След механической обезьяны

Лев Брусилов (2024)

В Татаяре вместе с хорошей погодой установилось затишье, ни преступлений, ни происшествий. Но однажды к заскучавшему полковнику фон Шпинне обращается фабрикант Протасов, первый татаярский миллионер. По его словам, в доме происходит чертовщина: якобы механическая игрушка, обезьяна в человеческий рост, которая умеет ходить и говорить, сама выбирается из чулана и бродит по дому. Миллионер боится, что рано или поздно она кого-нибудь убьет и просит Фому Фомича погостить у него несколько дней…

Глава 4. Ссора

Сергей остался не по собственному желанию. Фома Фомич попросил его задержаться. Начальник сыскной решил сначала поговорить с ним, так как по возрасту Сергей больше всего подходил на роль шутника.

И вот теперь младший сын Протасова под пристальным взглядом фон Шпинне сидел на стуле и нервно перекладывал с места на место столовые приборы.

— Сережа! — Голос начальника сыскной был тих и вкрадчив, улыбка широка, а зубы белее арктического снега. Уже одним только видом полковник располагал к себе, а когда он начинал вот так доверительно говорить, это расположение становилось полным. Поэтому гимназист тут же и попал под обаяние Фомы Фомича, как муха в паутину.

— Да! — ответил он едва слышно и, оставив нож с вилкой, сложил их крест-накрест на грязной тарелке перед собой.

— Вы позволите к вам так обращаться, или мне называть вас официально, Сергей Саввич?

— Нет, можно просто! — кивнул гимназист и покраснел, он был смущен и тем, что его предлагают называть Сергеем Саввичем, и тем, что к нему обращаются Сережа. Ведь в гимназии его называли только по фамилии — Протасов, дома — Сережка, а мать, та и вовсе, стыдно говорить, звала Сергулей. Ей почему-то казалось, что это ласково.

— Замечательно! Итак, Сережа, с вашего позволения я задам вам несколько вопросов. Нет, если вы не хотите мне на них отвечать…

— Я отвечу! — поспешно, как бы боясь, что фон Шпинне внесет его в список подозреваемых, сказал Сергей.

— Скажите мне, Сережа… — Фон Шпинне отодвинул пустую тарелку. Грязная посуда все еще оставалась на столе. Прислуга ожидала команды убрать, а ее не было. — Вам понравилась та игрушка, которую ваш отец подарил Мише?

— Обезьяна? — спросил, глядя исподлобья, гимназист.

— Да!

— Обезьяна?! — вдруг прокричал старик Евсей, который сидел за столом, жевал и, казалось, не обращал никакого внимания на остальных.

Фон Шпинне, сделав Сергею предупредительный жест, тут же развернулся к старику:

— Да, обезьяна!

— А я ее видел сегодня ночью! — шамкая беззубым ртом, сказал Евсей.

— Где? — Глаза начальника сыскной впились в морщинистое лицо протасовского дяди.

— Дядя Евсей, ты бы не вмешивался в разговор. Придет время, и тебя спросят, а сейчас помолчи! — не обращая внимания на интерес, проявленный фон Шпинне, зло прикрикнул на старика Протасов.

— А чего это я молчать должон, чего это ты мне рот затыкаешь? Ты это, Савка, брось. Думаешь, если бороду отрастил и уже седой, тебе все можно? Не-е-ет. Я ведь тебя вот такусеньким помню, родился недоношенный, вот в ней бы уместился. — Старик поднял стоящую перед ним грязную тарелку и с грохотом опустил на стол. — А теперь вырос, в силу вошел, Савва Афиногенович! Ты вот думаешь, я глухой и ничего не слышу, а я все слышу, даже такое, чего и слышать-то не надо. Вот сейчас услышал, что человек обезьяной этой вашей окаянной интересуется. Это же смех какой! Поехать к черту на рога, купить там это чудо, а потом не знать, куды его девать…

— Да не слушайте вы это, Фома Фомич! — бросил Протасов. — Я его сейчас выпровожу… — резво вскочил, точно и не висело на плечах шестьдесят с лишним лет.

— Не надо! — остановил его фон Шпинне и, не сводя глаз с Евсея, добавил: — Пусть посидит, мне интересно узнать, где он видел обезьяну!

— Вот вам и выпровожу! — Евсей свернул фигу и показал фабриканту, а потом Сергею. Но это их не разозлило, а рассмешило. Однако начальник сыскной заметил: если Сергей смеялся искренне, почти по-детски, то Протасов-старший только рот растягивал, а из глаз тянуло холодком, точно замышлял что-то.

— Так где вы видели обезьяну? — направил разговор в нужное русло Фома Фомич. Все уставились на старика Евсея. Даже молчаливо стоящие у стен лакеи. У них было одно желание — чтобы хозяева с гостем быстрее покинули столовую.

— Она ко мне в комнату сегодня ночью приходила…

— Врешь! — выпалил Протасов, фальшивая улыбка сползла с лица. Скомкал и бросил на стол салфетку.

— А с чего бы это мне врать, да и зачем? Проку никакого, только еще один грех на душу ляжет. А он мне сейчас ни к чему, потому как помирать скоро! — мелко тряс большой головой дядя Евсей.

— Так уж и помирать! Да ты еще меня переживешь! — зло заметил Протасов.

— Я тебе так скажу, Савва Афиногенович, я тебя переживать не хочу, в том правды нету. Живи, Савва, живи, если сможешь!

— И все-таки я хочу вернуться к обезьяне! — напомнил Фома Фомич.

— Так мне можно идти? — подал голос Сергей.

— Нет, Сережа, вы пока останьтесь, вам ведь не нужно делать уроки?

— Да я уже сделал!

— Вот и посидите, пока я задам вопросы дедушке Евсею…

— А что мне их задавать, я ничего не знаю! — шамкая губами, сказал старик.

— Ну, вы же утверждали, что видели обезьяну?

— Да не слушайте вы его! — пытался отвлечь Фому Фомича от старика Евсея Протасов.

— Видел! Она ко мне приходила и разговаривала со мной, вот! — проговорил громко старик.

— Как ты мог ее услышать, когда ты глухой как пень! — крикнул Протасов, даже брызги изо рта полетели. И было непонятно, почему ситцепромышленник так нервничает.

— Зря ты это говоришь, Савва, я не глухой. Может, для тебя все старики глухие, поэтому ты и болтал чего ни попадя, на меня и внимания никакого не обращал… Но я все слышу и всегда слышал. Сейчас вот возьму, да и расскажу господину полицейскому все, что знаю. Завертишься тогда, забегаешь как вошь по сковороде и припомнишь старика Евсея. А глазами на меня не выпучайся, не надо. Думаешь, напугал? Нет, я ничего не боюсь и обезьяны твоей не боюсь. Ты думаешь, я не знаю, что это ты ее заводишь да ночами по дому пускаешь. Ключик-то у тебя!

— Ну, это ни в какие ворота! Если ты, дядя Евсей, сейчас же не замолчишь, я вытолкаю тебя взашей! — грозно сверкая глазами, сказал Протасов.

— А чего же взашей, ты бы сразу взял, да и убил бы меня. Чего взашей! — Дядя Евсей, очевидно, тоже был не робкого десятка и ничуть не испугался слов племянника.

— Не доводи до греха, а то смотри у меня! — Протасов потряс в воздухе большим кулаком. — Укорочу тебе годов!

Начальник сыскной в перебранку не вмешивался. Он был не миротворец, а сыщик, ему на руку любые конфликты. Ведь скандалы, ругань, возбуждение заставляют людей действовать необдуманно, и часто случается, что в такие моменты они говорят правду, им хочется посильнее уколоть неприятеля. А как это сделать? Только правдой. Фома Фомич сидел и молча наблюдал за перепалкой. Время от времени поглядывал на Сергея, улыбался ему, тот смущенно опускал глаза.

— Вот и укороти, укороти, а то, я погляжу, на словах мы все о-го-го, Муромцы, а на деле… Я ведь и сам не промах! Думаешь, буду сидеть и ждать, пока ты мне по голове долбанешь? Нет, я тоже могу! Вот возьму нож да в брюхо тебе! — Старик помахал в воздухе столовым ножом и сделал такой выпад, точно колол штыком.

— Вы видите, Фома Фомич! Вы видите, он меня грозит зарезать!

— Да! Как дам в живот, там такое место есть, особое, я знаю, воевал… А сколько я турок порешил, не счесть, порой весь в крови был…

— Они часто так ругаются? — спросил фон Шпинне тихим голосом у Сергея.

— Да! — едва слышно ответил тот.

— Господа, — обращаясь к фабриканту и его дальнему родственнику, начальник сыскной постучал вилкой по бокалу, — давайте будем благоразумны. Я все понял, вы люди отчаянные, в особенности вы, дядя Евсей. Сейчас речь идет о другом, в вашем доме ходит механическая обезьяна, и непонятно почему и кто ее заводит. Как сейчас выяснилось, она, кроме того, что заходила в спальню хозяина дома и комнату Миши, была и у дяди Евсея. Вы ведь правду сказали, дядя Евсей? — Фон Шпинне окинул взглядом старика.

— Правду. А мне врать — себе дороже! Что я, мальчонка, сочинять? Это вот Серега может, он и соврет — недорого возьмет, а я старый уже врать!

— А чего я, чего я? — встрепенулся младший сын Протасова.

— Да ничего! — огрызнулся старик.

— А почему сразу соврет, что я соврал?

— Да все ты врешь! — тяжело вставая из-за стола, крикнул Евсей. — Пойду я, а ежели, господин полицейский, захотите расспросить меня о чем-нибудь, то заходите. Моя комната в конце. Самое холодное место в доме, пока тепло туда от печей дойдет, уже и не тепло, а северный ветер. Вот и не знаю, может, помру я в этом доме от старости, а может, замерзну! — Старик вытер впалый рот салфеткой, бросил ее на стол и, бормоча что-то неразборчивое, ушел.

— Ну наконец-то! — выдохнул Протасов-старший. — Я уж думал, никогда не уйдет, выгонять придется. Может, и мы куда-нибудь пойдем, например ко мне в кабинет? — предложил, глядя на мнущуюся по углам прислугу, Савва Афиногенович.

— Ну что же, давайте уйдем! — согласился начальник сыскной. — Но не в ваш кабинет…

— А куда?

— В игровую комнату, если, конечно, это возможно.

— Ну, в игровую, так игровую. А Сергей пойдет с нами?

— Конечно, я же еще ничего у него не спросил…