Это знал только Бог

Лариса Соболева, 2006

Это знал только Бог. А теперь знает человек, знает и пользуется знаниями, применяя изощренные, циничные методы. Но ставка слишком велика: миллионы долларов, роскошные дома в лучших уголках мира, яхты. Получить все сразу – слишком соблазнительная ловушка для предприимчивых людей. Они здорово играют на чужой любви, ответственности и разлуке. Они манипулируют чужими жизнями, как боги, и в их руках страшное оружие – генетика. Роман состоит из двух остросюжетных историй, которые излагаются одновременно, разумеется, чередуясь. Послевоенные пятидесятые и современный мир, кажется, абсолютно не связаны, но начало современной истории в пятидесятых прошлого века. Ранее книга издавалась под названием «Инструмент богов».

6

Вячеслав собрался еще с вечера, теплые вещи уложил в дорожной сумке сверху, ведь на той стороне шарика — зима. А выспался за считаные часы, до завтрака наплавался в бассейне.

Самолет. Небольшой. Собственность Линдера. Внутри обстановка офисная: диваны и кресла, компьютер, телевизор. Самолет разбежался и встретился с облаками, Вячеслав смотрел в иллюминатор, Линдер и Саймон (человек-робот) занимались некоторое время бумагами. Очаровательная мулатка (была у Вячеслава одна мулаточка, сильно впечатлила, поэтому он чуть не съел глазами эту) принесла кофе в крошечных чашках. Только в Бразилии узнал вкус настоящего кофе, выпьешь глоток, и в голове происходит сотрясение — до того крепкий. Он сделал вывод, что американцы похожи на русских — пьют всякую бурду. Но вот Линдер закончил дела, повернулся:

— Вы хорошо переносите полеты?

— Прекрасно, — заверил Вячеслав. — Сэр, вы не до конца рассказали свой триллер. Простите, если бестактно лезу к вам в душу.

— Но ведь это я вас заставил слушать. — Линдер закинул ногу на ногу, взял чашку с кофе. — Помните, я очнулся в квартире Пахомова?

— Конечно, помню. Вас оглушили грабители?

— Нет. — Линдер глубоко задумался, потом сказал: — Вернее, не совсем так, но это выяснилось значительно позже…

Николай искал в памяти: что же произошло до темноты, из которой он выплыл, как из омута. Голова так туго работала, что вопрос завис, а глаза только видели. Они видели Пахомова на полу, кровь на его груди и на паркете, но не постигали виденного. Николай подошел к Пахомову, потом огляделся и заметил во второй комнате, дверь которой была распахнута, Нюшу. И она лежала на полу ступнями к нему, нелепо сложенными вовнутрь. Из-за выступающего живота он не видел ее лица, неосознанно двинулся к ней. Но когда увидел ее полностью, в голове как щелкнуло. Нюша — славная, тихая, добрая Нюша — была удавлена шнуром, который обвивал ее коротенькую шею. Николая повело, словно получил удар и вот-вот упадет, он зажмурился, чтобы устоять на ногах. Устоял. Открыв глаза, кинулся к профессору, наклонился и, не прикасаясь к нему, не тормоша, понял: помощь уже не нужна.

Как это случилось? Николай сосредоточился, одна за другой вспыхивали перед глазами картины: он и Пахомов… напольные часы и стрелки, показывающие десять минут двенадцатого… Пахомов идет провожать… Николай переступил порог, повернулся, чтобы попрощаться с Пахомовым… Удар! Да, на лестничной клетке его ударили чем-то тупым и тяжелым. Он вторично потрогал затылок, посмотрел на руку — кровь. Значит, его ударили, а потом…

Николаю бросилось в глаза, что нет хрустального кубка в серебряной оправе, стоявшего на середине круглого стола. Нет аметистовой друзы с необычайно крупными и чистыми кристаллами, подаренной Пахомову его учеником. Стало ясно: здесь побывали грабители, но почему они не убили его? Или подумали, что убили, втащили в квартиру и бросили. Взгляд упал на пол, где лежала финка с окровавленным лезвием. Николай вспомнил: когда очнулся, финка находилась в его руке… Может, специально его оставили в живых?

Отчетливо вспомнились вдруг слова Тараса: «Тебя без разборок посадят, если кого нечаянно покалечишь». А тут два трупа. Кто поверит, что он, бывший заключенный, отмотавший целых восемь лет, не убивал профессора и его домработницу? Безотчетный ужас, подчинивший волю и ум, вывел Николая на улицу.

Он бежал, нет, малодушно убегал от дома Пахомова, растерявшись, как мальчишка. Бежал, ничего не видя, кроме ступней Нюши, шнура на ее шее, лица профессора, но Пахомова видел только живым. Ноги принесли его домой. Вера не спала, ждала его, сидя на кровати в ночной сорочке и закутавшись в шаль. Она вскочила:

— Колька! Где ты был так долго? Я думала, умру… У тебя кровь?

Он опустился на стул, ссутулился. Поразительно — голова не болела. Вера налила в таз воды, сняла с него рубашку, начала смывать кровь с волос, шеи и плеч, ни о чем не спрашивала. Николай сам полушепотом, не обращаясь к ней, будто для себя рассказывал о том, что недавно видел в квартире Пахомова, говорил и говорил. Вера перевязала ему голову, молча надела на него чистую рубашку, затем пиджак, пальто, переоделась и сказала:

— Пошли.

— Куда?

— Я знаю. Коля, идем.

Она привела его к дому Тараса, постучала в окно. Да, наверное, Тарас способен помочь, решил Николай, поэтому ждал безропотно. Занавеска отодвинулась, в окне появилась Майя, исчезла, потом открыла дверь:

— Что случилось?

— Тарас дома? — спросила Вера.

— Спит.

— Буди, у нас беда.

Николаю пришлось повторить рассказ, во время которого Майя заново перебинтовала ему голову, так как Вера неумело это сделала. Поскольку Тараса подняли с постели среди ночи, он не додумался одеться, сидел в синих трусах и белой майке, периодически отпивая из графина воду. После рассказа минуты две то скреб щеку, то потирал плечи. Вера первая робко вымолвила:

— Что делать, Тарас?

Он не ответил ей, а задал вопрос Николаю:

— Тебя кто-нибудь видел, как ты входил к Пахомову?

— Я зашел в подъезд, навстречу мне спускалась женщина, она живет этажом выше Пахомова, — сказал Николай.

— Во сколько это было?

— Около восьми.

— Где финка?

Николай опустил глаза — это означало, что финку он оставил в квартире. Тарас свесил голову, думал, тяжело вздыхая.

— Прошу тебя, помоги… — дрогнувшим голосом сказала Вера.

— А не проще заявить в милицию? — подала идею Майя.

Тарас красноречиво взглянул на жену из-под насупленных бровей, мол, ну и дура ты! Не надеясь, что она поняла, дополнил словами:

— Проще, да. Стать к стенке.

— Что? — расширила глаза Вера. — К какой стенке?

— К каменной, — вяло бросил в ее сторону Тарас. — Он кто у нас? Зэк. Как он попал в лагерь, почему — не будет интересовать нашего начальника. Над ним тоже есть начальство, которое требует побед над бандами уголовников. Так вот, девчонки, он не поверит, что кто-то неизвестный огрел Викинга по голове, потом убил двух человек, а его оставил жить, сунув в руку финак.

— Доказать легко, что Колю ударили, — возразила Майя. — Это очевидно. Сам он, что ли, нанес себе такую рану?

— Ничего не поняла, — вздохнул Тарас, хлопнув себя по коленям. — Наш начальник считает: чем больше зэков вернется на нары, тем спокойнее жизнь наступит. Еще лучше — если бывших и не бывших зэков перестреляют без разбора. Ему достаточно вот такой улики, — соединив кончики указательного и большого пальца, показал всем Тарас, — и следствие будет закончено, а финка все твои доводы перевесит. Да и довод слабенький, Майка. Говоришь, легко доказать, что Викинга ударили? Отрицать никто не будет, только вывернут иначе: профессор ударил во время самообороны. До кучи навесят на Викинга еще парочку убийств…

— Так что мне светит? — все же уточнил Николай.

— За двойное убийство? Вышак.

У Николая зашевелились волосы на голове, он подумал о бессмысленных годах, проведенных в рудниках и на лесоповале, где из человеческих радостей позволялась одна — спать шесть часов, а то и меньше. Подумал о высочайшей несправедливости, преследовавшей его долгие годы, о Вере, о том, что жизнь прекрасна и без науки, прекрасна и с относительной свободой. Он явственно ощутил, как на него надвигается катастрофа, за которой нет будущего…

— Я пойду туда и заберу финку, — вскочила Вера.

— Сядь! — процедил Тарас. — Хочешь и ты под расстрельную статью?

— Да что ты ее пугаешь? — Майка и сама задрожала, обняв Веру за плечи. — Разве сейчас женщин…

— Замолчите обе, — тихо сказал Тарас.

Вера упала на табурет, уткнувшись в живот Майе, заплакала. Тем временем Тарас надел свитер, натянул штаны, обмотал портянками ступни и сунул их в сапоги, снял с вешалки куртку и кепку:

— Иди за мной, Викинг.

Ни Майя, ни Вера не спросили, куда и зачем они идут, только обе застыли, глядя на мужей со страхом. Из сарайчика Тарас выкатил мотоцикл, завел мотор, кивнул Николаю на заднее сиденье, мол, садись. И помчался, оглашая тихие улицы ревом мотора. Остановился неподалеку от дома Пахомова, закатил мотоцикл в кусты, ведь ночь только на первый взгляд спокойна. Ночью в городе начиналась потайная жизнь, непредсказуемая и опасная, а заканчивалась с первыми лучами солнца.

— Веди к Пахомову, — сказал Тарас.

Вошли в подъезд, задержались, прислушиваясь к звукам, но тишина стояла мертвая, будто в доме никто не живет. Осторожно, замирая от скрипа собственной обуви, поднялись на третий этаж, Тарас перевел глаза на друга, молча спрашивая — какая квартира? Николай указал подбородком, не решаясь войти первым. Достав платок, Тарас взялся за ручку, открыл дверь, оба проскользнули внутрь. В квартире горел свет, как горел и тогда, когда Николай очнулся, а убегая отсюда, он не выключил электричество.

— Задерни шторы, — шепнул Тарас, тщательно вытирая ручку двери платком. — Ходи тихо, чтоб соседи внизу не услышали. Ни к чему не прикасайся…

Николай двинулся к окну на цыпочках, но на середине гостиной с опаской (а может, с надеждой) повернул голову в сторону профессора. Нет, чуда не произошло, Пахомов лежал на том же месте и в той же позе, в какой оставил его. И Нюша лежала в смежной комнате. Ничего не изменилось, ничего. Но изменения произошли в Николае, он понимал, что начался новый отсчет времени.

Он торопливо задернул шторы из тяжелой ткани, повернулся. В это время Тарас, наклонившись к полу, рассматривал паркет, махнул рукой другу — иди ко мне. Когда тот подошел, указал на капли крови, идя вдоль них.

— Это моя кровь, — пояснил шепотом Николай. — Когда меня несли в гостиную, она капала с меня…

— Или она капала, когда ты уходил, — выдвинул другую версию Тарас. — Видишь, один и тот же факт можно повернуть по-разному. Худо… — продвигаясь в согнутом состоянии в глубь квартиры, произнес он. Дошел до размазанного пятна на паркете. — Здесь лежал, когда очнулся? (Николай утвердительно закивал). Худо, Викинг. Пол паркетный, кровь в этом месте просочилась в щели. Найди тряпку, отмой паркет от крови. Но смотри! Ты не должен оставить своих отпечатков нигде. А я подумаю, что делать с кровью в щелях.

— Не трать времени. Я вымою пол, никто не догадается, что здесь была кровь.

Невмоготу было Николаю находиться в квартире Пахомова, постоянно натыкаться глазами на его труп. Он мечтал поскорее убраться отсюда.

— Девяносто процентов, что не догадаются, — не спорил Тарас. — Но десять остается, а это огромный риск. У нас эксперты хорошие! Действуй без разговоров!

Николай набрал в миску воды, смочил тряпку (не забыл вытереть кран), тщательно оттирал паркетины от своей крови. Тем временем Тарас изучал оба трупа, вдруг он позвал громким шепотом:

— Викинг! Сюда! — Николай не заставил себя ждать. Тарас стоял над трупом Нюши, склонившись и держась руками за колени. — Викинг, гляди.

Он указал на грудь Нюши пальцем, но Николаю пришлось наклониться, чтобы увидеть то, что заметил Тарас.

— Ничего не вижу, — сказал он.

— Возле второй пуговки.

На шерстяной кофте коричневого цвета алел кусочек…

— Это ноготь? — спросил Николай.

— Вот именно. Верхняя часть ногтя, который отломился. Ноготь женский, покрыт лаком. Длинный. У Пахомова были женщины?

— Ни разу не видел. Откуда ноготь взялся?

— Думаю, старуху либо держала, либо удавила женщина. Значит, с ними была баба… Ноготок оставим, оставим. Чего стоишь? Иди работай.

Тарас осмотрел комнаты, из пепельницы вытряхнул окурки на газету, завернул и сунул в карман. Когда Николай закончил отмывать паркет, осведомился:

— Знаешь, где у профессора чернила?

— В кабинете.

— Неси. Да! Вытри все, до чего дотрагивался. Не той тряпкой, которой кровь смывал, дуралей! Сухой!

Николай принес чернила в бутылке, отправился стирать свои отпечатки, а разве вспомнишь, где он их оставил? Протирал все подряд. А Тарас аккуратно вылил чернила на место бывшего кровавого пятна, потом растер бутылкой новое пятно и положил ее рядом. Тряпки вместе с миской сунул в хозяйственную сумку, ее взял на кухне, уточнил:

— Ты все вытер? Чай, водку пил?

— Пил. Нюша вымыла посуду до моего ухода.

— Тогда идем.

— А как же Пахомов, Нюша?..

— Простят нам. Ступай вперед.

В начале пятого они благополучно покинули дом, бегом добрались до мотоцикла. Тарас сделал крюк, выехал на мост, на середине реки кинул финку в воду со словами:

— Ничего, попадутся и без этой улики.

Приехав к Тарасу, в дом вошли не сразу, сначала на огороде развели небольшой костер, сожгли тряпки и сумку, правда, мокрая ткань не хотела гореть, но и тут нашли выход: плеснули керосином. Подсовывая веткой мокрую тряпку к языкам пламени, Тарас спросил:

— Не заметил, что унесли из квартиры?

— На столе стоял хрустальный кубок, небольшой, на серебряной подставке, его нет.

— Что за подставка? Какая у нее форма?

— Кубок, как высокий бокал, а подставка в форме трех дубовых листов.

— Нарисовать сможешь?

— Попытаюсь. Еще пропала аметистовая друза…

— Что такое друза?

— Это группа сросшихся друг с другом кристаллов. У Пахомова аметисты были величиной с мой мизинец, это камни фиолетового цвета, прозрачные.

— Тоже нарисуй. Что еще пропало?

— Не знаю. Кубок и аметисты — то, что бросилось в глаза.

— Ценности у Пахомова были?

— Были. Пять золотых монет эпохи Петра Первого, он мне показывал… может, еще что-то хранил, но я не знаю. Скажи, Тарас, они там лежат… как теперь сообщить, что их убили?

— А никак. Будем ждать, когда трупы кто-нибудь обнаружит. Чем позже найдут, тем лучше для тебя. По прошествии нескольких дней свидетели, если таковые имеются, точно не вспомнят, когда и где тебя видели. Догорит, — махнул рукой Тарас, бросил в костер ветку и пошел в дом.

Вера с Майей вскинули на мужей встревоженные глаза, но ни один не рассказал, где они пропадали, при всем при том Тарас предупредил:

— Девчонки, о сегодняшней ночи никому ни слова.

— Ты за кого нас принимаешь? — обиделась Майя.

— Я всего лишь предупреждаю. Вера, когда тебя вызовут…

— Меня? — вздрогнула она. — Куда? Зачем?

— Да все туда же, — устало проговорил он, опускаясь на табурет. — И Викинга вызовут. Он часто заходил к Пахомову, а всех знакомых профессора будут допрашивать. Викинга видели, как он заходил в подъезд, ты должна говорить… нет, стоять насмерть, что вернулся он домой в десять. Поняла?

— Поняла, — кивнула Вера. — Я не подведу.

— Теперь идите, я еще посплю часа два. Желательно, чтоб вас никто не видел из соседей. Поторопитесь, пока они спят.

Вера и Николай брели домой молча, каждый находился в своих тяжелых думах, не зная, чем обернется прошедшая ночь. Оставив мужа на лестничной клетке, Вера вошла в квартиру и судорожно отпирала дверь в свою комнату, с опаской посматривая в сторону кухни — там уже кто-то гремел кастрюлями. Она влетела в комнату незамеченной, слегка перевела дух, затем быстро переоделась в домашнюю одежду, растрепала волосы. Схватив чайник, вышла в коридор и, первым делом, легонько стукнула во входную дверь, подав Николаю знак — путь свободен, тут же побежала на кухню. Но ему не повезло — соседка выползла, а обычно спала до обеда. Парася Назаровна — женщина моложавая, не без привлекательности, состояла из буклей, утрамбованных форм и румян. Нигде не работала, однако одежду носила наилучшую, какую предпочитали жены министров. Вывод жильцы сделали: спекулянтка, оттого недолюбливали ее, правда, на спекуляции она пока не попалась, но заходили к ней разные люди. Парася была одинокой и соседа не обходила вниманием.

— Доброе утро, Николай Карлович, — поправив на груди кимоно в райских птицах, игриво поздоровалась Парася. — Что это вы так поздно домой возвращаетесь?

— Я выходил курить, — оправдался Николай.

— А что у вас с головой?

— Балка упала на стройке.

— Бедненький, — кокетливо повела бровями она, подступая к Николаю.

В это время из кухни, как коршун, вылетела Вера с чайником. Сузив глаза, она шла точно на Парасю, словно собиралась окатить соседку кипятком. Та мигом отступила от объекта, поплыла к кухне, бросая через плечо:

— Вы бы, Николай Карлович, починили мне замочек на браслетке, а то все только Багратионихе оказываете услуги. Вы же у нас тут один способности имеете.

— Починю, — пообещал он.

Высунула в дверную щель седую голову Раймонда Багратионовна:

— Верико, Параська пристает к тебе?

— Не ко мне, к Николаю, — процедила Вера, заталкивая мужа в комнату. — Дождется: я ей космы выдеру.

— Лучше мышьяку подсыпать, — дала громкий совет Раймонда Багратионовна. — Мучиться будет долго.

— А я все слышу, — появилась из-за угла Парася с зубной щеткой в руке и с белым от порошка ртом. — Стыдно вам, Раймонда Багратионовна, советы такие раздавать. В ваши-то годы, бывшей рэволюционэрке! Заявлю на вас. И не ложьте больше на мой стол свои салфетки в крошках.

— Хм! — презрительно фыркнула в ее сторону Раймонда Багратионовна, гордо приподняв грузинский нос.

— Шести нет! — взвизгнуло новое действующее лицо, принадлежавшее мордастой скандалистке. — Дадите хочь раз выспаться, паразитки?

Все, квартира ожила. Николай опустился на стул у стола, свесил голову, ложиться спать уже не имело смысла.

— Из-за этой гадины чайник не вскипятила, — бухтела Вера, готовя завтрак.

Николай поймал ее, усадил на колени и уткнулся в грудь:

— Зачем ты на Параську тратишься?

— Чтоб не вертелась вокруг тебя.

— Дуреха.

— Колька… — Вера обхватила его голову руками. — Что же теперь будет?

— Не знаю…

— Считаете, я повел себя как трус? — спросил Линдер.

— Мне трудно судить, — уклонился от ответа Вячеслав. Собственно, по рассказу так и выглядело, но, учитывая обстоятельства, кто бы не струсил? — Тогда вы и решили бежать?

— Что вы! В те времена бежать из страны было равносильно смерти. Для того чтоб решиться на такой отчаянный шаг, нужно попасть в безвыходное положение, равносильное все той же смерти. Но признаюсь: мне стало страшно, я растерялся, хотя еще верил, что все обойдется.

— Пахомова быстро нашли?

— Прошло два дня, и обнаружили трупы. Где-то через неделю меня вызвал следователь, я к этой встрече был готов и рассказал частичную правду, дескать, пришел в восемь, ушел около десяти. Тем временем Тарас шерстил барахолки в поисках вазы и аметистовой друзы. Раз их забрали, то должны продать.

— Вас подозревали в убийстве?

— Хм… — невесело усмехнулся Линдер. — Хуже, друг мой, хуже.