Дикари не выбирают принцесс

Лана Муар

Казалось бы, у меня есть все, о чем только можно мечтать, стоит лишь захотеть, и весь мир ляжет у моих ног. Но так ли это важно, когда статус заставляет делать не то, что хотелось бы? Одна вечеринка и мой привычный мир начал рушиться карточным домиком. Я надеваю джинсы, футболку и на такси уезжаю в клуб. Там я могу быть обычной девушкой-студенткой, у которой нет ничего, но есть Он. Покрытый вязью татуировок Дикарь, пахнущий горьким вересковым медом и такой сладкой свободой. Книга содержит нецензурную брань.

4. Игры в любезность. В последний раз

Нет никакого желания ехать к Гордеевым. Только есть обязанность. Я обязана приехать, узнать о здоровье Дмитрия, рассказать его родителям, если они окажутся дома, историю о том как их сын заступился за меня. Поблагодарить за истинного джентльмена и мужчину.

«Да, весь в вас Руслан Аркадьевич. Всем бы брать с вас пример. Лилия Марковна, я вам завидую.»

Тошно. От одного лишь внутреннего диалога тошно, а предстоит ещё улыбаться, изображая то, чего не было. Я не испытываю никакой благодарности. Наоборот, хочется упрекнуть. Но нельзя. Мысленно выстраиваю возможные вариации предстоящей беседы, продумываю ответы. Максимально отводящие от закономерного вопроса: «А как это нашему сыну-рукопашнику и его друзьям наваляли?» Точнее, навалял. Один. Уму непостижимо. И ведь видел, что за Гордеевым идёт толпа. Дикарь. Но приятно. По-женски приятно, когда за тебя могут набить морду. Без криков о том, что приедет папа и всех закатает в асфальт. Без пафосности и выкрутасов. Просто. Кулаком в морду. Самостоятельно. Всего один удар. О-о-о…

«Нет, Лилия Марковна, там было несколько человек, но Дима не испугался. Да-да-да, подлецы.»

Бред. Оправдывать того, кто сам нарвался и опустился до подлости. Я же слышала, что драка будет один на один, а не один против всех. Интересно, я смогла бы утихомирить их, как мама? Не сдружить, а просто избежать конфликта, переросшего в побоище. Видимо, нет. Я сама их стравила. Сделала все, чтобы… Чтобы что? Посмотреть сможет ли Гордеев заступиться? Или все же как ему подправят форму носа?

Взвешиваю. Очень нравится второй вариант, но не всегда правильно то, что нравится. Правильно избегать конфликта, обтекать острые углы, будто ручеек. Нас же этому учат, и родители свою карьеру выстроили на умении находить компромиссы, прогибая свою линию. А я — масла в огонь и побольше, побольше. Как будто в первый раз и тренинги не посещала, не разбирала, не учила ни-че-го. Только если абстрагироваться, то… Нет! Нет, я сказала! С малого всегда начинается хаос. Как в поговорке про гвоздь. Какой-то жалкий гвоздь, а война проиграна. А папа же Жан-Полю тоже почти… Но там мама остановила. Стоп. Хватит. Никого не оправдывать. Кто все начал? Я. Хотя бы сглажу углы.

— Андрей, я не знаю сколько пробуду у Гордеевых.

— Хорошо, Елизавета Михайловна, — водитель открывает дверь автомобиля, подает руку.

Расправляю юбку, выхожу из машины и иду с прямой спиной, настраивая себя на дружеский и дипломатический визит. Вряд ли Дима рассказал об истинной причине драки, да и папа не стал бы винить меня в глазах Гордеевых. Поднимаюсь по ступеням, киваю, вышедшему и предупредительно открывшему массивную дверь, консьержу и иду за ним в кабинет.

— Дмитрий Русланович, вас ожидает.

«Значит, родителей не будет. Немногим легче.» Захожу внутрь залы, больше подходящей по размеру под библиотеку, улыбаюсь:

— Привет, ты как?

— Все в этом мире пало ниц к твоим стопам. И я упал, сраженный вражеским ударом.

Гордеев декларирует с пафосом, смотря в окно, не спеша оборачиваться. А мне смешно — на фотографии Гордеев больше напоминал побитую дворняжку, а не уверенного в себе бультерьера. Еще эти два фингала и фраза Бри про честного мастера спорта. И зачем ввязывался? Тоже мне воин.

— Что со съемками? Контракт с агентством не пострадал?

— Не волнуйся, Императрица, замажут, если не сойдёт. И я незаменим.

Идёт, тянется поцеловать, подставляю щеку. Приторно-сладкий запах въедается в ноздри. Женский. Раньше не обращала внимания. Его губы в последний момент смещаются к моим, намекая на большее, но я немного поворачиваю голову, а после вижу в глазах удивление.

— Тебе нужно отдыхать, лишнее волнение только усилит кровоток, и синяки будут сходить дольше, — прячусь за маской заботы, заставляю себя поднять ладонь к его лицу, провести пальцем по краю фингала.

— Поужинаем сегодня? Вдвоем. Родители поедут на прием, а я с этим лицом, — перехватывает мои пальцы, целует в сгиб запястья. — Без вопросов там не поприсутствуешь. Твои же тоже приглашены. Думаю, что Михаил Васильевич не будет против, но, если сомневаешься, я прямо сейчас спрошу его разрешения.

И вроде бы все тактично, без давления, но я мягко отстраняюсь, всего на полшага назад, отвоевывая необходимые, как воздух, сантиметры пространства, в которое Гордеев вламывается с ноги. Не хочу его туда пускать.

— Боюсь, что ужин придется перенести, Дим. После вчерашнего все еще плохо себя чувствую, — вру. — Решила, что стоит к тебе заехать пока стало полегче, но чувствую, что вернусь и снова лягу в постель, — прикасаюсь к виску, изображаю болезненный вздох. — До сих пор трещит. Сабрина со своим предложением конечно…

Вымученно улыбаюсь, уводя разговор в другое русло. Не хочу больше про ужин. И голова, действительно, начинает потрескивать. Только дело совсем не в вечеринке. Гордеев делает вид, что мой отказ его не огорчил, но чувствую — обломала его планы, и теперь он думает, что именно послужило причиной. По его лицу можно считать многое. Оставшись наедине, его маска едва держится, а я, наоборот, натягиваю ее плотнее. Закрываюсь по максимуму. Внешне приветливо улыбаюсь, внутри — уже бегу сломя ноги к «Майбаху» и прошу Андрея увезти меня домой. Не хочу оставаться с ним одна в доме больше ни минуты. Дискомфортно, неуютно, плохо. Только еще с час болтаю с Гордеевым о пустяках, смеюсь его несмешным шуткам и согласно киваю, когда разговор вскользь касается драки. Господи, он ничего не помнит. Увидел, что ко мне пристают и пошел разобраться. «Да, все именно так и было». Восхищенно слушаю его версию, умирая под маской от смеха. Гордеев, ты всерьез решил, что на тебя налетели после того, как ты победил Демона? Всерьез? Или Бри успела узнать правду до того, как вы созвонились с Мирником и самую малость переписали историю в свою пользу? Даже не собираюсь ловить его на лжи. Пусть думает, что я верю в этот бред, если не помнит истинной причины. Хочется самой позвонить, а лучше заехать к Леве, послушать версию, предназначенную для меня. Что-то подсказывает, что она будет не менее геройской. Но опять же не в ту сторону. Морщусь, Гордеев воспринимает это усиливающейся мигренью, провожает до автомобиля, помогает сесть и, слава Богу, не лезет с поцелуями. Такими же фальшивыми, как и он сам.

Папа, на удивление, легко согласился с тем, что мое присутствие на приеме в посольстве не обязательно. Подмигнул, пока мама трогала мой лоб, проверяя температуру.

— Мам, просто устала, — успокаиваю ее я, но она все равно отдает распоряжения Алевтине что дать мне из лекарств, кому позвонить, если температура все же поднимется, а потом, взяв меня за ладони просит не засиживаться и лечь в постель сразу же. — Хорошо, мамуль. Передай мои самые искренние извинения Гордеевым.

— Лиза, какие могут быть извинения? О чем ты? Дима за тебя заступился, как любой порядочный молодой человек, а пара синяков — пустяки, — маме уже видимо рассказали «геройскую» версию моего спасения, и я согласно киваю. — Ты ему хотя бы звонила сегодня?

— Съездила.

— Умница. А теперь ложись и отдыхай. Нас не жди.

Целую ее, потом отца, улыбающегося одними уголками губ. Маленькая тайна моего возвращения для мамы так и осталась не озвученной. Андрей напрямую подчиняется отцу и ничего никому без его согласия не расскажет, Алечка всегда во мне души не чаяла и закрывала глаза на «маленькие шалости», а папа… Уже у дверей оборачивается и прикладывает палец к губам. Люблю его до ужаса.

— Алечка, ты меня покормишь? — спрашиваю повеселевшим, невяжущимся с усталостью голосом и иду на кухню, увлекая женщину за собой.

Не люблю есть в столовой в одиночестве. Аля, оказавшись в ней, превращается в тень, а мне хочется с ней поболтать, и на кухне это делать гораздо приятнее. Плюхаюсь на стул, втягивая носом витающие в воздухе ароматы, от которых начинают течь слюнки. Аля божественно готовит, а на ее пироги и окрошку отец всегда приглашает своих самых близких друзей. Что говорить, если Жан-Поль попробовав холодный летний суп, неделю пытался уговорить отца отпустить Алю с ним.

— Михаил Васильевич просил тебя порадовать, — улыбается она, доставая из холодильника супник, наполняет мою тарелку и отрезает толстый ломоть ржаного хлеба.

Наедине мы словно бабушка и внучка. Своих я не помню, видела только в фотоальбоме, а Аля с самого детства возится со мной, как с родной. Лишь при посторонних обращается по имени и отчеству. Ем, мыча с набитым ртом, что вкусно, она смеется, подкладывает еще, достает из духовки противень с плюшками, одну перекладывает на тарелочку и ставит чайник на плиту. Ну бабушка, одним словом. Любящая и балующая пока никто не видит.

— Лиз, что с вещами-то вашими делать? Выкинуть жалко — новые ведь совсем. Раз надели всего. Может их в приют отдать или театр тот же? Хоть какая-то польза.

— Угу, — киваю я. — Как хочешь, так и делай. Мне они ни к чему.

— Ох, Лизка, выпороть бы тебя за вчерашнее, да рука не поднимается.

— Это не педагогично, Аль! С детьми нужно разговаривать, находить точки соприкосновения и показывать правильное поведение личным примером, во! — многозначительно воздеваю палец вверх и смеюсь.

— Вот ты батюшку-то своего мне не цитируй! Наслушалась уже. От ремня по заднице еще никто не умирал, а наперед наука будет. С соприкосновением, — она качает головой, опускается на стул и смотрит осуждающе.

— Алечка, я тебя очень прошу, не надо на меня так смотреть. Я была против этих клубов. Если бы не Сабришка со своими тараканами, ничего бы такого не случилось.

— А ты на нее не перекладывай. У самой голова на плечах есть. Сабрину твою родители распустили так, что смотреть страшно. Не девушка, а взрыв на лакокрасочном заводе. Сама дурная и тебя за собой тащит. Где это видано в радугу волосы красить? Взрослая девка уже, а все детство в заднице играет, — отмахивается на мою попытку защитить. — И слушать не хочу ничего. Хорошо хоть Оленька тебя не увидела… Ужас! Кондрашку бы точно получила… Тьфу на тебя! — в сердцах брякает кружкой о блюдце и поворачивает голову, чтобы не видеть меня поганку.

И ведь что странно. Всего один раз так назвала, когда что-то набедокурила в детстве, а до сих пор помню как обидно было это слышать. Что натворила не помню, а поганку не забыла. Отставив тарелку в сторону, отламываю кусочек от плюшки и отправляю в рот, выжидая затишья. Аля, если и обижается, то не долго. Вот и сейчас взмахнула ладонью, выдохнув:

— Балованная ты.

— Балованная, — соглашаюсь. — А Гордееву вчера морду набили.

— Батюшки мои! Диме что ли!?

— Ага!

— Лизка, вы вчера совсем с ума посходили? Ладно напились с Сабриной, так вам еще и драки…

— Ой, вот только не надо мне говорить, что ты за него переживаешь, — перебиваю я, довольная, как слон. — Он тебе нравится так же, как мясо вегетарианцу. Друг друга на дух не переносите, — улыбаюсь от уха до уха. — Сам виноват был, вот и получил. Меньше станет пальцы гнуть.

— Ты где у меня такого нахваталась? У Сабринки? Я ей, как увижу, уши пообрываю! Так и скажи! — вспыхивает Аля, а сама ерзает на стуле, дожидаясь продолжения.

Теперь уже моя очередь тянуть время и делать вид, что не замечаю взгляда, требующего больше подробностей. Ага! А сама пороть собиралась. Облокотившись на стол, придвигаюсь поближе и, хихикая, рассказываю про Демона, Гордеева-защитничка, не забыв и об остальных, и той истории, которую Димочка всем старательно рассказывает, выставляя себя спасителем. Аля слушает, приоткрыв рот от удивления, а меня прямо распирает от гордости, что видела все своими глазами.

— Вот такие фингалы под глазами! — показываю, лишь немногим преувеличив реальное положение вещей. — Мирник сказал, что парня этого все же ударил, но я его сегодня видела и что ты думаешь?

— Что? — выдыхает Аля.

— А то, что если и ударил, то не очень равноценно за… — срываюсь в хохот, — за всех! Ха-ха-ха!

— Ой ты дурная голова! Ты зачем снова туда ездила? Мало тебе показалось?

— Да никуда я не ездила. Он в «Провансе» работает официантом. Мы с Бришкой туда зашли и представляешь как удивились!? Я, когда увидела, сперва не поверила, а Бри чуть ли не свечкой растаяла. Вся из себя леди, а глазами его целиком проглотить готова. Хочет завтра снова ехать.

— И не вздумай! Хоть тут умнее будь. Мишеньке для полного счастья только сплетен не хватает, что его дочь на официантов смотреть бегает. Сабрине-то слухи, что об стену горох. Даже внимания не обратит, а ты девочка умная, правильная. Подурковала один раз, обошлось без скандалов и хватит. Хорошо?

— Конечно, — киваю я, а сама опускаю глаза вниз, чтобы Аля ничего в них не заметила.

— Вот и умница. Вот и ладно. Доедай и ложись отдыхать, а все эти смотрины выбрось из головы и оставь Сабрине. С нее станется.

Повалявшись на кровати, решаю перебрать свой шкаф и избавиться от надоевших и ненужных вещей. Если Аля уж и поедет в театр, то не ради двух нарядов. А у меня на вешалках скопилось слишком много того, что было куплено, надето раз или два, а потом забыто. Перевешиваю такое на отдельный рейлинг, добавляю уже вышедшее из моды и то, что точно не надену ни раза…

За два часа проредила свой гардероб почти на четверть и с чувством удовлетворения стала перетаскивать вниз, в кладовую, где на одной из полок уже лежали выстиранные и отглаженные вещи с «маскарада». Каждый раз, как спускаюсь с очередной партией, смотрю на них, мысленно усмехаясь, что уговорила себя надеть такое. Безвкусные, неудобные, колючие. Морщусь, только продолжаю коситься на полку и после того как последняя вешалка заняла свое место трогаю футболку. Странно. Мягкая.

— Аля, я тут ещё чуть-чуть принесла, — кричу, а сама ищу глазами пакет или сумку.

Просто померяю один раз и сделаю фотографию. На память. В свою комнату я лечу едва успевая переставлять ноги, запираю дверь на ключ и хохочу. Господи, как воровка.