Я люблю свою работу?

Ксения Ласкиз, 2014

Яблоко от яблони недалеко падает. Но она смогла стать приятным, по ее мнению, исключением из этого правила: семейный очаг и потомство меркнут в сравнении с перспективами карьерного роста и совершенствованием на профессиональном поприще. Серые офисные будни играют всеми цветами радуги, заветная цель – повышение в должности – уже не за горами. Осталось сделать последний шаг, но у судьбы свои планы на ее счет. Первая часть романа о любви к работе, дружбе с коллегами и об отношениях с мужчинами.

Суббота, 09.02.2013

Лежу на большой кровати звездочкой и внимательно осматриваю потолочные балки, как будто в причудливом узоре древесины зашифрованы ответы на все вопросы. Проходит десять минут, двадцать, тридцать, а я продолжаю неподвижно лежать, уставившись в потолок. Перед глазами возникают образы из юношества, связанные с родительским домом: первая собака — сенбернар Билли; первый поцелуй в беседке, обвитой плющом (пока взрослые готовят шашлык); первый мопед… Тогда все было просто и предельно понятно, и так нестерпимо хотелось повзрослеть! А сейчас почему-то хочется вернуться назад… Не то чтобы я недовольна своей жизнью — как раз наоборот, но… Здравый рассудок демонстративно откашливается в кулак: когда человек доволен, не бывает никаких «но», а тщеславие лишь фыркает в ответ: мы — не обычные, поэтому у нас все не так, как у других! У нас свой путь, не как у всех, поэтому нам позволено иметь «но» даже при крайней удовлетворенности жизнью. Ведь у нас все отлично, не так ли? И эти маленькие «но» не испортят общей картины… Чувствую головокружение, и потолочные балки начинают медленно опускаться. Закрываю глаза. «У нас все отлично, все отлично, отлично…», — повторяю про себя, словно заклинание, но почему-то не становится легче, поэтому я вскакиваю с кровати и спешу в ванную.

Прохладный душ постепенно приводит в чувство: я даже ловлю себя на том, что улыбаюсь. В конце концов, я все-таки в отпуске — вдали от офиса, коллег, клиентов… И господина Терехова — вот уж от кого необходимо держаться подальше! «Да-да, не забывай об этом!», — здравый рассудок грозит пальцем.

Закутавшись в зеленый плюшевый халат, чищу зубы и смотрю на себя в зеркало: откуда взялся этот дурацкий румянец? Как будто мне снова шестнадцать и собираюсь сбежать из дома, когда родители заснут. Чушь какая-то! Полощу рот, умываюсь холодной водой и снова смотрю в зеркало: румянец не исчезает. Наверное, это из-за свежего воздуха, успокаиваю себя я.

Мамá и папá восседают за кофейным столиком в гостиной, пьют чай с круассанами и что-то живо обсуждают. Она, как всегда, великолепна, хотя на часах только десять утра: идеальная укладка, легкий макияж, аккуратный маникюр. На шее — нитка жемчуга. Одета, как всегда, не по-домашнему: кремовая блузка с коротким рукавом, коричневые брюки с завышенной талией, на ногах — кремовые лодочки. Ну кто так ходит дома? Тем более, в десять утра! Чувствую себя некомфортно в свободных хлопковых брюках и футболке с бразильским флагом — сейчас мамá снова меня отчитает за безвкусие. Увы и ах! Я не привыкла с самого утра собирать прическу — мои волосы длиною до лопаток всегда распущены, за исключением редких случаев. И я никогда не накладываю макияж, если знаю, что не нужно никуда выходить. И я не одеваюсь дома, словно, допив кофе, нужно бежать на работу в лицей. Похоже, многолетние усилия мамá воспитать во мне леди не оправдались. Я даже не окончила музыкальную школу по классу фортепьяно — что было изначально неудачной затеей ввиду отсутствия и слуха, и голоса. Я даже бросила бальные танцы, и художественную школу, и не поступала на факультет изящных искусств ввиду отсутствия творческого начала в принципе. Я даже не умею вышивать! И собирать икебану тоже. То, что я свободно говорю на трех языках, с отличием окончила факультет «Страхование» в Финансовой Академии, сделала неплохую карьеру — это все не волнует мамá. Потому что леди в ее понимании не занимаются подобными пустяками — они сидят дома и обхаживают мужа, окружая его и себя великолепием.

Родители так увлечены беседой, что если бы не недовольное тявканье Альфи, мое присутствие осталось бы незамеченным. Оба сразу замолкают и виновато улыбаются, из чего можно смело сделать вывод — обсуждали меня.

— Доброе утро и приятного аппетита, — делаю вид, будто ничего не заметила.

— Доброе, — мамá вскакивает с места. — Будешь завтракать? Странная у тебя футболка…

— В Бразилии купила. Я возьму что-нибудь из холодильника и вернусь в комнату: нужно немного поработать.

— Опять? — папá приподнимает брови. — Мы думали, что ты в отпуске.

Мамá лишь устало вздыхает и снова опускается на стул, а Альфи презрительно смотрит на меня, высунув язык и тяжело дыша.

Поездки в гости к родителям грозят развитием комплекса неполноценности — все чаще и чаще мамá и папá смотрят на меня с сожалением и изрекают: «Ну, ничего, ничего, все наладится». Им невдомек, что у меня и так все в порядке (ну, или практически все), хотя мой образ жизни не совсем укладывается в их идеальный мир: мужа и детей нет, есть только работа — разве это нормально? Ведь у моих предков всегда было иначе: женщине предназначалась роль хранительницы очага, не обремененной ничем иным, кроме как заботой о себе любимой, муже и потомстве. Так было всегда, словно само собой разумеющееся, а я со своими карьерными амбициями нарушаю вековые традиции славного семейства…

Мой прапрадедушка по отцовской линии Антанас Варнас эмигрировал из России в Швейцарию в 1904 году — как будто знал, что империя дышит на ладан, а царской семье скоро не поздоровится. Кстати, когда он покидал Россию, то успел вывезти с собой не только беременную первенцем жену, но и все нажитое — уже тогда его капитал, сколоченный на торговле, вызывал зависть у многих. Он умер в 1935 году в день своего шестидесятилетия.

Прадедушка, Йонас Варнас, был очень дальновидным человеком. Он не стал дожидаться, пока Европу затрясет от нацистской лихорадки, и уехал в США, где каким-то образом во время Великой депрессии сумел в несколько раз преумножить свое наследство.

Дедушка, Антанас Варнас, родился в 1938 году в Нью-Йорке. Он был долгожданным ребенком — до этого у прабабушки два раза случались выкидыши. С малыша сдували пылинки и всячески баловали, из-за чего он вырос самовлюбленным и эгоистичным. Однако в 1957 году он познакомился с бабушкой и так влюбился, что любви на себя уже не хватало. Именно из-за нее он и вернулся в Европу.

Мой папá, Йонас Варнас (и что за дурацкая привычка называть детей именами дедушек?!), родился в Женеве в 1962 году. Дедушка и бабушка положили весь мир к его ногам — благо, финансовые возможности позволяли. Папá развлекался, как мог, пока в 1981 году не встретил мамá. И с момента этой встречи он не мыслил жизни без нее.

Мамá была дочкой советского дипломата. Красивая и беспечная девушка сводила с ума многих, но свое сердце она отдала папá. Дедушка по материнской линии, Александр Тимофеевич Ковалев, не пребывал в особом восторге от душевной привязанности единственной и обожаемой дочери Надюши (о чем он постоянно сообщал до самой своей смерти), но не стал мешать ее счастью. Видимо, дедушка был на хорошем счету, если появление зятя-иностранца не стало поводом репрессий…

— Мари, нельзя столько работать. Да и зачем? — продолжает папá.

Работа у родителей не в особом почете: зачем тратить силы и время, если денег и так более чем достаточно, и для получения состояния они не сделали ничего, кроме как родились в нужное время, в нужном месте и в нужных семьях. Хотя, папá кое-что делает: незначительно преумножает семейные финансы, полностью полагаясь на своего управляющего. Но мне хочется своих побед и своих свершений: что в этом странного? Очаг и потомство меркнут в сравнении с перспективами карьерного роста и совершенствованием на профессиональном поприще. Признание заслуг в коллективе и уважение среди партнеров, на мой взгляд, куда более важные атрибуты успеха, нежели восторг домашних по поводу приготовленных кулинарных шедевров и восхищение гостей умело подобранным декором жилища. Ведь если я родилась в нужное время, в нужном месте и в нужной семье, вовсе не означает, что я должна провести свою жизнь по стандартному для нескольких поколений сценарию. Конечно, я пользуюсь привилегиями клейма «дочка богатых родителей»: живу в квартире, купленной папá специально для меня (правда, последний ремонт я делала уже за свой счет); принимаю подарки от родителей (но только по поводу — Новый год, 8-е Марта и день рождения); иногда даже провожу отпуск в нашем испанском доме (только потому, что безумно люблю это место); самые крупные мои клиенты — знакомые папá и мамá — взять хотя бы «Оушен»… Нервно сглатываю.

— Я решительно тебя не понимаю: что за юношеский максимализм?! — возмущается папá.

— Пожалуй, мне пора, — разворачиваюсь и быстрым шагом покидаю гостиную.

Да уж, отпуск обещает быть незабываемым! Лучше бы улетела в Европу, чем слушать бесконечные нотации. Комплекс неполноценности уже мчится ко мне на всех парах.

Альфи следует за мной и внимательно наблюдает, как я достаю из холодильника йогурт. После того, как я не убираюсь восвояси, а осмеливаюсь нажать на кнопку кофемашины, он начинает громко лаять. На кухне сразу же появляется мамá.

— Альфи, малыш, в чем дело? — интересуется она.

— Ему жалко продуктов, — отвечаю я, наливая молоко в капучинатор. — Да, Альфи? Какое вкусное молоко, м-м-м, — закатываю глаза. — Жалко, что ты на диете!

Альфи начинает метаться по кухне и лаять еще громче: за еду он готов убить любого. Тем более что теперь еда у него по расписанию — ветеринар настоятельно рекомендовал не перекармливать.

— Мари, как тебе не стыдно! — мамá пытается поймать его. — Ты же знаешь, что это весьма болезненная тема!

Но мне совсем не стыдно: смотря в глаза Альфи, открываю йогурт и делаю большой глоток, после чего собака впадает в неистовство. Это не может остаться незамеченным — на кухню прибегает папá.

— Что здесь происходит? — интересуется он.

— У Альфи бешенство, — отвечаю я. — Вы ему делали прививку в этом году?

— Не говори глупости, — у мамá, наконец, получилось изловить любимца. — Конечно же, он полностью здоров!

Я лишь пожимаю плечами, забираю кофе и удаляюсь, дабы не вызвать у Альфи новый приступ истерики.

Под симфоническую музыку изучаю правки юристов клиента в проект договора страхования и грустно вздыхаю: порезвились на славу! Вот только местами мелькает слишком своеобразное видение Гражданского кодекса, далекое от официальных комментариев. Представляю, как порадуется начальник юридического управления, Аркадий Белочкин! Несмотря на премилую фамилию, в выражениях он никогда не скупится, так что юристы клиента будут прокляты в лучших традициях Аркаши. Кстати, этот самый Аркаша до недавних пор был предметом обожания Ландышевой — похоже, она ходит на работу только для того, чтобы найти себе мужа. По опен-спейсу даже витал слух, будто эту парочку неоднократно замечали после работы в близлежащем ресторане. Не знаю, что у них там случилось, но теперь Лидочка переключила свое внимание на Рязанова. Бедный Петя, как долго он сможет сопротивляться?

Раздается стук в дверь, после чего в комнату вплывает мамá.

— Уверена, что не присоединишься к нам? У Зайцевых должно быть весело, — произносит она и поправляет и без того идеальную прическу.

— Конечно, нет, — отвечаю я — Меня пугает это семейство, особенно их старший сын.

— Андрюша? По-моему, он весьма мил, — мамá грациозно прохаживается по комнате, шурша складками темно-бордового платья в пол.

— Ты это серьезно?

Андрюша Зайцев похож на зайца: соломенные волосы, водянистые глаза, курносый веснушчатый нос и, конечно же, чуть приподнятая верхняя губа, что, впрочем, не мешает ему считать себя обворожительным красавцем. Его скудный ум постоянно генерирует нелепые идеи, которые сразу же озвучиваются, приправленные не менее нелепыми шутками невпопад, что, впрочем, также не мешает ему считать себя оратором и остряком. Андрюше невдомек, что девицы томно вздыхают исключительно по банковским счетам и недвижимости его семейства, нежели по нему. Его родительница, Алла Гениевна (неужели ее отца и в самом деле звали Гением?), подыскивает тридцатипятилетнему сыночку подходящую партию, ввиду чего постоянно по поводу и без оного устраивает в своем большом доме (самом большом в поселке) светские (как ей кажется) рауты. Не знаю, зачем мои родители посещают эти ужасные мероприятия. Быть может, им просто скучно? Или же это соседская солидарность?

— Бывает и хуже, — мамá пожимает плечами. — Что ж, не буду тебя отвлекать. Увидимся вечером, если ты еще не будешь спать. И не обижай Альфи!

Мы с Альфи, устроившись на большом кожаном диване, смотрим «Могамбо». Потрясающие виды Африки (вот где я давно мечтала побывать!), не менее потрясающий актерский состав (Кларк Гейбл хорош и в пятьдесят, хотя он уже совсем не Ретт Батлер), неплохой сюжет — все как я люблю! Вот только по мере развития событий становится как-то неловко за героиню Грейс Келли: девушка самых честных правил и тут — такое! Успокаиваю себя тем, что это всего лишь кино, и в жизни подобного не может произойти, но мерзкое чувство стыда почему-то продолжает накрывать меня с головой. «Хорошо, что мы не такие! Вот мы бы никогда не пали так низко!», — фыркает тщеславие. «Конечно! Мы не убегали с кем-то, мы просто убегали — это же все меняет!», — изрекает здравый рассудок и иронично улыбается, а по спине пробегают мурашки.

Подливаю в бокал вина и делаю пару глотков. Все-таки тщеславие право: мы не такие.

— Мари! — раздается позади радостный голос папá. — Мы вернулись!

Сразу переключаю на спортивный канал, дабы не вызвать выбранным фильмом подозрений в неудовлетворенности жизнью, которая, несомненно, полностью меня устраивает.