Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Виктор Петелин, 2005

Перед читателями – два тома воспоминаний о М.А. Шолохове. Вся его жизнь пройдет перед вами, с ранней поры и до ее конца, многое зримо встанет перед вами – весь XX век, с его трагизмом и кричащими противоречиями. Двадцать лет тому назад Шолохова не стало, а сейчас мы подводим кое-какие итоги его неповторимой жизни – 100-летие со дня его рождения. В книгу первую вошли статьи, воспоминания, дневники, письма и интервью современников М.А. Шолохова за 1905–1941 гг.

Шолохов всегда со мной

Перед читателями — два тома воспоминаний о М.А. Шолохове. Вся его жизнь пройдет перед вами, с ранней поры и до ее конца, многое зримо встанет перед вами — весь XX век, с его трагизмом и кричащими противоречиями.

Двадцать лет тому назад Шолохова не стало, а сейчас мы подводим кое-какие итоги его неповторимой жизни — 100-летие со дня его рождения.

1

Двадцать лет прошло, столько разрушено, столько перемен, чаще всего катастрофических, в нашей стране, столько утрачено русским народом, а боль и горечь от этой потери до сих пор не унимается. Пожалуй, точнее всех сказал о своих чувствах М.Н. Алексеев, узнав о трагической, страшной вести: «Если можно одному человеку осиротеть дважды, так это случилось со мной. Первый раз — в 33 году, когда умерли с голоду отец и мать. И вот теперь, когда умер Он. Да что там я? Осиротела вся наша литература…» И не только литература, а миллионы читателей всего мира со скорбью узнали об этой смерти.

Конечно, мы знали о болезни Шолохова, о тяжких днях, проведенных им в больнице, и о диагнозе, не дававшем никаких надежд. Но и в эти дни из Вешенской доносились шолоховские призывы укреплять «связь времен», помнить о «светлых традициях в жизни народов», свято блюсти «то доброе, героическое, что накоплено прадедами и отцами, завоевано ими и нами в борьбе за лучшие народные идеалы, за свободу и независимость», «за социализм». Смертельно больной Михаил Шолохов обратился к писателям мира с призывом «Защитим жизнь, пока не поздно!». «Друзья и коллеги, писатели Земли, я обращаюсь к вам в чрезвычайно ответственное для человечества время, — писал Шолохов. — Около тридцати лет назад, когда стремление людей к миру, казалось, повсеместно стало побеждать разрушительный дух «холодной войны», со страниц журнала «Иностранная литература» я уже обращался к мировому братству писателей с призывом повести откровенный и живой творческий диалог между литераторами Востока и Запада, людьми разных взглядов и убеждений.

Такое обращение было продиктовано тогда стремлением и желанием объединить усилия тех, кто силой художественного слова способен влиять на человеческие умы и сердца… Я призываю литераторов мира, писателей современности, моих друзей и коллег, возвысить голос против продолжающегося безумия, безостановочного ядерного вооружения…»

Даже в самом дурном сне Шолохову не могло присниться то, что происходит в нашей стране и что происходит в мире вообще: бурные нефтяные и газовые потоки на Запад, Буш-старший и Буш-младший, Ельцин и Черномырдин, Ирак, Чечня, русские беженцы из Туркмении и Казахстана, наконец, демографическая катастрофа русского народа, когда чуть ли не ежедневно умирает русских от 2500 до 5000 человек, катастрофа, которую русские ученые называли «избыточной смертью».

М.М. Шолохова, младшего сына писателя, как-то спросили: как бы воспринял Михаил Александрович «сегодняшнюю нашу действительность»?

–…Все, что для него святым было, что он считал нужным сохранить и приумножить, все разрушено, — ответил Михаил Михайлович.

И может быть, самым святым для него было предназначение писательского Слова. Он был уверен, что писательские орудия — перо и бумага — могут стать могущественнейшим средством для достижения истины, для пробуждения миролюбия в умах и душах мирового сообщества, для формирования и развития лучших человеческих качеств — благородства в помыслах и поступках, мужества и стойкости в преодолении препятствий на пути справедливого социально ориентированного устройства общества и государства, трудолюбия и умеренности в потреблении благ современной цивилизации, бескорыстия и сострадания к попавшим в беду.

В нобелевской речи Шолохов сказал: «Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и прогресса человечества. Если мне это удалось в какой-то мере, я счастлив».

Шолохов на своем веку испытал не только успех, славу, но и много препятствий вставало на его творческом и человеческом пути, не раз дамоклов меч висел над его головой, готовый в любую минуту опуститься, не раз возникал у власть имущих вопрос: печатать или не печатать «Тихий Дон» или «Они сражались за родину», стоило лишь в чем-то потрафить Времени или властелину, но Шолохов всегда оставался верным своему творческому замыслу, тому, что вышло из-под его пера… Не раз возникали и конфликты с руководством Союза писателей СССР, особенно обострились эти отношения после глупейшего исключения Бориса Пастернака из Союза писателей за публикацию за рубежом романа «Доктор Живаго».

Во время пребывания в апреле 1959 года в Париже (см.: Правда. 1959. 17 и 24 апреля) Шолохов высказал свое отношение к «делу Пастернака»: «Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака «Доктор Живаго» в Советском Союзе, вместо того чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели, вместо того чтобы выносить его на обсуждение. Если бы действовали таким образом, наши читатели, которые являются очень требовательными, уже забыли бы о нем. Что касается меня, то я считаю, что творчество Пастернака в целом лишено какого-либо значения, если не считать его переводов, которые являются блестящими. Что касается книги «Доктор Живаго», рукопись которой я читал в Москве, то это бесформенное произведение, аморфная масса, не заслуживающая названия романа».

Интервью Шолохова, опубликованное во французской газете «Франс суар», переполошило высших чиновников не только Союза писателей, но ЦК КПСС. Заведующий отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов в связи с этим высказывает своему руководству свои предложения: «Считал бы необходимым в связи с этим поручить советскому послу во Франции проверить достоверность сообщения «Франс суар» и, если такое интервью имело место, обратить внимание М. Шолохова на недопустимость подобных заявлений, противоречащих нашим интересам. Если сообщение газеты ложное, рекомендовать т. Шолохову опровергнуть его публично». Одновременно с этим сотрудники отдела культуры подготовили текст телеграммы советскому послу во Франции. А между тем Союз писателей уже исключил Бориса Пастернака из членов Союза писателей, а ему самому под давлением «общественности» пришлось отказаться от Нобелевской премии за 1958 год. Эта глупость литературных чиновников лишь «подогрела» интерес к роману, его перевели на восемь европейских языков и издали чуть ли не миллионным тиражом. (Подробнее см.: Российский гос. архив новейшей истории / РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 93. ЛЛ. 25–31. Р. 5840. Здесь хранятся перевод из «Франс суар», проект телеграммы послу в Париже, письмо Д. Поликарпова и др.)

К сожалению, эта давняя глупость литературных чиновников аукнулась и в сегодняшних литературных баталиях: одни превозносят «Доктора Живаго», включают в проект нового стандарта для старшей школы, внушают во всех «демократических» СМИ у нас и за рубежом, что это произведение чуть ли не единственное правдивое произведение о революции и Гражданской войне, другие упорно утверждают, что «Доктор Живаго» — «слабенький роман», «который критики», «как ни пытались раскрутить, так и не раскрутили». И действительно, сколько я ни пытался всерьез исследовать это сочинение, застревал на половине романа, выдыхался, как будто несу непомерную тяжесть, да еще и на крутую гору: настолько банально развитие сюжета, настолько сухи и безжизненны образы, претенциозны философские рассуждения, скучны лирические описания, да и события широко известны по произведениям выдающихся мастеров русской классики…

И жалкие русофобы из Министерства образования предлагают это сочинение включить в качестве обязательного в школьную программу, а «Тихий Дон» и «Поднятую целину» М. Шолохова выбросить… Ну и ну!

В связи с этим возникает поднадоевший за многие лета вопрос: Солженицын и Шолохов, так называемый «шолоховский вопрос». Тридцать лет ненавистники и завистники пытаются низвести Шолохова с народного пьедестала, столько напраслины было высказано за это время, что просто диву даешься тем глупостям, которые широко распространялись в средствах массовой информации после выхода в свет в 1974 году, в Париже, клеветнической книжонки, опубликованной с предисловием Солженицына. В то время Солженицын прослыл страдальцем, мучеником, его авторитет в мире был довольно высок, и он воспользовался своим авторитетом для низкой цели — возродить давно забытую и отвергнутую клевету, будто Михаил Шолохов раздобыл рукопись какого-то гения и переписал ее, внося бездарную отсебятину.

Так Солженицын отомстил Шолохову…

А вроде бы ничто не предвещало возникновения и развития такой злобной мстительности. Впервые Солженицын и Шолохов столкнулись на правительственном приеме у Хрущева. Солженицын растерялся и ничего не успел сказать Шолохову, которого всю жизнь боготворил, восхищаясь «Тихим Доном». И о своей растерянности, о высоких чувствах, которые он питал к автору «Тихого Дона», высказывался в телеграмме в Вешенскую сразу же после этого случайного столкновения в толпе, клубившейся около Хрущева.

Но стоило Шолохову высказать свое отношение к Солженицыну, как отношение круто изменилось, лишь одну фразу обронил Шолохов на вопрос корреспондента одной из западных газет: «Как вы относитесь к Солженицыну?» К Шолохову, после получения им Нобелевской премии, приезжали десятки, сотни журналистов, вопросы были самые разные.

— Не всякую мемуарную литературу можно назвать художественной, — сказал Шолохов.

Эта фраза облетела весь мир, стала известна и Солженицыну, тщеславному и самолюбивому, возомнившему уже тогда, в 1965 году, что его ожидает слава Художника, Творца, Создателя великих художественных образов, а его назвали всего лишь автором мемуарной литературы… Было от чего прийти в ярость и затаить злобу.

А через год произошло еще одно литературное событие, которое окончательно окрасило отношения Солженицына к Шолохову. «Новый мир» задумал опубликовать роман Солженицына «В круге первом», набрали, сверстали, но цензура отказалась подписать его в таком виде, предложив свои сокращения. Твардовский попросил Секретариат Союза писателей СССР, органом которого и был журнал «Новый мир», обсудить роман и предложить для печати приемлемый вариант как для автора, так и для общества. Предложили прочитать и Шолохову, как одному из секретарей СП СССР.

«Прочитал Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом», — писал Шолохов в Секретариат ССП 8 сентября 1967 года. — Поражает — если так можно сказать — какое-то болезненное бесстыдство автора. Свои антисоветские взгляды Солженицын не только не пытается скрыть или как-то завуалировать, он их подчеркивает, выставляет напоказ, принимая позу этакого «правдооткрывателя», человека, который, не стесняясь, «режет правду-матку» и указывает со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью, начиная с 30-х годов.

Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. Можно ли о трагедийных событиях писать в оперативном (опечатка в тексте, возможно: в опереточном. — В. П.) стиле, да еще виршами такими примитивными и слабенькими, каких избегали в свое время даже одержимые поэтической чесоткой гимназисты былых времен! О содержании и говорить нечего. Все командиры русские и украинец либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди. Как же при таких условиях батарея, в которой служил Солженицын, дошла до Кенигсберга? Или только персональными стараниями автора?

Почему в батарее из «Пира победителей» все, кроме Нержина и «демонической» Галины, никчемные, никудышные люди? Почему осмеяны солдаты русские («солдаты-поварята») и солдаты татары? Почему власовцы — изменники Родины, на чьей совести тысячи убитых и замученных наших, прославляются как выразители чаяний русского народа? На этом же политическом и художественном уровне стоит и роман «В круге первом».

У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после его письма съезду писателей в мае этого года), что он душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжелого испытания и свихнулся. Я не психиатр и не мое дело определять степень поражения психики Солженицына. Но если это так, — человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37 года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям и молодым особенно.

Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах ССП. Я безоговорочно за то, чтобы Солженицына из Союза советских писателей исключить.

8. IX. 67 г. М. Шолохов».

В ноябре 1969 года Солженицына действительно исключили из Союза писателей СССР, а на Западе из него сделали гения, мученика, страдальца, дали Нобелевскую премию, то есть все произошло точно так же, как и с Борисом Пастернаком: глупость литературных чиновников и власть имущих в государстве породила западный «бум» вокруг личности и творчества Солженицына.

Ну а затем, через четыре года после присуждения Нобелевской премии, в 1974 году Солженицын нанес ответный удар Шолохову, издав в Париже «Стремя «Тихого Дона» со своим предисловием, в котором напомнил «слухи» 20-х годов, что Шолохов «нашел готовую рукопись (по другим вариантам — дневник) убитого казачьего офицера и использовал ее».

Об этом так называемом «шолоховском вопросе» написано много талантливых статей и книг у нас и за рубежом, назову лишь статьи из книги Льва Колодного, Владимира Васильева, американского профессора Германа Ермолаева, норвежского профессора Гейра Хьетсо, Федора Бирюкова, Валентина Осипова и многих других. Казалось бы, спор окончен… Но летом прошлого года «Новая газета» заявила, что необходимо вновь вернуться к неоконченному спору об авторстве «Тихого Дона», и напечатала одну за другой статьи под сенсационными, как обычно в таких случаях, заглавиями: «Они писали за Шолохова. Самый грандиозный проект XX века» и «Шолохов начал писать «Тихий Дон» в семь лет?».

«Литературная газета» в статье В. Баранова и Ю. Круглова «Литературные киллеры стреляют мимо цели» дала убийственный анализ первой из этих статей, показав всю беспомощность использованных «доказательств» автора, его наивность и «вовсе не безвредный дилентантизм». А о второй статье в «Новой газете» даже и говорить не стоит: настолько она претенциозна и глупа, хотя авторы ее в своих «доказательствах», казалось бы, опираются на «документы».

И еще об одной статье, весьма удивившей меня своим «открытием»: «Милосердие есть доброделание. И именно такое доброделание возрождал в стране уже более трех десятилетий назад Солженицын, передав все мировые гонорары от «Архипелага» на помощь политзаключенным и их семьям» (Литературная газета. 2004. № 6. 11–17 февраля. С. 4).

Всю свою долгую жизнь М.А. Шолохов, начиная с первых гонораров, занимался «доброделанием», помогал одностаничникам обустраивать Вешенскую, строить дороги, водопровод, театр казачьей молодежи, школу в Каргинской, внимательно следил за судьбами знакомых и близких по духу людей, помогал им материально, выручал их из случайной беды. Об этом много говорилось в воспоминаниях о Шолохове, в статьях и монографиях. Хорошо, что Солженицын организовал тридцать лет тому назад «Русский общественный фонд», помогал политзаключенным и их семьям. Но стоит хотя бы полистать сборник «Письма» М. Шолохова (М.: Советский писатель, 2003), обратить внимание на письма Сталину, Хрущеву, Микояну, Полянскому, Воронову и др., чтобы убедиться, что «доброделание» для Шолохова — священный долг русского писателя идти на помощь попавшим в беду, униженным и оскорбленным властью. Полистайте «Письма» Шолохова, и вы многое узнаете о том времени, в которое он жил и работал и которое насыщало его книги трагическими конфликтами, неиссякаемым юмором, бесстрашной иронией, прекрасными подвигами, радостями, противоречиями, узнаете о его чувствах и мыслях, творческих победах и огорчениях, узнаете о том, что Шолохов не только гениальный писатель, но и отважный правдоискатель, правдолюбец, мужественный и стойкий борец за справедливость, постоянный «доброделатель», но добро его входило в жизнь человека без эффектных поз, без шума и крика, скромно и незаметно, без афишированного фонда собственного имени. Так издавно сложилась русская традиция «доброделания», гуманная, милосердная.

К сожалению, в этот сборник не вошли некоторые письма, недавно обнаруженные и кое-что дополняющие о творческой истории «Тихого Дона» и об их авторе:

17/VI-26 г.

ст. Букановская.

Дорогой тов. Посвянский!

Спасибо за уведомление. Спешу с ответом. Я рад, что рассказы мои идут у вас, но теперь остается договориться о двух вещах: первое, нужно ли предисловие, и если — да, то чье? Второе, если ты ничего не будешь иметь против, то я на днях, или вернее с получением от тебя ответа, перешлю вам еще одну вещь размером в 2 п. листа, говорю я об этом потому, что мне хотелось бы пополнить сборник и сделать его более «внушительным». Если вас не смущает общий размер книги (включая эту новую вещь — в 9 п. л) то договорясь с кем следует срочно сообщи мне. Буду очень благодарен.

Условия оплаты, т. е. 100 р. за 1 п. лист, я считаю приемлемыми для себя.

Жду ответ. Адрес прежний.

С дружеским прив. М. Шолохов.

2. ст. Вешенская

3 февраля 1927 г.

Дорогой дружище!

Прежде чем говорить о неоконченном еще романе, выслушай следующее: 21-го января с/г мне за «Лазоревую степь» послали в окончательный расчет 450 р. Перевод, кто-то очень внимательный к служебным делам, адресовал на имя несуществующего Александра Михайловича Шолохова, в то время, как меня зовут Михаилом Александровичем, и… денег мне с почты не выдают по сие время.

26-го января, в день получения перевода, я послал по адресу — Москва, издательство «Новая Москва» — телеграмму приблизительно содерж.: «Мною получен перевод почте адресованный Александру Мих. Нужно Мих. Александр. Переадресуйте телеграфно».

Ждал 27-го, ждал 28-го, словом нет ничего и по нынешнее число.

Прошу тебя, скажи кому следует, что такое отношение не мыслимо. Пусть поскорей исправят ошибку, иначе перевод и деньги возвратят опять в Москву.

Меня обманывали в течении 3 м-цев обещаясь выслать деньги, не только меня, но и тех, кого я просил справиться об этом. (Пример с Новокшоновым, которого еще в конце ноября небезызвестный Циплаков убедил в том, что деньги мне посланы.) И теперь, этакое издевательство. Палец о палец не стукнут для того, чтобы поторопиться исправить свою ошибку и вывести меня из дурацкого положения, когда деньги вторую неделю валяются на почте, а я бегаю в поисках рубля.

Согласитесь, т. Посвянский, что подобное отношение со стороны некоторых правителей изд-ства если и не исключает окончательно возможности содружественной совместной работы, то и не способствует этому, это — мягко выражаясь.

Я с величайшим уважением отношусь к тебе потому, что ты чутко относишься не только к автору, но и к книге. Если б все были у вас там такие.

Ты спрашиваешь о романе, думаю что создашь безошибочное представление о ходе моей работы, если учтешь то, что в течении 3 м-цев изворачивался я, как уж под вилами в поисках займов и прочих бюджетно-паскудных делах. Сейчас у меня в окончат, обработке три первых части (не думай, что это — «плод» 3-х месячной работы…) как окончу и перепечатаю — вышлю тебе. Ты будешь исподволь знакомиться с вещью, а об условиях поговорим после. Хочу поставить тебя в известность, что окончу не раньше осени, это — раз; что размер велик 40–45 п. л., это — два.

Друг, прежде всего, поторопи кого надо, чтобы уладили с переводом. Надеюсь. Пиши. Поскорее пиши!

Сообщи не возражаешь ли против присылки тебе романа кусками, и вообще не возражаешь ли?

Потом, как ты мыслишь насчет этой вещи. Рад буду видеть подробное письмо от тебя. Кто по слитию изд-ств остался из прежних? Из прежних?

С приветом М. Шолохов.

Письма печатаются по ксерокопии автографов, любезно предоставленным хранителями Натальей Павловной Посвянской и Александром Сергеевичем Лонгиновым, частично опубликовавшим письма в «Народной газете» 5 июня 1993 года. «Эти письма — не только давние свидетели дружбы двух очень разных по характеру молодых людей, — писал Александр Лонгинов, — но, и это главное — дают некоторое представление о ходе работы над великим романом». Точно сказано, добавлю лишь, что затем дороги Михаила Александровича и Павла Борисовича разошлись: Павел Борисович стал доктором медицинских наук, директором одного из медицинских институтов, но часто вспоминал молодые годы, когда он работал редактором издательства «Новая Москва» и близко сошелся с Михаилом Шолоховым. Это еще одна грань портрета М.А. Шолохова.

Не лишним будет и цитата из очерка о П.Б. Посвянском (1904–1976): «…профессор Посвянский Павел Борисович был человеком удивительной судьбы и таланта. Психиатр с мировым именем, первый ученый, сексопатолог России, владеющий несколькими языками, великолепный знаток русской поэзии и прозы, замечательный декламатор произведений Пушкина, Тютчева, Фета, Есенина, Бернса, Маяковского… Библиотека Посвянского — уникальное явление…» (Лонгинов А. Как пришел Павлуша // Народная газета. 1993. 29 мая).

В эти годы катастрофических перемен в нашей жизни внимательнее всматриваешься в то, что было в советское время, отчетливее видишь положительное, сожалеешь об ошибках, которые вполне можно было избежать, если бы во главе государства были бы люди честные, умные, а главное — бескорыстные. Но увы… Не буду повторяться, об этом уже много написано.

Внимательнее всматриваешься и в то, что говорил в своих статьях, выступлениях, интервью М.А. Шолохов… И столько пророческих предвидений высказал он… Приведу лишь один пример из его интервью редактору чехословацкой газеты «Руде право» во время пребывания в Праге в апреле 1958 года. Только что Шолохов опубликовал обращение ко всем писателям Запада и Востока с призывом организовать конференцию и найти общий язык в борьбе со многими противоречиями, все еще раздиравшими мир в убийственной «холодной войне».

Отвечая на вопрос: «Чем, по вашему мнению, должна заниматься конференция писателей?» — Шолохов сказал, что конференция должна заниматься «вопросами борьбы за честную, непродажную литературу»: «Я имею в виду, например, борьбу с порнографической литературой, со всякими «комиксами», которые портят молодежь и прививают ей нелепые вредные взгляды. В то же время должны быть осуждены люди, которые, профессионально владея пером, пишут сценарии гангстерских, человеконенавистнических фильмов, получивших такое широкое распространение во многих странах. Борьба против шовинизма, расизма, милитаризма — эти серьезные вопросы тоже должны занимать нас. Ведь творчество — это прежде всего дело морали, нравственности, гуманизма! Необходимо сломать эту отравленную черную стрелу и обезоружить стрелка…

Я знаком с одним очень одаренным и по-настоящему талантливым европейским писателем: его произведения не находили справедливой оценки на родине. Критика его замалчивала, издатели не печатали. Жил он в нужде. Но вот он написал порнографический роман и сразу стал богатым. Я думаю, что эта достойная сожаления история не дело одного писателя, которого я имею в виду. Человечество потеряло одаренного художника. Из литературы ушел человек и стал талантливым профессиональным отравителем. Я считаю, что таких вещей допускать нельзя. Среди писателей должны найтись люди, которые протянули бы ему дружескую руку помощи…» (см.: Шолохов М. Соч. Т. 8. М., 1986. С' 253–254).

Напомню, что именно с этих морально-эстетических позиций Шолохов осудил и сочинения А. Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом». А сколько талантливых писателей в погоне за сегодняшним успехом пишут порнографические романы, «комиксы», «сценарии гангстерских, человеконенавистнических фильмов». А потом получают престижные премии за эту продажную литературу.

И все эти годы, после смерти М.А. Шолохова, я ждал и надеялся, что талантливые его последователи вырастут, распрямятся, понаблюдают за этой вакханалией, которая происходила и происходит в наше время во всех областях и сферах нашей общественно-политической жизни, и выскажут свое смелое, емкое, мужественное слово, создадут великие образы, достойные великих традиций русской литературы, но, увы, и самые одаренные русские писатели, от которых много ждали, ограничивают свои писательские опыты мелкотемьем, ищут своих персонажей на обочине нашей действительности, а некоторые с поклоном принимают премию из рук Солженицына, навсегда запятнавшего свое имя среднего публициста, одаренного, пострадавшего оттого, что возвел напраслину на великого Художника XX века и до сих пор не раскаялся, как к этому не раз призывали самые совестливые писатели нашего времени.

«Искусство обладает могучей силой воздействия на ум и сердце человека, — говорил Шолохов. — Думаю, что художником имеет право называться тот, кто направляет эту силу на созидание прекрасного в душах людей, на благо человечества».

2

Фальсификаторы русской истории пытаются очернить великие события прошлого — Октябрьскую революцию, индустриализацию, коллективизацию, Великую Отечественную войну и другие.

Почти все средства массовой информации отметили 50-летие со дня смерти И.В. Сталина. И как обычно в последние годы, наше общество разделилось в оценке этой исторической личности. Одни, глубоко анализируя объективные данные пройденного Россией под руководством Сталина исторического тридцатилетия, находят возможность отметить как положительные, так и отрицательные стороны в деятельности Сталина, другие, не опираясь на сколько-нибудь серьезный анализ событий, обстановки, в том числе и международной, дудят в одну дуду — «чудовище», «монстр», «палач», «тиран» и пр. и пр.

И в этом случае мы на помощь себе можем обратиться к творческому наследию М.А. Шолохова. Я уж не говорю о романе «Они сражались за родину», который многие хорошо помнят и знают, что говорил Александр Стрельцов, только что вышедший из тюрьмы, безвинно туда попавший. Здесь устами своего героя говорит сам Шолохов: «На Сталина обижаюсь. Как он мог такое допустить?! Но я вступал в партию тогда, когда он был как бы в тени великой фигуры Ленина. Теперь он — признанный вождь. Он создал индустрию в стране, он провел коллективизацию. Он, безусловно, крупнейшая после Ленина личность в нашей партии, и он же нанес этой партии тяжкий урон. <…> Во всяком случае, мне кажется, что он надолго останется неразгаданным не только для меня…»

Запомним: он создал индустрию в стране, провел коллективизацию. А в итоге прошедшего двадцатилетия, в итоге этих исторических событий было создано новое поколение людей…

Поколение людей, которым просто восхищается Александр Стрельцов: «И какой же народище мы вырастили за двадцать лет! Сгусток человеческой красоты! Сами росли и младших растили. Преданные партии до последнего дыхания, образованные, умелые командиры, готовые по первому зову на защиту от любого врага, в быту скромные, простые ребята, не сребролюбцы, не стяжатели, не карьеристы. У любой командирской семьи все имущество состояло из двух чемоданов. И жены подбирались, как правило, под стать мужьям. Ковров и гобеленов не наживали, в одежде — простота, им и «краснодеревщики не слали мебель на дом». Не в этом у всех нас была цель в жизни! А гражданские коммунисты, а комсомольцы? Такой непробиваемый стальной щит Родины выковали, что подумаешь, бывало, — и никакой черт тебе не страшен. Любому врагу и вязы свернем и хребет сломаем!»

И тут как снег на голову свалился тридцать седьмой год.

Здесь мне хочется обратить ваше внимание именно на эти мысли, высказанные Стрельцовым, с которым полностью согласен Шолохов. В ходе индустриализации и коллективизации возникло целое поколение, которое сознательно шло на ограничение своих потребностей во имя достижения высоких целей для всей страны, для всего народа.

И морально разложившиеся люди, особенно коммунисты высших должностей, чаще всего подвергались аресту и уничтожению вообще.

Простота и ограничение во всем — норма того времени, норма нового общества, норма социалистического мироустройства.

Подумайте над этим и не слушайте тех, кто болтает о пустых магазинах при советской власти, а огромные очереди первых лет позорного десятилетия с 1991-го по 2000 год созданы искусственно пришедшими к власти демократами во главе с Ельциным…

В мире все чаще говорят о катастрофическом кризисе общества потребления как образа жизни, где удовлетворение материальных потребностей превалирует над духовными, становится целью жизни, самоцелью. Это общество потребления, которое еще называют «золотым миллиардом», не имеет перспективы, не потому, что это плохо — все иметь, всем, что изобрели, пользоваться, а потому, что возможности природы, откуда черпают все блага, ограничены, и возникает острое противоречие между природой и человеком, между желанием и возможностями, между потреблением и ограниченностью природных ресурсов. И коммунисты, социалисты, особенно при Сталине, предвидели будущий глобальный и неизбежный конфликт между человеком и природой и шли на сознательное ограничение в потребностях.

Посмотрите, как одевался и как жил Ленин. Как одевался и как жил Сталин. Как одевался и как жил Шолохов, сходите в дом, где Шолохов жил в 30-х годах, в дом-усадьбу. Скромная обстановка, только самое необходимое, а ведь его книги приносили огромный доход государству, а ему самому за каждое переиздание все меньше и меньше — таков был закон по авторскому праву.

И это не прихоть или желание одного человека — это было и остается сутью коммунистической идеи.

Шолохов не раз говорил об этом, не раз писал. В разговоре с одним из корреспондентов Шолохов, говоря о больших задачах, стоящих в начале 70-х годов прошлого века, и призывая сохранять верность тем идеалам, ради которых народ шел в революцию и победил в Великой Отечественной, так сформулировал главную задачу:

— Думаю, что прежде всего нужно помнить о чистоте коммунистических идеалов. Нужно помнить о бескорыстном и верном служении идее. Коммунизм — это последовательное бескорыстие не на словах, а на деле (Земле нужны молодые руки. С. 169).

В этой короткой фразе дважды Шолохов говорит о бескорыстии как непременном качестве как рядового, так и начальствующего коммуниста.

И рухнула коммунистическая идея, а вместе с ней и великое государство, только потому, что пришли люди гнилые, слабые, во главе государства стали приспособленцы, разрушители, а главное — люди, увидевшие во власти возможность урвать себе кусок пожирнее и послаще. Один только пример, хотя их можно привести сотни и тысячи. Андрей Караулов в своей передаче «Момент истины» сообщил, что Горбачев от корейского президента получил сто тысяч долларов, жена Горбачева тоже сто тысяч, а кроме того, получала в каждую поездку подарки, стоимость которых в десятки раз превышала эти жалкие сто тысяч долларов. А после Горбачева к власти пришел самодовольный властолюбец, пьяница, который в бане, по словам очевидцев, на пьяной коленке подписывал указы, в которых раздавалось госимущество ближним к семье.

Шолохов был верен коммунистическим идеалам и был примером бескорыстного служения социалистическому государству.

И по-прежнему набатом звучат слова коммуниста Семена Давыдова в ответ на вражеский голос, помните:

–…Я еще доживу до той поры, пока таких, как ты, всех угробим. Но если понадобится, я за партию… я за свою партию, за дело рабочих всю кровь отдам!

Сейчас чаще всего исследователи того или иного произведения Шолохова предупреждают о новом его прочтении по сравнению со своими предшественниками, но также чаще всего не ссылаются на эти статьи, книги, выступления. И что? При новом прочтении вы можете не обратить внимания на эти слова Давыдова?

Каждое новое поколение читателей видит в классических произведениях нечто свое, близкое или неприемлемое… Исследователи должны выражать мнение свое и своего поколения, но непременно необходимо вспоминать тех, кто уже дал свое прочтение художественного произведения и по-своему оценил его.

Главная и основная задача шолоховедения — вчера, сегодня, завтра — заключается в том, чтобы дать объективный, многогранный, всесторонний анализ произведения, раскрыть творческий замысел художника, используя все возможные средства — письма, дневники, воспоминания и другие документы, — для того, чтобы полнее и всестороннее понять и раскрыть созданные характеры, ситуации, конфликты и столкновения в ходе диалектического общественного развития во времени и в обстоятельствах.

Поэтому и так называемое новое прочтение подчиняется все тем же законам научного познания произведения…

И еще раз повторю, заканчивая размышления по поводу гибели социализма.

Социалистическая идея и основанное на этом государственное строительство и моральный кодекс участников этого строительства — все это базировалось на разумном расходовании природных ресурсов, на разумном ограничении собственных потребностей, научно обоснованном и практикой проверенном.

Либо мы должны научно обосновать разумные пределы ограничения в потреблении земных благ, либо человечество встанет на грани самоуничтожения.

То, что делают сейчас с нашей страной молодые хищники, — преступление, и мы должны помешать продолжению этих творимых преступными руками безобразий, наглых и безответственных.

Отказ от социалистических идей и строительство новой модели общества на устаревших капиталистических принципах в самое ближайшее время может пагубно отразиться на судьбе России как государства, на судьбе русских как нации, великого народа.

Шолохов даже в самом дурном сне не мог представить себе то, что сейчас у нас происходит во всех областях и сферах нашей жизни.

Однажды в канун юбилейного семидесятилетия, в апреле 1975 года, в Вешенской, сотрудники телевидения спросили М.А. Шолохова, что он чувствует накануне юбилея.

–…Вы когда-нибудь видели старика крестьянина? Вот сидит этакий старик на завалинке или на скамейке около дома, некогда сильные руки безвольно опущены на колени, спина согбенная, взгляд потухший — вот вам живописный портрет юбиляра. Не обязательно крестьянин. И рабочий, и интеллигент — все одинаковы в этом возрасте, когда семьдесят. Старость ведь не щадит, как и смерть, ни полководцев, ни рядовых. Что ж, невеселая дата в общем-то. Вот с таким настроением я и иду к, казалось бы, такому замечательному событию.

А на вопрос: «Что сформировало вас как художника и как человека?» — Шолохов тоже ответил довольно просто:

— Ну, какие этапы? Младость, эпоха гражданской войны и последующие годы, когда хотелось писать и думалось, что без меня никто об этом не расскажет. Было такое наивное представление о писательском ремесле. Это больше всего и помнится. Затем пора зрелости. Это «Поднятая целина». Вот теперь — «Они сражались за Родину».

Самым дорогим для него был «Тихий Дон», конечно:

— И вот почему: я был молод, работалось с яростью, впечатления свежи были. И лучшие годы взросления были отданы ему. Ну, кроме этого все-таки работал над «Тихим Доном» с двадцать пятого по сороковой — пятнадцать лучших лет. Видимо, поэтому все это ближе и дороже…

Не могу не рассказать о курьезном таком эпизоде. Одного из героев, малозначащее лицо по кличке Валет, я похоронил и даже часовенку ему поставил с трогательной надписью: «В годину смуты и разврата не осудите, братья, брата». Это друг Кошевого, Валет. И вдруг уже после войны появляется этот Валет, живой, здоровый, постаревший. Оказывается, я плохо проверил. Его не зарубили, не убили по дороге, а арестовали только. И он остался живой. Так бывает… Балатьев С., Эстрин И. Апрель. 1975 год. Лит. Россия. 23 мая.

В ответ на вопрос сотрудников телевидения, как он стал писателем, Шолохов сказал:

— Надо иметь в виду, что формировался я и отроческие годы мои прошли в разгар гражданской войны. Тема была на глазах, тема для рассказов, очерков. Трагедийная эпоха была. Требовалось писать, больно много было интересного, что властно требовало отражения. Так создавались «Донские рассказы». Что касается «Тихого Дона», то это иное дело. Можно сказать, он рос из «Донских рассказов»… Отроческий взгляд — самый пытливый взгляд у человека. Все видит, все приметит, узнает, везде побывает. Мне легко было, когда касалось фактического материала. Трудности пришли потом, когда надо было писать и знать историю гражданской войны. Тут уже потребовалось сидение в архивах, изучение мемуарной литературы.

Причем не только нашей, но и эмигрантской, в частности очерков «Русской смуты» Деникина. Затем знакомство с казаками, участвовавшими в этой войне. Сама профессия моя до писателя — учитель, статистик, продовольственный работник — знакомила меня с огромным количеством людей. Разговоры, воспоминания участников — так слагался костяк. А бытовая сторона, она ведь тоже наблюдалась, потому что жил я в разных хуторах. Мне даже ничего не стоило, скажем, второстепенных героев назвать своими именами.

…Мне кажется, что писателям тех лет было значительно легче, чем нынешним писателям, потому что тогда все это ломилось в глаза, трагедийное, героическое. Сейчас писателю труднее найти героев — в буднях. Тогда подъем, война — все это был сгусток такой. Ну, каждому свое, каждой эпохе свой писатель. У каждого писателя есть трудности. И дело в том, как писать и как преодолеть эти трудности. Это дело опыта, таланта и умения… (Лит. Россия. 1975. 23 мая.)

Что же произошло и что происходит в России за эти десятилетия XX века, что происходит сейчас? То революция, то контрреволюция, то Хрущев со своими экспериментами, то Горбачев и Ельцин… Когда же Россия найдет свой единственный и неповторимый путь, предначертанный ей исторической судьбой? И когда эта «катавасия» началась и кто ее задумал? Расшатать, измельчить, просто задушить в своих железных объятиях…

Русская интеллигенция давно и мучительно ищет ответы на эти трагические вопросы… Не раз возникали острые дебаты в нашей текущей прессе по этим коренным вопросам нашего бытия…

Чаще всего обычно вспоминают Аллена Даллеса, весной 1945 года пообещавшего, что США всеми средствами будут стремиться уничтожить Россию как великую державу… «Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокоренного на земле народа»… «Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого…» Слова Даллеса многократно цитировались, широко известны, некоторые критики подвергали их сомнению, считали их чуть ли не подлогом, но усилия их приспешников в России успешно осуществляются… Но Даллес и его последователи в России — лишь исполнители.

В романе Леонида Леонова «Скутаревский» есть любопытный эпизод. Скутаревский — это крупный ученый старой формации, директор института 20-х годов, который не приемлет новые методы руководства. А эти методы проникают повсюду: «с лихим доносным удальством миражили в газетах у высокого начальства»; «Уж они пролетарскую физику выдумали и под этим соусом Ньютона прорабатывают. Галилея на прошлой неделе так разносили, что и на суде ватиканском так его, поди, не чистили!», — формулирует свои наблюдения один из персонажей романа, кстати, не из самых положительных.

И вот в это время в институт назначают Николая Черимова, бывшего партизана, комиссара, заместителем Скутаревского. И вскоре ему представилась возможность выступить перед коллективом и определить новые задачи, стоящие перед учеными. «Черимов имел достаточно времени и материала для изучения среды, которую ему поручено было перепахивать» (разрядка моя. — В. П.).

Перед Черимовым выступил один из старых ученых, стремившихся честно приспособиться к законам времени, но его представление о строящемся новом мире было наивным, он «прихрамывал на каждом политическом слове, слишком непривычном для области, в которой он работал». «Горькое и целительное лекарство, которое применила в отношении себя Россия, все еще отвергается политической медициной Европы» — эту фразу Леонов вкладывает в уста ученого Ханшина, так наивно пытающегося приспособиться к новой обстановке.

Все ждали выступления Черимова, с приходом которого в институт связывали начало его разгрома и дисквалификации, начало падения Скутаревского. Но ничего подобного не произошло. Он завоевал доверие собравшихся, его выступление могло бы оказаться триумфальным, и собрание подходило к концу, когда произошел эпизод, который один мог рассеять весь черимовский успех. Среди поданных записок оказалась одна, без подписи, и Черимов, торопившийся закончить, с разбегу прочел ее вслух. Анонимный автор просил напомнить ему, где именно у Бебеля сказано, что для построения социализма прежде всего нужно найти страну, которой не жалко. Было так, точно выстрелили вдруг в Черимова из аллегорического букета, который подносили внезапные почитатели его большевистских талантов. С осунувшимся от неожиданности лицом… Черимов предложил анониму назвать себя» (разрядка моя. — В. П.). Но конечно, никто не сознался. Скутаревский, злой и сконфуженный, что этот эпизод «позорит всех нас», а Черимов, также осудив анонима за безграмотность, сказал, что «фраза эта… приведена у покойного ныне врага нашего Бисмарка». Скутаревский предложил найти по почерку автора этой записочки, но Черимов, сохранив на всякий случай записку, подытожил этот эпизод: «Просто злоба обывателей никогда не соответствует их грамотности».

Разве это так уж важно, кто сказал, что строить социализм нужно в той стране, какой не жалко? Главное в том, что эта мысль возникла много лет тому назад и зажгла сердца сотен и тысяч марксистов.

3

Прежде чем Россия применила в отношении себя «горькое и целительное лекарство», прошло много времени. Этот эксперимент тщательно готовился сначала теоретически, а потом практически.

К. Маркс и Ф. Энгельс тщательно изучали положение России в современном им мире, изучали историю, экономику, национальный характер. Маркс изучал русский язык, встречался с русскими революционерами, в библиотеке Маркса, как свидетельствуют биографы и историки, было 526 книг и брошюр, периодических изданий; Маркс и Энгельс написали своим русским корреспондентам 146 писем и 314 получили. Известны и слова Ф. Энгельса: «Я не знаю никого, кто бы так хорошо, как он, знал Россию, ее внутреннее и внешнее положение». Россия, по мнению основоположников марксизма, относится к тем странам, за которыми надо было «наиболее внимательно следить».

В разное время Маркс и Энгельс с восхищением говорили о русском языке как об одном «из самых сильных и богатых из живых языков», выделяли Добролюбова и Чернышевского, историческую и критическую школу в русской литературе, «которая стоит бесконечно выше всего того, что создано в этом отношении в Германии и во Франции официальной исторической наукой». И вот вывод, по свидетельству одного из биографов Маркса: «…последние двенадцать лет жизни Маркса Россия фактически явилась основным объектом его интересов, его исследований».

И вот возникает главный вопрос: кто же первым произнес слова ненависти к России, к русским, ко всему славянскому миру, отнеся всех славян, кроме поляков, к реакционным нациям, подлежащим уничтожению. Приведу лишь несколько цитат из статей Маркса и Энгельса, на которые мы так долго не обращали внимания. Читаешь сегодня статьи «Борьба в Венгрии» и «Демократический панславизм» и все переворачивается в душе от ярости, чувствуешь, какой ненавистью пропитаны строки, касающиеся славянских народов, особенно русских и России как государства, которое может объединить все славянские народы в Славянский Союз и своей мощью защитить его.

Революция 1848 года, по мнению Энгельса, разделила народы и нации на революционные и контрреволюционные. Раз нации революционны, то, значит, они сохранили жизнеспособность и должны жить; а нации контрреволюционные должны «в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции». С презрением Энгельс высказывается в отношении «абстрактных качеств славянства и так называемого славянского языка», «о почти кочевом варварстве хорватов» и «болгар», есть, конечно, и цивилизованные славяне, но лишь «благодаря немцам», а потому ни о каком единстве славянства не может быть и речи: «…из-за некультурности большинства этих народов эти диалекты (славянские языки. — В. П.) превратились в настоящий простонародный говор и, за немногими исключениями, всегда имели над собой в качестве литературного языка какой-нибудь чужой, неславянский язык. Таким образом, панславистское единство — это либо чистая фантазия, либо русский кнут».

Уничижительно говорит Энгельс о южных славянах, которые поднялись на борьбу за восстановление своей национальной независимости. «Они — представители контрреволюции», потому что своими действиями способствовали подавлению немецко-венгерской революции. Но подражание революции «будет лишь временным». «Тогда на один момент славянская контрреволюция нахлынет на австрийскую монархию со всем своим варварством, и камарилья увидит, каковы ее союзники. Но при первом же победоносном восстании французского пролетариата, которое всеми силами старается вызвать Луи-Наполеон, австрийские немцы и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций.

В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это будет прогрессом».

Энгельс сулит жестоко отомстить славянам: «…чехам, хорватам и русским обеспечены ненависть всей Европы и кровавая революционная война всего Запада против них».

Бакунин в то время призывал к справедливости, человечности, свободе, равенству, братству, независимости всех славянских народов…

«Мы не намерены делать этого, — решительно возражает Энгельс на эти призывы Бакунина. — На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии…»

Энгельс не может простить «революционному панславизму» этой приверженности «фантастической славянской национальности». И если это будет так, то марксисты-революционеры будут знать, что делать. «Тогда борьба, беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм — не в интересах Германии, а в интересах революции». «Мы знаем, что нам делать: истребительная война и безудержный террор» — вот такие планы возникли у марксистов в отношении России и всего славянства.

В статье Николая Ульянова «Замолчанный Маркс» убедительно показано, что Маркс и Энгельс, постоянно возвращаясь в своих статьях к России и ее исторической роли в мире, всякий раз — или чаще всего — оценивали ее отрицательно. Приведя множество свидетельств, добавляющих к тому, что уже приводились здесь, Н. Ульянов делает вывод: «Приведенный букет высказываний интересен как психологический документ. Россия должна провалиться в Тартар либо быть раздробленной на множество осколков путем самоопределения ее национальностей. Против нее надо поднять европейскую войну либо, если это не выйдет, отгородить ее от Европы независимым польским государством. Эта политграмота стала важнейшим пунктом марксистского катехизиса, аттестатом на зрелость. Когда в 80 — 90-х годах начали возникать в различных странах марксистские партии по образцу германский социал-демократической партии, они получали помазание в Берлине не раньше, чем давали доказательства своей русофобии. Прошли через это и русские марксисты. Уже народовольцы считали нужным в целях снискания популярности и симпатии на Западе «знакомить Европу со всем пагубным значением русского абсолютизма для самой европейской цивилизации». Лицам, проживающим за границей, предписывалось выступать в этом духе на митингах, общественных собраниях, читать лекции о России и т. п. А потом в программах наших крупнейших партий, эсдеков и эсеров появился пункт о необходимости свержения самодержавия в интересах международной революции…За несколько последних десятилетий корабль марксизма подвергся жестокому обстрелу и зияет пробоинами; самые заветные его скрижали ставятся одна за другой, на полку с сочинениями утопистов. Позорная же шовинистическая страница, о которой идет речь в этой статье, все еще остается неведомой подавляющему числу последователей и противников Маркса…» — так писал русский эмигрант Н. Ульянов.

Леонид Леонов писал роман «Скутаревский» как раз в то время, когда хлынул целый книжный поток воспоминаний старых марксистов-революционеров, которые взахлеб и откровенно рассказывали, как им удалось расшатать Россию и совершить революцию, как они постоянно бывали на Западе в постоянных контактах с марксистами, консультировались с деятелями Интернационала, другими политическими партиями Запада. А потом возвращались и вели свою разрушительную работу в Россию. С. Лион («От пропаганды к террору»), Вл. Дебагорий-Мокриевич («От бунтарства к терроризму»), В. Дмитриева («Так было»), И. Белоконский («Дань времени»), Лев Дейч («За полвека»), Н. Бух («Воспоминания»), Феликс Кон («Сорок лет под знаменем революции»), Л. Меньшиков («Охрана и революция. К истории тайных политических организаций в России») — эти и многие другие авторы дали обширный материал для истинного понимания тех обстоятельств, которые привели к событиям 1905 года, к Февральской революции и Октябрьскому перевороту, а те, в свою очередь, завершились трагической ломкой политической и государственной жизни в России, гражданской войной и мрачным экспериментом построения социализма длиной в десятки лет.

От пропаганды — к террору, от бунтарства — к терроризму, от пропаганды — к насилию — вот идеи марксизма, по-своему воплощенные в жизнь эсерами и большевиками, которые имели страшные последствия. Ведь Бухарин прямо писал: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». Начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью — вот эта формула практически и осуществлялась в 20 — 30-х годах, когда Леонид Леонов работал над романом, пророчески предвидя крах этого эксперимента в стране, которую не жалко.

А результаты теоретически обоснованной русофобии неожиданно для марксистов дали быстрые всходы. В своей книге С. Лион рассказывает, как он еще в конце 70-х годов XIX века, разочаровавшись в результатах бесплодного «хождения в народ», в средствах мирной пропаганды пришел, как и другие революционеры, к выводу: нужны более «практические, реальные пути революционной борьба», нужно «начать борьбу с этим строем с оружием в руках». «Всколыхнуть эти забитые вековым гнетом неподвижные массы от непробудного сна и рабства можно только пропагандой действий, активным террором, который в то же время покажет им, что правительство, охраняющее «существующий строй», вовсе не так уж сильно, и тем самым зажжет революционный дух, таящийся и тлеющий в недрах народных масс…»

С этой целью С. Лион внедрился в рабочие массы, завязал с ними близкие отношения, рассказывая о рабочем движении на Западе, о Лассале, о восстаниях в Европе, о Парижской коммуне. «В самой, конечно, популярной форме я знакомил их с сущностью учения Карла Маркса… В то время учение Карла Маркса только что стало восходить на русском горизонте…»

И сколько таких Лионов внедрилось в рабочие массы… И как жуки-короеды, обгрызая кору, губят все дерево, так и Лионы и ему подобные начали точить изнутри Россию.

И уже 2 октября 1903 года А.С. Суворин, один из самых проницательных людей своего времени, записал в своем дневнике: «Мне кажется, что не только я разваливаюсь, не только «Новое время» разваливается, но разваливается Россия. Витте ее истощил своей дерзостью финансовых реформ и налогами». «Почему зашаталась Россия?» — так назвал свою книгу, выпущенную в 1910 году в Петербурге, известный в то время журналист и общественный деятель Гарт.

Зашаталась, разваливается Россия… Суворин обвиняет в этом Витте. Гарт, думается мне, дает более глубокий анализ тогдашнего положения России, после событий 1905 года. Читаешь его книгу и чувствуешь, как высказанное много десятилетий тому назад почти в точности характеризует то, что происходит сейчас. «Это, конечно, не Россия зашаталась, а ее левые или правые. Если автор левый, то станет доказывать, что Россию расшатало поражение левых, если он правый, то, грозя всеобщей гибелью, потребует, чтобы дали наконец настоящего ходу правым… Я не левый и не правый, даже не серединный, а совершенно в не текущей, партийной политики. Я апеллировал к честному, разумному патриотизму, к правильно понятым общеклассовым экономическим интересам и призывал к единению, дружной мирной работе для блага России и нации…» (разрядка моя. — В. П.)

Вот позиция русского литератора: честный, разумный патриотизм. Только он и может объединить людей, раздираемых различными сиюминутными противоречиями — национальными, политическими, социальными. «А все мы знаем и чувствуем, что ослабла Россия, что заедает ее какой-то внутренний недуг, — читаем далее у Гарта. — Что же это такое с нами? Откуда эта зловещая жуть, это общее убеждение в нашем ослаблении?» Почему, спрашивает он, Россия заключила мирный договор с Японией? Ведь наша страна была и лучше вооружена, и армия была многочисленнее, и солдаты и офицеры показывали примеры беззаветной храбрости и мужества… Начавшаяся внутренняя смута, отвечает, обнажила слабость власти, перед лицом крепко спаянного врага оказалась «рыхлая людская куча», не было сплоченного мощного целого. «Явно ослабело влияние тех исконных идей, которые в данном государстве отдельную личность сознательно и самоотверженно подчинят свой интерес интересу государственному. Те духовные нити, на которых худо ли, хорошо ли, а держалась столько веков русская государственность, еще 100 лет тому назад отразившая самого Наполеона, рухнули в 1905 году безвозвратно, вконец подточенные изменившимися условиями жизни» — к такому выводу приходили самые проницательные мыслители уже накануне Первой мировой войны. Почти сто лет тому назад внимательные наблюдатели заметили, что ослабление государственных связей в обществе мгновенно порождает воровство, почти открытый грабеж нажитых общенародных богатств. Расшатывая скрепы государства, предприимчивые дельцы создали для себя «великолепную оказию для быстрой и обильной наживы». Под влиянием демагогических идей возникла полная анархия между городом и деревней, пробудились стихийные инстинкты, групповые и индивидуальные, до того крепко связанные общей государственной идеей, общими целями защиты и укрепления своего Отечества.

Россия зашаталась потому, что возникшее в 60 — 80-х годах XIX века движение нигилистов, народовольцев, марксистов подрывало не столько политическую самодержавную форму существования России, сколько разрушало ту вековую государственную и национальную мораль, традиционную православную мораль, которая объединяла русских и помогала русскому народу выстоять в самые критические периоды своей истории. Вместо исконных нравственных устоев русскому народу навязывалась марксистская революционная мораль, которая лишь способствовала разрушению человеческого в человеке, утверждая, что для победы пролетарской революции все средства хороши, утверждая таким образом этику «революционной целесообразности», в сущности, этику вседозволенности, оправдывающей любые негодяйства и жестокости, совершаемые под маскарадным прикрытием «гуманности» и «прогресса». И эта псевдогуманная фразеология на первых порах затуманила головы миллионов простых людей, поверивших возвышенной цели — построению социализма в России.

Ради этого марксисты не жалели своих сил, направляя своих единомышленников в России и радуясь всякий раз тогда, когда положение в России хоть как-то осложнялось. «…Маркс и Энгельс, — писал Ленин, — были полны самой радужной веры в русскую революцию и в ее всемирное значение». Великие богоборцы надеялись, что Россия не выдержит трудностей русско-турецкой войны 1877–1878 годов — грянет революция. Они прямо-таки, как малые дети, радовались такой возможности. «…Буча выйдет отменная, — писал Маркс своему Ф. Зорге 27 сентября 1877 года. — И при благосклонности матери-природы мы еще доживем до этого торжества!» И родоначальник «научного коммунизма» делал все для приближения этой «бучи». И весьма благоволил к тем русским революционерам, которые, по словам Ленина, пытались перенести в Россию самую передовую и самую крупную особенность «европейского устройства» — Интернационал» (ПСС. Т. I. С. 287). Русские «перестройщики» в свою очередь благодарили Маркса — за «ту помощь, которую Вы оказали нашему делу Вашей теоретической и практической пропагандой…».

Почти полвека кряду бросали в русскую почву марксистские семена, и наконец они дали ядовитые всходы — это и события 1905-го, 1917 годов, это и полыхнувшая красным и белым террором гражданская война, это и коллективизация, и новая война, и послевоенная разруха, и идеологический деспотизм…

Ни Англия, ни Франция, ни Германия не пострадали от марксизма. Преданные ученики Маркса и Энгельса выбрали для практического воплощения их идей, для эксперимента, Россию, самую ненавистную для них страну, страну, которую, по их убеждению, не было жалко разрушить, и мы воочию видим результаты революционной их деятельности. Мы знаем, с какой варварской последовательностью и беспощадностью Ленин, Троцкий, Бухарин, Свердлов, Каменев, Зиновьев, Калинин, Скрябин и многие их приспешники внедряли марксизма в российскую действительность. Вот почему, вновь и вновь возвращаясь к Октябрьскому перевороту и его последствиям, вглядываясь внимательно и непредвзято в фигуры участников тех событий, изучая их биографии, их книги, современные исследователи все чаще приходят к выводу: именно русофобия, ненависть к России как могучему оплоту, противостоящему р-р-революционным идеям, была одной из причин особого внимания марксистов к этой огромной стране, одной из причин их столь яростных деяний на территории России.

Истребительная война и безудержный террор, провозглашенные Энгельсом больше века тому назад, продолжаются против России, облеченные в иные формы и обличья. Но суть — все та же: потомки «бесов», по Достоевскому, которые хлынули в Россию много лет тому назад, получая от Первого интернационала моральную и материальную поддержку, продолжают тот революционный эксперимент по разрушению России, который впервые был спланирован Марксом и Энгельсом. Конечно, на этом этапе вместо Первого интернационала действуют иные структуры и организации — НАТО, МВФ и т. п., но суть остается: разрушить Россию, сделать ее покорной данницей, не способной противостоять новому миропорядку, который усиленно насаждается в мире США и зависимыми от них государствами.

Еще М. Горький в своих «Несвоевременных мыслях», публиковавшихся в виде цикла статей в газете «Новая жизнь» с апреля 1917-го по июнь 1918 года, когда газета были закрыта, остро полемизировал с лидерами пролетарской революции, провозглашавшими апологию государства и ничтожно малую ценность человеческой личности, призывал свободную прессу «развивать в себе чувство уважения и личности», напоминал, что «счастье свободы не должно быть омрачено преступлениями против личности, иначе — мы убьем свободу своими же руками». Горький резко осуждал «фантазеров из Смольного», которые, по его мнению, относились к России как к «материалу для опыта», предрекал провал этого «жестокого и заранее обреченного на неудачу опыта». 17/30 января 1918 года, уже после разгона Учредительного собрания, Горький писал, как «матрос Железняков, переводя свирепые речи своих вождей на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей».

Леонид Леонов, один из умнейших и образованнейших людей своего времени, постоянно думал об этом эксперименте, который навязали России западные марксисты, видел положительные стороны новой жизни, глубоко и точно проникал в суть отрицательных явлений.

4

С приближением к СТОЛЕТНЕМУ юбилею имя Шолохова вновь и по праву становится в центре литературного движения, издательства издают книги о Шолохове, планируют издание Собрания сочинений, а «Терра-Книжный клуб», опередив всех конкурентов, издал собрание сочинений в 9 томах. Министерство образования, финансируя «Школьную библиотеку», в числе других классических шедевров издало и «Донские рассказы», и «Тихий Дон», и «Поднятую целину», используя результаты научной подготовки текстов, достигнутые русскими учеными в последние годы.

В марте — апреле МГОПУ имени М.А. Шолохова проводит Всероссийскую студенческую конференцию в Вешенской и Уфе, очередную Всероссийскую шолоховскую конференцию в Москве. На конференциях была представлена вся Россия — Казань, Самара, Ростов-на-Дону, Москва, Тамбов, Воронеж, Таганрог, Рязань, Барнаул, Челябинск, Тверь, Ярославль, Липецк, Елец и др. Студенты, доценты, профессора, писатели высказывали немало свежих, интересных наблюдений и мыслей о творчестве Шолохова, его месте в контексте всей русской и мировой литературы

XX века. Литературоведы, лингвисты, методисты совершенно уверены в том, что и в XXI веке Шолохов будет пользоваться такой же популярностью, как и в XX.

Все это радует, вселяет надежду на то, что Россия, несмотря на свое плачевное экономическое положение, искусственно созданное отечественными и зарубежными махинаторами, полностью и по заслугам воздаст честь своему художественному национальному гению. Но много еще нерешенных вопросов и задач, а времени для их решения осталось не так уж много. И чаще всего эти задачи и вопросы возникают из-за несостоятельности чиновников-руководителей академической науки.

Две главные и основные задачи как стояли, так и стоят перед отечественными литературоведами: научное издание произведений М.А. Шолохова и создание его научной биографии.

В Институте мировой литературы имени А.М. Горького десять лет тому назад начали подготовку научного издания «Тихого Дона», в 1995 году Шолоховская группа подготовила и выпустила в свет в Военном издательстве ОСНОВНОЙ ИСТОЧНИК ТЕКСТА (есть такой термин в текстологии) — издание романа 1941 года, зная о том, что именно это издание, как и все довоенные, Шолохов особенно тщательно готовил к публикации.

За годы исследовательской работы научные сотрудники ИМЛИ пришли к выводу, что ни одно издание «Тихого Дона» не может быть признано каноническим. И наша задача заключалась в том, чтобы, исследуя все печатные источники, в полном объеме выявить творческую волю автора, которому за пятнадцать лет работы над романом пришлось преодолевать разного рода препятствия, в особенности негативный напор «вождей» РАППа. Участие Серафимовича, Горького, Сталина помогло Шолохову в 1941 году издать все четыре книги романа в одном томе с наименьшими потерями.

В изданиях романа в 20 — 30-х годах не было самоуправства редакторов, конъюнктурной правки, цензурного вмешательства. Но незаметно и для самого автора в издание романа вкрапливались неточности, которые от издания к изданию накапливались то ли по недосмотру редакторов, то ли по неграмотности корректоров. К сожалению, и в романе издания 1941 года были обнаружены неточности и ошибки, замеченные в ходе текстологического анализа всех публикаций романа, имевших принципиальное значение для выявления авторской воли. Все эти неточности, опечатки и ошибки были устранены на основании текстологического анализа последующих изданий романа, в которых принимал участие и автор.

В статье «Каким должно быть академическое собрание сочинений А.М. Шолохова» Герман Ермолаев, американский ученый русского происхождения, обратил внимание на наше издание «Тихого Дона»: «В 1990-е годы в России вышло два издания «Тихого Дона» с более полным текстом, чем стандартные советские публикации романа, начиная с 1956 года. Первое из новых изданий под общей редакцией В.В. Петелина выпущено московским Воениздатом в 1995 году, а второе под редакцией В.Я. Котовского вышло в 1998 году в ростовском издательстве «Феникс». Текст московского издания полнее ростовского, так как оно представляет собой перепечатку издания 1941 года с восстановлением нескольких исключенных в том же году или ранее мест. В основу ростовского издания положен текст 1956 года с восстановлением ряда отрывков, выкинутых из романов в разные годы <…> Однако ни в московском, ни в ростовском изданиях «Тихого Дона» не восстановлено большинство ранних и самых обширных изъятий». И тут же предлагает восстановить главу из пятой части о Бунчуке и Анне, которую выбросил сам Шолохов без всякого давления с чьей-либо стороны. Не буду конкретизировать полемику с Г. Ермолаевым по поводу издания «Тихого Дона», скажу лишь одно: Шолоховская группа ИМЛИ накопила громадный опыт текстологической работы и собрала материалы для дальнейшей продуктивной исследовательской работы. Но с 1996 года Шолоховская группа прекратила свое существование: просто некоторым сотрудникам не продлили контракт, а меня как руководителя ее заставили заниматься другими вопросами, нужными, возможно, и полезными, но другими.

Почему?

В начале 1995 года в Шолоховской группе решили широко отметить 90-летие М.А. Шолохова, не раз на своих заседаниях обсуждали вопрос, как это сделать. Живые картины самодурства Ельцина и его команды, отдавших приказание стрелять по Белому дому, в котором заседал законно избранный народом парламент, у всех еще были в памяти, как и имена сидевших в Лефортовской тюрьме народных избранников. И мы обратились к ученым, писателям, депутатам, издателям, генералам с просьбой принять участие в празднике, посвященном юбилею великого русского писателя и выдающегося общественного деятеля Михаила Александровича Шолохова.

Руководство ИМЛИ не принимало участия в подготовке юбилея или делало вид, что ничего не знает о предстоящем событии. В то время шолоховская тема не пользовалась вниманием у руководства ИМЛИ. Все делали, как говорится, на свой страх и риск.

Тема конференции: «Шолохов — великий писатель XX века». Приглашены были все, кто хоть что-то мог сказать о Шолохове, и в итоге конференция получилась очень интересной в научном отношении: выступили Гейр Хьетсо, известный ученый из Норвегии, аспирант из Китая, Лев Колодный, Валентин Осипов, Михаил Лобанов, Виктор Чалмаев, ученые из Киева, Минска, из многих городов России, два дня длилась напряженная дискуссия…

Казалось бы, все нормально, честь и хвала ИМЛИ за организацию такой конференции. Но в ИМЛИ были очень раздосадованы и опечалены…

А все потому, как оказалось, что открытие конференции выглядело как откровенная демонстрация оппозиции установившемуся диктаторскому режиму Ельцина и его приспешников. В конференции приняли участие представители казачьих войск, офицеры, депутаты, курсанты. В переполненном конференц-зале стоял тревожный гул от возбужденных голосов, открытие конференции затягивалось: с трудом мне удалось уговорить заместителя директора ИМЛИ открыть конференцию, но его все не было. Генерал Валентин Варенников, недавно отсидевший в Лефортовской тюрьме за протест против государственного переворота, учиненного Ельциным, нетерпеливо поглядывал на часы и на меня как председателя конференции. И я, открыв конференцию и высказав свое отношение к любимому писателю, тут же предоставил слово генералу.

В яркой, образной, талантливой речи Валентин Варенников говорил о Шолохове не только как о талантливом художнике, своими образами поразившем и обогатившем весь мир, но и как о гражданине, патриоте и коммунисте, который непременно осудил бы те бесчинства, те беззакония, которые происходили в то время. Затем не менее ярко выступили председатели Краснодарского и Ростовского законодательных собраний, потом очень популярный в то время генерал Стерлигов… Словом, отбрасывая подробности, скажу лишь, что в первый же час нашей конференции прозвучал гимн Шолохову как художнику, гражданину, патриоту. Через полчаса после начала конференции в зале появился замдиректора ИМЛИ и тихо сел в президиуме. Доклады и сообщения по конкретным темам творчества Шолохова были выдержаны в традиционном академическом духе.

На следующий день после конференции один из сотрудников нашего отдела, либерал-демократ по своему духу, подал заявление об уходе из ИМЛИ в знак протеста против того, что, дескать, происходит в ИМЛИ. Но руководство сделало вид, что ничего особого не произошло.

Осенью мы издали «Тихий Дон» в Воениздате и сборник «Шолохов на изломе времени», а в январе 1996 года Шолоховская группа прекратила свое существование. Так «аукнулась» Конференция.

Не раз я писал директору ИМЛИ, что он совершил административную ошибку, распуская Шолоховскую группу и изымая шолоховскую тему из планов ИМЛИ, но он был неумолим, предложив, правда, обратиться в РГНФ с просьбой о гранте на эту тему. Почему в ИМЛИ нельзя, а по гранту РГНФ можно? — этот вопрос по-прежнему остается без ответа…

Круто изменилось отношение к Шолохову в ИМЛИ после того, как удалось выкупить у родственников В.М. Кудашева черновики и беловики рукописи первых двух томов «Тихого Дона», которые Шолохов оставил у друга еще в 1929 году, когда отпала в них надобность: роман опубликован в журнале «Октябрь», в «Московском рабочем» выходит одно издание за другим, а комиссия, просмотрев рукописи и опубликованный роман, полностью убедилась в авторстве Шолохова и известила об этом советскую общественность.

Была создана новая Шолоховская группа во главе с Феликсом Кузнецовым, директором ИМЛИ, о первых результатах ее работы можно судить по его публикациям.

Недавно в «Литературной газете» была опубликована статья Феликса Кузнецова «Творческая история «Тихого Дона». К спорам об авторстве романа». Возможно, статья не обратила бы на себя внимания, настолько мало в ней свежего материала и собственных наблюдений; но в основе этой статьи «положен доклад на научной сессии отделения историко-филологических наук РАН 17.12.2002 г.». К тому же представил этот доклад член-корреспондент РАН и директор ИМЛИ имени А.М. Горького. А это уже обязывает отнестись к публикации серьезно.

Статья-доклад начинается вызывающе: «Тихий Дон» — великая книга русской литературы XX столетия, наиболее полно и зримо выразившая величие и трагедию исторического пути нашего народа в минувшем веке. Между тем творческая история романа «Тихий Дон» в филологической науке раскрыта крайне поверхностно, что дает основания для различного рода спекуляций вокруг авторства романа…» (Литературная газета. 2003. 29 января — 4 февраля. Разрядка моя. — В. П.).

Здесь высказано сразу две неправды… издавна творческая история «Тихого Дона» интересовала критиков, литературоведов, историков — всех, кто занимался творчеством Шолохова; она тщательно изучена, опубликованы статьи, монографии. Давным-давно были известны слова Шолохова о том, что одним из прототипов Григория Мелехова был Харлампий Ермаков. «Жил на Дону один казак», — признался Шолохов журналисту (Известия. 1937. 31 декабря). Но у реального лица он взял лишь «служивскую биографию», некоторые эпизоды его жизни, рассказанные им самим. И письмо Шолохова Ермакову, извлеченное К. Приймой из Ростовского архива, давно известно. Еще пятьдесят лет тому назад Шолохов расспрашивал о Ермакове и Мелехове, а потом сам тщательно изучал характер Харлампия Ермакова, расспрашивал старожилов, краеведов, дочь Ермакова и результаты своих расследований опубликовал в статьях и книгах. Здесь коротко лишь скажу: Харлампий Ермаков и Григорий Мелехов — образы абсолютно разной глубины и психологической наполненности.

И об этом десятки лет тому назад высказал свои глубокие суждения краевед Лосев, подводя итоги разговора с Приймой:

« — Как видишь, кое-что из биографии Ермакова совпадает с контурами судьбы Григория Мелехова… Но не очень многое! К примеру, той личной драмы, что была у Григория в «Тихом Доне», у Харлампия не было, не знал он ее, не ведал. Не было у Харлампия распрей ни с родным отцом, ни с приемным. Не бросал он родной дом, не уходил батрачить к пану. Не было у Харлампия ни Натальи, ни Аксиньи, хотя душенька — сестра милосердия — имелась. Не было и того, что великий художник вдохнул в душу Григория — страсти, неистовости, личного обаяния, мучительного поиска правды <…>

— Скажите, а не было ли такого случая в жизни Ермакова, чтобы он в Вешках выпустил из тюрьмы около ста арестованных красных? Шолохов в третьей книге романа рассказывает нам такое событие в жизни Григория Мелехова…

— С Ермаковым такого случая не было и быть не могло, — сказал Лосев. — Он скорее всего расстрелял бы их!»

Рядом с Григорием Мелеховым действует и реальный Харлампий Ермаков — «бесшабашный рубака, любящий выпить, не особенно задумывающийся над жизнью». Таким запомнили Харлампия Ермакова знавшие его, таким он и предстал на страницах книга (Прайма К. С веком наравне. Ростов-на-Дону, 1981. С. 60–69).

Таким предстает Харлампий Ермаков и на страницах «Тихого Дона». Шолохов глазами Григория Мелехова восхищается отвагой и мужеством бесстрашного казачьего командира, «базковского хорунжего Ермакова Харлампия», подчеркивает, что Харлампий Ермаков — «тоже рубака не из последних»: «Ермаков как-то особенно ловко, почти не касаясь луки и гривы, вскинул в седло свое худощавое железное тело»; «Григорий провожал глазами бесстрашно скакавшего под выстрелами Ермакова, с тревогой думая: «И чего его черт понес напрямки? Скосят пулеметом! Спустился бы в лощину!» И облегченно вздохнул, когда увидел, что Ермаков догадался «нырнуть в лощину».

И одновременно с этим Шолохов показывает Ермакова человеком простоватым по своему характеру и образу жизни, он человек своей казачьей среды, мало задумывается о последствиях своих поступков. Так, например, Ермаков выдавил «локтем оконный глазок, с силой распахнул окно», как только услышал просьбу Григория Мелехова открыть «хучь одно окошко, что вы запечатались». « — Вот это по-хозяйски! На что же ты стекло выдавил? — с неудовольствием сказал Копылов…» Или вот эпизод: « — Гулять хочу! — рычал Ермаков и все норовил попробовать шашкой крепость оконных рам.

Григорий, любивший Ермакова за исключительную храбрость и казачью лихость, удерживал его, постукивая по столу медной кружкой:

— Харлампий, не дури!»

И тот же Григорий Мелехов гневно осуждает Ермакова за то, что он разрешил казакам раздеть пленных красноармейцев.

« — Твоя работа? — Григорий плетью указал на красноармейцев. Ермаков сделал вид, будто впервые увидел пленных, и разыграл неописуемое удивление:

— Вот сукины сыны! Ах, проклятые! Раздели! Да когда же это они успели?.. Скажи на милость! Только что отъехал, строго-настрого приказал не трогать, и вот тебе, растелешили бедных дочиста!..»

Эпизод заканчивается миром: «Григорий невольно улыбнулся, — перегнувшись на седле, схватил Ермакова за ремень портупеи. Он любил этого лихого, отчаянно храброго командира».

По-своему моральному кодексу Харлампий Ермаков не выделяется из казачьей массы, а отчаянно храбрых среди казаков было много.

Характерен в этом отношении разговор Приймы с ординарцем Ермакова Яковом Федоровичем Пятаковым, рассказавшим о том, как сотня Ермакова прискакала в хутор Пономарев, где учинили суд и расправу над Подтелковым и его отрядом:

« — Когда мы верхи мчались в Пономарев, мой командир Ермаков и подумать не мог, что там будет такое смертоубийство… Он более всего опасался, что в хуторе по случаю пасхи и в знак примирения подтелковцы и спиридоновцы-беляки разопьют весь самогон и нам ничего не останется…» (там же. Разрядка моя. — В. П.).

«Как видишь, дистанция между Григорием Мелеховым и Харлампием Ермаковым колоссальна» — таков вывод краеведа Лосева. И анализ эпизодов «Тихого Дона», в которых действует Харлампий Ермаков, только подтверждает эту неумолимую характеристику одного из прототипов Григория Мелехова.

Десятки, сотни полновесных страниц о творческой истории «Тихого Дона» есть в книгах В.В. Гуры «Как создавался «Тихий Дон». Творческая история романа М.А. Шолохова» (изданная в «Советском писателе» в 1980-м и 1989 годах), С.Н. Семанова «Тихий Дон» — литература и история» (Современник, 1982), Г.Я. Сивоволова «Тихий Дон»: рассказы о прототипах» (Ростов-на-Дону, 1991) и «Михаил Шолохов. Страницы биографии» (Ростов-на-Дону, 1995), Ф.Г. Бирюкова «Художественные открытия Михаила Шолохова» (Современник, 1976), наконец, в книгах последних лет Льва Колодного, Валентина Осипова, Николая Федя, Владимира Васильева, в десятках статей и других материалов в сборниках «Шолоховские чтения», выходивших в свет в Москве и Ростове-на-Дону, и др.

Что же нового по сравнению со своими предшественниками предлагает нам автор научного доклада и статьи на тему «Творческая история «Тихого Дона»?

Феликс Кузнецов пытается доказать, что обстоятельства Вешенского восстания «и его главные действующие лица не выдуманы автором», что «Тихий Дон» являет собой, по сути дела, документальную историческую хронику». Более того, получив «дело» Ермакова из Ростовского ФСБ, Феликс Кузнецов утверждает, что Харлампий Ермаков был не только главным прототипом Мелехова, «но и своего рода его «соавтором». Именно Харлампий Ермаков был главным источником информации о Вешенском восстании — и не только о нем — для автора «Тихого Дона». И уж совсем поразительный вывод делает критик после изучения «дела» Ермакова: «X арлампий Ермаков обладал уникальной памятью, был прекрасным рассказчиком, крупным, масштабным человеко м» (разрядка моя. — В. П.).

«Становится понятным, почему в рукописи, в первой редакции «Тихого Дона», относящейся к осени 1925 года, главный герой романа поначалу не Григорий Мелехов, а Абрам Ермаков, наделенный тем же обликом, что позже и Григорий Мелехов: а точнее — обликом Харлампия Ермакова, у которого, как и у Григория Мелехова, была бабка-турчанка» — вот читаю это рассуждение и не перестаю удивляться простодушию члена-корреспондента РАН.

Потому и оставил писатель незаконченным начатый в 1925 году роман, что за год изменился первоначальный замысел произведения, о чем тысячу раз говорилось в статьях и монографиях о Шолохове, как не раз говорилось и о том, что Шолоховых по-уличному называли «татарчуки», значит, в их жилах тоже текла восточная кровь. Так что Григория Мелехова не так уж обязательно было наделять «обликом Харлампия Ермакова»: в родственниках Шолохова было немало красавцев с восточной кровью. Надо только разыскать еще одного из прототипов…

Интересны в связи с этим воспоминания В. Светозарова, одного из товарищей Шолохова того времени: «Увидали Шолохова около дверей подъезда при входе в дом, где живет Василий Кудашев. А рядом с ним выше его на полголовы горбоносый парень в черной суконной тужурке.

Спрашиваю Шолохова потихоньку:

— Кто это? Не с него ли ты писал Григория Мелехова?

— Нет, — отвечает Шолохов. — Просто родственник. Я взял его с собой, он ни разу Москву не видел!» (Светозаров В. Встречи с Шолоховым. — Призыв (Владимир). 1956. 6 июня).

Отсюда и вытекает очередной вопрос: кто из родственников писателя был похож на Григория Мелехова?

И еще об одном родственнике хочется здесь сказать как о возможном источнике, откуда Шолохов мог почерпнуть сведения о Гражданской войне, о Первой мировой войне, о судьбах таких, как Григорий Мелехов, и других персонажах «Тихого Дона». В письме жене Марии Петровне Шолохов рассказывает о счастливой встрече с двоюродным братом Александром Ивановичем Сергиным: «К моему счастью, из Феодосии (Крым) в Михайловку приехал гостить мой двоюродный брат (родной брат Ванюшки Сергина) Александр, с которым я связан целой сетью воспоминаний с самого раннего детства. Ведь он был моим «дядькой», не в смысле родства, а в воспитании. Так что эти дни мы с ним провели не скучно. Его я не видал 9 лет, он служил в Добровольческой армии, одно время мы считали его пропавшим без вести, и вдруг, представь мое изумление, когда я увидел его с женой-гречанкой и девчушкой 2-х лет…» Это из письма от 13 августа 1926 года. Нетрудно догадаться, о чем расспрашивал Шолохов Александра Сергина, разведчика в Первую мировую войну, получившего полный бант георгиевских крестов и медалей, а в Гражданскую воевавшего в составе Добровольческой армии…

27 января 1946 года в газете «Большевистский Дон» была опубликована биографическая заметка Александра Сергина «Шолохова с детства люблю». Оказывается, Александр Сергии жил в Вешенской, но почему-то никому и в голову не пришло, что и он, его судьба, его рассказы могли послужить Шолохову одним из источников романа. Может быть, что-то еще и приоткроется в творческой истории «Тихого Дона», во всяком случае, личность Александра Сергина примечательная: в то время кресты так не давали.

Феликс Кузнецов пошел по ошибочному, неверному пути упрощения сложнейших творческих вопросов: нигде Шолохов не свидетельствует, как утверждает публицист, что «Харлампий Ермаков был главным прототипом Григория Мелехова», тем более своего рода «соавтором».

По схеме критика-публициста получается очень просто: талантливый, крупный, масштабный человек, обладая уникальной памятью, прекрасно рассказывает, а Шолохов, тоже с гениальной памятью, талантливо описывает эту незаурядную личность. И получается великий художественный образ — образ Григория Мелехова. Нет! Более прав краевед Лосев, на которого я уже здесь ссылался: дистанция между ними «колоссальная», а то, что «многие события и люди, изображенные в «Тихом Доне», биографически связаны с Шолоховым, как утверждает Ф. Кузнецов, словно открывая нечто новое, давным-давно сказано замечательными учеными-шолоховедами, в том числе и краеведом Лосевым: «Я все говорю к тому, чтобы приоткрыть самое главное: «Тихий Дон» мог быть написан только в Вешках! Всмотрись и вдумайся, как глубоко он врос в землю вешенскую — в наши Базки и в хутор Плешаков, где жил и работал отец Михаила Александровича, где ставил на ноги Советскую власть коммунист, машинист мельницы Иван Сердинов — Шолохов в своем романе назвал его Котляровым. <…> Чтобы написать «Тихий Дон», все это надо было знать из жизни, изучить по документам, досконально выверить, перелопатить горы материалов в архивах, выслушать сотни — а может, и тысячи! — человеческих исповедей, вдохнуть в человеческие образы, каждый из коих стал самобытен, неповторим и незабываем. Чтобы все это сделать, надо было также родиться на вешенской земле и к тому же родиться Шолоховым!» Статья-очерк так и называется: «У истоков «Тихого Дона» (см.: Прийма К. С веком наравне. С. 64).

Главным «прототипом» Григория Мелехова был сам Михаил Шолохов. И наиболее проницательные читатели «Тихого Дона» еще в самом начале появлении романа отмечали, что Шолохов наделил Григория Мелехова чертами своего характера. «Невольно, смотря на М.А., думалось, нет ли некоторых автобиографических черточек в Григории и его сомнениях, исканиях и шатаниях» — это писала Е. Левицкая в августе 1930 года. А несколько лет спустя, в 1936 году, Александр Фадеев в письме Петру Павленко писал: «Шолохов всаживает в своих Григориев и Аксиний свой характер, и казаки признают его, характер Шолохова, своим характером» (Фадеев А.А. Соч. в 7 т. Т. 7. С. 110).

И еще несколько удивительных новостей мы узнаем из статьи Феликса Кузнецова: оказывается, «шолоховедение долгое время считало Павла Кудинова вымышленным персонажем». Но стоит открыть все эту же книгу К. Приймы, как найдем в ней статью «Павел Кудинов — хорунжий из Вешек», судьбой которого исследователь заинтересовался еще в далекие 50-е годы прошлого века.

Увлекшись полемикой с «антишолоховедами», Ф. Кузнецов невольно сошел с большака литературоведения на какую-то мелкую обочину. А зря — это ложный путь, куда недруги Шолохова и пытаются нас всех заманить. Понятно, что Феликс Кузнецов недавно взялся за эту гигантскую тему, можно сказать, что он новобранец в полку шолоховедов, но радует, что этот полк пополняется талантливыми публицистами и выдающимися организаторами литературного дела.

Предлагаемый сборник составлен как ЖИЗНЕОПИСАНИЕ, и материалы преимущественно расположены так, чтобы читатели могли проследить основные вехи в жизненном и творческом пути М.А. Шолохова, понять его настроение в тот или иной период своей жизни, его творческие замыслы и их осуществление, увидеть его встречи и выступления, интервью, его участие в заседании Политбюро ВКПб, когда решалась его судьба, быть или не быть, посмотреть на него во время охоты и рыбной ловли, во время его поездок за границу, дома, за рабочим столом, дома в кругу семьи… И таким образом — воссоздать живой характер Михаила Александровича Шолохова, человека, писателя, общественного деятеля, передать многогранность его художнических и человеческих интересов.

Все эти материалы, воспоминания, интервью, письма, дневниковые записи, статьи, фотографии составляют как бы «кусочки» мозаичного полотна, воссоздающие «образ через документ» (П. Палиевский).

Сам М. Шолохов был скуп в разговорах о себе, о своем прошлом, пережитом, о своих родителях, о корнях вообще, горько сожалея, что в свое время не расспросил родителей, родных и близких о том, что они помнят о своем прошлом, о прошлом отчичей и дедичей. Но биографы, исследователи многое восстановили в его биографии, а кое-что существенное все еще остается непроясненным, что давало и дает «пищу» для возникновения различных мифов, легенд и прочего суесловия.

Представленного здесь материала, надеюсь, вполне достаточно, чтобы показать М.А. Шолохова как живого человека и писателя, страстного, отважного, думающего, увлекающегося, страдающего, вобравшего в себя все боли и муки человеческие и оставшегося своими произведениями и поступками в памяти всех народов мира великим правдоискателем и человеколюбцем.

В издательстве «Правда» в разные годы выходили сборники воспоминаний о Шолохове (Шолохов. Правда, 1966; «Слово о Шолохове», Правда, 1973). В этих прижизненных воспоминаниях материалы были расположены так, что сразу подчеркивалось место и значение в писательской иерархии того, кто написал или сказал «Слово о Шолохове»: Горький, Алексей Толстой, Вячеслав Шишков, потом уж Федин и прочие первые секретари различных национальных писательских Союзов и республик, потом уж ближние друзья, кто действительно часто встречался и хорошо знает главного героя сборника воспоминаний, потом уж товарищи и коллеги по литературному цеху и жизни вообще. Включали воспоминания и зарубежных писателей и политических деятелей, но тоже примерно по тому же принципу: сначала знаменитые, потом тоже знаменитые, но не очень, а потом уж все подряд. Таким образом составители стремились подчеркнуть и значимость самого М. Шолохова.

Тем не менее и эти два сборника сыграли свою роль, многим авторам удалось сказать свое «Слово о Шолохове», оставить в памяти читателей живые детали и подробности жизни, быта, творческих поисков своего великого современника. Но все-таки в этих сборниках было и много «патоки», такого, что вызывало у Шолохова раздражение, о чем он и не замедлил сообщить, прочитав рукопись воспоминаний, Анатолию Сафронову, под редакцией и по инициативе которого выходили оба сборника.

В предлагаемом сборнике составитель стремился использовать положительный опыт своих предшественников и избежать их ошибок и недостатков.

И главное — не все материалы нужно воспринимать как строго документированные, память человеческая имеет свои изъяны, нужно знать и учитывать характер автора воспоминаний и делать кое-какие поправки при восприятии того или иного материала. В частности, К.И. Прийма в своих первых публикациях о Шолохове, начиная с 1955 года, любил кое-что и «приукрасить», чтобы его очерк выглядел чуточку «завлекательнее», придумывал «подробности», которых на самом деле не было. На это в свое время ему было указано в печати, а поэтому все последующие материалы К. Прийма визировал у Шолохова. Так завизирован и очерк К. Приймы, публикуемый здесь.

Критически необходимо относиться и к другим материалам.

В октябре 2002 года в Вешенской я показал примерный состав книги «Михаил Шолохов в воспоминаниях современников». Михаил Михайлович Шолохов просил быть осторожнее с публикуемыми материалами, указав на некоторые неточности в воспоминаниях, в дневниковых записях и др. Составитель либо сократил эти сомнительные места, либо дал свою оценку в комментариях, ссылаясь на другие источники, более точные и документированные с его точки зрения.

Но все эти материалы в совокупности представляют особый интерес, все они возникли как итог общения с великим современником, высвечивая ту или иную черту его многогранной человеческой личности, творческой и общественной жизни.

Составитель стремился расположить материалы в хронологическом порядке, что дает возможность проследить развитие биографических событий от детства до старости, но кое-где не удалось избежать воспоминаний об одном и том же событии или эпизоде разных мемуаристов, но с разных точек зрения. Это обогащает эпизод или событие. Так, Иван Погорелов и Петр Луговой чуточку по-разному рассказывают о заседании Политбюро в 1938 году, но от этого событие, увиденное с разных сторон, становится ярче, многограннее, полнее.

Так и в других случаях…

Публикация книги «Шолохов в воспоминаниях современников» не сулит никакой коммерческой выгоды.

Это дар Шолоховского центра и издательства великому юбилею Михаила Александровича Шолохова.

Виктор Петелин