ЛюБить. Часть первая

Кристина Дехант, 2023

«ЛюБить» – это реалистичный роман-погружение, главная героиня которого – девушка с характером Алекса Димченко – испытывает всё, что испытывает взрослеющая "маленькая" женщина: первую влюблённость, первый секс, первый кайф, первый стыд, первое раскаяние, первое безумие, первое страдание, первое отчаянье… Алекса жаждет любого проявления чувств, то творя, то откровенно вытворяя, ведь с раннего детства она мечтает стать актрисой. Сцена и зрители – именно это кажется ей настоящим и подлинным. Однако Алекса не заметила, как игра приобрела иной характер. По чьим правилам теперь играет Алекса, и об этой ли игре она так давно мечтала?

После свадьбы…

Уже на следующее утро после свадебного торжества к ним заехали люди Ларина. Получив приглашение войти, двое парней в костюмах и галстуках молча проследовали за Линой в кухню. Сам Алексей, слегка помятый после вчерашнего веселья, стоял у плиты и жарил вторую партию блинчиков.

— Чего это вы в такую рань, господа? — поинтересовался он, следя за шипящей сковородкой и переворачивая подрумянившееся лакомство.

— Ну, кто рано встаёт…

— Знаем. Знаем. А чё такие опухшие, пацаны? Накидались вчера как следует? — бегло оценив ранних визитёров и пискляво хихикнув, он тут же вернулся к своему занятию.

До этого Алекса, остужающая горячий какао, буквально испепеляла взглядом этих молодых статных парней, но как только Чирик захлюпал лёгкими и закашлялся, тут же переключила внимание на него.

— Я вас жду вечером, — отдышавшись, продолжал он, — подъезжайте в рестик при гостинице «Арктика» часам к восьми. Вся братва будет. Погудим как следует. Всё-таки, такое событие… моя жена… сама Мария Димченко!

Рука с лопаткой застыла в воздухе, и он похотливо посмотрел на Марию.

Всё ещё продолжая топтаться на месте, парни угрюмо кивнули.

— Ну, чё застыли? Садитесь за стол. Позавтракаете с нами.

— Спасибо, — мрачно ответил жгучий брюнет, — не голодны, брат.

— Может, хотя бы чай или кофе? — предложила Мария, уже с самого утра находясь во всеоружии, как полагается деловым женщинам. Брючный костюм оливкового цвета, свежий макияж и высокая причёска, как всегда, были безупречны.

— Женушка моя, свари, пожалуйста, паханам кофейку! — опередил их Алексей. — А то, похоже, они после вчерашнего ещё не оклемались!

— Я приготовлю, мам, сиди! — тут же встала из-за стола Лина и, достав турку, приступила к магии.

— Чирик, разговор есть…

— А когда их не было? — обернулся к ним Алексей, разведя в сторону руки. — Сами отказываетесь позавтракать и другим не даёте! И вообще, чё вы припёрлись в такую рань? У нас, между прочим, ещё официально брачное утро не закончилось!

— Лёх, ты же понимаешь… — вмешался второй, — было бы не срочно, не потревожили бы!

Выражения лиц этих двоих не предвещали ничего хорошего. Алексей напрягся, а на его лбу проступила складка. Откинув несколько раз шею в стороны и добившись хруста, он сморщился и вывалил блины на большое блюдо.

— Ладно, — протянул он, выжигая их взглядом и заметно напрягаясь, — пойдемте.

Алекса прекрасно знала, что вечером планировалось продолжение свадебного банкета, а также посиделки в доме у Алексея и его матери, куда были приглашены все гости. Но отчего-то эти двое приехали к ним в семь утра, нарушая идиллию первого семейного завтрака. Теперь этот гладиатор с голым торсом и в одних только брюках, выпекавший минуту назад румяные блинчики, с особым пристрастием взял Марию за руку и, приобняв покрепче, повёл с собой в гостиную, приглашая парней идти следом.

— Мам! Что с кофе-то? — окликнула её Лина.

— Доченька, принеси, пожалуйста, кофе в гостиную.

Запихнув сладкий блинчик в рот, Алекса встала из-за стола и, прислонившись к стене возле арки, навострила уши.

— Чирик… Малого больше нет в живых… — прозвучал тихий приговор.

Воцарилась зловещая пауза. Алексе стало не по себе. Затем послышалось покашливание и взволнованный шёпот Марии.

— Нам очень жаль, что так вышло… Соболезнуем, брат!

— Когда это произошло? — голос Алексея звучал так, будто его только что хорошенько огрели по голове.

— Сегодня ночью… Около двух часов.

— Б…я! Мрази! Тварины… — прохрипел Чирик. — Это что же получается? Братишку убили в день моей свадьбы? В самый, сука, счастливый день моей жизни?

Послышались три сдавленных смешка, содержащие оттенок безумства.

Воцарилась ещё одна тяжёлая пауза, и по рукам Алексы побежали мурашки. Лина продолжала молча варить кофе и сервировать поднос, всё чаще бросая на неё строгие взгляды.

— Мне нужны подробности… — процедил сквозь зубы Алексей.

— Мы ещё мало разнюхали…

— Мне нужны… — он зарычал, но голос его сорвался и затих.

Несложно было догадаться, что эта огромная очеловеченная машина сошла с рельсов и, дав слабину, расчувствовалась. Новость об убийстве одного из его братков на некоторое время усадила его в кресло. Не взирая на присутствующих, он нечленораздельно мычал, сдавливая руками собственную голову. Эти двое молча ждали, опустив головы в пол и играя желваками. Ещё мгновение, и Алексей оказался на кухне. Он посмотрел по сторонам, взял со стола свой телефон и молча удалился. Алекса видела, как его глаза будто наполнились кровью и в одно мгновение окрасились лютой ненавистью. Видеть чью-то боль было выше её сил, и Алекса, не выдержав, удалилась в свою комнату.

Ещё вчера этот молодой худощавый парень забегал в ЗАГС, чтобы поздравить новобрачных. Опоздав на регистрацию, он, словно мотылёк, влетел в зал и, пробежав мимо гостей длинными, торопливыми шагами, остановился напротив ослепительной невесты. Чуть отдышавшись, он передал ей праздничный букет и обратился к Ларину. Возможно, Алекса не придала бы большого значения очередной сцене поздравления, но то, как изменился Алексей с приходом этого парня, привлекло её внимание. Короткое приветствие тут же перешло в диалог. После крепких рукопожатий, похлопываний и объятий жених немного пожурил опоздавшего, но как только раскрасневшийся парень смущённо сообщил ему, что категорически не сможет поехать праздновать в ресторан, Ларин буквально оторопел. Находившийся в счастливой эйфории жених сделал крепкий захват за плечи и, скрутив друга, приступил к шантажу. Всё выглядело так, будто два переростка вдруг решили вспомнить детство и подурачиться. Но как только Алексей понял, что парень не разыгрывает перед ним мелодраму, а говорит вполне серьёзно, он тут же его отпустил. «Слышь, Малой, если я узнаю, что тут замешана баба… и ты из-за этого не приехал ко мне на свадьбу… Я превращу твои колокола в бубенчики! Ты меня понял?». — «Замётано, Чирик! Никаких баб, не переживай!». — «Слушай, может, я чего-то не знаю, а? У тебя ничего не стряслось?». — «Ничего серьезного, брат! Всё нормально. Потом как-нибудь возможность будет, покумекаем». Тем временем гости продолжали атаковывать с разных сторон, поэтому парень ещё раз принёс молодоженам свои искренние извинения и, получив от главы банды пару дружеских тумаков, откланялся.

Следующие несколько дней в доме творилась суета: несмолкающий телефон, конвейер странных типов с безумными глазами и отморозков с отрешёнными лицами. Они свободно входили в дом, получали какие-то указания, уходили, потом вновь возвращались. Ларин взял машину Марии и теперь пропадал, то навещая близких погибшего, то проводя время в церкви, то занимаясь подготовкой к похоронам. Он стал редко появляться дома, а когда возвращался, Алекса испытывала странное беспокойство. Угрюмый, неожиданно сутулый, будто на него взвалили всю тяжесть мира, он мог неподвижно сидеть на одном месте и прожигать ледяным взглядом дырку в стене до тех пор, пока кто-то не выводил его из этого состояния транса звонком. Отвечая, он в дикой спешке хватал свою барсетку, пачку сигарет, фирменную зажигалку и уезжал в неизвестном направлении.

Мария старалась сохранять спокойствие, усиленно занималась коммерческой деятельностью и вела привычный образ жизни. «И как она не устаёт?» — с жалостью подумала про себя Алекса, завтракая перед школой и зная наверняка, что когда ночью она бегала в туалет, та ещё не спала и что-то обсуждала с Лариным на кухне. В силу обстоятельств именно ей, младшей из Димченко, неоднократно приходилось проводить с мамой день и бывать у неё на работе. И каждый раз Алекса поражалась тому, как такая работа может нравиться женщине. Весь её рабочий день был построен на деловых встречах, переговорах, переездах из одной части города в другую, подписании документов, нахождении в офисе и других жутко скучных и рутинных вещах, таких, как бухгалтерия, отчетность, закупки, поставки, продажи.

Алекса до сих пор помнила то морозное утро, когда на часах не было семи, а переполненный всевозможными продуктами питания грузовичок уже стоял у чёрного входа в их магазин и ждал разгрузки. Ежась от холода в своей маленькой шубке, Мария вместе с охранником кавказкой внешности принимала коробки, помогала перетаскивать их и, успевая при этом что-то конспектировать, подсчитывала, фасовала и распределяла товар по полкам. Дождавшись, когда магазин откроется и начнёт свою работу, Мария давала продавцу последние указания, захватив с собой несколько толстых папок, и брала курс на второй объект — мини-предприятие по производству рыбных консервов. Там она контролировала исправность станка, наличие тары, проверяла свежесть рыбы, трезвость рабочих и приступала к отгрузке сразу нескольких фур готовой продукции для продажи оптом. После прогулок среди живой мойвы и сайры они отправлялись на склад алкогольной продукции, где Алекса могла с пользой провести время, сидя возле тазика с тёплой водой и снимая старые этикетки с пивных бутылок для вторичного использования или сдачи их в пункт приёма стеклотары. Единственное, куда мама так ни разу и не взяла её, так это в исправительную колонию Мурманской области, на территории которой она открыла свой производственный цех, поставив там необходимые станки и оборудование не только с целью заработка и трудовой адаптации зеков, а в надежде, что сможет наладить отношения с надзирателями и начальниками казённого дома и перевести заключённого Андрея Сизова из Нижнего Тагила в Мурманск, добиваясь для него уменьшения срока и его досрочного освобождения.

Несмотря на то, что Алексей не очень жаловал маминых компаньонов по бизнесу, они всё же приехали к ним в гости для делового разговора в неформальной обстановке. И первый же приём столь чинных гостей в дорогих строгих костюмах превратился в нечто совершенно бесцеремонное. Алексей Ларин моментально превратился в Червонца или, как его нарекли люди из криминального мира, Чирика, и теперь сидел, широко раскинув ноги и властно обхватив Марию за талию, наглым, вызывающим взглядом прожигал всех присутствующих. Находя множество предлогов, Алекса крутилась на кухне и не могла не заметить, как из-за случайно обронённого кем-то слова его холодные, колючие глаза наливались кровью, а непристойное чавканье жвачкой лишь усиливалось. Его бестактное поведение и развязная манера заставили Алексу внутренне содрогнуться, как и в тот злополучный свадебный день, когда при выходе из лимузина один из его друзей, галантно подавший Марии руку, вдруг получил увесистую оплеуху, сопровождающуюся недвусмысленной угрозой о том, что он не посмотрит, кто перед ним стоит, и проломит голову любому, кто решится поухаживать за его женой…

И как на самом деле чувствует себя сейчас её мама? Счастлива ли она в этом браке? Девочка несколько минут следила за тем, как они общаются между собой. Всегда компанейская и гостеприимная Мария вела себя намного сдержаннее, чем обычно, она заметно волновалась о темах разговора, затрагиваемых за столом, не блистала красноречием и слишком часто поглядывала на его щетинистое, светлоглазое лицо, искажённое то самодовольной улыбкой, то оскалом. Он беспрерывно курил, не ослабевая своей хватки, а как только наступал общий гогот веселья, выпускал три коротких отдельных смешка, будто загонял пули в сидящих перед ним людей.

Алекса была крайне обескуражена. Наблюдая картину со стороны, она ломала голову над тем, как этот мужчина, который раньше, несмотря на свою брутальность и жёсткость, так трепетал, смущался и лебезил перед её мамой, вдруг стал хозяином положения, заставляя Марию играть по его правилам.

* * *

После школы Алекса вернулась домой в задумчивом настроении. Весь день во время занятий за окном шёл снег, и она практически не сводила глаз с белых хлопьев, медленно падающих вниз. Они напоминали ей множество лёгких перышек, умиротворяюще скользящих в воздушном вальсе. От почти сказочного голоса учительницы литературы, которым она рассказывала трактовку одной любопытной повести, ей и вовсе захотелось, чтобы с ней приключилось нечто необыкновенное.

Некоторое время литературное послевкусие сохранялось в ней, но невыносимая тишина в доме всё же взяла над ней верх и стала выветривать последние капельки благоговения. Дома не было ни души, исключение составляли лишь животные. Обдумывая, как остановить неумолимо назревающую скуку, она схватила первую попавшуюся кассету и, вставив её в магнитофон, хрустнула кнопкой play. По квартире разлилась энергичная поп-музыка, создав ощущение оживления и чьего-то незримого присутствия. Тщательно вымыв руки и лицо жидким кокосовым мылом, запах которого не могла терпеть сестра, она взглянула на себя в подвесное ажурное зеркало и неожиданно расстроилась. Капельки воды еще дрожали на коже и скатывались, оставляя влажные дорожки.

«Почему я выгляжу именно так? — рассматривала себя Алекса, оттягивая пальцами прохладные щеки. — Почему у меня такое лицо? Именно такой нос, а не другой? А эти уши? И когда, наконец-то, я изменюсь? И изменюсь ли вообще?». Изучая своё отражение и строя уродливые гримасы, она не находила в себе ничего особенного и привлекательного. Разочарованная этими наблюдениями, она убрала волосы в хвост, переоделась в спортивный костюм и отправилась на кухню, чтобы приготовить какао. Пока в чайнике закипали пузырьки, она присела на тахту и, вытащив из чехла мобильный телефон, отправила маме нежнейшее сообщение. Несмотря на то, что они виделись совсем недавно, она успела крепко соскучиться. Перс, мирно лежащий до её прихода на кухне, словно по наитию, оторвал своё туловище от пола, поднял голову, уставился на неё гипнотическим взглядом и издал звук непонятного происхождения. И как у такого породистого, пушистого, королевского зверя с богатой родословной, с плоской надменной мордой и шерстью белоснежно-голубого оттенка, которая маленькими одуванчиками вальсировала по квартире, может напрочь отсутствовать какой-либо темперамент? Усмехнувшись над его мышиным писком, Алекса насыпала в металлическую миску горсть кошачьего корма. На кухне тут же послышались хруст и глухое мурчание. Открыв дверцу холодильника и бегло осмотрев его содержимое, она без зазрения совести захлопнула её обратно. Как обычно, она была абсолютно беспристрастна к еде и, как всегда, ей придётся уверять маму в том, что она обедала.

— Ну, иди же ко мне… Тэрри! Тэрри… — позвала она, заглянув к сестре в комнату.

Собака лежала в центре комнаты на персональном ворсистом ковре и, размахивая нечёсаным хвостом, шумно дышала, вывалив на бок свой розовый язык с тёмным родимым пятном. Замерев и прислушиваясь к тому, что она говорит, Тэрри медленно перевернулась на живот, лениво поднялась и, виляя мохнатым задом, двинулась к ней.

— Жарко тебе, моя хорошая! Хочешь гулять. Ну, подожди немного, скоро Лина вернётся и с тобой погуляет.

В отличие от совершенно предсказуемых глаз кота, выражающих лишь желание поесть, глаза ньюфаундленда менялись с каждым её словом — сначала в них проскальзывала надежда, потом радость, грусть и, наконец, чуткое внимание. Да уж… ни одно, ни другое животное не было наделено темпераментом, и теперь Алексу радовало хотя бы то, что собака не была обделена умом. Щедро намяв той загривок и погладив живот с торчащими сосками, она разместилась рядом и положила голову на разомлевшую собаку. Комната сестры была оформлена в тёмных тонах, но при этом здесь ощущались комфорт и нотки романтичной юности. Полукруглая коричневая тахта была усыпана множеством декоративных подушечек и выглядывала из-под шоколадно-кремового балдахина, свисающего сверху с золотого изощрённого крючка. Повсюду находились подарки ухажёров — плюшевые медвежата от самых маленьких размеров до самых больших. На отдельных полках ютились коллекционные слоны из фарфора, камня, стекла и даже металла. У одной из стен находился большой зеркальный шкаф, забитый сверху донизу модными вещицами. Возле него красовались высокие бра на ножках, перед тахтой находился круглый журнальный столик с глянцевыми изданиями, красивыми коробочками, импортной косметикой и бесподобными рисунками, которые сестра время от времени создавала с помощью простого карандаша. На стене висело эксклюзивное зеркало в рельефной раме с оставленным отпечатком губной помады, принадлежащим хозяйке комнаты. Вся эта обстановка говорила о том, что Лина была наделена дизайнерскими способностями, к которым примешивался безукоризненный вкус в мире музыки и стиля.

Продолжая лежать на собаке, извергающей горячее дыхание, она томилась вопросом, чем бы заняться. На улице было снежно и в то же время солнечно, поэтому сидеть дома за уроками совершенно не хотелось. В такие дни она предпочитала прогулки с друзьями по местным дворам и площадкам в поисках душевного клада. Подумав о том, как весело они проводят время, играя в догонялки и кувыркаясь с мальчишками в сугробах, на её личике заиграла лукавая улыбка. Из-за физической выносливости и невероятной прыткости её редко могли поймать, и она часто получала титул победителя, но с другой стороны, ей так хотелось быть пойманной тем, кто ей нравился, что она умело хитрила, попадая в руки догоняющему.

Теперь, когда она немного отдохнула, её вновь потянуло подвигаться. Обычно, если её здоровая энергия вдруг не находила какого-нибудь подходящего физического занятия, ей непременно была необходима ментальная деятельность, поскольку Алекса могла думать о чём-либо двадцать четыре часа в сутки. Но если же происходило так, что ей вдруг не о чем было порассуждать, она буквально испытывала голод и истощение так же, как и в эту минуту абсолютного бездействия. Ей непременно нужна была пища для размышлений, какое-то внутреннее движение, любое, даже самое крохотное событие, мимолетное потрясение. Встряска. Перемена. Что-то, что заставило бы её маленькую головку погрузиться в мыслительный процесс.

Заметив на столике игровую колоду карт, она взяла её в руки и, хорошенько перетасовав, раскрыла перед собой ровным веером. В голове вырисовывалась любопытная мысль, но потом она сбивалась, будто происходило короткое замыкание, мешающее ухватиться за неё и дать ей развитие. Нужно было сконцентрироваться, или, наоборот, отвлечься. Алекса взяла в руки две карты и, поставив их на пол, аккуратно соединила края, построив палатку. Ну вот и нашлось занятие, подумала она и соединила рядом еще пару карт. Алекса не отличалась усидчивостью и терпением, именно поэтому ей требовались огромные усилия, внимательность и сдержанность, чтобы карты с лёгкостью выстроились в небольшие пирамидки. Осторожно выполняя каждое движение, она старательно строила свой собственный карточный домик, но как только большая голова ньюфаундленда, недвижимо следившая за тем, что она делает, вдруг широко зевнула, хрупкая конструкция рухнула.

Сначала она с сожалением смотрела на разбросанные карты, а потом вдруг вытащила из общей кучи две. От пристального взгляда на двух валетов пиковой и бубновой мастей в ней вдруг проснулась нежность. И правда, на изображении под беретами были светлые и тёмные волосы, в точности, как у Дениса с Костей. «А что, если рискнуть, как в игре в рулетку, зажмурить глаза, протянуть руку, довериться судьбе и вытянуть только одного из них?». Алекса раздумывала… Интересно, на кого из мальчиков ей укажет это шуточное гадание? А что, если под карточной рубашкой окажется тот валет, который не вызовет у неё чувства облегчения и радости? Что, если она пожалеет о выборе? До сих пор ей было сложно определиться в своих чувствах, ведь, выбрав одного, ей бы не хотелось ощущать холод и дефицит внимания от другого. Почему ей нравятся оба? И почему Юльке нравятся оба? Как вообще можно делить одно сердце на двоих? Или оно имеет свойство вмещать гораздо больше любви, чем кажется?..

Глядя на червового валета, лежащего в стороне от колоды, в её голову закралась шаловливая мысль, и глаза вспыхнули, будто в них зажглись искорки. «Что, если этот червовый валет — вовсе не Денис и не Костя, а кто-то, кто совместит в себе лучшие черты, присущие этим двоим?..». Фантазировать на эту тему было крайне увлекательно, а верить в то, что когда-то в её жизни появится человек, который перевернёт её мир, было крайне волнительно. Она искренне надеялась, что со временем её тонкая косичка превратится в длинные, волнистые, блестящие волосы, какие бывают у сказочных русалок, лицо приобретёт привлекательные черты, а плоская фигура — соблазнительные формы. И тогда они обязательно встретятся в толпе глазами, и таинственный незнакомец остановится, как вкопанный, не в силах отвести от неё взгляда, став заложником вспыхнувших чувств. Он будет прикован к ней, и только к ней. Этот кто-то из миллиарда подрастающих мальчиков!

Взяв невидимый стетоскоп, она внимательно прислушалась к самой себе. Занятие в секции единоборств, которую они посещали вместе с Юлькой и Денисом, было запланировано на восемь вечера, а это означало, что впереди у неё четыре часа свободного времени. Решение пришло неожиданно. Ей отчего-то захотелось выйти во двор, накатать из снега комья и слепить из них огромную снежную статую. Пусть это детская забава, зато это сооружение будет радовать прогуливающихся мимо малышей. Надев дублёнку и нацепив набекрень шапку с помпоном, она вышла на лестничную площадку и вызвала лифт. Дождавшись его и зайдя в кабину, она нажала на первый этаж. Двери почти захлопнулись, когда между ними появился чей-то чёрный грубый ботинок и заставил их вновь разъехаться. Задержав лифт, незнакомый подросток бодро заскочил в кабину. «И откуда он только взялся?» — промелькнула мысль, заставляя быть в напряжении от пребывания в замкнутом пространстве с незнакомым человеком.

Он демонстративно выдохнул, будто бежал за уходящим поездом и в конце концов на него успел, хлопнул ладонью по кнопке и, отпустив лифт вниз, развернулся к ней. Уставившись на неё прямолинейным взглядом, которым разглядывают понравившиеся игрушки, он облокотился о стену. Съёжившись, она отвела от подростка глаза, но перед этим всё же дерзко посмотрела взглядом, говорящим «чего уставился!».

— Ну привет, — сказал он сиплым голосом, какие зачастую встречаются у курящих и, чаще всего, предоставленных самим себе мальчиков.

— Привет, — коротко ответила она, стараясь скрыть волнение.

— Не знал, что у меня есть такая соседка.

— Не знала того же…

— Я, кстати, с третьего этажа…

— Я, как видишь, с пятого.

Алекса заметила, как он удовлетворённо кивнул. Её всегда немного отпугивали слишком раскованные и наглые люди, умеющие долго и пронзительно смотреть в глаза. Но вместе с этим данная категория людей была для Алексы неожиданно-привлекательной, и она часто гадала о том, как же у них выходит смотреть так откровенно и бессовестно. Этот парень, назвавшийся её соседом, не был исключением и выглядел, как настоящий тинэйджер: белёсая густая челка, чисто выбритые виски и длинный хвостик на затылке, вьющийся на концах волос. Эта необычная стрижка, отсутствие шапки, кожаная коричневая куртка на меху, надетая нараспашку, потёртые джинсы грязно-оливкового цвета — во всём его внешнем виде чувствовалась небрежность и расхлябанность, но при этом он выглядел модно.

— Кстати, меня Эдик зовут… — продолжая идти рядом, он почти прильнул к её лицу, заглянув в него, как в интересную книгу. От неожиданности Алекса отстранилась, но успела почувствовать запах его фруктовой жвачки.

— Алекса…

— Вот как? — искренне удивился он. — Неплохо!

С необычайной лёгкостью и без особого усилия ему удавалось смутить её, несмотря на то, что она с детства предпочитала водить дружбу с мальчишками, нежели с девочками. Он казался старше на несколько лет, и, видимо, был давно самостоятельным, коль демонстративно морозил уши и не застегивал куртку.

— Я составлю тебе компанию, — не спрашивая разрешения, решил он.

Он следовал за ней в сторону детской площадки, занесённой свежевыпавшим, липким, белоснежным покрывалом. То, что он заговорил и теперь сопровождал её, доставляло ей удовольствие, но то, что она не имела понятия, как произвести на него впечатление, мешало чувствовать себя комфортно.

— Где обычно гуляешь?

— Везде… — сказала Алекса, ведь её никогда не контролировали, доверяя тому, что их дружная четвёрка вполне целомудренна, надежна и обязательна.

Алекса мысленно отгоняла от себя всё лишнее, но всё же с опасением ждала от него вопроса на тему того, что она собиралась делать на улице. В присутствии этого парня абсолютно невинное и даже в чём-то благородное занятие теперь казалось детской глупостью, и она уже представляла выражение его лица и тот сиповатый развязный хохот, последующий после того, как она расскажет ему, что планировала скатать снеговика, а потом полить его из ведра, чтобы он замёрз и простоял дольше.

— Ну… чем займёмся?

— Даже не знаю… — боясь одного вопроса, она совершенно растерялась от другого. — А чем бы ты хотел?

— А чем ещё можно заниматься на площадке?

Он спросил так, будто ждал от неё определённого ответа.

— Эм… Ты и скажи… — дала заднюю Алекса, предоставляя ему возможность придумать занятие.

— Само собой, общаться! Ну и не только общаться…

Его насмешливые глаза наконец-то оторвались от неё и осмотрелись вокруг.

— Я тебе покажу чуть позже… — перешёл он на шёпот и, ухватившись одной рукой за столбик качелей, начал медленно вращаться вокруг него.

— Загадочный ты какой-то.

Эта фраза так рассмешила его, что он, не стесняясь, широко раскрыл рот и, согнувшись пополам, протяжно рассмеялся.

— Что здесь смешного? — невинно хлопая глазами, спросила она.

— Да… я так… — пытался отдышаться он. — Про загадочного отмочила ты, конечно… Лучше садись на качели. Я тебя покатаю…

Алекса подозрительно взглянула на металлические качели. «Он что, думает, что я не сумею раскачиваться самостоятельно? И вообще качели — это забава для маленьких. Может, он считает меня одной из них?». Она медлила. Предложение казалось абсурдным, но нежелание услышать, как он ещё раз разразится смехом от её неуверенности, было сильнее, и она послушалась. Эдик придержал качели, чтобы она села, а как только она скромно уместила свои зимние ботинки на металлическую подножку, он тут же оказался рядом. Прыгнув одной ногой на край перекладины к её левому ботинку и, задержав другую ногу в воздухе, будто воздушный гимнаст, он уставился на неё в точности так, как в лифте.

— Я думала, ты будешь раскачивать меня рукой…

— Рукой особо не раскачаться. И уж тем более, не полетать, — возмущённо приподнял он на лоб русые брови и шмыгнул носом. — Я с удовольствием прокачусь с тобой.

Всего мгновение, и незнакомый подросток уверенно диктует ей правила… Она сконфузилась. Куда девались её лёгкость и непринуждённость, её свободная и напористая манера общения с мальчиками?.. Она смотрела в сторону и молчала.

— Милая Алекса… — слащаво протянул он, всё ещё болтая в воздухе свободной ногой, которая не помещалась на перекладине. — Дай мне, пожалуйста, немного местечка, чтобы я смог поставить ещё одну ногу… Так мне будет легче раскачать тебя…

Уронив взгляд вниз, она никак не могла взять в толк, как здесь могут уместиться четыре ноги, и всё же постаралась максимально сжать коленки, чтобы увеличить для него расстояние справа.

— Ну и что? Ты так и будешь сидеть вся зажатая? — нахмурился он. — Тебе ведь так будет неудобно, а это означает, что ты не получишь удовольствия.

— Всё в полном порядке, — попыталась сказать она, но он отрицательно покачал головой.

— Я поставлю её здесь, — чуть надавив на неё ногой, он разомкнул её колени, просунув между ними свою ногу. Теперь их зажатые ноги чередовались, делая его позицию более устойчивой и удобной, но вместе с этим, Алекса испытывала совершенно необъяснимые эмоции от столь тесной близости. Последовала его короткая улыбка. Будто графин, наполняемый водой, Алекса наполнялась странными ощущениями. Скованность и непонимание того, как вести себя, сильно мешали сосредоточиться, но, видимо, Эдику не было знакомо понятие стеснения и неловкости. Возвышаясь над ней, он чуть присел и сделал первый толчок, чтобы раскачаться. Его нога скользнула и проникла чуть глубже, создав трение о внутреннюю сторону её бедра. Ещё толчок, потом ещё один. Алекса больше не улыбалась и не могла вымолвить ни слова, ошарашенная неожиданным теплом, подступающим к низу живота. Сощурившись, он смотрел поверх неё, словно ослеплённый солнцем моряк, смотрящий вдаль, и продолжал энергично толкать качели, крепко сжимая её коленки. Несколько минут, пока в Алексе росло физическое напряжение, они раскачивались молча, но как только он отвлёкся от своих мыслей и посмотрел на неё сверху вниз, она встрепенулась.

— Можно вопрос? — он чуть закусил губы, придавшись размышлению.

— Угу…

— А ты когда-нибудь целовалась? — спросил он, сильно надавив на качели и высоко подлетев вместе с ней. Алекса ощутила, как его подошвы практически оторвались от перекладины.

— Не бойся… я сбавлю темп.

Пара подъёмов, и качели перестали подпрыгивать, выйдя на прежнюю плавность взлета и падения. И что ответить этому парню?.. Этим внезапным вопросом он сковал её по рукам и ногам. Гадая над ответом, она лишь теряла время, удлиняя паузу и давая ему повод думать о ней, как о неопытном ребёнке. Сложно было собрать мысли воедино, ведь на безлюдном дворе, среди снега и прохладного ветра он не по-детски разогревал её этими невинными притеснениями.

— Что молчишь? Целовалась по-взрослому? С языком? — в его вопросе опять звучал вызов, а в глазах стояло нетерпеливое ожидание.

— Целовалась, — хмыкнула Алекса, будто это было совершенно незатейливым занятием, и тут же разозлилась на себя за то, что так мало осведомлена об этой чувственной сфере бытия.

Сейчас ей пришлось чувствовать себя наивной девчонкой и стыдливо краснеть перед этим нахальным подростком, который с явным намерением затрагивал эту щепетильную тему. Хорошо, что уличный морозец так разрумянил её щеки, что было непонятно, как проявляется краснотой та самая застенчивость. Насколько богатыми были её знания о французских поцелуях? За плечами насчитывалось пять спелых помидоров, на которых проходили тренировки, и один «взрослый» поцелуй с девчонкой из класса, чтобы не оплошать в будущем, когда этот навык пригодится.

— Интересно… — протянул он, явно не подмечая её зажатости, и теперь опустился практически к её лицу, больше не утруждая себя раскачиванием.

Качели самостоятельно скользили под музыку ветра, а она чувствовала, как в животе будто играют на клавишах, нажимая то на одну, то сразу на несколько, а после и вовсе увлечённо предаются мелодии, используя всю палитру звуков. «Вот бы это не прекращалось, а только усиливалось!» — со страхом неизвестности подумала Алекса. Она пока не знала, какое имя дать этому ощущению внутри, но тревожилась, что это нечто запретное из жизни взрослых, а не детей. Замерев наверху долю секунды перед тем, как скатиться вниз, она встретилась с ним взглядом. От его лёгкости, непосредственности и лукавства не осталось и следа. Его взгляд больше не был игривым, он стал томным и, казалось, таил какую-то интимную мысль. То ли от резких взлетов, то ли от того, как он смотрел, скрывая и обнажая своё желание, внутри неё что-то ёкнуло и затрепетало. Казалось, он смотрит с вожделением и при этом немой грустью, будто это мучает его. Интересно, что будет в дальнейшем, если этот мальчишеский, но зрелый взгляд уже кажется ей чем-то невероятно захватывающим. Его тёмно-серые глаза прожигали её, то вспыхивая, то мучительно потухая. Алекса слабо управляла собой и пугалась, что он заметит её растерянность. Когда качели полностью остановились, он потянулся к её уху.

— А ты знаешь, что такое секс? — шепнул он, и под одеждой Алексы мгновенно образовались мурашки.

Интуитивно её физическое тело реагировало на его сиплый шёпот и эти четыре незатейливые буквы. Конечно, ей всего одиннадцать, и она ещё не посвящена в эту тайну, как посвящён в неё он. Нужно было держать удар, и она, набравшись храбрости, вскинула на него свои большие, слезящиеся глаза.

— Застегнул бы лучше куртку! — снисходительно сказала она. — Будет мало приятного, если ты заболеешь. Сейчас не время выпендриваться и ходить нараспашку.

— Сейчас есть гораздо более интересная тема… Не правда ли?

— Да. О том, что ещё чуть-чуть, и ты отморозишь уши.

— Так знаешь или нет? — не унимался он.

— Знаю… — ляпнула она, внутренне негодуя, что в случае наводящих вопросов, не ответит ни на один. Она была близка к тому, чтобы нагрубить своевольному другу и прекратить допрос, но он вновь опередил её, закинув в её ухо одно только слово. Алекса замерла, будто потеряла всю бдительность. Потом он сказал ещё и ещё, а она и не смела его прерывать, жадно вслушиваясь в его неприличный монолог.

— Что всё это значит? — полуулыбка появилась на её лице.

— Маленькая ещё…

— Так ты говорил по-английски…

— Вот именно… Потому что перевод тебе знать ещё рано.

Алекса враждебно посмотрела на юного провокатора.

— Если я для тебя маленькая, тогда какого… ты до сих пор тут со мной околачиваешься? — язвительно спросила она.

— Так это очевидно.

— Мне нет.

— Ты мне понравилась.

Алекса почувствовала, будто в неё провалилась целая масса сладкого. От этих слов она вновь обретала часто игравшую с ней в прятки уверенность в себе.

— Откуда ты так хорошо знаешь язык? — перевела она тему разговора.

— А я тебе как? Нравлюсь? — гнул свою линию Эдик, не сводя с неё глаз.

— Не люблю таких, как ты.

— Таких как я? А какой я?

— Самодовольный и непослушный…

— А я что, успел ослушаться маленькую мисс?

— Ты до сих пор не застегнул куртку!

— А-а-а! Ты об этом! Нет ничего проще.

Он давно спрыгнул с перекладины, отошёл от неё и теперь расхаживал по площадке, спрятав замёрзшие руки в карманы.

— Ты владеешь английским в совершенстве? — любопытствовала она.

— Три года жил в Англии…

— Ничего себе… — удивилась Алекса, теперь понимая, откуда этот английский хвостик на затылке и модный тинэйджерский прикид. — Я вот тоже должна поехать в Англию на обучение. У меня так называемый «языковой барьер».

— С чего ты это взяла?

— Плохо поддаюсь дрессировке… Учу, пытаюсь вникнуть, но всё равно грамматика — это слишком сложно для меня. Нет у меня уверенности и свободы в произношении…

— У меня как раз наоборот. Я быстро схватываю языки. Полиглот.

— Мама наняла мне репетитора. Три раза в неделю мы занимаемся. Правда, курсы очень дорогие, преподаватель — профессионал высшей категории с какой-то авторской методикой обучения. Мама платит большие деньги, а я с трудом могу запомнить что-то. Хотя она сказала, что моё произношение очень приличное. В общем, я не уверена, что оправдаю мамины надежды.

— А что за авторская методика? Это как?

— Ну, первую часть занятия мы рисуем карту, где располагаются военные корабли, лагеря, вертолёты, местность разную, и после этого начинаем играть в войнушку. Ну, к примеру, чтобы мой вертолёт взлетел, мне обязательно нужно произнести определенное слово. Если солдатам нужно попасть в укрытие или перебраться через реку, я должна сказать другую фразу.

— Ну, у всех своя методика… Хотя, когда обучение проходит в игровой форме, то становится значительно интереснее, — заключил Эдик. — А хочешь, я буду твоим репетитором?

— Ты серьёзно? — улыбнулась Алекса такой инициативе. — Будешь учить меня языку?

— Точнее, как одному языку взаимодействовать с другим, — с ноткой сладкой издёвки произнёс он, — уверяю, эти занятия понравятся тебе гораздо больше.

Алекса вспыхнула. Возвращение к теме поцелуев волновало в ней каждый нерв.

— Вынуждена отказаться.

— Приведи хоть один довод, — Эдик вновь подошёл к качелям и видя, что она хочет встать, преградил ей путь. — Почему нет? Подумай, по какой причине я не могу научить тебя классным поцелуям?

— Я же уже сказала, что меня учить не нужно… Я делала это неоднократно…

— Тем лучше… Подумай, стоит ли отказывать себе в удовольствии.

Губы его разомкнулись, и он медленно, но совершенно целеустремленно потянулся к её лицу. Взгляд его неподвижно следил за её подергивающейся губой. Оторопевшая Алекса чувствовала, как теряет самоконтроль.

— Стой, Эдик!

— Стой? — удивленно нахмурился он. — У моей соседки есть парень? Если ты с кем-то встречаешься, то это для меня не проблема. Ну, во-первых, я изначально лучше твоих пареньков. А во-вторых, я твой сосед. Соскучилась вдруг — спустилась на два этажа, и мы увиделись.

— Расстояние — не препятствие.

— Как сказать… Я вот в Англии встречался с одной девчонкой, а когда уехал, она почти сразу нашла себе какого-то Бена… — издевательски прогнусавил он, карикатурно изображая того, кто занял его место. — Вот тебе и любовь на расстоянии.

— Это, конечно, ужасно, — посочувствовала она, испытывая к нему жалость.

— Да ладно. Что было, то было, — махнул он. — Плюс к этому я много всего знаю об Англии. Буду тебя просвещать. И последнее, и самое важное… Тебе обязательно понравиться со мной целоваться…

«Бывают же такие… — в глазах Алексы бегали неоднозначные мысли, — дотошные! Хотя, скорее, целеустремленные и бессовестные».

И всё же, этот своенравный, напористый парень цеплял её.

— Если честно, то я отлично играю на гитаре… всякий рок…

Алекса настолько увлеклась новым соседом, что не заметила, как на площадке появился Денис. Он жил через несколько домов, поэтому частенько заходил за ней на прогулку.

— Привет! — поздоровался Григорян, стоя в стороне и как всегда улыбаясь смущённо-добродушной улыбкой.

— Денис! Как классно, что ты пришёл, — Алекса вскочила навстречу однокласснику, и теперь Эдик не удерживал её, отодвинувшись в сторону и пропуская. — А где все наши? Они выйдут гулять?

— По идее, должны были уже подтянуться.

— Пока, как видишь, не подтянулись, — встрял в разговор сосед. — Я, кстати, Эдик…

Держа одну руку в кармане, он протянул свободную Денису, и тот приветливо ответил рукопожатием.

— А ты, Денис, хороший друг Алексы?

— Можно и так сказать… — Денис замешкался и, скромно улыбнувшись, взглянул на Алексу.

Эдик улыбался без особого удовольствия и изучающе глядел на высокого миловидного парня.

— Эй, ты уже можешь отпустить мою руку… — беззлобно предупредил Денис, вернув своё внимание тому, кто до сих пор излишне крепко сжимал его ладонь.

— А я просто хотел тебе помочь…

— И в чём же?

— Проводить тебя подальше от моей девчонки!

Денис слегка оторопел и с непониманием уставился на Алексу, но видя её реакцию, успокоился.

«Интересный способ закадрить девчонку», — подумала она и с облегчением выдохнула, когда увидела, что Денису ничего не угрожает и ему вернули его руку.

— Мы познакомились с Эдиком, когда я выходила гулять, — поспешила объяснить Алекса, — он мой сосед с третьего этажа.

— Пока что сосед… Поживём — увидим…

Денису явно было не по душе то, что незнакомый парень старше их на несколько лет, так нагло вёл себя и подкатывал к ней.

— Ладно, мне пора… пару вопросов ещё надо закрыть. — Эдик засунул руки в карманы и взглянул на Алексу. — А с тобой, соседка, не прощаюсь. Нам ещё нужно кое-что проделать. Забегай в гости, ну или я забегу.

Он подмигнул ей, небрежно махнул Денису рукой и покинул двор, посеяв в душе Алексы сомнения и неразбериху.

* * *

Окна комнаты Алексы выходили на Долину Уюта, которая раскинулась через дорогу на несколько километров, и теперь утопала в ослепительно-белом снегу, сверкающем от зимнего заполярного солнца. Высокие заснеженные трамплины, расположенные вдали, спускающиеся справа и слева, пугающие своими витиеватыми изгибами и опасными трассами, походили на гигантского паука с огромными лапами. Уже на подходе к этому масштабному чудовищу в Алексе каждый раз пробуждался адреналиновый паразит. Взбираться на самую вершину горки, с чуть дрожащими коленками садиться на санки, с немым восторгом обхватывать за пояс Костю или Дениса, а потом нестись вниз, глотая встречный ветер и жмурясь от брызгающего снега — было частью их беззаботного взросления. Каждый раз поднимаясь после спуска к месту очередного старта, Алекса с Юлей то и дело переглядывались, мысленно предвкушая новый стремительный полёт. Возможность такой физической близости и чувство страха перед развивающейся скоростью приводили Алексу в дикий восторг. Поэтому после активной субботней прогулки она чувствовала себя крайне воодушевлённой и даже немного одурелой. Обычно по выходным в это время дом был полон людьми; они отдыхали в гостиной, а после уезжали, уносимые круговоротом ночных элитных заведений. Но когда Алекса вошла в квартиру, то не обнаружила в прихожей посторонней одежды и обуви. Дома находился Ларин. Видимо, он был настолько занят телефонным разговором, что не слышал, как она вернулась. Дверь на кухню была закрыта, но через витражные стёкла был виден его большой размытый силуэт. Казалось, он навис над столом и то страшно рычал в трубку, то раздражённо цедил сквозь зубы, то мерзко и даже зловеще хихикал. При ней он старался вести себя, как примерный отец семейства, приободрялся, улыбался, шутил, проявлял заботу, но сейчас он находился в полном неведении, что она поблизости. Между тем, руководствуясь желанием знать об этом человеке чуть больше, Алекса решительно прошмыгнула в мамину спальню, оттуда проникла в гостиную и, подкравшись к проходной арке, ведущей в кухню, застыла в ожидании. Так она сможет услышать всё, чего не услышала бы из-за запертой двери. Всё-таки, есть положительное в том, что квартира сделана по кругу и, выйдя из одного помещения, ты тут же попадаешь в другое, а из другого — в третье. Боясь выдать себя, она почти не дышала.

— Здоровенько, братан! Это Чирик. Слушай сюда… — принудительно рявкнул Алексей после того, как набрал очередной номер. — Что-то медлит этот портретист… Ага… Жена уже х. й знает сколько времени ждет!

Послышались резкие, частые шмыганья носом, и она представила, как его лицо, должно быть, скривилось.

— Надо бы встряхнуть его как следует! — продолжал он. — А то похоже на кидалово… Да… Должен по гроб жизни будет… Чё? Он торчит три портрета… жены и дочек. Кому? А, добро… добро, братан… И скажи, что Чирик помнит…

На этом разговор оборвался, и он замолчал. Алекса уже собралась сгруппироваться и исчезнуть столь же незаметно, как появилась, но услышала писк сдавливаемых кнопок — он звонил кому-то ещё.

— Алло, братан… Живой? Под градусом? Понял…

Подгони-ка мне машинку часам к девяти! Неа… к дому. Нужно будет навестить одного буратино и помочь ему выйти из творческого кризиса… Жёнушка моя расстраивается из-за этого чучела… Добро… добро… тогда жду.

Пронырливой Алексе не составило большого труда догадаться, о ком идёт речь. Ещё около года назад Мария обратилась к одному успешному талантливому художнику, заказав у него три семейных портрета. Заплатив тому за работу в полном размере, она, к своему большому разочарованию, до сих пор не увидела результатов его труда воочию, как и его самого. Сначала должник оттягивал сроки, оправдывая это тем, что такая работа не терпит спешки, потом долго хандрил, потом говорил что-то на тему того, что полотно необходимо обработать каким-то специальным средством, которое он заказал, а потом и вовсе, ссылаясь на творческий кризис, залёг на дно. Теперь недвусмысленные угрозы Чирика в сторону этого человека наводили Алексу на мысль о том, что это старое соглашение между её мамой и вольным творцом в скором времени придёт к своему завершению.

Её опасения подтвердились уже через пару дней, когда в сопровождении классической музыки, прозвучавшей от входного звонка, в квартиру вошли два молодых угрюмых парня в чёрных спортивных костюмах и полосатых кроссовках. С каменным выражением лиц они почтительно пожали Алексею руку, продемонстрировав при этом свои синие наколки. А затем один за одним осторожно облокотили о стену три плотно упакованных квадрата. Чирик молча подошёл к одному из полотен, присел на корточки и, щёлкнув перочинным ножиком, аккуратно сделал надрезы на бумаге с надписью Мария. Высвободив картину из обёртки и отойдя на пару шагов назад, как это делают ценители искусства, изучающие подлинную красоту шедевра на расстоянии, он сощурил глаза. Повисла мхатовская пауза, нарушаемая лишь причмокиванием одного из братков, катающего во рту зубочистку. Все ждали дальнейших указаний.

— Где этот пикассо? — не отрывая взгляда от написанной Марии, поинтересовался он.

Его левая часть лица задёргалась, будто под кожей произошло короткое замыкание.

— В машине ждёт… — сообщил тот, что моложе. — Поднять его сюда?

— Ща решим… — приостановил он готовых к исполнению команды «псов». — Сначала жена посмотрит… Подождите там, в предбаннике…

Без лишних слов и телодвижений эти двое столь же быстро вышли, как и вошли. Они что, привезли художника с собой?.. В одно мгновение Алекса оказалась у кухонного окна, отодвинула кремовую штору с кисточками, прислонилась к стеклу и посмотрела на улицу. Внизу, преградив дорогу и не удосужившись включить аварийку, припарковались две черные БМВ и хромированная девятка, облокотившись на которую, стоял мужчина в дубленке и курил. «Интересно, в какой машине он сейчас находится? И что они собираются с ним делать?..».

Услышав мамин голос, она соскочила со стула и поспешила вернуться в коридор. На месте событий собрался весь семейный совет; по заспанному лицу Лины было понятно, что она только что проснулась, но привезённые портреты творили чудеса, и она оживлялась прямо на глазах. Мария стояла рядом с Алексеем в нарядном костюме, расшитом в восточном стиле. Улыбка с еле заметным напряжением мелькала на её накрашенных губах, а руки, сцепленные в замок, тихонько раскачивались, не находя себе места. Почему Алексе кажется, что её мама ведет себя больше хлопотливо, чем по-хозяйски. Вращается вокруг него, словно планета вокруг Солнца, пытается угодить, приспустить его пар и говорит с ним неестественно тихим, успокаивающим голосом. Хозяйка своего имущества, хозяйка своей жизни, хозяйка собственного бизнеса буквально преклонялась перед ним. Невольно Алексе вспомнилась его фраза, которую он практически пропел сразу после свадьбы. «Я женат! И на ком! На самой Марии Димченко!». Отчего же теперь сама Мария Димченко будто покорствует ему, обхаживая этого мужчину и заискивая перед ним. Неужели он заслужил такое уважение? Или мама ведёт себя так, потому что чего-то боится?..

«И как этому пропавшему художнику удалось закончить за несколько дней то, что он не мог закончить почти год?» — недоумевала Алекса, любуясь действительно изысканным изображением любимой мамы. На картине она будто оживала в своей грациозной позе, чуть облокотившись на руку. Белые, полупрозрачные ткани, соскользнувшие с её плеча, как наяву передавали свою мягкость и лоск. Во всём чувствовалась удивительная лёгкость — в складках шёлковой ткани, в едва уловимом свечении вокруг, в переливах красивой смуглой кожи. Её женственная поза перекликалась с царственной осанкой и величественным поворотом головы, её шея и пикантное декольте приковывали особое внимание. Алекса видела перед собой женщину, достигшую совершенства в красоте, и с трудом верила, что это её мама. Мария. Покровительница всего земного и иноземного. Женщина, созданная для украшения обложек глянцевых журналов. Благородный профиль, чуть заостренный подбородок, греческий нос, высокие чёткие скулы и огромные выразительные глаза, таившие магическую силу. Каштановые волосы змейками струились вдоль её руки. Несмотря на обнаженное плечо и столь интимное одеяние, она казалась крайне целомудренной.

— А ты у меня ещё та штучка, жёнушка моя… — захихикал Чирик, явно удовлетворённый её столь живописной сексуальностью и, воспользовавшись всё тем же карманным оружием, вызволил из обёртки две другие картины. Эти холсты оказались намного контрастнее предыдущего и содержали в себе уже не пастельные, а красочные оттенки.

Резко обернувшись на сестру, Алекса поняла, что ей не послышалось. Обескураженность и негодование на лице Лины проявилось в полной мере, а в попытках справиться с переполнявшими её эмоциями она пока издавала лишь скрипы, предвещающие слёзы. Сестра была на грани истерики.

— Лина, доченька, ты чего? — встревоженно поинтересовалась Мария, глядя на закипающую дочь.

— Это просто отвратительно! Уродина! Посмотрите на это вытянутое, как у лошади, лицо, на этот огромный лоб, фигура — будто с другого человека… — сдержанность египетской мумии лопнула, и она, не смея больше задерживаться возле объекта расстройств, скрылась в своей комнате, громко хлопнув дверью.

— Не переживайте за неё… — сказала Мария, видя растерянность младшей дочери. — Я сейчас пойду к ней и всё выясню. Она просто придирается к себе.

Видимо, пребывая в самом романтическом возрасте, Лине было крайне важно то, как она выглядит, и как воспринимают её окружающие. Теперь же казалось, что рука художника надломила девушку, ведь та ждала конечного результата, как никто другой, отдав в руки автора самую лучшую из своих фотографий. Между тем, рассматривая эту хорошенькую девушку на дымчатом холсте, Алекса никак не могла взять в толк, что именно вызвало у сестры такую реакцию. На ней было простое, но детально подчёркивающее всю её молодость и женственность, коктейльное платье цвета чайной розы. Отсутствие каких-либо украшений ещё больше привлекало внимание к молочной коже и длинным чёрным волосам, аккуратно лежащим за спиной. Между тем, в её юном и трогательном образе уже просматривалась порода, присущая редким девушкам. Благородное выражение лица и привлекательные чувственные губы, нетронутые улыбкой, говорили о том, что эта особа, несомненно, пользуется популярностью у противоположного пола. Чем же могла оттолкнуть Лину эта загадочная светлоглазая девушка с полотна? Единственное, куда Алексе было волнительно обращать свой взор, так это к третьему портрету. Странно было увидеть себя, нарисованную яркими сочными красками, и при этом как бы со стороны. Вроде это она, Алекса Димченко, а вроде и нет! По крайней мере, ей казалось, что в жизни она выглядит намного старше, чем этот ребенок, которому на вид было не больше восьми!

— Ну что, моя маленькая? — поёрзав рукой по её макушке, поинтересовался Алексей. — Что скажешь?

— Вполне прилично, — подтвердила она.

— И где откроем галерею?!

— Мама хотела, чтобы они висели в гостиной.

— Ну в гостиной, так в гостиной… — подмигнул он, потом заломил кисть руки и выглянул в предбанник. — Ладно, паханы, тогда прощаемся на сегодня.

— А что решаем? — поинтересовались спортсмены, моментально отлепившиеся от стены.

— В общем, идите, закройте с этим пикассо вопрос. И пускай Антоха ко мне заскочит пару гвоздей прибить…

— Ясно… — коротко бросил тот, что повыше, и они тут же удалились, сверкая белыми подошвами кроссовок.

Уже через полчаса все три произведения искусства в массивных золотых багетах украсили центральную стену большой гостиной.

— Мои любимые, принцесски! Я балдею просто! Сам себе завидую, — сказал он, крайне довольный портретной галереей, которую испепелял взглядом, медленно потягивая бокал тёмного рома. Сработавший в брюках сигнал мобильного телефона моментально вывел его из эйфории, и он, сухо ответив оппоненту, бросил трубку и неохотно поднялся с дивана.

— Твою же мать… Любимая! Жёнушка моя! — позвал он и закашлялся. — Мне надо отъехать на пару часиков! Целунькаю тебя!

Пока Мария в очередной раз отлучилась в комнату, чтобы успокоить расстроенную старшую дочь, Алекса улучила момент, вернулась в гостиную и уставилась на свой портрет. Автор написал её по пояс, сидящей в одном из кожаных кресел, присутствующих в этой самой комнате. На ней было тёмно-голубое платьице с белым ажурным воротничком, белыми воланами на рукавах и пикантным бантиком на поясе. Платье было без излишеств, но ткань бархатная, блестящая, как будто она была воспитанницей богатого дома. Личико получилось размером с кулачок, как у фарфоровой куколки, кругленькое и маленькое, а само его выражение — детским. При этом она никогда не носила подобных причёсок, которую предложил художник, вплетя в её русые волосы две атласные ленты голубого цвета. Образ заканчивали тонкие, лишённые пухлости губки, растянутые в робкой улыбке, аккуратненький носик, две глубокие ямочки на бледно-персиковых щечках и распахнутый взгляд невинных синих глаз.

* * *

Алекса стояла у квартиры Дениса и ждала, пока он накинет олимпийку и выйдет к ней на лестничную площадку. В силу своего характера, а именно острой потребности поговорить по душам и немного развеяться, она довольно часто прогуливалась в сторону его дома, чтобы пошушукаться с ним наедине. В её глазах Григорян был лучшей кандидатурой для подобного времяпрепровождения и умел не только слушать, но и был надёжным соучастником в хранении чужих секретов. В подтверждение их взаимности, как только он вышел к ней, они с трудом могли сдержать улыбки.

— А что это у тебя? — при взгляде на него настроение Алексы значительно улучшилось.

— Это?!! С этого дня — это твой подпопник…

— Под… что!?

— Я лучше покажу… — опередил он всякие расспросы и, положив эту вещицу, похожую на мягкий валик, на одну из ступенек, усадил её сверху. — Мне бы не хотелось, чтобы ты отморозила свою задницу…

— Судя по твоим словам, получается, что это не подпопник, а подзадник! — не сдержав смеха, поправила его Алекса.

— Прости. Ляпнул, не подумав… — смущённо пробормотал он и застенчиво улыбнулся.

Всё-таки, смущение — это первый признак чувств. Отведение взгляда, неловкие паузы, появление румянца — всё это было присуще им обоим в первые мгновения. Вот если бы вместо Дениса здесь был Костя Митин, он вёл бы себя совсем иначе — без умолку трепал языком, заигрывал, травил анекдоты и хулиганил.

Теперь, когда не нужно было стоять или мучиться, сидя на корточках, всё было по-другому. Ей вдруг вспомнилось, как однажды Денис присел на лестничную ступеньку, томным взглядом посмотрел на неё снизу вверх и начал бормотать что-то постороннее, но милое, а ей вдруг невообразимо захотелось подойти и присесть ему на колени, в точности так, как сидит на уличных лавочках большинство влюбленных парочек. Но теперь желание, на которое она почти осмелилась, казалось несбыточным, ведь сесть ему на колени под предлогом усталости и затёкших ног было бы глупо, так как она была снабжена специальной подушкой. Интересно, а думал ли он когда-нибудь о ней в подобном ключе?

— Я боялась, что не застану тебя дома, — задумчиво призналась Алекса, — мало ли… гуляешь с кем-нибудь…

Даже в этом полумраке подъезда было заметно, как его глаза с кошачьим разрезом заблестели, будто улыбнулись.

— Ну или застану не одного… — поторопилась добавить она, зная, что к компанейскому и дружелюбному парню время от времени забегают одноклассники.

— Сегодня я дома… — радостно заявил он. — И, как видишь, тут больше никого, кроме нас. Хотя, ты права, тут постоянный конвейер людей, все заходят друг за другом, только успевай дверь открывать… Мамка уже не выдерживает. Выходит на лестницу и ругается.

— А кто чаще заходит?

— В основном, Костик, Игорёк… Ты с Юлькой! Серёга Пономарев, Витёк, Мишаня, Колесникова…

Услышав фамилию их одноклассницы, Алекса вспыхнула, будто чиркнутая о коробок спичка. Подобие невозмутимой улыбки возникло на её лице, как лекарство, чтобы подавить неприятное чувство. Она старалась не подавать виду, что личность Ольги Колесниковой занимает её воображение намного больше, чем ей того хотелось. Несмотря на то, что та была стабильной троечницей, спорт и разряд КМС сформировали в ней сильный характер. При незаурядной внешности и проблемной коже, она, однако, обладала шкодливой улыбкой и спортивной фигурой. Титулом чемпионки и завораживающим контральто она искренне гордилась и очень ловко этим пользовалась, чтобы привлечь внимание Григоряна. Находясь с ней в приятельских и абсолютно безобидных отношениях, Алексу всё же страшно задевало, когда та, виляя мини юбкой, приближалась к Денису и более чем навязчиво пыталась его склеить. Наблюдая за тем, как эти длинные ноги в бежевых колготках демонстративно расхаживают перед его носом, в ней происходила странная перемена и остывшие к нему чувства в пользу Костика разгорались с новой силой, заставляя Алексу увлечься самым прилежным мальчиком в классе.

И всё же воображение Алексы иногда играло по чужим правилам — она моментально представила, как он общается здесь с Ольгой, которая бы не упустила своего и искупала его во внимании, флиртовала, хихикала, строила ему глазки. Ревность набирала обороты.

— По-моему, Колесникова по тебе сохнет… — как можно непринуждённее сообщила Алекса, заведомо зная, что это и так хорошо ему известно.

— Пускай… — спокойно сказал Денис, облокотившись о перила, — у неё нет шансов…

— Почему?

— Она не в моем вкусе.

— По-моему, она классная.

— Классная, — подытожил он вышесказанное, — но мне нравится другая…

— Ясно… — понимающе кивнула она, чувствуя, как сердечко внутри сначала замерло, а потом быстро застучало.

Алекса потупила взор, наслаждаясь пониманием того, что Денис не клюнул на обёртку и предпочел гибкой, длинноногой кокетке её, Алексу Димченко.

— Денис, а к тебе может кто-то прийти сейчас?

— Не исключено, — пожал он плечами, внимательно наблюдая за ней. — А что? Ты хотела поболтать?

— Ну да… — замялась Алекса, глядя на него снизу вверх. — Наедине.

— Не переживай. Если кто-то придёт, я попрошу не мешать нам и зайти позже. Говори, что у тебя стряслось.

Он присел рядом на ступеньку, убрал со лба длинную чёлку и серьёзно посмотрел на неё.

— Не знаю, как бы это сказать… — вздохнула она. — В общем, со вчерашнего дня ко мне приставили водителя. Ну он… не совсем водитель… То есть он не только водитель… Он ещё и охранник.

— Типа личного телохранителя?

— Что-то вроде этого.

— А зачем тебе телохранитель?

— Вот и я хочу знать зачем! — пасмурно сказала она. — Не было, не было… И вдруг появился. Теперь возит меня повсюду, ходит рядом, смотрит, что я делаю.

— А где сейчас этот чувак?

— Ждёт внизу. В машине.

— Сюда что ли тебя привёз?

— Представь себе! До твоего дома идти семь минут, а меня везут. Вышел из машины, проводил до подъезда, убедился, что я в него вошла, и теперь ждёт, когда я спущусь, чтобы отвезти меня домой.

— Мда… — его брови вспорхнули вверх, поселив на лице озадаченность. — Охрану нанимают для того, чтобы обеспечить человеку полную безопасность. Эти отважные дядечки рискуют собственной жизнью ради жизни другого. Вряд ли тебе что-то угрожает… Может, тебе просто приставили няньку?

— Хороша нянька! Вооружена и предусмотрительна.

Денис вопросительно смотрел на неё, явно переваривая услышанное.

— А что за мужик-то он?

— Какой-то Виктор. Якобы давний друг мамы, которому она полностью доверяет. В принципе, сам по себе он чувак нормальный, да и выглядит не как блатной, но вот на правой руке у него нет трех пальцев. Когда он ведёт машину, мне немного не по себе.

— Ага… Как в старых добрых боевиках… — хмыкнул Денис. — А что говорит твоя мама?

— Говорит, что это для её личного успокоения, что сейчас много хулиганов на улице. А ты представь, каково мне! И так в школе обсуждают, а теперь ещё один повод появится — Димченко в школу за ручку с охранником приезжает! Посмешище… — помрачнела она, предчувствуя новые сплетни старшеклассниц.

— Приятного, конечно, мало. Но с другой стороны, в этом есть свои плюсы.

— Например?.. Меня развозят по друзьям?

— Это тоже. И ещё ты точно не замёрзнешь, пока добираешься куда-либо…

— Денис! — в голосе Алексы не чувствовалось улыбки.

— Ладно… Извини… — он неожиданно поднялся, прикрыл плотнее дверь, оставив лишь маленькую полоску света и, вернувшись к ней, встал рядом.

Нетрудно было представить, как облизывалась Оля, находясь рядом с этим высоким парнем в потёртых джинсах и растрёпанной чёлкой.

— Есть ещё кое-что… — она отвела взгляд от его заплатки чуть выше колена и взглянула в его смуглое лицо. — Только я хочу, чтобы это осталось между нами. Не хочу, чтобы об этом знал кто-то ещё.

— Зуб даю… — энергичным движением он щёлкнул по зубу.

— Я случайно подслушала один разговор Чирика…

— Чей разговор?! — нахмурился он, выставив вперёд голову, будто не расслышал.

— Ну Лёши! Лёши Ларина.

— А-а… Ты про отчима?

— Он мне не отчим… — прохладно заметила она, — всего лишь мамин муж.

— Ну это я так, для идентификации… Так что не так с этим твоим Лариным?

— Ты же помнишь о том, что мама наняла мне репетитора по английскому языку? Ту тётку…

— Ну помню… — подтвердил он, скрестив руки на груди.

— Так вот… Эта женщина обучала меня около двух месяцев. Приходила три раза в неделю. Всегда в одно и то же время. Вся такая милая, приветливая… Один её урок обходился в кругленькую сумму, а я, если честно, эти новаторства не очень эффективно усваивала. Трудно мне даётся язык. Пустая трата денег. Но мама настаивала, полагая, что за такое вознаграждение из меня должны сделать, как минимум, иностранного переводчика!

— Да уж! — весело прыснул Денис, зная, с какой незаинтересованностью и скукой она отсиживается на уроках английского.

— Буквально неделю назад эта англичанка отменила занятие и пришла к маме с предложением включить меня в группу детей, проходящих языковую практику в Англии. Сказала, что у меня, типа, слабый потенциал и что в моём случае мне поможет только обучение за границей.

— Эмм… Так тебя можно поздравить? — не зная, как реагировать, развел руками Денис.

— Да подожди ты, рано поздравлять! — прервала его Алекса. — В общем, эта репетиторша рассказывала о будущих перспективах и заверила, что уже через три месяца пребывания в специальной школе в Англии я буду свободно владеть языком. Маму такое предложение зацепило сразу. Конечно, всего за каких-то несколько месяцев её дочь будет знать иностранный язык!

Алекса с тяжёлым сердцем вспоминала те дни, когда после состоявшегося разговора об Англии Мария принялась искать финансовую поддержку у всех, кого знала. Неотрывно набирая номер за номером с просьбой выручить и занять ей любую, даже незначительную сумму, она сутками сидела на телефоне. В сопровождении Ларина, который умел вести диалоги иного характера, ездила по должникам и в срочном порядке возвращала деньги, воскрешала давно забытые связи с теми, кто мог бы выручить, и делала всё, чтобы подарить дочери шанс на хорошее будущее.

— Интересно, что за сумма такая? — полюбопытствовал Денис.

— Не знаю точно. Но очень большая. Деньги нужны были сразу, чтобы оплатить трехмесячное проживание, билеты, визу, документы, занятия. В общем, Ларин от мамы не отходил, помогал ей всячески собрать деньги. А как только они собрали нужную сумму, сразу расплатились с англичанкой. А та взяла и исчезла.

— В смысле, исчезла? — переспросил он.

— Вот так, взяла деньги и исчезла…

— Так, может, с ней что-то случилось?

— Мы так и подумали. Все, кроме Ларина… Он психанул, начал прозванивать её по всем телефонам, которые у нас были, и которые были указаны в объявлении. Все номера оказались заблокированы.

— Ни хрена себе… Получается, это была подстава?

— Да. Эта женщина нас кинула.

От того, что происходило в тот вечер, у Алексы до сих пор бегали мурашки. Мария, занявшая столь крупную сумму, сидела белее полотна и в истерике глотала успокоительные. Чирик был в ярости и не курил, а практически грыз сигареты, сплевывая табак. С перекошенным от злости лицом и безумными глазами, он звонил по телефону и, больше не сдерживая себя перед Алексой, в ужасающих подробностях описывал своим шестёркам план мести.

— Слушай, а где вы вообще взяли эту тетю? — вопрос вывел Алексу из ступора, в который она погрузилась во время своего рассказа. Денис вернулся к ней и присел на ступеньку рядом.

— По объявлению в газете. Как оказалось, там была красиво написанная сказка. Говорилось о том, что преподаватель высшей категории обладает опытом работы за границей. Все документы, дипломы и лицензии были при ней. Да и мама была ею очень довольна.

— И что, она так и не нашлась?

— Сначала мы все ждали, что она сама позвонит. Всё-таки, поездка на носу. Кучу денег отдали. Но она так и не объявилась. Чирик больше не хотел ждать и как с цепи сорвался, жутко матерился, угрожал, пробивал по своим знакомым. Потом ему доложили, что человека с таким именем и фамилией не существует, а все документы и объявление — липа. Подделка.

— Ничего себе, аферистка! — обалдело прокомментировал Денис.

Она вдруг замолчала, желая опустить некоторые подробности того телефонного разговора, когда, поднеся мобильный телефон к посиневшим от злости губам, Чирик произнёс хладнокровным и жутким голосом: «Найди мне эту курицу, которая решила нас кинуть и улететь в Англию без детей. Я таких вещей не прощаю. И за свою дочку эту тварь на органы продам».

— Вы обратились в милицию?

— Нет… — голос стих, будто спрятался, — Леша сам её нашёл.

— Оперативно… ничего не скажешь… И что дальше?..

— Как нашёл, сразу позвонил маме. Мы тогда сидели все вместе на кухне. Разговаривали. Оказалось, что эта мошенница давно в розыске. Но из-за того, что у неё куча поддельных документов, её никто не мог вычислить. А ещё выяснилось, что у неё таких учеников, как я, было много по всему городу. Поэтому она, когда со всех деньги собрала, планировала скрыться и уехать из города. Но не успела. Он передал трубку этой женщине. Я сама слышала, как та умоляла простить её, кричала в трубку, что вернёт всё до копейки. Маме сразу стало плохо. У неё руки затряслись. Она вся побледнела. Потом закрылась от меня в спальне, разговаривала с Чириком, просила его успокоиться, потом сама плакала.

— Ты ничего не знаешь?

— Нет, — с тревожной грустью ответила Алекса. — Знаю только, что после этого случая появился мамин знакомый телохранитель. Да и Чирик куда-то запропастился. Больше не появляется у нас дома.

* * *

Уже несколько часов Алекса не выходила из своей комнаты, пытаясь справиться с нарастающей паникой. Мысленно взывая к старенькой бронзовой иконке Николая Чудотворца, затаившейся на её письменном столе, она просила, чтобы хоть кто-то из взрослых вернулся домой. Поначалу она держалась бойко: отвлекалась книгой, музыкой, играми с котом и вообще успокаивала себя тем, что их квартира, неоднократно окроплённая святой водой и по всем церковным канонам освещённая приглашенным батюшкой, не привлекательна для нечистой силы. Но как только за окном стемнело, воспалённое воображение Алексы разыгралось не на шутку. Прошлые воспоминания, связанные с временами, когда они жили с отцом в кооперативной квартире в стареньком, укромном районе города, дурили голову и нагоняли страх. Та жизнь с получением долгожданной жилплощади отнюдь не стала такой радужной, какой представлялась, ведь с переездом и обустройством нового жилья обстановка лишь обострилась. Среди ночи можно было услышать посторонние звуки, заметить тень, резко ослепнуть, когда вырубало свет, погружая всех в кромешную темноту, или, чего хуже, просто ощутить чьё-то невидимое присутствие рядом. Родители старались не придавать этому значения, не подавать виду, об этом старались не говорить, как и о том, что в доме периодически происходили несчастные случаи и трагические происшествия, связанные с повешением и утопленниками.

Несмотря на то, что они давно съехали с улицы детства и оставили неуютную квартиру в далеком прошлом, девочка никак не могла привыкнуть к тёмному времени суток. Казалось, что странные видения могут вновь встать перед глазами. Злые призраки — страх чего-то, чего она не видела, но знала наверняка, что оно существует, преследовали её и теперь. А если ей померещится что-то в темноте? Если она прислушается и услышит странные звуки или скрип, похожий на скрип половицы в той самой квартире? А если свет, который она предусмотрительно включила во всех комнатах, вдруг вырубится? От этого предположения она похолодела. Успокаивало лишь то, что она своевременно заперла кота у себя в комнате и теперь не выпускала его из виду, чувствуя пусть и крохотное, но облегчение от того, что рядом есть живое существо. Королевский питомец и любимец всей семьи мирно и беззаботно лежал на её постели, положив морду на край маленькой подушки. Похоже, его не беспокоило существование всякой нечисти и окружающих звуков; он продолжал лежать в непоколебимой позе, зажмурив глаза и издавая гулкое мурчание, похожее на заведённый игрушечный трактор.

Иногда Алекса вела себя, как настоящая проказница, ищущая остроты ощущений и поэтому выдумывала себе маленькие подвиги, которые совершала вопреки правилам безопасности — каталась с запрещённых трамплинов, поднималась на вершины сопок, бродила по болотистым местам, летела на тарзанке над обрывом, гуляла по заброшенным стройкам, жгла спички, перебиралась через колючую проволоку, прыгала по крышам дворовых гаражей, ходила по железным узким трубам со стекловатой, нависшим над оврагами с крапивой, участвовала в переплывании карьеров на самодельном плоту, забиралась в мрачные кочегарки, вызывала в сарае «пиковую даму», брала на спор лягушку в руки, но никак не могла взять в толк, почему среди этих рискованных мероприятий она трусила оставаться дома одна… Казалось, бояться совершенно нечего, ведь в квартире стоит надёжная входная дверь с бронепакетом, толстым металлом, защитой от несанкционированного проникновения и замками высокого класса взломостойкости… Но это никак не успокаивало, память то и дело подсовывала ей омерзительные, леденящие душу эпизоды из фильмов ужасов, дорисовывая их слишком бурным воображением.

Ещё несколько мучительных минут, и Алексу переполнила злость на сестру за то, что та до сих пор не появилась дома. А что, если Лина просто забыла о просьбе мамы вернуться пораньше и побыть с младшей сестрой, пока она будет в отъезде? Под вечер сестра стремглав забежала домой, кинула учебную сумку, взяла кожаный поводок и, бросив напоследок «Я гулять с Тэрри!», упорхнула вместе с собакой на начинающую темнеть улицу. Прошло много времени, но она так и не появилась. Алекса догадывалась, что та проводит время со своим бойфрендом, с которым она частенько забывала о времени. Но как она могла забыть про Алексу! От обиды глаза заслезились. Почти двенадцать ночи! На кровати шевельнулся Бьютик, и она вздрогнула. Только не это! Главное — не поддаваться тому, что разживалось внутри неё. Страх, как маленький червячок, крутился внутри и спазмировал желудок. Между тем перс вытянулся на покрывале, зевнул и сквозь полузакрытые сонные глаза стал следить за маячившей перед ним девочкой.

— Прости, дружок, но тебе придётся пойти со мной! — прерывисто произнесла она, глядя на его помятую, породистую морду.

Взяв на руки совершенно пластилинового кота, который тут же отяжелел и обмяк в её руках, она вышла в коридор. Четырёхкомнатная квартира большой площади, с балконами, многочисленными дверями, коридорами, ступеньками и арками, пугала. Повсюду отбрасывали свои тени лампочки, таились колонны, замерли растения и экзотические домашние деревья; в большом пространстве с разного рода углами, поворотами, нишами стояла подозрительная тишина. Словно маленькое приведение, она, не выпуская из рук разомлевшего питомца, скользнула в туалет, закрылась в нём, справила нужду и юркнула обратно в комнату. «Видели бы меня сейчас мои одноклассники! Денис и Костя, наверняка, решили бы, что у меня «не все дома»!». Алекса сжалась, присев на мягкий стул. Всё же, думать на отвлечённые темы было гораздо легче, чем просто сидеть и бояться, что в квартире вырубят свет, и она услышит подозрительный скрип. Но храбриться не получалось. Внутри всё дрожало и всхлипывало. Почему ей сразу начинает казаться, что кто-то непременно стоит за стенкой, прячется в темноте кухни, незримо следует за ней в туалет? Откуда это недоверие? Может, она настолько привыкла к тому, что их квартира, словно маленький музей, который регулярно посещают люди, хлопают дверями, общаются, проводят деловые встречи, весело отмечают праздники, слушают музыку, ухаживают за животными?.. А теперь квартира была пуста и безлюдна. Или же причина в другом? Может, зря когда-то в детстве она играла с темнотой, провоцируя в себе разного рода ощущения, и подглядывала в щель приоткрытой двери, когда на старой квартире папа баловал себя фильмами ужасов?..

Стараясь вести с собой диалог и убедить себя в том, что её беспокоят не потусторонние субстанции, а всего лишь дискомфорт одиночества, она продолжила ходить по комнате. Но как только в квартире раздался телефонный звонок, её сердце ёкнуло и ушло в пятки. Журнальный столик с новомодным, разрывающим тишину аппаратом находился перед маминой спальней, в конце коридора. Она замешкалась. Бежать сию же минуту и снимать трубку или взять с собой кота, чтобы было спокойнее? Но ведь это мог быть кто-то из родных или загулявшая сестрёнка вспомнила о просьбе мамы и решила предупредить, что будет с минуты на минуту! Алекса стремглав выскочила из комнаты и, достигнув телефона, буквально сорвала трубку. Сначала она никак не могла разобрать, кому именно принадлежит голос дозвонившегося, но как только посторонние звуки на том проводе стихли, она узнала Ларина.

— Алексюш… Ты меня слышишь или нет?! — повысил он голос.

— Теперь слышу! — ещё плотнее прижав трубку к уху, она силилась понять, что он там бормочет.

— Я говорю… Позови-ка свою мамульку к телефону. Передай ей трубку!

— Её нет дома, — сообщила она, но он, похоже, пропустил это мимо ушей.

— Позови, слышишь… Позови её к телефону. Срочно нужно поговорить.

Этот так называемый «новоиспеченный муж» был сильно пьян и тщетно пытался скрыть этот факт, старательно выговаривая слова.

— Её сейчас нет дома, — повторила она.

— Как это, нет дома?! — недоверчиво переспросил он, и в телефоне повисла пауза… — А где же она?

— Я не знаю… — искренне удивилась Алекса, до сих пор не понимая, почему они порознь, и почему этот человек, никогда не упускающий из виду её маму, не в курсе, где она находится.

— Она что, ещё не приходила? Или куда-то вышла?

— Мама предупреждала, что у неё важные дела. Она задержится сегодня. Я не знаю, во сколько она будет.

— Ну да… ну да…

Связь резко оборвалась, оставив её наедине с короткими гудками и новой причиной для беспокойства. Решив проверить слова Чирика, она тут же набрала номер маминого мобильного и услышала механический голос, любезно сообщивший, что вызываемый абонент находится вне зоны действия сети. «Должно быть, просто нет связи, — подумалось ей. — Но что, всё-таки, случилось… Они что, поругались? Почему он где-то выпивает, если должен быть с ней и обеспечивать её полную защиту и неприкосновенность? Помнится, что последние пару недель он только и делал, что сидел с угрожающим видом и с пеной у рта говорил о каких-то незваных гостях, которые часто мельтешат, проявляя нездоровый интерес к их бизнесу, и поэтому Мария нуждается в особой опеке и должна находиться под его присмотром…».

Мнительность сыграла с Алексой злую шутку, и она мысленно в пух и прах разругалась с сестрой, которая сейчас была ей так необходима. Нервничая всё больше, она с трудом соображала, что делать. Ещё полчаса заточения в комнате, и она почти решилась на то, чтобы покинуть квартиру и спуститься на третий этаж, где жила Нонна. Как-никак, ждать возвращения кого-нибудь из взрослых дома у родной тётки было куда спокойнее, чем вздрагивать от каждого надуманного шороха. Почему она не сделала этого раньше?.. Но как только она открыла железный замок, в конце коридора опять взвыл телефон.

— Алло… — только и успела сказать Алекса перед тем, как заплаканный женский голос ошарашил её случившимся.

Вцепившись в трубку, она судорожно пыталась понять, что произошло. Жена дяди Коли, скромная, хрупкая женщина, была человеком, которому были несвойственны сильные эмоции, и поэтому её внезапная истерика сбила девочку с толку.

— Срочно найди маму! — сбивчивым, дрожащим голосом, просила она. — Коля сейчас с ней… Свяжись с ними по телефону. Позвони кому-нибудь, кто может знать, где они!

— Тетя Лена, что у вас случилось? — побледнела Алекса, чувствуя, как по всей коже неминуемо проступают мурашки.

— Здесь был её Червонец! Только что… — её голос обрывался.

Алекса слышала, как истерика жертвы вновь набирает силу.

— Ты должна предупредить маму. Он её ищет! Я вызвала скорую… Мне очень плохо…

— Что? Что я должна сказать? — глаза Алексы округлились, руки задрожали.

— Он топил меня в ванне…

–?!?

— Он не в себе. Он очень опасен. Найди маму. Предупреди её!

Алекса моментально представила их наполненное до краев джакузи, задыхающуюся, перепуганную Леночку, рыдающих детей… Алексу прошиб холодный пот.

«Мамочка моя родненькая, где же ты? Как мне тебя найти? Как дозвониться? Как предупредить?».

— Послушай меня! Послушай внимательно! — её крик вернул Алексу к телефону. — Не открывай ему дверь! Ты слышишь? Ни за что не открывай ему! Сейчас же вызывай милицию…

— Леночка, тебе плохо? Что там у тебя? — жалостливо пропищала она, слыша, как голос женщины становился всё тише. — Когда… когда он ушёл от вас?

— Не знаю… — промямлила она, будто ей стало хуже. — Недавно… минут пятнадцать прошло… Звони в ми… милицию…

Бросив трубку, Алекса замерла, как вкопанная. Теперь она судорожно пыталась понять, что делать. Семья дяди Коли жила буквально в пятнадцати минутах ходьбы, в новых девятиэтажках, что стояли по ту сторону Долины Уюта. Прошло минут пятнадцать… А это означало лишь то, что Ларин мог оказаться здесь с минуты на минуту. То, что всё это происходит на самом деле, не укладывалось в её голове, как и то, что ни в чём не повинная женщина вдруг стала жертвой жестокого обращения. Страх того, что этот разъярённый и неуправляемый человек вдруг отыщет маму с дядей, сковал её по рукам и ногам. Внезапное головокружение на некоторое время выбило её из равновесия, мешая сосредоточиться и действовать разумно. Свет! — ужаснулась она. Во всей квартире горел свет. Ей нужно потушить его прежде, чем он заметит, что дома кто-то есть. Не помня себя, она рванула с места и побежала по квартире, ударяя по выключателям. Наконец, квартира погрузилась в пугающую темноту. Почему она раньше не спустилась к тёте Нонне? — от отчаянья и собственного бессилия хотелось плакать и звать на помощь. Но если бы она была у тети, она бы не узнала, что случилось в доме дяди Коли и не знала бы, что маме грозит опасность.

Как он мог пытать и топить в ванне бедную женщину? Жуткие картинки одна за одной разрушали её представление об этом человеке. Делал это на глазах у детей? Не тронул ли их? На что ещё он способен? А если он мчится сюда, чтобы сделать подобное и с ней? Причинить боль, чтобы выведать хоть какую-то информацию о Марии. От этих мыслей она похолодела. Нужно бежать отсюда, спасаться, пока не поздно. Спрятаться у соседей, вызвать милицию. А если он видел свет в окне до того, как она догадалась его выключить? Если он знает, что она здесь?!! Выбежав в общий коридор и повернув замок входной двери, она застыла, забыв, что умеет дышать. «Боженька, спаси и сохрани…». Мужские голоса раздавались совсем близко. К двери приближались люди. Дикий ужас застыл в её округлившихся глазах. Сейчас он откроет дверь и обнаружит её. От учащённого сердцебиения в груди зажгло. Попятившись назад, она дрожащими руками вставила ключ в замок и, бесшумно повернув его, тихо опустила ручку. Стараясь не издавать ни единого звука, она вновь оказалась в квартире, закрывшись изнутри. Затаившись в комнате, она подумала о том, что бандиты могли бы с лёгкостью выбить первую дверь, как это уже случилось в день выкупа невесты. В квартире раздался звонок, который показался ей раскатом грома. Затем наступила тишина и ожидание. Снова звонок. И вновь тишина, но недолго. Симфония за симфонией оглушали её. Он не уходил, значит, мог видеть свет в окне. Одно давало надежду — он звонил в дверь, а значит, у него нет ключей. Правильно, лихорадочно думала Алекса, ведь он всегда возвращался домой с мамой, потом, если она уезжала, он ждал её дома. Последняя, леденящая душу мелодия очередного композитора, и она услышала, как грубые мужские голоса стали затихать, видимо, удаляясь вниз по лестнице. Не помня себя, через мгновение она стояла на лестничной площадке с ключом в руке и прислушивалась к тому, как бандиты спустились на третий этаж и, хлопнув стеклянной входной дверью, направились в квартиру к тёте Нонне.

Нельзя шуметь! Ни единого звука. Нельзя звонить соседям. Никто не откроет ей в такой час! Она лишь создаст лишний шум и привлечёт внимание. Нужно выбежать из подъезда на улицу и попросить помощи. Алекса взглянула на ноги, она стояла в одних носках и пижамных шортиках. Бесшумно сбегая по ступенькам, она представляла, как заскочит в ближайший подъезд и будет стучать во все двери, пока кто-нибудь не впустит её, взяв под свою защиту. Крадучись, она спускалась всё ниже, когда стеклянная дверь вдруг задребезжала и резко распахнулась. Шарахнувшись от бандитов, Алекса бросилась вверх по лестнице. Было ясно, что, не обнаружив её у тётки в столь поздний час, они возвращались обратно. Шаркая подошвами и злобно рыча, головорезы поднимались по лестнице, обсуждая свои намерения.

— Она дома, — рявкнул Ларин, — не знаю, почему не открывает дверь…

Достигнув конца лестницы, Алекса резко свернула вправо и исчезла, вжавшись в угол, прямо за мусорным контейнером. Цепенея от ужаса, она нащупала деревянную палку, взяла её в руки и застыла. «Спаси и сохрани… Спаси и сохрани…» — эти слова проливали свет на тьму и всегда помогали ей в безвыходных ситуациях, в борьбе с собственными страхами и в моменты полного отчаянья. Если они решат проверять каждый угол, то ей придётся выскочить из своего убежища и наброситься на них с палкой. Возможно, от неожиданности они растеряются, и она сможет вырваться, чтобы убежать. «Боженька, спаси и сохрани… помоги мне…» — взывала она, смутно представляя, как будет обороняться. Шаги и пьяные голоса были совсем рядом. Сколько их, трое? Четверо? Они поднимались, шелестя куртками и извергая тяжёлое дыхание. Ладони Алексы вспотели, пульс зашкаливал, а когда кто-то из них вдруг остановился прямо напротив мусорного бака, она чуть не взвизгнула. Послышалось чирканье зажигалкой, шарканье, причмокивание и запах сигарет. «Что это?» — подумалось Алексе, и она впервые ощутила, как предательски застучали её зубы. Задыхаясь от страха перед тем, что её сейчас обнаружат здесь, за мусорным баком, с палкой в руке, она вставила верхушку кулака в рот. Ещё несколько мгновений, и её словно разбудил бесконечный звонок, который отзывался за её дверью. Это означало, что они вновь были на пятом. Придерживая окаменевшей рукой своё «оружие», она в потёмках сбежала на третий этаж, чуть дыша открыла стеклянную дверь и, прошмыгнув на носочках до двери тёти Нонны, зашептала прямо в замочную скважину.

— Тёть Нонна… открой мне дверь… впусти меня… — взмолилась она, постукивая костяшками пальцев по мягкой коже, которой была обита дверь.

Замок скрипнул, и тётя, словно в дни революции, испуганно выглянула наружу, рывком затащила её в квартиру и захлопнула дверь. Похоже, та была настолько обескуражена, что ходила кругами, оттягивая подбородок руками и судорожно соображая.

— Как хорошо, что ты открыла… — Алекса всё ещё дрожала, глядя на тётю, как на спасение.

В присутствии родного человека ей стало легче дышать, а вероятность того, что эти люди вернутся сюда второй раз, была почти нулевой.

— Алексей видел тебя?

— Никто не видел как я спустилась…

— Дай бог! Дай бог! Нужно маме звонить!

— У тебя же нет телефона…

— Есть у соседки напротив… Я схожу к ней, а ты закроешься тут…

Не успели они сделать и шагу, как Алекса вдруг насторожилась, прислушалась и буквально изменилась в лице.

— Он возвращается… — подскочила девочка, вновь чувствуя, как её сердечко начинает работать в усиленном режиме.

Громкое хлопанье дверей, дрожание стекол, тяжёлые шаги и его возмущённый хрип.

— Открывай дверь… б…я, поговорить надо… — несколько громких ударов по стене и опять ожидание. — Открывай давай, что за шутки. А то сломаю на х…й.

— Пожалуйста, не открывай… — затряслась Алекса, шепча ей в самое ухо.

— Дверь открой! Я знаю, что ты там! Иначе, не шучу, вышибу тут всё к чёртовой матери…

— Прячься в шкаф… скорее. Его лучше не злить и открыть ему дверь. Я постараюсь поговорить с ним и успокоить его.

Они кинулись в комнату, и Нонна начала судорожно закидывать Алексу вещами.

— Сиди здесь тихо… Не вылезай… — предупредила она дрогнувшим голосом. Лицо её было настолько бледным, что Алексе показалось, будто она сейчас потеряет сознание.

— Иду, Лёшенька… Иду… Не ломай, родной…

Сидя в тёмном шкафу, тараща от страха глаза, неотрывно смотревшие в тонкую щель, и слыша, как бродят по квартире эти отморозки, Алекса еле сдерживалась, чтобы не вскрикнуть от сильнейшего стресса, и силилась стать незаметной среди тётиных вещей. «Господи, спаси и сохрани… Господи, спаси и сохрани…» — закрыв ладонью рот и дрожа всем телом, будто от леденящего холода, молила она, пока тяжёлые, грубые шаги, простучавшие по комнате, мигом не вернули её в кошмарную действительность.

— Лёшенька… Миленький мой… Ну что ты так нервничаешь… — лепетал ему вдогонку испуганный тётин голосок, — Машенька скоро вернётся…. Она же, всё-таки, не одна, а с братом родным уехала. Ну что ты так волнуешься. Вернётся она с минуты на минуту. Может, дела какие срочные…

— Ты чё закрылась от меня? Чё дверь не открывала?

— Лёшенька… Я как услышала, сразу открыла… В ванной была, вода шумит…

— Где ребёнок?!! — осипшим, озверевшим голосом спросил он.

— Племяшка? Не знаю, Лёшенька… может, в гостях у кого… Я не поднималась сегодня…

— Алекса! Выходи скорее! Это же я! — позвал он, обводя комнату взглядом и не трогаясь с места.

Хлопанье одной двери, а потом другой заставили Алексу дважды вздрогнуть, а мысль о том, что его братки ищут её, лишила последней надежды остаться незамеченной. «Неужели он слышал, как она стучалась к ней? Как просила впустить её? Зачем она ему? Что делать, если он увидит её здесь?».

— Чирик… Да тётка тут одна… — послышался гнусавый голос одного из его людей. — Поехали по кабакам прочешем, может, там выцепим твою, ну или узнаем что-то…

— Если дома никого нет, тогда где ребенок? — тяжело дыша, начал вновь звереть он.

— Братан, поедем… — зацокали они, явно готовые поменять место локации.

— Лёшенька… Её у меня не было… Она, наверное, с Машей… Я сейчас попробую ей дозвониться и всё выяснить…

— Стоять! — заорал Ларин. — Не надо сейчас никуда дёргаться…

— Ой… матерь божья! — пискнула Нонна. — Что же это такое делается! Лёшенька, не нервничай ты так… Всё хорошо… Машенька тебя любит, скоро все будут дома, спокойно поговорите, всё выясните…

Алекса видела свою побледневшую тётю, которая, схватившись за левый бок, стояла чуть жива и, разыгрывая перед ним смиренную и ни к чему не причастную родственницу, пыталась успокоить этого человека, скрывая свою взволнованность за дружелюбным беспокойством и угодливостью. Огромная фигура Ларина неподвижно стояла спиной к шкафу, но как только он развернулся, девочка чуть не взвизгнула. Резким движением он распахнул двери шкафа и уставился на неё. Жмурясь от яркого света, она, действуя, согласно собственным рефлексам, тут же вылезла из кучи вещей и встала перед ним.

— Что ты делала в шкафу, моя маленькая? — спросил он совершенно неузнаваемым голосом. Находясь во власти этого одуревшего, беззрачкового, красноватого взгляда и перекошенного от злости лица, Алекса невинно улыбнулась. Чуть в стороне, преграждая выход из комнаты, стояли двое бритоголовых парней с набитыми на головах и шеях наколками и, безразлично чавкая, таращились на них. Девочка повернулась к Ларину, ища с ним зрительного контакта. «Зашифроваться! Не выдать свой страх перед ним!» — что-то подсказывало Алексе, что если она даст слабину, и тот увидит, как она трепещет перед ним, как перед сущим злом, он озвереет ещё больше… Она должна сыграть в его маленькую дочку, доверие которой он пытался заслужить с тех самых пор, как вошёл в их дом. Она должна дать ему почувствовать, что в её глазах он не поменялся и остался прежним — её защитником и опекуном. Глядя на него непонимающими, широко раскрытыми, синими глазами, она чувствовала, как течение времени остановилось вместе с её сердцебиением.

— А мы тут в прятки играем… — звонким голоском сообщила Алекса, и её желудок сжался, словно внутри него был камень. — Хочешь с нами?

Его лицо оставалось неизменным, оно продолжало кривиться в зверской маске, но вот глаза теперь смотрели по-другому.

— Не сегодня, Алексюш… — медленно произнёс он, не спуская с неё глаз и прокручивая в голове какие-то мысли.

Но лицо Алексы, казалось, становилось всё безоблачнее, невиннее, будто происходящее вообще никак её не касалось.

— Сюда иди-ка… — разгневанно крикнул он, круша что-то в прихожей, и Нонна тут же повиновалась, выбежав за ним.

— Я уже здесь! Может, посидим, поговорим спокойно… — заикалась тётушка.

— Ты чё мне врёшь? — презрительно прохрипел он. — Ребёнка в шкафу держать! Бл…дь… Чё, попутала? От меня, сука, прятать!

— Ой… ой… Алёшенька! Что же это такое делается? Да как же так? — тётя вскрикнула, и Алекса похолодела. — На старшую сестру! Ой… нехорошо, Алёшенька…

Входная дверь с грохотом хлопнула, и Нонна вбежала в комнату, держась за лицо. Из уголка её губ стекала струйка крови. Глядя на полную обескураженность женщины, Алекса испугалась ещё больше.

— Беги скорее к соседям… немедленно. Тебе нельзя здесь оставаться!

— Но он же меня увидел!

— Уходи, слышишь? Он сейчас вернётся! Вызывай милицию! Прибьёт он нас тут всех! Мать твою надо как-то предупредить… Слышишь?! Беги, скорее! Ой… ужас какой! Помоги нам, Господи! — она трижды перекрестила её, и Алекса выбежала из квартиры. — Пресвятая Богородица…

* * *

Краем уха Алекса слышала о том, что, прежде чем наряд милиции прибыл на место потасовки, Чирик успел нанести свой коронный удар и сломать дяде Коле нижнюю челюсть. Последствия этого хука оказались отнюдь не шуточными, и врачи, устанавливавшие пострадавшему шину-скобу, предсказали весьма нерадостный прогноз на многомесячное и упорное заживление межчелюстной кости с приемом жидкой пищи исключительно через трубочку. Нападение на брата, старшую сестру, Колину жену и испуг младшей дочери стали для Марии последней каплей, и она приняла окончательное решение о разводе. Пока Червонец находился в районном СИЗО до выяснения обстоятельств, она взяла на себя обязанности по уходу за братом и параллельно готовила все необходимые бумаги, чтобы брак был официально расторгнут.

Ранним утром шестого января заспанная Алекса покинула свою уютную комнату и вошла на кухню, откуда доносились приятные ароматы. Мария стояла у плиты и, держась за ручку серебряной кипящей турки, что-то разъясняла своему оппоненту по телефону. На ней был белый импортный костюм, кремовая блузка и металлические бигуди на резинках. И как она спала с этими железными штуками?.. Продолжая вести беседу, она подмигнула Алексе, сняла с плиты турку, налила кофе в маленькую цепторовскую чашечку и, так и не присев за стол, мгновенно выпила её.

— Проснулась, доченька? — улыбнулась она, когда отключила связь. — Что будешь на завтрак?

— Я ещё не успела проголодаться, — не сдерживая сладкой зевоты, пробубнила Алекса. — Я чуть позже съем булку с маслом и какао.

— Опять всухомятку? — отвлекаясь на телефон, возмутилась Мария.

— Почему опять? Вчера, например, я ела жидкое!

— Ты имеешь в виду чай?

— И его тоже!

— Ладно, садись давай, перекусывай, — сдалась она, — а позже обязательно как следует пообедай. Договорились?

— Договорились… — нехотя согласилась она, наблюдая, как Мария бросила взгляд на наручные часы, ловко стянула бигуди и, расправив локоны, покрыла голову тонной лака.

— Мама, так у нас вечером всё остается в силе? — думая о предстоящем празднике, поинтересовалась Алекса.

— А кто может помешать осуществиться нашим рождественским планам?

— Не знаю… У тебя всегда столько работы…

— Сегодня минимум дел. Заскочу в одно место и сразу домой.

Она накинула на плечи норковый полушубок и энергичной походкой прошлась по коридору, чтобы взять свой портфель и перчатки. После этого она заключила Алексу в свои объятия, трижды поцеловала её в щёчку и, нежно стерев след от губной помады, поспешила на встречу. Вернувшись в одиночестве на кухню, Алекса насыпала какао в кружку с холодным молоком и выглянула в окно, чтобы проводить маму взглядом.

Зимний пейзаж за стеклом отнюдь не впечатлял: пасмурное небо с чёрными прожилками, местами туман, съедающий некоторые здания, на дорогах грязный снег. Но стоило ей подумать о том, что уже завтра они окажутся на любимой базе отдыха, которую окружают сосновые рощи, ледяные озера, белый, девственно чистый снег, а разрешённая рыбалка, русская баня, коттеджные домики и развлечения на снегокатах располагают к насыщенному и разнообразному времяпрепровождению, она моментально приободрилась. Наконец, внизу показалась Мария и, укрываясь в воротник от ветра, направилась к машине. Очередные неотложные дела. И какая ей охота выбираться из дома в праздничные дни, да ещё и в такую погоду?.. Подойдя к водителю, который ожидал на улице, Мария сказала ему несколько слов, получила от него ключи и, заняв место за рулем, отпустила. Через мгновенье грубоватый высокий джип ловко сдал назад и, не теряя ни минуты, сиганул со двора.

Весь день сёстры провели вместе, наводя порядок и готовя праздничный стол. Лина хозяйничала на кухне и, листая поваренную книгу, экспериментировала у плиты. Алекса ходила из комнаты в комнату и с особой щепетильностью вычищала шерсть животных с ковров и мебели. Наконец, к вечеру, благодаря общим усилиям, дом преобразился, а стол украсил мамин сервиз из чистого серебра и горячий ужин. Большие вазы и кувшины были наполнены еловыми веточками, вспыхнули свечи и огоньки на комнатных гирляндах. Сидя в гостиной в немом нетерпении мигающего полумрака, Алекса наблюдала за тем, как сестра в который раз нервно расчёсывает волосы и красит губы. Сама она уже давно была умыта, причёсана и сидела в ожидании, нарядившись в новенький костюм, сшитый на заказ к празднику. Тёмно-бордовая жилетка и брюки-клеш из шерстяного габардина сидели на ней идеально и должны были порадовать маму. Когда работа над образом была закончена, и Лине ничего не оставалось, как просто опуститься в кресло напротив, сёстры встретились взглядами. В глазах Лины Алекса увидела то же нервное смятение, которое так нестерпимо ощущалось внутри её сердца.

На часах было давно за десять, а Мария так и не появилась к ужину. Строя предположения о непредвиденных обстоятельствах, Лина несколько раз возвращалась на кухню и подогревала второе. Чем быстрее время приближалось к полуночи, тем сильнее Алексе становилось не по душе от отсутствия матери. В этой праздничной обстановке, где двое томились в ожидании третьего, было что-то пугающее. Нетронутый стол ломился от еды, от недогоревших свечей исходил дымок, наконец смолкла невыносимая музыка.

Внутри Алексы росла тревога. Параллельно тому, как на пушистой, пихтовой ёлке, украшенной яркими ажурными украшениями, то и дело вспыхивали маленькие лампочки, в ней возникали разного рода предчувствия. Предвкушающее ощущение праздника испарилось, как фата-моргана. В очередной раз девочка подошла к телефону и набрала мамин номер. В ответ послышались лишь монотонные противные гудки.

— Ну, что там? — спросила Лина, стараясь выглядеть невозмутимой.

— Не отвечает… — безнадёжно кинула трубку Алекса.

Алекса продолжала воевать с телефоном, но он по-прежнему оставался глух. Может, не слышит звонка? Потеряла телефон? Готовит им сюрприз? Бегает по магазинам? Эти версии казались слабыми и неубедительными, ведь если бы она потеряла телефон, то непременно связалась бы с ними другим способом. Что касается магазинов, то Мария ещё днём позаботилась о том, чтобы водитель привёз домой все необходимые продукты, напитки и сладости. Если же говорить о сюрпризе, то это вообще не было на неё похоже, в этом отношении она была более чем скрупулёзной, подходя к выбору подарков с особым вниманием, при этом учитывая даже самые незначительные пожелания и мечты дочерей. Именно поэтому она начинала подготовку презентов ещё задолго до праздника, становясь необыкновенно счастливой от того, как вскоре исполнит их очередную мечту. На часах было одиннадцать сорок пять. Пятнадцать минут до Рождества, а на улице нет даже намёка на подъезжающую машину. Мама ни за что на свете не пропустила бы этот праздник в окружении любимых дочерей. Может, что-то случилось? Как только Алекса допустила до себя эту мысль, в горле пересохло. Она беспомощно моргала глазами, глядя на сестру, но теперь и Лина была далека от невозмутимости, на её лице отчетливо читались растерянность и обеспокоенность происходящим.

Ещё несколько упорных попыток дозвониться, и трубка наконец-то отозвалась. От неожиданности Алекса застыла с открытым ртом, но быстро спохватилась и ответила тому, кто был на том конце провода.

— Приветики, Алексюш! А мы тут с вашей мамой помирились, — наигранно добродушным голосом сообщил ей Ларин.

То, что на звонок ответили, не могло не радовать, но то, что Мария вновь решила воссоединиться с так называемым мужем, заставляло сильно беспокоиться.

— А где мама? Я хочу с ней поговорить, — попросила Алекса.

— Не волнуйтесь! Ваша мамка со мной!

Первая волна беспокойства спала. Теперь они хотя бы знали, где и с кем их мама, и какова причина её опоздания. Алекса не держала на неё зла за то, что она устраивала свою личную жизнь, но ей было бы намного спокойнее, если бы она, наконец, появилась дома.

— Просто уже довольно поздно. В это время мы планировали уехать на турбазу.

— Всё сделаем в лучшем виде! — торопливо уверял он. — Мы уже к вам летим. А потом сразу рванём на турбазу.

— Ладно. Только не задерживайтесь, — жалостливо попросила Алекса.

— Ни в коем случае. Готовьтесь нас встречать! Всё, поцелуйки.

— Рассказывай, сестра! Где мама? — потребовала Лина, стоя у неё за спиной. — Кто это был?

— Чирик, — повернувшись к ней, отозвалась Алекса. — Сказал, что они едут вдвоём.

— А почему он с тобой говорил, а не мама?

— Сказал, что она чем-то занята.

— Ясно. А как тебе показалось по разговору, он выпивший?

— Не знаю, — ответила Алекса, чувствуя, как от сильного расстройства защипало в горле. Встретить праздник все вместе они уже точно не успевали.

— Что не знаешь?

— Голос не понравился.

— А что с голосом?

— Странный какой-то. Слишком весёлый.

— Ну, это само собой, если им удалось помириться, — произнесла себе под нос Лина и, опустившись в кресло, застыла, как чёрная мумия.

За окном уже стояла непроглядная тьма, прорезаемая парочкой уличных фонарей. Вцепившись в подлокотники кресла и ёрзая на месте, Алекса отсчитывала минуту за минутой.

— Звони ещё! — повысила голос Лина, и Алекса тут же метнулась к телефону.

Снова послышались гудки. Опять ей никто не отвечал. Гудки, гудки и снова гудки. Мерзкое ожидание с трубкой в ледяной руке и взбудораженный разум, повторяющий одно и то же: «Возьми трубку! Мамочка, пожалуйста, ответь мне». Наконец, в ухе прозвучал щелчок соединения, и её сердце сажалось. «Почему он снимает трубку? Почему мама до сих пор не может ответить самостоятельно?».

— Лёш, это опять я, — детским, покладистым голосом ответила Алекса. — Мне очень срочно нужна мама.

— Что такое?

— Я должна сказать ей кое-что очень важное! Это не может ждать. Пожалуйста, передай ей трубку!

Лина стояла рядом и, вплотную прижав ухо к телефонной трубке, пыталась вслушаться в то, что он говорит.

— Мама сейчас не может подойти к телефону, — фальшиво-ласковым голосом объяснил он, — но мы уже будем с минуты на минуту. Поболтаете при встрече.

— Но это всего на секундочку! — упрашивала она. — Я скажу ей только пару слов и всё! Леш, пожалуйста!

— Щас!

Казалось, на том конце провода происходило какое-то движение, потом послышалось шуршание, и через мгновенье Алекса услышала мамин голос.

— Мама! — вскрикнула Алекса. — Ты где? Почему ты до сих пор не приехала домой?

— Доченька, извини меня, я задержалась, — тихим, кротким голосом оправдывалась она, — но мы уже совсем скоро будем дома. Потерпите немножко. Договорились?

— Договорились, — в ответе слышалась нервозность.

— Я вас очень люблю, доченьки мои.

Как только Алекса в очередной раз положила трубку, она почувствовала ещё большее смятение, несмотря на то, что всё же смогла поговорить с мамой. Её смущали их голоса. Точнее, странные и даже неестественные интонации. Чирик активно обещался приехать и слишком нехотя передавал телефон маме, а она сама, хотя и старалась говорить, как ни в чем не бывало, казалась неестественно доброжелательной.

— Поговорила с мамой? — Лина смотрела на неё во все глаза. — Подъезжают уже? Что так долго?

— Скоро будут, сказали.

Ещё полчаса, проведённые в полумраке комнаты, и Лина словно сорвалась с цепи.

— Звони ещё!

— Может, лучше ты? — на глазах девочки выступили слёзы.

— Он ведь с тобой лучше ладит! Потребуй её к телефону. Спроси конкретнее! Что и как?!

— Сейчас! Сейчас, — пальцы судорожно жали на кнопки.

— Ох, и не нравится мне всё это!

Помимо того, что Лина высказалась об этом вслух, она больше не скрывала от Алексы своего панического состояния и, как никогда до этого дня, мельтешила по комнате.

— Есть гудки?

— Гудки есть! Никто не отвечает.

— Попробуй ещё! Может, ошиблась цифрой…

— Я не ошибалась, — многократно набирая номер, заводилась Алекса, — никто не берёт!

Вот уже несколько часов Алексу мучили нехорошие предчувствия, грудь непривычно жгло, а внутри кто-то бездушно дёргал за тонкую струну. И эта струна, издав жалобный стон, почти оборвалась, когда квартиру вдруг оглушила симфония Чайковского. В странном оцепенении девочки посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, бросились в прихожую. Почти бегом приближаясь к входной двери, Алекса трепетала в предвкушении встречи, но в то же время внутри что-то невольно ёкало. Как только дверь распахнулась, сёстры в ужасе отшатнулись назад. Алекса всё ещё пятилась, когда остро почувствовала, как сделанный вдох камнем провалился вниз и застрял где-то в области желудка.

С тёмной лестничной площадки, цепляясь руками за дверной косяк, вползала Мария. Её неестественно бледное лицо походило на маску: вытаращенные, будто невидящие глаза, болтающийся язык и почти загробные стоны, уничтожившие тишину Рождественской ночи. Лина была первой, к кому вернулась речь и способность двигаться. Следом, не понимая, что происходит, на помощь матери кинулась и Алекса. Они подхватили её под руки, взвалили на себя и потащили в сторону спальни. Ноги Марии с трудом волочились сзади, она буквально повисла на девочках, корчась и стоная от мучительной боли.

— Алекса, скорую! Звони быстрее! Вызывай скорую помощь!!! Что ты стоишь? — надрывалась сестра после того, как они смогли уложить мать на постель.

Остолбенев, девочка стояла рядом и не могла пошевелиться. Глядя на тело и неузнаваемое лицо матери, Алекса растворялась в этой комнате, как растворяется мир вокруг карусели. Состояние панического шока обездвижило её. Между тем голос сестры становился всё громче и звонче, наваливаясь на голову со страшной силой. Остатки разума отправляли ей лишь импульсы и сигналы, призывая к тому, что необходимо срочно выйти из состояния физической парализации и что-то делать, чтобы помочь.

Во все глаза Алекса смотрела на Лину, склонённую над полуживой матерью, и пыталась заставить свои ноги повиноваться. Сильным, резким движением она сделала шаг и, пошатнувшись, чуть не упала. Дальше она действовала почти бессознательно: передвигая ватными ногами, она вышла из спальни, не разбирая перед собой ни стен, ни дверей. «Где телефон? Куда идти? Надо бежать!» — мысли, словно калейдоскоп, мелькали в голове. Будто пьяная, она постоянно натыкалась на препятствия, прежде чем добралась до телефона. Голова тряслась сама по себе, как у сувенирных собачек, которые ставят на панели автомобилей. Попытка снять трубку не увенчалась успехом — руки не слушались и вращались в воздухе сами по себе. Таращась перед собой и хватая воздух, она всё же сняла трубку. «Почему ей поручили вызвать скорую? Почему она сейчас не рядом с матерью? — Алексе ещё никогда не приходилось звонить в такие службы, находясь на грани отчаянья. — Какой набрать номер? Какой у них адрес?». Страх парализовывал её всё сильнее, её трясло так, что она выронила трубку.

«Проклятье! Проклятье!» — сжав губы, она набрала заветные 03. В ответ на медленный, дотошный голос, пытающийся разузнать подробности о состояния больного, Алекса лишь прорыдала адрес и, умоляя о спасении, кинулась в мамину спальню.

— Вызвала?!! Едут? Мамочка, потерпи!

— Боженька, родимый… — вырвалось у Алексы, и она тут же закрыла разъехавшийся рот ладонью. Стоя на пороге чудесной розово-белой спальни, она почувствовала, как голову пронзила острая, почти тошнотворная боль, что-то внутри задвигалось, зашевелилось, увеличилось и размножилось. Отвратительная, мерзкая, невыносимая душераздирающая боль вдруг превратилась в физическую ломку костей. Алекса теряла ощущение тела и рассудка. Потрясённое увиденным сознание пребывало в состоянии страшнейшей пытки. Неведомая до сих пор боль вышвырнула девочку из комнаты, бросила в кухню, уронила на пол и вырвалась из неё страшным рыданием.

— Алекса, иди к маме! Слышишь? Иди скорее сюда… Девочка всё ещё рыдала в углу, когда сестра потрясла её за плечи, схватила за жилетку и, волоча по полу, потащила в спальню. — Успокойся, пожалуйста. Ты нужна мне сейчас! Алекса, ты слышишь меня?

Как только они оказались в спальне, Лина перестала кричать и замерла в странной позе.

— Мама! Ма-ма… — не своим голосом позвала сестра, со страхом приближаясь к постели. — Мама! Скажи что-нибудь, пожалуйста! Мама… Не молчи, ради Бога! Мам, тебе нехорошо? Отзовись…

Мария лежала неподвижно, губы превратились в две корочки, а из них выходило прерывающееся шипение.

— Мамочка! Почему ты так делаешь?!! Тебе трудно дышать?! Мама, скажи что-нибудь! Мама, ты слышишь… слышишь нас?!

Они находились совсем рядом, но, казалось, она не слышала их. Из уголков её больших, застывших глаз текли слезы.

— Мамочка моя! Родненькая! Я умоляю тебя, скажи что-нибудь! Мне очень страшно, мамочка! — взвизгнула Алекса.

— Я ничего не вижу… — её губы не смыкались, неподвижный страшный взгляд смотрел куда-то в потолок, — ничего не вижу.

— Что сделать, мама? Не пугай меня!

— Темно… Совсем темно… — прошептала она и, перестав шевелить губами, которыми она хватала воздух, вдруг замерла.

— Ма-ма! — завизжала Алекса, схватившись за голову. — Мне страшно! Мамочка, мне страшно! Что с ней? Что с ней такое?

Ещё мгновение, и её лицо дёрнулось. Алекса видела, как подносимый стакан с водой задрожал в руках Лины, и чуть не выплеснулся на бескровное лицо, мимика которого оставалась неизменной.

— Темно, — повторяла она, — как же темно.

— Я убью его! — забилась в истерике Алекса, и её губы посинели. — Убью! Придушу своими руками!

— Тише… мне очень больно… молчите, — прохрипела она и опять замерла.

За долю секунды Алекса оказалась на кухне и, встав на носочки, потянулась макушкой к древним иконам, которые украшали главный угол, и которые с таким трудом и благоговением собирала Мария последние годы.

— Я сделаю это! Слышишь, Бог? Если ты отнимешь мою маму, я убью этого ублюдка и себя! Ты же всё можешь! Ты — единственный и всемогущий! Ты, мой любимый Боженька, можешь спасти мою мамочку! Помоги, родненький! Я не смогу жить без неё! Я не смогу без неё дышать! Помоги! И я больше никогда у тебя ничего не попрошу!

— Алекса! Алекса! — из комнаты вновь раздался вопль сестры.

Вбежав в комнату, она увидела на груди у мамы кота, тот бешено крутился на ней, вминал в неё свои лапы и истошно орал своим писклявым голосом. Зрачки в круглых, одурелых глазах превратились в две тонкие ниточки. Что происходит с этим животным? Девочка взглянула на картину Сикстинской Мадонны с младенцем. «Дева Мария, помоги рабе божьей Марии…» — пролепетала Алекса, слыша, как это произносилось в церкви.

— Где ты, доча? — послышался мамин зовущий голос, и Алекса тут же упала на колени, сжав её руку и прильнув к ней губами.

— Я здесь, мамочка! Я здесь, — говорить ей удавалось с трудом. В горле стояло ощущение, будто его полоснули острым лезвием. — Мне страшно, мама. Я очень боюсь.

— Ох…ухххххх… — её шумное, свистящее дыхание усилилось, а зрачки закатились, оставив только белки.

— Мама, что с тобой? Почему ты так дышишь? — Алекса вцепилась в запястье матери.

— Только, не волнуйтесь… не надо волноваться… — завибрировала Мария. — Я не могу дышать! Лина, я задыхаюсь. Лина… Ты взрослая… Слышишь?

— Ма-ма… Мама! — сестра безостановочно повторяла её имя и трясла головой.

Губы Марии резко приобрели синеватый оттенок. Сильное головокружение на некоторое время затемнило картину, которая была перед глазами Алексы, и она почти навалилась на ту, что практически не дышала.

— Нет, мама! Мама! Мама, скажи что-нибудь! Это же я! Не делай так! Открой глаза! Посмотри на меня! Открой глаза!

Дальше Алекса с трудом могла бы описать происходящее, но она отчетливо помнила, когда в комнату вошли две большие фигуры в медицинской форме и куртках и, довольно грубо оттолкнув её от застывшей матери, склонились над кроватью. Тут же оперативно открылись металлические чемоданчики, из которых они поочередно стали извлекать какие-то предметы.

— Не мешайте… Отойдите! — строго потребовал один из фельдшеров, когда Алекса попыталась вновь броситься к матери. Затем последовали быстрые, молчаливые действия проверки пульса и зрачков пострадавшей. После поверхностного обследования суровый мужчина вытащил нужную ампулу, отломил верхнюю часть и, запустив в неё иглу, сосредоточенно наполнил основание шприца. Как только ампула опустела, он моментально ввёл иглу в вену, затем отложил на тумбочку шприц и стал набирать второй.

— Делай третий! — поторопил он своего коллегу, и тот беспрекословно бросился к чемоданчику.

Всё это время Алексе казалось, что Мария не реагирует. «Почему она не шевелится? Почему не меняется её лицо? Почему больше не слышно, как она дышит?» — не помня себя и не веря в то, что всё происходит на самом деле, Алекса следила за действиями врачей. Введя внутривенно третий укол, мужчина резко захлопнул чемодан, стёр со лба пот и принялся просовывать свою руку под её запрокинутую голову.

— В реанимацию! Быстро! — крикнул он, и в спальне тут же появился третий мужчина. Кряхтя, он довольно оперативно раскинул металлические носилки и помог коллегам погрузить на них застонавшую женщину.

* * *

Алекса не знала, сколько времени прошло с тех пор, как Марию привезли в больницу. Прислонившись друг к другу, девочки сидели в пустом больничном коридоре и молчали. Но как только хлопнула дверь и раздались чьи-то приближающиеся шаги, Алекса вздрогнула, как от кошмара. Доктор со свисающей с уха повязкой возник прямо над ними, но она видела его как в тумане.

— Пройдёмте со мной… — его серьёзный тон, которым он обратился к старшей сестре, заставил Алексу скукожиться ещё больше. Лина тут же рассеянно кивнула мужчине и, поднявшись, проследовала за ним. Провожая их взглядом, сердце девочки перестало стучать, но как только они оказались у дверей его кабинета, оно забилось со страшной силой. «Эти врачи считают, что не всем детям положено знать правду? Или он решил, что это её не касается? Что он скрывает? Почему не пригласил её вместе с сестрой?». Сделав несколько шагов в сторону кабинета, она пошатнулась и, чтобы не упасть, облокотилась о стену, ища опоры. Что с ней происходит? От сильнейшего потрясения и нервного срыва тело Алексы колотило дрожью. Доковыляв до кабинета так, словно она шла не по полу, а по болоту, засасывающему её в трясину по самое колено, она остановилась, пытаясь вновь найти равновесие. Заторможенное до этого сознание вновь включилось в работу, ударяя в голову и напоминая о бессилии перед тем, что произошло с её родной матерью.

–…категорически… — обрывками слышала она, когда доктор делал значимые акценты в своём монологе, — … делать поспешные выводы… крайне тяжёлое… диагноз… работал профи… нет внешних признаков побоев… подозрение… на… никаких следов… открытых ран… следы удушья… сотрясение головного… удары по голове… внутренние гематомы……ребра… пробита почка… внутреннее кровоизлияние… шейные позвонки… мы вынуждены обратиться к следствию и сообщить о… прогнозов, к сожалению… тяжелое… есть риск… надо надеяться…

Отшатнувшись от двери, она прошлёпала вперёд по коридору, едва дотянула до поворота и забилась в кабинку туалета. Боясь вновь потерять равновесие, она упёрлась руками в стенки и, наклонившись над унитазом, закашлялась. Что он сказал про её маму? «Кровоизлияние», «многочисленные переломы», «сотрясение» — Алекса ощутила глазное давление, боль в висках и резкий приступ в области желудка. Она зажмурилась, а затем резко распахнула глаза и тут же выплеснула из себя прозрачную жидкость. Этого всего просто не может быть! Она всё ещё находилась в тесном, зловонном туалете, чувствовала горечь у себя во рту и судорожно думала над тем, как ей придётся убить человека. Она была обречена и задавалась простым вопросом о том, почему ей только одиннадцать. Ведь если бы она была старше и решительнее, то вряд ли испугалась бы мыслей о самоубийстве и неизбежной мести. Оставалось надеяться на собственную эмоциональную резкость, благодаря которой можно совершить подобное. Жизнь матери висела на волоске, а это означало, что и её собственная жизнь находилась в руках врачей. Единственное, в чём она не сомневалась, что ей будет не по силам справиться и смириться с утратой близкого человека, победив боль и скорбь.

Прижавшись к стенам больничного коридора, изводясь и ожидая развязки, она обдумывала самый безболезненный и быстрый способ отключить свой организм, склоняясь к передозировке сильнодействующего снотворного. Оставался вопрос — сможет ли она самостоятельно организовать эту процедуру, узнать название лекарства, без подозрения приобрести его в аптеке, умело скрыть ото всех данный акт самоуничтожения и проделать всё беспрепятственно и бесповоротно.

Как ей вообще хватило духу видеть мать в таком состоянии, когда её, накрытую простынёй, везли на металлических носилках по узкому коридору? Алекса слишком отчётливо помнила детали: расширенные глаза Марии, её бесцветные губы и белую совдеповскую табличку с красной надписью «Реанимация». Сплюнув и вытерев рукавом губы, она вдруг поняла, что попадёт в ад. За содеянное зло, даже если оно применимо против другого зла, человек отвечает перед тёмной силой. «Мой Бог, я подвела тебя. Простишь ли ты когда-нибудь меня за то, что я собираюсь осуществить? Поймёшь ли мой порыв? Этот человек должен понести самое страшное наказание. Я стану его возмездием, его палачом, его ночным кошмаром. Но как мне справиться с его нечеловеческой силой? Каким образом заставить его замолчать навсегда? Взяться за нож? А если я промахнусь, и он прикончит меня первым? Что тогда? Тогда моя смерть будет самой глупой и бессмысленной…».

Несколько дней пострадавшая лежала в реанимации. Но как только ей оказали необходимую медицинскую помощь, и она пришла в сознание, её тут же перевели в отдельную палату. Окутанная паутиной капельниц и подключенная к монитору рядом с кроватью, она лежала на койке, находясь под пристальным присмотром врачей. Мама… Мама… Мамочка… Она выглядела жутко. Чуть желтоватый оттенок лица, зачёсанные назад, спутанные волосы, тёмные впадины под глазами, пересохшие губы, мутный взгляд и кровавые белки. Марии с трудом удавалось говорить и с ещё большим трудом улыбнуться дочери. Её столь слабое пожатие лежащей вдоль тела руки, внешний вид и тихий, сиплый голос говорили лишь о том, что выздоровление будет долгим, и что она до сих пор находится в тяжёлом состоянии.

Когда в палату вошла медсестра, Алекса сидела у койки и неморгающими глазами смотрела на аппарат, на экране которого пробегали яркие линии, подпрыгивая то вверх, то вниз. Полчаса назад Марию одолела резкая усталость, и она провалилась в сон, не чувствуя, как девочка до сих пор крепко сжимает её кисть. Желая осмотреть пациентку и сделать несколько инъекций, женщина в белом халате попросила Алексу подождать в коридоре. О том, чтобы насильно увезти девочку домой, не могло быть и речи, ведь Алекса сопротивлялась и буквально бледнела на глазах от мысли, что она окажется не рядом, если вдруг Марии станет хуже. Сдавшись, Лина больше не уговаривала её вернуться домой и, дождавшись двоюродного брата Дениса, отлучилась, чтобы собрать необходимые для больной вещи.

Ожидая в коридоре, пока Мария крепко спала, Алекса ходила взад и вперед и внимательно разглядывала напольный рисунок в виде ромбов. Перешагивая линии, она пыталась хоть на время перестать думать об этой срашной трагедии, которая так вымотала её. Занеся ногу над очередной чертой, она вдруг ощутила, как внутри что-то резануло, будто от дурного предчувствия. В следующую секунду она застыла на месте, как вкопанная. Глаза расширились от ужаса. В мужчине, который нервно шёл по коридору, она узнала Червонца. Он будто помолодел лет на десять. Коротко стрижен, сбрита темная щетина, кожаная куртка нараспашку, под которой слепит белая рубашка, в руках большой букет красных роз. «Что? Что всё это значит? Что он здесь делает? Как его сюда пропустили? Как он посмел сюда заявиться?». От немыслимой наглости этого человека у Алексы пропал дар речи. Преступник вскидывал голову, считывая номера палат, и целенаправленно направлялся к той, где лежала их мама. Но стоило ему увидеть девочку, замеревшую у него на пути, он тут же сбавил скорость, сконфузился и опустил голову в пол. Теперь в нём было мало от головореза, каким он ей представлялся, сейчас он больше походил на подбитую шавку, заискивающую и боящуюся подойти к разгневанному хозяину. Его лицо скорчилось в гримасе страдания и боли, а глаза дёргались в конвульсиях. Он явно не ожидал увидеть Алексу. По её спине пробежал холодок. Не так давно в больницу приходил весьма юркий и дотошный следователь и, терзая больную расспросами на тему тяжких побоев, пытался разузнать подробности, чтобы возбудить уголовное дело. И теперь Алекса молилась, чтобы тот объявился повторно и встретился лицом к лицу с самим дьяволом, искусно прячущимся за цветами. «Что ему нужно? Пришёл покаяться? Вымаливать прощения? Испугался, что за содеянное его вновь упекут за решётку? Избил до полусмерти женщину, которая вытащила его из тюрьмы, и теперь хочет остаться безнаказанным? Боится сгнить остаток жизни в камере?». А что, если бы сейчас в её руке оказался пистолет, как она того хотела с того самого момента, как только увидела мать, вползающую в квартиру с лестничной площадки? Осмелилась бы она нажать на курок? Выстрелить в живого человека? А в того, кто избивал её мать? Алекса чувствовала перед ним лютый страх и, возможно, он касался тех страхов, который подразумевал под собой, что он окажется проворнее и первым нанесёт ей оглушительный удар.

«Если кто-то посмеет обидеть тебя или вашу маму, тот сильно пожалеет, что родился на этот свет», «Пока я рядом, вам ничто не угрожает», «Клянусь, я всегда буду о вас заботиться». Вот результат его обещаний и клятв, лежит здесь, за стеной, с ног до головы обмотанная трубками и бинтами! Алекса не двигалась с места, она чуть наклонилась вперед и в упор смотрела на того, кто с приближением желтел, будто напился отравы.

— Не смей подходить ближе! — вскрикнула она, и он остановился, как вкопанный.

— Я пришёл поговорить…

— Пошёл вон отсюда!

Она топталась на месте, ощущая, как сердце зашкаливает от ударов.

— Прости меня… доча… — его голос звучал трусливо, а глаза смотрели с выражением глубокого сожаления.

— Я тебе не дочь! И никогда ею не была! — презрительно и зло выкрикнула она, с трудом сдерживая новые отравляющие порывы ненависти.

— Алексюш, пожалуйста… — он машинально протянул к ней руку, собираясь приблизиться…

— Ещё шаг, и я убью тебя! Я задушу тебя вот этими руками, как ты душил мою маму…

В следующую секунду произошло то, чего она никак не ожидала. Его здоровенную фигуру будто подкосило, и он неожиданно упал на колени, уронив голову вниз.

— Поверь… Никогда ни перед кем не стоял на коленях… — едва слышно сказал он, — но перед тобой готов ползать… Прости меня…

От происходящего Алекса буквально впала в ступор. Что он делает? Зачем он ищет её прощения? Зачем кается перед ней? Зачем давит на жалость? Вводит в заблуждение её мающуюся душу? Алексе хотелось кричать от того, что этот человек, словно сморенный голодом, шаркал коленями по полу.

— Ты во всём виноват! — сквозь зубы процедила она, наконец, опомнившись и чувствуя, как лицо щиплет от слёз. — Пошёл вон из нашей жизни! Ничтожество!

Что ей делать? Вцепиться ему в голову и расцарапать его мерзкую физиономию? Вонзиться зубами в его кожу? Бить кулаками, что есть мочи, пока на нём не заиграют зловещие синяки и кровоподтеки?..

Ларин склонялся перед ней всё ниже, будто невидимая рука ударяла его под дых. Казалось, он больше не несёт угрозы и опасности, но даже теперь она была решительно настроена. Ему нужно было попасть в палату и получить прощение, но Алекса не могла этого допустить.

— Мне нужно увидеть твою маму… пожалуйста… — всё ещё держа охапку красных роз, попросил он.

В коридоре до сих пор не было ни души.

— Только через мой труп… — резко побледнев, сказала Алекса не своим голосом.

Ошарашенный её словами, он поднял голову и уставился на неё, будто видел впервые. В его глазах заблестели слёзы, тонкие губы задрожали, а нервный тик заставил лицо перекоситься. Уронив цветы на пол, он с трудом поднялся с колен и, шатаясь, ушёл, исчезнув в конце коридора.

Алексу всё ещё трясло, и только сейчас, когда она больше не видела его, она осела на пол и, закрыв руками лицо, разрыдалась горькими слезами.

* * *

Длительное время после случившегося Алекса была вне себя. С пылающими от слёз щеками она выдирала листы из тетради и с одержимостью маньяка крошила их на маленькие кусочки, представляя это ничтожество. Ненависть отравляла её сердце. Даже взгляд синих глаз стал холодным и жёстким. Трагедия Рождественской ночи никак не отпускала девочку. Перед глазами то и дело возникала жуткая картина, когда они втащили в дом зверски избитую, угасающую на их глазах, мать, а игра её больного воображения рисовала то, с какой страшной силой он наносил женщине удар за ударом, лишая её чувств. Из-за этих кошмарных видений жгло в носу, а внутри всё скручивалось в тугой жгут от осознания страданий родного человека. Что же всё-таки случилось на месте происшествия? Как этот мерзавец нападал на беззащитную женщину? Что испытывал, когда избивал свою жертву? Каким образом она пыталась спастись? Как смогла убежать? Почему никто не вызвал милицию? Почему никто не вмешался? И что заставило её маму отказаться от возбуждения уголовного дела против этого человека? Алекса не собиралась оставаться в неведении и поклялась со временем выяснить подробности этого дела, чего бы ей это не стоило.

Конец ознакомительного фрагмента.