След механической обезьяны

Лев Брусилов (2024)

В Татаяре вместе с хорошей погодой установилось затишье, ни преступлений, ни происшествий. Но однажды к заскучавшему полковнику фон Шпинне обращается фабрикант Протасов, первый татаярский миллионер. По его словам, в доме происходит чертовщина: якобы механическая игрушка, обезьяна в человеческий рост, которая умеет ходить и говорить, сама выбирается из чулана и бродит по дому. Миллионер боится, что рано или поздно она кого-нибудь убьет и просит Фому Фомича погостить у него несколько дней…

Глава 7. Беседа фон Шпинне с Сергеем

После того как Протасов-старший покинул кабинет и звук его шагов затих в глубине коридора, Фома Фомич не спеша, словно нехотя, повернулся к Сергею. Тот стоял у двери, опустив взгляд и ежеминутно одергивая дрожащими руками кургузый пиджачок. Он давно уже вырос из него и потому выглядел в этой одежде как-то особенно нескладно и беззащитно. Начальник сыскной только сейчас обратил на это внимание, ему, ни с того ни с сего, стало жаль подростка. Совершенно расхотелось задавать вопросы. Фома Фомич не понимал отца, который оставил сына наедине с чужим человеком, и не просто с чужим, а с полицейским. Это могло говорить или о равнодушии к своим детям, или о действительно важном деле. Но что для отца может быть важнее родного сына? У фон Шпинне не было ни сына, ни ответа на этот вопрос.

Хотя желание задавать вопросы и пропало, Фома Фомич должен был выполнить свою работу, оставаясь верным обязательствам, которые взял на себя. Впрочем, он решил сильно не давить на подростка, отказался от официального тона и перешел на «ты».

— Надеюсь, это не ты заводишь обезьяну? — Голос у начальника сыскной был будничный, а взгляд рассеянный, но это все равно напугало Сергея. Он встрепенулся, поднял глаза, со страхом глядя на фон Шпинне, затряс головой:

— Нет, это не я, не я… — На лице отобразился нешуточный испуг. Появившаяся на скулах бледность мгновенно расползлась по пухлым, еще детским щекам. «Мальчик чего-то боится… — тут же мелькнуло в голове Фомы Фомича, — только вот чего?»

— Не ты? — Начальник сыскной не спеша прошелся из стороны в сторону. Ноги тонули в толстом ковре, как во мху. — А кто?

— Не знаю! — Гимназист задергал плечами. Он готов был разрыдаться.

— Ты сам видел, чтобы игрушка ночью ходила по дому?

— Нет.

Полковник внимательно смотрел на подростка. Опыт подсказывал — Сергей, скорее всего, говорит правду, может быть, о чем-то умалчивает, но не более того. Да и какой смысл ему врать?

— От кого же ты это узнал?

— От кого узнал?

— Да! Если сам не видел, то кто тебе рассказал об этом?

— Я не помню… — Гимназист быстро хлопал белесыми ресницами. — Наверное, отец… Да, мне отец рассказал.

— Может быть, все-таки кто-то другой? — Начальник сыскной подошел к столу фабриканта и провел рукой по краю. — Хорошая полировка! — заметил с уважительными нотками в голосе. Это отвлекло Сергея.

— Полировка? — Он забыл, о чем его спрашивали. Но Фома Фомич крепко держал в руках руль.

— Может, это был не отец?

— Отец! — после раздумья твердо сказал Протасов-младший.

— Кто еще присутствовал при этом?

— Все, это было за обедом.

— Что именно он говорил, можешь вспомнить?

Сергей, наморщив лоб, поведал начальнику сыскной уже известную ему историю о том, как механическая обезьяна заходила ночью в комнату Протасова-старшего. Внимательно слушая, фон Шпинне обогнул письменный стол и сел, откинувшись на высокую спинку резного стула. Поймал себя на мысли, что сын повторил рассказ отца слово в слово, точно выучил наизусть. Часто сталкиваясь в своей работе со сговорами, Фома Фомич все же отринул эту возможность. Едва ли отец будет сговариваться с младшим сыном, которого к тому же считает не совсем умным. А может быть, слова «все мои дети дураи!» — попытка запутать полицию? Да, есть о чем подумать…

— Кто тебе еще говорил о ночных прогулках обезьяны?

— Больше никто… Если не считать прислугу…

— Прислуга тоже в курсе?

— Да!

— У тебя есть предположения, кто заводит обезьяну? Или ты даже не думал об этом?

— Почему не думал? Думал! Мне кажется… — Сергей замолчал и низко опустил голову.

— Говори, говори. Мне очень интересно знать, что тебе кажется! — подбодрил начальник сыскной.

— Я думаю, — гимназист выпрямился и, покусывая губы, устремил полный сомнения взгляд на фон Шпинне, — обезьяну никто не заводил!

— Значит, ты, как и твой отец, считаешь, что она ходит без завода?

— Нет! — натужно рассмеялся Сергей.

— Тогда не понимаю… — Начальник сыскной поставил локоть правой руки на стол и, подперев кулаком подбородок, сощуренно посмотрел на гимназиста.

— Думаю, она вообще не ходит ночью по дому! — шепотом проговорил Сергей. Его розовые щеки тут же приобрели пунцовый цвет. Он отвел взгляд от фон Шпинне и просительным тоном добавил: — Только вы отцу про это не рассказывайте.

— Что значит не ходит? Но ведь видели…

— А кто видел? Кто? Кроме отца — никто! — страстным шепотом сказал Сергей. Было заметно, он давно носил эту мысль в себе, только вот высказать никому не мог, а тут появилась возможность.

— Считаешь, твой отец говорит неправду? — Голос начальника сыскной стал мягким, доверительным, во взгляде возникли понимание и участие. А тон был таким, что вопрос полковника можно было смело трактовать как поддержку: «Да, я тоже так думаю…» Он поманил Протасова-младшего рукой и предложил сесть на стоящий у стола свободный стул.

— Да! — усевшись, ответил Сергей.

— Но зачем? — Лицо Фомы Фомича выражало крайнюю степень удивления. Однако это была всего лишь игра, рассчитанная на подростковое воображение. В голове начальника сыскной тем временем заметались, зароились мысли. Десятки вопросов без ответов.

— Я не знаю, может быть, нас напугать или приживалок…

— Приживалок-то зачем? — недоумевал начальник сыскной.

— Не знаю.

«Младший сын Протасова, — глядя на Сергея, размышлял фон Шпинне, — скорее всего, просто недолюбливает отца, как, впрочем, и остальные члены семьи. И поэтому ему хочется, чтобы Савва Афиногенович говорил неправду, так хочется, что он даже верит в эту возможность. Не исключено, пытается отомстить отцу за какие-нибудь детские обиды… Обезьяну никто не заводит, и она не ходит ночью по коридорам! В это можно было бы поверить, но все карты путает обращение фабриканта в полицию… Зачем?» Правда, фон Шпинне смущало, что промышленник попросил его заняться этим делом в частном порядке. Но даже так человек в здравом уме много раз подумает, прежде чем пускаться в подобную авантюру — вводить в заблуждение полицейского. Фабрикант же не похож на того, кто поступает импульсивно. А если это все хорошо про — думано?

— Сергей, а как ты объяснишь утренний приход обезьяны в комнату твоего племянника Миши? — спросил фон Шпинне. По глазам Протасова-младшего было видно, он ждал этого вопроса, может быть, даже хотел заговорить об этом первым, но его опередили.

— Никто не видел, как она туда шла. Мишка проснулся, она уже стояла в его комнате, просто стояла…

— С твоих слов получается, в комнату Миши обезьяну кто-то принес?

— Да так оно и есть! — Резкий и уверенный ответ напомнил Фоме Фомичу, что он разговаривает с сыном Протасова. Как бы ни отзывался отец о своих детях, они оставались его детьми, с его повадками и характером.

— Савва Афиногенович?

— Не знаю, может быть, и он… — Щеки гимназиста горели, но это был уже не пунцовый огонь смущения, а полыхающее пламя дерзости. Сын ступил на скользкую и опасную дорожку, он сомневался в честности отца и высказывал эти мысли вслух. В патриархальной семье Протасовых подобные сомнения могли расцениваться не иначе как попытка подорвать устои. Осознание собственной смелости волновало подростка, придавало его жизни некий новый, еще не до конца осознанный смысл.

— Но зачем ему это? — Удивление начальника сыскной на этот раз было искренним. — Ведь, как я понял, он любит внука, даже больше чем вас, своих детей. И так поступить с ребенком. Это не похоже на Савву Афиногеновича.

— Вы откуда знаете, что на него похоже, а что нет? — исподлобья глядя на фон Шпинне, с упреком спросил Сергей. Его щеки продолжали пылать. Глаза лучились возмущением, что кто-то берет на себя право думать об отце иначе, чем думает сын.

— Ты прав, — тут же согласился Фома Фомич, — я действительно плохо знаю твоего отца и могу судить о нем лишь поверхностно. Поэтому-то и говорю с тобой, пытаюсь узнать больше. Мне очень интересно твое предположение, что обезьяну никто не заводит. Но есть ведь еще одно свидетельство, связанное с этой игрушкой…

— Какое?

— Ты сможешь объяснить слова дяди Евсея, сказанные, кстати, в твоем присутствии? Он уверяет, что обезьяна приходила и к нему в комнату. А это еще одно подтверждение того, что она все-таки ходит ночью по дому.

— Да врет он все! — выпалил Сергей.

— Дядя Евсей врет, а ты, значит, говоришь правду? Хорошо, пусть так, но как быть с тем, что обезьяна чуть не задушила Мишу? Ведь ты не будешь этого отрицать?

— Да не душила она его! — глядя в сторону, проговорил Сергей.

— Ты это точно знаешь или просто предполагаешь? — спросил фон Шпинне.

— Мне так кажется…

— Хорошо, — мотнул головой полковник и поднялся, вслед за ним вскочил со стула и Сергей, — пока все, можешь идти, хотя… мне нужно поговорить с дядей Евсеем. Ты не проводишь меня к его комнате?