Калиго: лицо холода

Ксения Гранд (2024)

За десятью морями и пятью океанами лежит остров, сотканный из холода и мрака. Место, где легенды оживают, а страхи питают плоть того, чьё касание убивает, чей голос опьяняет, а поцелуй вытягивает душу. И имя ему–Калиго. Он путает ваши мысли, поднимает из глубин сознания темные желания, толкающие на ужасные поступки. Многие годы он жил в изгнании, но однажды, когда он уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души. Души Калиго. Американский турист, приехавший с друзьями в поисках острых ощущений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. Ввиду непредвиденных обстоятельств группа оказывается на горе, не имея связи с внешним миром. Восемь друзей, врагов, восемь незнакомцев, каждого из которых ведет своя цель. Различные характеры, приоритеты и разные шансы на победу. Кто из них выстоит в схватке против природы? А кто запутается в сетях Калиго? Восемь людей ступило на вершину, но спустится с нее лишь один.

Глава 2. По тропам карибу

Сначала был свет, затем родилась тьма, альянс которых создал священного оленя — первое божественное творение, порождающее все живое. Вода, капающая из его глаз, дала исток всем рекам и озерам. Воздух, выходящий из его ноздрей, породил семь равноденствующих¹² ветров, а тяжесть его тела заставляла расцветать и плодоносить грунт. Его великие могучие рога дали начало всем деревьям, а стук копыт образовал твердую земную гладь, из которой цветочными семенами проросли люди. Долгие годы жители планеты оберегали оленя, которого величаво прозвали «Эйктюрниром» или «Дуборогим». Многие поклонялись ему, приносили дары наряду с Троицей истинных богов Севера, веря, что до тех пор, пока священное животное живо, вокруг будет царить тепло и гармония. Пока однажды один непокорный юноша не наплевал на многовековые традиции своего племени, обратив их владения в вечное пристанище мороза.

Бесконечные снега окутали райский остров Саарге, отрезав проклятую богами землю от окружающего мира. Теперь это уже не обитель священного зверя, не колыбель, в которой зародилось Мирозданье, а кусок извечного льда, покрывающий каждый метр нечестивого острова. Cмиренный сааллский народ поработили вьюги и стужи, которым не было видно конца. Рыба замерзала, не доплывая до берегов. Птицы вымирали от неестественно низких температур. Растения поникли, а вскоре и вовсе перестали пускать ростки. Невидимая сила выедала любые зачатки жизни, стремящиеся пробиться сквозь мерзлую корку. И имя этой силе — Холод. Столь сильный, настолько лютый и до того голодный, что под его касанием малейший стебель превращался в ничто. Он выжигал растущее, пресекал движущееся, пожирал мнимоумершее, пока не осталось ничего, а он не заполучил новое имя, сберегшееся до наших времен: Калиго.

— Я не понял, — почесывает рыжую щетину Элиот. — Так что с оленем-то случилось? Как он сдох?

— Сдох? — повторяет Силкэ медленно, словно впервые услышал подобный глагол.

— Как он умер, от старости или от нудной участи в ваших сказочках? — подкалывает Акли, но когда никто не подхватывает его истерический смешок, моментально стихает.

Силкэ опускает голову, поправляя белесые волосы, сплетенные в тугую косу. Кэт показалось, что в глазах аборигена мелькнула грусть, хотя из-за снегопада сложно сказать что-либо наверняка.

— Его убить грех. Каждый саалл знать, что Эйктюрнир нужен оберегать, но однажды один квельхунг поднять на него лук. Он разгневать Френья Овьёоле Нюги. Это был глупый и жестокий поступок от недостойный человек, погубивший свой народ, — он прочищает горло, словно от тяжести обрушившегося на его плечи позора ему стало сложно облекать мысли в слова. — После смерть священный олень начаться эпоха правление Холод. С его приходом кусок земля отколоться от большой берег и уйти в море, образовав Саарге, но многие погибнуть в тот день.

Ивейнджин переступает через камень, поравнявшись с остальными. Блондинка слышала множество предположений, развеивающих загадку формирования острова: например, что под ним пролегают сильные морские течения или подводный вулкан, которого не видно на самой суше. Но ни одна из теорий не нашла научного подтверждения, хотя в последнее время Иви все чаще подозревает, что науке в этих краях делать нечего.

— Вы узнали, кто был этот грешник? Троица истинных богов наказала его? — переводит для других непонятные слова Ивейн.

— Три бога пытаться его усмирить, но он подчинить сила холода. Это не быть случайность. Сила выбрать его. Так он стать хальфнюг. Иль роолум ней вейрж фааум тиль яара, химни вале мит нааньё.

Ивейн откашливается и объясняет, что, по мнению сааллов, покорив себе силу Севера, грешник стал посланником небес среди людей, то есть полубогом.

— Теперь он жить на земля и править здесь.

— Воу, стоп, — качает головой Джаззи, глядя на Иви. — Ты что, его понимаешь? Типа полностью?

— Ну, не все, конечно… Есть много незнакомых слов, но общий смысл ясен.

— Удивительно, — выдыхает Аллестер, направляя на девушку видеокамеру. Ивейнджин тут же отворачивается, заливаясь краской.

— И почему сааллы не сбежали отсюда, когда началась эпоха нескончаемых морозов? — небрежно бросает Калеб, который до этого не сильно вникал в рассказ.

— Это есть наш дом. Сааллы не мочь ничего изменить и лишь подчиняться. Мы жить лишь с позволение Верховный Бог Акмелас, да простить он всех нас. Но хватит говорить. Нужно спешить. Темнота приближаться.

«Приближается», — раздраженно закатывает глаза Калеб. Местный делает так много ошибок, что у юноши невольно разболелась голова. Хотя, быть может, виной тому горная болезнь, которая постепенно захватывает их в свои объятия.

В горах день гораздо короче. Утро наступает примерно в семь, а вот темнеть начинает чуть раньше четырех, и за это время им нужно успеть пройти как можно больше. Но волнует Калеба вовсе не это. Глядя на вечно торопящегося Силкэ, складывается впечатление, что он не просто спешит. Он словно бежит от чего-то… Будто видит незримую угрозу, витающую в воздухе, о которой приезжие даже не подозревают.

— Тебе не кажется это странным? — начинает он, поравнявшись с Аком.

— Что именно?

— То, что Силкэ так удачно оказался вместе с нами. Только мы поднялись на гору, как путь к отступлению улетел в пропасть, а местный — единственный, кто знает дорогу в поселение. Любопытно, не находишь?

— Что мне находить-то? Я ничего не терял.

Калеб медленно вдыхает и дает воздуху свободно покинуть легкие, развеиваясь в воздухе облачком морозного пара. Он понимает, что Вселенная послала Ака на его голову, чтоб юноша тренировал выдержку и терпение. Единственное, чего он не может осознать, так это за что.

— Забудь все, что я тебе говорил. Вплоть до «приятно познакомиться».

Больше разговор с блондином Калеб не заводит. От этого все равно нет толку, но размышления на эту тему не дают ему покоя. В рассказ Силкэ он не верит ни минуты. Он слишком взрослый и рассудительный, чтоб верить в сказки, а ничем другим его слова и не назовешь. Никто ведь в здравом уме не поверит в легенду о животворящем олене и становлении человека полубогом. По крайней мере, так он думал, пока не увидел Аллестера, снимающего Силкэ со всех возможных ракурсов.

— Что ты делаешь? — не успевает Калеб задать вопрос, как объектив камеры утыкается ему в щеку.

— Как что? Записываю. Древнее сказание, поведанное представителем вымирающей народности, — исключительная редкость.

— А меня-то ты зачем снимаешь?

— Ох, прошу прощения, — поправляет съехавшие на нос очки журналист. — Я немного увлекся. Съемка — такое занимательное занятие.

— О да. Снимать все подряд без разбора, наверное, очень интересно.

Не уловив запаха сарказма, Аллестер поспешно вытягивает из кармана блокнот и размахивает им перед Калебом.

— Я еще и записи веду. Не желаешь ознакомиться?

— Еще бы. Должно быть они очень увлекательные: «День первый: мы находимся на вершине горы. День второй: мы все еще на горе. День третий: я уже писал, что мы застряли на вершине?»

Акли давится смехом, хотя Калеб более чем уверен, что суть шутки он не уловил. Он часто так делает: улыбается, когда нужно плакать, соглашается, не услышав вопрос, кивает, когда не понял ни слова из сказанного. Просто чтоб не смотреться полным идиотом. Хотя при этом он им еще больше выглядит.

Спуск по Сапмелас-саалла оказался еще более безумной затеей, чем предполагалось. Уже на первом холме Джаззи чуть не сломала ногу, а Ивейн с Аллестером наверняка бы свернули шеи, если б не успели вовремя ухватиться друг за друга. Не облегчают задачу и набитые экипировкой рюкзаки, которые группа привезла с собой на остров. Конечно, лишний вес сильно тормозит, но без ножа, фонарика, фляжки, сменных вещей, термоса, палаток и спальных мешков отправляться в такой путь было бы неразумно. Все же друзья знали, что держат путь на окутанный снегами остров. Пригодился также керосин, альтиметр¹³ и запасной спальник, найденный в хижине шахтеров (Силкэ ведь тоже нужно в чем-то спать). Консервы все же пришлось оставить, не только из-за их сомнительного вида, но и из-за боязни отравления. Есть предположительно испорченную еду, когда у группы нет с собой ни энтеросорбентов, ни противоинфекционных средств, ни должной возможности восстановить пострадавший организм, который и так перетерпит колоссальный стресс от пребывания на подобной высоте, — не самая лучшая идея.

Лачуга осталась далеко позади. Лед все чаще перемежается редкими камнями, чернеющими, словно островки посреди белоснежной пустыни. Вскоре из-под заснеженных дюн показываются первые кустарники: голые, скрюченные, мертвые, как и вся природа на Саарге. Силкэ шагает впереди, поправляя постоянно сползающие лямки походного рюкзака. Мужчина всегда брал с собой на гору только кожаный мешок с самым необходимым: едой, рунами и стютуром — музыкальным инструментом из оленьего рога, который помогал отгонять ледяных троллей. Но у приезжих так много сумок, что абориген невольно решил помочь, отняв одну из них у худощавой блондинки.

Мужчина постоянно оборачивается, боясь оставлять туристов без присмотра хоть на минуту. Здесь, во владениях Севера, солнце может сыграть с ними злую шутку, отразив лучи с другой стороны скалы, тем самым запутав человека, не знакомого с причудами здешних краев. Сааллы давно привыкли вычислять длину дня по небосводу, но приезжие пользуются для этого странными приспособлениями в виде дисков с нарисованными точками. Одни они прячут в карман, другие — носят на запястье, как ритуальные браслеты для праздника Дагар в честь Троицы истинных богов. В середине круга размещается небольшая стрела, которая якобы говорит, сколько времени осталось до прихода ночи. Она также указывает, в какой стороне восток, а в какой юг, но Силкэ всегда с осторожностью относился к подобным вещам. Только Верховному божеству известно, куда закатится небесное светило и где поднимется, объявляя о приходе утра.

Чужаки всегда стремились показать свое превосходство над простым народом Рильхе, но их волшебные поделки сааллам нипочем, ведь они много веков живут по собственным традициям. Им не нужно знать, когда наступит тьма, а когда придет свет, в какую сторону отправляться на поиски хрусталя и сколько в дне того, что чужестранцы называют «часами». Все эти знания бесполезны, когда твоей рукой управляет Акмелас, помогая дождаться еще одного рассвета. Но детям Заморья не понять, каково это, ведь они живут без веры. Силкэ ощущает это, глядя на смуглого парня в светлых одеждах перед ним. Его взгляд пропитан неверием, несмотря на яркие, живые, почти сказочные для этих мест оттенки зелени, наполнившие его глаза.

Словно ощутив, что он стал объектом чужих мыслей, Калеб искоса поглядывает на местного, обхватив себя руками. От озноба хочется выть волком, вот только это вряд ли поможет. Пальцы на руках немеют, ноги становятся тяжелыми и едва переставляются с места на место. И это лишь начало пути. Хорошо хоть у них есть специальная одежда. Термобелье, несколько кофт, комбинезон из синтетической ткани и специальная водонепроницаемая куртка — единственное, что не дает юноше окоченеть. И как сааллы только умудряются здесь жить без всего этого добра? Оставаться на этом заледенелом клочке земли дольше недели — все равно что быть засунутым голым в морозильную камеру. От такого мороза не спасет ни пара теплых одеял, ни чашка обжигающего чая, разве что тебя в нее засунут целиком. Это холод чистый, истинный, который творит ледники и покрывает льдом горы. Им, городским, не понять прелестей подобной жизни, если они, конечно, есть. Но глядя на Силкэ, который обводит восторженным взглядом каждую заснеженную дюну, сказать, что он не любит родной край, язык не повернется. Местные настолько адаптировались к вечной стуже и бесконечным снегам, что буквально сливаются с окружающим их пейзажем: белесые волосы, бледно-голубая кожа, бескровные губы и глаза двух разных оттенков. Сама их внешность кричит о принадлежности к Северу, выражая одновременно любовь и повиновение.

В отличие от аборигена, склоняющегося перед мощью скандинавской природы, Акли пинает ногой всякий камень, который под нее попадается, не забывая при этом громко выругаться. Его лишенная малейшего намека на румянец кожа и не менее светлая шевелюра гармонично сливается с белоснежным ландшафтом, заставляя задуматься: а не из этих ли он краев родом? Вот только лучше не предполагать подобного, если не желаешь остаться без глаза. Конечно, бизнесмен и раньше не проявлял энтузиазма, но сейчас, кажется, еще больше озлобился. Вот только непонятно, на кого: остров или окружающих его людей.

Очередной выступ выводит их прямиком к обрыву, по бокам от которого расходятся две тропы: справа плоская и прямая, слева — извилистая и узкая, огибающая скалу прямиком на границе с ущельем. Силкэ, не задумываясь, сворачивает налево.

— Эй, ты что надумал, поубивать нас всех? — вспыхивает Ак. — Другой же путь проще.

— Эта дорога легкий вначале, но трудный в конце. Она вывести нас к берег. Тогда нужно еще идти день до Рильхе. Это долго и сложно. Плохой вариант.

— Да? А брести по краю пропасти, по-твоему, лучше? Лично я не собираюсь рисковать своей шкурой, чтоб сэкономить время. Давайте, — машет он рукой, поворачивая в противоположную сторону, — сюда, за мной.

Блондин ступает вперед, но никто так и не двигается с места.

— Извини, приятель, — потирает немеющие руки Калеб, — но абориген явно получше ориентируется в местности. К тому же, еще одни сутки пути по такому холоду мы не протянем.

Юноша двигается вслед за сааллом, а за ним и остальная часть группы, оставляя Ака позади. Он стискивает челюсть, сжимает кулаки, но все же нехотя бредет за ними. Оставаться одному в незнакомом месте, да еще и на вершине горы — не самый безопасный вариант. Ивейнджин подмечает, что чем дольше они спускаются, тем больше Гудмен-младший замыкается в себе, отдаляясь от остальных, словно и вовсе желает быть подальше от них. Это ее слегка настораживает.

— Почему Акли так себя ведет? — начинает она разговор с Кэт. — Мы же не виноваты, что снежная буря уничтожила кабинку. А он делает вид, будто это все наша вина.

— Такой уж у него характер. Если нет виновного, Ак выберет его сам.

— Но это несправедливо!

Кэйтин равнодушно пожимает плечами, натягивая шарф. Его край и так уже покрывает смуглую кожу до самой переносицы, открывая лишь линию не менее темных глаз. Но от этого теплее брюнетке не становится.

— Не понимаю, как ты можешь с этим мириться?

— Ты еще многого не осознаешь, дорогая, — потирает ладони Кэт. — Это приходит со временем.

После ее слов у Ивейн остается неприятный осадок, от которого она еще долго не может избавиться. Подруга говорит так, словно Ивейнджин — ребенок, который ничего не понимает и не разбирается в жизни. Но сама Кэт при этом всего на год старше. Тогда к чему вся эта показная мудрость? Иногда ее высокомерие взлетает выше четырехтысячника, с которого им предстоит спуститься, и причина этого, как всегда, одна: Ак.

Когда они с Иви познакомились, Кэйтин была милейшей девушкой, но все это кануло к Лету, когда она встретила Акли Гудмена, к которому сразу же по непонятной Ивейн причине прониклась симпатией. Постепенно податливость и стремление соответствовать массе вытеснили приятные черты Кэт, изменив ее до неузнаваемости. Она так хотела влиться в коллектив избалованных деньгами и статусом студентов, что это желание граничило с риском потерять себя. Ивейнджин до сих пор не понимает, чем этот самовлюбленный, эгоцентричный, жестокий и падкий на лесть грубиян мог ее заинтересовать. Судя по всему, это останется для нее загадкой навсегда.

— Господи… я уже ног не чувствую. Какая же холодина… — останавливается Кэт, убирая кончики своих коротких темных волос под шапку. Она тянется к брелоку-альтиметру на лямке рюкзака и вздыхает. — Четыре тысячи пять метров. Мы не прошли и километра, а я уже хочу умереть.

— Эт-т-то точно, — кивает, пританцовывая на месте Аллестер. — Давайте сделаем передышку.

— Может, разведем костер?

— Нэй, — отрицательно качает головой Силкэ. — У нас мало время. Здесь солнце садиться рано, темнота приходить быстро. Пока можно, лучше двигаться, чтоб согреться. Огонь разводить, когда устроиться на ночь.

Понимая, что пора применить тяжелую артиллерию, Ивейн достает из рюкзака теплоиды¹⁴ и раздает всем участникам группы, включая Силкэ, объясняя местному механизм действия этого «чудо-устройства». Калеб засовывает одноразовые грелки в ботинки и просит у Иви термос с водой, когда Акли выхватывает его из ее рук и жадно отпивает.

— Эй! Ты здесь не один!

Кэт отнимает у него емкость, завинчивая крышку.

— Полегче ты, в горах нельзя пить много жидкости.

— Это еще почему?

— Из-за повышенного потоотделения, — объясняет брюнетка. — Когда ты напиваешься вдоволь, ты сильнее потеешь. Из-за этого одежда быстрее промокнет изнутри и отсыреет, вытягивая из тебя еще больше тепла. Так что держи себя в руках, старина. Лучше жить с легкой жаждой, чем замерзнуть по пути.

Акли машет на нее рукой и отступает, в то время как Джаззи достает что-то из внутреннего кармана куртки. Кэт театрально закатывает глаза, заметив все тот же злополучный смартфон выжигающего-глаза-оранжевого цвета. За столько времени на морозе он уже должен был выйти из строя, но по какой-то причине до сих пор держится. Правда, судя по красному индикатору заряда, из последних сил.

— Чи-и-и-из¹⁵, помаши фолловерам¹⁶ ручкой! — она поворачивает камеру к брюнетке, но экран телефона вдруг меркнет и перестает реагировать на касание. — Нет-нет-нет! Не смей! Только не сейчас, дэм!

Джаззи требуется время, чтобы понять, что ее верный спутник бросил ее на произвол судьбы, несмотря на сменную батарею. Однако она не позволяет унынию взять над собой вверх. Не проходит и нескольких минут, как в ее руке появляется карманная камера с плотным защитным чехлом из пластика. При виде нее Кэйтин обреченно вздыхает.

— У тебя там что, целый арсенал припрятан?

— Естественно! Это DJI Pocket 2 специально для съемки в экстремально-холодных условиях. Эта бейба ¹⁷меня точно не подведет! Итак, — улыбается порозовевшая от гордости Джаззи, нажимая на кнопку записи. — Привет, коржики мои. В оффстриме ¹⁸ваша любимая булочка. Вы не представляете, как я по вам скучала!

Калеб раздраженно закатывает глаза. Все эти уменьшительно-ласкательные словечки, откровенно говоря, раздражают. И что это за мода — присваивать людям названия кондитерских изделий? Такое ощущение, что она не о путешествиях ведет блог, а о выпечке.

— Мы находимся на верхушке горы загадочного острова, и вот что я вам скажу: это место просто крэйзи¹⁹! Не знаю, откуда у саальцев эта любовь к двойным буквам, но они встречаются почти в каждом слове. Почему Саарге такой таинственный? Об этом я прочирикаю вам чуть позже!

«Монофтонги, — мысленно поправляет Калеб. — Две одинаковые гласные буквы, идущие подряд, называются монофтонгами, а народ — сааллами». И хотя Джаззи понятия не имеет, как правильно сочетать и выговаривать слова, ее фанатов это, судя по всему, не смущает.

— На этот раз я не одна, со мной мои друзья, о которых вам обязательно расскажу позже. А вот и они! Ну же, пончики, гоу сюда! — она поворачивает экран, снимая отдыхающую на рюкзаках группу. Аллестер неловко улыбается, поправляя очки, в то время как Элиот с Акли обмениваются умоляющими взглядом. Нагнувшись, Иви проскальзывает мимо, чтоб не попасть в кадр, и Калеба это не удивляет. С таким видом лучше вообще не светиться перед объективом. Не то чтоб она совсем уж страшная, но полное отсутствие макияжа, густые брови и вечно растрепанные волосы цвета придорожной пыли, словно она до сих пор не подозревает о существовании средств для укладки, придают ее внешности некую неопрятность. А это единственное, чего Калеб терпеть не может.

— Итак, что мы имеем? Фолловеры не раз спрашивали меня, как мне удается находить такие классные споты²⁰. Это все благодаря развитой интуиции, которая ведет меня в те направления, в которые большинство людей и не глянет.

— Вернее, меня ведет, детка, — выныривает из-за ее плеча Ак, — ведь это я нашел это место и устроил поездку.

С губ Кэт срывается сдавленный смешок. Ее всегда поражало, как Акли удается перетянуть одеяло на свою сторону, даже когда его заслуг нет совсем. Ведь, по сути, мысль отправиться на малонаселенный осколок Скандинавского полуострова подала ему она, но это, как всегда, не в счет. Впрочем, Джаззи тоже скромности не занимать.

— Может, Ак мне немного помог, — надувает пухлые губки блогерша, — но поверьте, этот трип²¹ для вас я спланировала собственнолично. Вскоре я выложу видео для влога ²²о своих приключениях посреди Севера. Следите за моими сториз, пироженки, чтоб не упустить пробивной рилс²³! Биз ²⁴всем! Лайков и мьюшек²⁵!

Акли становится мрачнее тучи.

— Поехать на остров было моей идеей.

— Ой, пли-и-из²⁶, — отмахивается от него рыжеволосая. — Ты только взгляни на эту дыру. Гордиться здесь нечем. Без обид, но я не лезу в твои интервью, вот и ты не суй свой белесый носик в мой влог. Окей, боу²⁷?

Калеб наблюдает, как Ак провожает Джаззи сверлящим взглядом, и качает головой. «Всегда в центре внимания, прямо как Триа, — думает он и тут же одергивает себя. — Не нужно вспоминать то, чего уже не вернуть. Пользы это не принесет, а вот старые раны разворошить может запросто. А ведь они и так едва затянулись».

Элиот осматривает склон, с которого им предстоит спуститься. Его протяженность и наклон не предвещают легкого пути, как и резкий обрыв справа. Любой неверный шаг может стоить кому-то жизни. Боксер скидывает рюкзак в сугроб неподалеку и потирает затекшее плечо.

— Осточертело мне тащить эту кучу барахла. Она как будто весит несколько тонн.

— Нужно перераспределить вес, — вздыхает, глядя на него Кэт. — Думаю, Калебу будет легче нести припасы.

— Почему сразу мне? Акли тоже для этой цели сгодится.

— Ты единственный, кто регулярно бывает в горах, — объясняет брюнетка. — Тебя меньше затронут последствия акклиматизации.

— В таком случае, — фыркает он, поправляя темно-синий шарф, — логично было бы вручить дополнительное снаряжение вам с Ивейн, ведь вы меньше всех по росту и комплекции. Следовательно, одышка и аритмия вас не коснутся.

— Хочешь, чтобы хрупкие девушки тащили на себе всю провизию?

— Ну, не всю…

Тем временем Аллестер, едва стоящий на ногах, сбрасывает наплечную сумку со снаряжением и умащивается на ней, тяжело дыша. Не в силах больше терпеть боль в спине, журналист облокачивается на рюкзак Эла, не замечая, как он потихоньку сползает. Пока тот не срывается вниз со склона.

— Наши вещи! — ахает Ивейн.

— Лови их!

— Быстрее!

Калеб порывается вниз, но Акли его опережает. Он бросается за отдаляющейся точкой, перепрыгивая торчащие из-под заснеженной глади камни, и почти дотягивается до лямки, когда рюкзак вдруг врезается в валун и слетает с обрыва, унося с собой их и без того скудные запасы еды. Кэйтин, Ивейн и Элиот замирают наверху как вкопанные. Калеб с Силкэ обмениваются озадаченными взглядами. Джаззи едва подавляет истерику от того, что не смогла заснять этот момент, а Аллестер боится даже с земли подняться. Впрочем, не зря. Стоит только Аку вновь вскарабкаться на склон, как он тут же хватает того за воротник.

— Акли, не нужно! Это была случайность! С кем угодно могло случиться! — пытается образумить того Кэт, но он отталкивает ее в сторону.

— Я н-не… хот-т-тел…

— Там была наша еда, черт возьми! — трясет его из стороны в сторону Ак. — Что нам теперь делать, а?!

— У нас еще осталось немного, — выступает в защиту журналиста Ивейн, — на первое время должно хватить.

— А потом? Что будем делать потом?! Учтите, я подыхать здесь с вами не собираюсь. Вы поняли? Не собираюсь!

— Простите… — мямлит Аллестер, — я… это п-п-получилось случайно…

Акли откидывает того на снег и бросается в сторону, не желая больше видеть это сборище убогих зевак. Его реакцию можно понять, ведь среди утерянного барахла были пакетики с кашей, сублимированными блюдами, упаковки вяленой говядины, сухофруктов. Конечно, это не все их продовольственные запасы, но бо́льшая их часть. Не говоря уже о спальном мешке Элиота, фонарике, охотничьем ноже и паре ледоколов, которые друзья одолжили в шахтерской хижине. Их потеря не смертельна, так как у Кэт остался складной карманный нож, но все же существенно затрудняет дальнейший спуск. Хорошо хоть Ивейн додумалась распределить еду по нескольким рюкзакам, иначе они остались бы ни с чем.

К всеобщему удивлению, Силкэ в представлении участия не принимал и своего мнения по поводу сложившейся ситуации не высказал. Быть может, потому, что отлично понимал ее возможный исход. Он вообще любил побыть один и использовал для этого каждый привал. Калеб замечает интересую вещь в поведении местного: тот периодически склоняется над камнями, как будто что-то на них оставляет. Это длится буквально несколько секунд, и, скорее всего, никто из группы даже не обратил на это внимания, но только не он. Когда мужчина в очередной раз приседает над куском скалы, а затем быстрым шагом отмеряет расстояние к группе, Калеб задерживается у склона и рассматривает странный рисунок на каменной поверхности. Непонятная закорючка, похожая на перевернутые на бок песочные часы. Рядом изображение оленя, вернее, его головы с кривоватыми рогами (видимо, аборигены не очень способные художники). Калеб не силен в германских языках, впрочем, как и в скандинавской мифологии, но его поверхностных знаний достаточно, чтоб понять: это не обычная каракуля, а руна. В прошлом они использовались для письма, однако позже приобрели мистическое значение. С древних времен считается, что рунические знаки способны наделять человека различными способностями, а также оберегать его от злого умысла. Юноша в это все, конечно, не верит, но они сейчас находятся на кусочке земли, принадлежащем Скандинавскому полуострову, а значит, высока вероятность, что сааллы используют эти письмена не просто так.

— Гер Калеб! Вас что-то интересовать?

Парень вздрагивает и оборачивается, встречаясь со взглядом каре-голубых глаз. Силкэ не выглядит разгневанным за такое наглое вторжение в его традиции, поэтому юноша решает воспользоваться ситуацией.

— Что это?

— Это есть райхе. Руаны использовать его, чтоб уберечься от злой дух. Он скрывать нас от ледяной глаз Владыка гора.

Брови Калеба поднимаются на лоб. Он всегда старался подавлять свой скептицизм или, по крайней мере, не вздымать его до немыслимых высот, но это уже чересчур. Магические иероглифы для защиты от Повелителя горной вершины? Серьезно? Двадцать первый век на дворе, а люди до сих пор верят в подобную чушь. И это неудивительно, ведь Саарге практически отрезан от цивилизации. Может, через пару веков, когда люди будут свободно летать на Марс и телепортироваться из одной точки планеты в другую, здесь сааллы до сих пор будут сжигать идолов из сена и приносить в жертву великим богам коз.

— Кто такие руаны?

Лицо мужчины просияло, словно его попросили рассказать о любимом занятии.

— Это есть мой племя сааллов. Мы разделять традиции с братья много лет.

— С братьями? Значит, вас здесь много?

— Мы есть первый племя из четыре, — объясняет он, осматривая выгравированный на камне символ. — Ольфмунды жить на верх гора и почитать рысь. Племя ихиллы преклоняться перед кит, но этот народ полностью вымереть вместе с вальфаллы, которые поклоняться серебряный чайка.

Калеб выдвигает полку своей мысленной кладовой знаний, добавляя сверток с указанием четырех племен сааллов, половина из которых уже не живет на Саарге. Значит, остались лишь двое: руаны и ольфмунды — поборники рысей. Юноша не подозревал, что так высоко в горах водятся дикие звери. Это немного усложняет их задачу. В случае опасности смогут ли они сразиться с хищником? Может быть, из-за этого местный такой дерганый?

— А как же руаны? — неожиданно вмешивается женский голосок. Калеб замечает неподалеку от выступа Ивейн с фотоаппаратом в руках. Объектив нацелен прямиком на руну. Он ее даже не заметил. Хотя с такой невзрачной внешностью это неудивительно.

— Мы жить у подножие гора и поклоняться северный олень карибу. Мы есть мирный община. Не убивать животный, а виильде.

— Если вы оберегаете живых существ, — уточняет Иви, переводя Калебу незнакомое слово, — чем же вы тогда питаетесь?

— Жители Рильхе жить благодаря рыба и шахта. Но ольфмунды… — нос местного изрезала глубокая морщина. — Они есть народ дикий и жить за счет смерть другие. Их городок, Варанэ, жить по дикий законы и не подчиняться три бога. К ним не соваться ни в кой случай. Это быть опасно. Яалле дир?

Калеб кивает, хоть и не понял последний оборот. Он старается не исправлять рабочего каждый раз, когда тот совершает ошибку, хотя это стоит огромных усилий. Все-таки тот не американец. Вполне естественно для него коверкать склонения или говорить со странным акцентом, выделяя шипящие и сонорные согласные, в особенности буквы «с», «р», «н» и «л», которые в сааллском встречаются довольно часто. Если бы только у него был словарь английского языка, а еще лучше — учебник грамматики… Может, у Аллестера найдется с собой экземпляр? Если тот еще не одолжил его Элиоту.

— Уж больно он много волнуется для человека, выросшего в этих краях, — обращается Калеб к Иви, когда силуэт местного отдаляется. — Как думаешь, что он скрывает?

— Он просто переживает, чтоб мы благополучно добрались до города.

— Ну да, конечно.

Блондинка незаметно наводит фокус на рубец, сливающийся с уголком его рта. Крохотный полукруг, отпечаток полумесяца на щеке, такой притягательный и одновременно пугающий. Манящий потому, что добавляет своему обладателю индивидуальности. Ужасающий потому, что скрывает под слоем ороговевшей кожи тайну своего происхождения. Знаменитый шрам-серп, дарующий Калебу Колдвотеру маску вечной полуулыбки. Она нажимает на кнопку затвора, но странный блеск засвечивает кадр. Иви опускает камеру и смотрит на полурасстегнутый воротник своей куртки, из-под которого виднеется кончик кристального кулона, светящегося голубоватым блеском. Как странно. Должно быть, в нем отразился солнечный луч.

— Думаю, наш новоиспеченный проводник знает куда больше, чем род занятий сааллских племен. Ночью все кошки серы.

Ивейнджин никогда не любила это выражение, ставящее под сомнение не только рациональность человека, но и честь кошек. В конце концов, разве то, что саалл вызвался провести их на гору, когда никто другой не соглашался, уже само по себе не доказательство его добродетели? К тому же он не знал о буре, как и другие. Она возникла так неожиданно, словно по взмаху чьей-то грациозной руки, вскинутой в нетерпеливом жесте. Взмаху, который мог стоить им жизни. Но Иви никогда не считала себя фаталисткой, а поэтому старается не придавать этому слишком большое значение. Спрятав кулон под воротник, она возвращается к группе, которая, несмотря на усталость, готовится снова выдвинуться в путь.

Полдня спуска не проходят незамеченными. Никто из приезжих не привык к подобным физическим нагрузкам. Даже отлогие уступы даются им с огромным трудом, что уж говорить о крутосклонах, где каждый шаг граничит со смертью. У Акли дыхание сбивается через каждые три метра, не давая расслабиться ни на минуту. Горная акклиматизация особенно сказывается на Эле, чей вес и рост играют в этом не последнюю роль. Он сопит, пыхтит, останавливается для передышки каждые двадцать шагов, едва поспевая за Кэт, Джаззи и Ивейн. Миниатюрные формы стали их преимуществом перед высотой, но не перед холодом. По истечении пары часов Ивейнджин уже не чувствует ног, а ее щеки иссыхают до такой степени, что напоминают скорее кусок старого пергамента, чем кожу.

Головокружение, одышка, тошнота, спутанность сознания — здравствуй, горная болезнь во всех своих проявлениях. Даже Силкэ пагубное влияние высокогорья не обходит стороной, несмотря на то, что он вырос в этих краях. Как ни старайся, возраст поневоле дает о себе знать, истощая защитные силы организма. К тому же прошло немало лет с тех пор, как он работал в высокогорных шахтах. После этого он жил у подножия многие годы. Калеба, который не раз поднимался в горы для тренировок и гонок на лыжах, меньше, чем остальных членов команды затрагивает их пагубное влияние. Но и у него со временем голова начинает раскалываться, ведь на подобную высоту ему еще не доводилось подниматься (максимум на две тысячи девятьсот метров). К жизни среди облаков нужно привыкнуть, однако сколько это займет точно — неизвестно. У одного может уйти пара дней, у другого — до десяти суток. Все зависит от индивидуальных особенностей организма.

Труднее всех приходится Аллестеру, который никогда ранее не поднимался выше полутора тысяч метров. Отложив видеокамеру, он приседает прямо в сугроб, опустив голову на колени, словно это положение помогает ему хоть как-то сгладить острые пики морозного воздуха, царапающие легкие. Ивейн не отходит от него ни на минуту. Она даже предлагает ему свой энергетический батончик, чтоб восстановить силы, но тот отказывается. Холод испепеляет любые мысли о еде. Выжигает легкие, разъедает суставы, дерет невидимыми когтями горло, проникает в каждую косточку, заставляя прочувствовать весь скелет, словно тот сделан изо льда. Тяжелого, арктического, накопленного многими годами непрекращающегося мороза. Он разливается по венам потоками воды настолько обжигающей, что не понятно: горячая она или ледяная. Ясно лишь одно: она убивает. Всех до одного, постепенно, по очереди. Отгораживает друзей стылой стеной друг от друга, и первым в силки холода попадает Акли.

Он держится в стороне, не желая вливаться в этот убогий коллектив выживающих. Вся сложившаяся ситуация отнимает у него желание подключиться к дружеской беседе, а урчание в желудке и стужа, оседающая невидимой пыльцой на спине, поднимают в нем стремительно растущее раздражение. Он не рассчитывал задерживаться в горах так долго, да еще и в окружении друзей-неудачников и чернорабочего из местной деревни. От такой компании у кого угодно живот сведет. Не стоит удивляться, что он только и мечтает, чтоб сбежать отсюда куда подальше и как можно скорее.

С тех пор, как они покинули хижину, погода менялась еще несколько раз, и все так же нежданно: в один момент над головой светит солнце, но стоит лишь закрыть глаза, как тучи жадно пожирают чистый небосвод, а снегопад захватывает все вокруг своими невидимыми ладонями. И Иви не могла найти объяснение этому феномену. Ее мама, признанный геолог университета Мэна, немало писала о природных аномалиях этого острова: о странностях берегового рельефа, о скрытых под ледяным настом рифах, о налетающей из ниоткуда непогоде и суровых ураганах, которые стирают с лица земли целые поселения. В ее записях, которые Иви изучила вдоль и поперек, было много странного, но одно она даже в юном возрасте понять смогла: Саарге не похож ни на одно другое место в мире. Он хранит немало тайн, за раскрытие которых многие смельчаки поплатились жизнью. И, к несчастью, ее мать — одна из них.

После недолгой передышки и перекуса в виде питательных батончиков и орехов они продолжают путь, спеша продвинуться как можно дальше до наступления заката. Силкэ идет впереди, протаптывая дорогу. Остальные члены команды следуют друг за другом по его следам. Местный ступает медленно и осторожно, прислушиваясь к шепоту ветра, но звуки северной природы заглушают непрекращающиеся стенания чужеземцев.

Первый день для них был сродни пытке. Светлоголовый парень вместе с рыжеволосой девушкой с лисьим лицом неустанно жалуются на усталость. Юноша постройнее, смуглый, высокий, с серповидной отметиной возле рта и шевелюрой цвета мокрой древесины двигается увереннее, но постоянно потирает немеющие пальцы. Он словно сама противоположность своего белокурого товарища: умеет сохранять невозмутимость в любой ситуации. А вот его собрат с буйными кудрями и странными ледяными пластинами на глазах не отличается теми же качествами. Он волнуется обо всем на свете, болтает без умолку, тратя бесценный кислород, хотя его никто даже не слушает.

Брюнетка с квадратными чертами лица и загорелой кожей держится стойче остальных, но даже она под вечер едва переставляет ноги. Единственной, кто не высказывает ни единой жалобы, является блондинка — самая худенькая и низенькая девушка в группе, со странной прямоугольной коробкой на шее. Иногда она смотрит в блестящее отверстие короба, словно может рассмотреть в нем то, чего не позволяет увидеть человеческий глаз. Силкэ подозревает, что спуск дается ей не менее тяжело, чем остальным, и невольно проникается уважением к мужеству незнакомки. Для самого саалла этот день — своего рода обряд очищения. Из-за возраста он давно не поднимался на вершину и рад провести лишний день на священной горе, хоть и понимает, какие это может повлечь последствия. Наверняка Калиго уже наблюдает за ними.

— Хаатэ, — останавливает он Иви жестом, когда та ступает по нетронутой заснеженной корке.

— Что такое? — застывает за ее спиной Элиот.

— Слышать этот звук?

Блондинка приподнимает края шапки, улавливая едва заметный свист, доносящийся из-под сугробов.

— Это значить, что под снег есть пустота. А этот спрангру на снег, — показывает он рукой на едва заметные трещинки на снежной корочке, — мочь привести к снёрфлоге. Идти в обход.

Эл переводит непонимающий взгляд на Ивейн, и она объясняет ему, что Силкэ предупреждает об опасной зоне, в которую лучше не соваться, чтобы не наткнуться на лавину. Недолго думая, Элиот поворачивает назад, подмечая, как со временем меняется походка местного. Становится все быстрее, размашистее, словно он куда-то или от кого-то бежит. Раньше он шел осторожно, ведь на склоне такого уклона можно легко свернуть шею, но сейчас без понятной причины начал почти мчаться вниз, при том, что снаряжения в его рюкзаке не меньше, чем у остальных. Возможно, он спешит преодолеть этот холм до прихода темноты, но что-то в поведении аборигена явно настораживает.

— Быстро! — говорит он, поправляя лямки рюкзака. — Спешить, скоро наступить темнота! Нужно идти, чтоб не сердить Повелитель.

Очередная ошибка будто хлыстом огревает Калеба по спине, но он предпочитает не дергать мужчину всякий раз, когда слово ломается под неправильным склонением. В отличие от Кэт, которая тыкает Силкэ носом в правильный вариант произношения, как мальчишку, разбившего мамину любимую вазу. Элиот интересуется у местного, куда он так спешит, но тот отвечает лишь что-то невнятное про Повелителя горной вершины.

— Этот Повелитель, о котором вы постоянно упоминаете… — подает голос Ивейн. — Он и есть «лицо Холода», овладевшее островом?

— Фальде, — одобрительно кивает он. — Владыка семь ветер. Он не есть добрый и не любить, когда вторгаться на его земля. Из-за него погибнуть много люди, поэтому уходить как можно скорее.

— Как именно? — влезает в разговор Кэт, натягивая на голову капюшон для защиты от ветра. Силкэ бросает обеспокоенный взгляд на горизонт, над которым поспешно опускается солнце, и машет рукой.

— Нет время. Нужно дойти до вон та скала, пока не наступить темнота.

— А это еще что? — все поворачиваются к Элу, застывшему на обрыве, с которого открывается вид на ужасающие своим обличьем фигуры. Единицы, десятки, распадающиеся на крошечные осколки и снова склеивающиеся в цельные ледяные глыбы. Они вздымаются в небо изломанными пиками, срастаются между собой сгорбленными спинами, клонясь к земле оледенелыми выступами. Но самое пугающее — это не размер, а форма. Издалека эти пугающие груды напоминают отколовшиеся от скалы ошметки. Но стоит хорошо присмотреться, как в этих нескладных силуэтах изо льда проглядывают вполне различимые человеческие очертания.

— Не хочу показаться неучтивым, — откашливается Калеб, — но что это на хрен такое?

— Ратсбирг или переход мертвый душа.

— М-м-мертвых? — вжимается в воротник парки Аллестер. — М-могу я поинтересоваться, почем-м-му их так назвали?

Силкэ мнется на месте, думая, как точнее донести до туристов сказание его народа, но в итоге обращается к Ивейн на сааллском, очевидно, прося перевести за него.

— Он говорит, — объясняет девушка, — что это место связано с древней легендой образования Саарге. Я не все поняла, но судя по всему, первые поселенцы острова напали на Владыку семи ветров, не зная о его могуществе. Они хотели то ли защитить свой дом, то ли добиться справедливости… Но тот разгневался, призвал силу Севера и превратил обидчиков в глаасскепт, то есть в ледяных существ, вроде…

–…троллей?

Калеб, Ивейн и Кэт резко поворачиваются к Джаззи, словно она не предположение выдвинула, а формулу вечной жизни.

— Что? Я же трип-блогер! Я знаю много о переданиях.

— Может, о преданиях?

— Я так и сказала, — кривит губы она, обхватывая себя за плечи.

— Днем глаасскепт спать в снег, — продолжает Силкэ, не отводя взгляда от горизонта. — Они выходить ночью, когда мороз сильный, искать тепло, чтобы уничтожить. Они очень не любить, когда их будить. Поэтому никогда не трогать их, не шуметь и не пытаться согреть. Яалле?

Разговоры о ледяных троллях заставляют Аллестера почувствовать себя неуютно.

— Все сказания сааллов такие мр-р-рачные?

— Не всегда, — отвечает стоящая рядом с ним Ивейн, — но в большинство случаев, если они связаны с Калиго. Может, ест…

Лицо Силкэ перекашивается, словно от удара плети.

— Не произносить это имя! Твои слова мочь притянуть ваальдреди!

— Простите… Я не хотела навлечь беду…

— Никогда не говорить вслух! — хватает он ее за плечи. — Повелитель это ощущать. Это мочь злить его!

Девушка пытается вырваться, но руки мужчины сжали ее, словно тиски. Ее рот безмолвно открывается, но так и не может произнести ни одного внятного слова, только невразумительные извинения, которые пролетают мимо ушей Силкэ.

— Все хорошо. Она поняла, — вмешивается Калеб, опуская ладонь на грудь местного. — Отпусти ее.

Абориген смотрит на него, на Ивейн, а затем резко уходит, словно осознал, что только что чуть не совершил непростительную ошибку.

— Что это было? — поворачивается он к Иви, но она лишь качает головой и молча уходит, оставляя друзей в полном недоумении. Они растерянно переглядываются между собой, но решают последовать ее примеру. Оставаться в окружении ледяных скульптур, по которым медленно ползут тени, нет желания ни у кого из присутствующих. К тому же солнце уже приближается к скалистым верхушкам. А значит, самое время устраиваться на ночлег, пока темнота не застала их врасплох.

Идеальным местом для ночевки, по мнению Силкэ, является часть склона у самой горы, к которой они выходят спустя полчаса. Отвесная стена скалы закрывает их от ветра, даруя временное затишье и возможность развести огонь, а обрыв с другой стороны исключает возможность встречи со зверем. Акли с Элом принимаются за установку двух палаток, но Силкэ останавливает их, объясняя, что лучше всем будет спать в одной. Так теплее и безопаснее. Будь они в том же беспечном настроении, в котором поднялись на Сапмелас-саалла утром, они бы наверняка махнули на предложение местного рукой, но после дня спуска, когда кожа на лице жжет, мышцы ломит, а ноги одеревенели до такой степени, что парни едва могут присесть на корточки, они согласны на все, лишь бы хоть немного отогреться.

Тем временем Кэт выкапывает в снегу яму и укладывает туда дрова, прихваченные группой из хижины. Она просит Калеба достать спички и спустя несколько секунд ловит в воздухе герметичный пакетик с серо-красной упаковкой, внутри которой ее ждет неприятный сюрприз.

— Вот черт. Спички отсырели.

— Разве полиэтилен не должен был их защитить?

— Должен, — выдыхает брюнетка облачко пара. — Видимо, они намокли еще до того, как я засунула их обратно в защитный мешок из-за смены температуры. Дай свою зажигалку.

После недолгих поисков юноша выуживает из внутреннего кармана сумки металлическую коробочку и передает ее Кэт, но брюнетка одаривает его недоуменным взглядом.

— Ты взял в горы газовую зажигалку? Серьезно?

— Да, а что?

— А то, что из-за пониженного атмосферного давления нарушается подача газа. Вряд ли здесь эта вещица сработает.

Она надавливает на кнопку зажигания, ударяя по колесику, но в ответ не появляется ни одной искры. Калеб беспомощно вскидывает руки.

— Откуда мне было знать? Я что, по-твоему, часто хожу в походы? К тому же, если ты не забыла, никто из нас не планировал застревать на четырехтысячнике. Мы должны были спуститься на лыжах и провести чудное время, гуляя по окрестностям Рильхе. Внизу она бы сработала.

— Да уж. И что нам теперь делать?

— По-моему, у Ака была еще одна.

После настойчивой просьбы Акли бросает Калебу свою зажигалку, но из-за холода и высоты она тоже не срабатывает. Юноша беспомощно вздыхает.

— Великолепно. У кого-нибудь есть другие средства для розжига?

Вопрос Калеба относится ко всем присутствующим, но никто не проявляет особого энтузиазма. Эл рассеянно потирает затылок, Аллестер торопливо качает головой, пританцовывая на месте от холода, а Джаззи, не расслышав вопроса, уточняет, о чем вообще идет речь. Юноша уже собирается признать свою беспомощность перед ситуацией, когда Ивейн неловко выступает вперед.

— Думаю… я… могу с этим помочь.

Тоненькие девичьи пальцы ныряют под ворот парки и достают кристальный кулон в металлической огранке. Сначала Калебу кажется, что это просто подвеска в виде кристалла, но девушка делает один легкий жест, и из-под серебряно-голубого минерала показывается острие, вытянутое, как ручка. В другой части заключается стальная пластина.

— У этой штуки очень странный вид, — комментирует Джаззи. — А, я знаю! Это свисток!

Ее предположение заставляет Ивейнджин нахмуриться.

— Нет. Это…

— Огни́во, — заканчивает за нее Калеб. Кэт озадаченно потирает лоб.

— Позволь уточнить, ты носишь на шее приспособление для разведения огня? Извини, но даже для меня это странно.

И не только для Кэт. Увидев в руках хрупкой блондинки огниво, Калеб всерьез засомневался в ее адекватности, хотя и раньше не сильно был в этом уверен. Конечно, парня приятно удивляет, что такая недалекая с виду барышня не только знает, как и чем разводить костер, но еще и взяла эту вещицу с собой в горы. По крайней мере, хоть у кого-то из этих шестерых, кроме него, мозги работают как надо. Но все же носить его с собой на шее…

— Это мамин подарок… — теребит светло-русую косичку Иви. — Я… никогда его не снимаю…

— А мне мама обычно дарит сережки от «Тиффани энд Коу» и прочий дрип²⁸.

Щеки Иви краснеют от неловкости. Она снимает украшение с шеи и протягивает Калебу, но он передает честь поджечь первое бревно ей. В конце концов, откуда ему знать, как разводить огонь? В пентхаусе Колдвотеров эту работу выполняют слуги.

Ивейнджин опускается на корточки и принимается высекать искру. Керосин девушка решает приберечь на потом, используя для начала их собственные запасы сухого горючего, которые за счет специального термомешка надежно хранятся в рюкзаке, не отсыревая. Благодаря отсутствию ветра огонь разгорается довольно быстро, теперь главная их задача — его поддерживать. Разложив спальные мешки и переодевшись из промокшей одежды в сухую, члены команды слетаются к пламени как мотыльки на свет, протягивая к нему окоченелые ладони.

— Господи… н-н-наконец-то, — стучит зубами Аллестер.

— И не говори. Только зефира и горячего шоколада не хватает.

— Только не надо про шоколад, плиз! Все бы сейчас отдала за плиточку «Хершиз»²⁹.

Джаззи хватается рукой за живот, пытаясь приглушить жалобное урчание. Кэт протяжно вздыхает.

— Что у нас осталось из припасов?

— Батончики, хлебцы и миндаль, — отвечает после осмотра рюкзака Ивейн. — По-моему, где-то была еще упаковка вяленой говядины…

— Была, вот только улетела на дно ущелья.

Это Акли. Потирает продрогшие ладони, наклоняется к костру так низко, словно хочет слиться с ним воедино.

— Я же из-з-звинился! — протягивает Аллестер почти с мольбой, но упёртость Акли ничем не сломить.

— Извинениями желудок не заполнишь.

— Ну простите м-меня! Я же не специально! Это было лишь несчастливое стечение обстоятельств! Честное слово, я вовсе не соб-б-бирался никого…

— Ладно, — машет на него рукой Ак, — забыли. Но учти, если до завтрашнего вечера мы не найдем, чем набить брюхо, жалеть об этом будешь ты.

От подобных слов Аллестер сжимается, прячась за плечо Кэт, но та заверяет журналиста, что это Ак так шутит.

— Эй, ну все не так плохо, — сморкается Джаззи, подтягивая поближе к огню свои розовые ботинки. — По крайней мере, мы не потеряли аппаратуру.

— Да уж, какая удача, — Калеб нервно косится на нее и тут же отворачивается. Ивейн кажется или она увидела мелькнувший на дне изумрудно-зеленых глаз страх? Эта мысль заставляет блондинку задуматься. Она заметила, как тяжело дышал юноша после приставаний Джаззи в хижине, так, словно она не поцеловать его пыталась, а заколоть ржавым гвоздем, найденным в подворотне. Это была явно не та реакция, которая возникает у парней при виде привлекательной девушки. Вот только почему он так отреагировал и чего испугался?

— Если бы с моим любимым фотоаппаратом что-то случилось, я бы умерла на месте, дэм.

— Все когда-то умрут, Джазз. У одного это займет секунду, у другого час, а у кого-то — целую вечность невыносимой боли, во время которой захочется скончаться еще несколько раз. Прямо как во время разговора с тобой.

Блогерша высовывает язык, демонстрируя Калебу блестящее колечко на его кончике.

— Закуси, сладкий.

«Вернее, выкуси», — бьет мысленный молоточек в голове парня. Правила, правила… неужели так сложно им следовать?

— С этой верхушки, наверное, открывается потрясный вид. Как думаешь, Кити…

— Даже не вздумай на нее карабкаться, — обрезает Кэт, уловив ход ее мыслей. — Еще, чего доброго, шею сломаешь. Поверь, ни одно видео в мире того не стоит.

Блогерша обиженно отворачивается, уткнувшись покрасневшим носом в воротник куртки. Калеб потирает онемевшие запястья, еще раз удивившись тому, на что она только готова ради материалов для своего проклятого блога. Зябнущей рукой он нащупывает что-то твердое на кисти и вспоминает о своем «Ролексе», от которого давно пора было избавиться. Носить часы на морозе — не лучшая идея. Хоть металл и не прилипнет к коже, но из-за высокой теплопроводности он быстро адаптируется к окружающей среде, буквально впитывая холод, а от этого Калебу уж точно теплее не станет. Кэт наблюдает, как он расстегивает кожаный браслет и засовывает во внутренний карман куртки, с нескрываемым недоумением.

— В рюкзаке надежнее будет, не находишь?

— Лучше переусердствовать, чем недоглядеть, — вскидывает плечи Калеб. — Как говорится: «Что богач не сбережет, Кукушка умыкнет».

Кэйтин демонстративно закатывает глаза. Эта придуманная наспех поговорка стала известна на весь Нью-Йорк. Такое ощущение, что ее знает каждый младенец, бездомный и сумасшедший мегаполиса. А все благодаря искусной воровке по кличке Кукушка, которая терроризирует жителей «Большого яблока» вот уже четвертый год. Точнее, мужскую половину ее элитной верхушки, у которой есть что своровать. Вот Калеб и переживает о своих пожитках, правда, непонятно почему. Кукушка ведь осталась далеко за пределами Саарге.

— Можешь расслабиться. Здесь она тебя не достанет.

— Как знать, — прикусывает губу парень, обводя сверлящим взглядом сначала Джаззи, потом Ивейн. Кэйтин не поняла, что было в нем заложено, но вряд ли что-то стоящее. Наверняка у Колдвотера-младшего просто мозги барахлят от кислородного голодания. Вот он и не знает, чем себя занять.

Юноша скатывает снежный шарик и отчищает едва заметное пятнышко на рукаве бело-голубой куртки, затем подносит его ко рту, чтоб хоть как-то восполнить водно-солевой баланс (благодаря Акли, наплевавшему на нравоучения Кэт, питьевые запасы исчерпались еще днем), но Иви советует ему этого не делать. Ведь чтобы избежать инфекции или отказа почек, осадки лучше растопить, отфильтровав полученную воду. Девушка наглядно это демонстрирует, оставив возле пылающего костра наполненную снегом фляжку. После того как он тает, а вода закипает, с помощью прутика она перекатывает нагретую посудину в сугроб, чтоб та остыла.

— И это все?

— Не совсем, — Иви собирает несколько угольков и бросает их в воду, затем достает пустой термос. Оторвав кусок от своего шарфа, девушка помещает один край в наполненную металлическую бутыль, а второй в фляжку. Наблюдая за странным приспособлением, Калеб озадаченно вскидывает брови.

— Не хочу показаться грубым, но эта конструкция не внушает доверия. Там же плавает клочок ткани.

— Уголь — природный фильтр. Он убьет вредные микробы, а материя поможет испарившейся жидкости перейти в чистую емкость, в то время как осадок останется в другой. Через час сможем напиться. Правда, много пить талой жидкости нельзя.

— Почему? — натягивает шарф на нос Кэт. — В горах ведь благоприятный климат, и снег должен быть чистым.

— В том-то и проблема. Он слишком чистый. В воде, которую мы пьем, содержатся важные компоненты: минералы, соли, а в этой — ничего. Поэтому и энергию она не восполнит. Просто не даст умереть от жажды.

— Умерли от обезвоживания посреди снегов, — фыркает Калеб. — Поистине эпическая смерть.

Несмотря на скептицизм, юноша с интересом наблюдает за происходящим. Он никогда не посещал лагерь скаутов (отец бы ни за что не отправил наследника многомиллионной империи в замшелый кемпинг среди болот и лесов), поэтому каждая идея Ивейн воспринимается им как что-то из ряда вон выходящее. Девушка отходит в сторону, проверяет состояние бутыли, а Калеб даже не замечает, что не сводит с нее глаз, до того, как в радиусе его внимания не появляется Акли.

— Чего скучаем, кого ждем?

Бизнесмен устраивается на сумке поодаль от остальных, но рядом с Калебом, чему тот не сильно рад.

— Извини, — тяжело вздыхает он, — не могу сейчас разговаривать.

— Почему?

— Потому что не хочу.

— Но ты ничем не занят.

— В этом и вся прелесть.

Ак непонимающе почесывает затылок и решает идти напролом. По сути, это единственный метод общения, который ему известен.

— Что, захотелось развлечься?

— Ты о чем?

— Я о нашей мышке, — кивает он в сторону Ивейнджин, растягивая губы в похотливой ухмылке. — Из вас получилась бы отличная парочка.

Калеб непонимающе поднимает брови. Что этот грубый башмак с эмоциональным диапазоном на уровне улитки может сказать ему о выборе пассии? Уж что-что, но в «амурных» делах Калеб Колдвотер разберется без чужих советов, тем более от парня, для которого само значение этого слова остается загадкой.

— Да ты спятил. У тебя мозг отмирает от дефицита кислорода.

— Ну да, — Ак поднимается на ноги, почесывая пятую точку. — Вы бы прекрасно смотрелись вместе. Тигр и овечка. Нет-нет. Черный ягуар и полевая мышь, — проводит он рукой по воздуху, будто рисует невидимый слоган. — Во как звучит!

Калеб посылает приятеля куда подальше, и тот немедленно отправляется выполнять просьбу. Предположить, что они с Ивейн могли бы быть вместе, — то же самое, что уверовать во второе воскрешение Иисуса, когда Калеб и в первое-то не верил. Да он же ее едва знает! Они виделись всего раз шесть, а разговаривали и того меньше. Не то чтоб Ивейн не была в его вкусе, просто само это понятие к ней не применимо. Она никакая. Типичная простачка из захолустья где-то на севере Род-Айленда. Тихая, блеклая, слабохарактерная, не ходит на вечеринки, даже алкоголь не употребляет. Вся такая правильная, аж в сон клонит. Классические черты, веснушчатые щеки, ничем не примечательная фигура и волосы самого банального из возможных цветов: светло-русого. Не белого, как свежее молоко. Не коричневого, как свежемолотый кофе. Не черного, как предрассветный смог. Просто… русые. Словно пыль, скопившаяся на книжных полках за неделю. У нее даже цвет глаз самый заурядный в мире — карий. Кроме ума в этой девчонке нет ничего интересного. Наверняка у нее даже парней не было. А, черт. Калеб сплюнул подступающуюся к горлу дурноту. Он никогда не понимал, откуда Акли берет эти свои идеи фикс, не имеющие ничего общего ни с логикой, ни с действительностью. Пускай он говорит, что хочет, но в этом тихом омуте Калебу нечего ловить. Уж лучше Джаззи с ее непреодолимой тягой с самофотографированию.

А вот, собственно, и наша рыжая бестия. Вытягивает из рюкзака зеркальце, оглядывает свое веснушчатое лицо, которое из-за ветра стало еще бледнее.

— Из-за этого мороза у меня вся кожа иссохла, дэм.

Она достает жирный крем, наносит его толстым слоем на щеки, поправляет выбившиеся из-под шапки кудряшки. Затем переводит взгляд на Иви, чья косичка выглядит так, словно ее заплетали дикие волки когтями.

— Май гад, держи. Думаю, тебе тоже не помешает привести себя в порядок.

Но не успевает ее ладонь развернуть зеркало, как блондинка отворачивается от него, как от взгляда горгоны Медузы, словно опасаясь, что тот превратит ее в камень.

— Нет! Не нужно… я… Я, пожалуй, прогуляюсь.

Ивейнджин скрывается из виду быстрее, чем кто-либо успевает что-то сказать, оставляя группу в недоумении.

— Эй, — фыркает блогерша, — что у нее за трабл³⁰ с зеркалами?

Кэйтин неопределенно пожимает плечами.

— Без понятия. Сколько ее знаю, она всегда сторонилась зеркал. Даже в ванной, когда умывалась, смотрела в отражающую поверхность смартфона. Правда, не знаю, почему. Она мне так и не рассказала.

— Может, боится того, что увидит в отражении? — хохочет Акли, настроение у которого резко повысилось. — Или опасается, что злой дух утащит ее в зеркальный мир? Ну и беги-беги, мышонок. Прячься в свою нору!

Элиот заливается раскатистым смехом, поддерживая веселье Гудмена. Кэт недовольно толкает Ака локтем, а Калеб лишь проводит взглядом стремительно удаляющуюся из виду фигуру. Его вдруг охватывает странное желание пойти за ней следом, но он откидывает его на стадии зарождения. Лучше не отделяться от остальных, во всех смыслах.

Пока Кэйтин пытается объяснить Джаззи, что боязнь блондинки — не слабоумие, а всего лишь странная фобия, сама Иви решает побыть немного наедине с собой. Она отходит в сторону, осматривает близстоящее деревце, которое оказывается не елью, как ей показалось издалека, а сосной с округлыми чешуйчатыми шишками. Вообще, на подобной высоте мало растительности, и это, пожалуй, четвертое из деревьев, обнаруженных Ивейнджин за все время спуска. К сожалению, бо́льшую часть года они не плодоносят. Зато их можно использовать для розжига костра и постройки укрытий, что немаловажно в условиях отдаленности от цивилизации. Из-за суровых условий растительный мир на горе крайне скудный, по крайней мере, на вершине, но как только они спустятся до отметки хотя бы три тысячи метров, флора станет богаче. Ивейн много читала о горном климате, поэтому знает, что низкая температура — не порок для природы. На высоте от одной до четырех тысяч метров могут произрастать не только кустарники, но и небольшие леса и даже цветы. Не так давно девушке посчастливилось наткнуться на самый настоящий эдельвейс. Жаль, что Акли испортил этот прекрасный момент (как и многие до этого), растоптав находку.

Ивейн машинально обхватывает себя руками. Яростный порыв откидывает косичку за плечо, выбивая из нее несколько прядей. Возле обрыва ветер ощущается сильнее, чем за стеной скалы. Он набрасывается на нее, словно голодный зверь на единственную добычу в округе. Дырявит вены, калечит органы, пронзает саму сердцевину самообладания, выпуская все ее страхи наружу. Так, словно и не воздух это вовсе, а рука живого человека. Блондинка содрогнулась, представляя, как Повелитель холода невидимыми копьями протыкает ее насквозь, наказывая за нарушение границ его владений. От одной этой мысли ей становится еще холоднее. Калиго… Иви так и не удалось разузнать у местного, что же скрывается за этим запретным именем. Стоит только кому-то из группы поднять эту тему, как Силкэ отворачивается, проведя большим пальцем линию от лба до подбородка. Ивейнджин знает, что для сааллов этот жест — что-то вроде молитвы. Подобным образом народ оберегает себя от темной силы начертанием Иса — символа чистоты и покорности, но есть ли от него хоть какой-то толк, никто, кроме самих местных, знать не может.

Ивейн уже собирается вернуться, когда замечает отдаленный силуэт на краю обрыва. По цвету накидки и пышному меху на плечах девушка сразу же узнает Силкэ. В руках мужчины странный предмет, похожий на деревяшку, которую он подносит к губам, так, словно шепчет ей что-то на ухо. Иви тихонько подступает вперед. Руки невольно тянутся к фотоаппарату, движимые внутренним порывом. Замок кожаного чехла, колпачок линзы, кнопка затвора, и кусочки происходящего уже отражаются на экране дисплея под звуки незнакомых слов.

— Ёльгельд иг аффог хаальге. Эльгеи ии штильхёйт.

Настроив фокусировку, Иви понимает, что загадочным предметом выступает кукла, сплетенная из веток. Вот тоненькие ножки, вот руки, а вот — скрученная витым пучком голова. Силкэ достает нож и проводит лезвием по ладони, затем сжимает ее в кулак и проливает несколько алых капель на лицо веточного человечка. Девушка застывает как вкопанная. Что тут происходит? Сначала местный сетует на злобного Владыку горы, якобы вредящего всем, кто вторгается в его владения. Потом резко скрывается без объяснений, напугав всех до полусмерти. А теперь проводит какой-то странный кровавый обряд?

Иви собирается вернуться к остальным, чтоб поделиться увиденным, но предательский скрип снега выдает ее намерения. Мужчина подпрыгивает на месте от неожиданности.

— Ах, это вы, фру Мёрси. Вы меня напугать.

— Извини, — смущенно выдыхает она, — я не хотела.

— Это я должен извиняться. Я вести себя очень резкий. Просить меня простить. Это не есть хорошо, ведь вы гость.

— Да ничего… Я понимаю. А что ты читал?

Ивейн неловко переминается с ноги на ногу, ожидая, что абориген прогонит ее в любой момент, но на его лице не образуется ни единой морщинки злости. Скорее, наоборот. Похоже, ему приятно, что кто-то интересуется традициями его народа.

— Всего лишь старый молитва, а это, — его рука дергается в сторону, — фаллесунд.

— Для чего он нужен?

— Для защита, но при правильный использование он выполнять все желания создатель. Это своего рода айрдунг виль меетонь.

— Оберег от злого духа?

— Яаре, — одобрительно кивает он.

Девушка понемногу привыкает к тому, что Силкэ время от времени вставляет сааллские обороты. Некоторые из них она понимает, другие — так и остаются загадкой. Например, из мольбы мужчины Ивейн удалось разобрать лишь три слова: «ёльгельд», что переводится как «природа», «хаале», приравнивающееся к «нас» или «нам», и «штильхёйт», что означает «поглощать». То есть буквально он просил, чтоб их не поглотила природа. Довольно странная просьба для молитвы.

— И какие поручения может выполнить фаллесунд?

— Это зависеть от создатель, — он опускает плетеную фигурку на снег. — Если создатель есть добрый, кукла оберегать его и защищать невинный. Если его душа черный и запятнанный грех — оберег будет убивать тех, кто причинить хозяин боль и выполнять его желание.

— То есть, — хмурит тонкие брови Иви, — от этих действий он буквально… оживает?

Силкэ улавливает оттенок недоверия в ее голосе и отрицательно качает головой.

— Нэй, икке хойлет. Этот обычай мочь показаться странный для заморцы.

— Заморцы?

— Так сааллы называть люди, живущий на земля за море, — поясняет он, бросая взгляд на фигурку у своих ног. — Сам фаллесунд не иметь сила, наша вера и кровь делать он такой. Но она же мочь его и остановить.

Девушка кивает, провожая уходящего Силкэ взглядом. Чем дольше Ивейнджин общается с сааллами, тем ближе ей становится их культура. Хотя Акли и называет их шайкой скачущих у огня дикарей (или это Калеб?), Ивейн кажется, что в их белесых головах вмещается куда больше знаний о мире, чем у всех ее друзей вместе взятых. Протерев линзу и спрятав камеру обратно в плотный кожаный чехол, девушка поворачивает назад, когда замечает какое-то движение на вершине. Словно чей-то силуэт растворяется в предсумеречном свете, но стоит ей только повернуться, как она понимает: наверху никого нет. Глупость какая. Должно быть, горная болезнь сказывается сильнее, чем она думала, раз ей уже мерещится всякое. Голова раскалывается, виски сжимает, правая лодыжка немеет, как и пальцы на руках. Поэтому девушка не находит ничего лучше, как вернуться в лагерь к остальным. Ей срочно нужен отдых.

****

1008 год — Варанэ, Саарге

Это было во времена, когда северные земли еще не покрывали бесконечные льды, а снег не смешивался с воздухом. Когда растительность буйствовала густо и богато, а люди жили в мире с природой. История эта не о могучем центурионе, не о бравом воине или бесстрашном зверолове, а об обычном юноше, чья добрая душа и преданное сердце завели своего обладателя в самое жерло краха и разброда. Речь идет о Сирилланде из Варанэ, сыне старой травницы Илвы и охотника Ааберга.

Варанэ — небольшая деревушка на склоне горы Сапмелас-саалла, которая насчитывала сорок девять ольфмундов — жителей высокогорья. Тихое мирное место, народ которого выживал за счет ловли зверя, производства сетей и оружия для своих собратьев из прибрежных городков. Жизнь в поселении текла вяло и лениво, как весенний ручеек под коркой растаявшего после долгой зимы снега. Жизнь, не терпящая спешки. Не нуждающаяся в защите, не стремящаяся к совершенству, но запрашивающая определенные дары. Жизнь, которая требует беспрекословного повиновения традициям, установленным так давно, что их истоки затерялись в нитях самой Мировой прялки. Каждый день, неделя, год — новая невинная жертва, принесенная во славу великой Троицы истинных богов.

Для ольфмундов охота — не только способ выживания, но и священный обычай, к которому приобщаются все юноши поселения по достижении восемнадцатилетия. Сирилланд знал, что этот обряд не обойдет стороной его — сына самого искусного зверолова поселка, но до последнего верил, что ему удастся избежать этой участи. Пока однажды, отец не позвал сыновей в поле и не вручил ему лук.

— Настала пора, мой мальчик. Ты должен проявить себя и сделать подношение богам.

— Нет… — бледнеет лицо парня. — Я не… Еще слишком рано.

— Акмелас решил иначе.

Сирилланд следит за взглядом старика и замечает едва видимый силуэт вдали. Развесистые рога закручиваются полукругом над головой, подобно корням могучего древа. Ветер подымает в высь охапку снега, рассеивая ее пылью прямо на спину горного козла. Юноша чувствует, как под ребрами предательски сжимается сердце. Эта белоснежная шерсть, длинные ноги, грациозный изгиб шеи… Как можно убить подобную красоту? Стоящий позади старший брат не выдерживает и просовывается вперед.

— Давай лучше я это сделаю, пока мы его не потеряли.

Он вытаскивает из колчана стрелу, но мужчина его останавливает.

— Нет, Асбъёрн. Ты уже приносил домой славный «улов». Предоставь эту честь Сирилланду. Это будет его первая добыча, как раз к празднику Дагар.

Юноша откидывает за спину длинную серебристую косу и недовольно хмурится, но оружие все же опускает. Подвергать волю отца сомнению не в его привычках, но младший братец едва может разделать зайца, не говоря уже о том, чтоб его собственноручно убить. Хотел бы Асбъёрн посмотреть, как тот завалит целого ибекса³¹. Стоящий в сторонке Коэргус также выжидающе поворачивается к брату. Похоже, теперь у Сирилла нет выбора. Время, которого он так долго боялся и всеми силами оттягивал, пришло. Он берет отцовское оружие и по его велению натягивает тетиву, направляя острие прямиком на белоснежную спину.

— Ну же, мой мальчик. Давай, не медли.

Ладонь на рукояти дрожит, пальцы сжимает судорожный тремор. Сухожилья от долгого напряжения натягиваются сплошной проволокой, но парень не может заставить себя отпустить оперение стрелы.

— Стреляй, либо он уйдет!

Зверь поднимает на них глаза и бросается в сторону. Сирилланд судорожно втягивает воздух и опускает лук, но заостренный наконечник все же попадает в сердце животного, сбив его с ног одним ударом. Вот только стрела эта принадлежит не ему, а Асбъёрну.

— Я так и знал, что этот слабак не сможет выстрелить, — фыркает он, закидывая колчан на спину, — чуть такого козла не упустили из-за твоей мягкотелости. Если б ты стоял во главе семьи, она бы уже давно умерла от голода!

— Полегче, чего ты? — начинает было Коэргус, но тот его сразу же затыкает.

— Чей бы заяц прыгал. Сам-то когда последний раз добычу приносил? Или ты забыл о священном долге мужчин Варанэ?

— Хватит! — обрезает его отец. — Ты и сам-то не пример для подражания. Я сказал тебе подождать, но ты не смог и этого сделать. Твое нетерпение рано или поздно дорого тебе обойдется.

— Я сделал то, что должен был! Мы не могли потерять такую дичь из-за него! — его рука пренебрежительно машет в сторону Сирилланда, который и так под землю мечтает провалиться.

— Я приказал это сделать твоему брату, не тебе, а ты нарушил мое слово. Ступай домой.

На лице Асбъёрна вспыхивает негодование.

— Но…

— Я сказал — иди домой!

Парень хватает сумку и бросается прочь, даже не оборачиваясь. Его упрямство и гордыня ни за что не позволили бы ему оглянуться вслед тому, кто его прогнал, не позволив забрать свою охотничью награду.

— Ты тоже, Коэргус.

Золотоволосый юноша склоняет голову и удаляется следом за старшим братом. Старик подходит к Сирилланду, но тот не отводит взгляда от земли. Он не боится перечить старшему в семье или выразить свое мнение, боится лишь посмотреть в лицо тому, кто возлагал на него большие надежды, которые он не оправдал.

— Я так не могу… Это неправильно.

— Что именно, сын мой?

— Я не понимаю, зачем нужно убивать этих животных, ведь у нас достаточно еды. Мы можем собирать растения, выращивать коренья, фрукты, овощи. У нас есть все, чтоб жить, не причиняя вреда другим.

Мозолистая рука опускается на плечо юноши.

— Ты еще слишком юн, Сирилланд, и не понимаешь, как устроен мир. Мировая прялка прядет свои нити из человеческих жизней, а люди берут энергию от иных существ. Таков естественный оборот вселенского колеса, и избежать этого или изменить не дано ни одному человеку.

Но убеждения Сирилланда сломить сложнее, чем трехвековой ледник.

— Вера ольфмундов учит нас черпать силы от других зверей, при этом поклоняясь рыси. Но чем она лучше остальных? Разве Акмелас сочтет это справедливым?

— Фаральге, — голос старика дрогнет от хрипа, — мы лишь узлы в рыболовной сети Троицы истинных богов. Мы живем по традициям, увековеченным нашими предками, которые передались им от их прадедов. Не в нашей власти ставить под сомнение всемирный устой, даже если он кажется нам несвычным и неправильным. Каждого, кто усомнится во власти Акмеласа, постигнет скорбная участь, и тебе прекрасно об этом известно.

— Лишать жизни тех, кто не может ее защитить, постыднее бесславной гибели. Прошу, не заставляй меня участвовать в этом… Молю…

— Ты чересчур упрямый, мальчик мой, — сжимает плечо парня отец, — а я чересчур стар, чтоб принуждать тебя. Иди своим путем, делая, как велит тебе сердце. Если оно противится уродованию живых существ, не убивай их, а лечи. Делай то, что у тебя получается лучше всего. Мы найдем другой способ почтить богов, но если это повлечет за собой их гнев, помни, что судьба нашего поселения будет на твоей совести.

И старик уходит следом за сыновьями, оставляя Сирилланда один на один с животным, из которого вытекает жизнь. Юноша опускается перед умирающим зверем на колени, кладет ладонь на вздымающуюся шею, ощутив, как под ней лопаются последние капли кислорода. Он не плачет, не молится, не взывает к божествам. Что толку? Это ведь произошло из-за них. Из-за их милости люди приносят в жертву живых существ, чтоб спасти собственные шкуры и потешить божественное самолюбие, но на самом деле боги законченные эгоисты. На жителей Варанэ им наплевать, а бедные сааллы слепо вынуждены им угождать, невзирая на боль утраты и удары несправедливости, которым нет конца. Человеческие горести пролетают незаметно. До них им нет дела, ведь есть те, кто больше нуждается во внимании. В тени богов людей не видно. И никогда не будет, пока народ не научится стоять за себя. И когда-нибудь Сирилланд будет первым, кто бросит им вызов.

****

Существует какой-то особый вид тишины в местах, где природа господствует над жизнью, а смерть лишается своих прав. Она упругая и полая, как мячик для гольфа со всеми его гранями и впадинками. Глядишь, и звук провалится в один из таких крошечных кратеров, не найдя выхода наружу. Или увязнет в совершенной гармонии. Но Ивейн единственная, кто подмечает прелести высотного мира. Объектив ее фотоаппарата улавливает малейшие колебания цвета, мелькающие посреди белесой пустыни. Правда, подобные проблески бывают редко из-за непроглядной темноты, которая наступает гораздо раньше обычного. В четыре часа дня вокруг уже сгущается ночь, словно остров не подчиняется привычному распорядку. Вершина Сапмелас-саалла диктует свои правила, отрезает от путешественников солнце, сгущает блеклые краски, а те, что остаются, и вовсе размывает.

Группа едва успевает устроиться на ночлег, как сумрак опускается на их плечи бархатным покрывалом. Тяжелым, густым, будто траурная накидка, наброшенная на голову безутешной вдовы. Радует лишь то, что, несмотря на все трудности, друзья до сих пор вместе. Пачка хлебцев расходится меньше чем за десять минут. Покончив с ними, Акли берется за миндаль, но Кэт его останавливает, говоря, что нужно экономить запасы. Правда, Аллестер все же не выдерживает и съедает энергетический батончик сразу, чтобы унять тошноту и боль в желудке. Жар огня помогает отогреть заледенелые руки-ноги и хоть как-то скрасить вечер, но обстановка не настраивает на отдых. После шести часов ходьбы под пронзительный вой вьюги тишина звучит для ушей подобно музыке, когда внезапный шелест разрушает воцарившееся умиротворение.

— Ч-что эт-т-то? — подпрыгивает на месте Аллестер.

Калеб с небрежным видом одергивает подол куртки.

— Похоже на завывание ветра.

— Где это ты слышал, чтоб ветер вот так завывал? — фыркает Элиот. — Это скорее зверь какой-то.

И правда. Пронесшийся со скоростью света шум напоминал шипение какого-то хищника, только Калеб никогда не слышал, чтоб животное издавало подобный звук. Тонкий, низкий, острый, как кончик ледокола, впившегося в заледенелую скалу.

— Что, если это ледяные тролли? — вжимается в морковно-оранжевую куртку Джаззи. — Вышли на охоту в поисках тепла?

— В таком случае, — потирает затекшую шею Калеб, — с костром у нас ни единого шанса.

— Я лучше сдохну от лап волшебных человечков, чем погашу его!

На утверждение Акли местный лишь многозначительно качает головой.

— Это Владыка учуять наш присутствие. Нашептывать нам скаргейклимдан диир.

«Искушения…» — мысленно переводит Ивейн. А вот что означает второе слово? Она изучала сааллский задолго до запланированной поездки, но ее познаний недостаточно, чтоб понять все, что говорит местный, ведь у нее вовсе не было практики. Их язык сильно отличается от норвежского, которым девушка владеет почти в совершенстве, а также исландского и других представителей скандинавской группы. И если бы Силкэ не говорил по-английски (хоть и далеко не идеально), они бы, наверное, общались только жестами.

— Вероятно, — аккуратно поправляет перчатки Калеб, — он послабит сеть, когда узнает, с кем связался.

Аккуратность, чистоплотность и педантичность — квинтэссенция поведения Калеба Колдвотера. Ими пропитано каждое его движение: от легкого взмаха выбившегося из-под шапки коричневого локона до постоянного стремления контролировать позицию завязанного на шее шарфа. Иногда кажется, что малейшее скашивание узла на несколько сантиметров в сторону может привести парня в настоящее бешенство, хотя следить за опрятностью в условиях экстремального выживания — занятие глупое и бессмысленное, по мнению Ивейн. На самом деле не она одна так считает, но Калеб — сын всемирно известного телекоммуникационного магната. За его статус и смазливую мордашку ему многое сходит с рук.

— Чертовски верные слова! Узнаю старину Кэла! — оживленно выпаливает Ак, пихая того в бок. От его возгласа Калеб чуть не глохнет на левое ухо. Особняк Гудменов располагается неподалеку от апартаментов Колдвотеров. Их разделяет несколько домов не менее влиятельных и состоятельных обитателей Нью-Йорка, но иногда поздно вечером Калеб подскакивает на кровати от душераздирающего вопля Акли с другой стороны улицы. Он никогда не задавался вопросом, что творится в его доме по ночам, но вряд ли что-нибудь хорошее.

— Этот крипи сеттинг³² мне вообще не нравится, — тревожится Джаззи, зажав в ладошке разряженный телефон так сильно, словно это поможет зарядить батарею. — Что, если здесь водятся волки?

Блогерша хотела было добавить что-то еще, но ее скрипучий, как несмазанная дверь, голосок прерывает тоненький свист. Он вырастает в воздухе без единого предупреждения и в считаные секунды разносится эхом по горам. Высокий, пустой, переливчатый. Он сливается воедино с ветром, приглушая его шепот. Трубное дребезжание, заунывный вой, стон проклинающего жизнь шакала, который исходит… со стороны местного. В руках Силкэ появилась светлая трубка, извивающаяся под кривым углом, будто мазок под кистью художника. Завиток кверху, закрученный шип книзу, ровный продольный гребень. Что это такое? Ивейн наклоняется поближе, чтоб рассмотреть странный инструмент, издающий столь загадочные звуки. С виду это похоже на флейту. По крайне мере, саалл держит его именно так. К тому же по всей поверхности свирели, материал которой напоминает слоновую кость, расположены крошечные углубления. Двадцать дыр, по десять в ряду. Некоторые мужчина прижимает пальцами, другие — перекрывает щекой.

— Это что еще за чудо? — едва слышно спрашивает Элиот, словно боится нарушить священную церемонию, но никто не отвечает. Взгляды всех, как и уши, прикованы к волшебной флейте, преображающей унылое завывание в сладостную, хоть и жалостную мелодию. Внезапно Иви понимает, что это вовсе не дерево и не кость поет в руках саалла. Это олений рог. Девушка достает из защитного чехла фотоаппарат, который всегда держит наготове под курткой, и делает несколько фото. Эти кадры точно украсят ее коллекцию снимков «Прелести северного мира».

Когда мелодия стихает, Силкэ опускает инструмент и обводит присутствующих взглядом.

— Этот песнь отогнать Холод. Теперь вы спать спокойно.

— Вот сейчас это и проверим.

Недолго думая, Акли забирается в палатку и укладывается в спальном мешке, сложив отсыревшую одежду поближе к телу, чтобы та успела просохнуть до утра. Аллестер решает последовать его примеру, когда Кэт неожиданно поднимает животрепещущий для всех вопрос.

— Ты так нам ничего толком и не рассказал о Владыке семи ветров. Самое время для занимательной истории.

— Нэй, — яро качает головой из стороны в сторону Силкэ. — Я не должен его злить. Это мочь плохо закончиться.

— Да брось, — закатывает глаза Калеб — ничего плохого не случится. Сааллам уже давно пора развивать туристический бизнес. К тому же немного осведомленности нам не помешает. В интернете об острове практически ничего не сказано. Лишь то, что он появился гораздо позже Скандинавии, правда, неизвестно как.

— Просим, Силкэ, — взмолился Аллестер, усаживаясь обратно на рюкзак, — поведай хоть малость. Нам всем не терпится узнать аспекты вашего вероучения.

Абориген отводит взгляд в сторону. Делает вид, что рассматривает что-то вдали, хотя кроме одинокого дерева на холме смотреть больше не на что. Кэт медленно наклоняется к нему.

— Ты ведь не хочешь, чтоб мы сами начали рыть информацию? Кто знает, что нам удастся отыскать. Еще введем окружающий мир в заблуждение, и к вам повалят тысячи туристов…

Лицо гида белеет на глазах, хотя казалось, что светлее его кожа стать уже не может. Его передергивает при одной мысли, что Саарге могут заполнить толпы людей. В таком случае вековым традициям сааллов, которые они оберегают много лет, придет конец.

— Это нельзя допустить! Ирке фаалле! Я… Ладно, — откашливается он, понизив голос, словно о том, что он собирается им рассказать, не принято говорить вслух. — Эта гора принадлежать могучий хальфнюг — повелитель Холод. Он не есть бог, но и не быть человек. Он что-то больший, божественный посланник на земля.

Калеб обводит аборигена скептическим взглядом. Как настоящий представитель своего народа, Силкэ имеет неприятную привычку начинать издалека и нудно раздувать рассказ до немыслимых масштабов. С такими темпами возможно, что он вскоре присоединится к дремлющему Аку в палатке.

— Прежде он не быть святой. Он быть грешник, который убить священный олень — прародитель рек и творец природа. Три бога покарать его за грех, использовать против он сила весь Север, но тот покорить ее себе и стать сяаре.

«Святым», — тут же переводит Иви, чье внимание приковано к рассказу местного.

— Он быть грешный, но сила выбрать его. Из-за она Три боги Севера заключить он в вечный ловушка на остров, где он править много лет. Мы, сааллы, поклоняться он, потому что он сяаре. Не мочь делать иначе. Мы приносить дары, молиться, много работать, и Владыка нас не трогать. Но он все равно превратить Саарге в царство лед. Он…

–…великий и могучий получеловек-полубог, — передразнивает его Калеб. — Повелитель вьюг, Владыка семи ветров, испепеляющий одним взглядом. Да-да. Мы поняли. Нужно смотреть в оба, чтоб грозный Властелин нас не утянул.

Парень ловит на себе неодобрительный взгляд Ивейн и закатывает глаза. Ну в самом деле, сколько можно?

— Он не утаскивать чужаки, — резко погрубевшим голосом добавляет Силкэ. — Эу, нэй. Вы даже не заметить, что он рядом, если он это не хотеть. Он уметь проникать в голова, сбивать с верный путь, узнавать о ваш самый темный страх и заставлять вас ему следовать. Из-за он даже самый добрый житель превращаться в скиильди — чудовище.

— То есть, — уточняет Кэт, — он вселяется в человека? Как демон?

— Нэй, все более сложный, — местный складывает руки на груди. В свете полыхающего костра Иви не может не обратить внимания на его глаза. Уж больно они необычного цвета для приезжих. Левый — голубой, а правый — карий. Гетерохромия. Ивейнджин читала об этом. Чистые племенные сааллы имеют одинаковый окрас радужки. Различие появилось в результате кровосмешения с другими расами. Коричневый оттенок означает, что предки у аборигена были азиатами или европейцами. Зеленый — восточнославянскими народами. Светло-синий тон напоминает об исконно скандинавских корнях жителей острова. Конечно, девушка заметила это и раньше, но старалась не глазеть открыто. Все-таки это неприлично.

— Ч-что это? Ты видела? Я… — подпрыгивает на месте Джаззи, указывая пальцем в сторону.

— Ты о чем? — не понимает Кэт.

— Там что-то двигалось. Тень… огромная… Вон там, она скрылась за скалой…

— Я ничего не видела, — всматривается вдаль Кэйтин.

Она хватается за руку подруги, но встретившись с саркастическими взглядами друзей, тут же отодвигается, выдавливая лучезарную улыбку.

— Чилл, Кити. Наверное, показалось.

Рыжевласка принимает беззаботное выражение лица, но тем не менее периодически все же опасливо оглядывается по сторонам. Кэт ненавидит, когда Джазз называет ее «кошачьим» именем, но старается не обращать внимания. Исправлять блогершу так же бесполезно, как пытаться потушить Солнце: только силы тратишь впустую. Джаззи, или, точнее, Вивиан (как ее зовут на самом деле), всегда говорит и делает то, что первое приходит в голову, и никогда не отступает от своих привычек. Кэйтин не знает, положительная это черта характера или плохая, но однозначно раздражающая.

— Владыка семь ветер, — продолжает рассказ саалл, — мочь меняться, как хочет, чтоб добиться желаемый. Вы никогда не видеть он, если он того не хотеть. Говорить, что человек сходить с ума от один прикосновение Повелитель или шепот. Кто потревожить его дом, никогда не найти дорогу в свой.

— И зачем ему это? — чешет рыжий затылок Элиот. — Ну там, путать людей и все такое?

— Все просто: ирре мале вёй саль финья.

Кэт с Ивейн встречаются взглядами, и блондинка объясняет, что речь идет о похищении души. Иви не на шутку настораживают слова Силкэ, а вот Кэйтин воспринимает все как страшилку у костра вожатых. Но, несмотря на разницу в восприятии, обе слушают, затаив дыхание.

— Значит, Калиго охотится на людей, — подытоживает Калеб. Звук имени их покровителя, сорвавшийся с губ чужака, словно обдает местного кипятком.

— Не произносить его имя!

— Не будьте таким суеверным. Это всего лишь слова.

— Слова иметь особый свойство. Они притягивать событие!

Калеб устремляет взгляд в небо, но не отвечает. Прежде всего потому, что не хочет выслушивать пятичасовую проповедь о волшебном свойстве речи. Все эти разговоры о сверхъестественном, конечно, очень увлекательны. Он и сам читал немало загадочных историй об острове: что возле него пропадают корабли, аппаратура дает сбой, а в неестественно густом смоге над горой бесследно исчезают любые авиасуда. Но не стоит откидывать тот факт, что уже далеко за полночь. В такое время мозг гораздо сложнее воспринимает факты и намного легче — суеверия, чем, судя по всему, и пользуется Силкэ.

— Может, заткнетесь? Спать ложитесь уже, — выплевывает Акли в отверстие палатки, но поглощенная рассказом Иви его даже не слышит.

— А почему нельзя называть его по имени?

— К Владыка нужно относиться с уважение. Произносить его имя можно, только если вы приносить ему гриифиг… — он осекается, пытаясь вспомнить слово на английском, — то есть дар. Иначе он мочь понять это как насмешание.

— Вернее, насмешку? — поправляет Кэт.

— Яалле, — кивает Силкэ. — Повелитель загубить много людей, который в он не верить. Если не покинуть его земля, он вас не оставить, пока не получить свой жертва.

— То есть он нас всех убьет?

Мужчина не отвечает, но по его глазам и так понятно: вряд ли слово «жертва» может иметь много значений.

— Да когда вы уже разойдетесь? — резко дергает замок палатки Акли. — Я спать хочу, а вы тут со своими сказочками.

— И что нам делать? — не обращает на него внимания Ивейн. — Можно ли как-то защититься от этого Повелителя?

— Когда быть юный, я слышать о рог Хёйльлаг, тот самый, который носить священный олень. Первый племена верить, что только он мочь победить Владыка.

— И где его взять, этот святой… как там его?

— Я… — мотает головой Силкэ, словно отгоняет от себя запоздалую мысль, — это лишь старый легенда. Герайту мии. Не думать об это.

Но Кэт не привыкла так легко сдаваться.

— Сначала ты говоришь, что за нами следует сам Холод, рассказываешь его историю, в которую, как мы уже убедились, верит весь сааллский народ, а теперь — что это всего лишь предание? Что-то не сходится. Ты точно не хочешь ничего добавить?

Бледное лицо аборигена отворачивается к костру, озаряясь багряно-желтыми бликами.

— Я мочь лишь сказать, что на остров вам нельзя оставаться. Иль марайте филь Дроттин, аарум дам фольдабе ии вале хъёрта де икка айля.

— Если разгневать Владыку, он не успокоится, пока не остановится сердце каждого из вас, — переводит Ивейн друзьям, ощущая, как по спине ползут мурашки.

На плечи оседает тишина. Минута, две тянутся длиннее часа. Напряжение от каждой невысказанной вслух мысли только усиливается, несмотря на то, что каждому из группы есть что сказать.

— Все? — врывается в покой ночи голос Акли. — Теперь, когда закончили болтать о своем Калиго, вы ложитесь наконец спать?

— Не произносить и…

— Калиго! Калиго! Калиго!

Силкэ подрывается на ноги, словно его ножом ударили в спину.

— Ты не понимать, что делать! Когда Владыка злиться, происходить ужасный вещь!

— Ау, Калиго! — выбирается наружу Акли, расставляя руки в стороны. — Приди и возьми меня, всесильный владелец горы! Я здесь! Я вызываю тебя!

— Акли, хватит!

— Видишь? Ничего он мне не сделает, этот ваш недобог. Если он вообще существует. А может, — прищуривается он, подступая к сааллу, — ты просто дурачишь нас, чтоб потом воспользоваться ситуацией? Решил напугать до чертиков, а потом прирезать, пока мы спим, свалив все на сказочного бога? Что скажешь, белобрысый? Захотелось разжиться новеньким «Ролексом»?

Он пихает мужчину в грудь, когда между ними вклинивается Калеб.

— У тебя что, шарики за ролики зашли?

— Какие на хрен шарики? Зачем они мне здесь сдались?

Калеб раздраженно стискивает челюсть.

— Что на тебя нашло?

— Не ты ли говорил, что этому типу верить нельзя?

— Я не это имел в виду.

— Как же, — оскаливает белесые зубы Акли. — Может, ты просто первый хотел пойти в атаку, став всеобщим спасителем?

— Да в чем проблема, Ак? — не выдерживает Кэт, но вместо него отвечает Калеб.

— Его проблема в отсутствии проблемы, которое он пытается восполнить, придумав ее. Не так ли, старина?

Плечи бизнесмена напрягаются.

— Силкэ всего лишь поделился легендой своего народа, — недоуменно поправляет очки Аллестер. — Не понимаю, из-за чего вся эта перепалка.

— Ну и черт с вами, — машет рукой блондин. — Лучше бы жратву раздобыли, а не время на призрачные рассказы теряли. Два дня уже ничего не ели, кроме кучки отсыревших орешков! Поглядим, как вы запоете, когда кто-то из нас сдохнет с голоду.

Окинув Калеба сверлящим взглядом, словно последний комментарий касался его лично, Ак снова забирается в палатку, застегивая за собой молнию. Будучи убежденным скептиком, он привык откидывать даже то, что происходит у него под носом. Впрочем, как и Калеб, но Ивейн совсем не такая. Выросшая в провинциальном городке с матерью, помешавшейся на суевериях и оккультизме, она приучилась доверять чутью и не откидывать предупреждения, даже если те кажутся несущественными. Ведь разум обмануть легко, но тонкие сплетения внутреннего голоса не заглушить ничем.

В отличие от Ака и Элиота, отключившихся, едва успев залезть в спальник, Иви еще долго не может сомкнуть глаз, и виной тому не только возня Калеба, храп Кэт и многократное хождение по маленькому Аллестера, но и рассказ местного. «Cåligoe». Девушка мысленно обводит рукой каждую букву этого запретного слова, выведенную чернилами на листах маминого блокнота. По правде сказать, Ивейнджин немало знает об этом месте. Еще за несколько лет до ожидаемой поездки она начала собирать информацию о загадочном острове посреди Северного Ледовитого океана, чье поселение славилось навыками рыбной ловли и весьма своеобразными верованиями. Благодаря многочисленным блокнотам ее матери, Эвэлэнс, в которых та долгие годы собирала данные о вымирающем народе сааллов, девушка смогла изучить не только их язык, но и веру, культуру, а также страхи и предрассудки.

В маминых записях Калиго упоминался в качестве охотника, который лишился семьи и был проклят самим Верховным богом Акмеласом. Тогда это казалось блондинке лишь сказкой с печальным концом. Теперь она здесь, на Саарге. Видит его красоты, вдыхает его воздух, слушает его шепот, цепляясь обеими руками за реальность, но сказания древних народов все сильнее дышат в спину. Существует ли Владыка на самом деле? Так ли он ужасен и зол, как описывают сааллы? Связан ли с последним путешествием Эвэлэнс, в котором произошло непоправимое? Ответы на эти вопросы Иви надеялась получить от местного, но, судя по всему, ей придется добывать их самостоятельно.

Погружаясь все глубже в раздумья, Ивейнджин не замечает, как начинает клевать носом. Перед глазами возникают смутные образы, вырастают дюны, расплываются горные пейзажи, сливаясь в очертания смутной фигуры, в которой Иви безошибочно узнает человека. Парень. Его покатые плечи возвышаются над заснеженными сугробами подобно опорам, поддерживающим исхудавшее тело. Натянутый лук покоится у его ног вместе со стрелами, вырезанными собственноручно, но так и не нашедшими практического применения. Все потому, что зверь в округе либо вымер от невыносимого холода, либо попрятался в самые недра ущелий, таких глубоких, что сами дверги³³ не смогут их отыскать.

Погода в последние дни рассеивает надежду на внятную добычу, но Сирилланд не теряет веру в лучшее. Он должен что-то поймать. По-другому и быть не может, ведь в противном случае его родители и сестры умрут. Его семья уже несколько недель висит на тонком волоске между суровым выживанием и голодной, но милостивой гибелью. Он и так уже потерял двоих братьев. Больше смертей он не допустит. В это тяжелое для всех сааллов время, когда Враге — ледяной северный буран — бушует уже не один месяц, карая остров триадой лютых морозов, люди вынуждены бороться за жизнь всеми возможными способами, которых на земле, покрытой льдами и окруженной океаном, не так много. Охота и рыбалка — единственные возможности добычи пищи, вот только рыба из-за экстремально низкой температуры воды в этом году редко заплывает так далеко на север. Их братья, руаны, живущие у подножия горы, едва могут прокормить детей, но ольфмундам, обитающим в высокогорье, повезло еще меньше. Запасы вяленого мяса давно исчерпались, грибов, дикого лука и съедобных корней сейчас не добудешь, а суп из засушенных листьев яснотки дает лишь временный заряд энергии, которого едва хватает на выполнение повседневных дел.

С той поры, как соплеменник последний раз выследил волка, луна восходила семь раз, и каждый новый восход знаменовал приход нового предела голода. Именно поэтому, завидев среди бескрайней белизны карибу, Сирилланд не смог поверить собственным глазам, сулящим ему такую небывалую удачу. Выследить куропатку или пустельгу было бы уже неслыханным счастьем, но самого северного оленя, да еще и такого крупного, что его тушку едва ли смогли бы сдвинуть с места четверо мужчин… Юноша застыл, как деревянный идол на площади их поселения. За все годы, прожитые на вершине, он видел сотни хищников, но никогда не сталкивался ни с чем подобным. Ростом не меньше двоих людей, карибу стоял у обрыва, гордо подняв голову. В лучах уходящего солнца его светлая шерсть отливала серебром, а рога изгибались кверху, подобно стволу тысячелетнего дерева, такого высокого, что своими ветвями царапает небо. Зверь будто вынырнул из рассказов старика Ансфрида о священном Эйктюрнире, давшем начало всему живому. И хоть Сирилланд как представитель ольфмундов почитал рысь, а не оленей, его пальцы на древке лука дрогнули. Убить священное животное, предав собратьев с низины, — это одно, но застрелить самого Дуборогого, навлекая на себя божественный гнев… Стоит ли жертва клейма несмываемого греха? Нужно ли пятнать честь во имя семейного благополучия? Ставить на кон достоинство семьи ради ее спасения?

Юноша опустился на колено, достав из колчана стрелу. Ноги онемели, во рту пересохло, как бывало каждый раз, когда в его руках оказывалось оружие. Он много раз ходил с отцом и братьями на охоту, но еще никогда не прерывал течение чужой жизни. Это гнусно, жестоко и неправильно во всех смыслах. Даже если Троица истинных богов не воспрещала животноубийство³⁴, его собственная душа противилась этому из последних сил. Но необходимость до боли сжимала пальцы вокруг рукояти. Это всего лишь старая сааллская легенда. Не более того. Упускать такую возможность из-за старческих предрассудков глупо, тем более когда твои родные находятся на грани смерти. Либо олень, либо родители и сестры. Выбор более чем очевиден, но ладонь, за многие годы привыкшая повиноваться зову совести, не слушается веления разума.

«Нет ничего проще… — нашептывал в голове ехидный голосок Асбъёрна. — Лишь отпусти, и стрела сделает за тебя все дело. Или ты и этого сделать не можешь? Какой от тебя тогда толк?»

«Лишать жизни других не дурно, мой мальчик, — раздался в унисон его сердцебиению шепот отца. — Таков естественный оборот вселенского колеса.»

Дрожащие пальцы натянули тетиву, ком в горле осел камнем в груди.

— Не ради себя. Ради общего блага.

Карибу опустил голову и повернулся в сторону, намереваясь уйти, когда в его левый бок впился заостренный стержень. Крик эхом разнесся по округе, сбивая снег с верхушек скал. Низкий, острый, душераздирающий, он вонзился в сердце парня острым лезвием, заставляя содрогнуться от боли, словно это его плоть проткнул металлический наконечник, будто это он сам оказался на месте добычи. В тот же миг, когда с серебряных рогов опала последняя снежинка, небо над головой разверзлось градом, солнце утонуло в чернильном смоге, а грунт у ног Сирилланда покрылся сетью расщелин, трескаясь подобно корочке льда. Словно сам небосвод обрушился на голову, а почва не выдержала тяжести совершенного греха. Внезапно налетевший вихрь закрутил в воздухе сугробы, а вместе с ними камни и части скалы. Юноша упал на колени вместе с поверженным оленем, когда трещина поглотила мир, подобно огромному обезумевшему зверю.

Ивейн резко вскакивает, хватаясь за горло. Кажется, ледяные порывы иссушили его до состояния пергаментного листа. Вот только она вовсе не стояла все это время с луком на морозе, а лежала в спальном мешке, здесь, в палатке. Неужели это был сон?

— Эй, ты чего? — шепчет Калеб. — Все нормально?

— Да… Просто приснился кошмар… — выдыхает Иви, укладываясь обратно.

Священный олень, вылитый из серебра и снега, молодой охотник, нарушивший традиции своего народа… Видимо, сказывается влияние Силкэ. Но все выглядело настолько реалистичным, что в это невозможно не поверить. Холод пробирал ее кожу до мурашек. Ветер хлестал плетью по щекам. Столько боли, желания, страданий. Она чувствовала голод, замерзающие слезы на ресницах парня и стрелу, пронзившую невинную плоть. Пока что-то не вытолкнуло ее обратно в реальность. Реальность, в которой нет ни идолов, ни божеств, ни родовых тотемов. Есть лишь она и ее друзья, мирно посапывающие в спальниках рядом. По крайней мере, девушка на это искренне надеялась.

****

Первой просыпается Кэт. Она поспешно зашнуровывает ботинки, чтобы поскорее сходить в туалет, но непослушные пальцы отнимают бесценное время. А ведь еще нужно надеть свитер и куртку. Вот они — прелести многослойности. Ее торопливое копошение будит Элиота, который только под утро смог уснуть. На самом деле он заснул одним из первых, но естественный позыв не дал ему поспать дольше пары часов, а холод, который даже сквозь все слои спальника пробирал пальцы ног до косточек, обрек его дальнейшие попытки выспаться на поражение. Регулярные тренировки в боксерском клубе приучили его просыпаться с восходом солнца. Поэтому обычно ему не составляло труда вставать рано, но только не сегодня после холодной бессонной ночи. Элиот неспешно выбирается наружу, радуясь наконец-то возможности избавиться от удушающей тесноты и запаха мокрых носков, ударяющего в голову, которая и без того раскалывается. Оставшись наедине с природой, боксер решает размять затекшие мышцы, вот только те вспыхивают жгучей болью в ответ на каждое его движение.

Бездействие — худший из недугов спортсменов. Эл так привык к утренним растяжкам и пробежке, что не знает, куда себя девать. Само его тело противится мысли продолжать путь по лютому морозу вместо привычных, закрепленных годами ежедневных повторений, занятий. Привычки правят им многие годы, формируя мышление и образ жизни. Правильные, застарелые, вредные. Любые, кроме тех, что навязывает общество. Когда проводишь на задворках Манхэттена столько времени, что аромат раскаленного асфальта становится твоим парфюмом, общепринятые нормы отходят на третий план вместе с воспитанностью и культурностью, которые первыми летят в мусорное ведро. Обычно за обучение детей отвечают родители, но мать будущего боксера откинула свой священный долг туда же, куда ее сын — правила поведения. Эла воспитывала улица. Она же его кормила, поила, одевала и научила защищаться при необходимости (а такие случаи бывали нередко). Единственное, чему за девятнадцать лет она его обучить не смогла, — это изысканным манерам.

— Как оно? — подошел он к сидящей возле тлеющих угольков Кэт. — Не спится?

Кэйтин окидывает его сверлящим взглядом, но не отвечает.

— Это понятно. Уснешь тут, когда над головой ветер скулит.

— Дело не в этом. Просто… голова болит. Наверное, заболела.

— Что ж ты на гору сунулась, если больна?

Любая другая девушка обиделась бы, если б к ней так обратились, но не Кэт. Она знакома с Элиотом всего пару лет, но этого хватило, чтоб брюнетка привыкла к его манере общения. Кто-кто, а Эл на любезности уж точно не разменивается.

— По той же причине, что и ты. Или ты сюда галок считать пришел?

— Да плевать мне на каких-то там галок. Это что за зверь вообще?

— Лучше тебе не знать, — фыркает она, дыша на немеющие пальцы. Его тугой ум часто выводит Кэт из себя, но также и забавляет. Ей нравится его дразнить. Правда, действовать в этом случае нужно деликатно. Если здоровяк поймет, что над ним издеваются, кто-то может не досчитаться зуба.

— Что за шум? — выходит из палатки Калеб. — Вы почему не спите?

— Извини, Каби. Тебя наша маленькая дискуссия разбудила?

Юноша нервно откидывает край шарфа за спину. Его всегда раздражало, когда его называли непонятными кличками и сокращениями. У него славное звучное имя. Неужели так сложно произносить его до конца? Но больше всего его выводит из себя не манера обращения Кэт, а само прозвище. Каби… так его называла только Триа, а она… О ней он не любил вспоминать больше всего.

— И какова же тема вашей беседы?

— Птицы, — зыркает брюнетка на Элиота, — а точнее, альпийская галка. Весьма благородная и умная пернатая. Она не только общается с собратьями посредством особых звуков, но и имеет привычку подбирать птенцов других видов или высиживать яйца в их гнездах.

— Как Кукушка? — присаживается Калеб на рюкзак, массируя пульсирующие виски. Головная боль из-за высотной болезни все чаще дает о себе знать.

— Не совсем, но схожести есть.

— Я имел в виду другую птичку, не менее смышленую, но куда более коварную.

Брюнетка недоумевающе склоняет голову, хотя по мимолетному блеску в ее черных, как угли, глазах парень понимает, что она прекрасно поняла, куда он клонит. В отличие от Эла. Его точеные скулы заостряются еще сильнее, придавая лицу суровый вид.

— Не понял. Так о чем речь?

— Об известной нью-йоркской воровке, — поясняет Кэйтин.

— Не просто известной. Ловкой, неуловимой, искусной грабительнице, терроризирующей отпрысков богатых семей.

— Птица-воровка? Ты меня что, идиотом считаешь, Каб?

— Конечно, но суть не в этом, — продолжает с невозмутимым видом тот. — Кукушка не простая мошенница. Она — искусник своего дела. Полиция за ней уже четыре года без толку гоняется. Все потому, что она мастер маскировки. Говорят, никто никогда не видел, как она на самом деле выглядит. Такой себе Арсен Люпен³⁵ в юбке. Интересно, какая же она?

Калеб задумчиво потирает ладонь о ладонь. Он не раз размышлял, какой на самом деле может быть главная преступница Нью-Йорка? Неотразимой красавицей с длинными ногами и томным взглядом, перед которыми не устоял бы сам папа римский, или же, наоборот, блеклым, невзрачным куском ничего, на который никто даже в здравом уме не обратил бы внимания? Юноша невольно косится на палатку, где, свернувшись калачиком, посапывает Ивейн, и качает головой. Нет, это было бы слишком легко. К счастью, хриплый голос Элиота выводит его из раздумий.

— Если она такая способная, откуда эта дурацкая кличка?

— Это не псевдоним, — перетягивает на себя покрывало внимания Кэйтин, — а ее метод. Кукушка не просто обирает сынков миллионеров, но и подбрасывает улики, указывающие на абсолютно других людей, тем самым перекладывая вину на них.

— Типа как Больса?

Кэт и Калеб недоумевающе переглядываются.

— Ну тот злодей из «Во все тяжкие», важная шишка у мексиканцев. Толкал всем разбавленные наркотики, и никто не мог его поймать.

— Да-а-а, — протягивает Калеб, — примерно.

На самом деле юноша понятия не имеет, что общего у главы мексиканского наркокартеля и преступницы, обворовывающей мужскую половину нью-йоркской элиты, но решает, что поднимать спор с тем, чью голову били больше раз, чем он может себе представить, бесполезно.

— И что она до сих пор делает в Нью-Йорке? — хмурит каштаново-рыжеватые брови Эл. — Украла бы у кого-то пару миллионов и улетела бы в теплые края.

— Возможно, у нее нет выбора.

— Или у нее такая стратегия, — добавляет безучастно Калеб.

— Или же она слишком тупоголовая, чтоб такое провернуть.

Утверждение Элиота заставляет Кэт насупиться.

— Кукушка не глупа. Она всегда берет немного: драгоценный камень с оправы часов, золотую серьгу, фамильный портсигар, кольцо. То, — нарочито подчеркивает она, подняв указательный палец, — пропажу чего владельцы заподозрят не сразу, а если и заметят, она уже будет вне зоны досягаемости. Однажды она тайком стащила у одного парня рубиновый крестик с груди, пока он пил виски, подменив его медальоном с Микки Маусом. Это не так-то просто сделать, знаешь ли, даже с пьяным.

Калеб задумчиво кивает, хотя ее слова кажутся ему слегка сбивчивыми. Он не помнит, чтоб в новостях освещали подобный случай.

— Довольствуется малым, как истинный профессионал. Жалко лишь, что это добыто бесчестным путем.

— Каждому приходилось делать то, чем мы не гордимся, — пожимает плечами Кэт. — Не так ли, Каб?

Парень судорожно сглатывает, теряя дар речи. Намек брюнетки кажется настолько очевидным, что у него перехватывает дыхание. Голосок в голове начинает подтачивать его уверенность, нашептывая темные мысли: «Нет, она не может об этом знать. Это невозможно. То, что произошло с Триа, — твоя тайна, и никого больше, и ни Кэт, ни кто бы то ни было не в состоянии выведать правду». Спустя несколько минут длиной в час Калеб берет свое волнение в узду, когда замечает, что девушка давным-давно исчезла из поля зрения.

— Куда подевалась Кэт?

— Отошла по делам.

По тому, как боксер выделяет последнее слово, Калеб понимает природу этих самых «дел» и немного расслабляется. Скорее всего, брюнетке известно о его прошлом еще меньше, чем о будущем. Поэтому поводов для волнения нет, но стоит ему только расслабиться, как раскатистый вопль обрезает нить тишины, а вместе с ней и его спокойствие. Юноша мчится на крик и обнаруживает Кэт, согнувшуюся над скрюченным телом, в чертах которого не без труда можно узнать Джаззи.

Примечания

12

Авторский неологизм от слова «равноденствие» — означает выравнивающий дни, делающий продолжительность дня и ночи одинаковой.

13

Прибор для измерения уровня высоты.

14

Автономный источник тепла с тепловыделяющей смесью, которого может хватить до 10 часов обогрева.

15

Cheese (англ.) — сыр.

16

Followers (англ.) — подписчики в социальной сети.

17

От англ. «baby» — жаргонное слово, означает то же, что «детка, малышка».

18

Off stream — оффлайн видеотрансляция в Youtube и других соцсетях.

19

Crazy (англ.) — невероятное, сумасшедшее.

20

Сленг, от английского «spot» — определенное место на карте.

21

Trip (англ.) — путешествие.

22

Сленг — видео блог.

23

Reals (англ.) — контент в формате видео для соцсети Инстаграм.

24

Bis (от франц. «bisous») — сленг, означает «поцелуйчик».

25

Сленг — означает активных подписчиков в соцсетях.

26

Please (англ.) — пожалуйста, прошу тебя.

27

Beau (англ.) — красавчик.

28

Дрип (сленг) — аксессуары, безделушки, которые помогают сотворить модный стиль.

29

Hershey’s — американская кондитерская компания, крупнейший производитель шоколадных батончиков в Северной Америке.

30

Trouble (англ.) — проблема, беда.

31

Горный альпийский козел, обитающий в высокогорье.

32

Creepy setting (англ.) — жуткая обстановка.

33

Горные жители из германо-скандинавской мифологии, владеющие сокровищами и охраняющие их.

34

Авторский неологизм — означает «убийство животных».

35

Главный герой романов и новелл французского писателя Мориса Леблана, «джентльмен-грабитель», преуспевший в ограблениях благодаря искусству перевоплощения.