В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями

Лариса Королева

В небольшом кубанском городке находят повешенной молодую мать двоих детей. Родственники погибшей не верят в прокурорскую версию о самоубийстве и просят помочь разобраться в этом деле заместителя редактора криминальногоеженедельника «Судный день» Дарью Леденёву. Сразу после публикации её статьи погибает сотрудник газеты. Его загадочная смерть также становится предметом журналистского расследования для Дарьи, у которой начинается служебный роман с собственным шефом, юристом Андреем Черновым.

Все герои романа вымышлены. Любое сходство с реальными событиями является случайным.

Дизайнер обложки Ольга Якушина

© Лариса Королева, 2023

© Ольга Якушина, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4498-2969-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как отвратительно в России по утрам

«Вас когда-нибудь пытались выбросить с седьмого этажа? Меня однажды пытались. И тогда мою беспутную жизнь спасла бутылка красного вина, которую я вылила себе на голову». Нет, пожалуй, это не слишком важный эпизод, да и несерьёзно как-то для начала…

А, может, так? «Меня зовут Дарья Леденёва. Больше всего на свете я люблю моего сына, секс, и криминальную журналистику». Нет, это слишком декларативно. Можно попробовать начать повествование таким образом: «Сколько себя помню, я всегда пребывала в состоянии влюблённости». Ведь, несмотря на то, что я собралась написать детектив, этот роман всё равно будет о любви. Все на свете романы только о любви — других просто не бывает. Или они мне никогда не попадались.

Случается, судьба круто меняется буквально в одночасье, но чаще человек и сам не может понять, с какого момента всё пошло совсем по-другому, и как при этом изменился он сам. Для меня очередной новый, совершенно особенный, этап жизни начался ранним осенним утром, когда я захлопнула дверцу голубой «Альфа-Ромео», небрежно кинув Антону: «Созвонимся», и вошла в вестибюль двенадцатиэтажного здания, в котором располагается наша контора. Пожилая уборщица в традиционном тёмно-синем халате, опираясь на швабру, проводила меня недоуменным взглядом до самого лифта. Было чему удивляться: не каждый же день журналисты являются на работу в шесть часов утра!

Ясно, что в редакции ещё никого не было, и прежде, чем открыть двери, пришлось изрядно повозиться с ключами. Терпеть не могу эти сейфовские замки: никак не запомнить, в какой последовательности их нужно открывать. Я понимала, что просто с ума сойду, если не посплю хотя бы пару часов, но в тех кабинетах, от которых у меня имелись ключи, не было ни одного дивана. Поспать можно было только на стульях, и я принялась их сдвигать. Ужасно неудобно, конечно, но что поделаешь, если ключи от квартиры моя сестрёнка на этот раз выдала нам с Антоном только до шести утра…

От звука поворачиваемого в общей двери ключа я подскочила так резко, что стулья попадали. Как же, откроете вы дверь с той стороны, если она заперта с этой!

Мой шеф был поражён не меньше уборщицы в холле.

— Доброе утро, — сказал он. — Не ожидал увидеть тебя в восемь утра на работе.

— А сами вы, Андрей Дмитриевич, чего так рано?

— Вообще-то я всегда прихожу в это время, поскольку завожу дочку в школу к первой смене. Но поскольку вы, госпожа Леденёва, сами являетесь не раньше десяти, даже по понедельникам, когда планёрка начинается в девять, то не имеете возможности этого заметить. У тебя была бессонница, Даша?

— Да нет. Просто не ночевала дома.

— Бурная ночь с любимым мужчиной?

— Не с любимым. Но бурная.

— Ты разлюбила Сергея?

— Он тут ни при чём.

Это было новостью. Я так привык к мысли, что они с Сергеем всегда составляли единое целое, что очень сложно было представить её в паре с кем-нибудь другим.

— Наверное, многое выглядит со стороны совсем не так, как есть на самом деле, — задумчиво промолвил Чернов и опустился на стул, который ему предварительно пришлось поднять с пола.

— Наверное, да, — я распахнула окно и уселась на подоконник, обхватив руками колени. — Мне, например, мужчины говорят, что в одежде я выгляжу совсем иначе, чем без оной. Стоит раздеть, как выясняется, что и грудь идеальной формы, и талия тоненькая.

Про крутую попку я умолчала. А вообще я спросонья вечно несу что ни попадя, ибо мозги у меня только через полчаса после первой чашки кофе начинают работать в обычном режиме.

Видит Бог, это была провокация! Нет, ну, надо же! Несёт себе всё, что придёт в голову, и не задумывается, какую это вызовет реакцию. Это мне-то, который вообще всю жизнь содержится в плане секса на голодном пайке, а в последнюю неделю и вовсе без намёка на половую сторону жизни! Или она меня вообще за мужика тут не держит? Нашла подружку!

У меня даже руки затряслись. Не знаю, как я это выдержал. Кажется, такого сильного желания я не испытывал никогда в жизни, даже в дни своей мятежной юности, когда носился со своим членом, как с писаной торбой и вечно не знал, куда бы его пристроить. Я понял, что если не выйду сию же секунду из кабинета, то схвачу её в охапку и начну иметь прямо на компьютерном столе. От изнасилования её спас только вовремя появившийся верстальщик Вадим, тоже ранняя птичка в нашем заведении.

В тот день я очень надеялась, что за мной не приедут, и не придётся тащиться в забытый Богом городок Холмск, в который от Краснодара надо добираться около двух часов на автобусе. Но Людмила появилась, как и обещала, в девять, и мы отправились на автовокзал. Всю дорогу она снова и снова рассказывала мне подробности криминальной истории, которую я уже и так знала почти наизусть.

Людмила была сестрой Светланы Шаповаловой, погибшей полгода назад при странных обстоятельствах. Родные настаивали на том, что женщина не покончила с собой, как следовало из заключения прокуратуры, а была повешена, и требовали возбуждения уголовного дела. Мне предстояло написать об этом материал в очередном номере криминального еженедельника «Судный день», заместителем редактора которого я работаю, кажется, всю свою сознательную жизнь.

Тридцать три, как мне часто приходилось убеждаться на примере своих знакомых, критический возраст, в это время с людьми нередко происходят всяческие коллизии, приводящие к трагическому исходу. Столько же было Светлане Шаповаловой, когда она ушла из жизни. Женщина, которая, по отзывам близких, любила музыку и всё красивое, верила в справедливость и хотела обнять весь мир, однажды слякотной февральской ночью, присев на корточки в грязи меж двух сараев, сунула голову в петлю. После Светланы осталось двое маленьких детей и пухлый том «отказного» материала. Если её убили, то за что? Если сама — почему? Мне предстояло поискать ответы на эти вопросы, либо признать, что они навсегда останутся без ответа.

— Люда, когда ты видела сестру в последний раз? — спросила я, когда мы уселись на потёртые кожаные сидения видавшего виды «Икаруса», выполнявшего рейс по маршруту «Краснодар — Холмск».

— За два дня до своей смерти Светлана позвала меня в гости. Отмечали двадцать третье февраля. Были только мы со Светой, её муж и его товарищ. Вроде всё было нормально: посидели, выпили. Потом мужчины вышли покурить, а Света вдруг как разрыдается! Да так горько, я аж испугалась. «Ты что?» — говорю. А она: «Михаил мне изменил, чуть ли не на моих глазах, да ещё с кем, боже». Я, конечно, стала её утешать. Не такое уж, говорю, это и горе, а то и брось его, не пропадёшь, весь дом и так на тебе держится. Она поуспокоилась немного и говорит: «Как же бросить? Я, кажется, всё же люблю его. Да и проблемы у него сейчас, в нехорошее дело ввязался. Не знаю даже, как его вытащить». Только просила маме ничего не рассказывать. Мама у нас очень болеет, и Света жалела её. Говорила, хватит и того, что ты вечно плачешься ей в жилетку, а я, дескать, сильная. Когда-то давно Света сказала мне: «Вот я умру, а тебе детей моих воспитывать». Я тогда рассердилась на неё: что, мол, за глупости! А вот ведь так и вышло…

Мы шли пешком от автостанции до дома, в котором жили Людмила с родителями и сыном, а теперь — и детьми Светланы, и я думала о том, что обычно приходит в голову по приезде в такие городки: какая же здесь тоска! Не от этой ли беспросветности люди спиваются, совершают преступления, лезут в петлю или поедом едят своих близких, которым не менее тоскливо, чем им самим?

Мы беседовали с матерью Людмилы, а в комнату то и дело заглядывала светленькая девочка лет семи, любопытничала. Это она нашла рано утром свою мать в петле неподалёку от уличного туалета.

— Света с мужем познакомилась в Тынде, он там работал, а она приезжала в командировки, — рассказывала Ольга Степановна. — Привезла его сюда, поселились в старой бабушкиной хате. Сначала всё вроде было у них хорошо, Стёпка родился, Леночка… Но по хозяйству муж Свете почти не помогал. Если надо огород вспахать или забор поправить — приходили мы с отцом, а Михаил всё больше отлёживался, ни воду в дом не провёл, ни с ремонтом не спешил. Света завела большое хозяйство, десять коров держала, хотела заработать, построить новый дом. Фантазёрка была, весь мир хотела переделать, чтобы всем хорошо жилось. Молоко всегда продавала дешевле других, а что не продаст — так раздавала…

Это всё понятно. Для матери родная дочь, а тем паче трагически погибшая, самая лучшая. Плохо о ней здесь не вспомнят, и я не перебивала из уважения к чужому горю. Мне предстояло в долгих рассказах о Светлане по крупицам выбрать главное и выстроить хронологию последних дней её жизни.

Итак, в последние месяцы Михаил много пил. В пьянке становился буйным. На дне рождения тёщи приревновал Светлану к пятнадцатилетнему племяннику, с которым она танцевала, кинулся в драку, опрокинул стол, пробил её головой оконное стекло, кричал, что всех убьёт. Его тогда с трудом совместными усилиями утихомирили. Несколько раз Светлана прибегала к родителям босиком по снегу, как-то сказала: «Эх, мама, сколько раз я у него и под ножом, и под топором бывала»!

В последний вечер перед её гибелью в дом деда прибежал восьмилетний Стёпка: «Пойдёмте скорее, папа маму бьёт». Родители побежали. Сцену они застали весьма неприглядную. Михаил толкнул Светлану с такой силой, что она перелетела через низенький заборчик, а когда поднялась на ноги, он стал бросаться на неё с криком: «Отдай заявление, гадина, я всё равно его найду»! Михаила тёща с тестем увели к себе, долго отпаивали на кухне чаем, уговаривали, пытались выяснить, что произошло. Он отмалчивался, сказал лишь, что, мол, жена вздумала, заявления на мужа в милицию писать. Потом пришла Светлана и забрала его, обещала, что всё будет хорошо. Живой её родители больше не увидели. Наутро прибежал Стёпка с криком: «Мама повесилась»!

Светлана сидела на корточках меж двух сарайчиков, мать даже не сразу заметила петлю. Позже, когда приехала милиция, и Светлану положили на землю, Ольга Степановна разжимала сжатые в кулаки пальцы дочери. Медик по образованию, мать тогда ещё подумала, что при асфиксии не бывает судорожно сжатых рук. В доме был беспорядок, мусорное ведро — полное битой посуды, холодильник сдвинут, вещи из шкафа разбросаны по дивану и креслам, словно кто-то проводил в квартире беспорядочный обыск.

Светлану увезли в морг. Михаил рассказал, что в два часа ночи к нему из соседнего села приехал знакомый за таблеткой от головной боли, и Михаил собирался уехать с ним, а Светлана бежала следом, просила вернуться, говорила, что он едет к другой женщине, а потом вроде пригрозила: «Ты ещё пожалеешь».

Вернулся Михаил, по его словам, утром. И тут начали возникать вопросы. (У родственников погибшей, но не у сотрудников милиции). Почему Михаил сразу же не стал искать жену, почему его не удивило мычание недоеных коров, почему труп заметила дочка, а не он, ходивший по огороду в тех местах, откуда тело хорошо просматривалось? Проклятых «почему» прибавлялось с каждым днём.

За несколько дней до смерти, как рассказали соседи, Светлана бегала по домам и просила взаймы, хотя деньги у них обычно водились. Почему не попросила у матери? Возникло предположение, что Михаил влип в какую-то историю, и Светлана хотела выручить его, не ставя в известность родителей.

Подозрение вызывал и новый друг Михаила, какой-то беженец из Закавказья, седой шестидесятилетний мужчина. Что за дружба? Что за приезд в два часа ночи за таблеткой, если старик живёт в семидесяти километрах от города? Может, совместные тёмные дела, которым Светлана могла оказаться невольным свидетелем? Что искал этот «друг» и ещё двое незнакомцев в разбросанных по дому вещах, как только с места происшествия отъехал милицейский УАЗик? Не то ли разоблачительное заявление, которым грозила Светлана мужу накануне гибели?

Конечно, поначалу всё было как в тумане, и родственников погибшей женщины даже не поразило то обстоятельство, что в понятые взяли не соседей, а совершенно посторонних лиц. Месяц спустя, когда родители Светланы поехали, чтобы поговорить с этими людьми, выяснилось, что таковые по указанным адресам не проживают. Михаил вёл себя странно, то одно расскажет, то другое, а однажды, когда вернулись домой с кладбища, вдруг подтвердил догадку близких. Выпил и сказал: «Да, убили Светлану». И всё на этом.

— Ну, не могла она так поступить, не могла! Как решилась бы бросить детей на произвол судьбы, нам принести такое горе? Ведь даже и записки предсмертной не было, — отец Светланы примеряет себе на шею верёвочную петлю. — Странгуляционная борозда не соответствовала рубцу на шее, да и верёвки-то такой у них в доме не было, а её даже не стали брать на экспертизу.

Несчастные родители уже выучили наизусть все судебно-медицинские термины и статьи Уголовного Кодекса. В возбуждении уголовного дела им было отказано, так как «обстоятельств, указывающих на то, что женщина была убита, либо доведена до самоубийства, не установлено».

Я прошу отвести меня на место происшествия, и Ольга Степановна садится за руль стареньких «Жигулей». Машину она водит лихо, но как-то очень по-женски. Минут десять мы подпрыгиваем на деревенских ухабах, хотя и считается, что находимся в городе. Останавливаемся у невзрачного облупленного забора, покосившаяся калитка которого открыта настежь.

Дом был опечатан судоисполнителем, врезан новый замок. И Михаил, который уже отправил контейнером вещи и мебель к своим родственникам в Татарстан, не имел права сюда входить. Тем не менее, когда мы приехали, замок с двери был сорван, и он выносил какие-то банки и инструменты.

Я представилась:

— Дарья Леденёва, еженедельник «Судный день». Пишу материал о произошедшей в вашей семье трагедии. Могу я задать вам несколько вопросов?.. Почему это произошло с вашей женой?

— А вот из-за неё всё, — Михаил кивает на тёщу.

Ольга Степановна не реагирует на реплику. Зять уже обещал ей на прощанье пулю в лоб. Сейчас они решают вопрос о детях. С одной стороны, если Степан и Лена уже лишились матери, жестоко отнимать у них ещё и отца. С другой — отпускать малышей в Татарстан, в большую семью родителей Михаила, страшно. Стёпка просится: «Отпустите с папой, папа часы подарил, велосипед обещал». Леночка просит её не отдавать. Разлучать брата и сестру — тоже вроде неверно. Как же быть? На эти вопросы нет правильных ответов.

Я подхожу к месту, где была найдена Светлана, распознав его по рассказам сама. Вот ореховое дерево, два сарайчика и проросший между ними сук, на котором всё ещё болтается клочок верёвки. Присаживаюсь на корточки и воображаю, что собралась повеситься. Что нужно сделать? Затянуть петлю на шее и не дышать? Но ведь это невозможно выдержать, любое живое существо инстинктивно вскочит на ноги и высвободится из верёвочного плена. Или уже не получится? Я поднимаюсь и изо всех сил резко дёргаю сук обеими руками… Он обламывается. Почему этого никто не догадался сделать до меня? Если трухлявая ветка не вынесла рывка, как могла она удержать висящее тело?

Из двора я выхожу с твёрдой уверенностью в том, что самоубийство было инсценировано. Ольга Степановна довозит меня до городской прокуратуры, и тут мы с ней прощаемся. Вхожу в здание барачного типа и отыскиваю кабинет с табличкой «Дёмин И. С.». После скрупулёзного изучения моего служебного удостоверения прокурор заявляет, что на прессу он в обиде, поскольку «пишут, что хотят, и тем самым пособничают преступникам». И потому, дескать, с делом мне ознакомиться не позволят. И не выпустил из своих рук Иван Сергеевич «отказной» материал, несмотря на то, что ни государственной, ни какой другой тайны он собой не представлял.

— Хорошо, — наученная горьким опытом, я понимаю, что качать права в такой ситуации бесполезно, — давайте хотя бы просто побеседуем. — Почему всё-таки не было возбуждено уголовное дело?

— Дело возбуждается в том случае, если есть подозрение, что самоубийство было инсценировано. В данном же случае и простому человеку сразу ясно, что убийством тут и не пахнет.

— Что значит «простому человеку»? Вы-то прокурор.

— Я сначала проникся жалостью к матери погибшей, а потом понял, что дочь её была падшей женщиной и ушла из жизни непорядочно.

— Вот как. А из материалов дела усматривается, что Светлана была «падшей»? И в чём её падение?

— Усматривается. Вот показания подруги погибшей о том, что иногда они вместе распивали спиртные напитки. И на момент смерти Шаповалова была выпившей.

— Экспертиза показала содержание алкоголя в крови 1,3 промилле. При такой стадии опьянения в некоторых странах мира разрешается даже вождение автомобиля. Тут нельзя говорить о том, что покойная повесилась «спьяну». — Я увлеклась и уже сама начала ощущать себя прокурором. По крайней мере, адвокатом. — А почему экспертизой не был установлен час смерти?

— А зачем? И так всё ясно. Какая разница, произошло это в два ночи или в шесть утра? Что это нам даёт?

— По крайней мере, возможность установить, где находился на момент смерти Светланы её муж… А статья об ответственности за доведение до самоубийства у нас не действует? — попробовала я зайти с другой стороны.

— Я ни разу не встречался с её применением. (Я тоже!) А что, если бы, к примеру, он повесился, тогда её надо было сажать в тюрьму? — на меня смотрели как на школьницу, не выучившую урока.

— А тот факт, что некий «беженец» из Закавказья, который всего несколько месяцев живёт в вашем районе и, по слухам, приторговывает травкой, приезжал в ночь смерти Светланы за таблеткой за семьдесят километров, у вас не вызвал подозрения?

— Это у вас такой факт может вызвать подозрение. Но не у работника прокуратуры. На блатхату в любое время приезжают.

Ясно. Теперь дом погибшей уже объявлен блатхатой.

— И вы всерьёз полагаете, что можно повеситься на трухлявом сучке, сидя на корточках?

— Безусловно. Повеситься можно на ручке моего стола. Маяковский и вовсе на галстуке повесился.

— Но ведь Маяковский застрелился!

— Да бросьте вы.

Разговор был окончен. Больше в этом городке мне делать было нечего, и я пошла пешком к автостанции, благо у них там всё рядышком и, главное, невозможно заблудиться. Вскоре я заметила медленно следующую за мной белую «Волгу». Пока я покупала в кассе билет, из машины вышел пожилой седовласый кавказец и заговорил со стоявшим на остановке парнем. Потом оба сели в «Волгу», но с места не тронулись. «Вот оно, началось, — подумала я. — За мной следят. Это конечно, тот самый ночной гость».

Машина стояла до тех пор, пока не подошёл мой автобус, а потом двинулась за ним. Мысли в голове забились подстреленной птицей: «Сразу убьют или сначала запугивать будут? Если начнут угрожать — тут же поклянусь, что не напишу ни строчки, и больше в этот городишко — ни ногой». На ближайшей развилке «Волга» свернула в сторону, но моё душевное состояние не улучшилось. Слишком много было в тот день впечатлений.

Домой я добралась только в десятом часу вечера.

— Папа заболел, — объявил мне с порога сын.

— Дизентерией?

— Нет, температурой.

Температура была под сорок. И без того большие синие глаза Андрея стали казаться просто огромными из-за чёрных кругов, образовавшихся под ними. Как и все мужчины, он не умел болеть, но хотя бы не ныл, как это делал в своё время мой любимый мужчина Серёга, требуя то нежного пюре, то бульончика, то рюмку водки, а лучше две. Водкой он таблетки запивал, а я при этом должна была изображать заботу и участие. Андрей умирал молча и героически. Я налила крепкого чая в его любимую фарфоровую кружку, бросила туда ломтик лимона и сказала:

— Пей и спи. Завтра будешь как новенький.

— Да, надо поспать, — согласился Андрей, морщась от чересчур кислого чая, — а то ночью ОН не даст выспаться.

— Кто — он?

— Домовой наш.

— У тебя бред?

— Никакой не бред. Вы же с Димкой дрыхнете, а мы с Ним общаемся. Он забавный у нас такой, мышей боится… Это же души умерших детей приходят по ночам играться в старые дома. Не знаешь, что ли? Журналист тоже мне… Он играется твоими львятами-котятами, которые стоят на телевизоре, а когда они падают на пол, просит подать их ему. Приходится вставать и ставить игрушки на место. Я Ему говорю: «Камин только, смотри, не трогай, газовый кран особенно, а то дом нам спалишь», а Он: «Что ты, я знаю, я осторожно. Где же я тогда буду жить?»

— Так… Ясно. Пожалуй, я всё же дам тебе антибиотиков, хотя и не признаю таблеток.

Потом мои мужики уснули, а я посмотрела на трёх своих львят с рыжими гривами и пушистого чёрного котёнка, который умеет качать головой, и отправилась в кухню, прихватив с собой учебник по судмедэкспертизе. Я изучала его, страницу за страницей, рассматривая жуткие фотографии с изображениями трупов повешенных, и заранее знала, что всё это будет мне сниться. Материал писаться не хотел. Наверное, надо всё-таки немного времени, чтобы впечатления устоялись, и факты утвердились в моей голове, замученной недосыпанием. И тогда вместо статьи я написала странное стихотворение, навеянное рассказом мужа о его ночном общении с нечистой силой.

Домовые боятся мышей,

Ускользающих в щели полов.

Я бессонных боюсь ночей,

Чьих-то странных в ночи шагов.

Домовые приходят играть

И роняют игрушки с окна,

И настойчиво просят поднять

И лишают покоя и сна.

Домовые не любят гостей,

Привыкают к своим жильцам,

Шаловливые души детей

Бродят в наших домах по ночам.

Приглашаю тебя ночевать

В голубой сигаретный дым.

Если в полночь не будем спать,

Познакомлю с моим домовым.

Когда я проснулась утром, один из резиновых львят и пушистый котёнок валялись на полу под телевизором. Наверное, в эту ночь сморенный болезнью Андрей спал слишком крепко и не поднялся, чтобы подать игрушки уронившему их не в меру игривому домовому.