосед обернулся ко мне, не веря своим ушам. — Дима-а… — повторила я, царапая ногтями собственные ладони. — Дима… хочет высказаться по данной теме!

— Вот как? — Заинтересованно протянула Серафима, оглядывая чудо в перьях, с недоумением впивающееся в меня глазами.

О-о-о, в этом взгляде было все: замешательство, оторопь, растерянность. Я даже позволила себе на секунду окунуться в эти глаза, рассказывающие целые истории яркими всплесками своих сине-зеленых радужек.

Признаться, на мгновение стало даже страшно — как он отреагирует на подобную подлость? Парень прищурился, будто принимая вызов, и одними губами произнес: «все, ты попала». И, похоже, мне действительно было несдобровать, поэтому я спрятала желавшую расплыться на губах улыбку.

Не, ну, а как он хотел? Зуб за зуб, глаз за глаз. Это всего лишь маленькая месть за испорченное пальто… и за поцелуй, который он взял тогда силой. Хотя… Я напрягла память…. Силой ли? А кто, если не я, вцепился тогда в его губы? А потом с силой лупанул по щеке, злясь на одну только себя?

— Да, с удовольствием, — кивая преподавательнице, встал новенький.

Теперь он возвышался надо мной на все свои… сколько там? Метр девяносто? Два? Вряд ли два метра. Но с моего места он казался нескончаемо длинным. В своем мягком стильном свитере и симпатичной рубашке, воротничком прикрывающей половину рисунков на шее.

«Рельса» — вывела я карандашом на полях. А что? Всего лишь в отместку за его прошлую реплику про кнопку. И тут же получила легкий тычок коленом по ноге.

— Дмитрий. Мы только что обсуждали различие степени экспрессии в двух языках — русском и английском. На примере произведения «Великий Гэтсби» Фицджеральда. Ты слышал, о чем я говорила?

— Да, — ответил уверенно и громко.

Врет, как дышит, вот ведь сволочь.

— Тогда я повторюсь с твоего позволения… — Она взяла учебник и отвела от себя на расстояние вытянутой руки, всматриваясь в строчки.

— Конечно.

— «But his eyes, dimmed a little by many paintless days under sun and rain, brood on over the solemn dumping ground». Мы уже обсудили и пришли к выводу, что если передать значение, как «краска давно не подновлялась», то потеряем эпитет «paintless». Какой перевод, на твой взгляд, здесь будет для него более удачным?

Он просиял. Нет, реально — просиял. Ему что, конфетку кинули? Или кто-то врубил софиты над головой? С чего бы такой кайф ловить?

— Думаю, что… «краска немного полиняла от дождя и солнца… и давно уже не подновлялась» будет самое то. — Спокойно ответил он.

Я оценила.

Хитрец, он отлично вышел из положения.

Я еле удержала руки от восторженных аплодисментов. Этот самодовольный хмырь не только переводил на ходу, но умудрялся еще и быстро подбирать соответствующие эпитеты на русском. Окей, засчитано.

— Спасибо, садись. — Удовлетворенно кивнула Серафима. — А теперь идем дальше. В любом языке есть отдельные элементы, не поддающиеся передаче средствами другого языка, поэтому становится очевидной необходимость компенсировать эти потери при переводе.

«Пупсик» — выхватив у меня из-под носа одну из гелиевых ручек, нацарапал он прямо в моем конспекте. Я с шумом выдохнула. Жаль, что я не огнедышащий дракон — спалила бы его к чертям вместе с этой наглой ухмылкой.

«Оглобля» — вывела старательно, обведя каждую буковку дважды.

«Малявка» — не остался в долгу новенький.

А почему собственно мы чиркаем в моей тетрадке, а не в его? Я оттолкнула парня локтем и написала прямо посреди чистой страницы:

«Глиста в скафандре!»

Детский сад, но что поделать — я разошлась не на шутку.

И даже вздрогнула, обнаружив, что, пока я была занята написанием, он уперся лицом мне куда-то за ухо и втягивал носом запах моих волос. Отстранившись, я сглотнула и злобно сверкнула глазами — типа «совсем ошалел?» Но он и не думал смотреть на меня, а уже принялся выводить красивыми печатными буквами:

«Шмакодявка!»

Я даже засмотрелась на его левую руку, лежащую рядом. Листики, переплетающиеся в причудливые узоры, и похожие своими краями на женский профиль. Зрелая, с полными губами и тугими черными кудрями девица. На фоне красного заката. С прической из цветов и дивных лиан, убегающих от ее головы на запястье, а оттуда вверх — куда-то под свитер.

Сегодня на его пальцах не было колец. Удивительно. Видимо, приготовился к первому дню на новом месте — даже приоделся, почти на человека похож стал. Странные надписи, тянущиеся от мизинца к тыльной стороне ладони, никак не удавалось прочесть. Он кто? Хренов Майкл Скофилд? Чтобы записывать всю историю жизни на теле и шифровать ее, точно карту.

Что за белиберда? Эй, я на инязе учусь или где? Старалась, старалась, поворачивая шею то туда, то сюда. Слева направо, справа налево читала. Но буквы так и не складывались ни в одно из знакомых слов. Плясали, играя гранями на солнце, и дразнили своей неразгаданностью. Латынь, может быть? Или совсем не буквы… Может, детские каляки? Так, почиркал кто-то.

Я оторвалась от разглядывания соседа, почувствовав на себе его пронзительный взгляд. Вздрогнула, растерявшись.

Да-а, Сурикова не только засмотрелась на него, а еще и первый раз за эти несколько лет не конспектирует каждое слово подряд за учителем! Ну и дела….

Я перевела взгляд обратно на тетрадь. Шмакодявка, значит? Ла-адно!

«Бугай!»

Даже восклицательный знак поставила. О, как! «На-кась, выкусь!»

Парень беззвучно рассмеялся, вытягивая под столом свои длинные ноги. Наклонился на спинку стула, задумывая, кажется, что-то недоброе. И после недолгой паузы написал: «Маляус». Подумал и добавил: «Теперь только так».

Он что? Новое прозвище мне выдумал?

И в то же мгновение я почувствовала неприятный холодок, пробежавший по спине. Как-то под действием адреналина вдруг и забылось, что все веселье скоро закончится. Новенький сел ко мне только потому, что это было ближайшим удобным местечком. Еще и плюс: можно подразнить девчонку, с которой заключил глупое пари. Вот скоро он сойдется со всеми этими красивыми и успешными и тоже станет звать меня за глаза сурикатом. А то и прямо в лицо, не стесняясь.

— Ты чего? — вдруг толкнул он плечом, заметив мой потускневший взгляд.

— Ничего.

— Обиделась?

Я отрицательно покачала головой. Вдруг все стали вставать со своих мест. Конец пары. Галочка обернулась назад, не удержавшись от любопытства.

— Привет, — немного нагнувшись вперед, хрипло произнес ей в лицо новенький.

Хлоп-хлоп-хлоп. Галя захлопала ресницами и моментально зарделась, явно поддавшись обаянию мерзавца. Затем что-то смущенно промурлыкала в ответ, отвернулась и принялась быстро кидать тетрадки в сумку. Я тоже начала собираться. Если этот тип так действует на девочек, то его определенно ждет здесь популярность. А мне почему-то захотелось поскорее свалить.

— Эй, маляус, — он тронул меня за плечо.

Я подняла взгляд, не в силах сдержать волнения.

— Что? — ответила слишком раздраженно и почти грубо.

Парень наклонился к самому уху, заставив меня упереться взглядом в разноцветную птицу на его шее, обдал запахом табака и свежестью парфюма.

— Тебя как хоть зовут?

— А есть разница? — схватив сумку, спросила я.

— Есть, конечно.

— Тогда Маша, — ответила ему негромко, нервно сгребая ручки, свалившиеся со стола.

— Прекрасно. — Он продолжил бесцеремонно меня разглядывать, словно пытаясь понять метаморфозы в моем поведении, произошедшие буквально у него на глазах. — Маша, покажешь, куда нам идти дальше?

Я открыла рот, чтобы ответить, но заметила, что сзади к нему уже подошел Костыль и все его ребята. И даже девочки. «Ох, как бы сбежать незаметно?»

— Эй, дружище! — бросив на меня лишь мимолетный взгляд, громко воскликнул Игорь и распахнул руки для объятия.

Новенький обернулся.

— Здоро́во!

И они обнялись, как старые приятели. С уверенным похлопыванием по спине и движениями из стороны в сторону. Ох, видимо, долго не виделись и даже соскучились. Пойду-ка я.

— Игорь, — требовательный, но ужасно милый голос Вики. Подружки выглядывали из-за ее плеча, как стая гиен в ожидании своей порции падали. — Познакомишь нас со своим другом?

— Конечно! — Радостно отозвался Костыль.

Пора валить: я закинула сумку на плечо и двинулась к выходу. Быстро, не оглядываясь и не дожидаясь, пока разомкнутся их дружеские объятия.