Бал виновных

Леа Рейн

1907 год. «Гарсиа» – роскошный отель на северном побережье страны. Сюда приезжают богатые люди Испании, чтобы отдохнуть от суеты больших городов. Это место кажется идеальным. Но… Таким оно только кажется.Изнанка красивой жизни оказывается такова: ложь, интриги, убийства. Чтобы определить, кто друг, а кто враг, Йону, Ивану и Альбе придётся пройти нелёгкий путь, полный боли и страданий.Это роман о друзьях, что стали врагами, о любви, которой нельзя существовать, и о правде, утопленной в крови.

Глава 3. Это только начало

Подготовка к празднику шла полным ходом. Сеньор Матео, он же кузен Альбы и предполагаемый наследник всего отеля, приехал вчера вечером. Йон видел его за завтраком. Тот важно сидел рядом со своим отцом и сверкал одной единственной медалью, которую ему вручили за отвагу.

Ивана Йон даже не видел с утра — тот проснулся раньше него и убежал. Они лишь пересеклись в кухне за завтраком, но Иван только печально глянул на Йона, а после убежал работать. В течение дня они так и не увиделись, хотя Йон очень хотел с ним поговорить. Казалось, что Иван специально не желал попадаться ему на глаза, и от этого становилось очень грустно. Йон намеревался поскорее закончить с лампочками в ресторане и отыскать друга, чтобы перед ним извиниться. Стоя на лестнице под огромной хрустальной люстрой, Йон размышлял о том, что он скажет Ивану. Но мысли путались, сплетались, как тысячи шипящих змей, и ни за одну он так и не смог ухватиться.

— Вергара, что вы все витаете в облаках! — воскликнул дон Мигель так неожиданно, что Йон чуть не свалился с лестницы. — Лампочки сами себя не поменяют, а вас ждут еще три люстры!

— Да, дон Мигель, — согласился юноша, чтобы дворецкий больше к нему не приставал.

Но это не подействовало. Дон Мигель посчитал своей обязанностью отчитать Йона, а за что, дворецкий, наверное, и сам не придумал.

— Что «да», Вергара? Работайте.

— А я что, по-вашему, делаю?

— Вы, как обычно, прохлаждаетесь. Надеюсь, что вы хотя бы осознаете, что если что-то пойдет не так на этом празднике, то нас всех выгонят на улицу?

— Я и так делаю все, что в моих силах! — вспылил Йон.

— От вас требуется больше!

— Кто требует? Вы?! — молодой человек неожиданно спрыгнул с лестницы и остановился перед доном Мигелем. — Вы постоянно даете мне работы больше, чем остальным! Это несправедливо!

— Вергара, заберитесь обратно на лестницу и вкручивайте лампочки!

— А иначе что?!

— Разговаривать так будете в своей таверне! Но я не позволю вам вести себя подобным образом в отеле! — кричал дон Мигель, словно получая удовольствие от очередной ссоры с Йоном.

— А вы не давайте мне поводов, я и не буду так себя вести!

— Поздравляю, Вергара, вы добились того, что на протяжении трёх месяцев работа с лампочками будет лежать только на вас.

— Вот где я видел ваши лампочки! — воскликнул Йон, кинув одну из них на пол и с размаху наступив на нее ногой. Лампочка лопнула под подошвой начищенного до блеска ботинка и захрустела крошками стекла.

— Вы что себе позволяете?! — возмутился дворецкий, покраснев от негодования. Он явно не ожидал, что Йон может вытворить нечто подобное. — Я сейчас же доложу об этом дону Игнасио, и пусть он решает, что делать с таким безответственным официантом!

— Мигель! — раздался голос дона Хавьера, дяди Альбы. — Что ты привязался к этому юноше!

— Этот официант недобросовестно выполняет свою работу!

— Этот официант спокойно выполнял свою работу, пока ты не начал на него кричать. Я не позволю тебе злоупотреблять своим положением. Еще раз увижу, как ты кричишь на Вергару, и тебе придётся покинуть этот отель!

Дон Мигель был явно ошарашен таким заявлением, но он не посмел идти против слов дона Хавьера Гарсиа, поэтому пристыженно опустил голову и выдавил из себя:

— Слушаюсь, дон Хавьер.

— Теперь иди и дай Вергаре спокойно закончить свою работу.

Дворецкий с поклоном удалился, а Йон, не менее ошарашенный, вопросительно взглянул на дона Хавьера.

— Я все слышал, — произнес дядя Альбы. — На твоем месте я бы тоже вышел из себя.

— Вы даже не отчитаете меня за разбитую лампочку? — удивился Йон.

— Нет. Но все же постарайся себя контролировать. Если в следующий раз дворецкий снова будет несправедливо тебя обвинять, то сообщи мне.

— Да, дон Хавьер, спасибо, — ответил ничего не понимающий Йон. Вот это да — сеньор Гарсиа за него заступился, что еще неожиданного преподнесет этот день?

А этот день готовил для Йона ещё много чего неожиданного.

***

Работа в ресторане была завершена, и Йон, полностью обессилевший, упал на стул в кухне. Рядом с ним села Викки и тут же начала сыпать вопросы:

— Ну что, Йон, как ты после вчерашнего? Как у вас дела с Иваном? Вы помирились?

— Я хотел с ним помириться, но даже не видел его сегодня. Такое чувство, что он меня избегает, — тяжело произнес Йон.

Девушка наклонилась к нему и тихо сказала, указывая рукой куда-то за его спину:

— У тебя есть возможность сделать это прямо сейчас.

Йон развернулся и увидел, что в сторону кухни движется фигура друга. Усталость сняло как рукой, он соскочил со стула и выпрыгнул в коридор, чуть не сбив там Ивана.

— Друг, весь день хотел тебя увидеть и извиниться за то, что произошло вчера! — выпалил Йон. — Прости за то, что наговорил и что скрыл часть правды, я ведь думал, что так будет лучше.

— Я рад, что ты это сказал.

— Значит, ты меня прощаешь?

— Я и не злился на тебя. Ну, разве что, совсем чуть-чуть, — ответил с улыбкой Иван.

Йон неожиданно налетел на него и обнял, чем вызвал у друга удивление.

— Я сегодня весь день о многом думал и понял, что ты и мама — самые близкие люди, что у меня есть. Вы моя семья. А я только и делаю, что разочаровываю вас, — скороговоркой проговорил Йон.

Иван возмутился от этих слов, схватил друга за плечи и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Йон, это не так. Ты никого не разочаровываешь. Мы любим тебя таким, какой ты есть. Просто не забывай, что семья всегда рядом и всегда готова помочь. Я понимаю, что после приезда сеньориты Гарсиа ты сам не свой…

— Да мне все равно, — перебил Йон.

— Ты никогда не рассказывал мне, но я знаю, что ты влюблён в неё…

— Тише! — шикнул Йон и оттащил друга под лестницу. — Откуда ты знаешь? Тебе мама сказала?

— Ты рассказал об этом маме? — удивился Иван.

— Нет, она сама поняла.

— Я тоже сам понял. Вот видишь, кто, как не семья, может все увидеть и все понять.

— Насчёт увидеть — да, насчёт понять — не уверен.

— О чем ты говоришь? — не понял Иван.

— Мама сказала, чтобы я забыл об Альбе и переключился на Викки, но я не могу этого сделать. Мне нравится Викки, я не хочу её обижать, но я просто не могу быть с ней, если люблю другую. Вот ты мне скажи, как забыть девушку, если она каждый день попадется тебе на глаза. Как ты забыл Кармен?

— У нас с Кармен и так все было не гладко… — замялся Иван.

— Но ты же забыл о ней?

— Забыл. Но я её и не любил.

— Значит, я серьезно попал, — заключил Йон, решив найти своё спасение в самоиронии.

— Послушай, сеньорита Альба наша подруга с самого детства, но ничего большего с ней не может быть. Я уверен, что в ближайшем будущем её выдадут замуж за какого-нибудь титулованного человека, и она станет маркизой или ещё кем. Тебе просто нужно себя пересилить и переключиться на Викки, потому что так будет лучше в частности для тебя. Рано или поздно все пройдёт. И я не думаю, что мама тебя не понимает, она просто не хочет, чтобы ты страдал. И помни, что никто не осуждает тебя за твои чувства, но дело вовсе не в них, дело в том, что ты обслуга, а она сеньорита. У вас изначально все было обречено.

— А знаешь, я сейчас кое-что понял. Я их ненавижу. В смысле не кого-то конкретного, а все это высшее общество в целом. Они купаются в богатстве и роскоши, а мы в это же самое время обслуживаем их и убираем за ними дерьмо. Разве хотя бы половина из них заслужила то, что имеет? Им просто повезло родиться в богатой семье, и они отчего-то решили, что они лучше тех, кому повезло меньше. То есть нас. Хотя ни черта они не лучше! Они такие же люди как мы. Абсолютно такие же.

— Боже мой, мальчики, что я слышу! — раздался грозный голос доньи Валенсии. — Ваша мама ещё не слышала то, что вы тут обсуждаете! Оставьте революцию французам, а сами лучше идите на кухню, иначе можете лишиться даже того, что имеете сейчас.

— Да, донья Валенсия, — произнес Иван и, взяв Йона за локоть, потащил его в сторону кухни. — Ты издеваешься? — прошипел он, отойдя на безопасное расстояние. — Из-за твоих речей мы можем оказаться на улице. Мы на самом деле не имеем ничего, но благодаря этому высшему обществу у нас есть крыша над головой, еда да еще и жалованье!

Йон ничего не ответил. Он понимал, что каждый все равно останется при своём мнении, поэтому спорить в этой ситуации было бессмысленно. Не то чтобы он был не рад тому, что имел (а имел он замечательную семью и — что уж кривить душой — какие-никакие деньги), просто не будь этого высшего общества, их семья была бы гораздо свободнее и счастливее. А сам Йон мог бы получить образование, стать архитектором, выйти в люди и остаться в истории. Его жизнь имела бы хоть какой-то смысл для этого мира. А так — он просто прислуга, живущая в широкой тени богачей, причём такой темной, что из-за неё его совсем не было видно. Его замечают только тогда, когда нужно что-то принести или унести. В нем видят только безликого официанта. А как бы хотелось, чтобы в нем видели ещё и личность, способную на нечто большее, чем тупое прислуживание. Йон мечтал заняться чем-то другим, мечтал получить образование, мечтал стать значимым для мира, но понимал, что мечты эти несбыточны. И от этого понимания в его душе зрела ненависть.

— А давайте попьем чаю, пока не начался праздник, — предложил Йон, когда они с Иваном сели за стол рядом с Викки. Он, конечно же, не злился на Ивана за то, что тот не поддержал его слова. Как личность, он уважал чужую личность и понимал, что нельзя злиться на человека, который видит мир по-другому.

— Ребята, я рада, что вы помирились! — воскликнула Викки.

— А как же иначе, — произнес Иван, слегка улыбнувшись.

Викки тоже улыбалась. Она знала, что эти двое помирятся, ведь они лучше друзья уже целых двадцать два года, разве такая дружба может так просто разрушиться?

— Давайте на самом деле попьем чай, — согласилась девушка. — Скоро начнется праздник, и у нас с вами работы будет просто невпроворот.

— Это верно, — кивнули молодые люди.

Они приготовили себе чай и снова уселись за стол, принимаясь обсуждать сегодняшний день и предстоящий праздник.

— За этот день отель принял больше клиентов, чем за последние две недели, — произнесла Викки. — Мы с девочками замучились готовить комнаты.

— Да, а мы с парнями замучилось развозить обеды да перекусы, — подтвердил Иван. — Им просто непрерывно хотелось есть! На обед-то в ресторан не пускали.

— Потому что мы там замучилось все украшать, — добавил Йон.

— Кстати, они ещё возмущались из-за отключенного электричества, звонили и просили «разобраться с этим недоразумением». И никак им не объяснишь, что электричество отключено, потому что в отеле меняют лампочки! — воскликнул Иван.

— А зачем им электричество днём? — нахмурился Йон.

— Оно всем так полюбилось, что никто теперь и жизни без него не представляет, — рассмеялась Виктория.

— Мама, наоборот, его не любит. Говорит, что при свечах было комфортнее, — произнес Йон. — Хотя зажигать эти свечи на люстрах — это сущий ад.

— А ещё сущий ад — это отмывать подсвечники от расплавленного воска, — поддержала Викки.

— Но не маме же приходилось это делать, — улыбнулся Иван, но неожиданно его улыбка погасла. Он замер, как истукан, и уставился на что-то позади Йона.

— Ты чего? — Йон развернулся. В дверях стоял дон Мигель, который, наверное, с минуту яростно глядел на двух официантов и горничную, что гоняли чаи на кухне, но сказать ничего не посмел. Дон Хавьер дал ему ясно понять, что у него особое отношение к Йону. Хотя было и не понятно, чем этот наглый, бездарный юноша его заслужил. Дон Мигель смог поругаться только про себя, а после поспешил удалиться, чтобы эта компания больше не мозолила ему глаза.

— Это чего он? — не понял Иван. — Я думал, он сейчас на нас наорет.

— Ты не представляешь, что сегодня произошло, — сказал Йон. И пересказал друзьям утреннее происшествие с доном Мигелем и доном Хавьером.

— Ну, дон Хавьер следующий хозяин отеля, наверное, он хочет, чтобы среди персонала все было хорошо, ведь именно от этого зависит вся работа отеля, — предположил Иван.

— Да, именно на нас весь отель и держится. Жаль, что многие из высшего общества этого не понимают, — произнес Йон, которого так и не покинул враждебный настрой по отношению к богатым сеньорам.

— И почему дон Мигель такой злобный и саркастичный постоянно? — перевел тему Иван, чтобы Йон опять не стал говорить о том, как он всех ненавидит.

— Мне кажется, я знаю почему, — сказала Викки. Молодые люди вопросительно на неё уставились, но та нарочно не торопилась говорить, как бы подогревая их интерес.

— Ну, Викки, почему? — не выдержал Иван.

— Думаю, что дон Мигель влюблён в донью Валенсию! — заявила она, чем очень шокировала ребят. — Но вы видели, как донья Валенсия к нему относится? Она его в упор не видит, и от этого он злится и вымещает свою злобу на вас.

— Вот я буду смеяться, если это окажется действительно так, — хохотнул Иван.

— А что такого? — не поняла девушка.

— Ну, им сколько лет-то? Уже же под семьдесят!

— Ну знаешь, для любви не бывает поздно.

***

В комнату дона Хавьера постучали. Он взволнованно поднялся и открыл дверь, пропуская внутрь своего сына Матео.

— Отец, вы хотели меня видеть? — спросил молодой человек.

— Да, сынок, присаживайся. — Дон Хавьер указал на ажурную софу, которая была в семье, наверное, со времён эпохи рококо, а сам опустился рядом на похожий ажурный стул.

Матео, немного взволнованный от волнения отца, терпеливо ждал, когда тот заговорит. В этот момент можно было увидеть, насколько Матео и дон Хавьер были разными. Темноволосый и кареглазый, как и все другие Гарсиа, дон Хавьер сидел, сгорбившись, на стуле и курил, а его сын с волосами цвета пшеничного поля и слегка поблескивающими янтарём глазами держался прямо и ровно, чуть заметно морщась от запаха табака. Матео, надо сказать, выделялся на фоне других Гарсиа, а порой даже не ощущал себя членом этой семьи.

Но отличался он не только внешностью, которая досталась ему от матери, доньи Беатрис Армас де Гарсиа, но и своим отношением к этой жизни. Как человек военный, он знал, что такое честь и справедливость. Он не любил лгать и унижать, а главной ценностью считал вовсе не богатство, а жизнь.

Вообще, сколько Матео себя помнил, в семье была вражда между его отцом и доном Хоакином, которые боролись за наследство, иными словами, за богатство. Как, опять же, человек военный он беспрекословно выполнял приказы и был предан родине в лице отца. Он боролся за него, даже не понимая этой бессмысленной вражды между родными братьями. Во всяком случае, в войне с берберами он тоже не видел смысла, но по приказу верхушек все равно воевал.

В жизни как на войне или на войне как в жизни — вот это правило, которое он усвоил за свои двадцать девять лет жизни.

— Я хотел поговорить с тобой насчёт наследования, — произнес дон Хавьер после недолгого молчания. — Твой дедушка уже собирается писать завещание.

Ни для кого не было секретом, что дон Игнасио слишком стар и что смерть уже крадется по его пятам. Это он и сам понимал, а потому пытался выбрать, кто из его сыновей — Хоакин или Хавьер — станет наследником всего отеля. Из-за этого жизнь семьи была насквозь пропитана ложью и интригами.

— Отец, я уверен, что хозяином отеля будете вы. Вы все же первенец, — попытался подбодрить отца Матео.

— В том-то и дело, что он сомневается насчёт меня. Говорит, что из-за того, что ты в действующей армии, ты можешь в любой момент погибнуть, а значит, у меня не будет наследника. Он хочет передать отель Хоакину, потому что Лукас никуда никогда не уезжает и его жизнь находится в безопасности.

— Но он же не может так с вами поступить, когда уже дал слово, что отель передаст вам!

— Он все может, — горько произнес дон Хавьер.

— Вы знаете, что нужно делать, отец. Даже если не будет меня, у вас все равно будет шанс получить отель. Это нужно было сделать ещё давно, просто скажите дедушке правду.

— Я понимаю. Но эта правда может погубить наш с твоей матерью брак, поэтому я не тороплюсь её открывать. От точного решения твоего деда будет зависеть, откроется ли эта правда или нет. Помоги мне составить письмо, в случае, если твой дед на семейном собрании заявит, что принял точное решение передать отель Хоакину, то я зачитаю это письмо. Надеюсь, что Беатрис меня простит.

Этот разговор, казалось, был только для двоих человек — для отца и сына, которые вот-вот могут раскрыть один из своих секретов. Но это только казалось. В глубине шкафа прятался третий человек, который все прекрасно слышал и желал узнать, что же за секрет скрывают эти двое. И, когда дон Хавьер и Матео покинули комнату, он прочел письмо, что было небрежно брошено на столике, и кое-что понял.

А понял он, что этот секрет ни в коем случае не должен быть раскрыт. Даже если ради этого придется кого-то убить.

***

В ресторане было оживление. Лилась приятная живая музыка, всюду были слышны светские вежливые разговоры, серебро и фарфор дорого звенели, сеньориты шуршали юбками нарядных платьев, — словом, все опять было наполнено богатством и роскошью.

Только теперь Йон не был частью этого богатства, он чувствовал себя, скорее, мебелью или одним из украшений зала, как те, что он собственноручно сегодня развешивал. Какой же был яркий контраст между праздниками хозяев отеля и праздниками обслуги! Последний раз обслуга отмечала только Новый год и то после того, как его отметили хозяева. Хозяева же могли устроить праздник по любому поводу, ведь подобные мероприятия очень привлекали клиентов. А клиенты — это деньги, вот только жалованье в праздники у обслуги не увеличивалось, хоть им и приходилось работать в два раза больше.

Йон обслуживал стол семьи Гарсиа, стоя рядом со злополучным комнатным деревом и словно дополняя его. Ивана он не видел, но знал, что тот должен был быть в другом зале ресторана и обслуживать стол одной знатной семьи.

Однако о друге он не особо вспоминал в тот вечер, так как все его внимание было отдано Альбе. Она была в нарядном платье золотого цвета, собранном на талии широким черным поясом, а на шее её громоздилось колье из крупных чёрных камней, что поблёскивали золотом от света электрических люстр. После вчерашнего представления, которое Йон ей устроил, они так и не виделись. Сейчас же, когда Альба была рядом, молодому человеку захотелось перед ней тотчас извиниться. Казалось, и девушка хотела что-то сказать, но не могла этого сделать при своей семье, а потому лишь беспокойно крутилась и посылала Йону взгляды, которые он так и не смог расшифровать.

Среди Гарсиа Йон приметил две незнакомых личности. Это были молодой человек с черной щетиной и такими же черными глазами и девушка, тоже темноглазая, но с волосами тициановского рыжего цвета. Они в основном общались только друг с другом, но изредка их внимание обращалось на сеньора Лукаса. Кто эти двое, Йон так и не смог понять, и на протяжении всего ужина его терзало любопытство.

Сегодня все мужчины были одеты примерно одинаково — черные фраки, белые жилеты под ними и светлые бабочки. Все, кроме, разумеется, официантов. Хотя и они вполне могли сойти за сеньоров, если бы сменили черные бабочки на белые и избавились бы от пуговиц металлического цвета. Эта идея хорошо прижилась в голове Йона, и он решил, что когда закончится ужин и начнутся танцы, то он обязательно так и сделает. Ну, по крайней мере, просто сменит бабочку, пуговицы он трогать не станет, иначе за порчу униформы ему серьезно попадет.

К самому концу ужина Альба неожиданно произнесла:

— Официант!

За весь вечер она ничего не попросила, ела только то, что было предусмотрено основным меню, в отличие от своего брата Лукаса, который, словно в насмешку, заказывал что-то каждую минуту.

— Сеньорита чего-то желает? — учтиво спросил Йон и зачем-то взглянул в сторону дона Хавьера. Тот выглядел обеспокоенным и бледным, но неожиданно улыбнулся Йону и отвел взгляд. Йон ничего не понял, но предпочел сделать вид, что ничего не произошло. Главное правило официантов — не смотреть клиентам в глаза. Йон это правило благополучно нарушал с того момента, как стал официантом, и от этого повидал много странного, вроде того, что было сейчас.

— Да, поменяйте мне салфетку. — Альба протянула смятую шелковую салфетку юноше и повернулась к семье, старательно делая вид, что Йон для нее безразличен.

Йон кивнул и послушано пошел на кухню за новой салфеткой. У дверей он встретил Ивана, который нес на серебряном подносе несколько бокалов шампанского.

— Как продвигается работа? — иронично поинтересовался Йон.

— Отлично. Какое-то прожорливое семейство, ни минуты покоя.

— Думаю, Гарсиа им не переплюнуть, в особенности сеньора Лукаса, — усмехнулся Йон. — У тебя бабочка кривая, — заметил молодой человек и поправил другу бабочку.

— Спасибо, застежка там совсем плоха, ну да ладно, главное, чтобы она продержалась до конца вечера. Кстати, о сеньоре Лукасе, ты видел его друзей?

— Это тот сеньор со щетиной и сеньорита с рыжими волосами?

— Да.

— Ты знаешь, кто они?

— Услышал, как донья Валенсия приказывала Виктории приготовить им номера. Они приехали сегодня. Это сеньор Рафаэль Фернандес и сеньорита Эухения Фернандес.

— Семейная пара и живут в разных номерах? — удивился Йон. Весь вечер он хотел узнать, что это за люди и почему они сидят вместе с семьей Гарсиа. Как же повезло, что Иван очень любопытный и слышит каждое слово, что произносят экономка и дворецкий.

— Нет, это брат и сестра.

— Они совсем не похожи.

— Сводные.

— А, тогда понятно.

— Сеньорита Эухения прекрасная, не правда ли?

— Друг, ты что положил глаз на сеньориту? — хохотнул Йон.

— Почему тебе можно, а мне нельзя?! К тому же я-то понимаю, что мне ничего не светит.

— Господи, Эррера, только этого нам не хватало! — воскликнул появившийся из ниоткуда дон Мигель. — Лучше разносите ужины, а не заглядывайтесь на сеньорит!

— Извините, дон Мигель, — смутился Иван, покраснев до ушей, и тут же поспешил уйти, пока дворецкий еще чего-нибудь такого не сказал, отчего ему бы стало стыдно и неловко.

— А мне, дон Мигель, ничего не хотите сказать? — с вызовом сказал Йон.

— Послушайте, Вергара, я бы не советовал вам становиться еще наглее, чем вы есть. Если дон Хавьер заступился за вас сегодня, это не значит, что вы теперь имеете право отлынивать от работы. Так что идите выполнять заказ.

— Уже бегу, — произнес Йон и не спеша скрылся в кухне.

По дороге в прачечную Йон заметил, что в салфетку завернут небольшой лист бумаги. Он вытащил его и развернул. Там оказался текст, написанный ровным и красивым почерком Альбы.

«Выйди на балкон, пожалуйста. Надо поговорить».

Йон вскинул от удивления брови и стал оглядываться, судорожно придумывая, что можно сделать, чтобы уйти со своего поста официанта.

— Мартин! — радостно воскликнул юноша, завидев его на кухне. — Ты сейчас что делаешь?

— Работаю. В отличие от тебя.

— Мартин, можешь взять ненадолго стол семьи Гарсиа? Все равно ужин уже почти закончился, и скоро начнутся танцы. Вряд ли будет много заказов. Пожалуйста! Мне очень нужно отлучиться.

— Зачем? Опять собираешься бездельничать?

— Ну, Мартин, соображай, — сказал Йон, выжидающе смотря на официанта, но тот лишь хмурил брови. — Мне надо отлучиться в уборную, — пояснил Йон.

— Понял, — смутился Мартин. — Ладно, иди. Если ты недолго.

— Постараюсь побыстрее.

Йон побежал по коридору в сторону служебных помещений, но спешил он отнюдь не в уборную, а в прачечную, где наверняка должны были быть белые бабочки. Ему повезло, потому что в прачечной на вешалке висел целый костюм, но одалживать его он все же не решился. Бабочки было бы вполне достаточно. Во время танцев свет приглушат, а ему нужно будет всего лишь проскочить через зал в сторону балкона. Йон сменил бабочку, и, как партизан на оккупированной противником территории, проскочил через кухню в ресторан. Сейчас самым главным было не попасться на глаза дону Мигелю, официантам и семье Гарсиа — словом, всем, кто его знал, а это примерно четверть находящихся в зале людей.

Однако сегодня ему на удивление везло. Он подобрался к балкону незамеченным никем из знакомых и таким же незамеченным прошмыгнул через дверь.

Балкон представлял собой огромную пристройку из камня с двумя широкими лестницами с каждого бока. Такое сооружение правильнее было бы называть террасой, но все привыкли звать это балконом, потому что, видимо, архитектор отеля таковым его и задумывал, но спустя время кто-то посчитал нужным его увеличить и построить лестницы.

Альба стояла там, сложив руки на каменных поручнях и глядя куда-то вдаль на спящий изумрудный сад.

— Альба, — тихо позвал Йон, опасаясь, что кто-то посторонний может его услышать.

Девушка развернулась и удивленно спросила:

— Ты что, взял чью-то бабочку?

— Я ее одолжил, — улыбнулся юноша. — Ты хотела со мной о чем-то поговорить?

— Да, я хотела тебе сказать, что вчера ты так быстро убежал, а я даже не поняла почему. Но потом я осознала, что, возможно, мои слова показались тебе неприятными. Но я не хотела тебя обидеть, понимаешь? Тебе нравится Виктория, а я так про нее сказала. В общем, с моей стороны это было очень некрасиво. Извини, — проговорила Альба, в душе сетуя на себя, потому что она скомкала все своё отрепетированное и продуманное извинение.

— С чего ты взяла, что мне нравится Виктория? — удивленно спросил Йон.

— Я нашла только такое объяснение твоему поведению.

— Это объяснение неверное.

— Тогда что произошло?

Йон не знал, что ответить. Как ему было объяснить то, что он почувствовал в тот момент? Социальное неравенство, место в обществе, так чётко обозначенное девушкой, в которую он влюблен, — вряд ли она поймёт. Но он нашёл выход — в конце концов, он находил выход из любой ситуации.

— Мне вчера с самого утра нездоровилось, а дон Мигель ещё нагрузил работой. Прости за эту выходку, — проговорил Йон. Что он понял, когда невольно слышал разговоры людей из высшего общества, так это то, что в любой сложной ситуации можно списать все на плохое самочувствие. На удивление, это всегда работает.

— Надеюсь, что сегодня ты чувствуешь себя хорошо? — беспокойно спросила девушка.

— Да, спасибо, сегодня все отлично.

— Я очень рада этому.

Неожиданно дверь ресторана распахнулась, и на балконе очутился Мартин с подносом в руках. Йон тут же повернулся лицом в сторону сада, делая вид, что он мечтательный сеньор, который любуется вечерним пейзажем. А Альба, слегка взволнованная, подскочила к официанту и воскликнула «Мартин!», перетянув тем самым все внимание на себя

— Сеньорита Гарсиа, дон Хоакин интересуется, как скоро вы вернётесь в ресторан и хорошо ли вы себя чувствуете? — произнес Мартин, глядя себе под ноги.

— У меня от духоты закружилась голова. Передай отцу, что я вернусь минут через десять.

Тут Йон чуть не рассмеялась, потому что его подруга сама активно прикрывалась плохим самочувствием, но все же взял себя в руки. Мартин не должен был понять, что на балконе рядом с сеньоритой Гарсиа стоит его непутевый товарищ официант, который только что отлучился в уборную.

— Слушаюсь, сеньорита. — Мартин поклонился и собрался было уходить, но Альба остановила его, приметив несколько бокалов шампанского на его подносе:

— Мартин, позволишь взять два бокала для меня и сеньора Альманса?

— Да-да, конечно, — произнес официант, позволив Альбе взять в руки напитки.

— Спасибо, можешь идти.

— Сеньорита, сеньор. — Мартин почтенно, но в то же время неуклюже поклонился и поспешил скрыться в дверях ресторана.

— Он меня потом убьет, — прыснул от смеха Йон, развернувшись в сторону девушки.

— Не убьет, если не узнает, — рассмеялась в ответ Альба. — Сеньор Альманса, это за счёт отеля, — наигранно произнесла девушка, не переставая смеяться.

— Благодарю вас, сеньорита Гарсиа, — вторил ей юноша.

Альба подняла бокал для тоста и неожиданно серьезно сказала:

— Предлагаю выпить за то, что спустя столько лет мы с тобой снова встретились. И что мы по-прежнему друзья.

— Да, друзья, — тоже серьезно, но с долей грусти в голосе ответил Йон. Только друзья, ничего больше. Он за секунду осушил бокал, и спустя какое-то время пол под ногами уже начал ощутимо плыть.

Из окон ресторана полилась музыка, и молодые люди поняли, что танцы уже начались. Сеньорите Гарсиа нужно было присутствовать там, но она не хотела. Впервые за этот вечер она чувствовала себя собой, особенно после того, как услышала, что Йон на самом деле не влюблён в Викторию.

— Хочешь потанцевать? — неожиданно спросил Йон, осмелев от одного бокала шампанского.

— Что? — удивилась Альба. Она растерялась, и Йон это заметил. Странно было видеть сеньориту Гарсиа в растерянности, ведь это… Сеньорита Гарсиа, как Гарсиа вообще могут быть в растерянности?

— Хочешь танцевать? — повторил он свой вопрос. Но в этот раз уже менее уверенно.

— Ну… Почему нет, — ответила Альба.

Оставив пустые бокалы на каменных поручнях, Йон и Альба закружились на балконе под приглушенную музыку. Все завертелось в каком-то особенном водовороте, который затянул только их двоих. Этот момент и это место принадлежали только им, и каждый чувствовал, что это не просто дружеский танец, а нечто большее.

Кровь у Йона закипела, а рассудок отошел на второй план. Какой-то необъяснимый порыв с головой захлестнул юношу, и он поддался ему, притянув Альбу к себе и прижавшись губами к её губам. Это застало врасплох не только девушку, но и его самого. Он не понимал, как это произошло, но это произошло, и теперь нужно было что-то с этим делать.

Самым лучшим вариантом он посчитал отпрыгнуть от Альбы и затараторить:

— Прости, пожалуйста, не знаю, как это вышло и зачем я это сделал. Прости, наверное, я… — он развернулся и собрался идти в сторону двери, но Альба схватила его руку и остановила.

— Не уходи. Я не хочу… чтобы ты уходил.

Они остановились друг напротив друга и посмотрели друг другу в глаза. И благодаря этому они оба поняли гораздо больше, чем от бессмысленных слов, которые никак не желали складываться во что-то адекватное. На этот раз Альба сама поцеловала Йона. Её здравый смысл тоже куда-то пропал, остались лишь чувства, сильные и неукротимые. И именно эти чувства сейчас были истинными властителями ситуации.

Ни Йон, ни Альба не верили в то, что происходит. Все, что они чувствовали друг к другу, было и есть взаимно. Надо же — всю жизнь притворяться друзьями и зачем? Зачем все это было нужно, если ни на секунду не было правдой?

— Йон, — прошептала Альба, отстранившись от него. Здравый смысл все же очень скоро вернулся к ней.

— Что?

— Что мы творим?

— То, что хотим?

— Но то, что мы хотим, может обернуться плохо для нас обоих, а в особенности для тебя. Если об этом кто-то узнает, то мои родители сделают все возможное, чтобы отдалить нас друг от друга. И я уверена, что в этот раз избавятся они не от меня, а от тебя. А я не хочу, чтобы ты лишался дома и жил вдали от матери. Твое место здесь.

— Об этом никто не узнает.

— Почему ты в этом так уверен?

— Я не уверен в этом, я знаю это. Отель большой, а я официант, который может спокойно гулять с официантской тележкой по этажам и делать вид, что он привозит заказ сеньорите Гарсиа. Так что никто от меня не избавится. К тому же, я всегда тебя любил и всегда хотел с тобой быть.

— Я тоже, — чуть слышно ответила Альба, скрывшись в объятиях юноши, о которых так долго мечтала. Она понимала, что все это может для Йона очень плохо обернуться, но в то же время отчаянно желала, чтобы этот вечер и этот момент никогда-никогда не заканчивались.

Но все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Так и сейчас неожиданно возникшая на балконе фигура заставила Альбу и Йона друг от друга отскочить.

Эта фигура появилась со стороны одной из лестниц и предпочла не выходить из мрака ветвей, что протягивали свои мохнатые лапы над балконом. Все, что успели увидеть молодые люди — это черный мужской костюм и белую маску зайца, скрывавшую лицо. В вечерних сумерках это выглядело крайне зловеще.

А дальше — все произошло так быстро, что никто даже не успел осознать случившееся, — фигура вытянула руку со сжатым в ладони пистолетом, сделала один единственный выстрел и скрылась в кустах.