Сердца. Сказ 3

Кристина Владимировна Тарасова, 2021

Борьба непримиримых сердец продолжается. Луна вынуждена вернуться в Монастырь, однако роль Послушницы ей больше не прельстит – она желает исполнить оставленное супругом наваждение восходящего солнца. Людская вера угасает, а пантеон ударяет в религию. Хозяин не так крепок, а в повествование вплетается третье лицо – неизвестный, что был при всех связывающих главных героев роковых событиях: наблюдал за каждым и к каждому обращался. Скроет ли лунное затмение Монастырь и относящихся к нему?

Бог

Он наводит оружие на виновного и, не мешкая, жмёт на спусковой крючок. Наблюдаю, как вмиг потяжелевшее тело валится к ногам.

— Гелиос! — взрывается женский голос от дома. — Какого дьявола вы здесь… — видит меня и замирает. — В самом деле, какого дьявола?!

Оборачивается к брату и завершает:

— Мы договаривалась: работа — вне стен резиденции. И «вне стен» — не значит, за стенами дома, а значит подальше от особняка и вообще этого места. Ты неисправим!

— Иди домой, Джуна, — ругается в ответ стреляющий и, щёлкнув предохранителем, прячет оружие за пояс брюк.

Женщина — свирепея за секунды — вырывает пистолет и бросает его в мою сторону.

— Дома дети! — кричит Джуна. И тише: — А вы что себе позволяете? Пришёл он, — пинает несчастного, — своими ногами, а уносить потребно на твоих плечах. Рациональность, Гелиос, где?

— Иди домой, — повторяет спокойный голос и, взяв сестру за плечи, разворачивает. — Ступай.

Джуна — ругаясь — уходит.

— Ты уверен, что он был виноват? — спрашиваю я.

Бог Солнца смеётся себе под нос и с рук стаскивает перчатки.

— Я уверен, а вот ты просто это знал, — говорит Гелиос.

В следующий раз свидетелем его настойчивости, уверенности и хладности я стал в Монастыре. Совершенно случайно (как бы не так), и дело для разбирательства было мало терзающим. В кабинет ввалилась послушница и, слезами шагая по ковру, бросилась к духовному Отцу с жалобами на водителя конвоя.

— Что он сделал? — спросил гостивший у Яна Бог Солнца.

Девочка потупила взор и махнула головой. Говорить об этом ей не хотелось.

— Позови его, — велел Гелиос, на что Хозяин Монастыря бросил придирчивый взгляд.

— Есть ли необходимость? — аккуратно уточнил он.

Не присутствуй здесь я, непременно бы разразился свойственный этим двоим скандал. Бог Солнца ответил на старом наречии, что некто минутой ранее посягнул на монастырский кошелек, ибо каждая дева этого места — чистая монета. Ян вздохнул и, выпроводив обиженную девочку, хотел позвать распускающего руки водителя. Гелиос предложил решить этот вопрос у собранного подле монастырских врат конвоя. Сам Бог Солнца был негласным хозяином этого места, но больше — частым клиентом, ещё больше — другом и наставником Яна. Молодой самопровозглашённый бог предпочитал дела решать вертляво, хитро, со стороны. Отличительно от вышагивающего нога в ногу приятеля.

— Не терплю, когда ты вмешиваешься в здешний быт, — отбросил Хозяин Монастыря едва слышно, но я всё равно раскусил его зудящую интонацию.

— Не терплю, когда женщин обижают, — говорит Бог Солнца. — Ты слышал: её обидели.

Они подходят к дверям. Ян причитает:

— Монастырские кошки получают за свои провинности каждый день, но что-то твой глас совести и справедливости дремлет в эти минуты.

— То воспитание (хотя я, право, держусь иной позиции, но со своим мнением не рвусь — твоё дело, твои правила), а ситуация сейчас — домогательство и скол репутации. Пресекай это на корню, Хозяин Монастыря, — подводит Бог Солнца, и упомянутые лица теряются за дверью.

Не следую: остаюсь в кабинете. Обхожу заваленный документами стол (Яну известно, что ничего из имеющегося ни здесь, ни у кого-либо ещё мне неинтересно) и замираю у распахнутого окна. Настраиваясь на беседу, Хозяин Монастыря подходит к готовящемуся к отправке конвою. Хочет, ядовито и ярко улыбаясь, вопросить, с кем же мгновением ранее общалась его девочка. Наперерез беседе выступает Бог Солнца. Видит водителя и, обнажив из-под пояса пистолет, скрепляет рукоять и стреляет.

— Какого? — не удержавшись, вскрикивает Ян и отшатывается от падающего тела. И шёпотом: — Мы хотели поговорить, разве нет?

Другие рабочие смотрят на месиво вместо лица, валятся и просят пощады. Бог Солнца подходит к одному из перепачканных в песке и, каблуком бота прижимая хрустящее мальчишечье бедро, наводит оружие ниже пояса.

— Следующее наказание будет таким.

Испуганные ребята рассыпаются и прилипают к автомобилю.

— Может, отстрелить?

— Нет, сэр, — на старом наречии (что удивительно; сказался стресс и адреналин) бросает прижатый парень.

— Прекрасно. Потому что это иллюстрация того, что будет, если кто-либо ещё позволит распустить свои руки (и даже мысли) в адрес находящихся здесь дев. Эти девы, — Гелиос ставит оружие на предохранитель, — несут службу истинным богам. Вашу порочность — держите до блудливых мест или справляйте нужду в кустах. Здесь же — нельзя. Понятно?

Кивающие головы соглашаются.

Бог Солнца убирает оружие и направляется обратно к Монастырю. Ян следует за ним.

Уже в кабинете последний бунтует:

— Это водитель, чёрт с тобой, — взгляд перебегает на меня и просит прощения; возвращается, — кто повезёт следующие отправки?

— Да, пожалуйста, не благодари, — издевается Гелиос и, приминая кресло, угощается питьём из графина.

— Что ты сказал? — ревёт Хозяин Монастыря.

Бог Солнца отстраняет графин и, затирая бегущее по губам вино, добавляет:

— Говорю, не благодари. Рад услужить Монастырю и его чести. Рад наказать виноватого и пресечь непослушание на корню.

Ян внимает.

— Теперь иные задумаются, — продолжает Гелиос, — прежде чем допустить распутство не то что в делах, сколько в собственных головах. Страх — вершитель прогресса. Страх держит людей и заставляет ступать по избранным нами — управляющими — тропам. А вообще не распыляйся, дорогой друг, ибо у нас гости, а не все гости должны внимать оглашаемым месту истинам.

Я улыбаюсь и соглашаюсь, а Ян терпеливо ступает к столу, вызволяет портсигар и нетерпеливо бросает:

— Меня больше изводит, что после твоих визитов, необходимо счищать чьи-нибудь мозги с камней.

Закуривает.

— Когда-нибудь ты дотрясешься стволом и сам получишь пулю в лоб.

— Надеюсь, нет, ибо лицо у меня красивое, — тщеславно говорит Бог Солнца, и я смеюсь вместе с ним.

— Забавляйся, — ругается Хозяин Монастыря. А сам подразумевает: «в его присутствии» и одаривает меня недобрым взглядом.

Потому я не удивляюсь, когда Бог Солнца — взаправду — ловит несколько выстрелов грудью. Вот только десятилетия спустя; так много он отхаживает без оружия вовсе, решая назревающие конфликты интонацией и видом.

Также я наблюдаю за Богиней Солнца, должной носить иное имя: предвижу грядущее и потому опускаю собственный взгляд. Она кричит. Истошно. Протяжно. Кричит и рыдает, на коленях держа оставившего его супруга. Не проклинает и не разрезает словами небо; их недостаточно. Она кричит, пока не отпускают силы и пока небо не оказывается разрезано женским воплем и молнией. Ливень накрывает резиденцию Солнца и ближайшие земли.

Это необходимо.

Это ломает, оно же и закаляет.

Она плачет, пока дождь умывает руки и лицо от крови и успокаивает надрывающееся сердце вместе с разразившимся пожаром. Вмешиваются иные приехавшие по воле Хозяина Монастыря, ухватывают обезумевшую жену и войлоком усаживают в конвойный автомобиль. Дорожная пыль уносит их.

Я смотрю на бездыханное тело Бога Солнца, избежавшего смерти физической много лет назад, но не избежавшего моральной гибели и эмоционального упадка. Ощущаю его умиротворённость и взгляд перевожу на осыпающийся Дом Солнца. Последний из клана остаётся близ родных земель.