Желанная недотрога

Кэрол Маринелли, 2021

Данте Романо успешно управляет корпорацией, построенной несколькими поколениями его семьи, – вот только его родным до всего есть дело, не исключая его личную жизнь, которая, к слову, чересчур насыщенна. Однажды в приемной отца он встречает сногсшибательную красотку и уже готов открыть охоту, но… Мало того что Миа Гамильтон – секретарша отца, она еще и его будущая жена! Вот только Данте уже не в силах совладать с собственным желанием…

Глава 3

Место во главе стола пустовало — его намеренно никто не занял из уважения к усопшему. Когда Миа села на противоположном конце стола, на нее обратилось множество косых взглядов — но она, в конце концов, была хозяйкой дома, как бы ее за это ни презирали.

Подали вино, сделанное из винограда на плантации Романо, и зазвучали речи. Первым вступил Данте:

— Dei morti parla bene.

Миа знала, что это означает: «О мертвых — или хорошо, или ничего». Она заставила себя сделать глоток вина — для нее его вкус напоминал лекарство. Следующим речь произнес Стефано, и, хотя Миа не поняла его сути, она вежливо подняла бокал. За ним настала очередь Луиджи — и он, произнося свои слова, в упор посмотрел на нее.

— Dove c'è' un testamento, c'è' un parente.

Это означало: «При чтении завещания непременно объявятся родственники». Часто эти слова сопровождали чью-то смерть, но прямой намек на то, что Миа имеет какие-то корыстные побуждения, был слишком очевиден. Данте бросил взгляд на молодую вдову — но она даже не подала виду, что оскорблена резкими словами, хотя бокал не подняла. Невольно он почувствовал уважение к ее самообладанию и внезапно ощутил потребность защитить ее.

— Это верно, Луиджи. Не сомневаюсь, что завтра ты будешь присутствовать на чтении завещания. — Он обвел взглядом присутствующих. — Как и все вы.

Миа, не ожидая поддержки от Данте, ощутила благодарность к нему — но не осмелилась показать это. Странно было находиться в одной с ним комнате и разделять трапезу — вообще, в его присутствии она чувствовала себя странно.

Как только подали первое блюдо, Данте приступил к делу.

— Отец изъявил желание перед смертью вернуться домой. Катафалк прибудет в одиннадцать, и похоронная процессия отъедет некоторое время спустя. — Он бросил взгляд на Миа, и она нервно сглотнула. — Разумеется, вы последуете за катафалком на машине.

— С кем? — спросила она, с ужасом думая о том, что ей предстоит ехать одной.

— Это на ваше усмотрение — кого бы вы ни пригласили разделить с вами горе потери мужа. — Не дожидаясь ее ответа, Данте продолжил: — Я буду в машине со Стефано, Элоа и Арианой. Луиджи, — он повернулся к дяде, — ваша семья последует за нами.

— Конечно, мама тоже должна быть в похоронной процессии, — заметила Ариана.

— Ариана, — слегка нетерпеливо прервал ее Данте, — она так нервничает, что ей это будет не по силам. Когда процессия прибудет в церковь, она встретит нас там.

— Но это несправедливо, ведь она была его…

— Довольно! — резко произнес Данте.

Ариана не выдержала — и, бросив вилку, выбежала из-за стола, а потом вызвала машину, чтобы уехать к матери. После ее бегства за столом воцарилось молчание.

Данте отодвинул блюдо с пастой и отказался от предложенного вина, потребовав взамен бренди.

— Процессия медленно проедет по территории поместья, — пояснил он. — Сначала к конюшням, а потом по частным виноградникам и владениям, наконец, сделает круг по маковым полям. Это будет сделано для того, чтобы прислуга могла отдать дань уважения усопшему, прежде чем они отправятся в церковь.

Процессия будет долгой, подумала Миа, даже несмотря на то, что большая часть земли, что их окружала, принадлежала компании, частные владения Рафаэля включали дома прислуги, озеро и маковые поля. Она внутренне содрогнулась при мысли о том, что придется ехать одной за катафалком, — и всеми силами постаралась отогнать воспоминания о похоронах родителей.

На время за столом воцарилось молчание — для Миа это было настоящей пыткой. В какой-то момент она ощутила руку Сильвии на своем плече и, подняв глаза, благодарно улыбнулась ей. Данте не преминул это отметить — он вообще замечал не раз, что прислуга боготворит Миа, и это было для него загадкой. Разумеется, это не показывалось в открытую, но подобные маленькие жесты свидетельствовали о глубоком уважении и даже любви. Бросив взгляд на Миа, Данте подумал, что она вовсе не выглядит заплаканной — лишь губы немного припухли. Интересно, она пролила хоть одну слезинку?

Словно почувствовав что-то, Миа подняла глаза — и Данте понял, что не может не смотреть на нее и что в его взгляде вовсе не читается неодобрение — скорее наоборот… Миа смотрела на него словно завороженная, плохо понимая, что происходит вокруг. Кажется, кто-то вновь наполнил ее бокал, что-то говорила Элоа, но ей казалось, что они с Данте одни за столом. И это после двух лет попыток игнорировать его и держаться холодно-отстраненно, не замечать то странное чувство, что неизменно пробуждало его присутствие — покалывающее возбуждение, до этого ей незнакомое. Вот и сейчас волна тепла распространилась с щек к шее и ниже, к груди… ей не сиделось на месте, хотелось поднести руку к губам, что, казалось, горели и выдавали ее с головой. Желая, чтобы Данте отвернулся, Миа не могла оторвать от него глаз — впервые с момента их встречи отвечая на его взгляд. Первым опомнился он — и, отводя глаза, подумал: «Ах, Миа, ты вовсе не такая чопорная, какой желаешь казаться».

Подали второе — молочного поросенка — и к этому моменту атмосфера за столом накалилась невероятно. Миа испытывала непреодолимое желание последовать за Арианой и спасаться бегством, но ограничилась тем, что попросила себе положить ей меньше, чем остальным.

— Где будет сидеть в церкви Анджела? — спросила жена Луиджи.

— Где захочет.

— На какой скамье? — настойчиво уточнил Луиджи. — Конечно же, дети усопшего должны сидеть впереди вместе с матерью.

— Впереди будет сидеть Миа, — сказал Данте. — По правилам этикета бывшая жена должна держаться в стороне. — Про себя он подумал, что мать, конечно, не из тех, кто будет неукоснительно соблюдать это правило. Она будет восседать за спиной Миа, всем своим видом показывая, как ее оскорбили, — и на миг в нем зародилось сочувствие к молодой вдове. Пришлось приложить усилие, чтобы отодвинуть подобные мысли вглубь сознания и перейти к обсуждению завтрашней церемонии. — Отца похоронят здесь у озера, церемония будет очень недолгой, и на ней будут присутствовать дети и… — Данте нервно запнулся, — его вдова. Потом все вернутся сюда, где будут поданы напитки и закуски… Затем прочитают его завещание. — Он сделал глоток бренди, и Миа, не в силах есть, отложила вилку, в молчании уставившись в тарелку. — Забыл сказать, — продолжал Данте спокойно. — Я прочитаю надгробную речь. Миа, — внезапно обратился он к девушке, и она вздрогнула от неожиданности. — Я спрашивал всю семью о том, что они хотят туда включить, а теперь спрашиваю вас: вы хотите, чтобы я что-то добавил?

Миа не ожидала того, что ей предложат внести какую-то лепту в последнее слово, что будет сказано над умершим, и не знала, как ответить так, чтобы не оскорбить чувства тех, кто любил Рафаэля по-настоящему, — в конце концов, она понимала, что их брак был лишь фикцией.

— Миа? — повторил Данте более настойчиво.

Не осмеливаясь поднять на него глаза, Миа ответила:

— Я уже сказала все, что хотела, вашему отцу. Уверена, написанная вами речь идеальна.

— Так вы не хотели бы ничего добавить? — уточнил Данте.

Миа замешкалась, и на какое-то время за столом воцарилось молчание, что было нарушено скрипом отодвигаемого стула. Луиджи, поднявшись, окинул ее взглядом, в котором читалось столько презрения, что казалось, он вот-вот выплеснет вино из своего бокала ей в лицо, а затем сказал:

— Я пойду в церковь, там должно быть теплее, чем здесь, несмотря на открытые двери.

— Мы тоже пойдем, — произнес Стефано, вставая и жестом приглашая Элоа присоединиться к нему. Быстро взглянув на Миа, он посмотрел на брата: — Ты идешь, Данте?

— Мне еще нужно кое с чем разобраться, — ответил Данте.

— Тогда я приду позже, чтобы забрать тебя на ночную службу.

Оставшиеся члены семьи решили, что не будут ждать подачи десерта, и начали вставать из-за стола. Миа услышала, как кто-то вполголоса сказал нечто нелицеприятное в ее адрес, — были и комментарии на итальянском относительно того, что молодая вдова не очень-то горюет и не пролила ни одной слезинки, а также не нашла добрых слов для ушедшего в лучший из миров мужа. Сидеть остался лишь Данте.

— Что ж, все прошло хорошо, — сказала Миа, и голос ее был неестественно пронзительным, а вымученный смешок — полным отчаяния.

— Это ни при каких условиях не могло пройти хорошо, — возразил Данте, подняв на нее свои темные глаза. — Понятия не имею, о чем думал отец, пожелав, чтобы мы ужинали все вместе.

— Я тоже, — призналась Миа, все еще не осмеливаясь взглянуть на него и нервно крутя в руках салфетку. — Данте, я не имею ничего против того, что ваша семья будет сидеть впереди — со мной или нет, я могу отсесть дальше…

— Нет, — прервал ее Данте, — не отсядете. Я поговорю с матерью. Но, Миа, сейчас я откровенен как никогда, обычно выступления с речью даются мне легко, но сейчас я понятия не имею, что говорить. Сказать, что вы были счастливы эти последние годы? Или что отец наконец встретил любовь всей своей жизни? — Он в отчаянии вскинул руки. — Неужели вам и впрямь нечего сказать?

Миа помолчала. Все, что Данте только что сказал, прозвучало бы как жестокая насмешка над его семьей. Поэтому, ненавидя себя, она произнесла:

— Я же говорила, все, что хотела, я уже сказала вашему отцу.

Ответом ей был его взгляд, в котором читалось такое презрение, что, казалось, оно было осязаемо. Внезапно она поняла, что ни о каком десерте не может быть и речи.

— Прошу меня извинить, — произнесла Миа, кладя салфетку.

— Разве вам требуется мое разрешение, чтобы выйти из-за стола, Миа? — ответил Данте. — Прошу вас, уйдите.

Она устремилась вверх по лестнице к себе в комнату — и очень пожалела о том, что не отдала заранее распоряжение принести ужин туда. Она вообще привыкла проводить вечера в одиночестве в своей лимонной комнате. И сейчас, приняв душ и надев ночную сорочку, Миа легла в постель, с ужасом думая о предстоящих завтра похоронах. В памяти всплыли картины с похорон родителей — и, как бы она ни старалась задвинуть эти воспоминания подальше вглубь сознания, при мысли о том, что она поедет одна за похоронным катафалком, начинала кружиться голова. Неплохо бы было выпить горячего чаю, но, пока Данте не ушел, о том, чтобы спуститься, не может быть и речи. А как бы ей ни хотелось, чтобы он ушел, она боялась оставаться ночью одна — с того самого момента, как Рафаэль покинул ее. Она, чопорная леди Миа, боялась привидений. Конечно, Сильвия с мужем жили в коттедже неподалеку, и им можно было позвонить, но Миа никогда не побеспокоила бы их по столь глупой причине. Однако решила, что сегодня ее последняя ночь в этом поместье — она просто не сможет здесь жить, зная, что Рафаэль похоронен на этой земле. Чемоданы ее были упакованы, и завтра после прочтения завещания Миа собиралась уехать навсегда. К тому же семья Романо так хочет этого.

Так она и лежала, тщетно стараясь читать, однако мысли улетали далеко от книги; наконец, услышав, как пришел Стефано, чтобы забрать Данте на ночную службу, отложила книгу. Вот закрылась парадная дверь, послышался звук колес, отъезжающих по гравию, и только тогда Миа надела пеньюар и вышла из комнаты и направилась вниз, включая свет повсюду на своем пути и шарахаясь от каждой тени. Открыв дверь кухни, она обнаружила Данте, сидящего в абсолютной тишине и держащего в руках бокал бренди.

— О! — воскликнула Миа, судорожно запахнув пеньюар. — Я думала, вы уехали.

— Нет, я решил не являться на службу, — ответил Данте, удивляясь тому, что пытается объясниться, — никогда и ни с кем он этого не делал. — Я только что сказал Стефано, что уже видел отца в день его смерти — не хочу повторять этот скорбный опыт.

Миа кивнула. Она вообще не могла понять, каково это — провести у открытого гроба всю ночь.

— Я хотела что-нибудь выпить. Вы хотите?

Данте покачал головой, но, вспомнив, что им предстоит провести завтра весь день в обществе друг друга, ответил более вежливо:

— Нет, спасибо. Я намеревался отправиться в отель. А кстати, завтра ожидается небольшая перемена в планах. Стефано настоял, что Элоа должна прийти на похороны.

— Разумеется, — отозвалась Миа, но осеклась, заметив явное неодобрение на лице Данте. — Что, вы ее недолюбливаете?

— Какое, к черту, это имеет значение?! Дело в том, что отец хотел бы видеть своих детей, а не всяких проходимцев.

— Вряд ли ее можно так назвать, — заметила Миа. — Они со Стефано помолвлены.

— Будем надеяться, что Роберто составит надежный брачный контракт.

— Вам не приходило в голову, что они любят друг друга?

— Если так, я им не завидую: любовь приносит одни лишь проблемы.

— Вы чересчур циничны.

— И это говорит молодая вдова накануне похорон мужа!

Миа хотелось бросить ему какое-нибудь ругательство, но она лишь отвернулась и промолчала. Данте, наблюдая, как она готовит чай, заметил, что руки ее дрожат, это его удивило. Впрочем, как и тот факт, что она не обращается за помощью к прислуге. Если он и представлял себе, как Миа пьет чай, то перед взором его вставала картина: вот она сидит в постели и звонит в колокольчик. Прежде чем его воображение развернуло перед ним малейшие детали, включая то, во что она одета, он одернул себя. Он не мог не обратить внимание на то, что Миа явилась на кухню в пеньюаре, под которым угадывались женственные очертания ее фигурки. Данте обнаружил, что ему труднее сдерживать подобные мысли — с момента смерти отца собственноручно наложенные правила начали давать сбой.

Данте бросил взгляд в окно — но такая темень стояла за ним, что стекло было словно зеркало, и в нем он внезапно поймал взгляд Миа.

— Данте, я не хочу ехать во главе процессии, — обратилась она к нему.

— Смелое заявление, — ответил он. — Вы его вдова!

— Но я не хочу ехать в одиночестве.

— Тогда где же ваши родные и друзья? — начал было Данте, но тут же остановился, вспомнив то немногое, что рассказывал ему отец: отец и мать Миа погибли. Не желая, однако, поддаваться чувству вины, он продолжал: — Вы же настаиваете на том, что ваш брак был настоящим, — почему же рядом нет никого, кто мог бы вас поддержать? Или, может, они устали от ваших игр? У вас есть брат, — заметил он, — но его не было на свадьбе, и его нет сейчас, а я помню, в прошлом году вы уезжали на его свадьбу. Может быть, вы переживаете о том, что, будь он здесь, ваша ложь будет раскрыта?

Миа промолчала. Данте встал, по-видимому собираясь уйти, но задержался.

— Это не наказание, это любезность, что семья Гамильтон будет ехать во главе процессии. Не моя вина, что с вами рядом никого не будет в такой момент.

Тут Миа отвернулась от стекла, в которое до этого момента смотрела, и встретила взгляд Данте в упор.

— Вы надеетесь, что местные жители закидают меня тухлыми фруктами? — спросила она.

В ее глубоких синих глазах появились слезы — это было первой эмоцией, что Данте увидел за сегодня, даже скорее с момента их встречи, — и это его тронуло. Однако он не желал поддаваться жалости — тем более что все более выраженным становилось желание шагнуть ей навстречу и заключить в объятия. Чувствуя, что слабость нарастает, он бросил язвительно:

— На что вы надеялись, Миа, что мы войдем в церковь вместе, как одна семья? Не смешите меня. — Помолчав, он добавил: — Берите свой чай и уходите.

Однако тут же понял, что перегнул — в конце концов, он не мог распоряжаться ею.

— Прошу прощения, делайте что хотите, уйду я.

— Все хорошо, я сейчас поднимусь к себе, — произнесла Миа, забирая поднос с чаем.

— Мы выезжаем завтра в одиннадцать, — сказал Данте.

— Да.

Повернувшись, Миа натянуто улыбнулась, встретившись с ним глазами, — и на миг между ними вновь промелькнуло что-то, напоминающее тот взгляд за столом. Губы Данте, обычно пухлые и яркие — единственное пятно цвета в его лице, — побелели, а щека непроизвольно дернулась. Конечно, от презрения, подумала было Миа, но что-то подсказывало ей, что причина была в другом. Внезапно она вспомнила, что под платьем на ней нет ничего — грудь, казалось, вот-вот вырвется из декольте, и все тело буквально наливается желанием. Это было так необычно — словно двери тюрьмы, куда она однажды сама себя загнала, медленно открываются все шире.

— Доброй ночи, — выдавила она и побежала вверх по лестнице, едва не уронив поднос. Дыхание она перевела лишь у себя в комнате за закрытой дверью.

Позабыв про чай, Миа упала на кровать, все еще тяжело дыша. Подумать только, она, известная своей выдержкой, всегда холодная и чопорная — буквально сгорает от желания, неизведанного прежде, до встречи с Данте. Как долго она считала себя какой-то неправильной из-за отсутствия интереса к сексу. Даже будучи подростком, слушала разговоры своих одноклассниц, их сплетни про мальчишек и изумлялась. Неловкие попытки матери рассказать о некоторых фактах своей жизни вызывали у нее отвращение. Для себя она решила, что отношения и все, что с ними связано, — не для нее. Странным образом она не могла найти причины для подобных ощущений — казалось, она просто не способна влюбиться. Пытаясь разжечь в себе страстность, Миа сходила пару раз на свидания, но обнаружила, что не может вынести даже поцелуев — и помыслить не в силах ни о чем другом. Брак с Рафаэлем, с одной стороны, стал возможностью оправиться от семейной драмы, а с другой — подарил шанс временно позабыть о проблеме, которую в другом случае необходимо было бы решать. Ведь они с мужем договорились о том, что в их браке не будет интимных отношений.

Однако не успели они заключить брачный договор, как Миа обнаружила, что все же способна на сильные чувства — хоть огонек этот и тлел глубоко в ее душе. Прошло всего несколько дней с того момента, как она начала изображать секретаря Рафаэля — и тщательно сгенерированные ими же самими сплетни едва начали расходиться, как в офисе появился Данте Романо. Стоило Миа увидеть его всего лишь на миг — и она поняла, чего до сих пор избегала и не понимала. Его темные глаза гипнотизировали, а от низкого глуховатого голоса где-то внизу живота пробегали мурашки. Даже аромат его парфюма запомнился Миа, и теперь его она ассоциировала исключительно с Данте. Услышав тогда от него вопрос о том, кто она, Миа вздрогнула и застыла, чувствуя, как разгоряченное лицо ее заливает румянец. Тогда она впервые пожалела о том соглашении, что они заключили с Рафаэлем и на которое согласилась Анджела. Пожалела и даже подумала, не отказаться ли ей от замужества, но это было уже невозможно, ведь выплаченный аванс она успела потратить.

Конец ознакомительного фрагмента.