Зверобой

Ксения Буржская, 2022

Абьюз или страсть? Сможете ли вы сделать правильный выбор? Герои Ксении Буржской – дети своего жестокого века, отчаянных 90-х: позднее взросление, выбор между чувством и долгом, мучительный поиск себя в отражениях чужих ожиданий. Зависимость, неуверенность, утрата. И снова длинная дорога в едва различимой надежде на счастье. Марьяна и Ян пытаются создать семью на обломках собственных иллюзий, ошибок прошлого и случайно вспыхнувшей страсти, которая гаснет так же быстро, как и вечерние фонари – утром каждого нового дня, когда за углом уже обязательно ждет кто-нибудь третий. Второй роман молодой писательницы Ксении Буржской, отмеченной премией НОС и множеством публикаций в авторитетных СМИ.

7. Отец

Марьяна с отцом осторожно подходят к озеру, долго ищут место, где бы уронить тяжелые рюкзаки, разложить все, что необходимо для завтрака, поставить палатку — место нужно поровнее, посуше. Отец расстилает плед, аккуратно — стекло к стеклу, лопасть к лопасти — раскладывает ватные брусочки, морилки, лопатки и колбочки. Он сверяется с температурой воздуха и его влажностью. Он говорит: «Вовремя пришли».

Хорошо.

Марьяна не знает, почему это вовремя. Чтобы прийти сюда вовремя, пришлось встать в шесть утра — то еще удовольствие. С неба сквозь деревья рассыпается солнце, и только что кандалами звеневшие комары куда-то прячутся.

По воде свой недолгий срок отмеряет водомерка, тревожит гладь совсем трепетно — расходятся едва заметные круги.

Отец говорит: «Давай поедим?»

Они садятся на плед и едят бутерброды, запивают квасом, оставляют немного на дне сладкого — пригодится, чтобы ловить.

Марьяна нетерпеливо ждет, когда отец достанет ловушки, когда они будут их вкапывать в землю, когда ловкие, проворные жуки начнут туда скатываться и безуспешно пытаться вылезти, тогда они будут совершенно безопасны, и можно беззастенчиво их рассмотреть.

Марьяна достает лупу и наводит на одуванчик:

— Я слышала, что из них можно варить варенье. Как думаешь? Мне Светка рассказывала, у нее бабка варит.

— Возможно, — задумчиво отзывается отец.

— Давай тоже сварим, — предлагает Марьяна. — Я соберу и сварим на костре.

Отец смеется и качает головой. Это непонятно: ни да, ни нет.

Но Марьяна уже сама остыла к одуванчикам, переключилась на божью коровку. Вот уж единственное, что можно держать в руках без презрения.

— Красивая, правда? — спрашивает Марьяна, кружа божью коровку на ладони. — Как думаешь, у нее закружится голова?

— Это вряд ли, — говорит отец, расставляя штативы.

— Смотри, — вскрикивает Марьяна, — она мне на руку насрала!

— Марьяна, не говори «насрала»! — Отец смеется. — И не насрала вовсе, это гемолимфа. Кровь.

— В смысле кровь — я же ее не убивала.

— Божьи коровки выделяют кровь, если чувствуют опасность.

— Ссы в глаза — божья роса, — говорит Марьяна.

— Господи, откуда ты все это знаешь, — удивляется отец.

— Это мама так сказала, когда с подругами обсуждала Двоскина.

Двоскин — мамин начальник. Как Марьяна поняла, все, кто у него работает, хотят ему только зла. «Когда уже свалит этот Двоскин». «Двоскин этот — отменное дерьмо». «Двоскин только и делает, что врет — ссы в глаза…»

Отец пожимает плечами:

— Ну, Рысь, не все надо повторять, что слышишь.

— А им больно? — спрашивает Марьяна.

— Кому?

— Коровкам. Когда они плюются кровью?

— Не больно. Природа так задумала, что это не больно.

Марьяна спускается вниз к реке, там, под влажным песком, копошатся муравьи с крыльями.

Они неприятные. Марьяна подносит к ним лупу и тут же отводит — нечего там смотреть. Муравьи — они и в Африке муравьи.

— Пап, когда мы поедем в Африку?

Отец смеется и, щурясь, смотрит сквозь солнце.

— А зачем нам Африка? Скоро поедем на север. И давай палатку расставлять.

Они вынимают и ставят палатку: сначала тент, потом колышки, потом пенка и спальные мешки. Все как полагается — на ближайшие три дня это их дом.

Тут из чащи выходит дядя Семен. Высокий, крепкий, с ежовой бородой, он весь как дубовый ствол. Дядя Семен хлопает руку отца, Марьяне даже кажется, что она может от этого треснуть, треплет Марьяну по рыжим, скомканным в хвост волосам, но она уворачивается и тоже протягивает руку — я не маленькая. Рука у дяди Семена шершавая, как вчерашняя газета, и желтая от табака. Он никогда не вынимает изо рта беломорину, сплющенную в углу обветренных губ.

— Ну чего, граждане, — спрашивает дядя Семен, снимая дождевик и свитер. — Загораете?

Отец улыбается:

— А мы, Сень, варенье из одуванчиков придумали варить.

— Дело хорошее, — усмехается Семен углом рта, переваливая папиросу на другую сторону. — Под коньяк отлично будет. Да, принцесса?

Марьяна фыркает — все эти разговоры обыкновенно скучны.

Она бежит к озеру и находит у кромки седой одуванчик. Аккуратно срывает его под корень и поднимает вверх. Сквозь зонтики семян она смотрит на солнце, которое через мгновение заполняет глаза невидимым белым песком. Дует на круглый шар, и он осколками разлетается по воде. Отец и дядя Семен увлеченно спорят о чем-то, склонившись над стеклянной коробкой.

Тогда Марьяна берет стебель от одуванчика, сжимает его губами — крепко, так, что от млечного сока во рту начинает горчить, и она уже сомневается, что варенье — такая уж хорошая идея. Потом берется за стебель двумя пальцами — большим и указательным, как часто делает дядя Семен, выдыхает невидимый дым и говорит в звенящее вокруг нее пространство:

— Ну что, граждане, не выпить ли нам по рюмашке за Жана нашего Фабра?