Пациент #666

Лана Земницкая, 2021

Когда Лукас Эосфор, любимый сын известного политика, узнаёт о преступной деятельности своего отца, его целью становится борьба со злом, затаившемся в семье. Однако зло оборачивается против него, и Лукас оказывается заперт в психиатрической больнице без шанса на излечение. Когда Хлоя Харрис, бывший военный врач, устраивается на работу в гражданскую психиатрическую больницу, она надеется на мирную жизнь и скучные истории об изменах вместо бомбёжек и хлипких укрытий. Когда они встречаются, каждый понимает, что их мир навсегда изменится. Что будет, если они окажутся по одну сторону баррикады – вдвоём против семейной империи? Комментарий Редакции: Чудовищные стены психиатрического отделения, злые лица, коварные планы и только один шанс, чтобы спастись. Роман Ланы Земницкой изобилует тонкими психологическими ходами, прекрасной продуманностью и цепляющими деталями удивительной истории, от которой невозможно оторваться.

Глава 4

Я вижу друзей, пожимающих руки

Хлоя могла бы это предвидеть. Не совсем это, но нечто подобное — однако она даже подумать не могла, что Годфри решится на подобный жестокий поступок. Подмешать что-то в еду родному сыну, чтобы парализовать его? Насколько безумным нужно быть, чтобы просто додуматься до такого? А чтобы сделать это?

Лукас молчал, стискивая зубы. Он не мог выразить словами свои чувства, но это было и ни к чему — Харрис и так могла представить, что он испытывал. Потерять контроль над частью тела и без того было страшно. Но осознавать, что тебя отравил собственный отец, желающий таким образом обезопасить себя — ещё страшнее.

В дверь постучали. Эосфор на стук не отреагировал, но этого от него и не стоило ждать — он был в шоке. Ему едва хватало самоконтроля, чтобы просто молчать, не выдав их тайну диким криком ужаса. Девушка сама едва справилась с тем, чтобы поднять голову и встретиться взглядом с полноватой пожилой женщиной, которая держала в руках швабру.

— Вы не против, если я тут у вас уберу? — спросила незваная гостья. Хлоя покачала головой, чувствуя, как у неё самой задеревенели мышцы.

— Позовите мистера Эосфора, — тихо сказала она. Уборщица, уже открывшая дверь шире, чтобы втащить ведро, остановилась. Бросила взгляд на неподвижного Лукаса, снова посмотрела на девушку. Хотела было что-то возразить, но Харрис не позволила ей даже открыть рта: — Позовите его сейчас же, — повторила она, добавив в голос металла. Женщина немедленно ретировалась, закрыв за собой дверь. Хлоя выдохнула: — Так, — она постаралась взять себя в руки. Доставать сейчас Лукаса ненужными репликами, пытаться утешать его было бессмысленно — он молча перегорал внутри, вмешавшись, Харрис могла лишь навредить, сделать хуже. Отчасти в произошедшем была и её вина — если бы она позволила Годфри просто перевезти сына в другую клинику, возможно, он бы не стал его травить, и всё осталось бы на своих местах. Но говорить об этом было бессмысленно, нужно было действовать.

Хлоя снова взяла в руки аптечку, которую отложила прошлым вечером подальше, чтобы никто из них случайно во сне её не уронил. Покопавшись, девушка нашла шприц — конечно, это было не совсем то, что нужно, но делать было нечего, он ей всё-таки пригодится. Спрятав его в карман халата, Харрис вложила в ладонь Лукасу ампулу — лёгкое успокоительное. Что-то серьёзнее Хлоя давать не рискнула, потому что понятия не имела, чем его отравили. Отравили ли вообще? Ведь руки у него, вроде бы, двигались хорошо; впрочем, она в любом случае могла сделать лишь хуже. Но ей нужно было обосновать пропавший шприц, и к тому же — не допустить нервного срыва у Эосфора.

— Что?.. — Харрис сильно, почти до боли сжав плечи, заставила его вздрогнуть, слегка вынырнуть из этого болезненного транса, в который Лукас медленно погружался, пытаясь осознать и принять случившееся. — Доктор…

— Тише, — Хлоя продолжала крепко держать его за плечи, напоминая, что она всё ещё рядом. — Тише. Выпей это, — девушка кивнула на ампулу. Нужно было успокоить его и заодно — проверить, настолько ли подвижны его руки, как ей показалось. В голове снова созрел план — и хоть Харрис понятия не имела, что ей делать после того, как она совершит задуманное, она была уверена, что поступит правильно. Ей всего лишь нужно было вырваться из этого дома и попросить Эмму проверить, чем отравили Лукаса. Маловероятно, что у него отнялись ноги просто так — но девушка должна была знать наверняка. Каждое доказательство того, в чём был виновен Годфри, могло им помочь.

И в конце концов, может быть, ей удастся найти способ спасти Лукаса. Что, если этот яд, или что там, можно как-то нейтрализовать? Или есть возможность вернуть чувствительность, если провести какое-то лечение, или…

Она сама толком не знала, что «или».

Хлоя понятия не имела, как вынесла первую половину дня. Годфри, узнав о случившемся, изобразил настолько искренний шок, что девушке захотелось врезать ему по лицу прямо так, не дожидаясь каких-то там экспертиз, доказывающих, что он безумец. Очень быстро приехал какой-то врач — Харрис даже не смогла точно установить, на чём именно специализировался мужчина. Она бы даже подумала, что ни на чём — уж слишком странно он вёл себя, пока осматривал Лукаса. Хлоя примерно представляла, что конкретно он должен спрашивать и какие исследования провести, чтобы установить причину проблемы. Но врач едва ли взглянул на Эосфора-младшего, и тем более не стал серьёзно разговаривать с ним. Ощупал ноги, интересуясь, чувствует ли тот его прикосновения, получил отрицательный ответ, и отстранился, с умным видом поправляя очки на носу.

— Полагаю, — сказал он, — нужно комплексное обследование, чтобы установить точную причину состояния молодого человека.

Хлоя едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Разумеется. Сейчас он потребует сделать то, что сделать не представляется возможным — вывезти Лукаса из дома. И как они собираются ей это объяснить?..

— Но ведь он сможет ходить? — почти со слезами в голосе спросил Годфри. Врач пожевал губами, качая головой. Эосфор глубоко вздохнул, траурно опуская глаза.

— Я бы советовал пройти обследование в клинике, — протянул доктор. Ожидаемо. Он окинул взглядом Лукаса, потом Хлою. — Но, вижу, душевное состояние пациента не позволяет вам вывезти его из дома, верно?

— Верно, — печально подтвердил Годфри. Прежде, чем Харрис задала бы справедливый вопрос — откуда ему известно, кто она такая? — Эосфор-старший ухватил доктора за руку, благодарно пожимая её, и увёл мужчину подальше от Хлои. Девушка сочувственно кивнула ему и присела рядом с Лукасом, заканчивая этот извращённый спектакль. Она слышала, как доктор продолжает что-то говорить за дверью про психосоматику и прочие возможные причины столь внезапного отказа конечностей — но его болтовня сейчас была неважной. Годфри в любом случае придумает, что ей сказать. Может, свалит вину на плохое лечение в психбольнице, может, на старые травмы, или на что-то ещё… Главное, что она знала правду — он сделал это со своим сыном собственными руками.

Харрис находилась здесь менее суток и точно не была уверена в том, что Эосфор-старший полностью ей доверяет. Возможно, это — очередной тест. Если она обманывает его — сбежит ли, испугавшись, что он и с ней сделает что-то подобное? А если действительно наивная дурочка — не станет ли копать под него?

В любом случае, это было показателем, причиной постоянно быть настороже.

— Как ты? — шёпотом спросила Хлоя, когда дверь за отцом Лукаса закрылась. Эосфор судорожно вздохнул. — Понимаю… Боже, Самаэль, мне так жаль, если бы я только знала, что он сделает с тобой, я бы…

— В этом нет вашей вины, доктор, — Хлоя заметила, как он неосознанно ощупывает свои бёдра, скользит руками к коленям, не дотягивается, но пытается почёсывать или щипать кожу, думая, видимо, что она этого не видит. Ему отчаянно хотелось почувствовать часть своего собственного тела, ощутить хоть что-то, хоть крошечную надежду на то, что когда-нибудь у него получится вновь встать на ноги. — Я сам… не думал, что он пойдёт на это, — тихая речь прервалась, Харрис заметила, как он широко распахнул глаза, глядя на что-то позади неё. Хлоя обернулась — и у неё в горле застрял комок.

Зак, сочувственно улыбающийся и ей, и своему брату, придерживал дверь, стараясь осторожно вкатить в комнату новенькую инвалидную коляску. Её просто невозможно было достать за такой короткий срок, и тем более — доставить в этот дом. Годфри заранее готовился к тому, что сделает со своим сыном, может быть, он всё решил ещё тогда, когда Хлоя уговорила его забрать Лукаса домой, а не отправлять в другую психушку. Может, даже раньше. Боже, как же это было жестоко!

— Нет, — замотал головой Эосфор, когда брат приблизился, собираясь помочь ему впервые перебраться в кресло. Перевёл взгляд, полный ужаса, на Хлою. — Я не могу…

— Братишка, тебе ведь нужен свежий воздух, — уж слишком заботливо протянул Зак. Коснулся руки Харрис, привлекая её внимание к себе: — Верно, доктор? Мы можем вывезти Лукаса в сад, когда ему станет лучше.

— Верно, — ответила Хлоя, чудом удержавшая ровный тон.

— Вот видишь! — воодушевился Зак, поддерживая Лукаса под лопатками и практически заставляя его сесть и чуть сползти с кровати. Хлоя помогла ему, несмотря на то, что на самом деле была категорически против происходящего. Сразу же указать Лукасу на его беспомощность, на место, которое он должен занимать в этом доме… Это едва ли было лучше, чем постоянно держать его на привязи в психбольнице. Харрис действительно ощущала вину за происходящее. Если бы не она со своими попытками помочь… Впрочем, что было бы тогда? Эосфор бы всё равно скоро погиб: неважно, успел бы он убить себя физически, или же просто стал растением под действием назначенных ему препаратов. Вполне возможно, то, что происходило сейчас, не было худшим вариантом развития событий. Он всё ещё жив.

Лукас хрипло выдохнул, когда коснулся спиной инвалидного кресла. Хлоя видела, как он невольно чуть выгнулся вперёд, словно пытался избавиться от контакта с коляской, стремился встать, вырваться — но у него не получалось. Эосфор тоже это понял, опустил веки, вся его фигура как-то неуловимо ослабла, обмякла, и он позволил брату подтянуть себя, заставить плотно прижаться к спинке кресла. Опустил руки, наткнулся ими на колёса — закусил губу, как будто ему хотелось застонать от боли. Харрис почувствовала — ему нужен перерыв. Зак, видимо, тоже это почувствовал — сразу же после этого он ушёл. Наступила тишина, девушка бросила взгляд на часы — только к концу первой половины дня их оставили в покое. Дальше легче не будет, так что им обоим стоит передохнуть, пока есть время.

Хлое пришлось спрятать лекарства, которые Лукас должен был принять. Она выдала ему только лёгкие поддерживающие препараты. Но Годфри мог проверять аптечку, и наверняка заинтересовался бы тем, что количество таблеток не уменьшалось, так что Харрис решила следить за этим. Эосфор-младший держался на удивление хорошо — ни разу не сорвался на членах семьи, которые то и дело финальными аккордами заходили, чтобы спросить, как он себя чувствует, или поинтересоваться, не нужно ли что-нибудь Хлое.

Но вот бесконечные вопросы прекратились, всё снова более-менее стихло — и они остались наедине. Лукас молчал, глядя на последние вещи, что принесли его братья, затеявшие «оживление» его комнаты — две гитары, с которыми у него, видимо, были связаны какие-то воспоминания. Хлоя не была уверена, но ей казалось, что одну из них она видела на той самой фотографии, из-за которой решила принести ему укулеле в больницу.

— Мы должны заняться терапией, да? — спросил он, наконец. Голос был странным — будто бы что-то сдавливало его горло, мешая говорить.

— Да, должны, — ответила Харрис. Эосфор, неловко толкнув коляску, которой едва научился управлять, подъехал к гитарам. Девушка поспешила остановить разогнавшееся кресло, спасая его от возможной «аварии». — Подожди, — она чуть развернула коляску и присела перед Лукасом на корточки, посмотрела на него снизу-вверх. — Постой. Тебе не нужно заставлять себя заниматься этим.

— Мы должны убедить отца, — Хлоя почти что видела, как он машет воображаемой лопатой, закапывая свои чувства во всё более глубокую яму, — что вы работаете со мной.

— Каким бы монстром он ни был, — шепнула Харрис, подумав, что их могут подслушивать, — он понимает, что это серьёзная психологическая травма. Мы не можем бренчать весёлые песенки через несколько часов после того, как ты лишился ног. Это тоже неправдоподобно.

— Я не буду играть весёлые песенки, — ответил Эосфор, изворачиваясь-таки и всё же хватая одну из гитар. Хлоя перехватила его руки, не давая ему прижать к себе инструмент, попытаться устроиться с ним в кресле. Лукас впервые за весь разговор посмотрел ей в глаза. Девушка ощутила его дрожь, и медленно, осторожно забрала гитару из его рук.

— Терапия — не шоу, Самаэль, — тихо сказала она, отставляя инструмент и возвращая своё тепло Эосфору. — Она не должна быть полностью ложной. Я хочу тебе помочь с этим справиться. Прошу, не пытайся пережить случившееся в одиночку. Не забывай, что я рядом.

— Мне… не нужно это обсуждать, — чуть запнувшись, солгал Лукас. Харрис опять уловила это напряжение, с которым Эосфор пытался говорить неправду. Он снова ломал себя, чтобы не причинить ей вреда. Он тоже понимал, что, если сорвётся сейчас — может начать кричать от разъедающей внутренности боли. А её неспособность помочь ему, остановить взрыв, сделает невозможным дальнейшее присутствие девушки в этом доме. Хорошо ещё, если она уйдёт живой и здоровой… Вот только Лукас останется здесь совсем один.

Возможно, он делал это и для себя тоже.

— В природе людей — избегать беседы тогда, когда они больше всего в ней нуждаются, — сказала Хлоя. — Когда им особенно больно. Самаэль, — она заглянула ему в лицо, — прошу, поговори со мной. Тебе это нужно, — Харрис увидела, как он, с трудом сдерживая слёзы, качает головой. — Ладно. Хорошо, я подожду. Я могу ждать сколько угодно, — девушка отстранилась, поднялась, собралась отойти — и почувствовала, как Эосфор хватает её за руку и удерживает рядом с собой.

— Д-доктор… — услышала она сдавленный шёпот. Вздохнула, быстро склоняясь над Лукасом и крепко его обнимая. Эосфор, зажмурившись, прижался к ней в ответ. Может, он был пока не готов к разговору, и она зря настаивала — но вот терапия по принципу Эммы, едва ли закончившей пару семестров вместе с Харрис, помогла, практически, как и всегда. Хлоя часто недооценивала метод слегка навязчивой подруги, и только сейчас поняла, насколько на самом деле могут быть необходимы простые искренние объятия.

Харрис услышала судорожное дыхание, похожее на всхлипы. Поняла, что Лукас не выдержал — и притихла, давая ему выплеснуть все чувства. Просто осталась рядом, поглаживала по голове, иногда напоминая парой тёплых слов, что слышит его и сочувствует ему. Подумала достать платок, даже потянулась к карману — но Эосфор вздрогнул и отстранился, видимо, подумав, что Хлоя вырывается. Тогда девушка увидела его лицо — он не плакал, а судорожно пытался запихнуть чувства поглубже, чтобы суметь продолжить их общее дело. Его губы слегка дрожали, глаза были сухими, но в них явно читалось отчаяние. Секунду Лукас смотрел на девушку почти умоляюще, даже невольно подался вперёд, остро нуждаясь в чужом тепле — но потом быстро опустил взгляд, закусил губу. Видимо, подумал, что не вправе требовать её настоящей помощи.

— Простите… — снова воображаемая лопата и яма, но теперь он в растерянности стоял у самого её края, не видя дна. — Простите, доктор, я…

— Тебе хочется тепла, Самаэль, — Харрис коснулась его руки. Не стала ни поглаживать, ни сжимать, просто оставила, как есть, продолжая прикосновение. — И ты ни с кем не разговаривал по-настоящему уже целый год. Я помогу тебе, помогу во всём, в чём смогу. Обещаю.

— Нет, вы не должны, — он сглотнул, останавливая, почти физически отталкивая свои мысли. — Нам не стоит…

— Самаэль, ты делаешь то же самое, что сделали с тобой в психбольнице. Ты оставляешь и себя, и меня без общения. Хочешь, чтобы я смотрела на то, как ты тонешь в своей боли? — Хлоя дотронулась и до второй руки, повторила то же, что сделала сегодня утром — медленно начала растирать их, действительно пытаясь дать ему больше тепла. Лукаса снова морозило, ему нужна была поддержка. И он ослабел, как сломанный подтаявший снеговик, вновь потянулся к ней — Харрис обняла его, мягко, стараясь не давить на спину, где любое прикосновение могло отозваться болью.

В дверь коротко постучали. Лукас этого, похоже, не услышал, а если и услышал — не смог справиться с собой и отстраниться от Хлои. Ответа от них не последовало, поэтому кто-то, кто был в коридоре, всё-таки решился и осторожно приоткрыл дверь. Харрис подняла глаза и встретилась взглядом с той самой девочкой, что забрала прошлым вечером у неё Ребекку. Джорджина уже открыла рот, собираясь, видимо, что-то сказать, но вдруг поняла, что именно видит, и неожиданно смутилась.

— Простите, — тут же сказала она. — Мы просто… у нас с мелкими сейчас полдник, и вы ничего ещё не ели. Я подумала, что стоит вас позвать, — она перевела взгляд с Хлои на своего брата. Харрис осторожно коснулась-таки его спины, будто бы закрывая от взора сестры — хоть выглядело это наверняка смешно, Лукас был намного выше, чем она, и даже пока он был настолько худой, полностью спрятать его в своих объятиях она не могла.

— Мы скоро будем, — пообещала Хлоя. Джорджина закусила губу, о чём-то думая.

— Я могла бы принести вам еду. Думаю, вам будет тяжело спускаться в столовую…

— Мы скоро будем, — повторил её слова Лукас. Голос у него дрожал едва заметно — что ж, Харрис гордилась собой, потому что, по сути, уже к обеду Эосфор смог найти в себе силы продолжить их общее дело. Джорджина, услышав голос брата, отступила назад.

— Когда надумаете, позовите меня, я вам помогу, — сказала она напоследок уже из-за двери.

Ещё с полминуты они просидели так, а потом Лукас, видимо, справившись с собой, отстранился от Хлои. Медленно, пряча глаза, будто боясь, что может сорваться, если увидит сочувствующий взгляд девушки.

— Тебе необязательно спускаться, — напомнила Харрис. — Если ты не хочешь… Ты готов к этому? — Эосфор криво усмехнулся, когда услышал эти слова.

— Я готовился к этому целый год, доктор, — ответил он, опуская руки на колёса. — Всё в порядке.

Хоть это была явная ложь, Хлоя была вынуждена помочь своему подопечному справиться с дверью и тормозом на коляске.

Джорджина их не подвела. Харрис, честно говоря, не ожидала получить от кого-то в этом доме настоящую помощь в уходе за Лукасом, но его младшая сестра не нарушила обещания и помогла ей спустить его на первый этаж. По главной, широкой лестнице, где сбоку был незамеченный вчера пандус — очевидно, что для детских колясок, но Хлое он пришёлся как раз кстати. Спускаться в инвалидном кресле можно было, при определённой сноровке, и по ступенькам, а вот затаскивать немаленького Эосфора в нём же наверх — едва ли было под силу хрупкой девушке. Радоваться здесь было, на самом деле, особо нечему, но Харрис это отчего-то воодушевило — с улицей, первым пунктом в возвращении Лукаса к нормальной жизни, их разделяло гораздо меньше препятствий, чем казалось на первый взгляд.

На этот раз в столовой было не так людно. За столом сидели трое — из них всех по имени она смогла вспомнить только младшую девочку, Ребекку. Двое поваров, слегка расслабившихся после вчерашнего, почти синхронно обернулись к ним с Лукасом, когда они вошли в помещение. Секунду подумали, потом один толкнул другого локтем, что-то шепнул на ухо, и оба поспешили в сторону кухни.

— Устраивайтесь, доктор, — сказала Джорджина, чуть подталкивая коляску брата и заставляя Хлою податься вслед за ней. — Так, как вам будет удобно. Еду скоро принесут.

— Спасибо, — поблагодарила Харрис. Взглянула на Эосфора, надеясь понять, хочет ли он приблизиться к своим младшим братьям и сёстрам. Напряжения в его позе вроде бы не было, так что она решилась — подкатила коляску совсем близко и убрала один из стульев, чтобы устроить Лукаса поудобнее рядом с собой.

Однако приём пищи прошёл в полной тишине. Похоже, Эосфор был не так уж и спокоен, как Хлое показалось — а может, просто не знал, как начать разговор. Ребекка, что сидела напротив, смотрела на него во все глаза, иногда забывая жевать то, что было во рту. Похоже, ей тоже хотелось поговорить с братом, но она побаивалась его возможной реакции. Она же первой и закончила есть — огляделась, будто удивляясь этому факту, и осталась сидеть на месте, поглядывая то на Харрис, то на Лукаса. Отвлеклась только тогда, когда за её плечом почти что материализовалась всё та же уже знакомая Хлое женщина, которая заглянула к ним сегодня утром с предложением убраться в комнате. Уборщица — а ещё, видимо, по совместительству и кухарка-посудомойка, — забрала у Ребекки посуду, и прикрываться девочке сразу стало нечем. Растерянная, она встала из-за стола, огляделась и тихонько куда-то ушла. Хлоя за ней, честно говоря, не следила — лишь спустя пару минут, когда услышала робкие тихие звуки рояля, поняла, что младшая сестрёнка Лукаса всё-таки никуда не делась.

Эосфор вздрогнул, когда услышал тихую прерывающуюся мелодию. Харрис не знала, какие отношения были у него с Ребеккой раньше, и не могла судить о том, что вызвало такую его реакцию — напоминание о музыке или что-то иное.

— Приятного аппетита, — бодро раздалось позади в тот же самый момент. Тихая музыка смолкла, Лукас, за которым Хлоя наблюдала, застыл, прекратив не то, что жевать, а даже, кажется, дышать. Но ответить кому-то из них было нужно, так что она собралась, заставила себя натянуть вежливую улыбку и обернуться к говорящему.

— Спасибо, мистер Эосфор, — ответила она. Подтянулся и нестройный хор голосов младших детей. Годфри окинул их взглядом, будто пересчитывая, и чуть нахмурился.

— Почему вы здесь, доктор? — спросил он. Девушка моргнула, на секунду растерявшись, но Эосфор продолжил: — Неужели, никого не нашлось, чтобы принести вам завтрак? — Харрис краем глаза заметила, как Джорджина, что сидела напротив неё, напряглась, готовая защищаться. Что ж, нужно было заслужить уважение этой девочки, хотя бы его — говорить в этом доме о доверии было довольно сложно, и она в свои шестнадцать лет наверняка это понимала.

Так что Хлоя поспешила вступиться за неё:

— Не волнуйтесь, сэр, мы сами хотели спуститься вниз, — Годфри, уже выбравший себе жертву, вздрогнул и перевёл взгляд на девушку. Приподнял брови. — Да, всё в порядке. На лестнице был пандус, никаких проблем не возникло, всё отлично. Мы всё же не изгои, чтобы запираться в комнате, — Эосфор-старший заметно смягчился, услышав эти слова. Хмыкнул, чуть опустил подбородок, показывая, что принял такой ответ. Девушка услышала, как Джорджина тихо выдохнула — и она была уверена, что ей не показалось.

— Мисс Харрис, можно вас на пару слов? — намного мягче сказал он, отводя взгляд от дочери. Хлоя немедленно встала — торопясь, чуть задела коляску, и Лукас сразу же вцепился в колёса, боясь, что куда-нибудь уедет. Впрочем, кресло было на тормозе, и когда он это понял, то выдохнул и чуть виновато взглянул на девушку. Харрис утешающе коснулась его плеча и всё же отошла от стола.

— Рикки, покатай его, — раздался сзади голос Джорджины. — Доктору сейчас некогда, — Хлоя не стала смотреть, кто из двух младших братьев встал из-за стола и подошёл к Лукасу после этих слов, ей сейчас действительно было не до того.

Годфри отступил в коридор, жестом приглашая Харрис последовать за ним. Всё-таки бросив взгляд на своего подопечного, над плечом которого уже склонился какой-то мальчик, девушка всё-таки покинула столовую. Эосфору-старшему это её сомнение понравилось — подтверждением тому была довольная усмешка.

— О чём вы хотели со мной поговорить? — поторопила его Хлоя, усиливая эффект. Годфри склонил голову набок, вновь одобряя её поведение — стремление скорее вернуться к своему подопечному.

— Я хотел пояснить вам происходящее, доктор. Вас могло напугать количество проблем, имеющихся у моего сына… и их внезапное проявление.

— В моей сфере довольно часто проблемы проявляются внезапно, сэр.

— Хм, — Эосфор улыбнулся намного теплее, чем Харрис могла бы представить, — я представляю себе. Но вы не могли не удивиться тому, что произошло с ним сегодня утром… И, думаю, целесообразно будет сообщить вам причину произошедшего.

— Какую причину? — Хлоя приподняла брови. Ей было действительно интересно, что мог выдумать Годфри, и как он собирался это объяснять. Врач, который осматривал Лукаса утром, исчез почти сразу, она даже не видела, как он уезжал. И это, в общем-то, ставила себе в заслугу — вот так должен был работать настоящий медик. Не отвлекаясь на кошелёк отца своего пациента и посвящая больному своё внимание целиком и полностью. Насколько она помнила, никакого внятного диагноза не было названо, по крайней мере, при ней.

— С Лукасом такое уже случалось, — понизив голос, почти доверительно сообщил ей мужчина. Вот тут Харрис слегка растерялась — такого поворота событий она точно не ожидала. Эосфор, приняв её растерянность за удивление, продолжил: — Ему было одиннадцать лет. Тогда Лукас пережил… — лицо его внезапно болезненно потемнело, девушка даже вздрогнула — это была настоящая боль. Неужели, он говорил правду? — Серьёзную психологическую травму, — наконец, нашёлся мужчина. — У него было что-то вроде единичного эпилептического припадка, или… — вздох был таким родительским, полным сожаления, что в это было сложно поверить.

— Сильная истерика? — предположила Хлоя. Годфри кивнул — и настолько серьёзно, что Харрис стало не по себе. Она почувствовала — тут не было ни слова лжи. Может ли быть, что ноги у его сына действительно отнялись после всех тех потрясений, что он пережил за последнее время?

— Он не мог ходить несколько недель. Я не предполагал, что возвращение домой может стать для него настолько серьёзным стрессом, доктор. Тем не менее, надеюсь, вы войдёте в наше положение и не откажетесь от предложенной вам работы, — вот тут голос его стал вкрадчивым, Харрис даже не поняла, какого ответа он ожидал на самом деле. Впрочем, отказываться от своих попыток помочь Лукасу она не собиралась.

— Конечно, нет, сэр. Всё будет в порядке. Я сталкивалась с подобными случаями, — хотя, конечно, ноги у её подопечных не отнимались, но с истерической слепотой Хлоя имела дело во время службы. Могло ли это случиться и с Лукасом? — Я постараюсь сделать всё, чтобы помочь вашему сыну и вашей семье. Процесс восстановления может быть долгим, но я сделаю всё, что будет от меня зависеть.

Годфри чуть прищурился, запоздало приподнял уголки губ. Кивнул.

— Отлично, доктор. Мы на вас надеемся. Если вам потребуется наша помощь, обращайтесь ко мне или к кому-то из старших, кто будет дома. В любое время.

— Спасибо, сэр, — Эосфор чуть пожал на прощание её руку, самые кончики пальцев, одарил ещё одной задумчивой улыбкой.

— Удачи вам, доктор, — прибавил он. Отвернулся и зашагал по коридору в сторону входной двери.

— Хорошего дня, — сказала ему вслед Харрис. Потом, памятуя о том, что за ней могут наблюдать из любого угла, тоже развернулась и направилась обратно в столовую.

Она успела как раз вовремя, чтобы застать настоящую аварию. Тем Рикки, которого Джорджина позвала, чтобы помочь Лукасу с коляской, оказался мальчик, весьма крупный для своих лет — как Хлоя помнила, Годфри говорил, ему было четырнадцать. Рику определённо было не особо интересно следить за братом, который вроде как никуда не собирался убегать, и он увлёкся чем-то в своём телефоне — судя по звукам, которые доносились с его стороны, это был какой-то спортивный матч, или похожая мобильная игра. Лукас же, которому определённо надоело сидеть и ждать, решил, видимо, продолжить осваиваться с коляской — и, разобравшись с тормозом, направился в сторону рояля, где всё ещё находилась малышка Ребекка. Харрис вошла именно в тот момент, когда Эосфор, не рассчитав, затормозил об инструмент.

Рояль недовольно загудел.

— Рик! — возмущённо воскликнула Джорджина. Хлоя не стала оборачиваться на неё, лишь ускорила шаг, торопясь к Лукасу. Оказалась рядом за считанные секунды — присела, потянулась было к тормозу, но Эосфор уже успел им воспользоваться. Получилось так, что она коснулась его руки — потом они встретились взглядом.

— Ты в порядке? — спросила Хлоя. Лукас кивнул. — Точно?

— Почти успел, — тихо сказал он и неожиданно улыбнулся. Левой его руки коснулась Ребекка, которая, что удивительно, не отскочила от рояля, выбрав остаться рядом с братом. Эосфор взглянул на сестру, подумал несколько секунд, а потом осторожно приобнял её. Ребекка была напряжена, и Лукас быстро отпустил девочку. Прокашлялся. Опустил руки на клавиши, сделал едва заметное движение головой, приглашая сестрёнку поиграть с ним.

Ребекка, помедлив, всё-таки решилась и осталась за роялем.

Харрис оставила их в покое. Когда Джорджина сделала невнимательному Рику выговор, девушка попросила её принести документы из комнаты, которые ей нужно было разобрать. Девочка не отказала в помощи и тут — спустя пару минут все бумаги были перед Хлоей на столе. Девушка занялась ими, периодически поглядывая на Лукаса, который вполголоса что-то объяснял сестре. Из того, что она слышала, Харрис пока ничего не напрягло — Эосфор старательно запинался, кое-где делал ошибки, паузы, и ни о чём таком личном они с Ребеккой не беседовали. Только о музыке. Впрочем, похоже, малышке этого было пока достаточно — она была рада уже тому, что брат снова сидит рядом и просто помнит, как её зовут.

Однако долго эта их идиллия не продлилась. Хлоя успела перебрать и рассортировать документы, и уже перебралась поближе к роялю, когда в помещение вошла Аманда — настроенная явно недружелюбно, серьёзная, хмурая. Окинув взглядом всех присутствующих, она нахмурилась ещё больше — что-то явно было ей не по душе. Харрис напряглась, бросила тревожный взгляд на Лукаса, который едва заметно улыбался, объясняя что-то Ребекке. Слить все свои тайны дрессированному псу Годфри Хлое бы не хотелось — этой девушке она не доверяла от слова совсем. Зато верила словам Эосфора-младшего, который вскользь упомянул только об одном виде пыток, которым подвергала его сестра.

Приветствия не последовало:

— Доктор, — приблизившись к ним, Аманда чуть поморщилась, неизвестно от чего, — вам, очевидно, неизвестен наш распорядок?

— Мистер Эосфор не ставил мне жестких рамок, — немедленно отреагировала Хлоя, выпрямляясь. Аманда скользнула по ней взглядом, потом перевела его на Ребекку, которая показалась ещё меньше, чем была на самом деле — девочка сжалась, испугавшись гнева сестры-надзирательницы.

— Отец торопился. Вероятно, он забыл сказать, что у всех в этом доме есть обязанности, — девушка сверкнула глазами, оборачиваясь к Рику, Джорджине и ещё одному парню постарше, который всё это время ни с кем не контактировал, отпуская едва слышные комментарии себе под нос. — И обязанность младших — учиться, — Аманда вновь повернулась к Хлое. — Полагаю, на сегодня уроков музыки достаточно, — игнорируя присутствие Лукаса, объявила она. Ребекка торопливо спрыгнула со стула, который подтащила, чтобы доставать до клавиш, и куда-то побежала. Старшие дети тоже зашевелились — Рик, которому вряд ли учёба была в радость, встал с глубоким вздохом, а Джорджина — даже слишком спокойно, преувеличенно расслаблено.

— У нас с Ноа всё готово, — заявила она, скрестив руки на груди. Хлоя даже затаила дыхание, ожидая реакцию её старшей сестры: противостоять Заку, казалось, было намного проще, чем рискнуть возразить Аманде.

— Значит, найдите себе занятие, и не слоняйтесь тут, — не отступила та. Джорджина бросила взгляд на Лукаса, которого Аманда старательно игнорировала. Эосфор как раз подтягивал рукава слишком свободной ему кофты, и у девочки мигом возникла идея:

— Мы можем помочь доктору перебрать вещи. Лукасу слишком велико то, что мы нашли вчера.

Аманда едва слышно фыркнула. Смерила взглядом Харрис — по её глазам сложно было сказать, что она хотела выразить этим, — а потом пожала плечами.

— Перебирайте. Обеда не будет, найдите, чем перекусить. Ужин в шесть, всем быть вовремя, — Хлоя отлично помнила такую манеру разговора — впрочем, ей показалось, что даже во время службы с ней разговаривали гораздо мягче. По крайней мере, от человека, отдающего приказ, обычно не исходило столько опасности, и ни у кого не появлялось иррационального желания коснуться его кончиком пальца, чтобы проверить, не раскалён ли он. Аманде явно не понравилось то, что девушка продолжила смотреть ей в глаза — она уже собиралась уйти, но поняла, что Харрис не отведёт взгляд первой. И даже притормозила, не желая проигрывать в упрямстве.

— Пойдёмте, доктор, — дёрнув девушку за рукав, позвала Джорджина. Хлоя, не разрывая зрительного контакта с Амандой, подошла к коляске Лукаса и сняла её с тормоза. Стоять и продолжать смотреть друг на друга было бы бесполезно, да к тому же — могло спровоцировать ненужный конфликт, так что девушка просто перевела взгляд на своего подопечного, всем своим видом показывая, что заботится о нём, а не уступает Аманде победу в импровизированной борьбе.

— Пойдём, — согласилась она, отступая назад, чтобы иметь место на манёвр с креслом.

Следующие полтора часа они потратили на перебирание вещей Лукаса. На самом деле, их было не так уж и много, видимо, большую часть он перевёз в свою квартиру над клубом, когда съехал от семьи. Проблема скорее была в том, что Эосфор ослабел и похудел в больнице — ему было тяжело справиться с верхней одеждой, просто надеть её, особенно если та имела длинные рукава. Трудно было и найти что-то, в чём Лукас бы не тонул. Выглядел он довольно жалко, и Хлое это не нравилось — она не хотела, чтобы он даже визуально был похож на лёгкую жертву. Да, немного беспомощности и слабости в образе потерявшего память покорного сына им бы не помешало, но это было уже слишком.

Пару раз Эосфор едва не свалился со своего кресла, стараясь поскорее надеть футболку. Потом они решили пересадить его на кровать, с которой упасть было гораздо труднее — но тогда обнаружилась новая проблема. Больше ничто не скрывало его изуродованную спину — и когда он потянулся за пижамой, его младший брат это заметил. Лукас не дотягивался, и поднял на него глаза, собираясь, видимо, попросить помочь. Они встретились взглядами — Ноа скривился и шагнул назад, потом демонстративно отвернулся. Хлоя почувствовала, что Эосфора это задело — стараясь сгладить момент, она сама быстро заняла место парня и протянула Лукасу одежду. Он, тем не менее, всё ещё смотрел на своего брата — Харрис коснулась его плеча, но Эосфор не отреагировал. Тогда она мягко дотронулась до его щетинистого подбородка, наклонилась, заглядывая в глаза и заставляя его сделать то же самое. Лукас выдохнул, увидев её лицо перед собой. Потом качнул головой, освобождаясь от рук девушки, и забрал у неё пижаму.

Проблему со штанами они решили отложить на потом. Хлоя видела, что Эосфор уже не выдерживает, его руки начинали дрожать, и явно не только от усталости. Его очевидно унижало то, что он вынужден принимать помощь даже в том, чтобы банально одеться — так что, отобрав две-три пары штанов, Харрис быстро свернула эту деятельность. Им ещё нужно было вынести ужин и вечер в обществе семейства, и её подопечному необходимы были хоть какие-то резервы душевных сил. Да и ей тоже — она старалась никогда никому не желать зла, но поведение младшего брата Лукаса её раздражало. Ноа был довольно взрослым для того, чтобы понимать, что происходило в его семье. И тем не менее, никакой жалости к своему брату не проявлял — более того, явно выражал отвращение ко всему, что происходило в этой комнате. Джорджина, однако, была полной его противоположностью — ни разу ещё за всё их короткое знакомство девушка не слышала от неё чего-нибудь унизительного в адрес Лукаса. Это, конечно, не означало, что девочке стоит сразу безоговорочно доверять — но она Хлое нравилась гораздо больше, чем её близнец.

Несмотря на то, что Харрис надеялась на небольшой перерыв, отдохнуть им толком не дали. Заглянул Рэй, попросил разобраться ещё с одной порцией документов — теперь уже касающихся самой Хлои и её перехода на новую работу. Лукаса девушка оставить не могла, и хоть он отказывался от её помощи, будто разогнался на велосипеде и боялся тормозить, чтобы не навернуться, она всё ещё оставалась рядом. Едва решалась одна проблема, тут же находилась другая, и в итоге, всё время до ужина они провели в заботах о том, чтобы устроить свою будущую жизнь в этом доме.

Сам ужин… что же, это было ещё одно испытание на прочность — и Хлоя, честно, порой замирала, ожидая, что их прикрытие будет разрушено.

Но Эосфор справлялся. Он старался не шевелиться лишний раз, внешне был почти расслаблен — но Харрис понимала, каким было его внутреннее напряжение.

К ней пристала с расспросами сестра Лукаса. Та самая Моника, которую Хлоя для ясности сама себе назвала моделью. Сейчас, разговаривая с ней напрямую, без Годфри, Харрис чувствовала переизбыток сахара в голосе девушки. Она старалась казаться уж слишком заботливой сестрой — если Джорджине, с которой сейчас Хлоя невольно сравнивала всех остальных родственников Лукаса, хотелось поверить, то Монике явно кто-то поручил расспрашивать девушку обо всём, что они сделали за день. Харрис осторожно «выруливала» из этой беседы. Её снова раздражало то, что все говорили о Лукасе так, словно его здесь не было — это продолжалось уже второй день, и девушка решила, что это тоже надо исправить. Хотя, тут же мелькнула мысль, это будет означать, что Эосфор целиком включён в семейную жизнь — не станут ли их дёргать ещё чаще необходимого? Может, в первое время стоит сбавить обороты и смириться? Лукас умел понимать то, чего люди в его ситуации никогда не хотели понимать. Она могла бы ему это объяснить.

— Значит, первый день прошёл не так уж плохо, — мило улыбнулась Моника, подводя итог беседе. Хлоя пожала плечами, показывая, что сказать ей больше нечего. — Правда, мы ещё не видели вашей терапии в действии. Вы думаете, ему это поможет? — с сомнением протянула девушка. — Разве музыка может исцелить ото всех болезней?

— Приступать к терапии немедленно после стольких потрясений я считаю нецелесообразным, — отрезала Харрис. Моника на секунду замерла с открытым ртом. Хлоя же продолжила: — Сначала нужно избавиться ото всех мелких раздражающих факторов, — она поняла, что сболтнула лишнего, и добавила, поясняя: — Нельзя, чтобы проблемы, связанные с переездом, отразились на здоровье ещё больше, чем это уже произошло. Люди болеют, когда меняют образ жизни, и прежде, чем направленно лечить их, нужно устранить всё, что может помешать выздоровлению.

— Мы постараемся вам помочь со всеми возникшими проблемами, — по лицу Моники было видно, что ей этот довольно резкий ответ Харрис не понравился, но, видимо, приказ отца нарушать она побоялась — ей было нужно, чтобы доктор поверила в её искренний интерес к судьбе брата.

— Несомненно. Думаю, это в интересах вашей семьи, иначе бы меня тут не было, — Хлоя улыбнулась — довольно ядовито, и только после этого девушка от неё отстала. Харрис бросила взгляд на Лукаса, который молчал, уткнувшись в свою тарелку. Не стала трогать его, сжимать руку, как вчера вечером, или пытаться спросить, что не так — потому что «не так» было практически всё, что сейчас происходило, и Хлоя понимала, что, если лишний раз тронет своего пациента — может последовать неконтролируемый взрыв.

Позже приехал Годфри. Вечер тянулся нескончаемо долго, одно дело перетекало в другое, и Харрис было нечего сказать, чтобы возразить, оттолкнуть семью Лукаса подальше — все заботы были связаны с переездом, в том числе — и её тоже. Девушка пару раз порывалась отвезти Лукаса наверх и оставить его там, в комнате, но оба раза передумала — она понятия не имела, кто к нему может зайти, когда он будет один, и что может произойти, если её не будет рядом. Хлоя боялась оставлять его наедине с семьёй. Мало ли, какие у них были планы — не могли же они просто поверить ей на слово, и никак не попытаться убедиться в том, что она говорит о состоянии Лукаса правду.

Наконец, мучительно долгий и насыщенный событиями день подошёл к концу. Семейство начало расходиться: кто — спать, кто — по своим делам. Девушка была даже рада, когда получилось так, что ей никто не стал предлагать помощь с коляской — хоть, с непривычки, вкатить кресло наверх было и тяжеловато, она прекрасно понимала, что им нужно уединение. Лукас всё-таки справился, вынес целый день совместного времяпрепровождения с семьёй, которая была так приторно ласкова с ним, что Харрис подумала, что сама бы не выдержала подобного отношения. Но Эосфор был гораздо сильнее, чем она думала.

Однако даже у самых сильных людей когда-то наступает предел.

Даже у высокооплачиваемых актёров бывают перерывы во время съёмок.

У Лукаса не было ни перерывов, ни сверхчеловеческих сил, что позволили бы ему бесконечно притворяться. Он блестяще справился с ролью потерявшего память и рассудок — девушка порой даже поражалась тому, как точно Эосфор выстраивал своё поведение. Это было похоже на виртуозно исполняемую мелодию — Харрис, серьёзно задумавшись об этом лишь после окончания спектакля, поняла, как ему удавалось так играть. Его ведь натаскивали в больнице — заставляли врать новым врачам или проверяющим, которые порой могли нагрянуть, чтобы проверить персонал и больных. Это перед ней он не стал притворяться — но в момент их знакомства Лукас просто её боялся, думая, что она на стороне его родственников, и уже в курсе, как должна к нему относиться. А сейчас, выгребая весь свой багаж знаний в области поведения психически больных людей, он поддерживал свой образ.

Хлоя даже подумала, что он заслуживал одновременно «Оскар» и медаль за отвагу.

Эосфор играл до последней минуты их первого совместного «рабочего дня». Выдохнул и расслабился, только когда девушка вывезла его в коридор на втором этаже — в выделенное им двоим, по сути, крыло. Захария за ними на этот раз не следил, поэтому Лукас сам притормозил коляску, когда Харрис хотела затащить её в комнату.

— Мне нужно в ванную, доктор, — шёпотом, на всякий случай, сказал он. Девушка кивнула:

— Хорошо, — она хотела обойти коляску, открыть дверь, помочь ему, но Эосфор ухватил её за руку. Прогресс, пусть и вынужденный.

— Я… сам, — Хлоя почувствовала, что на неё саму Лукаса уже «не хватает». Он притворялся перед семьёй, но перед ней держать себя в руках уже едва ли был способен. Девушка немедленно поняла — она не должна настаивать. Его и так долгое время унижали, контролируя даже в ванной комнате. И сейчас Эосфор, разумеется, понимал, что долго будет мучиться, пытаясь справиться с непослушными ногами, но принимать чужую помощь не хотел. К тому же, ему нужно было успокоиться, отдохнуть, побыть наедине с собой.

— Ладно, — уступила Харрис, чуть помедлив. — Позови, если тебе будет нужна помощь, я обязательно помогу, — сформулировала она. Получилось ненавязчиво — без слов в духе «ты не справишься», «у тебя не получится» и так далее. Лукас кивнул, толкая коляску самостоятельно, тараном открывая лёгкую дверцу ванной комнаты. Хлоя улыбнулась ему, заметив, что Эосфор посмотрел в зеркало, висящее на стене — позволила ему увидеть в отражении, как открывает дверь своей комнаты и отправляется готовиться ко сну.

Когда доктор скрылась в её комнате, Лукас снова толкнул коляску вперёд, позволяя дверце закрыться самостоятельно. Подобрался впритык к ванне — сейчас он ещё не собирался мыться, но хотел проверить, сможет ли сделать это самостоятельно. Вцепился в бортики, потянулся — чуть не упал. Понял, что забыл поставить коляску на тормоз. Исправил это, снова попытался — вроде бы, получалось. Конечно, было неизвестно, сможет ли он оттуда выбраться, когда и руки, и сама ванна будут мокрыми, да и как он это провернёт, если не сумеет нигде толком сесть, чтобы вытереться и не намочить коляску. Получится ли дотянуться, чтобы накрыть кресло полотенцем, или придётся просить Хлою? Но это уже был прогресс — по крайней мере, он не был настолько беспомощным, насколько показался сам себе утром.

Вспомнив об утре, Эосфор зажмурился, опуская голову. В груди, наконец, разгорелось болезненное пламя, которое он весь день старался держать под контролем. Он силился перебороть этот огонь, справиться с чувствами, затолкать их поглубже — занялся делами, ради которых на самом деле сюда явился. С трудом справился с собственными штанами — каждое новое усилие заставляло пламя разгораться всё сильнее. Унизительно было, когда санитары следили за каждым его движением в ванной комнате, но не менее унизительно оказалось пытаться просто перебраться на унитаз. Пусть и вычищенный до блеска, но никогда не вызывающий нездорового желания так за него хвататься, как пришлось хвататься Лукасу. Повезло, что он мог хотя бы контролировать позывы в туалет — когда такое случилось в детстве, он несколько раз испортил собственную одежду. Но сейчас, уже зная, что может случиться, Эосфор был настороже. Он не хотел ещё больше унижения, тем более — перед Хлоей, которая вовсе не думала, что ей придётся возиться с полупарализованным калекой, когда соглашалась приехать в этот дом.

Хоть контролировать собственное тело хоть в чём-то Лукас ещё мог, тем не менее, пользоваться унитазом тоже было неудобно, непривычно. Но ещё хуже стало, когда он попытался перелезть обратно и чуть не упал. Сердце колотилось, как бешеное, Эосфор с трудом сохранил равновесие, восстановил его в последнюю секунду. Ему пришлось руками переставлять бесчувственные ноги, чтобы хитрым образом подтянуть обратно одежду, не завалившись на бок, и буквально вползти на коляску, пугающе поскрипывающую в те моменты, когда он опирался на неё, давя всем своим весом — несмотря на рост, пока ещё небольшим.

Не пришлось прикладывать усилий лишь для того, чтобы вымыть руки и умыться — предусмотрительно рядом с нормальной, высокой, кто-то поставил очень низенькую раковину, будто для ребёнка. Лукас стиснул зубы — конечно, это было вполне логично для дома, где постоянно находились дети, но… Разве было простым совпадением то, что их с Хлоей поселили как раз возле такой ванной комнаты? Сейчас даже пандус на лестнице, который был здесь ещё со времён раннего детства Лукаса, казался заранее продуманной издёвкой.

Вытирая руки, Эосфор окинул взглядом помещение. Оно выглядело вполне обустроенным для использования инвалидом. В душевой кабине имелась ванна с не очень высокими бортиками — как раз, чтобы самостоятельно влез ребёнок или человек с инвалидной коляски. Унитаз было оценить сложно, но он, наверное, тоже был ниже среднего. Вторая раковина была настолько низкой, что Лукасу даже не пришлось тянуться — он мог бы, сидя в коляске, положить на дно руки, просто вытянув их вперёд. Значит ли это, что его отец задумал что-то подобное уже давно? О чём он думал, когда заявился в больницу? Это Хлоя уговорила его забрать сына домой, или он сам так решил, и прихватил наивного в своей честности доктора, как ему показалось, чтобы долго не выискивать кого-то другого?

Чувства закипели в груди. Эосфор выдохнул, стараясь выпустить их — и это не помогло, хотя, судя по ощущениям в груди, воздух с его губ должен был сорваться раскалённый. Боль стиснула медвежьей лапой горло, обида, страх, ненависть, унижение — всё это смешалось в одну эмоцию, которой даже не было названия. Последней вспышкой разумной мысли было то, что доктор могла заглянуть к нему, если бы он сидел тут слишком долго — так что Лукас, собравшись с силами, которые появились лишь из-за злости, намешанной в этом коктейле Молотова, сполз с коляски на пол и оттолкнул её в сторону двери. Кресло стукнулось мягкой спинкой об эту дверь, блокируя её. Никто не зайдёт, пока он сам не решит выйти, пока не справится с разрывающими его сердце чувствами. Или пока не задохнётся от них — чего ему сейчас, на самом деле, хотелось даже больше.

Эосфор задрожал, чувствуя, как стремительно теряет над собой контроль. Над своим дыханием, руками — его трясло, он будто бы задыхался, удавалось только кое-как давить всхлипы, рвущиеся с груди, чтобы не привлечь чьё-нибудь внимание. В сознании всё ещё билась мысль — если он подведёт доктора, если попытается что-то с собой сделать, или если его плач кто-то услышит, то с ней могут поступить ещё хуже, чем с ним. Изуродовать, а может, и убить, заставить смотреть, как мучаются её родные, или… а что, если и на глупую добрую девушку, которой представилась Харрис, у отца были планы? Что, если она и не должна была выжить? Сколько он собирался содержать её, сиделку для своего пленника? Получится ли у них убеждать его в недееспособности Лукаса и дальше? Чем всё для них кончится, и когда?

Эосфор зажмурился, сжимаясь, насколько это позволяли неподвижные ноги. Забиваясь в угол, обхватывая свои плечи руками, тут же — поднимая их, пряча в ладонях лицо. Ещё через секунду — судорожно ощупывая колени, в надежде ощутить эти прикосновения.

Первые минут десять, наверное, Хлоя даже не волновалась. Она понимала, как сложно и непривычно было Лукасу, и не хотела врываться и смущать его, или того хуже — ранить. Его могло задеть её недоверие, и тем более — ложь, ведь она дала ему понять, что отправилась к себе. Если следить за ним, подслушивать у двери, обмануть доверие, то что — он и ей начнёт лгать? А если у него это получится? Уж лучше пусть бесцеремонно вторгнутся родственники — Харрис будет наготове, и обязательно выйдет из комнаты, чтобы перехватить его из их цепких рук.

Следующие десять минут заставили девушку занервничать. Понятно, Эосфор мог примериваться к разным предметам, может, пытался отвлечься, планируя, как будет ими пользоваться сам, а может, даже решил принять ванну — но шума воды не было слышно, как бы Хлоя ни прислушивалась. Для того, чтобы просто отдохнуть, справиться с эмоциями, времени тоже прошло уже многовато — если ему было плохо так долго, ей стоило бы пойти и помочь. Отметка на часах приближалась к двадцати пяти минутам, когда Харрис, не выдержав, всё же покинула свою комнату, подошла к тонкой дверце в конце коридора и легонько постучала. Не требовательно, чтобы не показалось, что она хочет посягнуть на его личное пространство.

— Самаэль? — позвала Хлоя. Пока решила больше ничего не говорить, чтобы случайно не испортить момент. Ответа не последовало — девушка прислушалась, сомневаясь, не зная, как ей лучше поступить. Если Лукасу там стало совсем плохо, его семья могла бы это свалить на неё — или что, его снова отравили? Чем на этот раз? Он там вообще жив?

Выждав с полминуты и не дождавшись никакой реакции, Харрис снова постучала, и почти сразу после этого чуть толкнула дверь — просто чтобы осторожно заглянуть, не смутить, не вызвать никакого срыва или ссоры. Но что-то не позволило ей это сделать — тут уже она почувствовала неладное. Девушка видела, что дверь ей поддаётся, что она не заперта, но понимала — что-то внутри блокировало её. Сердце у Хлои забилось быстрее, она испугалась за Эосфора — что, если он упал и не смог позвать на помощь? Если ударился головой, потерял сознание, или того хуже?

Девушка сильнее толкнула дверь. Наконец, приложенного усилия хватило — коляска не была на тормозе, так что откатилась, позволяя войти в помещение. Харрис окинула комнатку взглядом, ища Лукаса, умудрившегося попасть тут в беду — и не сразу заметила его, забившегося в угол между душевой и низенькой раковиной с краном. Он дрожал, закрывая рот руками, чуть покачивался из стороны в сторону, жмурился, и — Хлоя это видела, — по его лицу катились слёзы. Это зрелище показалось неожиданно иррациональным — Харрис вдруг поняла, что ни разу до сих пор не видела его действительно рыдающим. Он несколько раз был на грани, лишь однажды выпустил пару слезинок — но умудрялся подавлять чувства, так что девушка немедленно поняла, что происходит — Эосфор не справился. Он сумел перебороть себя утром, но сейчас слёзы сдержать не удалось. Боль победила, ей нужно было найти выход, сейчас был её момент. Как бы ни был силён Лукас, ему нужно было выплеснуть все те чувства, что он весь день прятал от своей семьи и даже от самой Хлои.

— Самаэль… — девушка медленно приблизилась, осторожно опустилась на корточки рядом с ним. Эосфор разлепил веки — слёзы мешали это сделать, склеивая ресницы. Увидев Харрис, он тихо всхлипнул, пряча лицо, закрывая его руками. — Прости, что ворвалась, тебя долго не было, я переживала, и ты не отзывался, — Хлоя прикоснулась к его плечу, начала поглаживать, когда поняла, что он не вырывается.

— Я не могу… — выдохнул Лукас, повторил утренние свои слова, заикаясь, даже не пытаясь скрыться, увернуться от чужих рук. — Боже, я… я не м-могу… — он отчаянно, почти истерично помотал головой, всхлипывая громче, наклоняясь вперёд, так сильно дрожа, что Хлоя поняла — это была не просто истерика. У Эосфора началась паническая атака, ему было сейчас безумно страшно. Тело, и так теперь изуродованное, пугало его своим состоянием. Сердце колотилось, как безумное, дыхание прерывалось, а рыдания рвались наружу сами собой, лишая Лукаса возможности контролировать хотя бы это. Он едва мог заставлять себя приглушать звуки.

— Тш-ш-ш, тш, всё в порядке, — зашептала девушка, опускаясь рядом с ним на пол. — Всё будет хорошо, Самаэль. Я понимаю, как тебе страшно, но поверь, всё будет хорошо. Дыши, — Харрис медленно поглаживала его плечо, будто задавая ритм дыханию. — Дыши… Всё пройдёт, всё кончится, слышишь? — он кивнул, дрожа от боли и страха, смаргивая смесь слёз, пота. Рыдания его всё ещё душили, и Хлое даже показалось, что этот кивок был случайным, что Лукас просто дёрнул головой, силясь сдержать отчаянные крики, всхлипы.

— Я… я не знаю, что…

— Всё нормально, — успокаивающе сказала Харрис, — это абсолютно нормально. У тебя паническая атака, Самаэль, это может случиться с каждым. Тебе очень страшно, но послушай, всё будет хорошо. Это состояние пройдёт, всё кончится, тебе нужно постараться выровнять дыхание, и станет лучше, обещаю, — он быстро взглянул на приоткрытую дверь, глотая слёзы, и Хлоя коснулась его щеки, заставляя смотреть на себя. Настойчивее, чем днём, потому что сейчас ему это было нужно, кто-то должен был быть твёрдым. — Никто ничего не услышал, — серьёзно сказала она, — ты ничего не испортил. И не смей так думать. Просто дыши, — коснулась груди, чуть надавливая, будто заставляя выдохнуть. — Я помогу тебе умыться, мы выйдем отсюда, ты ляжешь в постель, согреешься, я дам тебе горячего молока… — она умолкла, понимая, что Лукаса накрыло новой волной рыданий. Покачав головой, он запрокинул её, прижался затылком к стене, украшенной плиткой, и уставился наверх, задержал дыхание. По щекам опять покатились слёзы.

— Нет… нет, я не смогу больше, я не справлюсь… — его плечи дрожали, Эосфор цеплялся за горло, будто старался сорвать с него невидимый ошейник, перекрывающий доступ к кислороду. Рванул футболку так, что там затрещала, но не порвалась — и снова стало видно его забавное пятно-сердечко. Почему-то оно показалось на этот раз смутно знакомым — Харрис отогнала эти мысли. Важнее было то, что настоящее его сердце было сейчас переполнено болью: — Боже, пожалуйста… пожалуйста… — из груди вырвался тихий стон, вой, жалобный, как у раненного зверя, и голос сорвался на шёпот: — пожалуйста, помоги… забери меня… забери, прошу… — речь становилась прерывистой, но быстрой, беспорядочной. Лукас удивительно отчётливо понимал, что именно говорит, и осознавал, что Хлоя это слышит, но в эту секунду ему было всё равно. — Лучше бы я умер в больнице, — воздуха не хватало, и с губ сорвался только хриплый болезненный шёпот. — Я так хочу умереть, просто хочу… — Эосфор до боли зажмурился, кусая губы, изо всех сил стараясь справиться с собой, взять себя в руки, сделать новый вдох, который был ему жизненно необходим — для того, чтобы не подвести Харрис. И замолчать, наконец — он ненавидел себя за слабость, ему было стыдно, что он оказался настолько беспомощен, что не вынес и суток в этом доме.

Но паникующий разум, истерзанная душа умоляли — навсегда отказаться от воздуха, выдохнуть и больше никогда не вдыхать снова, не слушать никого, лечь и сдаться, и плевать, что будет дальше!..

— Нет, — покачала головой Хлоя, крепко сжимая его руку, заставляя почувствовать тело, напоминая, что оно у него всё ещё есть, что оно живое. — Самаэль, нет. Ты не заслуживаешь смерти. И ты не хочешь этого. Поверь, я знаю, чего ты действительно хочешь, — ласковые и терпеливые прикосновения теперь были на щеках, волосах, бережно утирали слёзы с его красных глаз, расправляли плечи, заставляя делать глубокие вдохи. — Ты не хочешь умирать. Никто в этом мире не хочет умереть, — он сам не заметил, как разлепил вновь плотно сомкнутые веки, как посмотрел на девушку, чей образ чуть рябил из-за оставшихся непролитых солёных капель. — Все хотят начать жить, Самаэль. Избавиться от боли или страхов. Ни один человек, даже измученный болезнями и несчастьями, не хочет умирать. Он хочет излечиться, освободиться, получить то, о чём мечтает, чего ему не хватает — людей, время, свободу, деньги, неважно, — шёпот был таким тихим, что ему приходилось невольно прислушиваться, и для того — глубоко вдыхать, задерживать воздух внутри, так же тихо и медленно выдыхать. Харрис всё же добилась, чего хотела — заставила его дышать.

Наверное, во всех смыслах этого слова.

Несколько минут Лукас приходил в себя. Всхлипывания по инерции затихали, дыхание становилось от вынужденного-размеренного нормальным, обычным. Скоро о срыве и истерике напоминали только красные глаза и лицо. Хлоя не прекращала гладить его по плечу, задавая ритм дыханию и даже будто бы биению сердца.

Наконец, Эосфор рискнул заговорить снова. Голос тоже ещё дрожал, ломался, проваливаясь, превращаясь в шёпот:

— Простите, — сказал он. Понял, как это жалко прозвучало, но ему нужно было договорить: — доктор, простите меня… Я не хотел, чтобы… я не хотел говорить это вслух, — в груди больно дёрнуло за нить, которая надрывалась и без того — его сердце, что почти физически болело после всего, что ему пришлось пережить.

— Самаэль, — голос девушки был тёплым, всепрощающим, она будто бы обнимала его, не касаясь, — это была боль, которой ты не заслуживаешь. Это был не ты.

Ещё через пару минут она подкатила коляску и помогла ему взобраться на неё. Лукас умылся тёплой водой, Харрис специально подсунула ему полотенце помягче, а потом — сразу же отвезла в комнату, уложила в постель. Присела рядом, осторожно погладила по волосам. Ей нужно было знать правду — и пусть сейчас был не очень подходящий момент, она хотела задать вопрос именно сегодня, чтобы решить, что ей делать дальше.

— Послушай, — начала Хлоя. Эосфор моргнул, по инерции судорожно вздыхая. — Твой отец кое-что мне рассказал.

— Что?.. — ему было не до этого, после того, как Харрис вообще упомянула его отца, в горле снова будто застрял комок, и сглотнуть его получилось не сразу.

— Он сказал… что такое с тобой уже случалось. В детстве. Из-за какого-то сильного потрясения, — Хлоя не отстранялась, продолжая поглаживать его по голове. — Мне нужно знать, правда ли это. В карточке у тебя нет никаких упоминаний об эпилепсии или каких-то сильных припадках, но эти данные могли просто не перенести после твоего совершеннолетия.

Взгляд у Лукаса на секунду стал отсутствующим. Наконец, он глубоко вздохнул и опустил веки.

— Да, — пришлось ему признать. — Это правда.

— Ощущения тогда были такими же? — Эосфор качнул головой, быстро сглотнул. Харрис понимала, что причиняет ему боль своими расспросами — а ведь только что сама успокаивала, для чего же? — Самаэль, прости, — девушка придвинулась ещё ближе, второй рукой крепко стиснула его ладонь, — но мне нужно знать.

— Я не помню, — обронил он. Посмотрел в потолок, сделал несколько быстрых вдохов и задержал дыхание. — Я тогда пролежал пару недель дома. Приходили врачи. Что-то говорили… Потом всё прошло. Я не знаю, из-за чего это было. Но тогда я, вроде бы, чувствовал ноги, они просто были сильно онемевшими. Я не знаю, — выдох. — Сейчас не чувствую вообще ничего. Совсем калека, — последние два слова полыхнули вдруг яростью, Хлоя заметила, как Лукас сжал в кулаке простынь. Почувствовала, что он злится, и злится почему-то на себя самого. Нахмурилась.

— Эй, — она покачала головой, когда Эосфор взглянул на неё, — ты не калека. Что бы с тобой ни случилось, мы постараемся разобраться. Все твои кости целы. Тебе не могли сильно навредить — значит, шанс на восстановление есть. Шанс всегда есть, — Лукас не отрывал от неё взгляда, и девушка для пущей убедительности закивала. — Поверь мне. Я встречала людей с похожими проблемами. На самом деле, пару лет назад один мой сослуживец потерял обе ноги во время очередного задания. Но выжил и вернулся домой, — она ободряюще улыбнулась. — У тебя ноги целы. Всё может быть не так страшно.

— И что с ним было дальше? — тихо спросил Эосфор. Хлоя задумалась, пытаясь вспомнить историю этого парня целиком — и когда вспомнила, то поняла, что зря вообще привела этот пример. Лучше уж было бы рассказать про мужа Эммы, некогда раненого, но нашедшего в себе силы восстановиться и уйти в полицию. А тут, как назло, Харрис вспомнила самый неподходящий случай — тот её сослуживец долго не прожил после возвращения домой. Он ещё надеялся на то, что сможет накопить на протезы и заняться чем-то на гражданке, но удача от него отвернулась тогда же, когда он подорвался на вражеской гранате и лишился ног. Жена его бросила, никакой награды за свой последний бой мужчина не получил. Пенсия у него была мизерной, и даже дети, на которых он надеялся больше всего после развода с женой, не пожелали продолжить с ним общаться. Возможно, ради них он бы выкарабкался — но то ли они сами не захотели разговаривать с отцом, которого не так уж и часто видели, то ли мать им запретила… История, в общем, кончилась плохо. В день годовщины боя, в котором он потерял ноги, бывший военный достал своё памятное оружие и снёс себе голову.

Ни разу не вдохновляющий сценарий развития событий.

— Он накопил на протезы, — солгала Хлоя, когда Лукас чуть сжал её руку, напоминая о своём вопросе и о том, что она молчит уже с полминуты. — Сейчас ходит. Путешествует. Пишет статьи. Марафон, может, не пробежит, и на Параолимпийские игры не поедет, но живёт, как нормальный человек. У него железные ноги, а у тебя всё ещё есть свои, — по долгу службы Харрис часто умалчивала какие-то события — не говорила раненым мужьям о том, что их жён застрелили вместе с детьми; не рассказывала детям, что родители больше не придут забрать их домой — потому что у них и дома-то теперь нет. Солгать было не так уж и сложно, люди были склонны верить тому, что им говорили, если они слышали то, во что на самом деле хотели верить.

Похоже, этот приём сработал и с Эосфором. Он молча смотрел на неё несколько секунд, а потом приподнял уголки губ.

— Теперь я знаю, что меня ждёт, — наконец, сказал Лукас. Улыбка стала чуть заметнее, но он явно устал, сил поддерживать её у него не хватило. Хлоя, вспомнив, что она обещала сходить за горячим молоком, встала.

— Сейчас принесу молока, — сказала она. Эосфор что-то ответил, попытался возразить, но Харрис шутливо отмахнулась и, не став слушать его попытки отказаться, направилась к выходу. Лукас молча смотрел на закрывшуюся за девушкой дверь пару минут, а потом едва слышно хмыкнул.

— Знаю, что меня ждёт, — совсем тихо пробормотал он, повторяя свои недавние слова. — Точно. У этой дороги один конец, — в глаза будто насыпали песка, и Эосфор опустил веки, желая уменьшить жжение. Честно — он не верил в историю Хлои. Что-то она ему недоговаривала, или вовсе — всё выдумала. Он сам не любил ложь, и потому остро почувствовал, когда девушка ему солгала — может, впервые за всё их знакомство.

Мучительные мысли о будущем не отступали. Лукас уже понимал, что не сможет выбраться отсюда — и знал, что даже если у сказки доктора действительно был хороший финал, для своей собственной истории он может его не ждать. Вечно они притворяться не смогут, и что бы ни задумала Харрис, одна ошибка — и всё кончится. Его жизнь и без того была уже окончена, но что ждало её? Сможет ли вырваться она сама? Как долго ему осталось жить, сколько часов или минут?..

Как раздались шаги девушки, Эосфор уже не услышал. Та, прикрыв за собой дверь, поняла, что молоко не понадобится — когда она вернулась с чашкой тёплого напитка, Лукас уже уснул. Срыв его вымотал — он провалился в сон, не успев даже толком укрыться. Хлоя поставила молоко рядом с аптечкой, подошла, чтобы исправить это — и заметила, что у Эосфора чуть задралась одна штанина. Хотела потянуть ткань вниз, но заметила ещё кое-что — и остановилась.

Чуть ниже колена у него начинал наливаться синяк. Харрис даже не пришлось думать, откуда он взялся — она взглянула на Лукаса, веки которого ещё были красноватыми, и поняла всё в ту же минуту. Он беспощадно, сильно щипал себя за ноги, пытался почувствовать хотя бы боль — может, пока его ещё не накрыло удушающей волной страха.

И скорее всего, это волна настигла его, когда он понял, что ничего не выйдет.

Это натолкнуло девушку на мысль — в конце концов, пустой шприц всё ещё лежал у неё в кармане, скрытый от чужих глаз. Лукас так долго не чувствовал ног из-за какого-то сока? Причём, руки и всё остальное тело чувствительности нисколько не потеряли? Это было подозрительно, несмотря даже на то, что Эосфор подтвердил — ноги у него отнимались и раньше. Да, она просто должна была что-то сделать, чтобы выяснить правду — но для этого нужно было время.

И, к счастью, у Хлои появилась идея, как это провернуть.

Минуя ванную комнату, она направилась прямо к Годфри. Рэй, забавный пухляш, знакомый ей по прошлому вечеру, вызвался проводить её в кабинет, где Эосфор-старший занимался своими делами. Постучавшись, Харрис приоткрыла дверь — ей не хотелось врываться, она побаивалась увидеть то, что не предназначалось для её глаз.

— Да? — чуть раздражённо отозвался мужчина. Девушка заглянула в кабинет, стараясь смотреть поверх головы Годфри. Эосфор расплылся в фальшивой улыбке — на более-менее искреннюю, видимо, сил у него не хватило. — А, это вы, доктор. Заходите. Что вы хотели?

Прикрыв за собой дверь, Хлоя подошла ближе к столу Годфри, но садиться нигде не рискнула — всё ещё побаивалась увидеть что-то лишнее, за что её могли лишить возможности находиться рядом с Лукасом.

— Я хотела попросить у вас выходной, сэр.

— Уже? — усмехнулся Эосфор. — Мой сын вас совсем измучил?

— Нет-нет, дело не в Лукасе, — поспешила заверить его Харрис. Мужчина прищурился, откладывая бумаги и внимательно глядя на неё. — Просто мне нужно навестить семью и успокоить их. Они очень переживают по поводу того, что я так внезапно переехала, — девушка заулыбалась, будто бы посмеиваясь над родственниками. Годфри чуть расслабился.

— Ах да, точно. Простите, на меня столько всего навалилось, что я совершенно забыл о том, что обещал вам. Вы хотите забрать свои вещи, да?

— Да, и это тоже, сэр. Мы живём на разных концах города, и к тому же, до самого города ещё нужно добраться, так что я думаю, что мне придётся потратить на это весь день.

— Аманда может отвезти вас, — предложил Эосфор.

— О, я не хотела бы так нагружать вашу дочь своими проблемами, — смутилась Хлоя. — Я могу взять такси, сэр.

— Хорошо, — помедлив, уступил мужчина. Он старался не казаться назойливым, чтобы не напугать нового человека своим контролем. — Как пожелаете. Значит, вы хотите уехать завтра утром?

— Сразу после завтрака, — поправила его Харрис. — Да. Мне нужно будет провести с Лукасом беседу и дать ему необходимые лекарства. А потом я надеялась поехать домой.

— И когда планируете вернуться?

— Следующим утром. Мне нужно уладить дела, понимаете, на это, наверное, уйдёт остаток дня, и потом…

— Да, ехать обратно ночью не очень вдохновляет, — согласился Годфри. Хлоя видела, как он недоволен её просьбой, но Эосфор старался держать себя в руках. Взгляд его перескакивал с одной вещи на другую, он явно что-то обдумывал — Харрис поняла, что ей нужно будет постоянно оглядываться, и по-прежнему следить за языком. Годфри ничего не стоило послать кого-то проследить за ней, и наверняка сейчас он как раз прикидывал, кто этим мог заняться.

— Я рано лягу спать, сэр, и закажу такси на рассвете. Вернусь уже к завтраку. Лукас даже не успеет проснуться, — пообещала Хлоя, стараясь подтолкнуть его к нужному ей решению.

— Хорошо, — заставил себя кивнуть Эосфор. — Поезжайте, доктор. Только, прошу, вернитесь вовремя, — в голосе послышалась угроза, немедленно сменившаяся притворной заботой, — думаю, Лукасу будет очень тяжело с вами расставаться.

— Постараюсь как можно скорее. Спасибо, — заставив себя улыбнуться, Харрис пожелала Годфри спокойной ночи и вышла из кабинета. Выдохнула, зашагала по коридору в сторону их с Лукасом комнат. Ей надо предупредить его о своей поездке — и лучше всего сделать это так, чтобы никто, может, даже он, не смог понять, что она задумала на самом деле.

Но это — утром. А сейчас ей нужно было, наконец, попасть в душ.

* * *

Следующим утром она, памятуя о том, как ценна каждая минута, до последнего оттягивала момент взятия крови у Эосфора. Наконец, их оставили наедине — быстро проверив, нет ли кого в коридоре, кто мог бы подглядывать в щёлочку, Хлоя вытащила из кармана шприц. Так криминалисты не работали, зато работала она сама — во время службы часто приходилось обходиться минимумом и действовать быстро.

Лукас растерянно взглянул на неё, когда она, разорвав упаковку и мазнув по сгибу его локтя ватным диском, смоченным в перекиси, поднесла пустой шприц.

— Доктор? — почти шёпотом позвал Эосфор. — Что вы делаете?

— Пытаюсь во всём разобраться. Прошу, не дёргайся, я не наврежу тебе, — пообещала Харрис, сосредоточенно глядя на подопечного, примеряясь к вене. Лукас всё же чуть отстранился, и ей пришлось почти что схватить его за запястье, чтобы не дать двинуться с места.

— Доктор… — Хлоя угадала порыв Эосфора встать, но не почувствовала ни единого движения мышц ног. Лукас умолк, его даже не пришлось больше просить замолчать. Он как будто почувствовал, что не может сейчас спорить — это не в его силах, что означало — пропасть между ними была просто огромная. Сейчас Харрис была главной.

Девушка быстро наполнила шприц кровью. Сменила иглу на тот самый ватный диск, заставила согнуть руку, прижать к плечу. Тщательно спрятав шприц в пакете с кусочками льда, будто боясь, что кто-то обыщет её на выходе из дома и найдёт его, Хлоя присела рядом с Эосфором, оказавшись смешно ниже него. Он опустил глаза, когда они встретились взглядом — это напомнило о том, каким был Эосфор, когда они встретились пару дней назад. Кольнула совесть — Лукас ещё ни разу не подвёл её, удивляя снова и снова тем, как слушал голос разума. Разве он не понял бы, если бы она ему рассказала?

— Послушай, — Харрис уже привычно коснулась колючего подбородка Эосфора, — я должна уехать на какое-то время. То, что я хочу сделать, должно нам помочь, — она говорила тихо, и Лукас неуверенно взглянул на неё, так знакомо, чуть искоса. — Но мне нужно, чтобы ты продержался тут один чуть меньше суток. Я приеду следующим утром, сразу, как только смогу. Рано лягу и приеду ещё до того, как ты проснёшься.

Эосфор приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но почти сразу же закусил губу. Хлоя уезжала из этого дома. Ему, безусловно, было страшно оставаться здесь одному, но девушка уверяла его, что так нужно. Возможно, вчерашний спектакль убедил его семью в том, что он действительно тронулся — тогда его никто не потревожит лишний раз, ему позволят тихонько сидеть в своей комнате. Он найдёт, чем заняться: покопается в своих старых вещах, займётся брюками, тихонько поиграет на гитарах, если справится с тяжёлыми инструментами и коляской, посмотрит в окно, почитает, поспит, в конце концов. Намного лучше, чем в психбольнице.

Просто не совершать ошибок в ближайшие двадцать часов, из которых половину он всё равно будет спать. Не так уж и сложно. Вот только…

— Я не заставляю вас возвращаться, доктор, — Лукас заставил себя сказать это. Харрис должна была знать, что она не обязана быть пленницей тут вместе с ним. Если она вдруг передумает ехать обратно, не захочет, или вообще придумала всю эту историю с кровью только для того, чтобы под благовидным предлогом покинуть его — Эосфор не станет проклинать её. В конце концов, это его семья и его крест.

— Я понимаю, о чём ты думаешь, — кивнула Хлоя. Лукас быстро вздохнул, но она не дала ему заговорить: — Я вернусь. Обязательно вернусь, хорошо? Мне нужно узнать, что с тобой сделали, — это она сказала едва слышно, боясь, что слишком долго беседовала с Эосфором и под дверью уже успели притаиться шпионы. — Как только я выясню это, то сразу же приеду.

— Хорошо, — Лукас кивнул, втайне радуясь, что Харрис не заставляет его дать ей какое-нибудь новое обещание — он сам ещё не знал, что его ждёт в этом новом дне. Девушка улыбнулась, поднимаясь, на прощание быстро коснулась его плеча и поспешила выйти из комнаты. Он слышал, как вжикнула молния — она надела куртку, в которой приехала. Ещё через несколько минут Эосфор выкинул ватный диск и выехал в коридор — выглянуть из комнаты, проводить Хлою, показаться на глаза родственникам — чтобы никто ничего не заподозрил.

Харрис кивнула ему, чуть улыбаясь, когда заметила его. Его отец вынудил девушку продиктовать ему свой номер телефона, и Лукас снова закусил губу, искренне сожалея, что у Хлои нет шанса вырваться из его цепких лап. Но он надеялся, что Харрис не лгала по поводу наличия у неё плана — и потому смирился, решив просто попытаться прожить этот день и не навлечь на её голову неприятности.

Эосфор всё равно не до конца понимал, что девушка хочет сделать. То есть, конечно, догадывался: доктор взяла его кровь, положила в холодный пакет, спрятала его, твердила, что хочет во всём разобраться — очевидно, что Хлоя собиралась сделать анализ, чтобы найти вещество, которым его отравили. Его самого смущал тот факт, что он сразу подумал на сок — ведь правда, ноги отнялись совсем, значит, концентрация была сильной. Разве можно растворить какой-то яд в таком количестве в соке настолько, чтобы он едва горчил? И если даже это так, то почему его руки в полном порядке? Нет даже лёгкого онемения, он прекрасно чувствует их, может легко управляться с коляской и вчера смог сыграть что-то на рояле. Вероятно, справился бы и с гитарой.

Впрочем, сейчас явно было бесполезно об этом думать. Доктор ведь пообещала вернуться, и Лукас ей верил. Всего лишь пережить полдня и ночь. Он справится, не может не справиться.

Так что Эосфор, стиснув зубы, толкнул коляску обратно, надеясь не врезаться по пути в шкаф, и скрылся в своей комнате. Прекрасно зная, что спустя несколько минут к нему всё равно заглянут, чтобы в итоге оставить еду и запереть, будто в одиночной камере.

А у Харрис и правда был план. И этот план был довольно прост — она продумала его лишь в общих чертах, когда ложилась спать, и сейчас, сидя в такси, старательно шлифовала. Перестраховывалась, изменяла какие-то детали.

Первым пунктом назначения было кафе, что находилось на полпути к городу. Там должна была состояться встреча с Эммой. Хлоя сначала хотела просто заехать к ней на работу и завезти шприц прямо в участок, но потом передумала. Годфри это должно было насторожить, и доверие к ней определённо бы исчезло. Но невинная встреча с подругой Эосфора точно не могла смутить, ведь Харрис сказала, что собирается уладить личные вопросы — и обычный быстрый перекус со знакомой, с которой у неё могли быть какого угодно рода отношения, наверняка входил в круг подобных вопросов. Плюс к тому — кровь было нужно доставить как можно скорее, и Эмма наверняка должна была принести что-то более подходящее для транспортировки, чем двойной пакет со льдом.

Экспертиза вряд ли должна была занять много времени, даже если бы Эмме пришлось ехать в лабораторию, а не в свой родной участок. Хлоя пару раз просила её о подобных одолжениях, ещё когда пыталась работать в обычной клинике, до отправления на службу. Девушка справлялась с работой меньше, чем за пару часов, и сразу же отправляла результаты. Сейчас ситуация была особенная, так что анализ мог занять гораздо больше времени, но и на эту беду у Харрис было своё решение — следующим пунктом плана был дом матери. По расчётам Хлои, та ещё не должна была вернуться с фестиваля, на который отправилась несколько дней назад.

Честно говоря, девушке не нравилась идея показывать возможным шпионам Годфри место, где жили её близкие, но выбора не было. Эосфору и без того было нетрудно узнать их адрес, а она сказала, что собирается заехать к ним, и уверяла, что ей понадобится много времени на то, чтобы их успокоить — так что нужно было сделать там остановку. Ничего, она могла сделать там уборку, например, чтобы потратить время, оставить матери записку и уехать. И постараться, заодно, держаться подальше от окон — мало ли, может, эта паранойя поможет спасти жизнь её родным. Даже если Эосфор в итоге узнает, что её родителей дома не было — ничего страшного. Уборка и записка — отличный вариант.

Оставшееся же время, что Эмма будет работать, Харрис собиралась потратить на себя любимую — ей нужно было собрать вещи, прибраться и в собственном доме, и в конце концов, просто принять душ в знакомой расслабляющей обстановке. Может, отдохнуть. Может, придумать, что ей делать дальше, чтобы помочь Лукасу.

Так девушка и поступила. И пока что всё складывалось просто идеально — Хлоя даже подумала, что если бы описывала происходящее в личном дневнике, то едва ли смогла бы потратить страничку. Каждую минуту в доме Эосфора она могла бы расписать на несколько листов, описывая и собственное состояние, и ужасы, что приходилось переживать Лукасу, но сейчас, вернувшись к обычной жизни, Харрис почувствовала пустоту. Ей просто необходимо было это напряжение, чувство опасности и нужности. Она усмехнулась, устраиваясь за любимым столиком — похоже, служба оставила отпечаток на её личности. Девушке нужен был адреналин, и простые задачи её совсем не радовали. Она не могла вернуться в армию, и потому нашла себе ещё более изощрённый способ получить необходимое. Умудрилась буквально за сутки-двое впутаться так, что теперь даже не знала, как будет выбираться. Но это её радовало — можно сказать, вызывало нездоровую страсть, совсем как во время службы.

От этих мыслей её отвлекла подруга. Эмма чуть опоздала, но Хлоя этого даже не заметила — настолько она была рада её видеть. Девушка специально села с другой стороны от окна, чтобы возможные «шпионы» не могли бы разглядеть с улицы, что она собралась передать подруге. Но до этого было ещё далеко — сначала было нужно ввести Эмму в курс дела, описать события максимально коротко и информативно, а ещё — так, чтобы никто, кроме неё, не смог понять, о чём идёт речь. Это было сложной задачей, но Харрис справилась.

— То есть, — понизив голос и придвинувшись к ней, даже забыв о чае с пончиком, которым её угостила Хлоя, заговорила Эмма, — ты работаешь на них?

— Я у них живу, — ещё тише ответила Харрис. Подруга приподняла брови, явно не понимая, зачем Хлоя по доброй воле вляпалась в такую ситуацию. Наконец, девушка осторожно вынула из кармана свой хрупкий груз — шприц с кровью Лукаса, спрятанный в ледяных пакетах.

— Что это? — надо отдать Эмме должное — она улыбнулась, будто поняла, что за ними могут следить. Хлоя изобразила улыбку в ответ, передавая подруге под столом шприц. Даже усмехнулась, делая вид, что вспомнила о какой-то их личной шутке.

— Мне нужно, — не меняя выражения лица, сказала Харрис, — чтобы ты проверила, что здесь намешано, — когда-то в подростковом возрасте, когда она интересовалась работой матери, Дженнифер познакомила дочь с одним своим коллегой — чревовещателем. Мужчина был увлечён своим искусством, и то ли сам играл какого-то известного чревовещателя в том же фильме, где снималась и мать Хлои, то ли консультировал какого-то актёра — девушка уже не помнила. Зато помнила, как потратила однажды почти всё лето на съёмочной площадке — и общение с тем актёром оказалось для неё полезным. Харрис научилась основам чревовещания — конечно, позже ничего толкового из этого не вышло, но ради развлечения она иногда вспоминала уроки того мужчины.

Сейчас эти навыки оказались весьма кстати — девушка могла произнести некоторые фразы едва ли изменив положение губ. Со стороны могло казаться, что она просто расслабленно улыбается. Таким же образом она скрыла от возможных наблюдателей на улице и просьбу проверить кровь.

— Это как-то связано с твоей новой работой? — поинтересовалась Эмма, ловко пряча шприц у себя в рюкзачке. Таком миленьком, что по нему и не скажешь, что это практически маленький переносной холодильник. Хлоя едва заметно кивнула, но вслух ответила:

— Ну что ты, — снова смех. — Разве я стала бы тебе рассказывать о состоянии пациента? Это как минимум непрофессионально, — подруга коротко кивнула ей в ответ. Харрис выдохнула.

— Ладно, Хло, — Эмма поднялась из-за стола, продолжая улыбаться, — мне пора на работу. Надеюсь, ты ещё как-нибудь приедешь, не можешь же ты круглыми сутками убиваться, верно? — девушки обнялись. Отстранившись, Эмма прибавила: — Знаешь, я совсем не ожидала, что ты приедешь, так что не взяла с собой подарок на новоселье. Вечером пришлю к тебе гонца, ладно? Передаст сюрприз от нас обоих. Ты ведь ещё будешь в городе, верно? — она чмокнула Харрис в щёку.

Хлоя распознала шифр правильно — подруга не хотела рисковать, второй раз за день встречаясь с ней и передавая ей какие-то подозрительные бумаги. Сфотографировать — конечно, можно, но мало ли, кто мог влезть к ней в мобильник. Они уже рискнули, договорившись о встрече, так что прислать мужа с результатами анализа было лучшим вариантом. Конечно, Харрис не хотелось подставлять Эмму или её близких, но, если бы подруга и правда прислала бы ей сообщение, это было бы ещё хуже. Паранойя, паранойя — может ли Годфри действительно контролировать её переписки? Даже если нет — Хлоя могла где-нибудь случайно забыть мобильник, и её истинные намерения стали бы известны всей семье Лукаса.

Началось мучительное ожидание. Девушка старалась выглядеть абсолютно спокойной и расслабленной, но ей казалось, что у неё не выходит. Так что она поспешила добраться до дома матери и закрыться на все замки. Там она задержалась на полтора часа, добросовестно протирая пыль и перебирая книжный шкаф. Оттуда же, с домашнего телефона, от которого Дженнифер никак не могла отказаться, Харрис позвонила Эмме и сообщила, где будет ждать её мужа. Оставив матери записку, в которой постаралась красочно описать прелести новой работы, девушка отправилась в собственную квартиру — не такую шикарную и огромную, как дом родителей, вряд ли тянущую даже на звание «дома» — но тем не менее, уютную и родную, особенно после двух ночей, проведённых в чужих хоромах.

Первые, наверное, полчаса, она просидела в полной тишине на своей кровати, молча глядя в одну точку. Прислушивалась к себе, старалась унять «лишние», «мусорные» чувства. Неуверенность, сомнения, даже страх — она старалась дойти до сути проблемы, до причины каждой неверной мысли, успокоить себя и отмести её. Это тоже было в некотором роде уборкой, безжалостной чисткой собственного сознания. Этому Хлоя научилась после недели в горячей точке, и это было тем, что помогло ей сохранить разум ясным.

Наконец, когда внутренняя, душевная дрожь утихла, Харрис поднялась и отправилась в путешествие по собственному дому. Настоящая уборка, уже вторая за день, помогла ей окончательно успокоиться и расставить всё на свои места. Девушка рискнула включить музыку, немного отвлечься, даже начала улыбаться. Эта разрядка прошла успешно, как и всегда — Хлоя была рада уже этому факту. Сейчас как никогда прежде нужно было научиться радоваться мелочам. Чёрт его знает, когда она сможет вернуться сюда — Эмма пообещала присмотреть за её домом, но может быть, Харрис придётся искать тех, кому она сможет сдать его.

От мыслей её отвлёк звонок телефона. Девушка чуть нахмурилась, вынимая мобильник из кармана — неужели, Эмма снова не смогла утаить свои дела от начальства? Или мать приехала раньше, и теперь собиралась нагрянуть в гости?

На экране высветилось имя отца Лукаса. Хлоя закусила губу, хмурясь уже сильнее. Ей не хотелось отвечать и разговаривать сейчас с этим человеком, но она должна была это сделать — иначе это посчитали бы странным. Пересилив себя, девушка всё же провела пальцем по зелёному значку и поднесла телефон к уху.

— Доктор?.. — раздался знакомый голос. Харрис удивлённо моргнула, узнав его.

— Самаэль? — уточнила она.

— Д-да…

— Что случилось? Откуда у тебя телефон отца?

— Я… я украл его, — Хлоя напряглась, услышав эти слова. Что же там произошло? — Прошу, доктор… пожалуйста… Я не справлюсь. Вы можете вернуться раньше?.. Пожалуйста, это какой-то ад, я…

— Тише, успокойся, — Харрис села на диванчик и понизила голос, чтобы заставить Лукаса замолчать и прислушаться. — Послушай меня. Уже вечер. Ты справился с самой тяжёлой задачей, теперь тебе нужно просто успокоиться, принять лекарства и лечь спать. Никто не причинит тебе вреда, пока ты спишь, правда? Никто не сможет тебя обидеть. Тебе нечего бояться, Самаэль.

— Доктор, вы не понимаете!..

— Я знаю, как тебе тяжело одному, — Хлоя старалась говорить так, чтобы её слова не показались Годфри, например, подозрительными — кто знает, может, это он заставил Лукаса ей позвонить? Пытался выяснить, что они на самом деле задумали? Эосфор-младший, похоже, и правда был в панике, но он до безумия боялся жестокого родителя, и страх в голосе мог быть настоящим. — Я не бросила тебя, Самаэль, клянусь. Пожалуйста, верни отцу телефон и попроси кого-нибудь отвезти тебя в комнату. Тебе всего лишь нужно уснуть. Ты устал, да?

— Очень… Доктор, вы просто не знаете… это невыносимо, доктор, прошу!..

— И я прошу тебя, Самаэль, — мягко, но настойчиво повторила Харрис. — Ты должен лечь спать. Когда ты проснёшься, я уже буду рядом. Обещаю.

— Нет… — она собиралась что-то ещё сказать, но не успела — услышала странный звук, будто кто-то резко открыл дверь, а потом — чьи-то голоса. Хлоя попыталась разобрать, что говорят, но не поняла ни слова — и прежде, чем она успела что-то сказать сама, связь оборвалась.

Сразу же раздался звонок в дверь. Харрис вздрогнула от неожиданности — ей пришлось убрать мобильник в карман и пойти проверить, кто пришёл. Она раздвинула шторки на верхней части двери и выглянула на крыльцо — с облегчением вздохнула, увидев знакомое лицо. Впустила гостя.

— Привет, — тепло поздоровался Джек Гонзалес, обнимая Хлою, едва успевшую закрыть за ним дверь. Харрис глубоко вздохнула, обнимая бывшего сослуживца в ответ. Это про него она подумала вчера, когда поняла, что пример с потерявшим ноги военным был неудачным. Джеку же повезло гораздо больше того несчастного — пару лет назад он отправился домой из-за серьёзного ранения, потом, благодаря заботе своей жены, сумел встать на ноги и устроиться в полицию — уже даже успел стать детективом. Тем не менее, они поддерживали отношения — насколько это было возможно при помощи писем и редких звонков. После возвращения Хлои в Штаты они с Эммой уже несколько раз приглашали её на ужин, где вспоминали былое под недорогое, но вкусное вино и домашние роллы.

— Привет, — отозвалась Харрис, отпуская, наконец, своего товарища. Джек усмехнулся, заметив выражение её лица — Хлоя была встревожена звонком Лукаса, и он это понял.

— Опять нашла себе приключения, да? — поинтересовался он. Харрис кивнула. — Так и понял. Неугомонный ты заяц, — Гонзалес вздохнул, вынимая из внутреннего кармана куртки открытку. Хлоя вопросительно на него посмотрела, и Джек протянул подарок ей. — Ничего лучше не придумал. Зато приехал сам, — он рассмеялся, и Харрис быстро развернула сложенный цветной кусок картона. Внутри был вклеен стикер, где мелким, но аккуратным почерком Эммы, были выведены результаты анализа. Удивительно.

— Боже мой, — пробормотала Хлоя, когда прочитала выделенное красной ручкой. В крови у Лукаса было обнаружено вещество, основанное на обычной эпидуральной анестезии, которую использовали в каждом нормальном роддоме. В руках врача она действовала лишь на благо: оберегала женщину от боли, просто отключая всё ниже пояса. Роженица находилась в сознании, чувствовала себя лучше и могла выполнять все указания акушерок — разве что не чувствовала ног и не могла ими пошевелить. Но это и на руку — она не мешала медику, принимающему роды.

Но это милое и, можно даже сказать, доброе обезболивающее было использовано во вред. Основываясь на идее «отключения» нижних конечностей, химик сделал нечто более жестокое — оно начинало работать быстрее, почти моментально. Его действие было гораздо дольше — в десятки раз, восстановление — сложнее, и накопительный эффект — серьёзнее. Этим, для сравнения, могли бы не облегчать роды, а травить неугодных пленников, лишая их не только возможности передвигаться или говорить, но и возможности дышать. Не совсем яд, но и далеко не дружелюбная витаминка в яркой упаковке. Жуткий препарат, в умелых руках являющийся грозным оружием.

— Добрые пожелания? — спросил Джек, касаясь её плеч и заставляя чуть отвернуться от окон. Девушка выдавила улыбку, чувствуя, как бледнеет — и снова обняла друга, пряча лицо у него за плечом. Бросила взгляд в окно — ей показалось, что серую машину, припарковавшуюся на другой стороне улицы, она видела сегодня, и уже не раз. Теперь Харрис нисколько не сомневалась в том, что её подозрения имели веские основания.

— Очень добрые, — ответила она, закрывая глаза. Гонзалес сочувственно провёл руками по её плечам. — Мне нужно ехать, — не отстраняясь, сказала Хлоя. Джек, спрятав тревогу за улыбкой, спросил:

— Я тебе уже надоел?

— Вы все меня достали, честно говоря, — усмехнулась Харрис. Приподняла веки — и увидела, как та самая машина медленно выворачивает за угол и покидает улицу.

Но окно водитель поднял довольно поздно — Хлоя могла бы поклясться, что за рулём был Рэй Эосфор. И что он наверняка всё понял — но почему-то не стал продолжать слежку, просто оставив Харрис наедине с Джеком.

Снова раздался сигнал мобильника. На этот раз — сообщение. Девушка взглянула на экран и закусила губу — оно было, судя по всему, от настоящего хозяина телефона, с которого ей недавно звонили.

«Мой сын вам надоедал, доктор?» — интересовался Годфри Эосфор.

«Всё в порядке, сэр. Ему требовалась помощь, и я его успокоила. Это нормально в его состоянии. Прошу, уложите его спать и проконтролируйте приём лекарств», — ответила Хлоя. По её коже прошёл холодок, когда она поняла, что Годфри был в курсе того, что Лукас брал его телефон. Что же он с ним сделает за это? Всё обойдётся?..

Теперь она уже точно решила, что на ночь дома не останется.

Девушка побросала в сумку вещи. Сейчас она была только рада тому, что их было немного — это сэкономило ей время. Гонзалес проводил её, посадил в такси, пообещал водителю, что найдёт его и прикончит, если с таким ценным грузом что-то случится по пути. Харрис вяло улыбалась, слушая голос друга.

— Удачи, заяц, — сказал он напоследок, уже отходя от машины. Харрис опустила веки, желая сохранить в памяти образ Джека, как ниточки, связывающей её с нормальной жизнью. Или хотя бы привычной — вряд ли было хоть что-то «нормальное» во времена их совместной службы.

Такси тронулось с места, и девушка выдохнула, не торопясь открывать глаза. Ей нужно настроиться на грядущие сложности. Конечно, она не рассчитывала возвращаться так рано. Хлое всё-таки хотелось отдохнуть дома, поспать хоть одну ночь, не прислушиваясь к каждому шороху. Но ей не давал покоя этот звонок Лукаса, который, как она знала, был лишён возможности связаться со внешним миром. И ещё ей покоя не давали результаты анализа крови. Если Эосфора отравили, значит, он был в опасности каждую секунду, что находился с семьёй. Харрис поняла, что всё равно не сможет спокойно спать, думая о Лукасе — потому и рванула обратно.

Машина остановилась у особняка Эосфоров около часа ночи. Девушка расплатилась с таксистом, отказалась от помощи, вновь побоявшись впутать человека со стороны в свои новоприобретённые проблемы. Тем более, сумка была совсем лёгкой — подхватив её, девушка попрощалась с водителем и направилась к дому.

Её встретил у ворот ночной сторож. Хлоя понятия не имела, являлся ли он родственником Годфри, но представляться ей не пришлось — едва увидев её, мужчина приветливо улыбнулся и открыл калитку.

— Хозяин не ждал вас так рано, — сказал он. Харрис эти слова почему-то не понравились.

— Тогда, пожалуй, не буду тревожить его. Наверняка он уже спит, — ответила она, натягивая на лицо вежливую усталую улыбку. Сторож хмыкнул, жестом приглашая её войти.

Девушка быстро пересекла сад и вошла в дом. Прислушалась — было тихо, несмотря на то, что с улицы она видела, как в некоторых окнах горит свет. Даже странно. Что же, может быть, Эосфоры решали свои жуткие секретные дела по ночам — и ей не стоило лезть в это, она и так должна была многое скрыть от этой семьи.

Хлоя приблизилась к лестнице и собралась подняться наверх. И вдруг услышала странный глухой звук — будто бы стон донёсся откуда-то из-под пола. Она замерла. Звук повторился, стал громче, превратился в приглушённый крик — девушка быстро оглянулась, ожидая, что кто-то отреагирует, но никого не было видно. Она опустила сумку, толкнула её ногой под лестницу и подошла к неприметной, почти сливающейся со стеной дверце, что была слева от неё. Снова раздался крик, и Харрис поняла, что не ошиблась — звук доносился именно отсюда. Потом послышались шаги, они приближались — и девушка шарахнулась назад, быстро спряталась за колонной. Дверь открылась, Хлоя увидела, как мимо неё проходит Аманда с ещё парой братьев — кажется, из тех, что были младшими, по крайней мере, младше Лукаса. Она небрежно стянула с рук перчатки и бросила их тому, что был пониже — парень поймал их, подавшись вперёд, и Харрис узнала его. Это был Захария. Лицо второго девушка не разглядела — по фигуре, тем не менее, она поняла, что это был тот «дуболом», которому Годфри не позволял много разговаривать. Майк? Нет… Макс, точно.

— Пусть повисит там минут пять, потом доставьте в комнату. Утром приедет док, и она не должна ничего знать, — распорядилась Аманда. — Отец приказал следов не оставлять, так что гадёнышу повезло, — братья поддакнули, закрывая за сестрой дверь, а потом — догоняя и скрываясь вместе с ней в одном из коридоров напротив. Хлоя выждала ещё полминуты, слыша лишь собственное дыхание и громкий стук сердца. Потом высунулась, покидая своё убежище, осторожно и тихо приоткрыла дверь. Вниз вели ступеньки — похоже, это был спуск в подвал. Хлоя ещё раз огляделась, прислушалась — никто не собирался пока возвращаться. Решившись, девушка быстро проскользнула в подвал, прикрывая за собой дверь.

Очень тихо она спустилась вниз. С опаской выглянула из-за угла, боясь встретить кого-то ещё. Но там был только один человек — и, когда Харрис увидела его, она с трудом сдержала возглас, рвущийся из её груди.

С большого крюка, намертво прибитого к высокому потолку, свисали два кожаных ремня. Каждый из них обвивал и без того изуродованные запястья Лукаса. Сам Эосфор покорно висел, немного не доставая до стула, не пытаясь освободиться, голова его поникла на незащищённую даже тканью грудь. Он был без футболки, лишь в домашних штанах, что чудом не падали с его худых бёдер.

Лукас был, похоже, без сознания. Медленно и тяжело дышал — парализованные ноги не позволяли опереться на пол. Повязка с укушенного плеча была сорвана, и… честно говоря, было страшно подумать, что произошло с его спиной — ведь если его избивали, то наверняка старались наносить удары лишь по спине, чтобы иметь возможность свалить вину на санитаров психбольницы. Вот каких следов она не должна была увидеть, вот о чём говорила Аманда…

Хлоя на секунду зажмурилась, боясь верить, что увиденное — реальность, а не ночной кошмар.

* * *

Шесть часов назад.

Особняк Эосфора.

Лукас совершенно не ожидал появления журналистов. Нет, он помнил слова Хлои о том, что его отец баллотировался на пост губернатора штата, и понимал, что общения с папарацци Годфри сейчас не удастся избежать. Но он не думал, что отец решится пригласить их домой — прямо туда, где держал взаперти своего собственноручно парализованного сына. И к тому же, якобы потерявшего рассудок. Ведь как-то он должен был объяснить это общественности? Или он просто закроет его в комнате? Если так, Лукас был даже не против. Пусть ему нельзя будет прикоснуться к инструментам, чтобы не шуметь и не привлекать внимание, он был согласен посидеть в тишине с книжкой, например, или просто посмотреть в окно. Или, может, опять отчаянно попытаться растереть непослушные ноги, которые Хлоя заботливо накрывала пледом.

Однако, никто не приходил, чтобы запретить ему создавать шум. Эосфора это смутило. Он как раз хотел подъехать ближе к стене, чтобы послушать, что происходит в коридоре, когда кто-то вдруг открыл дверь в его комнату — Лукас быстро откатился назад, испуганно глядя на вошедшего. Это был сам Годфри.

Окинув сына оценивающим взглядом, Эосфор-старший чуть нахмурился. Следом за ним вошли Аманда и Зак.

— Что будем делать, отец? — тихо спросила старшая дочь. Лукас напрягся — что случилось? О чём шла речь?

— Кто-то сфотографировал его, когда мы приехали домой из больницы, — начал рассуждать вслух Захария. — Но они уверены, что его парализовало ещё там. Мы не можем отказать им, это испортит…

— Я знаю, что это испортит, — оборвал Годфри. Вздохнул, приблизился к креслу сына. — Послушай, — сказал он, чуть склоняясь и нависая над ним. Эосфор понял, что отец не был уверен в том, что он помнил события почти двухлетней давности — Хлоя хорошо поработала, доказывая ему это. — Сын, к нам пришли журналисты. Мы должны выйти вместе.

— Что?.. Я… я не знаю, что говорить, — часто заморгал Лукас. Годфри прищурился, глядя ему в лицо и пытаясь понять, притворяется он или нет.

— Просто расскажи, как был рад вернуться домой, — сказала Аманда. Их отец коротко кивнул. — И не вздумай болтать глупости.

— Глупости?.. Какие, я не… Я что-то не так сделал?..

— Ты поверишь, что он ничего не помнит? — вполголоса спросила Аманда у отца. Тот поджал губы, кивая. — Серьёзно?

— У меня нет выбора, — процедил он сквозь зубы.

Так начался, наверное, один из худших дней в жизни Лукаса.

Ему пришлось молчать и сидеть рядом с отцом, пока тот давал интервью. Кто-то позаботился о том, чтобы причесать Лукаса, и ему пришлось позволить сделать это. Без возражений, изображая безучастность и спокойствие всё позабывшего двинувшегося дурачка. Но внутри у него всё клокотало — пока Эосфор-старший притворялся, что ему есть дело до пенсий, сирот и приютов для бездомных, Лукас с трудом подавлял желание ещё раз проверить, почувствует ли он прикосновение к собственной ноге. Ему хотелось закричать, рассказать людям правду — но каждый раз, как речь заходила о нём, Годфри старательно выворачивался, не желая давать сыну возможность заговорить.

Один раз у него это не получилось. Настойчивый журналист, мужчина в возрасте — видимо, главный в компании прибывших стервятников, сумел заставить Эосфора-старшего замолчать и заговорил напрямую с Лукасом. Он спросил, каково ему было вернуться домой, и чувствует ли он родительскую заботу.

— Ведь человек, способный заботиться о собственных детях, сможет позаботиться и о жителях Калифорнии, — тут же подмигнул журналист Эосфору. Лукас до боли сжал челюсти, сдерживая порыв выложить всю правду. Но так поступать было нельзя. Он подписал бы себе смертный приговор, но что хуже — подвёл бы доктора, которая могла оказаться в опасности из-за его поступка. Потому, собрав волю в кулак, он глубоко вдохнул и заговорил.

Заговорил, стараясь контролировать свою мимику — Хлоя, мысли о которой помогали ему держаться, прошлым вечером выбрала момент и шепнула ему на ухо: она заметила, что он морщился, когда лгал.

Интервью кончилось. В комнату вошёл Зак и суфлёрским шёпотом сообщил отцу, что прибыли другие журналисты. Лукас хотел было толкнуть свою коляску, поскорее смыться, но ему не позволили это сделать — брат удержал его руки, многозначительно кивая и глядя в глаза. Эосфор понял — эти папарацци тоже знали о его возвращении домой. Боже…

Это повторилось ещё дважды. Третий круг Ада Лукас вынес с трудом — журналисты попались весьма назойливые и беспардонные. У него срывался голос, когда он говорил, и отец, сначала поглядывающий на него с ощутимой тревогой — чего бы сын не сказал лишнего, теперь смотрел даже с некоторой жалостью. Похоже, спектакль его полностью убедил в версии событий Хлои.

Последнее фото стало, помимо всего прочего, ещё и последней каплей в чаше терпения Лукаса. Их заставили обняться для снимка — и он практически почувствовал, как сердце готовится выпрыгнуть из груди. Это было невыносимо — из-за интервью, к тому же, ему пришлось пропустить обед и приём лекарств, которые Хлоя утром, ещё до его пробуждения, заботливо отколола и отложила в специальные пакетики. Нервы сдали, просить было бесполезно — и Эосфор, обняв отца, скользнул дрожащими пальцами в карман его пиджака.

Журналисты ушли, но не все — самые настойчивые ещё приставали с вопросами к Аманде и Заку, которые пытались максимально вежливо их выпроводить. Под шумок Лукас сунул мобильник в складки пледа и, буркнув что-то невнятное про то, что хочет умыться, выехал из гостиной и поспешил скрыться в ванной комнате в конце коридора. Он едва не уронил телефон, пока пытался въехать в помещение и закрыть за собой дверь. Ему нужно было действовать быстро — позвонить, потом стереть запись о звонке в журнале, вернуться и подложить мобильник куда-нибудь под нос отцу. Если бы не это безумное напряжение и страх повторения такой пытки, Лукас бы ни за что на такое не пошёл. По крайней мере, не сейчас — но больше он не мог это терпеть. Журналисты сновали вокруг весь день, казалось, им не будет конца — наверняка кто-то ещё должен был приехать.

Эосфор быстро нашёл в контактах номер Хлои. Ткнул на вызов, прижал мобильник к уху, беззвучно шевеля губами, умоляя доктора ответить. Наконец, она взяла трубку — и Лукас судорожно выдохнул:

— Доктор!.. — Эосфор услышал шаги рядом с ванной комнатой. Стал говорить тише и быстрее — но Хлоя не собиралась возвращаться ночью. Она уверяла, что приедет утром, и Лукас ей верил, конечно, но… Это было уже невыносимо.

Конец ознакомительного фрагмента.