Сезон медуз

Лев Рябчиков, 2020

Прошлое и настоящее отделены друг от друга условно – на самом деле они одномоментны, но воображение людей, в давнюю пору придумавших Время и разделивших его на три составляющих для того, чтобы им было удобно жить сейчас, в сей момент, незримыми завесами отделенный от двух других. Но они преодолимы – главным образом, завеса между прошлым и настоящим. О том, как это происходит, повествует «Сезон медуз» лауреата международной премии имени М. А. Шолохова, Государственной премии Республики Крым и ряда других, заслуженного деятеля искусств РК Льва Рябчикова. Протяжён и период, в течение которого динамично развиваются события в книге, включая тысячелетия до Рождества Христова, и со второй половины XIX века до 10-х годов нынешнего столетия. Жанр повествования, как у «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова, однозначно не определяем. Это роман с элементами других форм, в том числе и журналистского репортажа, и литературоведческого исследования. Он адресован ценителям реалистических произведений и любителям фантастики, истории и эротики.

Когда нас никто не видит

Курбов вернулся домой в сумерках. Он сунул ноги в тапочки и позвал жену.

Лида выла из ванной:

— Я приняла душ. Не хочешь сполоснуться?

— Попозже…

Лида накинула халатик прямо на мокрое тело. Влага собиралась в ложбинке на груди и оттуда скатывалась на живот.

— Забыла вытереться, — спохватилась Лида. — Я сейчас…

Но Курбов нетерпеливыми руками уже обхватил её и понёс…

Лида сразу же уснула. Но и во сне она прижималась к нему животом, держалась за него руками. Её коротко постриженные волосы, успев высохнуть и снова намокнуть, торчали во все стороны. Сейчас, когда на её лице не было и следа косметики, стали видны обычно тщательно скрываемые морщинки возле глаз, облупившийся нос. Ресницы после того, как с них была смыта тушь, уже не казались длинными и пушистыми. Андрей Владимирович часто по утрам злился, наблюдая, как жена неторопливо расставляет на туалетном столике косметические средства, подолгу выбирает крем, пудру, губную помаду. Не однажды давал себе слово перестать обращать на это внимание, но через неделю, а то и раньше снова начинал сердиться.

— Из-за ерунды мотаю себе нервы, — неожиданно для себя вслух проговорил Курбов. Лида, должно быть, почувствовав, что он сердится, сняла с него руку.

— Да нет же, — сказал Андрей Владимирович, — всё в порядке.

Рука вернулась на прежнее место. И он провёл по ней ладонью — от сгиба локтя до плеча. Лида загорела до черноты. И от того кожа там, где её прикрывали от солнца купальные трусики и лифчик, казалась ослепительно белой и прохладной. Муж, чтобы проверить, так ли, потянулся, и в этот миг его накрыла волна беспричинной тоски и тревоги.

Горло обхватили невидимые каменные пальцы. Через две-три секунды они начнут сжиматься, и он, чтобы сделать хотя бы один полный вздох, расцарапает себе шею и грудь. Когда судорога скрутит тело, и оно перестанет сопротивляться — вдруг полегчает. За три года этой странной болезни, спровоцированной, по мнению врачей, контузией, полученной в детстве, Андрей Владимирович пережил достаточно много таких приступов.

Он высвободился из рук жены, открыл тумбочку, вынул таблетки и с трудом проглотил одну. «Пальцы» уже начали сжиматься на горле, и Курбов, страшась, что Лида проснётся и тоже испугается, увидев его побагровевшее от удушья лицо, сполз с кровати и, прижимая ладонь к горлу, побрёл в свою комнату.

Ему почудился голос жены:

— Потерпи, миленький. Приляг, полежи.

Андрей Владимирович послушался и лёг на пол.

Таблетка подействовала быстрее, чем он ожидал. Всё ещё не веря, что так легко отделался, Курбов потёр ладонями лицо, послушал, как колотится сердце, и стал вспоминать, был ли сегодня подан «сигнал», а если был подан, то почему он его не услышал. Обычно часа за два-три до приступа к гортани подкатывался ледяной комок и от него разбегались ледяные струйки. «Таяние» продолжалось несколько секунд, не более, и Курбов не сразу приучился воспринимать это предупреждение.

После первого приступа Андрея Владимировича увезли в больницу, долго в ней продержали, пока медицинские светила, которых призвала редакция, не расписались в своём бессилии найти причину болезни. Последний, член-корреспондент АМН, весёлый, общительный человек, после второго неудачного сеанса гипноза сказал:

— Всё дело в вашей нервной системе, вернее, в каком-то её узелке, к которому, к сожалению, нет доступа. Лечить вас мы не отказываемся, во всяком случае я хотел бы докопаться до самых корешков, но гарантии, что смогу, нет никакой. Возможно, всё это пройдёт само по себе, но не исключаю и прогрессирование болезни… Советую сменить место жительства — поселиться в каком-нибудь тихом городке на юге у моря. Климатолечение — пока единственное лекарство, которое я могу вам прописать.

В чередовании приступов не было никакой закономерности. Невидимые пальцы могли сжать его горло в любую минуту, особенно в первое время, пока Андрей Владимирович не заметил, что всегда перед началом его пробирает озноб. Так во всяком случае можно было заранее подготовиться, заблаговременно лечь в постель. А дома завелась бессонница — от того, что Курбов боялся умереть от удушья во сне. Часами он сидел, ожидая озноба, за которым неизбежно следовали мучения, горькое ощущение своего бессилия. Лида тоже не спала или дремала полулёжа в кресле, но стоило мужу пошевелиться — она сразу же открывала глаза.

За год они окончательно извелись и, пожалуй, даже стали ненавидеть друг друга: муж жену за то, что она невыносимо здорова, она его — за раздражительность, полуночные страхи, за равнодушие к ней как к женщине. От окончательного разрыва их спас верный друг Курбова Алик. По приглашению какой-то литературной ассоциации он поехал в Нью-Йорк, где издали его книгу, и потратил три четверти гонорара на лекарства. Таблетки, которые он привёз, не изгоняли болезнь, но стоило их принять за час до приступа, и всё обходилось без мучений.

Тем временем редколлегия, не желая терять первоклассного работника, публикации которого прибавляли газете авторитет и тираж, приняла решение перенести свой корреспондентский пункт из Одессы в курортный городок, знаменитый своими целебными сквозняками. Пока тянулась обычная в таких случаях канитель, пока Курбов ездил «разведывать обстановку» и смотреть квартиру и помещение для корпункта, Лида смирилась с мыслью, что придётся покинуть её родную Москву, и сдерживала слёзы, когда паковали вещи…

Андрей Владимирович поднялся с пола, зажёг свет и пошёл смотреть, не проснулась ли жена. Лида спала на спине, широко раскинув руки. Он прикрыл её простынёй, поднял с пола её влажный халатик. Затем собрал свою одежду, и из кармана выпало письмо.

Алик писал, что задумал новую книгу, хочет посоветоваться и приедет, как только управится с поднакопившимися делами.