Калиго: лицо холода

Ксения Гранд (2024)

За десятью морями и пятью океанами лежит остров, сотканный из холода и мрака. Место, где легенды оживают, а страхи питают плоть того, чьё касание убивает, чей голос опьяняет, а поцелуй вытягивает душу. И имя ему–Калиго. Он путает ваши мысли, поднимает из глубин сознания темные желания, толкающие на ужасные поступки. Многие годы он жил в изгнании, но однажды, когда он уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души. Души Калиго. Американский турист, приехавший с друзьями в поисках острых ощущений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. Ввиду непредвиденных обстоятельств группа оказывается на горе, не имея связи с внешним миром. Восемь друзей, врагов, восемь незнакомцев, каждого из которых ведет своя цель. Различные характеры, приоритеты и разные шансы на победу. Кто из них выстоит в схватке против природы? А кто запутается в сетях Калиго? Восемь людей ступило на вершину, но спустится с нее лишь один.

Глава 1. Под брюхом небосвода

Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме́ласу — прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным действием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась Вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда дыхание зверя оборвалось. Это непростительное преступление могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица истинных богов Севера. Три силы, три божества, правившие миром, сошли с Асгарда⁵ во владения смертных, чтобы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас — высший из богов, повелитель льдов, Куту́лус — покровитель морей и Орфлаг — владыка земной тверди.

Кутулус хотел отдать отступника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить того в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его зоркий глаз видел то, что ускользало от его братьев. Виновник самого тяжкого из преступлений не боялся разделить участь океана или слиться с природой. Лишь одна вещь в мире заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных снегов. Нескончаемая зима, которая отняла у его семьи пищу, обрекая на голодную гибель. И именно это оружие и использовал Верховный, поместив в юношу всю мощь Севера. Он уже не раз проделывал подобное с грешниками, и каждый раз их бренная плоть, не выдержав подобного испытания, распадалась на тысячу кусочков. Но только не в этот раз.

Вопреки всем ожиданиям и законам, Сирилланд выжил. Не потому, что желал этого, а оттого, что сила Севера выбрала его. Среди сотен зверей и миллионов человеческих существ она избрала его, ощутив в нем безграничный потенциал, которого не замечали боги. Потенциал, который спас его от неминуемой гибели, сделав полубогом-получеловеком. Ранее подобный статус доставался лишь валькириям — девам-воительницам, провожающим падших воинов в их новый дом Вальхаллу. Но тот факт, что подобный дар достался простому мальчишке, да еще и грешнику, Троица истинных богов сочла немыслимой низостью. Однако совершенного было уже не исправить. Сила Севера сделала свой выбор и контролю Акмеласа больше не поддавалась.

Сирилланд стал первым полубогом, свободно ступающим по земле. Первым получеловеком, перед которым открылся путь в священные земли Асгарда. Посредником небес среди людей с небывалой мощью, контролировать которую до сих пор было не под силу ни одному земному существу. Но боги воспротивились этому. Вместо того, чтобы принять юношу в свои ряды, они закрыли перед ним врата, навечно отрезав его от священного, боясь нарушить вселенский устой. Боги не должны свободно разгуливать по земле. Человеку не место в небесном царстве: такова цена природного баланса, которую Сирилланд мог нарушить.

Собрав воедино энергию трех стихий, Троица истинных богов обрушили ее против грешника, пытаясь восстановить нарушенное равновесие. Они вынули из повинного кости, заменив льдом, и использовали их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце виновного послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в его груди занял кусок горного хрусталя. Тело же Сирилланда, хранящее в себе небывалую силу, было заключено в вечную ловушку на кусочке земного мира, служившую ему домом. Границы родного острова стали его оковами, а вершина сааллской горы — его клеткой, удерживающей его от странствий по миру. Лишь его душа, очистившаяся от греха, может освободить его — вечная священная сущность, которую не уничтожит даже божественная воля. Зная об этом, Акмелас отправил душу Сирилланда на землю для перерождения в другом смертном, чистом и не испорченном грехом, в место, где тот, не имея возможности покинуть родные владения, никогда ее не отыщет. Души же его смертной семьи Бог поместил в самую темную часть поднебесной — Арэльдум, царство вечной пустоты. Владения непокорности, куда ссылали души всех сошедших с тропы благочестия, недостойных места в святилище Асгарда. Вход в Арэльдум запрещен Богам, полубогам, великанам и духам. Всем, кроме Акмеласа, чьей рукой оно и было сотворено.

Прошли годы, минули столетия. Сирилланд сумел не только примириться с живущей внутри него энергией, но и научиться сдерживать ее. Хотя это было невыносимо сложно из-за уязвимости человеческого тела. Плоть, лишенная души, слаба, и Боги прекрасно об этом знали. Отняв у Сирилланда душу, они забрали у него не только частичку самого себя, но и возможность применить всю мощь Севера. Одно неверное движение, злость, обида, раздражение могли обрушить ее сокрушительное могущество на остров, поглотив не только юношу, но и весь мир без остатка. Поэтому Сирилланд был вынужден держать себя в постоянных сетях контроля, используя лишь минимум томившихся в нем способностей. Так он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали Калиго или лицом самого Холода.

Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие — что он желал выказать неуважение Троице истинных богов. Третьи — что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги увидели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, пересказывая легенду рождения Калиго, не знают истинной причины поступка парня, имя которого стерлось из памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.

Со временем Калиго осознал, что ждать прощения богов бессмысленно, как и молить их об освобождении его родных из Арэльдума. Если он хочет выбраться из невидимых оков и отыскать семью, он должен во что бы то ни стало вернуть себе свою душу. И он стал ждать, искать, готовиться, действовать. Со временем юноша нашел способ притягивать на остров желанных гостей, надеясь, что среди них будет носитель его былой жизни. Его поиски продолжались из десятилетия в десятилетие, из столетия в век, и так по бесконечному кругу временной стрелки, но с каждым годом надежда таяла все сильнее, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и душа Владыки отправляется в новый путь.

Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то светлые волосы впитали в себя всю серость тумана, который окутывал Сапмелас-саалла пеленой каждый раз, когда внутри Повелителя вьюг разливалась грусть. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый окраса древесной коры потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах горы. Плоть затвердела. Кожа стала бледнее снега, покрывшись тонким слоем инея. Все, что осталось за тысячу лет, — это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления когда-то цветущий и наполненный светом Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.

В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами — павшими людьми, души которых были отправлены Акмеласом в Асгард, а их греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить то, что по праву принадлежит ему.

****

— Кажется, стихло, — прорезается в темноте голос Элиота. — Нехило так потрясло.

Калеб подается вперед, чувствуя, как внутри просыпается тревога. Перед глазами мелькают картинки из прошлого, которые он отгоняет взмахом руки: металлические стеллажи, злобное шипение где-то в середине мрака, бетонные стены подвала, в котором его запирали, как надоедливого кота. Темнота всегда вызывала у него неприятные ощущения, вытаскивая из задворок памяти болезненные детские воспоминания. Благо, за многие годы он научился держать их в узде.

— Все живы? — спрашивает он. — Отзовитесь.

Эхо голосов сливается в какофонию звуков, которая дает понять, что никто из группы не пострадал. Недавняя буря напугала всех не на шутку. Им пришлось несколько часов торчать на входе бревенчатой хижины, удерживая дверь, чтоб ту не оторвало. Дом сотрясало так сильно, что друзья не раз прощались с жизнью, думая, что он вот-вот взлетит в воздух вместе с очередным порывом ветра. Такой страшной вьюги Силкэ не видел уже много лет, а ведь он в своей жизни повидал побольше снежных штормов, чем жители солнечного Нью-Йорка.

— О май гад⁶! — подпрыгивает Джаззи. — Я что-то нащупала. Что-то твердое и шершавое. Ох, оно еще и мягкое!

— Это моя голова, дура, — судя по звуку, Акли пробирается вперед, расталкивая все окружающие предметы.

— Предупреждать надо! Меня чуть удар не хватил! Кто-нибудь, щелкните же свет!

— Сомневаюсь, что здесь есть электричество.

Это Кэт. Она потирает ладони в перчатках, после чего толкает плечом дверь, но та не поддается. Очевидно, лавина была не маленькой. Остается лишь надеяться, что она не засыпала эту хибару по крышу.

— НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?! Ты что, прикалываешься? Как же мне тогда зарядить свой смарт? Я только две сменные батареи взяла!

«Смартфон!» — тут же соображает Калеб. Слава богу, что Джаззи везде таскает с собой этот кусок пластика.

— Дай мне свой телефон.

— У тебя же свой есть.

— Он в рюкзаке. Я не вижу, где. Нужно посветить фонариком.

— Это айфон, а не шахтерская каска. Последней версии, дэм⁷!

— Просто дай мне его!

Поведение новоиспеченной подружки Кэйтин раздражает юношу с первой минуты знакомства. По правде сказать, он в жизни не видел девушки глупее и противнее. Калеб готов поспорить, она даже не подозревает о возможности совершения звонков со своей «волшебной пластинки с камерой». Единственное, для чего рыжевласка использует мобильный, — это видео для блога и фото, в которых достопримечательности выступают лишь фоном для бесчисленных селфи.

— Ну ладно, лови, кексик. Только полегче, а то весь заряд используешь.

Мягкий силикон опускается в руку Калеба. Вспышка света озаряет грудь парня, и он тут же чертыхается.

— Что там? Ящерица, паук, монстр?

— Ты поранился? — выдвигает свою версию Кэйтин.

— Хуже. Я испачкал куртку.

Кэт толкает его локтем, и он разворачивает телефон, освещая небольшое помещение, заставленное всяческим барахлом. В центре полутемной комнаты высится силуэт старого каменного очага. Конструкция больше напоминает огромную груду булыжников, но судя по темной копоти и недогоревшим поленьям в чаше, ее не раз использовали по назначению. Слева от камина виднеются несколько стопок древесины. Это уже неплохо. Можно погреться и дом как следует осмотреть, вот только нужно сперва разжечь огонь.

— У кого спички? — откашливается Калеб.

— Кажется, у меня.

Кэт достает из кармана рюкзака серо-красную упаковку и направляется к камину. Ей требуется несколько минут, чтобы зажечь поленья, но когда стены озаряет блеклый оранжевый свет, Калеб вздыхает с облегчением. Ивейн и Аллестер тут же бросаются к пламени, отогревая онемевшие пальцы. Силкэ подбрасывает пару деревяшек, раздувая огонь, чтоб он не угас. Теперь картина перед глазами становится ярче, и даже можно рассмотреть близстоящие предметы, вот только легче от этого не становится.

— И что это за конура? — чешет белесый затылок Акли. — Такое ощущение, что здесь никто не был лет сто.

Его предположение недалеко от правды. Домик, в котором они очутились, оказывается нежилой лачугой, использующейся местными шахтерами в рабочий сезон: пара запущенных комнат, две двери, пять оконных рам и весьма бедный интерьер. Из предметов мебели в ней есть только письменный стол, несколько стульев, череп рыси на стене и куча коробок с неизвестным содержимым. Как позже им объясняет Силкэ, в этом здании хранится рабочий инвентарь и продовольственные запасы для экстренного случая. На деревянных стенах развешаны всевозможные инструменты: молотки, проржавелые кирки, лопаты, ручные сверла. Некоторые выглядят так, словно предназначены для средневековых пыток, а не добычи полезных ископаемых. К примеру, вот это странное приспособление в виде толстого стального стержня, изогнутого в виде буквы «G». Калеб обращает внимание на два небольших окна, за которыми виднеется белоснежная стена. Отлично. Похоже, лавина завалила хижину по самую кровлю. Значит, им еще долго придется здесь торчать. Если только они не придумают план спасения.

Джаззи натягивает на голову капюшон, окидывая взглядом помещение. Ее оранжевая пуховая куртка выглядит слишком узкой для походной. Элиот подозревает, что она специально выбрала верхнюю одежду на размер меньше, чтобы продемонстрировать фигуру. Правда, это, как и ее розовые походные ботинки, в условиях высокогорья выглядит так же уместно, как и бальное платье на овце. Она напоминает Калебу конфету, завернутую в пеструю обертку, которая так и просится в рот. Поймав на себе его взгляд, рыжевласка подмигивает парню. Хоть Калеб и не может ее терпеть, глупо отрицать ее привлекательность. Пышная копна кудрей цвета охры, россыпь хаотичных веснушек, колечко пирсинга в носу и большие глаза оттенка морской волны — все это в полной мере сглаживает ее невыносимые манеры и краткость ума, вернее, его полное отсутствие. Добавить еще лебединую шею и пышный бюст — и получаем весьма располагающую к себе внешность. Это, пожалуй, единственная причина, по которой он ее терпит. Если бы только она была на несколько килограмм тяжелее, а грудь на пару размеров меньше, он вряд ли бы позволил ей ошиваться вокруг себя, будь она хоть сестрой-двойняшкой Кэт.

— Ну и что дальше? — фыркает Кэт, кивая на прикиданную снегом оконную раму. — Есть идеи, как отсюда выбраться?

Голубые глаза Джаззи удивленно округляются.

— Мы что, здесь застряли?!

— Не прошло и трех часов, — хмыкает Калеб. — С такими успехами скоро освоишь искусство своевременного ответа.

— Дэм! Я не собираюсь затухать в этой дыре. Я звоню девять-один-один.

Рыжевласка выхватывает у юноши из рук телефон и набирает номер, но стоит ей нажать на кнопку вызова, как звонок тут же обрывается. Блогерша с ужасом обнаруживает надпись в верхнем углу экрана, о существовании которой знала только по фильмам ужасов: «Нет сети».

— Это же остров.

Судя по виду Джаззи, уточнение Кэт ни о чем ей не говорит. Калеб картинно закатывает глаза.

— Мы на кусочке земли посреди Норвежского моря, народ которого до сих пор общается посредством рунического письма. Ты действительно думаешь, что здесь есть связь?

— Пофиг. Главное, чтоб был вай-фай.

Рука Джаззи в шерстяной перчатке тянется к потолку, пытаясь поймать хоть одну палочку сети.

— Насколько я знаю, — переводит тему Кэйтин, — сааллы работают в высокогорных выработках. Должны же у них быть хоть какие-то средства связи.

— Сомневаюсь, что у них есть хотя бы радио, — осматривается Калеб, натягивая шарф повыше. — Техника на Саарге дает сбой. Именно поэтому в этих местах нередко исчезают авиалайнеры, а корабли разбиваются о прибрежные рифы. Я читал, лет пять назад здесь потерялся грузовой самолет. Он доставлял продовольствие работающим в те времена в хрустальных шахтах норвежцам, но в один день просто пропал с радаров. Об этом в свое время писали в «Нью-Йорк таймс». Больше никто ничего не слышал ни о нем, ни о пилотах.

— Вы… вы понимаете, что у нас есть проблема посерьезнее коммуникации? — дрожащими то ли от холода, то ли от паники губами шепчет Аллестер. — Если мы не в-выб-беремся из этой х-хижины, у нас п-попросту закончится в-воздух. О Господи… м-м-мы задохнемся. Мы… все ум-м-мрем в тысяче… километров… от д-д-дома… где н-нас… никто н-не найдет…

Он судорожно втягивает воздух и хватается за грудь, словно его легкие уже сжались от неминуемой гипоксии. Кэт даже показалось, что он побледнел. Хотя это может быть последствием панической атаки.

— Если хотите мой тип⁸… — начинает было Джаззи, но Калеб вмиг ее затыкает. Была б его воля, эта девчонка открывала бы рот, только чтоб поесть. Но, увы, это было бы слишком идеально. Неожиданно слова Калеба наталкивают Ивейн на интересную мысль.

— А как насчет рации?

— Ратзии? — переспрашивает Силкэ, который все это время не сильно вникал в разговор незнакомцев. Вполне возможно, что он не понял и половины сказанного.

— Телефон, сотовый, связная аппаратура, — вмешивается Кэйтин, поправляя воротник своей алой стеганки, — что-то, чтоб подать сигнал жителям внизу.

Местный все еще не улавливает суть вопроса, пока Ивейнджин не говорит ему что-то на непонятном языке.

— Хольсан, яаре! Да, я знать. Сюда.

Кэт удивленно косится на блондинку.

— С каких пор ты знаешь сааллский?

— Подучила перед путешествием.

— И что ты ему сказала?

— Что нам нужно то, с помощью чего чужаки разговаривали друг с другом на расстоянии.

— Думаешь, сааллы такое хранят?

Ивейнджин неловко опускает глаза, как ребенок, которого подловили на подглядывании за взрослыми.

— Оглянись. Мы в месте, возле которого исчезают корабли. Наверняка местные собирают их обломки или… вещи моряков.

Кэт сжимает губы, провожая ее взглядом. Они планировали поездку на Саарге несколько недель. Вполне естественно, что Ивейн захотела заучить несколько фраз, чтоб упростить их пребывание. Но как она смогла изучить такой редкий язык народа, численность которого едва доходит до сотни? К тому же одно дело спросить, который час, а другое — поинтересоваться, где местные прячут пожитки из затонувших пароходов, найденные на берегу моря. Брюнетку охватывает странное чувство, что подруга ей чего-то не договаривает.

— Должно быть где-то тут.

Мужчина ведет их к письменному столу в углу комнаты, справа от которого покоится с десяток ящиков. Калеб опирается о бревенчатую стенку, не без интереса наблюдая за сааллом, спина которого изгибается дугой. На вид ему не дашь и сорока пяти, но густая паутинка морщин возле глаз и рта свидетельствует о куда более преклонном возрасте. Силкэ с самого начала привлек внимание парня. Острый, словно выточенный лезвием нос, массивные руки, поджатый торс, слишком широкий для таких худых ног. Он словно сложен по неправильной пропорции начинающим художником, который понятия не имеет, как должно выглядеть человеческое тело. Меховая накидка и такая же пушистая шапка с хвостом какого-то дикого зверька придают его внешности особый колорит, не говоря уже о суконной рубахе с кожаным поясом и высоких замшевых сапогах, явно ручной работы. Такое впечатление, что вся его одежда сшита из шкур животных мехом внутрь. По всей видимости, чтоб удерживать тепло.

— Фалле! Я не знать, что это, но много лет назад вышедший с корабль говорить, что это помогать ему общаться с братья за морями, — кивает абориген, опуская на столешницу предмет, больше напоминающий экспонат исторического музея, чем устройство связи. Сплошная деревянная подставка, занимающая добрую половину стола, многочисленные кнопки, большая катушка, подобно той, которая используется для просмотра старых пленочных фильмов, и рычаг, напоминающий дверную ручку. Чем бы это ни было, Акли крайне сомневается, что оно может хоть как-то им помочь.

— Это еще что такое?

— Это типа того… ну это… — щелкает пальцем Элиот, — та штука, что показывает черно-белое кино. Как ее там?

— Проектор? — приходит на помощь Аллестер.

— Диаскоп? — выдвигает свою версию Кэт.

— Бесполезная хрень? — предполагает Ак.

— Это радиотелеграф.

Головы всех поворачиваются в сторону Иви. Девушка редко открывает рот, но когда это делает, из него вырываются диковинные вещи, например, информация об оборудовании для передачи данных, настолько древнем, что о технологии его применения известно разве что Рузвельту.

— Такой использовался на суднах до конца восьмидесятых прошлого века.

— Так ты у нас, оказывается, специалист по радиосвязи, — складывает руки домиком Калеб. — Есть еще какие-нибудь утаенные таланты?

В голосе парня нет ни грамма сарказма, но от этого румянец блондинки не уменьшается.

— Ты знаешь, как им пользоваться? — интересуется Кэт.

— Все радиотелеграфы работают по одинаковому принципу. Если второй передатчик до сих пор в рабочем состоянии, мы можем обратиться за помощью. Как давно здесь это устройство? — абориген пожимает плечами. Девушка говорит ему что-то на сааллском, и мужчина смыкает указательные и большие пальцы обеих рук, показывая круг.

— Он не знает, сколько точно, но за это время луна наливалась кровью несколько сотен раз.

— А поточнее нельзя? Ну, там месяц или век.

— Сааллы не используют традиционные единицы измерения времени, — объясняет Иви. — Для них год — это когда солнце дважды стоит на месте на минимальной высоте или когда его трижды пожирает темнота, а луна…

–…наливается кровью, — заканчивает Калеб, пряча под шапку каштановый локон. — Очень поэтично. А теперь вернемся к делам насущным: что делать с этой грудой несданного металлолома?

Аллестер, который до этого не подавал признаков жизни, наконец-то решает напомнить о себе.

— Вполне в-в-вероятно, что радиоточка до сих пор ис-с-справна, — закусывает он кончик шарфа, чтоб унять клацающие от волнения зубы. — Стоит попробовать пе-е-е… редать послание.

— Куда? В какой-то музей военно-морской техники, выставивший довоенные рации в качестве экспонатов?

— Р-разве у нас есть выбор?

Ответ на этот вопрос известен всей группе, поэтому сейчас все надежды падают на хрупкие плечи Ивейн, чьи пальцы уже тянутся к верхней крышке устройства. Она берется за катушку, отматывает ее назад, подобно карандашу в центре пленочной кассеты, затем оттягивает рычаг-ручку, отбивая ломаный ритм из трех долгих, трех коротких и снова долгих звуков. Минута ожидания тянется целую вечность, спустя которую не происходит ничего нового. Иви повторяет процедуру, но вместо подтверждения слышит лишь удручающую тишину. Кэт нависает над подругой проливной тучей.

— Получилось?

— Не знаю. Я таким раньше не пользовалась. Обычно получатель должен отправить кодировку, чтоб дать понять, что сообщение получено, но… никто не отвечает…

— Здесь же полно вещей, — поправляет запотевшие очки Аллестер. — Быть может, здесь найдутся другие устройства для передачи сигнала?

Элиот кивает и вместе с Акли и Кэт подается к груде картонок, крутя напряженной шеей. Боксер не привык так долго находиться без движения. Даже поездка в метро вместо привычной пешей прогулки казалась ему пыткой, что уж говорить о пятнадцатичасовой поездке на автомобиле и двухдневном круизе по океанским просторам. Не упоминая о перелете, который занял добрую половину дня. Его мышцам необходимо движение так же остро, как легким — воздух. Поэтому когда они наконец прибыли на злополучный остров, первым делом парень пошел пройтись по окрестностям, пока остальные нежились возле камина, деля дом с семьей сааллов, любезно пустивших их к себе. На участке земли меж хибарами, который, судя по столбу с высеченными лицами богов, играл роль центральной площади, Эл и повстречал Силкэ, который впоследствии стал их гидом в мир высокогорья.

Местная деревушка Рильхе насчитывает не больше ста жителей, численность которых стремительно уменьшается. Само поселение состоит из дюжины лачуг, которые и домами-то толком не назовешь. Построенные из бревен с декором в виде черепов и щитов, они выглядели как игрушечные кости, небрежно брошенные у подножия горы рукой пьяницы. И в это богом и дьяволом забытое место друзья Эла приехали на каникулы. Боксер до сих пор не понимает, зачем они притащились в такую даль, ведь горнолыжные курорты по всему миру только и ждут, пока к ним приедут такие заядлые любители фрирайда, как Акли с Калебом. Однако Элиот подозревает, что дело вовсе не в любви к лыжам и даже не в адреналине, который растекается по венам, когда перепрыгиваешь очередной заснеженный выступ, а в банальном желании Ака выделиться.

Пока Эл с Силкэ опускает верхние коробки на пол, остальные изучают их содержимое, но ни в первой, ни во второй, ни даже в десятой нет того, что могло бы им помочь.

— Твою мать!

Акли со всей дури бьет кулаком по ящику, и тот падает прямиком под ноги Аллестера, заставив отскочить в сторону.

— Здесь один хлам! — бушует Гудмен, пиная все, что только попадается под ногу. — Мне надоело сидеть без дела. Если не можем ни с кем связаться, давайте просто вынесем эту гребаную дверь. Хватайте молотки и вперед! Кто со мной?

Боевой клич Элиота дает понять, что он «за» обеими руками. Если уж где-то требуется применением грубой силы, он первый скачет в ряду. В отличие от Калеба, который предпочитает более деликатные методы решения проблем. Сорвав со стены две кирки, Ак вручает одну боксеру и впивается инструментом в отсыревшее дверное полотно. Спустя время Силкэ нехотя присоединяется к ним, не желая оставлять всю тяжелую работу «гостям горы». Кэт бросает вопрошающий взгляд на Калеба, но тот лишь пожимает плечами.

— Извини, эти руки не созданы для каторжного труда.

— А для чего тогда? Чтоб считать свои несметные богатства?

— Считать и пересчитывать, если угодно. Но раз уж ты настаиваешь, я займусь осмотром дома. Возможно, получится отыскать что-то достойное внимания.

— Я с тобой! — радостно подпрыгивает Джаззи, направившись следом за парнем.

Осмотрев каждый метр этой ветхой лачуги с таким видом, словно она несет прямую угрозу его существованию, Аллестер присаживается на корточки. Тонкие кисти, костистые плечи, длинная, словно стебель растения, шея и тело, как гриф виолончели, — для дел, требующих приложения физических сил, он явно не лучший кандидат. К тому же от медленно прорастающей изнутри паники руки будущего журналиста дрожат так сильно, что он едва может удержать камеру. Лишь съемка помогает немного унять этот судорожный тремор. Пока парни пытаются отворить входную дверь, Аллестер снимает рабочий процесс с разных ракурсов, а после переключается на интерьер хижины. Он с самого начала не скрывал, что едет с компанией только ради сбора информации об острове для будущего репортажа. Ну и, конечно же, ради интервью представителей двух самых влиятельных семей Нью-Йорка: Акли Гудмена и Калеба Колдвотера.

Отогревшись у очага, Ивейнджин успевает изучить содержимое почти десяти ящиков. Как оказывается, большинство из них набито инструментами, причем довольно старыми: ножами, топорами, крюками, а также емкостями с керосином и масляными лампами, которые в цивилизованном мире давно отошли в категорию антиквариата. Есть среди них и полезные вещи, к примеру несколько стареньких спальников, которые Иви, несмотря на наличие собственного снаряжения, тут же засовывает в рюкзак. А есть и те, наполнение которых ее удивляет. Например, вот эта небольшая коробочка доверху заполнена круглыми деталями, напоминающими гайки. А эта, возле рабочего стола, — веревками, причем настолько длинными, что девушка не смогла найти конец ни одной из них. Вполне возможно, это один сплошной трос, конец которого потерялся у самого подножия Сапмелас-саалла. Видимо, местные шахтеры работают, пользуясь дедовскими методами. И как они только до сих пор живы?

Тем временем Джаззи, наступавшая на пятки Калебу в соседней комнате, наконец-то решает перейти в наступление.

— Ну так что, — облокачивается она на пирамиду из дров, — мутить будем?

— Прошу прощения?

— А мне показалось, ты просил кое-что другое. Хотя нет, даже требовал, мистер «похотливые глазки».

Парень вопросительно выгибает бровь.

— Это было не желание, а антипатия. Их часто путают.

— Да ладно тебе, кексик. Я же вижу, что ты от меня глаз не отводишь, — она обхватывает его за шею, прижимаясь к торсу. — Все думаешь, настоящие они или нет. Ле-вуаля⁹, свити¹⁰, можешь проверить.

Она обхватывает его ладони и опускает себе на грудь.

— Сейчас не лучшее вре…

— Не ломайся. Я знаю, ты этого хочешь.

Ладонь Калеба скользит по ее спине. Пальцы блогерши расстегивают молнию его куртки, кисти прижимаются к тазу, тихий истомный стон заполняет тишину комнаты. Лицо рыжеволосой придвигается к нему, грудь вздымается от тягостного вздоха, но как только ее пухлые губы приближаются в предвкушении поцелуя, юноша отшатывается от них, как от раскаленного клейма.

— Эй, что за на фиг?

Перед глазами проплывают белые пятна, рот заполняет тошнотворно-солоноватый вкус. На секунду Калеб теряет связь с реальностью, возвращаясь в далекое прошлое. Прошлое, от которого всеми фибрами души пытался сбежать. Он отталкивает Джаззи и направляется к выходу, когда в дверном проеме появляется Ивейн. Парень невольно задумывается: как много она видела? Судя по растерянному взгляду карих глаз, перебегающему с него на фигуру позади, она ничего не заметила, но была близко к этому. Хотя, откровенно говоря, ему на это плевать.

Он подходит к камину и устраивается на коробке возле Аллестера, который тут же отсаживается подальше, словно боится подхватить от него тиф. Юноша поспешно отворачивается, когда замечает в отражении окна свою растрепанную прическу. Под влиянием сырости его вьющиеся каштановые волосы, кажется, зажили своей жизнью, выбиваясь из-под головного убора, подобно бобовым росткам. Как жаль, что в бесчисленном хламе хижины не найдется геля для укладки.

Вернувшись в помещение, Джаззи с гордо задранным подбородком направляется к столу, но по пути спотыкается о коробку, и та падает на пол, вывернув содержимое. Лицо блогерши вмиг озаряется радостью.

— Ой! Кажется, я нашла еду! Хештег удача, хештег умница.

Она запускает руку внутрь и достает консерву непрезентабельного вида, которую тут же перехватывает Кэт.

— Как-то она не сильно внушает доверие.

— Да им же лет сто! Дата производства совсем стерлась, — кривится Калеб, поднимая с пола потертую банку. — Ты как знаешь, но я не имею привычки есть то, что не доели другие. Я ведь не какая-то там Кукушка, подбирающая крохи за сливками общества.

Кэйтин поворачивается, театрально окидывая помещение взглядом.

— Где это ты здесь сливки увидел? Лично я вижу лишь обезжиренное молоко, причем сомнительного качества.

Аллестер нервно хихикает, но под тяжестью взора Калеба тут же смолкает, отсаживаясь от него еще дальше. В это время Ивейн молча собирает обратно в ящик разбросанные Кэйтин консервы. Судя по всему, мысль о том, что припасы, хоть и сомнительного качества, пригодятся не только им, но и бедному сааллскому народу, приходит в голову только ей. Девушка уже давно поняла, что альтруизм в Кэт развит слабее, чем практичность, а временами и полностью отсутствует, словно она становится другим человеком. Это все Акли. Ивейнджин не раз замечала, что он плохо влияет на окружающих из-за своей «убежденной уникальности». Виной тому не только его внешность, но и происхождение. Родиться альбиносом — уже редкость, но жить в семье одного из самых богатых и уважаемых людей США — исключительная привилегия, доступная лишь избранным. Ак не лучший пример для подражания, и все же почему-то к нему прислушиваются. Наверное, в этом не последнюю роль играют деньги и влияние. Иначе как еще объяснить, что люди тянутся к тому, чье мнение ни гроша не стоит?

Протяжный скрип свидетельствует о том, что усилия парней не напрасны: входная дверь потихоньку открывается, лишь на пару сантиметров, но это уже успех. Кэт подается вперед, чтоб оценить прогресс, но стоит ей только подойти, как головка кирки отлетает, а вместе с ней и их надежда на освобождение.

— Ай… Ты ж чертов… Мать вашу! С этим доисторическим старьем мы до конца недели будем возиться!

Ак яростно отбрасывает рукоять, пиная дверное полотно ногой, но от этого оно шире не отворяется. Наблюдающий за этой печальной картиной Калеб удрученно качает головой.

— Я так и знал, что что-нибудь случится. Это путешествие изначально было обречено на провал.

— Ах так, чертов всезнайка?! — отпрыгивает Ак, сужая бледно-голубые глаза. — Может, тогда подскажешь всем нам, тупоголовым ослам, как отсюда выбраться? Через заваленную дверь?

Иви устало потирает трещащие виски. «Помни, — повторяет она про себя, — ты здесь только ради мамы. Ты обязана выяснить правду во что бы то ни стало». Эта мантра помогает ей в трудные времена, когда хочется все бросить, опустить руки, забыть свое имя и больше никогда его не вспоминать. Но она должна помнить, ведь кроме нее никто не сможет выяснить истинную причину маминой гибели. Стараясь не обращать внимания на споры, блондинка шагает к камину и наводит фокус на разрастающееся пламя. С первых минут на вершине Ивейн старается поймать в объектив своего Nikon как можно больше красот, будто это бабочки, а фотоаппарат — сачок, которым она лишает их свободы. И сейчас эти пылающие мотыльки поднимаются вверх, развеиваются облачком дыма, исчезающем в старой кирпичной шахте. Она кажется такой ветхой, словно стоит здесь на полвека дольше самого дома. Каменная кладка выложена грубо, будто кто-то просто сгреб кучу валунов и соединил их с помощью странной клеящей смеси, по цвету напоминающей древесную смолу. Девушка проводит ладонью по выпуклой поверхности, когда замечает одну важную деталь: труба выходит не через проход дымоотвода, а в простую брешь в крыше.

— Через щель в полу, — плюется слюной Акли, — засыпанное окно или дыру в твоей заднице?

— Через проем дымохода.

Взгляды всех присутствующих устремляются к Ивейн.

— В месте соединения дымоходного канала с потолком есть прореха. Если убрать камни, мы сможем выбраться через нее наружу.

Калеб подходит к очагу и бьет по нему рукой, отчего камни едва заметно пошатываются. С потолка осыпается снежная пыль.

— Да она едва держится. Пара ударов, и от нее не останется ни следа.

Настроение Ака неожиданно улучшается.

— Кто бы мог подумать. Мышка нашла выход из норы. Молодец.

Он одобрительно похлопывает Иви по спине, но от этого мимолетного касания по всему телу девушки прокатывается волна дрожи. Ей не нравится кличка, придуманная Акли, как и его манера обращения, но будущего бизнесмена не интересует чужое мнение, особенно если оно отличается от его собственного. Силкэ тушит огонь, засыпав его снегом от приоткрытой двери. Акли велит остальным отойти в сторону и заносит снятый со стены молот. Всего несколько ударов, и каменная кладка рассыпается, подобно детской пирамидке, оголив немаленький пролом в потолке, в который тут же проваливается охапка снега. Судя по диаметру, человек в него протиснется без проблем. Соорудив возвышение из коробок, группа по очереди выбирается наружу, радуясь долгожданному освобождению. Опасность миновала. Можно вздохнуть с облегчением и наконец спуститься с этой проклятой горы, но мимолетная радость тут же улетучивается, стоит им только подойти к скалистому обрыву.

— Г-г-где-е…. же подъем-м-мник? — едва выговаривает Аллестер при виде белоснежной глади. Ни следов обветшалого механизма, ни стального троса. Будто и не было здесь кабинки, поднявшей их с земли в горную ввысь. — Она ведь выглядела д-достаточно крепкой.

— Как для парка аттракционов тысяча девятисотых годов, да, — натягивает на нос темно-синий шарф Калеб. — А вот для снежной бури, как видишь, недостаточно.

— И что нам делать, гений? — поворачивается к Калебу Ак с таким видом, словно это он оборвал провода, отправив их последнюю надежду на дно ущелья.

— От меня ты чего хочешь? Это не я затащил нас на верхушку дьявольских рогов.

— Откуда мне было знать, что налетит долбаная буря!

— Не нужно было тебя слушать. Ты никогда не думаешь о последствиях!

Гудмен толкает Калеба в грудь так сильно, что тот чуть не поскальзывается.

— Никто тебя за уши сюда не тащил, Каб. Раз такой сообразительный, что ж ты внизу не остался?

— Решил в кои-то веки на тебя положиться. Забыл, что у тебя в мозгу одна извилина, и та прямая.

— Перестаньте! — вопит и без того напуганная Джаззи.

— Еще раз это скажешь, и я выковыряю тебе все глаза!

— Неужели? И много выковыривать собрался? Два или два?

Кэт вмешивается прежде, чем ссора перерастет в драку.

— Хватит вам! Не имеет значения, кто виноват. Важно понять, как быть теперь. Поэтому придержите свое эго при себе и лучше пораскиньте умом!

Калеб массирует пульсирующие виски. Раньше он не понимал, как можно физически устать от общения. Ведь это просто обмен данными, он не требует особых сил. Теперь он понимает, что проблема вовсе не в количестве информации, а в тех, кто ее передает. Некоторые люди утомляют одним своим присутствием, а здесь таких аж целых шесть, не считая аборигена, который, к счастью, крайне молчалив. В отличие от Эла, который решает подлить масла в и без того пылающий костер их волнения.

— Видимо, на своих двоих спускаться придется.

— Склон Сапмелас-саалла, — поясняет Калеб, — это дикая неочищенная территория с периодическими вьюгами и углом наклона до сорока пяти градусов. Спускаться по ней пешком неподготовленным туристам — это как пилотировать вертолет без вентиля, со сломанным двигателем, который вот-вот взорвется. Раз плюнуть.

— Простить меня, — неожиданно перебивает Силкэ, — но молодой человек правый. Если просто сидеть, мы замерзнуть. До начало рабочий сезон никто не подниматься на гора. Со всем уважением, гер Калеб, но мы должен сам подать сигнал бедствий. Яалле?

— Благодарю за заботу, — склоняется в полупоклоне Калеб, — но у меня есть идея получше. Я спущусь на лыжах в Рильхе и приведу помощь, а вы — пересидите непогоду в хижине. Какова продолжительность спуска? — обращается он к местному, но тот лишь мямлит что-то про тридцать две звезды и высоту солнца. Притихшая до этого Ивейн неожиданно подается вперед.

— Нет! Это опасно! Ты не можешь ставить свою жизнь под угрозу ради нас!

Да никто, в общем-то, и не собирался. Тем более ради такой недалекой цели. Калеб Колдвотер имеет много достоинств, но самопожертвование не входит в их число. Рисковать собственным благом ради спасения утопающих — гиблое дело, особенно когда они того не стоят.

— У нас есть дилемма посерьезнее, — наконец совладал с дрожью в голосе Аллестер. — Акли заплатил паромщику, чтоб тот пр-риплыл за нами во вторник, а значит, у нас есть ровно неделя, чтоб от-тыскать путь вниз. Если нас не будет на берегу, когда приплывет корабль…

–…мы застрянем здесь неизвестно на сколько, — заканчивает за него Кэт.

Джаззи, все это время с надеждой сжимающая айфон, словно от силы ее сжатия зависит сигнал сотовой связи, удивленно косится на подругу.

— Корабль же не бросит нас здесь? Они должны нас искать, дэм!

— Конечно, — поднимает указательный палец Калеб, — но есть одна ма-а-а-аленькая сложность: к тому моменту, как они пустятся на поиски, некоторые из нас уже могут быть на полпути в Хельхейм¹¹. И да, под «маленькая» я имел в виду катастрофически-убийственная, стоящая жизни проблема. Поэтому план с лыжным спуском пока что лучше всего. Итак, кто за?

Аллестер, Элиот, Кэт и Джаззи тянут ладонь вверх. Силкэ кивает головой. Ивейнджин неловко вскидывает плечами, и лишь Акли скрещивает руки на груди, показательно отвернувшись. Ему не по душе сидеть на лавке запасных, пока Калеб перетягивает на себя покрывало лидерства, но его лыжи погребены под слоем снежных завалов, поэтому выбора у него не остается.

— Отлично. Я за экипировкой.

Юноша возвращается к хижине, затем подзывает к себе Элиота, чтоб тот помог вытащить снаряжение наружу. Увесистый чехол как будто потяжелел еще на несколько килограммов. По крайней мере, так показалось Калебу. Но сейчас не время давать осечку. Если у него получится, он уберется подальше от этих людей, которые по какой-то причине называют его другом, быстрее, чем на небе засияет луна. К счастью, лыжи смогли пережить бурю не хуже него самого. Хотя, скорее всего, это заслуга футляра из телячьей кожи, который он выиграл на соревнованиях в Мерибеле. Парень погружается в лыжные ботинки, фиксирует стяжку и уже готовится пуститься в путь, когда замечает маленький изъян на крепящей скобе. Небольшая, еле заметная шероховатость, которой здесь быть не должно. Он тянет крепление на себя, и то просто отваливается, словно держалось лишь на одной уверенности Калеба в победе. На краях крепежа видны следы, мелкие, неровные, как от пилочки для ногтей. Подобный предмет есть только у одного члена группы, но вряд ли Джаззи с ее трехсантиметровым маникюром принялась бы портить его снаряжение, даже несмотря на то, что произошло между ними в хижине. Нет, это дело рук человека более алчного и изворотливого, готового ради победы на все.

— Это ты сделал? — подходит он к Акли, толкая его в грудь. — Ты испортил лыжи, чтоб я не смог спуститься первым?

— Чего? Да как тебе в голову могло такое прийти?

Как для бизнесмена и наследника главы сети крупнейших в мире банковских холдингов, Акли Гудмен врет на уровне ребенка, хотя делает это так же часто, как люди пьют кофе. Но это далеко не единственный его недостаток. За годы совместного обучения в Нью-Йоркской бизнес-школе Калеб насчитал у напарника по меньшей мере дюжину изъянов, каждый из которых по степени гнусности вытесняет предыдущий. Но именно подлость раздражает его больше всего.

— Ты псих! Ты хоть понимаешь, как это опасно? Я мог умереть, если б не заметил!

— Каб, — ладони Ака опускаются ему на плечи, — дружище, уверяю. Я к этому не причастен. Наверняка, они повредились во время урагана.

— Ну, конечно.

— Да не трогал я твои гребаные палки!

— Ладно, проехали, — складывает он снаряжение обратно. — Что ж, поздравляю. Придется спускаться в Рильхе пешком. Надеюсь, вы к этому готовы.

Силкэ прижимает большой палец к губам, поднимая глаза к небу.

— Тильги ом аргум. Да помочь нам всем Акмелас.

— Бог не поможет в месте, которое подчиняется правилам ада, — отрезает Калеб, — как и другие мученики и святые. Чтоб выжить, нужен ум и выдержка, а у большинства из нас нет ни того, ни другого. Мы обречены, друг мой. Все мы.

Группа затягивает лямки рюкзаков и нехотя двигается к спуску, не замечая зыбкую тень, согнутым деревом наблюдающую за ними со склона. Силуэт выпрямляет покатые плечи, заправляет за уши серебристые волосы, отбрасывая в сторону белоснежную накидку. Порывистый ветер обдувает обескровленное лицо прохладой, оседающей кристалликами инея на щеках. Сирилланд возвышается на вершине горы, подобно заснеженному пику, ее естественному продолжению, ее лобной кости, срастающейся с холодным бледным телом.

— Так-так. Похоже, к нам пожаловали новые гости. Что думаешь, Тува? — его пальцы поглаживают белесый меховой воротник, который затягивается узлом на шее.

Владыка семи ветров невозмутимо наблюдает за движением восьми расплывчатых точек, ползущих по снегам, подобно муравьям на белой скатерти. Светловолосая девушка поднимает к лицу фотоаппарат, обсуждая что-то с короткостриженой брюнеткой. Бледнолицый парень вместе со своим смуглым товарищем борются за право быть впереди. Силач с короткой копной красновато-золотых волос осматривается вокруг, а рыжеволосая бестия вытягивает руку вверх, поднимая над головой оранжевую пластинку, которую, как Сирилланд выяснил несколько лет назад, называют «мобильным». Все держатся рядом, но в то же время отдельно друг от друга, словно установив невидимые границы между своими ценностями и окружающим миром. Повелитель представляет, как их мышцы потихоньку коченеют, а кровь превращается в жидкое подобие льда, отдаваясь болезненным жжением на коже. Толстой, чересчур мягкой, отвратительно теплой, чрезмерно загорелой для здешних мест коже.

Когда-то Сирилланд был готов отдать все, чтоб спасти жизни тех, кто неотвратимо умирает в снегах: пожертвовать телом, расплатиться душой, принести в жертву собственное благо, лишь бы залечить чужие раны, но эти дары не были приняты. Люди не оценили его жертвы. Они поймали его в ловушку, связав по рукам и ногам, и отняли у него самое дорогое. Он пытался им противостоять, сражаться за остатки былой жизни, но все, что ему в конечном итоге оставалось, — это смотреть. Наблюдать, как бесследно исчезает в снегах фигура его брата в безуспешных поисках зверя. Как младшая сестра иссыхает от голода и переохлаждения. Как последний вздох выходит из груди отца, а огонь охватывает двери его дома, за которыми мать в отчаянии прижимает к себе дочерей. Люди, которым он доверял, которым верил и пытался помочь. Все это сделали они — люди.

Глядя, как жестокий рок вытягивает жизнь из родных, юноша взывал к милосердию Акмеласа, просил его сжалиться, проявить сочувствие, не к нему, провинившемуся за неблагочестивый поступок, а к его бедной семье, обреченной на ужасную смерть. Но тот так и не удостоил его ответа. Прошло много лет. Постепенно воспоминания Сирилланда поблекли и растаяли, слившись с заледенелыми пиками скал. Просидев более тысячи лет на вершине святилища его народа под руку со своим проклятием, он научился видеть разницу между собственным побуждением и чужим влиянием, осознав, что во всех его бедах виновен лишь Акмелас — бог Справедливости, такой далекий от праведности и благородства. Он отнял у Сирилланда все, включая мечты, внутренности и бесценные фибры душ его родных. Теперь он вечный узник, заключенный в ледяную ловушку, проклятый на скитание по заснеженным землям Саарге в обличии вечного Холода, пока солнце не потухнет, а луна не утратит свой блеск.

Акмелас был идолом его народа, но упал в его глазах ниже Хельхейма. Из объекта поклонения он превратился в предмет ненависти, презрения, мести, мысли о которой грели стынущее тело Сирилланда. На протяжении веков он вынашивал план возмездия, сладкого и горького одновременно, справедливого, но жестокого, которого и заслуживал его обидчик. Мысли о долгожданном освобождении его родных из недр вечной пустоты Арэльдума стали смыслом его жизни, но все они изначально обречены на провал, пока он не вернет себе душу.

Теперь, глядя на силуэты тех, в ком еще бьется жизнь, Сирилланд не испытывает непреодолимого желания помочь, а лишь отчужденность и бесконечную печаль от разорванной на куски судьбы.

— Я полностью разделяю твое мнение, мой маленький друг, — он подставляет горностаю на плечах руку и опускает его на землю. — Еще несколько солдат, призванных послужить нашей благой цели. Давай же покажем им, для чего они были рождены.

Владыка подносит ладонь к губам и дует, поднимая в воздух крупицы белой пыли. Закручиваясь в воздухе, они множатся, разрастаются, завиваясь в водовороте белоснежной вьюги. Ломающей ветви, сдвигающей камни, обдающей щеки невидимыми плетями. Заставляющей бороться за жизнь руками и ногами, молясь всем богам на страже этого бренного мира. Вот только они им в этом не помогут, потому что на Саарге нет божеств. Есть только Калиго.

Примечания

5

Мифический мир в скандинавской мифологии, город на небесах, служащий домом для богов, куда отправляют души праведников после смерти.

6

My God (англ. ) — мой бог!

7

Damn (англ.) — черт.

8

Tip (англ.) — совет, подсказка.

9

Le voila (франц.) — ну вот.

10

Sweetie (англ.) — сладкий, солнышко.

11

Мир мертвых в германо-скандинавской мифологии.