Дедушкин сказ. Лирика о русской старине с улыбкой и слезами

Александра Богунова

«Чтение-пение книги мистической,словно затмение мысли скептической.Дивное видится сердцу глубокому,знает оно старину ту далекую»…

© Александра Богунова, 2021

ISBN 978-5-0055-4073-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эту книгу посвящаю памяти своего отца — самому лучшему из дедушек — Богунову Николаю Григорьевичу (14.08.1950—21.09.2018).

Дедушкин сказ

Морозным вечером скрипят снега, Сугробы белые метет пурга. На печке с дедушкой лежал внучок, Игрушку мягкую клал под бочок.

Сказанье древнее шептал старик, Малыш прислушался, совсем притих. Писал узорами мороз стекло, В избушке холода уж нет давно.

Горят дровишки, искрой играя, прядет старушка его родная. Светло в светлице, лучинка тлеет, ему не спится, но сам робеет.

Из мифов древности идут лихие злодеи, бестии невесть какие! А где ж былинные герои прошлого? Неужто спрятались? И осторожные?!

И сердце с трепетом, завороженное, зовет с надеждою вооруженного Илюшу Муромца, да и Поповича — пускай померятся, рубя врага с плеча!

И гордость в детскую душу наивную вступает чинною походкой, бравою. Ведь той причиною была соструганна, подобно Муромца булава знатная.

Да вот поднять ее совсем нет силушки: нависла ноченька, прикрыла глазоньки. Погладит дедушка головку светлую, Пусть пропоет внучок песню победную.

Когда дотянется рукой до облаков, тогда, как вырастет, и будет уж готов, словно Илюшенька, да сын Поповича — головка буйная, да горяча — постигнет мудрость — чаша испитая, и будет нечисть вся им перебитая!

Детские игрушки

В детской комнате в шкафу завели они борьбу — не простое состязание за «Красу села» название. В семь матрешек хоровод устремился дружно в ход по окружности направо, часом больше — часом мало, словно яркий паровоз — мал-мала да полный воз: от большой до маленькой, от младой до старенькой. Расписные куколки — купола да ступоньки! В прятки разыгрались, в старшую впускались, как в свою избушку — липову кадушку. Спрятались, закрылись, словно не родились, друг за дружкой, раз за разом, по отдельности и сразу. Поведя красивым глазом, да с загнутою дугой, — бровки месяц расписной — любопытству удивляясь и напрасно не стесняясь, заявили о себе и народном мастерстве! Глядь, а рядом в уголке на простом-то языке Неваляшка улыбнулась и в поклон в спине согнулась. С мановением руки раздаются звуки! Звуки те от скуки для баю-баюки. Раскачалась, закрутилась, станцевала и забылась. Все начнет сначала, Ляля бы качала славную игрушку, милую подружу. Ты непобедимая, спать неуложимая.

Ты моя бедняжка, кукла-неваляшка! Смотрят все ребята, да глазам отрада! И не наглядеться, как им приодеться мастер повелел, да за каждую радел. Выбрать бы простую, да не дорогую, милую, любимую, с детством уносимую в радужную сказку, в первую раскраску мамину подсказку: Марьюшку-матрешку (поучала счету), Неваляшку Катю, что несла заботу за дитя родное, нежное, малое. Сажай на подушку добрую игрушку! Глазками моргай, Лялю охраняй! До зари спят детки, лакомы конфетки берегут игрушки, шепчут им на ушки быль и небылицы. Ты прикрой ресницы, уложи ладошки, замурлычат кошки. Месяц на дорожке отряхает ножки, обувает снова бархатны сапожки, чтоб во сне явиться и не запылиться.

И с улыбкой детки засыпают рано, снятся им игрушки, каких в мире мало!

Веды

Сколько нам известных сказок в «Книге Коляды»! Там открылись мне ворота да в Ирийские сады! Друг мой, Пушкин! может это ты ночью писал? Вот читаю я о том, как там жил Салтан! Ну а может, Вы, Аксаков, выкрали цветок, что алеет всех прекрасней, не возьму я в толк?? И ковры да самолеты дарит вовсе не Восток! Римский-Корсаков услышал дивну оперу «Садко»! Васнецов писал Снегурку на льняном холсте — узнаем детских героев, все былины, ВСЕ! Змей Горыныч, да Емеля со страниц глядят. Что же это за такое?! Изумленный взгляд! Греки-греки, как же гнусен был ваш плагиат Прометей и Дионисий с нами говорят только вовсе не на вашем, нашем, языке, и гадать вовсе не надо вилами по воде! Ах, этрусски были рядом, мне тут сообщили. Вы, должно быть, в мире жили. Переделать поспешили мифы, оды да стихи, что неведомы вам были до этой поры?! Вижу-вижу образ древний и язык родной, тот, что душу мою греет и несет покой! Обороты, повороты, линии, сюжет — Боже мой, какая Радость этот ваш запрет! Веды-Веды, вы ведите долгий разговор, до рассвета не закрою окна-двери на запор. Боги-боги, разных классов, родов, степеней, если б знать могли б мы сразу, кто из вас сильней!? Из языческих диковин выбрался Христос… Слава Богу, мы с Тобою, и в венке из роз!…

Для девицы

Как важно для дЕвицы быть недоступной. Не полниться страстью ежесекундно. Держаться святынь, заповеданных Богом. Не слушать словес людей недалеких. Бежать от юнцов, живущих лишь вздохом… Мирской суеты да переполохов. От блеска ларцов, открытых зазывно, И княжьих хором, гнетущих всесильно богатством и властью, да похотью-страстью, убийства и буйства — холопов несчастья!

А лучше девИце сидеть на крыльце, да думать о матери, старом отце. Водить хороводы, да стряпать блины. Братишкам родимым штопать штаны.

Платок повязать и к колодцу пойти, да яблок собрать, птице нАлить воды.

А вечером ясным с подружками спеть о том, как петух полетел зорьке петь.

Как тень напугала парнишку-задиру. На ярмарке шут отыграл нам сатиру. И русский такой заводной менестрель забрался на дряхлую, старую ель.

Колядки допели — да спать на печи! А лапти надели — с утра хлопочи! Ухват, коромысло, жаровня да печь — кому пирогов с кренделями испечь?!

Хлопочет хозяйка да дочь молода. Скорее сватов зазывайте сюда!

Туч разведенные краски…

Туч разведенные краски медленно ветер метет. Небо-художник, как по подсказке, мазки за мазками кладет.

Полосы грозные цвета багряного Синь заплетает в искусный узор. Лики безвестные, лица румяные — видит таинственность пристальный взор.

Чтение-пение книги мистической, словно затмение мысли скептической. Дивное видится сердцу глубокому, знает оно старину ту далекую.

Слышит вибрацию нити духовной, Бога далекого оклик пристойный:

«Как тебе дышится в зареве века огненным пламенем левого века идола страшного — Нечеловека?!»

То в рукопашную звать нас пытается; Полчище бледное к вам обращается — Инок усопший и ангелы-ратники…

Вот вам, развратники, их наказание: молнией выжжено поле посевное, пламенем писано слово заветное!

«Помните палицу Бог-человека! Вам ли не справиться с умыслом беса?! Зверя побитого в прах вы сотрите, родину-матушку вспять воротите».

Детушкам малым зарей улыбнется, сердце родимое в нем отзовется, звоном рассеянным люд соберется, жизнь полюбовная к миру вернется;

Колоколом к службе в храм созовется, Облаком белым в небо вернется…

Явлено было Чудесное вам! Пусть устыдится постылый ваш срам! Кистью пишите на чистом холсте, век возродите в Иисусе Христе!

Младший сын поповский

А в купеческом дому пили чай заморский, и завидовал тому младший сын поповский. Он с утра поклоны клал пред иконостасом, а потом украдкой ел окрошку да с квасом. Пост держать отец велит и не бить баклуши. От того его горят ярко красным уши! Матушка алтын давать нынче перестала, под березою его что ли закапала? Лапти молодец надел, взял с собой котомку. От такого, говорят, не бывает толка! Только он в графья-князья и не набивался. Деревенщиной пади, так он и остался! Грамоту хоть изучил — в попы не подался. Добродушным и простым всем вокруг казался. Он мечтал соорудить шаролет воздушный и мечте своей лихой был весьма послушный. Угольком изображал дивное творенье, и мечта его ждала в скором воплощения!

Непростой мешок

Ковылял хромой, нес мешок с бедой. — Ну-ка, стой! Заглянул в мешок, он — пустой! Ковылял хромой, нес мешок пустой. — А… постой… Заглянул в мешок, он — с халвой. Дорогой. Да и вкус такой! Ой! Ковылял хромой, вкус во рту сладкой. — Стой! Заглянул в мешок — шок! А в мешке хурма! Вот так да! Хохма. А мешок, видать, непростой… С давленой хурмой-хохломой! Ах, как мёд хурма, прям беда. Н-да… Засластил хурмой, да и в путь — не стой! Ковылял хромой, нес мешок с хурмой, Облился в три ручья водой, сам не свой. Заглянул в мешок на чуток — Не упал чуть в обморок! Кинул он мешок и утек. Хромота-охота забралась в мешок. И молчок. И лежит в пыли — не бери! Всякому свои лекари!

Коляда стучится

Девки рукодельем в избах занимались, яркие одежды к лицам примерялись. Хлопцы мастерили, ратному учились, на родной сторонке все они сгодились.

Знала молодая, чем сватов потешить. Мать ее родная люльку будет вешать, колыбель качает тихонько старушка, и любимый шепчет ладное на ушко.

На печи детишки под шубейкой дремлют, снег кружит чудесный, падает на землю. Девушки гадают: Рождество да Святки. Барин им привозит сладкие помадки.

За горилку, сало купятся обновки, завистью сверкнули глазки у золовки. Светит месяц ясный, песни на деревне, и собака лает задушевней.

На дворе церковном батюшка вздыхает, люду непростому грехи отпускает. крест златой сияет среди темной ночи. Ворон закрывает свои злые очи.

Шепчутся деревья, вьюжит, снег искрится. Стар да мал — ведь поздно — спать уже ложится. Коляда стучится в ставни — отворите! Угощенье где же? Покажите!

Соберут монеты, сладости, печенье, И куда ж девалось их терпенье?! А к утру все стихнет. Заскрипят морозы. И засеребрятся русские берёзы.

До весны далеко. Масленица — в радость. И во всем убогом чувствуется святость!

Русская смекалка

Русская смекалка — вилы да палка — И висит француз, как гнилой арбуз. Гнал Наполеона парень деревенский, Слушал он в пол уха вальс прекрасный венский. Матушке-России клал в душе поклоны, И не мерил с паном жабо, панталоны! Крест носил с рубахой, лапти да ушанку И до грома в небе не сгибал он палку! Но когда лихие ухари, злодеи навалились разом словно берендеи, Всех одной он левой вымел как заразу, Плугом-другом пашет, зерна — до отказа!

Про козу

Песенка комарья: Жил Иван да Марья-душа сарафанья, На козе катались, за руки держались. Та коза бодалась, в руки не давалась. Но козу любили, ей костюмы шили. Были и сапожки, с бубенцами — рожки, Хвостик как метёлка, завитая челка. Марья ей капусту во саду растила, Беленькую шерстку чистила и мыла. А Иван с бугорка пел ей под гармошку, Запекал да жарил вкусную картошку. Так они и жили в радости-печали, Травушку косили и плечами жали. Пели, танцевали, молочко доили, Всем в селе детишкам вроде угодили!

Конец ознакомительного фрагмента.