Синий маяк

Ксения Литвинова, 2019

Когда кругом нет ничего, кроме одиночества и ветра, можно принять за человека любую тварь. Ты признаешь её правила или она признает твои, но одинок ты уже не будешь. Даже на самом дальнем из зачарованных островов.

Глава 4

Я прихожу в себя у подножия лестницы. И, по-моему, не совсем в себя, я себя как-то не чувствую. Рот полон крови, перед глазами колышется алый туман, правое плечо горит огнём. И волки здесь. То есть они уже не волки, а… А ещё неизвестно, что хуже. Теперь стало понятно, почему я не попал ножом в зверя! И хорошо, что не попал. Нож отобрали и уже вытряхивают мешок. Вся свора разбежалась, кроме десятерых. У них звериные движения, оранжевые глаза, чёрные всклокоченные волосы и куртки из волчьего меха. Прочая одежда тоже связана из собственной шерсти.

Туман перед глазами обращается розовой рассветной дымкой, но голова всё равно трещит. И на меня опять направляют меч. О! Сразу пять мечей! Клинки из иссиня-чёрного металла пугают одним видом. Угрюмые люди о чём-то спрашивают, но я не разбираю слов. То ли оглох, то ли опять новый язык: гул, глухое ворчание — и ни тени смысла. Поневоле я сосредотачиваю внимание на самом свирепом оборотне. Это вожак, судя по тому, что у него шрам через всё лицо, и только один глаз, и скалится он особенно выразительно. В этот момент остальные замолкают в почтении и избегают встречаться с ним взглядами.

Но я не могу отвернуться, потому что в руке у него единственная вещь, которую я не готов уступить. Одноглазый оставляет надежду со мной договориться и показывает жестами, что я должен взять у него Перо. Мечи при этом придвигаются ближе, а я трясу головой — спасибо, обойдусь. Получаю кулаком в челюсть, и Перо подсовывают снова.

Они, видимо, хотят, чтобы я что-то сделал. Но если сделаю не так, меня убьют. Идея неплоха, но непонятна. Для понимания я медленно повторяю заклинание с хитрой загогулиной на конце. Золотистые знаки тают в воздухе, и Перо опять отбирают. Вся десятка начинает горячо спорить, опасно размахивая мечами. Они не хотят верить, что я волшебник, им не нравится, что я волшебник, надо меня зарубить и сбросить в канал.

— Не надо, — возражаю я, поспешно сглотнув кровь, — мёртвый я бесполезен.

Все разом утихают, а вожак застывает на корточках перед моим лицом. Перо снова у него, и я стараюсь смотреть в единственный оранжевый глаз.

— Стало быть, понимаешь по-нашему, — он усмехается, но усмешка перетекает в оскал, — зачем глухим притворялся?

— Это не притворство, — объясняю я устало, — это магия. Вы же сами меня проверяли.

Опять получаю в челюсть, уже с другой стороны. Если они хотят, чтобы я говорил, то зачем лишать такой возможности? Видимо, это у них тоже элемент общения. От удара мысли проясняются, и я озираюсь по сторонам. Я хочу понять, что с моим спутником? Кажется, на него не обратили внимания. Иначе поинтересовались бы, где второй.

— Корабли вернулись? — вожак будто вгрызается каждым словом.

Я ощупываю языком внутреннюю поверхность щеки, рассечённую ударом, и отвечаю как можно более внятно:

— Приплыла целая армада. Сейчас камня на камне не оставят от ваших развалин!

— Врёт, — произносит надтреснутый голосок за моей спиной.

Худая лохматая девчонка деловито разглядывает книжку. Интересно, на какой странице она это подсмотрела? Учитывая, что том она держит вверх тормашками.

— Вру, — соглашаюсь я, чтобы не сразу замахивались, — это и ребёнку понятно! Никому вы не сдались. И других магов не найдёте.

Девчонка недовольно кривится и переворачивает книгу нужной стороной — видимо, дошла там до картинок.

— Не похож он на волшебника, — убеждённо заявляет она, — какой-то тощий и конопатый. Старый Уркис, тот ещё ладно! А этого надо съесть ночью.

Стерва. Зато я ей нравлюсь. Хотя бы как еда.

— Помолчи, Шустрая, — ласково щерится вожак, — если нет кораблей, откуда ты взялся?

На меня он смотрит ещё ласковее, но взгляд леденеет.

— С берега. Я там живу.

— Больше не живёшь, — решает одноглазый, — поднимайся и потопали.

Легко сказать! Помогать мне никто не рвётся. Я тихонько отодвигаюсь от мечей и встаю, держась за лестницу. Меня ведёт в сторону, но очередной толчок помогает устоять на ногах.

— Книжки откуда? — резко осведомляется вожак.

Оборотни из его свиты тревожно принюхиваются и поглядывают за стену, но мне их опасения непонятны. Там же нет никого — голый пустырь! Я медлю с ответом только потому, что пытаюсь проглотить кровяной сгусток.

— Из дома, — поясняю я, наконец.

Вожак недоверчиво щурит глаз.

— С собой зачем их таскаешь? На обмен?

— Читать люблю, — я пытаюсь пожать плечами, но выходит только одним, — я ничего не продаю и не меняю. Книги мои.

Он усмехается. Понятно почему. И тем не менее.

— Еду могу отдать даром. Раз магия вам без надобности, — предлагаю я в виде компромисса.

— Да мы не едим, — размышляет он, почёсывая свою гриву, — Шустрая, верни его писанину! Всё равно нам не разобрать эти каракули.

Девица резко пихает мне обе книжки, безошибочно находя самую уязвимую точку.

— Я не ребёнок, — просвещает она свирепым шепотком.

Вот что за люди, а?

Справедливости ради, днём они чуть симпатичнее, нежели при свете маяка. Я утешаюсь этим по дороге через мёртвые улицы, над которыми вяло поднимается осеннее солнце. И весь последующий месяц не нахожу других утешений. Улиц я больше не вижу, как и дневного света.

Что сказать? Живут они под городом, в глубоких разветвлённых подземельях. Иногда ходят в гости к соседям. По каменным переходам длиною в жизнь. У каждой стаи свои владения. Это строго оговорено, также как места охоты и делёж добычи. Я, к примеру, добыча Кривого, и другие не претендуют. По слухам, все претензии кончаются кровавой резнёй в чёрных коридорах, поэтому без необходимости стаи не встречаются. Разве что ночью, но это отдельная тема.

Ночью волки себя не помнят. Поэтому с заходом солнца все выбираются на поверхность — чтобы не мусорить в подземельях. Ну и чтобы поесть. В темноте они охотятся на кого попало, в том числе друг на друга. В первый день я задал наивный вопрос — не проще ли запираться до рассвета по одному? А днём бы жили по-человечески! Объяснения не получил, получил по ушам — ладно. Бьют оборотни нечасто и несильно — когда не хватает слов. Язык у них небогатый, даже имён настоящих нет. Но это общая загадка — с именами и названиями. Могу предположить, что к ним привязывали какую-то магию.

Волки обходятся кличками. Вожак у них Кривой, его супруга — Вострая, её брат — Лохматый и так далее. Всего их штук двести, живут скопом, в огромном зале без окон. Что тут было прежде, не представляю. Теперь всюду шатры из чёрных шкур. Больше похоже на временный лагерь, но оборотни неприхотливы: было бы, где отоспаться после ночи! Освещения нет совсем. Свет их только злит, но для дела терпят.

Какие у нас с ними дела? Разные. Перво-наперво Кривой стал требовать с меня воду. Я предложил на выбор синюю и компот. Ни то, ни другое не понравилось. Мне вручили Перо — опять же, под страхом смерти. Я сразу предупредил, что изготовить воду не могу — только огонь. Меня побили. Я вспомнил, что в семнадцатом томе был подходящий раздел — не про то, как делать воду, а как найти. Порылся в книжке, но заклинание оказалось длинным. То ли оно заканчивалось на последней странице, то ли продолжалось в восемнадцатом томе. У меня продолжения всё равно не было, начал колдовать так. Вышел небольшой обвал, потом небольшой разлом. Потом я приловчился, но откуда взяться воде в пустыне?

В итоге мы с Лохматым и пятью добровольцами до ночи ползали по коридорам в поисках влаги. Сначала обилие волков меня сковывало, но скоро им нашлось дело — обрубать свисающие с потолка глаза. Да, глаза. Это как бы корни деревьев, но на концах у них глазки. Так они в коридоры прорастают и… Душат, что ли, я не очень понял. Местный колорит.

— Если деревья чем-то питаются, значит, вода близко, — осмелился я предположить, просто чтобы мои спутники разок улыбнулись. Ну, или оскалились.

Нельзя же всё время молчать и смотреть в сторону! Казалось, они только ночи ждут, чтобы со мной разобраться.

— Мозговитые вы, волшебники! — зловеще подметил Лохматый. — Корни не водой питаются. Колдуй больше, рассуждай меньше. Не успеем до заката, я за себя не ручаюсь.

Вот и поболтали. К вечеру мне стало безразлично, чем всё кончится, лишь бы кончилось. Колдовство требует точности движений, но рука с Пером еле слушалась. Крайне неудачно мне повредили правое плечо! Лишь с тысячной попытки в одном из переходов открылся ключ. То есть сквозь камни засочилась мутная жижа. Лохматый пришёл в свирепый восторг и разрешил повернуть к лагерю, а возле лужи оставил часового. Я забеспокоился, как бы стена не обрушилась? И что этот бедняга станет делать тут до рассвета? А он себя сам цепью пристегнул за ногу — чтобы ночью сторожить родник. Друзья вбили для него кольцо в стенку — быстро так! Они всегда, что ли, с цепями ходят? За недоумение мне беззлобно дали по носу и лишний раз напомнили, что от магов требуется магия, а мозгов им и так девать некуда.

К счастью, мы скоро добрались до общего зала. Там мне указали свободный угол, и я с радостью туда свалился. Ужинать не хотелось, хотя еду не отнимали, а из вещей забрали только ножи. Лохматый ещё претендовал на плащ, но вожак ему отсоветовал. У тебя, мол, своя шкура, а человечьи роскошества нам без надобности. Как знать, может эта тряпка проклятая? Только я улёгся, как Кривой опять меня растолкал. Для дружеской беседы. Что-то про магические границы, про городскую стену… До меня не дошло с первого раза.

— Сейчас, — говорю, — дайте свет зажечь.

Скрутил фитиль из шерсти — её тут полно — воткнул в свою бутылку с волшебной жидкостью. У меня были опасения, что оборотни начнут беситься от синего огонька. Но нет, они просто отворачиваются недовольно. Десятки оранжевых глаз в темноте, а близко не подходят. Вот и Кривой отодвинулся глубже в тень.

— Подземный источник — это хорошо, — рассуждает он, — это ты молодец. Но нам бы из города выбраться. А забор не пускает.

Я прижимаюсь затылком к стене — так голова болит меньше. И кровь перестаёт течь из носа, а то пообщаться не даёт.

— Зачем вам за забор? — спрашиваю я, вытирая нос. — Ещё сожрёте там всех!

— Предлагаешь нам только друг друга жрать? — осведомляется Кривой. — Ты вошёл в город. Стало быть, знаешь, где вход.

— Вход и выход не одно и то же.

Кривой поскрёб шею когтями, поразмыслил и кивнул:

— Ладно, это обождёт. А как у тебя с боевыми навыками?

— Вы же сами видели.

— Не густо, — признаёт он с прискорбием, — тогда сам выбирай: или найди нам ворота или будешь здесь нечисть усмирять.

— А вам нечисть мешает?

— Не то слово, — отвечает вожак, доверительно понизив голос, — тут не пойми что крылатое повадилось охотиться. Никак его поймать не можем и крылья повыдергать.

И в глаза мне глядит. Внимательно так.

— Я пока не понимаю, про что вы, — бормочу я в замешательстве, — вы мне это покажите. Если оно способно гореть, я справлюсь.

— Покажу при случае, — обнадёживает он, — отдыхай пока.

Премного благодарен, отдохнёшь тут!

— Только рубаху сними, — это уже Вострая придумала.

Мне её тон не понравился, и история про летающую тварь насторожила. А ну как оборотни опознают её укус?

— Раздеваться-то зачем?

Но волчица только глазами сверкнула:

— Если желаешь гнить заживо, мешать не буду.

Пожалуй, обойдусь без рубашки.

— Шустрой кинь, — распоряжается Вострая, — она залатает.

Ступив одной ногой в круг света, Шустрая показывает оскал.

— Плащ тоже давай! А то он в крови — нехорошо.

— Отвяжись, — предлагаю я по-хорошему.

— Дикий совсем! — щетинится девчонка.

Зыркнула исподлобья, но отошла.

Шустрая у нас сирота. Маму съели, папу съели, сирота теперь. А за ничейными волчатами вожак приглядывает. Вот она и крутится рядом. Как зима пройдёт, её замуж отдадут. В соседнюю стаю. Такой обмен происходит по весне и по осени — вместе с линькой.

— Если тебя не есть, то надо лечить, — растолковывает Вострая, замешивая в волчьей черепушке что-то вонючее.

Моим плечом решила заняться. К чему бы такое беспокойство?

— Радуйся, что когтями задели, а не зубами. Ночью бы с нами бегал! — приговаривает она, добавляя слюну в месиво.

— А обязательно этой… Этим обрабатывать? — спрашиваю я в тревоге. — Я бы сам как-нибудь.

— Не дёргайся, — строго предупреждает Вострая, — мазь — первейшее средство. Мы её из корней давим, волшебная вещь!

Это многое объясняет. А уж как дерёт! Про старые шрамы она тоже не забыла спросить, не случайно получила своё прозвище.

— Бабочки искусали, — прошипел я, не вдаваясь в подробности.

Волки посмеялись. Непонятно, поверили или нет.

На ночь они уводят меня ещё ниже по каменным лестницам. Из вещей разрешают прихватить только бутылку синей воды — для освещения. Дорогу показывает лично Кривой с четырьмя друзьями.

— Напрасно вы озаботились такой охраной, — уверяю я, спотыкаясь на истёртых ступеньках, — я всё равно из ваших переходов не выберусь.

— Это не от тебя охрана, — ухмыляется Кривой.

Воздух в нижних коридорах затхлый, и тянутся эти коридоры нескончаемо. По стенам сплошь решётки и все сломанные.

— Кого тут держали? — спрашиваю я с опаской. Не хочется опять получить в ухо за любопытство, но Кривой расплывается в жутковатой улыбке:

— Нас держали.

— Ночью?

— Днём, — ухмыляется вожак, — ночью сам сиди.

Не то чтобы это радовало. Учитывая, что ночь под землёй вечная.

— Вам скучно без врагов? — спрашиваю я, когда нас разгораживает решётка. — Непременно надо кого-то бояться?

Теперь я могу отпрыгнуть из-под удара. Заново поднимать тяжеленные прутья им будет лень.

— А то как же! — ехидно соглашается Кривой. — Страсть, как боюсь закусить тобой ненароком. Шучу я! Волки сюда не спускаются. Только сиди тихо. Тут тебе и компания.

Пересмехнулся со своими подручными, и все пятеро потопали встречать луну.

Компания какая-то… Лучше бы одного заперли! Тень в углу завозилась, и я шарахнулся к прутьям. Опять что-нибудь зубастое! Или эти корни с глазами.

Оказалось — нет, человек. Весь седой, волосы до пояса и борода прямо от глаз — тоже до пояса. На слабый свет щурится, будто на лампу с маяка.

— Корабли? — требует он ответа.

— Нет, — отвечаю я, — кораблей.

Этот вопрос в наших краях заменяет приветствие. И заодно прощание. Сосед мой сразу лёг и отвернулся, а я осмотрелся при свете синей бутылки. Потёртые шкуры под ногами, ржавое ведро в углу — понятно, зачем. Ещё волчьи черепушки на полу — они тут вместо посуды. Ни за что не зацепившись взглядом, я подгрёб в угол пару шкур и поставил рядом светящуюся бутылку. Получилось мягко и уютно. Осталось только в плащ завернуться.

— Не хотите накрыться? — предложил я соседу. — Промозгло тут.

Он посмотрел искоса.

— Флаг, — сообщает, — королевский штандарт.

— Замечательно греет, — заверяю я, разглаживая складки плаща, — Его Величеству теперь всё безразлично, он давно рыб кормит.

Старик тут же сел и давай меня глазами сверлить. Не по-доброму. И глаза у него мутные. Может, они родня были с королём?

— Что ты знаешь про Его Величество?

— В первый раз о нём слышу, — уверяю я, выдёргивая шерсть из подстилки, — но в книжках иногда упоминаются короли. Выходит, и у нас они были?

— Не у вас, а у нас, — голос моего соседа скрипит, будто ржавая решётка.

— Какая теперь разница? — удивляюсь я. — Вряд ли на острове остались другие маги!

Коротать ночь с оборотнями гиблое дело. Но и так не лучше. Старик неожиданно начинает смеяться и смеётся минут десять.

— Так все ваши корабли потонули, а? — захлёбывается он. — А наши так и остались в гавани за южными воротами, и плыть на них некому. Ты бы лучше гвоздь с собой принёс, чем такие вести!

— Зачем вам гвоздь? — настораживаюсь я, скручивая запасной фитиль.

Вдруг он знает, как взломать решётку?

— В стенку лбом забить, да на кишках повеситься! — хохочет старичок.

— Вы, наверное, Уркис, — предполагаю я, помолчав, — давно тут живёте?

— С тех самых пор, — кряхтит он, утирая слёзы, — а ты, стало быть, маг? Откуда же ты взялся без кораблей?

— С маяка, — отвечаю я осторожно.

Нет, а что такого? Я этот диалог уже наизусть выучил. Но Уркис удивляется больше всех. Даже смеяться перестаёт.

— У вас и маяк горит?

— Что ещё ему делать?

Уркис смотрит на меня, потом на огонёк в бутылке, потом опять на меня.

— Синим светом? — догадывается он.

— Другого не осталось…

Не успеваю я договорить, как старик валится в новом припадке хохота.

— Вы не объясните, что тут забавного? — спрашиваю я с завистью. — Я бы тоже посмеялся, а то день сегодня так себе.

— С чего ты взял, будто я стану всё тебе объяснять? — стонет Уркис, держась за голову.

— А есть другие занятия? — не возьму я в толк. — Хотите, я сам что-нибудь расскажу. Раз вы давно не выбирались наверх.

— И о чём… — сладить с весельем у него не получается, но смех переходит в кашель. — О чём ты мне можешь… Рассказать?

— Про маяк вот рассказал, — отвечаю я, устраиваясь на ночь, — а что вам интересно?

— Про маяк мне безумно интересно! Кто же тебе разрешил оттуда уйти?

По-моему, абсурдный вопрос. Я приподнимаюсь и опираю голову на руку, чтобы лучше его видеть.

— Вы представляете себе, сколько лет пролетело? Мой покойный отец клялся быть смотрителем, а не я.

— И какая разница? — сиплым шёпотом осведомляется Уркис.

— Какая только возможна. Мы с ним разные люди.

— Да неужели? — ещё тише шипит старик. — Как же так получилось? Впрочем, я догадываюсь…

О чём он догадывается, это его дело. А я припоминаю лихорадку, накрывшую меня перед уходом с берега. Может, простуда была ни при чём?

— Так и получилось, — улыбаюсь я Уркису, — скучно стало, я и ушёл. Всё равно вода в маяке кончается!

Сосед смотрит на меня, я смотрю на него. Что?

— Перо, — выдыхает он, — раз ты маг, то где Перо?

— А ваше? — спрашиваю.

И вот тут он на меня кидается. Исключительно прытко для своих лет. Схватка выходит несуразная, потому что мы путаемся в шкурах и его бороде. Уркис пытается меня душить, а я отбиваюсь одной рукой — вторая плохо подчиняется. Наконец, он устаёт и отваливается сам.

— Вы, — хриплю я, — старый человек… И мне не хочется вас калечить. Но если дальше пойдёт в таком духе, я вас из бутылки оболью… И подожгу.

— Или я тебя, — сжимает кулаки Уркис.

Бутылка стоит как раз между нами.

— Рискните, вы же чокнутый!

— Будь у меня Перо, — плюётся он, — стал бы я с тобой разговаривать!

Да что такое? Никто со мной разговаривать не желает!

— Ну и молчите, раз не намолчались, — предлагаю я, потирая затылок, — всё равно от вас никакого проку. Лучше бы подсказали, как отсюда выбраться.

— Ждёшь, что я тебя начну магии учить от нечего делать? — оскорбляется Уркис.

— И в мыслях не было, — заверяю я, пока он опять не взбеленился, — я вообще магию не люблю, мне бы только решётку отпереть. И разойдёмся с вами в разные стороны. Как корабли.

Ему совсем, что ли, на свободу не хочется?!

— Как бы не так! Тут сдохнешь, — грозит Уркис.

— Тогда не мешайте умирать.

Вернувшись на свою половину клетки, я ложусь там спиной к стене и опять заворачиваюсь в плащ. В штандарт этот. Но бутылку придвигаю поближе и фитиль не гашу. Вдруг этот полоумный опять драться полезет?

Так вот и зажили.

* * *

Уркиса не выпускают ни днём, ни ночью. А меня иногда выводят. Условно говоря, днём. Когда волки обретают человеческий облик. Обычно им требуется какое-нибудь мелкое колдовство, но иногда мне разрешают просто посидеть в сторонке. В целом мы друг к другу притерпелись. У меня появилось общество, у оборотней — вода. Они в том коридоре корни пожгли, ручей камнем обложили, и жить стало полегче. Правду сказать, не позавидуешь такой жизни, когда на закате надо всё бросать, а дальше неведомо, где очнёшься. И очнёшься ли.

Я надеялся, что меня пошлют ловить крылатую нечисть. Тогда я либо сбегу, либо встречу Эйку, либо уж… Что-нибудь. Но нечисть не показывается.

Зато Шустрая является регулярно. В первое утро она приволокла мне в клетку чёрную шерстяную рубашку взамен разодранной. С тех пор забегает каждый день — на рассвете и перед заходом солнца. Подбрасывает съестные припасы из моего мешка. Я питался бы горелым мясом, которым тут снабжают Уркиса, но кого могут жарить оборотни? Уркису это всё равно, да и то сказать — какие у него варианты? От компота он отказался и вообще враждебности не утратил — ни ко мне, ни к обитателям подземелий. Странные у него отношения с волками! Оборотни его боятся, это видно. И прикончить боятся, и освободить. Даже не говорят с ним лишний раз.

Наверное, Шустрая проболталась бы, в чём дело. Но она мало знает. И много удивляется. Оттого и повадилась к волшебникам. Сперва опасалась, потом стала задерживаться — то на минуту, то на полчаса. Уркис во время её визитов забивается в тёмный угол, так что про него можно совсем забыть. Тайн у нас с Шустрой нет. Я ей книжки пересказываю. Или что-нибудь нестрашное объясняю: про океан, который шар, про белые корабли. Шустрая кораблей не боится, она их не помнит. Просто удивляется — ишь, по воде бегают и не тонут!

Уркис только уши зажимает, но при виде Пера приободряется. Шустрая стала приносить Перо после того, как я наверху показал пару забавных штук. Скучно же в темноте! Перо она таскает из тайника Кривого, когда он отправляется рыскать по буреломам. Ловкости Шустрой не занимать, до сих пор ни разу не попалась на краже. Мне не хочется её подводить, а как сбежать, я всё равно не придумал. Днём над нашими головами собирается вся стая, ночью та же стая шастает по округе. Опять же, решётки, запутанные ходы, глазастые корни… После заката оборотни даже не охраняют темницу — некому. Беги, если ума нет!

В общем, болтаем мы с Шустрой через прутья. Она растолковывает про соседние племена, про этот их весенний праздник линьки. Я показываю, как высекать искры из воздуха. Или как свет от Пера по стене пляшет. Можно волка сделать, можно большую бабочку… Но от решётки лучше не отходить. Доверять Уркису я так и не научился. Дай ему Перо, он невесть что натворит. С его-то волками в голове! Но старик сидит смирно. Иногда только бросит что-нибудь вроде:

— С огнём играете, детки! Ну-ну, доиграетесь, — и опять носом к стенке.

На мои волшебные фокусы он смотреть не в силах. Когда углядел, что я и бреюсь Пером, полдня кипятком плевался. Не понимаю почему. Удобно же! А что, надо бороду отрастить до земли, и об неё спотыкаться? Странный он, право слово! Поэтому Перо я всегда возвращаю Шустрой.

— Думаешь, эта просто так бегает? — кряхтит по ночам Уркис. — Жди! Ей вожак велел к тебе подобраться. По весне, глядишь, оженят. Он тут магов думает разводить, Кривой этот. Клеток вон сколько!

— И что вы за человек? — удивляюсь я на него. — Ну ходит она и ходит, грустно ей. Вам-то какая печаль?

Я в любом случае не собираюсь здесь жить. Тем более, с этим шустрым ребёнком. Да я как бы уже женат! Или проклят — как поглядеть.

— А ты, — скрипит Уркис, — попросись в отдельную клетку.

— Это тут при чём?

Я вообще-то уже просился. Не разрешили.

— А при том, — ярится мой сосед, — что ты от северных ворот, а я от южных! Вот им и развлечение. Поглядеть, что будет.

— Ничего не будет, если вы от меня отцепитесь, — отвечаю я, прикидывая, сколько ждать утра, — учить не хотите, бежать не хотите. Больше мне вас развлечь нечем.

Уркис отвечает беззубой ухмылкой:

— Это я с тобой бежать не хочу, а так почему бы нет? Я бы враз всё это зверьё тут замуровал — много ума не надо!

— От большого ума всё наше счастье, — замечаю я, подоткнув плащ.

После этого обмена любезностями он замотался в бороду и вовсе прекратил разговаривать. Хуже не стало. Хуже стало совсем по другой причине.

Шустрая явилась, как всегда, перед закатом. Притащила печенье и воду из родника. Я её много раз пытался подкормить — не хочет.

— Ладно, ступай, — говорю, — а то обратишься.

— Да мне недалеко, — отмахивается она.

— По соседству запираешься?

Она косится на Уркиса и осторожно кивает.

— А что на воле не бегаешь?

Шустрая опять косится на Уркиса и уходит.

— Перо забыла! — окликаю я её.

Шустрая медленно возвращается, но не спешит протягивать руку. Посверкивает из темноты коридора тревожными глазами, переминается с ноги на ногу и, наконец, произносит:

— Я тебе одну вещь скажу, подойди.

Мы и так стоим друг напротив друга, а приближаться вплотную неразумно. Голос Шустрой звучит ниже обычного, и в глазах уже отражается луна, но мне не хочется её обижать. Шустрая цепляется за прутья, чтобы что-то шепнуть мне на ухо, но вместо этого быстро целует в губы. Отпрыгивает, застывает, и я вижу, как её взгляд перестаёт быть взглядом. Она больше не видит и не смотрит, она умирает до того, как падает на пол.

Я хватаюсь за решётку и, кажется, кричу, но не слышу своего голоса. Просто задыхаюсь и не могу выдохнуть. Мой сосед резко вскакивает, а я никак не могу отвести взгляд от Шустрой. Вместо превращения в волчонка, она усыхает на глазах, словно пролежала тут не один день. Уркис тащит меня назад, но я не соображаю, чего он хочет, я совершенно забыл про Перо в руке. Уркис пытается его отобрать, я отпихиваю от себя настырного старика, а он запускает в меня горящей бутылкой. Я шарахаюсь в сторону, и бутылка ударяется о пол где-то в коридоре. За спиной вспыхивает синее пламя, но оглянуться страшно.

— Тварь! — припечатывает Уркис, — Так вот, почему вампир не нападает, пока ты здесь! Мне бы сразу догадаться, да глаза уже не те. Посиди-ка с моё во тьме!

Я не хочу сидеть во тьме. А сидеть с ним хочу и того меньше.

— Отдай Перо, — требует Уркис, — всё равно убью.

Кажется, он готов это сделать голыми руками, а мне как быть? Придётся убить его первым или умереть, потому что всю ночь мы по клетке не пробегаем. Уркис совершает немыслимый прыжок и всем весом придавливает меня к решётке. Я вырываюсь, чтобы зашвырнуть Перо в коридор, но старик скорее сломает мне руку, чем позволит это сделать. Не стукнуть ли его головой о стенку, чтобы забылся до утра?

Уркис сыплет проклятиями, а я всё ещё не могу говорить. Просто молча отдираю его от себя. Перо при этом только мешает, и в какой-то момент Уркис за него хватается — поверх моей руки. Мы оба замираем, боясь уничтожить последнюю надежду. Пальцы у Уркиса хваткие, как у хищной птицы — не отдерёшь. Длинными ногтями он тут же впивается мне в кожу, и я не сразу соображаю, что старик уже колдует. Уркис не произносит слова и не рисует знаки, но в его глазах вспыхивает что-то такое, что становится ясно — сейчас будет магия.

А ещё я, наконец, понимаю то, что мой сосед разгадал мгновенно — почему погибла Шустрая. Раз он обозвал меня тварью, значит вампиром стать не хочет. Извернувшись, я смыкаю зубы на его жилистом запястье и пытаюсь прокусить до крови. Уркис отталкивает меня с диким воплем, я пролетаю сквозь прутья и падаю, спотыкаясь о тело Шустрой.

Спохватившись, старик бросается следом. Но Перо, хотя и помятое, всё ещё в моей руке, а решётка вновь непреодолима. Уркис рычит и трясёт прутья. Я сбиваю огонь с плаща, потом забиваю плащом огонь и подбираю бутылку с остатками синей воды. Бутылка цела, она же заговорённая! Значит, можно продолжать путь. Не собираюсь дожидаться Кривого.

Уркис расписывает во всех деталях, как вожак меня выпотрошит, а затем вывернет наизнанку за то, что я вылез из клетки и сгубил магией его любимицу. Да, и разорил их охотничьи угодья тоже я! Я бы сам себя убил, но девочку не вернёшь, и говорить тут не о чем. Я закрываю Шустрой глаза, снимаю с её пояса связку ключей и ухожу. Уркис кричит мне вслед, чтобы я открыл чёртову решётку. Или прикончил его. Не знаю, может, мне стоило сделать что-то из этого?

Я, правда, не знаю, поэтому тороплюсь подняться по лестнице. А потом, зажав в зубах Перо, лихорадочно вожусь с дверью. И всё это время продолжаю слушать проклятия Уркиса. Кто бы знал, что в нашем с ним языке их так много! Но едва за моей спиной щёлкает замок, наступает мёртвая тишина. Впереди ещё три лестницы и две двери, и я невыносимо долго разбираюсь с ключами. Роняю их, потом ищу, и руки не перестают трястись. Я закрываю за собой все запоры в надежде, что оборотни не сразу заподозрят побег. Но выбросить ключи не решаюсь. Вдруг это единственная связка? Тогда Уркису не позавидуешь. Впрочем, мне тоже.

Конец ознакомительного фрагмента.