Ревущая Тьма

Кристофер Руоккио, 2019

Полвека Адриан провел в поисках затерянной планеты Воргоссос, надеясь вступить в контакт с загадочными пришельцами-сьельсинами. Чтобы положить конец четырехсотлетней войне, он возглавляет отряд наемников и отправляется за пределы Соларианской империи. Ему предстоит столкнуться с предательством, стать свидетелем жутких экспериментов и встретить не только пришельцев, с которыми он хочет заключить мир, но и существ, отринувших свою человечность. А еще бессмертного героя древних легенд и заклятого врага рода человеческого – врага, у которого, кажется, есть свои виды на Адриана… Успех миссии принесет мир, какого еще не знала история. Если же Адриан потерпит неудачу, Галактика запылает. Впервые на русском! В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Глава 9

Ушедшие друзья

На следующий день после встречи с Бассандером я снова покинул «Фараон», на этот раз прихватив из своей каюты черный кожаный пенал с письменными принадлежностями, набор карт и еще кое-какие вещи. Я перебрался на «Бальмунг», намереваясь провести там все время до прыжка в варп и неизбежного возвращения в фугу. С каждым днем мне все легче было притворяться, будто сговор Джинан и Бассандера ничуть меня не беспокоит. Я понимал, что она следовала долгу, и был благодарен за то, что мы не сразу отправились навстречу имперской флотилии.

Сверхсветовая переписка занимает много времени. Два телеграфа соединены лишь парой ведомых частиц, данные капают по капле сквозь бессчетные световые годы. Короткие текстовые сообщения доходят достаточно быстро. А вот изображения, видеозаписи, комбинированные файлы перекачивались подолгу, и ответ на них добирался еще дольше. Если наше короткое совещание казалось мне кошмаром, то сложно представить, что приходилось терпеть Райне Смайт и прочим высокопоставленным начальникам. Несмотря на то что наше положение было безопасным, нас могли ожидать дни бездействия.

Так и случилось.

* * *

— Не знаю, как ты справляешься, — сказала Элара, поставив поднос в центре стеклянного обеденного стола. — Этот Лин меня пугает. Все время смотрит записи с камер.

Я взглянул на Джинан и машинально улыбнулся:

— Во-первых, я стараюсь не спать прямо здесь…

Услышав это, Джинан схватила меня за коленку под столом:

–…На «Бальмунге» гораздо лучше. На «Фараоне» кругом люди Бассандера.

Из-под арки со входом на кухню, обслуживающую офицерскую столовую, появился Паллино. С помощью Хлыста они с возлюбленной закончили сервировать стол. Замечание Элары я оценил: нужно было как-то нарушить напряженную тишину между нами с Джинан и между Джинан и Валкой.

— Ну, выглядим-то мы точно лучше, — заметил Хлыст, усаживаясь напротив меня с огромной миской пасты с луком, перцем и грибами из гидропонического отсека. — А я — лучше всех.

Валка усмехнулась, а Элара стукнула Хлыста ложкой по макушке. Тот взвизгнул.

— Лин — павлин, — пошутил Паллино. — Родители служили в легионе, их родители, скорее всего, тоже. Так он в армию и попал. Его командирский жезл наверняка чаще бывал у него в заднице, чем в руке, если вы понимаете, о чем я, — сказал он, устраиваясь между Хлыстом и Эларой. За ними на голографической панели отображалась проекция «Фараона» и маленького «Мистраля», зависших на орбите истерзанного коричневого Рустама. — Таких, как он, пруд пруди. Умелый капитан, но его слепое следование принципам частенько приводит к неверным решениям. Из тех, что считают героическим сложить баррикаду из трупов своих же солдат.

По левую руку от меня Валка взяла у Хлыста кувшин и налила себе воды.

— Что в этом героического?

— В том, чтобы сложить баррикаду из трупов? Ничего, — ответил Паллино, поправляя пальцем перекрутившуюся в жесткой седой шевелюре глазную повязку. — А вот стать частью баррикады, чтобы спасти жизнь товарищу, — другое дело.

— Не ругайте его. Мы в тупике, — произнесла Джинан командирским тоном, гораздо холоднее, чем я привык. — Бассандер руководствуется имеющимися данными.

Валка передала мне кувшин.

— Безусловно, но в этом-то и проблема, капитан. — Она изобразила ладонями чаши весов. — Военные и гражданские разведданные могут компенсировать друг друга, но у Бассандера недостаточно ни тех ни других.

— Это не так, — ответила Джинан. — Он трудится без отдыха. Вам наверняка известно, что он бодрствовал весь перелет с Саноры, держа связь с флотилией. Он выбился из сил. Любой на его месте чувствовал бы себя так же.

— Ну, пускай приляжет в фугу, — предложил я. — Усталость — не повод поджимать хвост.

— Мы до сих пор не узнали, какая информация хранится на терминале Крашеного. Как узнаем — примем решение, — сказала мой джаддианский капитан, не глядя на меня.

Я проглотил остро́ту, которая пришла мне на язык, и уставился в пустую тарелку. Решив, что лишние слова делу не помогут, я положил еды себе и Джинан. Обычно мой капитан хлопала меня по рукам и накладывала сама. То, что в этот раз она так не сделала, я счел дурным знаком.

— Сам готовил? — поинтересовалась Валка у Хлыста, накладывая лапшу из золотистого керамического блюда на тарелку.

— Нет, — печально произнес ликтор. — В основном Паллино. Я только помогал.

— Парень чересчур скромничает! — ответил одноглазый мирмидонец. — В этот раз он сам жарил мясо и смешивал соус для пасты, а я только нарезал да приглядывал за ним.

Валка усмехнулась, с вежливой улыбкой передала блюдо Джинан и покачала головой.

— Что? — заметив это, спросил Паллино.

— Вы никогда не перестанете меня удивлять, saichdattr. — Это слово означало всех, кто сражался на арене колизея. — Сложно поверить, что имперский солдат может оказаться столь искусным поваром. — Она подняла бокал, как при тосте.

— Не сочтите за бестактность, доктор, но и вы не отвечаете моим представлениям о тавросианских колдунах, — ответил тем же жестом Паллино. — С такой бабушкой, как у меня, сложно было не научиться готовить. Она сгорела бы со стыда, если бы хоть один ее nipote не сумел сварить толковый обед.

— Nipote? — удивилась Джинан. — Ваша бабушка была джаддианкой?

Паллино наморщил лоб, принимая у нее блюдо:

— Нет, не думаю. Моя семья жила на Триесте с незапамятных времен. За пятьсот с лишним лет я был единственным в моей деревне, кто пошел служить в легионы. Все знали, что никогда больше меня не увидят, но моя старая nona мной гордилась. Ее внук отправился сражаться за императора. Она была очень набожной.

— Но это джаддианское слово, — сказала Джинан. — Возможно, мы состоим в дальнем родстве.

Одноглазый солдат пожал плечами, бесцеремонно накладывая себе пасту.

— Все может быть. Может, кто-то из ваших людей поселился на Триесте по пути из старой-старой Империи. Может быть, может быть. — Он опустил блюдо. — Спросите его величество, он у нас увлекается всяким таким.

Я вздрогнул и едва не выронил вилку. «Его величество» кольнуло меня в самое сердце. Так звал меня Гхен, остальные переняли эту привычку. Теперь, когда Гхена не стало, это прозвучало почти святотатственно. Я осторожно опустил вилку:

— Это возможно. Сейчас сложно отследить пути миграции, и о твоем мире, Паллино, мне мало что известно, но вероятность есть. — Я произнес это, глядя в тарелку, на сочный кусок имитированной говядины рядом с макаронами в красном соусе. Спохватившись, я глубоко вдохнул и выпрямился. — Извините, я… — Я взял кубок — с водой, не вином — и покрутил в руках. — Я хотел бы кое-что сказать.

Как и на совете, все тут же обернулись ко мне, но в этот раз смотрели с теплотой, не обжигая холодом.

Вокруг были те, кого я считал друзьями и кто считал другом меня. Хлыст, на моих глазах превратившийся из мальчика в мужчину, из побежденного в победителя. Паллино, который был нам обоим вроде отца или неотесанного старого дядюшки. Рядом с ним — Элара, моложе и спокойнее Паллино. Ее непринужденная улыбка и смех остались в моей памяти на долгие годы. Джинан и Валка, что были для меня ценнее, чем все золото Авалона, — пусть и заплатил я за это больше любого императора. Мои друзья. Моя семья. Не по рождению, но по желанию. Не хватало только Сиран — она служила на «Мистрале» и не смогла присоединиться к нам.

И Гхена, который умер.

— Я не знал, что сказать, — начал я, запинаясь так, как знакомый всем Адриан Марло никогда не запинался. — По правде говоря, до сих пор не знаю. Но сегодня за нашим столом — свободный стул, и он останется таковым навсегда. — Я был не в силах смотреть друзьям в глаза и сосредоточился на собственном отражении в яркой панели на стене за Хлыстом и Паллино. — Он погиб столь же храбро, как и жил. Голыми руками разорвал двух чудовищных врагов. Это я послал его вниз на поиски выхода. Он не спорил с моим решением, хотя, Земля знает, наверняка бы мог. Но он пошел…

Я лукавил. Гхена погубил обман. Обман и трусость. Его застрелил в спину прикинувшийся другом Крашеный, пока Гхен боролся с ужасными СОПами. Я слукавил, чтобы возложить вину на себя.

— Мне стоило быть расторопнее, — сказал я. — Если бы я отправился с ним…

— Так, Адр, — перебил меня Хлыст, единственный среди присутствующих, кто сам участвовал в этих трагических событиях. — Ты ни в чем не виноват. Гомункул все равно убил бы Гхена после того, как захватил тебя. Ты не мог ему помешать.

Я грустно улыбнулся, но не стал настаивать, что виноват, лишь покачал головой:

— Гхен был хорошим человеком. Не всем нравился с первого взгляда, но если уж нравился, то навсегда. — Передо мной встало его смеющееся лицо: сначала — в антураже колизея, затем — в сумраке кабинета Крашеного. Я так сжал руку на кубке, что костяшки пальцев побелели. — Он пожертвовал жизнью ради нас. Не он один, но он был нашим другом. Моим другом.

Я нашел силы взглянуть на Паллино и Элару. На Хлыста. Кубок, когда я его поднял, показался мне неизмеримо тяжелым. Как будто в нем была вся содержащаяся в человеческом теле кровь, а не вода.

— За Гхена. Мы больше никогда его не увидим.

— За Гхена! — воскликнули остальные.

Читатель, сложно найти слова для мертвых, когда ты не религиозен. Нельзя сказать, что покойный отправился в лучший мир, что теперь он счастливее, — хотя, возможно, порой умереть лучше, чем страдать в нашем мире. Нельзя помолиться, можно разве что зажечь поминальную лампаду и отправить ее в небо. Прошло много времени, прежде чем мне удалось попасть в святилище и зажечь лампаду за Гхена. А когда это случилось, его лампада была лишь одной из многих, что я отпустил в небеса. Кажется, Ород^[4] сказал, что первым достижением цивилизации, моментом, давшим рождение культуре, были первые похороны, проведенные древними пигмеями, нашими предками. «Почести, которые мы оказываем мертвым, — пишет он, — это яркая черта, отделяющая человека от того, что было до человека. Человек не оставляет мертвых гнить, он сжигает их, хоронит или возводит им усыпальницы, сохраняя тело и память об ушедших. Такова цивилизация. Ее фундамент — могила».

— Как-то это неправильно, — произнес Хлыст, опустошая кубок до дна. На его рельефном лице заиграла грустная улыбка. — Если бы поминали одного из нас, здоровяк перечислил бы всю чепуху, что мы натворили в жизни. Торжественность была ему не по вкусу. — Утерев рукавом лоб, он беззвучно усмехнулся, мы с Паллино тоже. — Если бы мне сказали, что он первым уйдет… раньше меня… — покачал головой ликтор, и Паллино похлопал его по плечу.

— Не принимай на свой счет, — успокоила его Элара. — Здесь все как на арене. В том, что погиб он, а не ты, Адр или эта Гринло, нет никакой причины. И твоей вины нет — вспомни, что ты сам сказал Адру.

Хлыст кивнул, зажмурившись. Когда он открыл глаза, в них больше не блестели слезы.

— Нет… я понимаю.

Слово неожиданно взяла Валка:

— Он по-прежнему с нами. — Ее необычный тавросианский акцент добавлял словам весомости. — Наши воспоминания о нем живы. Я не знала его столь же хорошо, как вы, но не сомневаюсь, что вы правы. Он не хотел бы, чтобы мы печалились. Послушайте-ка!

И она рассказала историю о том, как Гхен повздорил с альджани — одним из лейтенантов Джинан — из-за шутки по поводу шапки лейтенанта. Тот прислал Гхену такую же шапку, желая пристыдить эмешского мирмидонца. Но стыд был Гхену неведом, и он спокойно напялил шапку на себя. Джаддианец сразу же отстал.

— В жизни не видела штуки уродливее, — призналась Валка. — Вся в зеленых перьях. Где этот альджани нашел вторую, ума не приложу. Но Гхен в ней целую неделю проходил.

— И как я такое пропустила?! — со смехом воскликнула Элара.

Мы обменивались забавными историями о Гхене почти час. Хлыст вспомнил, как в колизее на Эмеше Гхен подкладывал ему фальшивые любовные записочки.

— Я сразу догадался, что это его проделки. Эта сволочь писать-то толком не умела. Но я притворился, будто поверил, что мне пишет парнишка с Толбарана, на которого я тогда положил глаз, — задолго до твоего, Адр, появления. Гхен вытворял это неделями.

— И ты ему позволял?

— Ага! — улыбнулся Хлыст. — Думал, он насмехается надо мной из-за… сам знаешь, какой он. Но я продолжал доставать его разговорами, как мне нравится тот парень, и в конце концов он сам был рад от меня отвязаться!

Паллино рассказал, как Гхен подрался в баре на Ардистаме почти сразу после того, как мы улетели с Эмеша.

— Он утверждал, что хотел научить местных ребят манерам. А я был уверен, что ему просто хотелось перед девочками покрасоваться. Гхен их как мешки с мукой раскидал. Никогда не видел, чтобы взрослые люди бежали с такой прытью.

Мы все смеялись до слез — слез радости, а не печали. Я был серьезнее всех, ведь на мне лежал груз вины за смерть Гхена, но все равно не удержался от смеха. Нельзя предугадать, когда тебя настигнет конец и что ждет тебя после. Но если жить честно и справедливо, те, кто останется после тебя, будут вспоминать твою жизнь, а не смерть.

Быть может, поэтому я скрыл некоторые обстоятельства гибели Гхена. Я не то чтобы солгал, лишь придал им чуть больше героизма, ведь истина вмещает в себя куда больше простых житейских фактов. Лучше вспоминать его грубый смех, чем представлять, какие звуки извергались из его пробитых легких в те последние мгновения в чайном домике.

Воодушевляющая сказка лучше горькой правды. Сказки правдивее реальности. Таковы истории, которые вы читаете обо мне, большинство из них я начал, зная всю силу преданий. Я не смог бы заключить мир после битвы у Аптукки, если бы легенды обо мне не были правдивее меня самого. Пользуясь этим свойством человеческой натуры и веры, мы выходим за рамки: кто-то становится лучше, кто-то хуже, кто-то просто сложнее. Таким образом, дважды два равняется пяти, и поэтому мы перерастаем самих себя.

Примечания

4

Мыслитель, существующий только во вселенной Пожирателя Солнца. Не имеет отношения к древним парфянским царям Ородам.