Калиго: лицо холода

Ксения Гранд (2024)

За десятью морями и пятью океанами лежит остров, сотканный из холода и мрака. Место, где легенды оживают, а страхи питают плоть того, чьё касание убивает, чей голос опьяняет, а поцелуй вытягивает душу. И имя ему–Калиго. Он путает ваши мысли, поднимает из глубин сознания темные желания, толкающие на ужасные поступки. Многие годы он жил в изгнании, но однажды, когда он уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души. Души Калиго. Американский турист, приехавший с друзьями в поисках острых ощущений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. Ввиду непредвиденных обстоятельств группа оказывается на горе, не имея связи с внешним миром. Восемь друзей, врагов, восемь незнакомцев, каждого из которых ведет своя цель. Различные характеры, приоритеты и разные шансы на победу. Кто из них выстоит в схватке против природы? А кто запутается в сетях Калиго? Восемь людей ступило на вершину, но спустится с нее лишь один.

Глава 3. Неожиданные потери

Кэйтин опускается на колени, теребя блогершу за плечи, которые оказываются холоднее и тверже, чем скалы вокруг.

— Джаззи? Ты меня слышишь?!

— Кэт, — опускает руку на ее плечо Калеб, — боюсь, она тебе уже не ответит.

Брюнетка переводит взгляд на подругу и медленно отодвигается. Слова Калеба бьют в голову, будто снежным шаром, позволяя разглядеть в темноте предутреннего смога то, на что она сразу не обратила внимания: ледяная кожа, голубовато-пудровый оттенок лица, оцепенелые мышцы рук, приоткрытые щелочки глаз… Рыжевласка не двигается, не дышит и даже не моргает. Это сложно признать, но от отрицания не станет легче: Джаззи мертва.

— Что здесь творится? — вырастает рядом Элиот. При виде лежащей на снегу блогерши вся его напыщенность слетает, как обертка с подарочной коробки. — Это что… Как это? Она что… того?

Кэт молча отворачивается. Калеб тяжело вздыхает, когда внезапно замечает что-то неподалеку. Он отступает в сторону, к темным пятнам на заснеженной земле, в которых сразу же распознает следы.

— Кажется, я что-то нашел.

Сугроб толщиной не меньше десяти сантиметров, а в нем — отпечаток человеческой ноги, тонкий, вытянутый, как капля утренней росы, с заостренным носком. В области пятки квадратное углубление, вроде каблука. Хотя в последнем Калеб не уверен. Уж больно много снега насыпалось сверху.

— Она была не одна, — выглядывает из-за его спины Кэйтин. — Кто-то приходил сюда раньше нас.

Верно, и этот «кто-то» определенно что-то видел или, что еще хуже… сделал. Хорошо, что Калеб не поспел к этому месту раньше, а то мог бы стать невольным свидетелем или даже очередной жертвой. Не успевает он вымолвить ни слова, как позади слышится скрип шагов вперемешку с дребезжащими голосами.

— Какого хрена? — лениво вытягивает руки над головой Акли. — Вы чего разорались? Пожар, что ли?

— Мы с-с-слышали, что вы звали Джаззи, — нервно топчется на месте Аллестер, рука по привычке тянется к объективу видеокамеры, которая всегда при нем. — Надеюсь, ее не утащили медведи или пумы, или… Здесь ведь есть дикие звери… В-в-верно?

Крик Ивейн заполняет тишину. Настолько высокий, острый, что, кажется, своей волной перерезает натянутое в воздухе напряжение. Шок от увиденного скручивает ее пополам, выталкивая наружу непереваренный ужин. Аллестер переводит взгляд в сторону и замечает маленькое тельце, скрюченное в позе эмбриона.

— Святые угодники… Эт-т-то… Я… Чт-т-то с-с-случилось? Она…

Калеб не отвечает, но по его выражению лица и так все понятно. Силкэ зажимает рот рукой, очерчивая в воздухе какой-то символ. Элиот с Аком замирают, как восковые фигуры. Иви едва справляется с нахлынувшими нервами. И только Аллестер сохраняет оттенок самообладания. Более того, он находит силы не только двигаться, но и снимать.

— Прекрати немедленно! — шипит на него Кэйтин. — Как ты можешь?!

Когда он не останавливается, Калеб вырывает у него объектив и швыряет на землю. Его состояние получше, чем у Ивейн, но лишь потому, что юноша умеет держать свои эмоции в узде. Правда, сейчас это дается с большим трудом. Каким бы собранным и волевым ты ни был, невозможно оставаться хладнокровным, когда одного из твоих приятелей находят мертвым в сугробе.

Встревоженные голоса стихают, шорох прекращается. На минуту вокруг оседает такая тишина, что кажется, будто в ней можно разобрать хруст опускающихся на снег снежинок. Она становится настолько сильной, что ощущается буквально физически. Кажется, еще немного — и ее можно будет ухватить и скомкать, как старый, выцветший от времени лист. И первым не выдерживает Эл.

— Так что с ней случилось-то? Что она вообще тут забыла? Да еще и посреди ночи.

— Может, йети пошла искать? — почесывает затылок Акли. — Черт его знает, что взбрело в голову нашей милой Джазз.

Кэт бросает на него резкий взгляд.

— Вивиан. Джаззи — это ее сценический псевдоним. Точнее, был…

Брюнетка единственная, кто об этом не забыл. Возможно, потому, что, как ни крути, рыжеволосая считала ее своей подругой. А может, оттого, что Кэйтин и сама когда-то сменила имя. Калеб опускается перед блогершей на корточки. Вид распростертого на белом снегу тела поднимает в памяти неприятные воспоминания, которые он не любил ворошить: сырость, бетонный пол больницы, Триа… Юноша закрывает глаза, делает глубокий вдох и заставляет себя посмотреть на то, что еще вчера вечером было их общей знакомой: остекленевшие глаза уставились в пустоту, ноги подогнуты, локоть вывернут в другую сторону. Такое ощущение, что она упала, причем с приличной высоты. Об этом свидетельствует большая кровавая вмятина на лбу, при этом сама девушка лежит лицом к небу, словно… ее кто-то перевернул. Внезапно ему в голову приходит мысль, что Джаззи могла заснять того, кто к ней приходил. Он ныряет рукой в карман ее куртки и вытягивает крошечную камеру, экран которой покрыт паутиной трещин.

— Мертвая, как и хозяйка, — констатирует он. — Удивительно, что она вообще так долго продержалась на холоде.

— Неужели она все же полезла снимать видео на вершину скалы? Вот дура.

Калеб бы согласился с утверждением Ака, но следы… они не дают юноше покоя. Вокруг нее и у обрыва. Он поведывает остальным о своей находке, но когда ведет их к злополучному сугробу, не находит ни намека на пребывание неизвестного прохожего. Снегопад уничтожил все улики.

— Они были здесь! — тычет пальцем Кэйтин. — На этом самом месте!

— Какая теперь уже… разница? — качает головой из стороны в сторону Иви, словно в шее нет костей. Ее вид не на шутку пугает Аллестера. Вдруг это симптом истерии или какой-то групповой болезни?

— Мне далеко до звания криминолога, — откашливается Калеб, натягивая шарф повыше, — но отпечатки появились здесь не просто так. Кто-то был здесь, и явно не для полуночной прогулки. Когда мы с Кэт поспели, они были четкими.

— Ч-ч-что? — подпрыгивает Аллестер, прижимая дрожащими ладонями к груди камеру. — Т-т-то есть… где-то р-рядом ходит… прес-с-ступник?

Группа опасливо переглядывается между собой. От мысли о блуждающем поблизости убийце ноги Иви еще больше подкашиваются. Кажется, на земле ее удерживают только руки Кэт у нее на плечах.

— Мы могли бы это… Ну это… Выследить его, — неожиданно для всех предлагает Элиот, и Калеб невольно удивляется его чуть ли не первой здравой мысли за всю поездку.

— Мы пытались, но следы обрываются у оврага, словно тот, кто их оставил просто… испарился в воздухе или шагнул вниз. Поэтому, вряд ли мы смо…

— О б-боже… — чуть не поскальзывается от озарения Аллестер. — Как я р-раньше не сообразил… Это… это же Кали… то есть Д-дух горы!

Калеб обводит его саркастичным взглядом.

— Знаешь, как для человека с таким умным видом, ты не слишком-то блещешь интеллектом.

— Ну да, — взрывается истерическим смехом Ак. — Мифическое божество свернуло шею нашей блогерше. Какого черта, интересно? Позавидовал ее охватам в Инстаграм?

— Говорю вам, это был он! Сами подумайте! — пальцы журналиста нервно забарабанили по объективу. — Странные звуки накануне, исчезающий след. В этом определенно есть доля сверхъестественного. Скажи им, Силкэ!

Группа поворачивается к гиду, который все это время тихонько стоял в сторонке, словно боялся навлечь очередную беду.

— Это вполне мочь быть Владыка и… — только и выдыхает он. Калебу показалось, он хотел добавить что-то еще, но осекся, чтоб не сболтнуть лишнего.

— Вот! — ликующе поднимает палец Аллестер. — Здесь творится настоящая чертовщина! Я заподозрил нел-л-ладное, как только мы подплыли к острову. Есть в нем что-то зл-л-ловещее… Вы видели, что случилось с фуникулером? Это, — он машет в сторону покрывшейся снежной пылью Джаззи, — происки самого д-дьявола!

— Хватит! Не смешно! — не выдерживает Кэт, и Калеб невольно присоединяется к ее недовольству.

— Не нужно обладать неземными способностями, чтоб совершить такое. Это вполне может быть делом рук обычного человека. Того, кто контактировал не только с Джаззи, но и со всеми нами.

Ивейнджин изумленно прочищает горло.

— Ты… думаешь… это сделал кто-то из… нас?

Кэт опускается на корточки и тут же кривится от боли. Слова Калеба будто впрыснули в ее заторможенное от горной болезни сознание здравый смысл, показав сокурсников в совершенно другом свете. Она бы мечтала забыть о сказанном, как самом страшном сне, поверить, что на вершине бродит незнакомец, но какая-то часть ее подсознания понимает, что юноша прав. Нужно смотреть фактам в лицо: за все дни их спуска они не видели на горе ни души, ни тени, ни блеклого контура живого существа. А значит, вероятность того, что один из группы потерял связь с реальностью и убил бедняжку блогершу, куда выше.

— Нет… — качает головой Иви. — Я… не верю, что один из нас на такое способен.

— Точно, Кэб, — потирает лоб Элиот. — Я, конечно, вскочил раньше всех. Но не думаешь же ты, что я мог прирезать куколку, пока вы все спали?

Калебу тоже не хотелось в это верить, но в том, что никто из присутствующих не способен на подобные зверства, есть большое сомнение. По крайней мере, в одном из них.

— Ты, может, и нет… — переводит он взгляд на Ака.

— Ты что, серьезно, мать твою? Да я вообще спал, пока вы меня не разбудили своим ором, — складывает руки на груди блондин с таким осуждающим видом, словно это было худшим из преступлений, а не смерть одного из группы. — Если б не ваша возня, я б уже видел шестой сон. С чего, черт возьми, мне ее убивать?

— Разве это не ты еще вчера угрожал Аллестеру?

— Это было несерьезно. Да и причем тут Джазз?

Изумрудно-зеленые глаза Калеба превращаются в щелочки. Ответ Акли кажется вполне логичным, но что-то в его реакции настораживает. Уж слишком спокойно он реагирует на всю эту ситуацию.

— Это ты нам скажи. Возможно, потому, что она забирала твое место под солнцем и присваивала себе твои лавры. А может, из-за твоей неконтролируемой агрессии и врожденной мании величия.

— Чего-чего? — подступает он ближе. — Я что, похож на какого-то отбитого социофоба?

— Социопата, тупица.

— Ты понял, о чем я. Может, это ты не выдержал ее бесконечного трепа? А, Каби-Габи?

— Не смей меня так называть!

Аллестер машинально отступает, ощутив, как по спине ползет волна дрожи. Мысль о том, что это мог сделать Ак, не идет у него из головы, но дело не только в этом. До этого он не брал во внимание состав команды, но после произошедшего каждый стал казаться ему подозрительным. Да чего уж там. Любой мог это сделать! Но проблема не в том, что кто-то из его так называемых друзей окунул пальчики в кровь, а в том, что если дело дошло до Джаззи, то вскоре придет и его черед. Ведь в их компании не так много слабых шестеренок, и он — одна из них.

— Господи…Это м-мог быть кто-угодно из в-вас…

Головы всех поворачиваются к журналисту, будто он не слово сказал, а выпустил в воздух сигнальный патрон.

— У каждого была возможность это сделать, а за мотивом в карман л-лезть не нужно. Вот взять хотя бы тебя, — тычет он дрожащим пальцем на Калеба. — Ты относишься ко в-всем свысока. К тому же Вивиан тебе тотчас пришлась не по н-нраву.

— Я не психопат. И в отличие от некоторых, в ладах и согласии с головой.

— Ну а ты, Силкэ, — тусклое лицо местного бледнеет еще на несколько тонов. — Н-ничего личного, но среди нас ты — единственный чужак. Ты знаешь здешние м-места и не любишь приезжих. Ты легко м-мог завести Джаззи к обрыву, где она бы ничего не заподозрила.

— Гер Аллестер… Я ни за что не делать это. Мы, руаны, не убивать, а охранять живой существа!

На лице Акли появляется странная и до жути пугающая улыбка.

— Без обид, старина, но с твоей логикой каждый встречный может оказаться головорезом.

— Кэйтин, — продолжает журналист, не слушая, — ты, конечно, не пр-р-роявляла неприязни по отношению к Джазз, но ты ед-д-динственная, у кого есть нож.

— Ты что, совсем из ума выжил? Она была моей подругой!

Не успевает Кэт ничего добавить, как костер осуждений перекидывается на Ивейн.

— А ты… — его голос падает на пару тонов, — т-т-ты как сирена. Можешь притворяться хорошей, вводить в заблуждение окружающих своей безобидностью, но я ув-в-верен, что под этой невинностью скрывается с-сущее зло.

Иви едва успевает сделать вдох, как руки Аллестера впиваются в ее плечи.

— Ну же, скажи! Это ты сделала? Я в-видел, как вы с ней общалась! Она дразнила тебя, насмехалась… Ты явно точила на нее зуб! Признайся, это ты отвела ее п-подальше от лагеря и..

— Прекрати! — Калеб отталкивает журналиста, закрыв девушку спиной. На ее лице выступают слезы, колени подкашиваются. Еще немного, и она просто свалится в обморок. — Ивейн не могла этого сделать! Ты только взгляни на нее!

— Отчего же? П-потому что она вся такая белая и пушистая? В фильмах убийцей всегда оказывается самый б-безобидный персонаж!

— Это тебе не кино какое-нибудь, — встревает Элиот. — Ты просто в шоке. Пойди, проспись.

— Может, это т-тебе пора бы наконец с-сойти с ринга?

— Не понял. Ты имеешь что-то против меня, очкарик?

— А как же ты, чудик? — неожиданно вступает в игру Акли. — Плюешь на всех обвинениями, а сам мог стянуть нож у Кэти и тихонечко себе прирезать рыженькую. А теперь пытаешься выкрутиться, чтоб отвести подозрение. Что притих?

Крик Калеба обрезает гомон голосов, словно лезвие — ленту.

— Достаточно! Мы все в шоке, но обвиняя друг друга, мы лишь усугубляем ситуацию. Нам нужно держаться вместе. Нельзя позволять подозрению пробраться в наши головы. Мы все в одном каноэ и должны действовать сообща, ведь если кто-то не будет грести, лодка просто не сдвинется с места.

— Какое на хрен каноэ? — брызгает слюной Ак. — Мы посреди гор!

— Это метафора, кретин.

— Да пошел ты, умник гребаный! Кто виноват, кто нет… У меня живот от голода сводит. Я скоро сам умру, если мы не найдем жратву! Я… — он бросает взгляд на скрюченное на снегу тело и облизывает обветренные губы, — нужно срочно отсюда валить.

Аллестер воспринимает его комментарий как призыв к действию.

— Да, ты п-прав. Я не… не могу здесь оставаться. Я… я… немедленно возвращаюсь в лагерь, а утром ух-х-хожу один!

— Ну и куда ты пойдешь? — окрикивает отдаляющегося журналиста Элиот. — Что, забыл, что мы застряли на этом айсберге до следующей недели? Кораблик-то раньше времени не приплывет!

— Нельзя разделяться, особенно сейчас! Ты слышишь? Эй! — кричит ему вслед Калеб, но вытянутая фигура уже растворилась в темноте по направлению в лагерь. Юноша озадаченно качает головой. Он понимает, что поведение журналиста — проявление горной болезни, которая медленно, но уверенно пилит их сознание одно за другим. Под влиянием холода нервная система истощается. Отсюда и повышенная раздражительность, странные реакции, агрессия. Словно так организм пытается справиться с чрезмерным стрессом, вот только это лишь усугубляет утомление, не только у него, но и у остальных.

Калеб ловит растерянный взгляд Иви и кивает Кэт, чтобы та успокоила ее. Девушка до сих пор шоке, но не от слов Аллестера, а от неожиданно свалившегося на нее открытия. Вечером за костром она не придала рассказу Силкэ особого значения, но теперь, когда один из них лежит в сугробах без намека на жизнь, его предупреждения больше не выглядят вымыслом. Странное поведение Акли накануне, истерика Аллестера сейчас. Журналист ни разу плохого слова не проронил в их сторону, а теперь… Что, если Силкэ был прав, и на этих двоих оказывает дурное влияние Калиго?

Иви переводит размытый взгляд на местного, который поднимает ко лбу большой палец, проводя сплошную вертикальную линию до рта.

— Акмелас кгхи. Кутулус кхёрн. Орфлаг врагх.

Это древняя пословица, за многие годы переродившаяся в молитву, которую сааллы повторяют, чтобы унять пыл Троицы великих богов: «Акмелас простит. Кутулус сотрет. Орфлаг воссоздаст». Но ни одно божество не сможет исправить то, что случилось, в особенности когда Калиго уже поджидает павшую в своей ледяной обители. Он сотрет ее лицо, покроет настом кожу, высосет из когда-то жившего тела все краски, превратив в часть этого обледенелого мира. Никому еще не удавалось избежать этой печальной участи, и ни мольба, ни надежда не помогут скрыться от того, кто одновременно нигде и повсюду. Единственное, на что надеется Силкэ, так это на то, что капелька его веры поможет душе Джаззи не заблудиться на извилистом пути в Асгард.

****

Силкэ выходит вперед и задает темп, прислушиваясь не только к шепоту ветра, но и к тому, что говорит под его ногой лед. Ритмичный скрип дает понять, что их путь безопасен. Резкий хруст, подобно перелому кости, кричит об опасности. Не желая идти следом за аборигеном, Акли равняется с ним, чтобы не терять позиции первенства, хотя понятия не имеет, куда идти.

— У тебя есть… — рука местного поднимается к глазам и очерчивает круг на их уровне. Мужчина не знает, как по-английски называется та непонятная вещь, которую белоснежный парень вместе со смуглым товарищем надевали перед штормом, чтоб защититься от солнечных лучей. Внешне это напоминало какую-то блестящую повязку, в отражении которой Силкэ видел свое лицо так же ясно, как в горном пруду. Сааллы называют такую перевязь фальглаас или «ледяные глаза», хотя понятия не имеют, из какого материала она сделана.

— Очки что ли? — чешет белесый висок Ак. — Нет. Потерял во время бури.

— Тогда закрывать лицо ткань, чтоб не повредить глаз.

Но Акли лучше знает, как выживать на заснеженных просторах.

— Не волнуйся. Я тебе не какой-то там тупой турист. Сам разберусь.

Силкэ молча кивает. Он понимает, что говорить со светлоголовым бесполезно. Его высокомерие слепит сильнее полуденного солнца. Местному чуть за пятьдесят, и хоть он и не выглядит на свой возраст, в своей жизни он повидал немало чужаков. Одних он проводил на гору, других — спускал с нее на погребальных носилках. Некоторые люди слепли, другие — лишались ушей, пальцев, губ и даже конечностей. Большинство из них были уверены в собственной правоте, откидывая предостережения местных, и многие в конечном итоге терялись в белоснежных просторах навсегда.

По результатам голосования приезжие решили оставить Джаззи на вершине, вернувшись за ней потом. Это было трудное решение в пользу общего блага и здравого смысла. Как бы ни желали Ивейн и Кэт, взять погибшую с собой было бы неоправданным риском. Нести мерзлое тело, когда силы и кислород и так на исходе, было бы полным самоубийством. Как, впрочем, и бросать живого члена команды. Силкэ пришлось приложить немало усилий, чтоб уговорить Аллестера не отделяться от группы, ссылаясь на его мизерные шансы выживания в одиночестве. Немалую роль в решении идти с остальными сыграли слова Кэт о риске лавин, одно упоминание которых заставило Аллестера не отставать от группы ни на шаг.

— На подобной высоте ветер подталкивает снежные массы вниз, и они поглощают то, что уцелело от холода, — пугала она его, как маленького ребенка. — Природа всесильна. Как ни сбегай, она постепенно возьмет свое. Достаточно одного шага, одного вздоха или звука, и все будет кончено. Для всех нас. Хотя если ты не боишься, то можешь, конечно, справиться и в одиночку. Ты ведь смышленый малый.

Глядя на побледневшее до неузнаваемости лицо журналиста, его тонкие, как спички, ручки и трясущиеся от малейшего дуновения ноги, вероятность того, что он самостоятельно дойдет до Рильхе, тает быстрее, чем снежинка на голой ладони. Силкэ лучше всех знает, что чужестранцу выжить на Сапмелас-саалла без посторонней помощи почти невозможно. Земля в этих местах мертвая, бесплодная, а еще жестокая и жадная до жертв. Она никогда не насытится, сколько бы ее ни поливали кровью. Однако для сааллского народа она была и остается Родиной, которую они лелеют и защищают, хоть и недолюбливают. Но это неважно. Дом необязательно любить, но он навсегда останется в сердце. Ты можешь его ненавидеть, можешь пренебрегать и презирать, но не вычеркнешь из своей жизни. Все, что остается, — лишь примириться.

Так сааллы научились не бороться с холодом, а свыклись с ним. Научились не жаловаться на свою судьбу, а смирились, отыскивая в ней все новые преимущества. Не имея ничего, они начали ценить пустоту, осознав, что действительность не так сурова, как казалось. Почва не безжизненная, если знать, где искать. Ветер не пустой, если приучиться слушать. Лед не бесцветный, если приловчиться видеть. У него есть форма, оттенок, аромат и даже вкус, отличающийся в зависимости от местности. По окрасу можно определить возраст льдины, по запаху — характер образования, а по звуку — крепость. Во льдах чувствуется присутствие Акмеласа — бога Справедливости, Покорности и Хлада, но люди, приехавшие из дальнего Заморья, не способны распознать тонкости северного мира. Их заботят лишь собственные проблемы, занимающие все их мысли. Как и сейчас.

Хоть друзья больше не обмолвились ни словом о случившемся, Силкэ ощущает витающее в воздухе амбре напряжения, сковывающего движения каждой пары ног похуже мороза. Это подозрение незримой лентой обвивает голенные жилки присутствующих. Когда один из членов команды покоится под слоем обрастающего настом снега, живые невольно задаются вопросом: кто? Кто это сделал? Кто посмел наложить руку на беззащитную девушку? Кто нарушил священный закон Троицы истинных богов, забрав душу, принадлежащую богам? Силкэ видел отражение этой дилеммы во взгляде каждого из американцев, и хоть вслух этого никто не озвучивал, недоверие уже поселилось в их сердцах. Единственная загадка: кто сорвется первым?

— Храбэ! — подгоняет он, размахивая руками. — Нельзя терять время! Нужно успеть до темнота!

Силкэ упорно преодолевает склон за склоном, будто проделывал такой путь каждый день на протяжении последних двадцати лет. На самом деле старческие мышцы и связки, продрогшие от стабильного холода, острее реагируют на каждое движение, но, зная об острой необходимости спуска, абориген старается этого не показывать. Акли едва за ним поспевает, не говоря уже о бедном Элиоте, усталость и одышка которого пронизывают каждое его движение. Сказывается не только горная болезнь, но и голод, который вот уже второй день следует за друзьями по пятам (энергетический батончик и кучку хлебцев едва ли можно назвать ужином). На второй день похода прелести высотной жизни, которые проявились в учащенном сердцебиении и интенсивном дыхании, не приносящем желаемого облегчения, ощутили и Ивейн с Кэт. Казалось бы, чем глубже девушки вдыхают, тем больше воздуха должно поступать в легкие, но нет. От каждого вдоха лишь сильнее сжимается в груди, будто своими усилиями они и вовсе выкачивают последние капли кислорода.

Сегодня погода играет в их пользу, порадовав ясностью и безветренностью. В условиях горного похода это становится огромным плюсом, ведь наличие ветра усиливает ощущение холода в два раза, а то и больше. Подобный дар нужно использовать по максимуму, вот только силы у путешественников израсходуются гораздо быстрее из-за недостатка еды и сна. Спустя четыре часа непрерывной ходьбы блондинка готова молить об отдыхе, но даже на это у нее не остается энергии. К счастью, до того, как Ивейнджин потеряет сознание, а Аллестер завалится в сугроб, местный, наконец, решает над ними сжалиться.

— Пора готовиться к сон и отдыхать, — громко объявляет он, скидывая рюкзак.

— Солнце еще только начинает садиться, — показывает на горизонт Кэт. — У нас есть еще час.

— На Сапмелас-саалла бояться темнота. Она мочь прийти неожиданно и убить. Поэтому когда небо чернеть, готовиться к драуймуре и никуда не ходить, когда темно. Яалле?

Кэйтин ловит на себе взгляд Калеба, но решает не перечить гиду. Все-таки это его территория. Кто, как не он, лучше знает, чего бояться. Поскольку виновный в гибели Джаззи по-прежнему не найден, друзья решают внедрить меры предосторожности: не ходить поодиночке, не отдаляться от стоянки, дежурить по очереди в вечернее время. В подобной обстановке не стоит доверять даже собственной тени. Поэтому после очередного привала Кэт незаметно перекладывает складной нож из рюкзака во внутренний карман куртки. Так ей будет спокойнее. Немного передохнув, Ивейн пытается разжечь костер, но замерзшие руки не слушаются. Пальцы едва могут стиснуть огниво, а металлическая пластинка не попадает по кремнию, как ни старайся. Спустя время на помощь ей приходит Кэт, отогревшая ладони благодаря теплоидам в перчатках, и огонь наконец-то вспыхивает.

После стольких часов беспрерывной ходьбы остановка сулит не только отдых, но и боль. Разъеденные морозом мускулы ноют, суставы ломит, лодыжки, бедра и голени становятся твердыми и неповоротливыми — верный признак быстрой траты запасов гликогена, который нужен для поддержания моторно-двигательной активности. Пока этих запасов им хватает, но вот когда они закончатся… ситуация еще больше усугубится. Соорудив небольшое перекрытие из снега возле костра, группа умащивается на рюкзаках, отогревая отсыревшие косточки. Иви тянется к ярко-красным язычкам пламени, как мотылек к солнцу, подставляя онемевшие запястья. Кэт натягивает воротник свитера цвета переспевшего винограда до самых глаз в попытках согреть раскрасневшийся нос. Ак трет ладонь о ладонь, стирая покрывшую перчатки корочку инея, Калеб держит ладони под мышками в надежде вернуть им чувствительность, а Эл прижимает к себе левую руку так, словно ее и вовсе отняло. Вид его непривычно покрасневших щек начинает волновать Ивейн.

Лишь Аллестер держится в стороне, растерянно оглядываясь по сторонам. Он протирает линзы очков и снова оглядывается, словно ищет что-то конкретное, но никто из команды не понимает, что именно.

— Ты чего? — не выдерживает Кэт. — Все нормально?

— Где мы?

— В каком смысле?

— Мы ведь вроде бы с-спускались вниз. Тогда почему снова оказались на вершине? К-как… как же так?

Кэт переглядывается с Акли, затем ловит многозначительный взгляд Калеба, но так и не понимает, что он имеет в виду.

— У него дезориентация, — выдыхает облачко морозного пара Ивейн. — Из-за недостатка кислорода нарушается питание мозга и сознание путается. Ему нужно поесть что-то питательное. У нас еще остались батончики?

— Он свой уже съел, — отрезает словно ножом Акли. — Его проблемы.

Иви на секунду задумывается, но отвечает практически сразу.

— Тогда пускай возьмет мой. У меня еще остался один.

Калеб удивленно поднимает брови. Кэт неловко кашляет.

— Ты уверена? Тебе еда тоже не помешает.

— Ему она нужна сильнее.

Блондинка поднимается и достает из рюкзака энергетический бар³⁶. Из-за холода девушке приходится разрывать упаковку зубами, так как онемевшие до кончиков фаланг пальцы не слушаются. Но после уговоров Кэт она все же оставляет себе половину плитки. Ей и самой не помешает восполнить энергию. Неизвестно, когда они смогут раздобыть еду. Да и смогут ли вообще. Аллестер кивает Ивейнджин в знак благодарности, но присаживаться в круг не спешит. Очевидно потому, что единственное свободное место осталось между Аком и Элиотом.

— Садись уже, размазня, — шипит на него, скаля зубы, Акли. — Мы не кусаемся. По крайней мере, пока.

Журналист нехотя присаживается, опасливо поглядывая на своих соседей, словно боясь, что те могут наброситься на него, как голодные шакалы. Несмотря на явную панофобию журналиста, которая растет и крепнет с каждым днем, Калеб разделяет его беспокойство. Все-таки один из них может оказаться убийцей. В его голове до сих пор не помещается подобная мысль. Она кажется слишком громадной, объемной, чересчур тяжелой для его трещащей от горной акклиматизации черепной коробки. Один из них, но кто? Кэт с ее нестабильными привычками и туманным прошлым? Акли со своим эгоцентризмом и вспышками агрессии? Элиот с его вечным желанием угодить Гудмену — верному и единственному спонсору его боев? Не стоит исключать также Силкэ, поведение которого с первого вечера наводит на размышления, и самого журналиста, который может лишь прикидываться невинной овечкой. Единственной, кто практически не мог совершить убийство, является Ивейн, но именно этот факт накладывает на нее несомненный отпечаток. Калебу сложно представить, что кто-то из его знакомых способен на такие зверства. Но, с другой стороны, кто, как не они? Не винить же в смерти блогерши Владыку семи ветров, которого сааллы любят приплетать везде и всюду. Нет. Тот, кто это сделал, из плоти и крови, и следы были тому доказательством. Жаль, что снегопад стер их быстрее, чем они успели сверить отпечатки с подошвой каждого из них. В конечном итоге Аллестер был прав: ни у кого из присутствующих нет веских поводов навредить Джаззи, а значит, это может быть любой из них.

Элиот громко выдыхает.

— Черт, я вообще щек не чувствую.

Ивейнджин подходит к нему ближе и опускает край шарфа, под которым прячутся багрово-сиреневые пятна.

— О Господи… У тебя обморожение. Судя по цвету, первая стадия. Ничего серьезного, но нужно отогреть пораженные участки.

Элиот с усилием растирает кожу, но рука Иви его останавливает.

— Нет. Тереть нельзя. Так ты можешь повредить эпидермис и ткани. Нужно сухое тепло, — она обматывает его лицо шарфом и приглашает подсесть поближе к костру, надеясь, что удастся избежать дальнейшего ухудшения состояния.

Тем временем Кэт подмечает, как напряжен Силкэ. С момента, когда на плечи опустился сумрак, мужчина словно воды в рот набрал. Плечи приподняты, кулаки сжаты, скулы заострились, очерчивая линию настолько острую, что о нее можно порезать палец. Не говоря уже о глазах, взгляд которых не отрывается от пламени, словно мужчина впал в какой-то транс. Кэйтин невольно задумывается: почему местные не любят ночь и что, в конце концов, скрывают? Узнать об этом можно лишь одним способом.

— Почему сааллы так боятся мрака?

Ее вопрос застает врасплох не только гида, но и остальных членов группы, которые уже привыкли к звукам воцарившейся тишины.

— Даркёлле миит ферра, аббе ильдум бу геетур льёссиг, — выдыхает местный и поворачивается к Ивейн, которая, уловив намек, тут же переводит.

— Темнота нужна лишь для того, чтоб отчетливее было видно свет.

— Яалле. Но без она мир есть лучше. Эта земля хранить много угрозы.

— Если здесь действительно так опасно, — подключается Калеб, — разве мы не должны быть осведомлены? Как минимум чтоб защитить себя.

Абориген задумчиво склоняет голову. В словах юноши есть доля правды, о которой он раньше не размышлял. Может, стоит раскрыть незнакомцам еще несколько карт? Вопрос Ивейн помогает ему с решением:

— В прошлый раз ты сказал, что когда Повелитель холода гневается, происходят ужасные вещи. Какие, к примеру?

— Когда Владыка сильно злиться много лет назад… — смолкает тот, словно сомневается, стоит ли делиться с туристами столь сокровенной информацией, — …пропасть горный шахта вместе с бригада рабочий.

— Чего? — выдавил хрипло Акли и тут же прокашлялся. — Ты что, запугать нас всех решил?

— Ах, да! — вцепляется в кончик своего сине-серого шарфа Калеб. — Я читал об этом в интернете. В начале две тысячи десятого года норвежцы проложили на Сапмелас-саалла горную выработку, оборудовали единственный подъемник, но спустя пару-тройку лет она просто исчезла.

— Это как? — хмурится Кэт. — Не могла же она взять и раствориться.

— В этих снегах мочь происходить все, — нарочито подчеркивает здешний житель. — Снежный волна покрывать северный шахта так, что мы потерять ее навсегда.

— То есть ее просто ее засыпало лавиной. Это ведь не трагедия века. Путь можно найти.

— Нэй. Фаале мир снъёр, див и бурту шольте сэм ик.

— То, что забирает снег, потеряно навек, — тут же переводит Ивейн, чьи познания в сааллском с каждым днем становятся лучше. Хотя он имеет германские корни, его грамматика проще, а слова короче, чем у сородичей. Может, потому, что это язык жителей заброшенной рыбацкой деревушки у черта на куличиках? В конце концов, зачем сельскому народу сложные обороты речи и возвратные глаголы?

— Нужно было собрать спасательную бригаду, — не унимается Кэйтин, — прочесать местность, задействовать вертолеты. Господи, неужели вы не знаете месторасположения собственной шахты?

— Фарраль вар лаайт.

Кэт подается назад. Из уст Силкэ это звучит как угроза.

— Местность обыскать, — переводит он. — Жители осмотреть все от восточный холм до вершина. Ни единый след шахта. Вы — заморцы. Вы не знать, что в эти места природа указывать путь, но если она не хотеть, мы никогда не найти то, что искать.

— Что за чушь? — вжимается в куртку Ак, натягивая повыше серый воротник. — Ты еще скажи, что люди не люди и все не то, чем кажется. Тоже мне, рассказчик хренов.

— И вы до сих пор ее не нашли? — удивленно вскидывает брови Элиот. — Спустя столько времени?

— Невозможно найти то, что не должен найти. Верить мне, Саарге — худший место, где можно потеряться. Нюрах им скиин хёльг.

«Потерянного постигнет смерть», — переводит Ивейн, чувствуя заметную дрожь в пальцах. И это вовсе не из-за холода.

— Странно… — фыркает Кэт, притоптывая ногами сидя на месте, чтобы согреться. — Чтоб полностью засыпать горную выработку, должна была сойти череда лавин, как минимум средней силы. Не знаю, что могло вызвать подобное.

— Взрыв? — предполагает Калеб.

— Думаешь, кто-то подорвал шахту? Нарочно?

— Это бы объяснило множественные обвалы.

Неожиданное течение разговора заставляет сердце Ивейнджин забиться быстрее.

— Внутри ведь было полно шахтеров! Кто на такое способен?

— Наверное тот, кем движет цель.

Силкэ нехотя соглашается с Калебом.

— Руаны думать, что это Владыка покарать нас, что мы плохо служить он, но я не мочь знать. Если же это сделать человек, то у него черный душа.

Аллестер, который, помимо теребления воротника и нервного покусывания губы, не подавал признаков жизни, вдруг решает присоединиться к разговору. По всей видимости, батончик дал его мозгу нужную подпитку. Правда, надолго ли?

— А что касательно людей? Тех… как их… рабочих!

— Никто не выжить, кроме…

— Значит, — резко подается вперед Кэт, — кому-то все же удалось спастись?

Здешний ныряет ногой в сугроб, словно нарочно растягивает время.

— Вёрлааг мее… — неуверенно выговаривает Иви, заставив мужчину улыбнуться.

— Ты говорить, как ребенок. Такой же ёльтала.

Замечание мужчины по поводу ее говора, под которым Силкэ, по всей видимости, имел в виду «произношение», заставляет Ивейн залиться краской. Но, несмотря на неловкость, ей почему-то становится приятно.

— Однажды, — продолжает он, — один из рабочий вернуться. Он быть не в себя. Странно говорить, дрожать и бояться, что за ним кто-то гнаться. Говорить о скиильди на гора, о том, что видеть что-то ужасный.

— Что за чудовище? Он описал его?

В ответ на вопрос Иви абориген только грустно качает головой.

— Этот выживший, — уточняет Калеб, неожиданно вернувший интерес к беседе, — он рассказал, что произошло в шахте?

— Яалле, но никто из нас не понимать. Он говорить о тень, блестящие глаза, о голос из темнота и пещера изо льда. Говорить о Шульдс и их странный находка. Что они освободить древний зло.

Косматые брови Элиота сходятся на переносице.

— Что еще за Шульдс?

— Профессор заморский наука. Многие годы назад он и его помощники приехать на остров, чтоб изучать наша земля.

«Наука о земле… Это же геология!» — тут же оживает Ивейн, улавливая прямую связь с целью ее поисков. Возможно, речь идет о другой экспедиции, а не о последней поездке ее матери на Саарге. Может, Силкэ имеет в виду иную группу исследователей из другого штата, но, черт возьми… Если есть хоть малейший шанс, что это связано с Эвэлэнс… Девушка просто обязана это выяснить.

— А из какого университета приехал этот профессор? — как бы невзначай интересуется блондинка.

— Не знать, но он часто повторять слово «мэн», который я не понимать.

Услышав название штата, в котором обучалась ее мама, Иви чуть не подпрыгивает от воодушевления, но вовремя себя останавливает. «Спокойно. Держи себя в руках. Стоит разузнать подробнее перед тем, как строить предположения. Но сделать это нужно крайне аккуратно, чтобы не привлекать к себе внимание».

— И где этот геолог сейчас? Почему у него не спросили насчет его необычной находки?

Силкэ отвечает на сааллском, и спустя минуту Иви, переварив информацию, объясняет друзьям, что профессор так и не покинул остров. Он пропал вместе с двадцатью тремя рабочими, тела которых так и не сумели найти, в той самой злополучной шахте.

— Виллиньгур дам. Жестокая-жестокая гора… — качает головой Силкэ, будто пытается избавиться от тревожных мыслей. — Сколько жертв не приносить, ей всегда быть мало. Что-то страшный есть в эти скалы. Ужасный сила. Об этом знать каждый житель Рильхе. Поэтому стараться не тревожить Владыка, чтобы сам не потерять покой.

Калеб выпрямляет спину и задумывается. История местного, конечно, звучит как полная ахинея, особенно в ореоле призрачного вмешательства, но что-то в ней есть. Не зря ведь об этом писали статьи в интернете, вот только обнародованная версия уж больно богата на загадки. Куда подевалась штольня? Почему внезапно и бесследно пропала? Что случилось с рабочими? И что за загадочная находка профессора, о которой упоминал выживший? Больше вопросов, чем ответов, как и полагается в страшилках. Вот только есть ли в ней хоть доля правды? Калебу, как никому другому, известно, что слова — ненадежный источник информации. Рассказать можно все что угодно, но где подтверждение, доказывающее правдивость изложенного?

— Хрень это все, — яростно выплевывает Акли, пиная ногой снег. — Он вас разводит, а вы и рады. А ты, раз такой умный, лучше б подумал, где еду раздобыть. Я скоро от голода с ума сойду!

— Спасшийся не сказал, где искать выработку? — интересуется Кэт, не обращая внимания на своего бойфренда.

— Не успеть. До утра он содрать с себя половина кожи и умереть от кровной потеря.

У Ивейн волосы на затылке становятся дыбом.

— Ильх шваре юстас… — начинает местный, но запинается на полуслове. Это первая часть сааллской пословицы «Земля дает…». Ивейнджин изучала культуру этого народа несколько лет и благодаря записям матери смогла понять не только его специфику, но и выучить несколько местных поговорок. Вторая часть этой была ей известна: «Земля дает, лед поглощает». Прямо как с шахтой.

Ночь незримым гостем наведывается в лагерь, приглашая измотанных туристов в мир снов. Установив палатку, группа забирается внутрь, расстилает спальные мешки, переодевается в сухую одежду, а отсыревшую укладывает в спальник поближе к животу. Так она сможет просохнуть, но не отнимет бесценное тепло, заставив тело продрогнуть до костей, как было бы, если б влажные вещи уложили к ногам. Вокруг царит звенящая тишина, нарушаемая лишь сонной возней Калеба, неровным дыханием Аллестера и неизвестным клекотом, который сложно игнорировать. Но Элиоту это удается, и спустя время к полуночной какофонии засыпающих людей прибавляется его храп.

Ивейн старается не думать о непонятном шуме снаружи, но чем дольше горит костер, тем становится ясней: шорох не утихает. Он снежным вихрем крутится вокруг них, нависает над головой стаей стервятников, ожидая, когда же падет очередная жертва. Такой тихий, ритмичный, звучный, будто два ледяных камня ударяются друг о друга при трении. Иногда блондинке кажется, что сквозь это дребезжание, отдаленно напоминающее шаги, пробивается чей-то заунывный вой. Она поворачивается на бок, стараясь уснуть, когда замечает изломанную тень, скользящую по стенке палатки. Девушка зажмуривается, затаив дыхание, и уже подумывает будить Элиота, но, открыв глаза, вдруг понимает, что видение исчезло. Ивейн осторожно опускает молнию и выглядывает наружу, убеждаясь, что там никого нет, и качает головой. Должно быть, горная болезнь выходит на новый уровень, подключая к своему арсеналу навязчивые галлюцинации. Или же ее бурное воображение, распаленное рассказами Силкэ о троллях, ищущих тепло, решило сыграть с ней злую шутку.

Блондинка пытается не думать о словах местного, но высотная акклиматизация лишает ее контроля над своими мыслями. Постепенно они становятся бессвязными и хаотичными, перетекают друг в друга без видимой связи, а иногда и вовсе теряют логическую составную. Иви старается сосредоточиться на спуске, но в голове беспокойным роем снуют воспоминания из далекого детства. Пытается сконцентрироваться на поиске идей для выживания, но видит лишь обрывки недавнего сна: серебряный олень, резной лук и юноша с белоснежной шевелюрой, впоследствии ставший худшим из существ.

Был ли в рассказе Силкэ о Владыка семи ветров хоть отблеск правды? В понимании сааллов Калиго не просто житель Сапмелас-саалла, а покровитель, властелин, спасатель и каратель в одном лице. Он их всё. Конечно, это намеренно или неосознанно преувеличено, но все же что-то в словах аборигена привлекает ее внимание. Девушке становится интересно: каким на самом деле был бы грозный Повелитель холода, будь он человеком из плоти и крови, а не льда и снега? Человеком, прожившим не один век и повидавшим не одну бурю. Человеком с собственной уникальной историей, которую Ивейн так бы желала узнать.

****

1008 год — Варанэ, Саарге

Лезвие меча проносится прямо возле уха Сирилланда, едва не задев мочку. Он отпрыгивает в сторону, но топор из рук не выпускает.

— Это все, на что ты способен? Ну же, покажи хоть одну достойную атаку.

Сирилланд заносит оружие над головой и с боевым кличем бросается на соперника. Его острие метается из стороны в сторону, снизу-вверх, но рассекает лишь пустой воздух. Пинок ногой застает парня врасплох, но он чудом удерживает равновесие. Все говорили, что это лишь тренировочный бой для оттачивания навыков, но Сирилланд прекрасно знал: с Асбъёрном нельзя сражаться понарошку. Каждая битва со старшим братом норовит обернуться настоящей войной, которая может дойти до жертв. Его движения быстрее, а взмахи меча еще мощнее и жестче, чем при настоящем сражении с викингами. Одно неловкое движение — и кончик клинка задевает плечо Сирилланда, оставляя на нем глубокий порез. Юноша делает выпад, но Асбъёрн его успешно блокирует. Он нападает на противника с разворотом, но брат увиливает от броска и одним ловким ударом укладывает того в грязь. Бросок оказывается настолько сильным, что, падая, Сирилланд прикусывает губу. Не успевает он коснуться земли, как блондин нависает над ним скалой.

— Ты настолько же слаб, насколько жалко выглядишь, Сири, — кончик оружия впивается в его шею, до ушей доносятся ликующие возгласы меченосцев. — И дерешься не лучше, чем престарелая портниха. Когда-нибудь придет время защищаться от врагов, и тогда твои навыки врачевания тебе не помогут. Но, не переживай, — он вытирает лезвие о рукав и засовывает в ножны, — мы с настоящими воинами защитим этот город.

Асбъёрн уходит вместе с приятелями, встречающими его одобрительными хлопками по спине, пока Сирилланд с трудом перекатывается на живот. Рот наполняет солоновато-едкий привкус собственной крови. Юноша терпеть не может, когда старший брат называет его женским именем. Словно того, что он валяется у его ног в луже, недостаточно, чтоб принизить его мужественность. Он ненавидит драться и предпочитает решать проблемы окольными путями, но Асбъёрн не воспринимает никаких методов, кроме чистого насилия. Лишь оно приносит ему удовольствие. Каждый вопль, стон, плач, свист лезвия, разрезающего кожу, кровавый всплеск, окатывающий сугроб, — блаженство для его души. Если бы крик боли можно было засунуть в стеклянную банку и слушать, когда тебе вздумается, Асбъёрн бы так и поступил, а кровью врагов умывался бы по утрам. Иногда юноше кажется, что судьба громко над ним посмеялась, заставив жить под одной крышей с живорезом.

— Все прошло не так уж плохо, — Сирилланд поднимает голову и натыкается на протянутую ладонь.

— Все не плохо, а просто ужасно.

Коэргус выдавливает кислую улыбку и помогает парню подняться. Его золотистые волосы сегодня заплетены в тугую косу, которую полагается носить всем воинам Варанэ. Сирилланд такой почести не заслужил, и его белесая измазанная слякотью шевелюра свободно свисает на плечи.

— Вначале всегда сложно. Ты ведь еще только учишься. Ты хоть представляешь, сколько раз Асбъёрн тыкал меня лицом в грязь, пока я не научился как следует держать клинок?

— Неужели?

— А как же, — фыркает он. — Или ты думаешь, что этот шрам у меня для красоты?

Сирилланд пытается встать на ноги, но те предательски подкашиваются. Ему повезло, что рядом оказался Коэргус, способный подхватить его и довести домой. Юноша никогда не задумывался, откуда у того кривая отметина на щеке. Будучи младшим из трех братьев, Сирилланд всегда полагал, что ему достается больше всех, но, как оказывается, Асбъёрн не щадил никого из них. Парни не спеша продвигаются к хижине. Они были еще за холмом, когда мать, заприметившая их с окна, уже спешила навстречу.

— Что случилось? — ее обычно бархатистый голос вздрагивает от волнения. — Это снова Асбъёрн? Я ему руки повыкручиваю!

— Все нормально, — с трудом выдавливает Сирилл. — Мы лишь тренировались. Такое случается.

— С этими тренировками я останусь без сыновей! Я… Как же он… Святой Акмелас, — она застывает при виде глубокого пореза на коже юноши. — Веди его в дом. Живо!

Коэргус кивает и отправляется к лачуге, поддерживая раненого с одной стороны, а мать — с другой. Вместе они заводят его на кухню и усаживают на лежанку возле очага. По велению женщины средний сын удаляется, предоставляя ей возможность заняться ранениями младшего. Сирилланд с благодарностью смотрит, как Илва стягивает с него стеганую рубаху, как набирает в ковш воды, промывает раны и наносит на них свежеприготовленную кашицу из тысячелистника, чтоб купировать кровотечение. Далее следовало бы наложить листья остролиста для обеззараживания. Парень прекрасно об этом знает, потому что сам так делал не один раз. Мама научила его этим древним методам лечения, которые передавались испокон веков от Годы³⁷ к Годе, и хоть прошло много лет с тех пор, как она покинула палату врачевателей, знания, полученные в ней, она унесет с собой в Асгард.

— Ты очень смелый, Сирилл, — выдыхает она, накладывая на его предплечье лоскут ткани. — Ты храбро выдерживаешь все поношения брата, но вам вовсе не обязательно воевать. В ваших жилах течет одна кровь.

— Это не так, — прочищает горло он. — Тогда как в моих жилах течет кровь, в его — струится раскаленная лава, жаждущая испепелить все на своем пути. Мы вылиты не из одного сплава. Мы совершенно разные.

— Когда-то твой отец говорил то же самое.

Белесые брови Сирилланда сходятся на переносице.

— Да, а ты думал, ты единственный на Саарге, у кого проблемы с родственниками? В свое время Аабергу доставалось не меньше, — взгляд седоволосой женщины потускнел, словно ее мысли перенеслись в другое время, а тело осталось здесь, в Варанэ, в собственной кухне, перед камином, согревающим порезы ее униженного, но горячо любимого сына. — Твой отец рос в семье рыболова, который возлагал на него большие надежды. Он стремился воспитать такого же преданного рыбака, как и он сам, но вместо этого вырастил доблестного воина, лучшего охотника в деревне, который по сей день удерживает этот гордый статус.

Юноша мрачно опускает голову.

— Ты говоришь это мне, чтоб застыдить?

— Я рассказываю тебе это, чтоб показать, что не все дети оправдывают ожидания родителей. Некоторые их разбивают, ломая собственные жизни, другие — отвергают, позоря свою семью и род, но есть и те особенные единицы, готовые зубами и ногтями бороться за свою мечту. Ты — особенный, Сирилланд, — теплая ладонь опускается на грудь юноше, согревая его сердце. — Ты не похож на остальных. В твоем теле нет стержня меченосца, но зато есть стебель траволечителя, крепнущий день за днем. Твоя душа послана в этот мир для великих свершений. Она жаждет его спасти от горестей и несправедливости, и когда-нибудь ей это удастся.

Женщина сама не понимала, насколько была близка к правде. Материнское сердце видело то, что было незаметно для окружающих, а может, оно просто пыталось утешить сына. Но так или иначе, ее слова попали в сердцевину истины, в которой Сирилл застрял на тысячу лет. Роковой случай со священным оленем разрушил всю его жизнь, но в то же время подарил небывалый дар, открыв немыслимые для обычного человека возможности. Сирилланд, сын Ааберга из Варанэ, и правда особенный, ведь теперь, наделенный силой холода, подчинивший себе семь равноденствующих ветров, он действительно может изменить мировой устой к лучшему. Сразить все невзгоды, уничтожить дремлющее зло, искоренить грех на зачаточном уровне. Только ему и никому другому дана возможность создать лучший мир, в котором люди не будут страдать от несправедливости и суровости Богов. Сирилланд не просто особенный. Он — избранный, поцелованный в ледяную щеку самой Судьбой. И он ни за что не подведет ее. Он освободит своих родных из заточения и подарит им второй шанс на жизнь.

****

Переодевшись в сухую кофту, Калеб неторопливо выбирается из палатки и втягивает в себя горный воздух. В его легких, привыкших к затхлым выхлопам Нью-Йорка, он кажется чужим. Чем-то незнакомым, неестественным, немного диким, слегка нелепым, подобно дыму на дне океана. Вкус долгожданной свободы отдается кислинкой во рту, которую не помогло бы сгладить даже хорошее вино. Хотя, может, это лишь голод ненавязчиво напоминает о себе? Сейчас, после двух дней без нормальной еды, Калеб был бы рад даже кексу с изюмом, который всей душой терпеть не мог. Он здесь, на горной вершине, в миллионах метров от цепкой хватки отца, но ощущение, что тот, не прекращая, наблюдает за ним своим пристальным взглядом, не отпускает его ни на мгновение. Словно он — Бог или дьявол, а то и все вместе. В детстве Калеб именно так и считал. То, что старик Колдвотер так просто отпустил единственного наследника к черту на куличики, да еще и без охраны, до сих пор не приживается у него в голове. Скорее всего, это влияние Гудмена-старшего. Как бы там ни было, Калебу бы не хотелось потратить этот единственный шанс пожить свободной жизнью, чтоб умереть с голоду или замерзнуть насмерть.

Он задирает голову к небу, ощущая, как на его щеках медленно тают снежинки. Снегопад. Последние сутки вьюга обошла их стороной, но наивно было полагать, что так будет всегда. Юноша слышит, как Аллестер судорожно всхрапывает и просыпается от апноэ, бубня какую-то несуразицу про Повелителя холода, а Элиот толкает его, веля заткнуться. Калебу и самому не удалось нормально отдохнуть из-за храпа сородичей и боли в спине из-за лежания на твердой поверхности. Добавить к этому еще скованность в груди, промокающий от неподвижного лежания свитер, липнущий к спине, а также нестихающую мигрень, и рецепт бессонной ночи готов.

Размяв затекшие мышцы, он собирается вернуться внутрь, но что-то его вдруг останавливает. Запах. Должно быть, сказывается гипоксия и голодание, но юноша готов поклясться, что чует аромат жареной тушки. Он бегло осматривается и качает головой, пытаясь обуздать затуманенное сознание, когда замечает белеющий силуэт Акли возле огня. С ним Кэт. Что они там делают? Сидят, мило беседуют, смеются, тянут… ало-черные кусочки ко рту? Это же… Калеб не может поверить своим глазам. Неужели это действительно… мясо? Но откуда?

— Что здесь происходит?

— А, это ты, Кэб, — поспешно прожевывает Кэйтин. — Присоединяйся к нам. Мы тут празднуем.

Юноша пропускает ее приглашение мимо ушей.

— Откуда у вас еда?

— Аку ночью не спалось. Он вышел на охоту и поймал какого-то зверя. Вкус у него просто невероятный. Вот, — протягивает она ему кусочек. — Попробуй.

От запаха жареного у Калеба сводит живот, но он не спешит набрасываться на дичь. Его больше интересует Акли и его неожиданно раскрывшиеся охотничьи способности.

— И какого же хищника ты выследил?

— Тихо, я сам справлюсь, — шепчет блондин куда-то в пустоту. — Это рысь.

Дурное предчувствие бьет Калеба в затылок. Гудмен никогда не отличался внимательностью и терпением. Они нередко ездили с группой по университету на охоту, чтоб отточить навыки стрельбы из лука, но Ак ни разу не удосужился подстрелить даже утку. А сейчас целая рысь — одно из самых опасных диких существ Севера. Юноше сложно в это поверить еще и потому, что единственный нож, который у них остался, находится у Кэйтин (охотничьи принадлежности Элиота улетели на дно ущелья вместе с его рюкзаком). В это время Ивейн просыпается от шума, быстро одевается и, заметив в щели палатки ажиотаж, тут же будит остальных.

— Вы чего тут расшумелись? — присаживается на корточки возле угасающего костра боксер. — О, наконец хоть что-то съедобное!

Он тут же хватает кусок побольше и впивается в него зубами. Ак ловит недоумевающий взгляд Иви и нервно оглядывается.

— Как же ты умудрился преуспеть на охоте, — продолжает Калеб, стряхивая снег с плеча, — без оружия?

— Я взял ножик.

— Неужели?

Скулы Ака выступают вперед. Он ведет себя странно, и теперь это подмечает не только Калеб. Ерзает на месте, шикает в сторону, словно кто-то мешает ему сосредоточиться. Вот только позади него никого нет.

— Мальчики, — старается сгладить обстановку Кэйтин, — может, не стоит каждый раз биться лбами, как буйволы? Давайте просто поед…

— Забавно, потому что единственный нож Кэт держит при себе. Не так ли?

Юноша кивает брюнетке, и она подтверждает его догадку, вытягивая из внутреннего кармана складную ручку.

— Ой, а ведь правда! А как же ты так, Ак?

— Тихо — машет он в сторону рукой, словно прогоняет назойливого комара. — У меня есть свой.

Ивейнджин смотрит ему за спину, но так и не понимает, к кому он только что обращался: к Кэйтин или к самому себе? Пальцы в перчатке так и тянутся к поджаренному ломтю, но Калеб останавливает ее жестом, и по натянутости его плечевых мышц девушка невольно улавливает: что-то здесь не так.

— Чье это мясо, Акли?

— Я ведь уже сказал! Что непонятно?!

Крик бизнесмена будит Аллестера, о котором, казалось, все забыли.

— А ты постарайся объяснить поточнее.

— Да какая разница?!

— Ч-что… происходит? — вжимается в куртку журналист, нервно оглядываясь. — И куда под-д-девался Силкэ?

Бледные губы Гудмена-младшего вытягиваются тонкой линией. Он открывает рот, но вместо ответа лишь шепчет что-то в сторону. Иви подносит ладонь ко лбу, укрываясь от усиливающейся метели, и различает едва заметное свечение за его плечами, похожее на блик от костра. Только пламя горит теплым светом, а пятно возле бизнесмена отливает холодным металлическим отблеском. Будто тонкая серебряная пленка, обволакивающая Ака с головой. Может, Иви подводят глаза от горной болезни?

— Нам всем надо питаться, если хотим дойти до поселка. Не один ли хрен, откуда оно, если с его помощью мы не подохнем с голоду? — обращается Ак к группе. Эл одобрительно кивает, натягивая шарф повыше.

— Правда, Каб, что ты к нему прицепился?

Блик внезапно перемещается вправо, увлекая Ивейнджин за собой. Чем дольше девушка на него смотрит, тем больше становится пятно. Расширяется, темнеет, проявляется, обрастая все более четкими контурами. Может, так сказывается гипоксия или изнеможение, но Ивейн готова поклясться, что у видения мужские черты. Не успевает блондинка приблизиться, как клякса сливается со снегопадом, оставив после себя лишь темный след в сугробе. Что это: камень, ветвь?

— Не заставляй меня повторять.

— Ак, — не выдерживает Кэт, — скажи ты уже ему!

Иви откапывает находку, поднося ее к свету.

— Говори! — хватает Калеб блондина за ворот. — Чье это мясо?!

— Того, кто уже не будет нам надоедать.

Визг Ивейн эхом разносится по округе. Она со всей силы швыряет ветку в сторону, и та приземляется перед костром, являя присутствующим обглоданные человеческие пальцы. Кэт выворачивает содержимое желудка на снег. Аллестер подается назад, упав на спину. Элиот отскакивает, словно ошпаренный. И все это время Иви не перестает кричать, показывая пальцем в сторону, где между россыпи валунов сидит окоченелый Силкэ… без левой руки.

— Чертов псих! — ладони Калеба смыкаются на шее Акли. — Ты просто рехнулся!

— Это я ненормальный?! Нам нужно что-то есть, чтоб выжить! Подойдет любая еда!

— Он не еда, а человек! Это ты убил Джаззи?!

— Убил? — сплевывает на землю Ак, отталкивает его в грудь. — Ха! Да этой дуре и помогать не надо было. Достаточно было слегка подтолкнуть, и она сама слетела со скалы. Нечего было присваивать себе мои заслуги.

Калеб валит блондина на землю. Аллестер беспомощно ползет в сторону, пытаясь встать на ноги. Осознав всю тяжесть ситуации и к чему она ведет, Кэт бросается к палатке, судорожно засовывая спальники в рюкзаки, пока Иви пытается сдержать надрывной плач.

— Перестаньте! Хватит!

Элиот с трудом разнимает сцепившихся в драке.

— Жевать человечину — гнусно, — потирает кровоточащую губу Ак. — А сдохнуть, по-твоему, лучше? Лично я не собираюсь умирать здесь, как скотина, и пойду на все, чтоб спастись. Когда речь заходит о выживании, принципы летят к чертям. Этот местный поступил бы с нами так же.

— Да ты только послушай себя! — хватается за голову Ивейн. — То, что ты говоришь, ужасно, мерзко и…

— Он прав, — неожиданно перебивает Эл. Кэт застывает с вещами, не в силах поверить ушам. Впрочем, как и Калеб.

— Невероятно. Вы что, здесь все рехнулись?!

— Знаю, это паршиво, но Ак дело говорит. Когда на кону твоя жизнь, выбора нет. Кажется, это наш единственный шанс.

— Может, твой, но у меня другое мнение!

Калеб подбирает с земли нож, который выронила Кэт, и устремляется к Акли. Тот выставляет руку вперед, и лезвие рассекает его куртку. Боксер пытается оттянуть его, но парень отталкивает его.

— Почему ты… всегда… все… усложняешь? — шипит Ак, оттаскивая оружие от шеи. — Будь то тусовка или… бизнес-встреча, ты… всегда все пор…тишь. Ты хоть… представляешь… как мне это… осточертело, Каби?

— Не называй меня так!

Хук слева, удар лбом: Гудмен-младший упорно борется за жизнь, пиная противника коленом в живот. От неожиданно нахлынувшей боли Калеб теряет равновесие и падает, ударившись головой, в то время как Ак нависает над ним с клинком.

— Я буду называть тебя, как захочу и делать то, что мне вздумается!

— Не трогай его! — вырывается крик Ивейн.

На лице Ака загорается садистская улыбка, когда лезвие прижимается к пульсирующей шее. Достаточно легкого движения, вдоха, подергивания, чтоб все закончилось. Он сжимает пальцы на рукояти, когда внезапно что-то откидывает его в сторону.

— Калеб, поднимайся! — Ивейнджин выпускает из рук камень и хватает парня за плечи. — Быстрее, вставай!

Накинув один рюкзак на спину и второй на грудь, Кэт помогает Ивейн оттащить Калеба к холму, пока Эл приводит в чувства дезориентированного Акли.

— Аллестер, скорее!

Но журналист прикипает к месту от шока, поглядывая то на Акли, то на поспешно отдаляющуюся группу. Он понимает, что нужно выбирать сторону, но страх настолько сильно сжимает его за горло, что не дает сделать ни шагу. Опомнившись, он бросается следом за остальными, но теряет равновесие и падает в сугроб, когда Ак тут же нависает над ним.

— Куда-то собрался?

Юноша поднимается на колени, закрывая лицо руками.

— Я? Не-е-ет… Что т-ты? Кон-н-нечно же, н-н-нет…

— Хорошо. Ты мне еще пригодишься. Куда они делись? — обращается он уже к Элу, хватая того за ворот куртки. — В какую сторону побежали?!

— Да не знаю я! Я тебя пытался в чувства привести!

Ак осматривается, пытаясь сообразить, что делать, но не может. В ушах звенит. Перед глазами проплывают пятна, сливаясь с падающим снегом. Снежная вьюга отрезала их от окружающего мира стеной. Удар выбил его из реальности на несколько минут, но этого оказалось достаточно, чтобы троица успела скрыться. Но это ненадолго. Он обязательно до них доберется, придумает для них участь пооригинальнее, особенно для этой говорливой выскочки Калеба. Это далеко не конец. Нет, это лишь временная отсрочка неминуемого.

Часть II. По разные стороны баррикады

Примечания

36

То же, что батончик.

37

Верховный лекарь палаты врачевателей, исключительно женского пола.