Зверобой

Ксения Буржская, 2022

Абьюз или страсть? Сможете ли вы сделать правильный выбор? Герои Ксении Буржской – дети своего жестокого века, отчаянных 90-х: позднее взросление, выбор между чувством и долгом, мучительный поиск себя в отражениях чужих ожиданий. Зависимость, неуверенность, утрата. И снова длинная дорога в едва различимой надежде на счастье. Марьяна и Ян пытаются создать семью на обломках собственных иллюзий, ошибок прошлого и случайно вспыхнувшей страсти, которая гаснет так же быстро, как и вечерние фонари – утром каждого нового дня, когда за углом уже обязательно ждет кто-нибудь третий. Второй роман молодой писательницы Ксении Буржской, отмеченной премией НОС и множеством публикаций в авторитетных СМИ.

3. Ольга

Шагнула через порог — сразу с лестницы не стала, примета плохая, — обняла Ольгу. Гладила по спине — долго, упираясь лбом ей в плечо, как молодой, упрямый бычок, хотелось тянуть это мгновение как можно дольше, но ведь на жизнь не нагладишься.

— Марьяш, — сказала Ольга откуда-то из тумана. — Ты меня сейчас задушишь.

— Ну и? — хмыкнула Марьяна ей в волосы. — Убью тебя и заберу себе как трофей.

Отстранилась, чтобы посмеяться. Вроде как не всерьез. Хотя в любой шутке… вы знаете.

В детстве Марьяна часто была свидетелем: чтобы сохранить или перевезти насекомое, его следовало убить. Жуков и мух отец-зверобой кидал в морилку с этилацетатом. Мелких бабочек придавливал, крупным — шприцем вкалывал в грудь нашатырь.

Она всегда отворачивалась.

— Я на минуту, — виновато сказала Марьяна. — По делам тут.

— Раздевайся! — кивнула Ольга в сторону вешалки. — Поешь со мной, я как раз только с обедом закончила.

Марьяна представила, как они заходят вдвоем в номер отеля, и Ольга идет в душ, а потом выходит — в махровом, допустим, халате. Как она развязывает пояс на этом халате, и там — обнаруживает теплую, пахнущую мылом кожу. Голова закружилась, Марьяна даже села на обитый кожей топчан.

— Ну и где ты там? — из-за угла выглянула Ольга, одетая в штаны и толстовку, которые обычно рекламируют парой: «Уютный костюм из футера». — Остынет же.

Прошли на кухню и сели рядом, касаясь под столом коленями. Суп в Марьяниной тарелке испускал свекольный дух. «Суп остынет, а я нет», — подумала она и сказала:

— Знаешь, я решила в Москву переехать. Мне работу предложили, — и сразу, чтобы Ольге не пришлось задавать этот неловкий вопрос, чтобы не подумала, что она едет к ней, хотя так это, безусловно, и было, добавила: — У отца пока поживу.

Деланой, слишком поспешной показалась в голосе легкость, небрежность, доведенная до абсурда.

Ольга улыбнулась. Не испугалась — уже хорошо.

— Я рада за тебя, Марьяша, это здорово. Чаще видеться будем! А что за работа?

— Газета одна, чуть позже скажу, когда оффер придет. Я сегодня как раз на собеседовании была, в общем.

— Отлично, и как прошло?

— Да как-то прошло. Оль, я спросить хотела: ты мне город покажешь?

О свидании договорились. Такой был у Марьяны расчет: приеду, будем гулять, общих друзей заведем, постепенно сблизимся. Будем чаще встречаться — она сама так сказала. Ну должно ведь это куда-то сдвинуться? Должно? Черт возьми, ведь пять лет уже все это тянется: Марьяна к Ольге, Ольга от нее, но и отойти далеко не дает — только она начнет с кем-то сближаться, тут же выныривает: Марьяна, привет, как дела, приезжай.

Так вот приехала. Теперь мучайся. Сдавайся. Стань моей.

— А с отцом-то удобно будет жить? Вы вроде не особо общаетесь.

— Ну, как бы там ни было, он мой отец. Надо ж когда-то начинать.

Так и начали.

Когда появилась Ольга? Давно: они познакомились в Питере, Марьяне было девятнадцать. Глупое сочетание молодости и смелости — и в этом всё. Ольгу привели в редакцию однажды утром, сказали, что она приехала из Москвы и будет с ними полгода — помогать, консультировать по вопросам развития, учить молодых журналистов. Марьяна была как раз из таких — их свели в одной комнате. Ольга ходила, забивая невидимые сваи в пол, а у Марьяны уши закладывало от красоты.

Только представьте: стоит она, в узком и скользком платье, на высоченных каблуках, водит длинными пальцами по воздуху, рвет его на грубые куски. Говорит — как хурма вяжет, яркие глаза — обведены черным, и особенно — режут губы. Поцеловать такие губы — потерять равновесие, пальцы немеют, ноги не сгибаются, колени служат только падениям. Впрочем, откуда Марьяне знать? Она еще ни разу не целовала женщину — девчонки, с которыми она пила в клубе коктейли «секс на пляже» или «голубая лагуна», — не в счет.

На корпоративе Ольга танцевала с юными мальчиками, смеялась от того, как те краснели, отпускала злые шуточки. Марьяна теснилась рядом, смотрела исподлобья, старалась поближе подойти, чтобы вдруг заговорить. В мечтах ее Ольга ложилась спиной на офисный стол и закидывала ей ноги на плечи — вместе с каблуками и, допустим, чулками — в том, что под платьем у Ольги именно чулки, Марьяна почему-то была совершенно уверена.

В реальности Ольга не слишком-то ее замечала. И к тому же была прочно замужем. «Я уже десять лет в браке, — говорила Ольга, если кто-то сомневался в ее профессиональной смелости. — Не пугайте ежа голой жопой».

Все лучшие задания уходили парням, а Марьяну она посылала смотреть кино и писать об этом.

— Дай мне наконец что-нибудь боевое! — набравшись смелости, попросила она.

— Буду думать, — ответила Ольга, смерив ее недоверчивым взглядом.

На следующий день появилась в редакции, размахивая своими крыльями — было на ней что-то такое надето, фасон — бэтмен. Вечерница необыкновенная.

— Мне нужна девушка с татуировкой кошки, — бросила Ольга в опенспейс, и Марьяна поняла, что та даже имени ее не знает.

Подошла на полусогнутых, сказала:

— Это не кошка, а рысь. А я Марьяна, — и руку протянула: бери.

Ольга взяла. Рука была крепкой и холодной.

— Не кошка, а рысь. Серьезно! Вот что, Марьяша… — и в этой сладенькой, домашней «Марьяше» слилась вся невозможная нежность и вся тоска по любви — Марьяна поняла, что нет и не будет у нее больше жизни, другой, без Ольги. — Ты просила, и я нашла для тебя кое-что.

Ты просила — и я пришла.

Марьяна мучилась, но молчала долго. Все полгода, пока Ольга работала с ними. Стеснялась, краснела, постоянно получала по башке, но молчала. Как сказать-то? А потом прорвало. Ольга уже уезжала, устроили проводы — рабочую разухабистую вечеринку. Марьяна выпила два стакана, виски там был или водка — совершенно не отложилось в памяти, потом поймала Ольгу — в туалете, где та — не ошиблась! — поправляла чулки. Упала перед ней на колени и сказала:

— Ольга, не уезжай, пожалуйста. — Вышло театрально.

— Это почему? — спросила та не удивившись.

— Потому что я без тебя не смогу.

— Сможешь, — спокойно сказала Ольга.

— Потому что я тебя люблю.

— Поднимайся, Марьяша, — произнесла Ольга так, будто не было в этом признании ничего нового, и улыбнулась хитро. — А ты знаешь, кстати, что это нарушение корпоративной этики? — И подошла так близко-близко. Ресницы дрожали. — Что тебя уволить за это могут?

— Знаю, — сказала Марьяна с вызовом. — И что?

— Какая ты смелая, — воскликнула Ольга. — Не кошка, а рысь!

И засмеялась, запрокинув свою лебединую, блядь, шею.

— Ох, ладно. — Ольга придирчиво осмотрела себя в зеркало — все ли в порядке с макияжем. — Мне на поезд пора. И лучше бы тебе влюбиться в кого-то другого.

Марьяна стояла в дверях, насупившись, как ребенок, которому конфету не дали после обеда, вот-вот польются слезы.

Ольга подошла и коротко прижалась щекой к ее щеке, не как человек — как кошка.

Не кошка, а рысь, то есть — теперь-то и прояснилось, кто настоящая рысь.

У Марьяны кровь закипела где-то в районе лба, как будто она висит вниз головой над пропастью.

В конце концов Ольга толкнула дверь, и они вывалились в коридор, поломав конструкцию.

— Пока! — крикнула Ольга не оборачиваясь и ушла, высоко подняв идеальную правую руку.

А ночью эсэмэс прислала — уже из поезда: «В следующий раз поцелуй меня нормально».