Сезон медуз

Лев Рябчиков, 2020

Прошлое и настоящее отделены друг от друга условно – на самом деле они одномоментны, но воображение людей, в давнюю пору придумавших Время и разделивших его на три составляющих для того, чтобы им было удобно жить сейчас, в сей момент, незримыми завесами отделенный от двух других. Но они преодолимы – главным образом, завеса между прошлым и настоящим. О том, как это происходит, повествует «Сезон медуз» лауреата международной премии имени М. А. Шолохова, Государственной премии Республики Крым и ряда других, заслуженного деятеля искусств РК Льва Рябчикова. Протяжён и период, в течение которого динамично развиваются события в книге, включая тысячелетия до Рождества Христова, и со второй половины XIX века до 10-х годов нынешнего столетия. Жанр повествования, как у «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова, однозначно не определяем. Это роман с элементами других форм, в том числе и журналистского репортажа, и литературоведческого исследования. Он адресован ценителям реалистических произведений и любителям фантастики, истории и эротики.

Евпатории и её людям, с которыми автор дружил, работал в редакции городской газеты и жил в добром соседстве, посвящается

Безнадёжное «дело»

Александр Михайлович Лысухин с самого утра чихал. Шёл одиннадцатый час, а оба носовых платка были уже мокрыми, и старший следователь по особым делам устроил их для просушки на холодный радиатор парового отопления.

— В таком климаде и до бенсии не дожибёшь, — пожаловался он несгораемому шкафу, которому с некоторых пор приходилось выслушивать всё, что в служебное время занимало разносторонний ум Александра Михайловича. — На улице — тробическая жара, а на службе — Северный болюс… Абчхи!

Заставив трижды содрогнуться полнеющее тело своего хозяина, нос утихомирился. На этот раз надолго. Так что следующее «абчихи» Александр Михайлович встретил во всеоружии, то есть с просохшими носовыми платками.

Вооружившись ими, старший следователь расслабился и отвлёкся от бумаг, которые он с самого утра проглядывал с надеждой найти хоть какую-то зацепку. Однако её в них не было. А от фактов, собранных сотрудниками, за версту несло такой мистикой, такой чертовщиной, что когда он доложил об этом кому положено, то тут же и получил замечание: «Что это вы тут нечистую силу развели!»

Были и другие неприятные разговоры. Не далее, как вчера, начальник отдела сухо спросил:

— Ну что, скоро будем просить санкцию на задержание сатаны? Не знаешь? Тогда скажи: сколько ты намерен возиться с этим делом? — Помягчав, попросил почти ласково. — Постарайся, Саша. Сам знаешь — вот так надо. Тряхни стариной…

Увы! Не все благие пожелания, если даже они исходят от вашего непосредственного начальства, выполнимы. «Дело», которое держал на своём столе Александр Михайлович, уже было отнесено более молодыми сотрудниками к разряду безнадёжных.

Самые противоречивые документы вмещала между своими корочками сиреневая папка с цифрами «1132», начертанными на ней зелёными чернилами. Были зафиксированы даже слухи, ходившие по городу. А чего только ни говорили! Говорили, например, что шайка негодяев похищает женщин и продаёт их в гаремы Саудовской Аварии. Рассказывали о ревнивом муже, убившем неверную жену и растворившем её труп в серной кислоте. Записан был и такой совершенно нелепый слух: будто бы дочь высокопоставленного лица влюбилась в циркового иллюзиониста, а он оказался снежным человеком и утащил её в Гималаи. Словом, вздорные истории!

Только в одном они соответствовали истине: в городе действительно пропала молодая женщина и, к сожалению, бесследно. В папке имелась её фотография. Тонкобровая загорелая барышня в платье вишнёвого цвета с задумчивым видом обрывала лепестки с на редкость крупной ромашки, словно гадала: «Любит, не любит…» Фотограф снял её в саду в тени деревьев, за которыми виднелась белая стена. По этому снимку удалось отыскать особнячок, в который якобы вошла и будто растворилась в воздухе Надежда Леонидовна Плотцева, дочь главного врача санатория одного из закрытых ведомств, аспирантка московского вуза.

Отец, Леонид Сергеевич Плотцев, случайно увидел её вечером на улице и, удивившись, что она, не предупредив, вернулась из Москвы, пошёл за ней следом. Была она в какой-то странной блузке и юбке до пят. «В столице что ли теперь так одеваются?», — подумал он. Ни разу не обернувшись, Надежда подошла к установленному позже следователями особнячку, достала из сумочки ключ, открыла им дверь и скрылась в доме. Там сразу же послышались голоса и женский смех. Потом там, внутри, как будто хлопнула дверь. И тотчас, ослепив Леонида Сергеевича, по небу пронеслась молния. Грохнуло в самое ухо. Как потом выяснилось, в эту секунду в городе сгорели электрические предохранители и погас свет. Что-то произошло и с Леонидом Сергеевичем. Он зачем-то пошёл к морю, но не дошёл и свернул на какую-то улицу, потом — на другую. Только утром он опомнился, попытался разыскать особняк, в котором скрылась дочь, но не нашёл его и, сориентировавшись, отправился к себе на работу. Оправившись от пережитого, по телефону осведомился у домашних: не было ли вестей от Нади? Вестей не было, но они встревожены, где он пропадал с вечера до утра? Сказав: «После расскажу», он позвонил прокурору города — старому своему приятелю. К нему, понятное дело, отнеслись подобающим образом, приехали и записали всё, что он рассказал со всеми подробностями. Эта запись стала первой в деле 1132. Но, как и положено, навели также справки в Москве. И оказалось, что Надежда Леонидовна Плотцева задержалась в столице для согласования с руководителем содержания своей монографии, но днями собирается домой на каникулы. Так что же получается? Выходит, что пропала другая молодая женщина — двойник аспирантки.

Александр Михайлович показал фотографию Нади Плотцевой специалистам, и те назвали ему точный адрес особняка, возле которого она была запечатлена, и его владельца. Дом принадлежал лицу, известному тем, кто имеет отношение к истории древнего мира — археологу Сергею Николаевичу Русинову, человеку ещё молодому, двадцати девяти лет от роду.

7 июля ровно в два часа в Вишнёвый переулок въехали два машины, одна — так сказать, гражданская, бежевая, другая — патрульной службы. Они проехали метров триста и остановились возле ворот с номером 24. Из патрульной машины тотчас вышли четыре молодых человека в белых рубашках с галстуками. Они открыли калитку и принялись стучать в двери и заглядывать в окна особнячка. Разглядеть они ничего не разглядели, поскольку изнутри окна были закрыты ставнями, а двери им тоже никто не открыл.

Тогда из бежевой машины вышли двое в форме и, разделившись, пошли стучаться в соседние дома. На стук к одному из них вышла дама с лицом, густо покрытым каким-то зеленоватым кремом. На ней был цветастый девчоночий халатик, и, запахивая его на груди, она задала вполне закономерный вопрос:

— Что вам угодно?

Ей что-то тихо ответили.

— Говорите, пожалуйста, громче. Нас некому подслушивать… Сергей Николаевич в экспедиции. Вам, должно быть, известно, что он — археолог.

— Это нам известно. Но у нас ордер на обыск. Нам нужны понятые.

— Господи, Боже мой, — встрепенулась дама. — Что случилось?

— Позже объясним.

— Тогда подождите. Я наброшу плащ.

Когда она вышла, успев снять крем с лица, в светло-кремовом плаще, другой человек в форме уже успел привести мужчину в белых брюках и сандалиях на босу ногу. Лицо его было красно. Один глаз гноился.

— Тут всегда нечисто, — говорил он, шевеля спрятанными в карманах брюк руками.

Дама молчала, неодобрительно наблюдая за действиями молодых людей в белых рубашках. Они орудовали отмычками и весьма удачно: через две минуты дверь была отперта. Молодые люди ринулись внутрь. Скоро один из них вернулся и пригласил понятых следовать за ним.

Первая странность, на которую вслед за оперативниками обратили внимание и понятые, заключалась в том, что, несмотря на плотно закрытые ставни, в комнате было очень светло, и широкая солнечная дорожка лежала на полу чуть наискосок. Солнечные лучи вдребезги разбивались, налетая на фужеры и рюмки, расставленные в старинном буфете. По полу прыгали разноцветные зайчики.

Всё в доме сверкало и блестело: резные шкафы и этажерки, натёртый паркетный пол. Оперативники, наследив в первой комнате, разулись и бродили по другим в носках. Понаблюдав за ними, дама подошла к дивану и взяла с него раскрытую книгу Это был томик стихов Пушкина, изданный ещё при жизни поэта.

— Где вы это взяли? — строго спросил молодой человек, по-видимому, старший над остальными. — Здесь нельзя ничего трогать…

От голоса его дама вздрогнула и поспешно положила книгу на место, но уже в закрытом виде.

Соседа заинтересовали часы под стеклянным колпаком на столике. Вырезанный из дерева трёхглавый Змей Горыныч, выгнув шеи, приготовился напасть на богатыря. В разинутые пасти были вставлены маленькие циферблаты с римскими цифрами. Часы, видимо, были старинные, но шли. Причём одни шли очень точно. Мужчина проверил их точность по своим наручным часам, время на которых проверил двадцать минут назад по радиосигналу. На другом циферблате шёл седьмой час, на третьем — одиннадцатый… Копьё богатыря, занесённое для удара, соединялось с циферблатами тремя спиральками, почти не видимыми для глаз. Они вели себя, как живые: перекручивались, вытягивались, раздувались и выполняли ещё какое-то не встречающееся в природе движение, от которого у разглядывающего часы человека закружилась голова. Он отшатнулся от них, услышав оклик старшего оперативника.

Между тем выстукивание стен и полов ничего не дало. По-видимому, тайника, скрывавшего тело молодой женщины, в доме не было. Тот же результат дал тщательный осмотр сада и построек в нём. На одежде и белье, извлечённых из шкафов и комода, пятен крови тоже не увидели. Тогда для проформы показали понятым фотографии нескольких молодых женщин, в том числе, разумеется, и Надежды Леонидовны Плотцевой. Она была сразу же опознана.

В Вишнёвом переулке девушка со старинной причёской и в платье до пят успела примелькаться. Местные жители посчитали её невестой исследователя старины Сергея Николаевича Русинова и почти не осуждали, когда она выходила из дома поздно вечером, а то и утром. Никого не удивляло её появление в его отсутствие: конечно же, он снабдил свою невесту ключом, чтобы приглядывала за домом. «Когда вы её видели в последний раз?» — спросили у понятых. «Наверно, неделю назад». «А, может быть, раньше?»

«Может быть, и раньше». «Точно не помните?» «Нет, а зачем? Это не наше дело». «Но для следствия весьма важно, когда именно: неделю, две или три тому назад?» «Видите ли, молодой человек (не знаю, в каком вы звании), память человеческая весьма несовершенна…» «Ну, хорошо. В тот раз, встретив эту женщину, вы не заметили чего-нибудь странного?» «Я заметила». «Что именно?» «Она была не одна». «Стало быть, приезжал хозяин дома?» «Нет, это был не он. У Сергея Николаевича борода, как у писателя, который пишет о разведчике Исаеве». «Юлиан Семёнов?» «Да. А с его невестой был мужчина примерно такого же сложения, но с бородкой, как у Антона Павловича, у Чехова. Он и одет был, понимаете, как будто для роли в каком-нибудь фильме о жизни в девятнадцатом веке». «А вы не видели его раньше?» «Не приходилось…» «Спасибо. Пожалуйста, ознакомьтесь с протоколом и распишитесь, если согласны… А теперь вы. Благодарю вас. И прошу, если вдруг вам что-то вспомнится или вы увидите возле этого дома кого-нибудь, потрудитесь позвонить по телефону, вот тут обозначенному».

Пока старший лейтенант в штатском опрашивал понятых, остальные молодые люди обежали переулок, нашли ещё с десяток людей, которые встречали пропавшую девушку в последний раз, возможно, неделю, возможно, две или три недели тому назад. И эта неопределённость заставляла подозревать, что тут действительно что-то нечисто и, возможно, кто-то умышленно запутывает следствие.

Посовещавшись, молодые люди сели в машину, на этот раз в бежевую, и она покатила вслед за «патрульной», которой теперь управлял, как и должно быть, человек в форме.

Едва машины выехали из переулка, как в доме за закрытыми ставнями произошли существенные перемены. Стрелки на втором циферблате странных часов стали показывать настоящее время, а именно: семь минут пятого. При этом две спиральки соединились — и всё в комнате качнулось, стало расползаться, терять форму. В углах возникали какие-то деформированные фрагменты старинных шкафов, комодов. Но демонстрация антикварной мебели длилось недолго. В комнате снова стало так, как было. Добавился только мужчина лет чуть более тридцати, в сюртуке, русоволосый, с бородкой, которую точно описала старшему лейтенанту дама в светло-кремовом плаще. Он сидел на диване с открытым томиком стихов Александра Сергеевича Пушкина.

— Зина, кто это был? — спросил он, захлопнув книгу. У него был приятный бархатный голос.

Из соседней комнаты отозвался голос беспечный и молодой:

— Я прислушивалась и поняла: это меня разыскивают. Они считают, что я пропала, только почему-то называют меня невестой нашего друга Сергея Николаевича.

— Ну вот. Я же говорил, что нам не следует прогуливаться в этом времени.