Дикари не выбирают принцесс

Лана Муар

Казалось бы, у меня есть все, о чем только можно мечтать, стоит лишь захотеть, и весь мир ляжет у моих ног. Но так ли это важно, когда статус заставляет делать не то, что хотелось бы? Одна вечеринка и мой привычный мир начал рушиться карточным домиком. Я надеваю джинсы, футболку и на такси уезжаю в клуб. Там я могу быть обычной девушкой-студенткой, у которой нет ничего, но есть Он. Покрытый вязью татуировок Дикарь, пахнущий горьким вересковым медом и такой сладкой свободой. Книга содержит нецензурную брань.

9. Если завтра не наступит никогда

Тапочки со сбитыми задниками стоят там, где я вчера их оставила. Надеваю и иду на кухню, поражаясь своему состоянию. Перешагнула порог и словно оказалась в другом мире, где нет никаких сомнений, и все внезапно стало правильным. Таким, как должно быть. Даже дышать стало легче и говорить то, что думаю, в разы проще.

Влад в одних спортивках стоит у кухонных ящиков ко мне спиной и достает с верхних полок пластиковые тарелки и стаканчики. На его лопатках, переплетаясь между собой, сходятся узоры татуировок, завораживающе подчёркивающие рельефные мышцы при каждом движении. Опускаюсь на табурет и негромко, будто боясь спугнуть, спрашиваю:

— Блад от имени?

— Вроде того. Чайник тебе я поставил. Мед хочешь, принцесса?

— Хочу.

Банка, ложка и маленькая вазочка. По улыбке понимаю, что последнее — издевка. Придвигаю к себе банку и ложкой подчерпываю из нее мед. Сегодня он кажется намного слаще, только горечь послевкусия никуда не исчезла. Влад лишь негромко хмыкает. Достает из холодильника пару полуторалитровых бутылок с водой и складывает их и посуду в сумку стоящую на полу.

— А можно мне с жирафом? — показываю пальцем на рейлинг с висящими на крючках кружками.

— Нет. Это моя. Выбери другую.

— Тогда… — задумчиво тру переносицу, — хочу любую другую, если на ней есть жираф.

Улыбается. Поворачивается к рейлингу и ставит передо мной две: с бегемотихой из «Мадагаскара» и с пингвинами из того же мультфильма. С жирафом Мелманом остается висеть на крючке:

— Выбирай. Моя кружка только моя и ничья больше.

— Хорошо. Мне эти тоже нравятся.

— Зачем приехала? Мне некогда, если не видишь.

— Как рука?

— Я тебя звал?

— Болит?

— С чем пирожки?

— А ты попробуй и узнаешь.

Отрывается от сборов на обмен взглядами. Алина выпечка исчезает со стола в сумку.

— Как тебя зовут?

— Елизавета. Что написано у тебя на руке?

— На какой?

— На правой.

— «No more regrets».⁹

— Принцип жизни?

— Вроде того. Зачем приехала?

— Мед понравился.

— Забирай, дарю.

— Не хочу. Здесь он вкуснее, чем там.

— Думаешь, что еще раз пущу в гости?

— Чайник кипит.

— С разбавкой пьешь?

— Да.

Очередной таймаут. Влад переставляет на стол пузатый заварочник, чайник с плиты и кувшин с холодной водой, а сам уходит в комнату. Возвращается переодевшись в свободные брюки цвета хаки и футболку с оторванными рукавами. Завязывает рукава толстовки на талии и ухмыляется, проводя пятерней по волосам и глядя на пустые кружки:

— Уже напилась?

— Нет. Тебя ждала.

— Я не буду.

— Не любишь гостей?

— Не люблю гостей, которых я не звал. А тебя я не звал.

Я мешаю. Предельно честно и прямо. Поднимаюсь, беру кружки, чтобы повесить их обратно на крючки, но мою руку перехватывает ладонь. Кожу обжигает от прикосновения, а в легкие врывается смолистый запах с горчинкой нескрываемого раздражения и чего-то еще. Такого пьянящего и дурманящего, что тело начинает плавиться свечкой.

— Оставь.

Близость его тела сводит с ума, а от дыхания, щекочущего волосы, приятно покалывает затылок. Прикрыв глаза, опускаю кружки на стол и делаю шаг назад. Хочу упереться спиной в грудь Влада. Только он отходит к холодильнику и молча перекладывает в сумку несколько пакетов с овощами и достает пластиковое ведро с маринованным мясом.

— Пошли.

— Это приглашение или очередное «решай сама»?

— А ты что, всерьез хочешь поехать со мной не зная куда? — усмехается, но в серых глазах нет ни капли веселья, когда я киваю. — Ладно. Пойдем. Только папочку предупреди, что вернешься поздно.

— По-твоему, я всегда отчитываюсь или не могу без разрешения что-то сделать?

— Без понятия. Только сразу предупрежу, что в нашей компании не ведут светских бесед и ругаются матом. Как бы не заскучала или ушки не завяли.

— А может я хочу, чтобы они завяли!

— Высоколобое общество задолбало?

— Да! Представь себе, задолбало! Задолбало каждый день делать то, что нужно, а не то, что хочется! — я выкрикиваю это, подхватываю сумку и едва дотаскиваю ее до входной двери. Тяжёлая, зараза!

Влад идёт следом, смотрит как я торопливо застегиваю замочки босоножек и протягивает мне свою толстовку:

— Возьми, если всерьез собралась. Вечером будет холодно, — сам берет куртку с вешалки, надевает кроссовки и отнимает сумку, в которую я вцепилась мертвой хваткой. — Отдай. Хочешь поехать, поехали. Покажу жизнь с другой стороны. Объесть не объешь и может даже впишешься, если пальцы гнуть не будешь. Хотя… — смеется и мотает головой, не договорив до конца.

У подъезда стоит микроавтобус с открытыми дверями, а рядом с ним небольшая разношерстная компания, в которой из знакомых только Андрей, бармен, но я решительно иду к машине за Владом, набросив его толстовку на плечи, и здороваюсь со всеми:

— Привет, я Лиза. Возьмёте с собой?

— Хренасе! Влад, а она тут что делает? Привет, Лиза.

— Привет, Андрей, а рёбрышки сегодня будут?

Удивление на лице парня сменяется широкой улыбкой. Он ныряет в микроавтобус и через минуту показывает мне пластиковое ведро раза в три больше того, которое принес Влад.

— Лизон, обижаешь! Куда мы без моего фирменного блюда? Да, Влад?

— Естественно. Только одна условие — ей не наливать.

— Оу! Владик в няньки записался!? — Андрей хохочет и, подмигивая, шепчет мне про пиво, стоящее под задними сиденьями.

Пробираюсь к ним, достаю из ящика две бутылки и выпрыгиваю на асфальт, игнорируя раздраженный взгляд Влада.

— Андрей, открой, пожалуйста. Пить хочется.

— О-о-о! Наш человек! — зажигалкой срывает пробку, но я не успеваю забрать открытое пиво.

— Я сказал, что она не пьет! — Влад перехватывает бутылку, а потом цедит сквозь зубы, — Забыл, что они бухие творили?

— Братишка, давай она сама решит? — Андрей протягивает руку к моему пиву и открывает его. — И если ты так паришься, то зачем позвал?

— А я и не звал. Сама приперлась. Мало мне ее подружки, продыху нет, теперь ещё и она.

Мне хочется провалиться сквозь землю, но видимо никого, кроме меня, такое заявление не смутило. Компания дружно хохочет, но почему-то над Владом, а не надо мной. Парни понимающе похлопывают его по плечу, а девчонки с интересом смотрят в мою сторону, улыбаясь от уха до уха и о чем-то между собой перешептываясь. Одна из них, в шортиках и рубашке, завязанной узлом над животом приличных размеров, кивает и подходит ближе.

— Леся, — улыбается она, протягивая мне ладошку. — А это, — пальцем показывает на свой шарик, — Васька и Руся. Папуля у них решил с первого раза на материнский капитал замахнуться, а меня спросить забыл. Да, Андрюшечка?

— Абсолютно верно! Люблю тебя, мой Пузанчик!

Две других девушки, Катя и Соня, хрюкают на Пузанчика, а Леся притворно хмурит бровки, обещая посадить кого-то на ручной привод. Теперь уже парни взрываются от хохота, и Андрей, обреченно вздыхает и приглашающе показывает ладонью в сторону машины:

— Все-все-все! Поржали и хватит. Рассаживаемся согласно купленным билетам. Шашлыки стынут же!

Девчонки утаскивают меня на задний ряд, где по обеим сторонам есть окна. Влад в гордом одиночестве садится на переднее, Андрей с Грегори, больше похожим на Гришу, плюхаются на единственное свободное сдвоенное сиденье перед нами, а за рулем оказывается Вовчик, практически копия Влада по телосложению, только хохочущая на каждое слово и особенно анекдот, которые парни травят без остановки. Тут он гогочет на весь микроавтобус. Девчонки хихикают больше от гогота, чем от анекдотов. Леся скидывает свои балетки и закидывает ноги на колени Андрюшечке, а он начинает осторожно массировать ее ступни и пальчики, жалуясь на тяжелую жизнь. Гриша-Грегори угорает над ним, называя каблуком, только Соня тут же скидывает обувь и начинает стонать во все горло, что умрет прямо сейчас, если ей не сделают такой же массаж, как Пузанчику. Гриша обреченно бурчит под нос, подглядывает что и как делает Андрей, пробует повторить и испуганно дергается, когда Соня от первого же прикосновения начинает дрыгать ногой и верещать про свои оторванные пальцы. Мы с Катей и Лесей хохочем до слез от паники на лице парня, Вовчик прибавляет громкость на магнитоле, чтобы заглушить музыкой эту истерику из визгов и хохота, мы в ответ начинаем подпевать, фальшивя настолько сильно, насколько это только можно представить, Андрей подхватывает, подвывая и завывая, ему отвечают какие-то собаки из-за заборов… Нас разрывает так, что у меня от смеха уже болят щеки и живот. Один только Демон угрюмо отмалчивается и не спешит присоединяться к всеобщему веселью.

— Добро пожаловать в наш бар «Пляжный отрыв». Безалкогольная «Кровавая Мэри» для тебя, красотка, — Андрей протягивает Лесе стаканчик с томатным соком, а нам по бутылке «Гиннеса». — Дамы, сорян, но коктейльная карта сегодня отдыхает.

— Ничего такой бар. Удачно зашли, — Соня хрюкает, устраивается поудобнее на лежаке и присвистывает, щурясь от солнца, бьющего в глаза, когда ее Гриша проходит мимо нас, скидывает футболку на раскладной стул и начинает собирать мангал. — Так, сученьки, сегодня этот красавчик однозначно мой. Сладенький какой, м-м-м.

— Стерва, — Катя фыркает так, будто ее подруга застолбила самый лакомый кусочек, и перескакивает взглядом на оставшихся «нераспределенных». — Та-а-ак… Бармен уже на Леську глаз положил. Уф! Девчо-о-онки! Вы только посмотрите какие мальчики!

Я хихикаю, но все же решаю принять участие в этой игре. Приложив ладонь козырьком, оценивающе смотрю на Вовчика и Влада, достающих из микроавтобуса оставшиеся сумки с едой, пакеты с углем и прочую утварь для комфортного пляжного отдыха, и невзначай спрашиваю, растягивая слова:

— Ка-а-ать, тебе как тот, татуированный?

— Бе-е-е, — кривится она и отрицательно мотает головой, а я вздыхаю так, словно рухнула последняя надежда, и едва сдерживаю смех:

— Тогда твой тот? — киваю в сторону Вовчика.

— Уж лучше он, чем исколотый или бармен.

— Эй, поосторожнее, овца! — Леська звонко хлопает девушку по бедру. — Зацепило что ли, что не тебе коктейль принесли, а мне, да?

— П-ф-ф! Коктейль ей принесли… — Катя давится от хохота, но под нос бурчит, что все самое лучшее всегда достается Леське и Соне, а нам по остаточному принципу.

Но чтобы не говорили девчонки, я все чаще украдкой смотрю на Влада и отвожу взгляд в сторону, когда он поднимает свой на меня. Чувствую это мимолетное колючее прикосновение, от которого на коже высыпают пугливые мурашки, но после того, как оно исчезает, жду пару минут и снова возвращаюсь к фигуре обладателя серых глаз.

— Купаться!

Я не успеваю понять, кто предложил эту идею, но девчонки подхватывают ее, подскакивают на ноги, чуть не наперегонки скидывают на шезлонги одежду, оставаясь в купальниках, и уже тянут с меня сарафан, уговаривая составить им компанию окунуться пока мальчики расставляют стулья и собирают стол под тентом. И да, я бы с удовольствием и позагарала, и поплавала, только кто мне сказал, что утром сорвусь к Владу, а потом вообще не пойми куда, и там будет нужен купальник?

— У меня купальника нет, — развожу руками, но видимо этот факт мало кого волнует.

— Влад! Влад, иди сюда! — зовёт Леся и без лишних объяснений тянет его футболку вверх. — Снимай быстро! — отдает ее мне и подталкивает к машине, — Пошли.

— Лесь, куда? Я не могу так. Лесь…

— Ой, завязывай ломаться. В первый раз что ли? Или думаешь тут трусами кого-то удивить? Все свои. Сонька вон на прошлой неделе в одних стрингах загорала и ничего. Раздевайся, кому говорю! Кать, подержи полотенце, чтобы наши мальчики не подсматривали.

К такому повороту меня точно не готовили. Под напором Леси и Кати я снимаю сарафан, потом лифчик и практически тону в футболке Влада, стыдливо оттягивая ее как можно ниже, чтобы прикрыть кружевные трусики. Может Соня и загорала в стрингах, но я не она и так точно не смогу. Только Леся хлопает меня по рукам, несколько секунд критично смотрит на получившееся безобразие и без капли сомнений рвет футболку снизу до середины, чтобы завязать эти хвосты под грудью. Я даже не успеваю запротестовать или сказать, что футболка ни разу не моя, а Влада.

— Ну вот! Совсем другое дело! Красотища! — звонко цокнув языком, вздыхает, глядя на мой плоский живот. — Блин. Рядом с тобой я просто корова какая-то, но пофиг! Пошли!

Замотавшись в полотенце, бреду к озеру, стараясь не попасться на глаза Владу, только и он, и парни будто сговорились и побросали свои дела, чтобы посмотреть на нас прямо сейчас. Несколько метров от машины до воды я иду физически ощущая взгляды, среди которых один, не отрываясь ни на мгновение, колется своими иголками. А девчонкам все нипочем. Спрятав меня от наблюдателей за полотенцем, ждут, когда я зайду в воду по пояс, и потом с визгами летят следом. А через несколько минут к нам присоединяется Андрей, за ним Вовчик и Гриша. Они брызгаются, подплыв ближе, и подбрасывают Соню, решившую изобразить бомбочку. Я смеюсь, отфыркиваясь от брызг воды, поворачиваюсь к берегу и никак не могу понять почему Влад не идет к нам. Он разжигает мангал, складывает привезенные поленья шалашиком для костра и только потом снимает брюки. Только идет не в нашу сторону, а к небольшому понтону. Ныряет с него и отплывает всё дальше и дальше от берега.

— Не обращай на него внимания. Пару часов побесится и остынет. Надо было мне телефончик оставить, — Андрей негромко смеется.

— В смысле, тебе? А Леся? — я разворачиваюсь и только широкая улыбка девушки спасает парня от утопления. Она хихикает и кивает:

— Дурак, да? Как будто мы его куда-то отпустим, — обняв его за шею, целует в щеку и негромко канючит, — Дюша, покорми нас. Мы ужас какие голодные и хотим кушать. Очень-очень.

— И что хочет мой любимый Пузанчик?

— Пузанчик хочет апельсинку или бананчик.

От милоты их общения с моего лица не сходит улыбка, а Андрей подмигивает, показывает ладонью, чтобы я ему обязательно позвонила и хохочет, получив подзатыльник от хихикающей Леси.

Чем дольше я наблюдаю за всеми, тем больше удивляюсь, как Влад сам вписывается в эту компанию. Леся с Андреем — два плюшевых медвежонка, которых хочется обнять и затискать. Уплетают напополам пирожки, отламывая друг для друга самые вкусные кусочки. Мурлычут о своем и светятся солнышками. Соня и Гриша — чудики, постоянно подкалывающие друг друга какой-нибудь мелочью. Она втихаря мажет пару кусочков шашлыка в его тарелке адским по своей концентрации соусом халапенья, капает табаско, васаби, сверху маскирует кетчупом чили, а потом визжит, убегая от огнедышащего и размазывающего по щекам слезы дракона, обещающего скормить ей всю банку с «Андрюхиной жженкой». Вовчик и Катя — классическая иллюстрация к истории «влюбились с первого класса и жили долго и счастливо». Смотрят друг на друга так, что весь мир для них замирает и боится пошевелиться. И Влад среди них — айсберг. И вроде бы Андрей обещал, что он пробесится и остынет, но ощущения такое, что схлынувшая бесячка окончательно прекратила серые глаза в ледышки. Каждый раз, почувствовав на себе их взгляд, по коже пробегает холодок, от которого не может спасти ни надетая толстовка, ни пылающий костер. Странный, отрешенный. Будто все сильнее закрывающийся от всех и от меня особенно. Где-то глубоко в своих мыслях, а не здесь, среди друзей. И они его не трогают, не тормошат, что кажется ещё большей странностью. Курит одну за другой, цедит пиво, изредка улыбается, глядя на танцующие по поленьям языки огня. Бришка права — Демон. И я права — Дикарь, которому на всех наплевать. И на меня особенно. Таким никто не нужен.

— Сбацай чего-нибудь для души, а?

Андрей подмигивает мне в очередной раз и передает невесть откуда появившуюся гитару Владу. И в этот момент на его губах вспыхивает настоящая, живая улыбка. Он отбрасывает в костер недокуренную сигарету, несколько минут настраивает инструмент и когда начинает петь, перебирая струны с трепетной нежностью, вся моя теория о нелюдимости разлетелась в пух и прах. Его голос, глубокий, проникающий кажется в самое сердце, в миг заглушил все звуки и стал для меня тем единственным голосом, что я смогла бы услышать даже на другом конце Вселенной и прийти к нему невзирая ни на что.

И мое сердце вдруг попросит тишины,

Поставит музыку чуть слышно, на репит…

Среди ста тысяч лиц толпы совсем одни

Семь грустных нот и тихий шепот: «Пусть болит».

Пускай порвет к чертям, в лохмотья, с треском душу,

Пусть отболит уже все то, что прячется внутри…

Семь грустных нот, аккордов шепот что-то душит,

Ты хочешь правды? Хочешь истины? Бери…

Бери все то, к чему протянется рука, бери без жалости, оставь пустое после.

Бери, ну что же ты застыла? Мне не жаль!

Возьми мой мир, возьми мой свет, пусть буду послан

Потом к чертям, а может в призрачную даль.

Оставь репит, оставь лишь тихие аккорды,

Тебе не нужное, а мне она нужна…

Семь грустных нот, рояля клавиши истерты…

Среди ста тысяч лиц моя душа больна.

И пусть проходят мимо, пусть в плечо толкают,

Пусть недовольство вымещают: «Что ж ты встал?»

В толпе из тысяч лиц семь грустных нот играют

Репитом в душу. Раз за разом мой финал…

В повисшей тишине слышно как скрипит песок под его ногами. Допел, отложил гитару и пошел в темноту, а я поднялась, дернулась следом, увидела вспыхнувший огонек зажигалки и тут же остановилась, не зная куда себя деть. Все внутри сжалось в болезненно-пульсирующий комочек от непонятной тоски и оборвалось на последнем аккорде.

— Да иди ты уже к нему! Что стоишь-то, как глупая? — зашикала на меня Леся.

Только я зачем-то посмотрела на Соню и Катю. Будто они могли подсказать, что мне делать, если сердечко просится пойти, а сама боюсь сделать этот шаг.

— Я бы не пошла, — негромко произнесла Соня. — Нарычит обязательно, а сейчас — точно сорвется. Только хуже будет.

— А я лучше промолчу, — Катя плотнее прижалась боком к Вовчику и пожала плечами. — Сами разберутся. И вы, курицы, со своими советами не лезьте.

Снова неопределенность и никаких подсказок. Только он там, в темноте, а я здесь и уже стою. Шаг, второй, третий. С каждым следующим кавардак в голове никуда не исчезает и усиливается, лишь сердечко колотится все быстрее и быстрее. Останавливаюсь, не дойдя двух метров. Пригвожденная взглядом и неожиданно тихим голосом:

— Надень. Замёрзнешь.

В его куртке тепло. По-особенному тепло и спокойно. Осмелев, встаю рядом, пытаясь угадать на какую именно из звезд на небе он смотрит.

— Говорят, если долго смотреть на Луну, она начинает смотреть внутрь тебя.

— Может, все же в бездну?

Смеётся в ответ. Встает сзади и спрашивает, практически касаясь губами моих волос:

— Может сейчас признаешься зачем приехала?

— Узнать как рука.

— Тебе есть дело до моей руки?

— Видимо, есть.

В воздухе нет ни одного глотка кислорода. Будто кто-то выжег его полностью, до последней капли, и остался лишь терпкий запах можжевельника с горькой ниточкой костра и еле уловимой пряностью. Все вокруг пропитано его запахом, только я дышу им и никак не могу надышаться. Если бы можно было как-то унести его с собой, чтобы потом выпустить в своей комнате…

— Сколько сейчас времени? — голос дрожит, и его ладони плотнее запахивают куртку на моих плечах, сметая последние сомнения.

— Не знаю. Мобильный в машине лежит.

— Тогда… Тогда, — вдохнув побольше для смелости, разворачиваюсь к Владу лицом. — Что бы ты сделал, если бы тебе сказали, что завтра никогда не наступит?

— Что за бред? Что-то всегда можно придумать.

— Нет. Ничего нельзя придумать и исправить. Комета летит, глобальный катаклизм. Решения нет. Ответь, — всматриваюсь в искорки звезд, отражающиеся в его глазах.

— Если бы завтра реально не наступило, и я бы ничего не мог сделать, чтобы это изменить… Тогда… Я прожил бы этот день так, чтобы потом жалеть о том, что его нельзя повторить снова.

— Спасибо, — выдыхаю ему в губы и уже жалею, что завтра слишком близко, а мой поцелуй станет последним и самым ярким воспоминанием о сегодня.

Примечания

9

Больше никаких сожалений (англ.)