Люди как люди. Сборник рассказов

Кристина Александровна Крюкова, 2021

Рассказы об обычных людях, об их эмоциях, о ситуациях житейских и фантастических. Автор описывает переживания героев, принятие ими ежедневных или судьбоносных решений. Герои рассказов – люди не выдающиеся; читатель в них может увидеть своих знакомых или соседей. Автор заглядывает в мир современного обывателя, демонстрируя короткие юмористические или ностальгические зарисовки.

Пироги и орехи

Андреева подперла румяную щеку, облокотившись на подоконник, и смотрела в окно. Бывший одногруппник Гусев летящей походкой выбежал из ее подъезда, кутаясь в тонкое пальто, два раза поскользнулся, голой рукой смахнул снег со стекол своего джипа и запрыгнул внутрь.

«Как удивительно, давненько за мои сорок четыре года у меня не ночевал мужик. Пусть и институтский товарищ».

Гусев проспал всю ночь на диване, а Танька — запершись в своей девичьей спальне, но это не мешало чувствовать себя сегодня куртизанкой, принимающей по ночам мужчин.

Гусев был случайно встречен вчера в супермаркете.

— Танька?

— Мишка?

Она толкала битком набитую тележку, он шел с бутылкой водки и банкой оливок, намеревался выпить — с горя или от радости — в честь окончания второго развода.

«У людей уже по второму разводу. А у меня еще ни одного похода в ЗАГС».

Они шли по магазину и болтали. Гусев как будто никуда не спешил, расспрашивал ее о нынешней жизни и вспоминал институтские годы, когда они учились на экономистов. Дошли до кассы, вышли на улицу.

— Ты пешком? Я тебя отвезу.

Затолкал Таньку с пакетами в машину и довез до дома. Она ехала и думала, прокатит ли ее вот так еще кто-нибудь когда-нибудь.

Оказалось, что этим субботним вечером делать ему нечего, он напросился к Андреевой домой. Танька вылезала из машины и надеялась, что весь двор отметит, что и ее катают на красивых машинах красивые джентльмены.

Сели на кухне, болтали и пили водку. Гусев поведал о двух своих бурных браках, о работе, о друзьях, о делах и еще много о чем.

«Какая интересная у людей идет жизнь».

Татьяна гордилась в жизни некоторыми достижениями — виртуозным плетением макраме и победой на выставке собак ее ныне почившего пуделя Велюра. Еще она отправляла в журнал по садоводству составленные ею кроссворды, их напечатали пару раз. Однако, Гусеву ничем из этого похвастать не хотелось. Она даже незаметно от Гусева убрала в шкаф три портрета Велюра в черных рамках. «Прости, Велюрчик».

— Да так… пишу для журналов… — сказала она, — работаю бухгалтером, ну, и личная жизнь не очень-то сложилась.

«Эти три недоразумения мужского пола не стоят нынче ни моего, ни Гусевского внимания».

Гусев сначала был весел и бодр, хорохорился по поводу развода, потом скис и начал жаловаться на вторую жену, которая оказалась такой же взбалмошной и меркантильной как первая.

— Она требовала и требовала у меня кольцо!

«Ну, и купил бы, дурак, может, разводиться бы не пришлось».

Но Танька лишь понимающе кивала.

Закончил Михаил на мажорной ноте — его адвокат по разводам оказался молодец, Гусев доволен. Он даже радостно ударил кулаком по столу.

Гусев давно сжевал свои оливки и, хотя в начале вечера заявил о приверженности правильному питанию, к одиннадцати часам без зазрений совести съел Танькины пироги, тарелку борща, голубцы и мамины огурцы.

«Тощий такой. Как в него входит?» — думала Танька, но предложила ему все, что было в холодильнике.

Откусив кусок пирога, он закатил глаза и пробурчал с полным ртом:

— Танька, пироги твои божественные, ты просто богиня пирогов.

Татьяна довольно улыбнулась, богиней (пусть и пироговой) ее никто никогда не называл.

Время клонилось к полуночи, Гусев все более напивался. Татьяну саму разморило, ей было весело.

«Какой прекрасный вышел вечер».

Она накренилась, облокотившись на стол, вдруг заметила, что грудь ее лежит на столе справа, а сама она сидит слева. «Неудобно как-то перед Гусевым», — и выпрямилась.

А ведь Гусев ей очень нравился в институте. Он был да и остался веселым балагуром, шутником и любимцем женщин. Она была рада его встретить. Да еще привнес такое разнообразие в ее монотонную скучную жизнь.

— Танька, ты такая замечательная баба! Это я тебе как дважды разведенный говорю. Ты не обижайся только, пироги твои хоть на выставку вози, но ты зря на свои пироги так налегаешь.

Андреева аж поперхнулась такой наглости.

— Ну, прости-прости, Танька, — он засмеялся и притянул рукой ее голову к себе, поцеловал в лоб. — Я пьяный и говорю всякую ерунду.

Танька вздохнула и решила не злиться на него, она, действительно, не модельной внешности.

Они все болтали и болтали, время бежало. Вспомнили и поездки в колхоз в самом начале учебы, и курьезы при сдаче госэкзаменов.

— Андреева, — вдруг сказал Михаил, — а куда я сейчас поеду? Я видел, у тебя там диван стоит в гостиной. Давай я у тебя заночую? Ты не переживай, — он поднял ладони, — я приставать не буду, честное слово.

«Да лучше б ты не давал своего честного слова».

— Оставайся, конечно, — Андреева ради такого случая достала новые простыни, которые десять лет лежали в ожидании непонятно какого грандиозного мероприятия. И спрятала еще два портрета Велюрчика.

Гусев смеялся, про разводы уже не вспоминал, разделся до трусов прямо при ней. Она ошарашенно отвернулась. Через две минуты Гусев уже похрапывал, не отягощенный думами о досадивших ему женах.

Татьяна прошла в спальню, закрылась на замок, но надела новую ночную рубашку.

Всю ночь провела в полудреме, ненадолго забываясь сном.

Проснулась от пения Гусева, этот весельчак залез в ванну, мылся и пел.

«Какой самостоятельный гость», — подивилась Андреева, быстро оделась, причесалась и вскипятила чайник. Со злостью посмотрела на стоящую на столе тарелку с идеальными пирогами.

«Поменьше налегать…».

Гусев вышел уже одетый. Благоухал как майская роза.

«И как ему удается? Я выпила в пять раз меньше его, но как же мне худо».

Он радостно чмокнул Андрееву в щеку, выпил две кружки чая и опять восхвалял пироги.

«Забыл еще кое-что добавить», — мрачно подумала Татьяна.

Вскоре он засобирался, тепло попрощался с Андреевой, с комсомольским задором и с песней вышел в дверь.

«Как все неожиданно вышло…», — теперь думала Танька, облокотившись на подоконник.

Гусев прогрел джип и уехал из двора.

Танька залезла в ванну.

«Тут только что стоял голый Гусев, кто бы мог подумать…», — подумала она.

Она снова легла спать, включив телевизор и попивая таблетки от головной боли. Так и прошло воскресенье.

Вечером позвонила подруга Нина. Видимо, у Татьяны был столь загадочный голос, что подруга сразу почуяла неладное. Выпытав подробности вечеринки, она ахнула и развеселилась, подшучивая над Андреевой и обвиняя в распутстве. Танька только смеялась в ответ и велела не раздувать из мухи слона.

Так и уснула. Веселая и таинственная.

Пролетела неделя. О гусарском визите Гусева у Татьяны остался легкий флер воспоминаний. Подруга все спрашивала про их дальнейшее общение, а рассказать-то было нечего.

«Ну, развелся человек, переживал и хотел поговорить. Все-таки приятно было встретить давнего приятеля».

Закончилась пятница, Татьяна после работы зашла в магазин и двинулась в сторону дома. Вдруг раздался звонок, и телефон высветил имя Гусева.

— Танька, привет! — он как обычно был «мистер позитив года», — как дела? Что делаешь?

«Что я делаю… Плесневею я. Налегаю на пироги, Гусев».

— Да ничего особенного, Миша.

— Я понимаю, что сегодня пятница, у тебя, наверное, куча планов, и ты, скорее всего, не дома… но, может, ты все-таки свободна сегодня? Может, я к тебе заеду и снова устроим вечер дегустации спиртных напитков?

Андреевой даже улица показалась розовее.

— Как раз сегодня никаких планов нет, приезжай, — улыбнулась она.

— О-кей! — попел Гусев, — буду через полтора часа.

Татьяна развернулась обратно в магазин за водкой и оливками.

Нынешний вечер прошел как и первые посиделки. Теперь уже не говорили об институте (ведь обсудили вдоль и поперек), теперь болтали о книгах, о фильмах, о событиях в мире и обо всем, что приходило в голову.

«А Гусев не такой тупой, как казалось вначале», — подумалось Таньке.

С ним было весело и интересно.

Андреева подумала, что Нинка бы охренела, увидев в ее ромашковой кухне Гусева — холеного и модного — восседающего среди салфеток и графинов. Это ж насколько ему осточертели его жены и подружки, что он готов провести пятничный вечер в компании потрепанного жизнью сорокачетырехлетнего бухгалтера Андреевой?

«Вероятно, я еще ничего», — предпочла подумать Татьяна.

Пироги снова зашли на «ура», она постаралась не думать о данном им ранее совете на их счет.

Несмотря на все ее смутные надежды, несмотря на надетый ею новый халат, Гусев по прежнему сценарию веселился и пил, а потом стремительно упал спать.

Татьяна некоторое время сидела напротив дивана и смотрела на него. Какой же Гусев красивый мужик, ее диван больше никогда не увидит такого прекрасного мужика. Как жаль, что Гусев с одинаковым энтузиазмом смотрит и на диван, и на Андрееву.

Таким образом повторились три ночевки Гусева.

Татьяне вдруг показалось, что она очень старомодна на фоне своего одногруппника. Сначала она купила новый диван, потом наняла бригаду переклеить обои в квартире, переделать за неделю ванную комнату и купила новый кухонный гарнитур. Татьяна радовалась, что Гусев с его водкой очень кстати встряхнул весь ее мирок, подернутый паутиной.

Еще через неделю она пошла к парикмахеру, постриглась и выкрасилась в светлый цвет.

Душа ее пела. Жизнь заиграла новыми красками. Она ощущала себя обновленной и взбодрившейся.

А Гусев объявлялся с периодичностью раз в неделю, влетал в дверь как ветер, рассказывал о своих делах и своих женщинах — что очень ее задевало — и так же стремительно улетал. Он заметил все перемены и хвалил Андрееву.

— Мм, новая прическа? — Михаил жевал пирог и показал ей кулак с поднятым большим пальцем, — очень круто!

— Ой, спасибо… — заулыбалась она.

Он приносил пакеты продуктов и даже небольшие презенты, например, духи на восьмое марта. Такого у Андреевой не бывало очень давно.

Нинка грызла ногти, слушая ее рассказы про таинственного ночного посетителя.

Через неделю у Андреевой был юбилей — сорок пять лет.

Она впала в депрессию, но заказала ресторан и назвала двадцать человек гостей: родню, коллег и некоторых друзей.

— Михаил, — неуверенно начала она, — я буду праздновать день рождения и хочу тебя позвать. Понимаю, ты можешь отказаться, ведь мы просто общаемся…

— Танька, ты что, я приду, обязательно приду, ведь мы теперь закадычные друзья! — засмеялся он и поцеловал ее в щеку.

«Что ж, прекрасно», — улыбнулась она.

— Нина, да нет же, он не идет как мой кавалер, и не вздумай это на банкете никому брякнуть! — взмолилась Татьяна, — ну, все, до завтра, не опаздывай, в семь часов.

Татьяна посмотрела на свое лиловое платье на вешалке и подумала, что оно не очень-то похоже на подиумное, но на чаше жизненных весов были или пироги, или подиумные платья. И до завтра чашу весов вряд ли удастся склонить в другую сторону.

Она перепроверила список гостей.

— Мама и папа… Игорь Иванович и три коллеги из отдела планирования… Нинка.. Ритка!

«Ритка…» — тревожно подумала Татьяна.

Ритка была ее сестрой. И она как раз сидела на чаше жизненных весов с надписью «подиумные платья». И чаша весов нисколько не накренялась, потому что Ритка весила килограмм пятнадцать, на взгляд Татьяны. Сестра работала фитнес-инструктором.

Они виделись ровно три раза в год — на рождество у родителей и на днях рождения друг друга. Ритка иногда звонила и вещала из какой-то неведомой Таньке жизни: то из ресторана, то с виллы из жарких стран, то с лошадиных скачек. «В семье не без урода», — подумалось Татьяне, но уродом как раз казалась не Ритка, а вся родня.

Она с удовольствием не позвала бы Ритку на праздник, но это было невозможно. Все-таки их отношения были добрыми.

Но даже нахождение Гусева и Ритки в одном списке уже вызывало смутную тревогу.

С тем она и уснула.

День юбилея был суматошным. Поздравления, визит к парикмахеру, организация вечера.

Наконец, в семь часов все расселись, полились приятные слова юбилярше. Нинка многозначительно подмигивала Татьяне, косясь на Гусева. Татьяна шикала на нее.

Гусев явился с цветами и подарочным конвертом, сидел среди гостей, веселился, пил и ел. И даже сплясал один танец с Нинкой, отчего та совсем разомлела и поплыла. Татьяна улыбалась.

Ритка в свойственной ей манере не явилась, хотя часы уже показывали десять.

«Это просто прекрасно», — тихо радовалась юбилярша.

Часть гостей уже разъехалась, часть развеселилась и танцевала. Андреева сидела в окружении Гусева и Нинки, они болтали и смеялись.

— Ой, Танька, кто это? — вдруг выпрямившись и протрезвев, спросил Гусев.

От досады Татьяна чуть не прослезилась — к ней через зал направлялась Ритка с букетом наперевес.

— Это моя сестрица Ритка, — сказала она, в этот миг желая выколоть Гусеву глаза.

Она как пружина шла им навстречу, казалось, даже копна ее темных волос подпрыгивала в такт.

«Почему она все еще такая красивая?», — со злостью подумала Андреева.

Ритка в узком платье приблизилась к ним, вручила букет и подарок сестре, обдав запахом каких-то волшебных духов, извинилась за опоздание, кивнула Нине. Потом обернулась к Гусеву, протянула ему узкую ладонь в кольцах и браслетах и низким голосом изрекла:

— Я Марго.

«Марго?! Какая ты Марго? Ты просто Ритка!».

— Да, Миша, это моя сестра Ритка.

Но ее уже никто не слушал. Михаил тут же пригласил ее потанцевать.

Татьяна была готова откусить себе локти.

«Это что ж такое? Я с ним общаюсь месяцами, проблемы его выслушиваю, всю свою жизнь ради него переменила, обои ради него переклеила?!… А тут явилась эта черноволосая коза, и он идет за ней как баран на заклание?…».

Подвыпившая Нинка раздула ноздри, мстительно глядела на танцующих и сочувственно хлопала Татьяну по колену. Таньке от бессилия хотелось заплакать. Они с Нинкой молча уставились на танцующих.

Очарованный Гусев присел рядом на стул:

— Танька, а ты чего молчала, что у тебя есть такая сестра?

«Вот потому и молчала!».

— Да как-то речь не заходила.

— Танька, она такая… она такая… — дышал ей в ухо Гусев. Меньше всего ей сейчас хотелось слышать «какая она». Она была даже не против, чтоб он снова назвал ее «пироговой богиней». А Михаил не унимался: — Ты видела, да у нее попа как орех!…

«Бельчонок, мать твою».

Остаток вечера для Татьяны был испорчен, как был испорчен сам юбилей да и последующая ее жизнь.

Несколько недель Гусев не приезжал, но регулярно звонил, болтал по-дружески, восторгался сестрой, отчего Татьяна впадала в ступор.

— Танька, твоя сестра — огонь! — воодушевленно напевал Михаил.

«Рита-огонек… Он вообще не допускает, что он мне нравится? Зачем он мне это говорит? Ах, да, я же его друган, у которого можно переночевать и с которым можно выпить водки…».

У Таньки щемило в груди, как только она думала о Гусеве и о своей сестре, а так как думала она о них постоянно, то и щемило круглосуточно.

Зато, изменив регулярности общения три раза в год, в гости прикатила Ритка.

— Таня, как у тебя дома стало красиво… ты молодец.

«Ложка меда в бочке дегтя», — уныло подумала Андреева.

— Та-дам! — с улыбкой Ритка извлекла из сумки бутылку вина.

«Да что вы все с бухлом ко мне едете? Лицо у меня, что ли, располагающее…».

Весь вечер прошел в противном для Татьяны русле беседы — расспросы и восторги по поводу их кавалера. Танька пила вино и как робот отвечала на вопросы. Да, экономист, да, знаю с восемнадцати лет, нет, не кретин. Танька подумала, что придется вытерпеть эту повинность, потому что признаться сестре в симпатии к Гусеву не хотелось. Гусев бы тоже удивился такому повороту. У них же дружба.

Ритка рассказывала, что Гусев водит ее в рестораны.

«А меня ни разу не водил, все дома на кухне. Неправа была банщица, сказав, что бывают женщины-рыбки и женщины-кошки. Бывают пироги и орехи».

Выпили Риткино вино, выпили еще и найденную у Татьяны бутылку.

— Танька, — Рита захмелела и жаждала общения с сестрой, — у меня ж такая бессмысленная жизнь… Вот ты — такая образованная… потрясающий человек… И все время совершенствуешься. Ходишь в библиотеки, театры, на выставки. И ходишь потому, что тебе это интересно, — она хлопнула по столу. — Я же туда иду, потому что модно и там надо показаться… А ты такая самодостаточная, не зависишь от этих мужиков.

Она отхлебнула из бокала.

«Я бы с удовольствием от кого-нибудь позависела. Даже паспорт бы отдала».

— А моя жизнь? — продолжала раскрасневшаяся Ритка, — моя жизнь несется со скоростью света, некогда остановиться. Доучилась-то с грехом пополам. Мальчики, мальчики… Как будто внешность — это главное…

— Ритка, ты дура, ты такая красивая с самого детства, — Татьяна поставила ей щелбан.

— Ха, теперь и не такая уж это естественная красота, Танька, чудеса хирургии и магические мази — вот теперь моя красота… Я в этой круговерти не думала и о детях, а теперь? Как ни погано говорить, но это ж только испортит мне фигуру и расписание. Я ж привыкла так жить. Я ничего не умею, кроме ф-фитнеса и ф-флирта… А мужики? Они ж слились в один многоликий образ… Вот ты, ты же можешь себе позволить не быть меркантильной. Твои мужики — скорее всего, какие-то неординарные люди, о которых мне остается лишь мечтать.

«Неординарные — вот самое то слово», — Андреевой даже стало смешно при воспоминании о своих очень неординарных мужиках.

— И все-таки ты дура, Ритка, — Татьяна подлила вина в оба бокала. — Ты такая яркая и легкая… и с годами, зараза, становишься только лучше! Жизнь твоя полна страстей, и желания исполняются по щелчку, — Танька щелкнула пальцами для наглядности, отчего Ритка вздрогнула. — А моя жизнь — это ж фильм «Моль-3»! Твое присутствие рядом только усиливает мою дурноту, и не спорь! — она подняла руку. — А что мне оставалось делать? Я училась как заведенная, да кому нужны эти знания? У меня нет мужа и нет детей. У тебя тоже их нет, но вообще по другим причинам…

Танька вздохнула.

— А эта квартира от бабушки? Бабушка была моим единственным многолетним сожителем, да и той не стало. Теперь живу с этими горами мертвых книг и зарослями цветов… А нормальные мужчины мне встречались только на страницах женских романчиков.

Она снова выпила.

— Но я рада, что в своем калейдоскопе ты не забываешь про сестрицу.

Они даже сплели руки, зачем-то выпив на брудершафт.

Сестра предусмотрительно привезла пакет замороженной брокколи, сварила ее и грызла весь вечер.

«Зараза, и ведь ни одного пирога не съела…», — грустно думала Татьяна, поедая свои идеальные выставочные пироги. Некстати вспомнился пудель Велюрчик. Велюрчика на выставку и пироги на выставку. Только не саму Таньку. Нет такой выставки.

— Смотри, я еще орехи привезла, — сестра высыпала в тарелку смесь фундука, кешью, арахиса и фисташек. Танька автоматически покосилась на зад Ритки, которая спросила: — будешь?

— Нет!!

Как привет из ада перед Танькой лежало приглашение на свадьбу Гусева и Ритки.

То есть «Михаила и Марго».

Андреева пила вино в одиночестве, так как больше к ней никто не заглядывал:

«Как же все у людей быстро и просто, всего четыре месяца знакомы. Еще и этот юбилей так некстати наступил… ».

Она корила себя за то, что позвала их на празднование. Но все-таки смогла взять себя в руки и позвонить обоим с выражением радости за брачующихся. Впрочем, они не заметили траура в заунывном голосе Андреевой, ведь оба были увлечены друг другом.

«Какое отвратительное стечение обстоятельств, — думала Татьяна, — впрочем, мне не привыкать, ведь уже не раз мне предпочитали какой-нибудь орех».

Наступил день свадьбы, который черной дырой зиял в календаре Татьяны. Она выпила антидепрессантов, на том и продержалась.

Мама и папа сестер Андреевых были очень рады за сестру-фитнес-инструктора, регулярно промокали глаза платочками и не забывали напомнить Татьяне, что «и ей уже давно пора».

«Мне много чего уже давно пора, — равнодушно взирала на праздник Татьяна. — Какие милые люди придумали антидепрессанты, полагаю, их жизнь целиком прошла счастливо и безоблачно».

Как только разрезали торт, Татьяна попрощалась и уехала.

Дома все-таки взгрустнулось, она поплакала, лежа на диване, на котором когда-то спал Гусев.

Прошло полгода, закончилось лето, стоял ноябрь, уже выпал снег.

В жизни Андреевой ничего не изменилось. От Гусева в последние недели не было вестей. С сестрой она почти не общалась — та, как и прежде, так же позванивала с вилл и скачек.

«Сколько ж можно отдыхать и скакать?».

Она шла с работы, держа в руке пакет с продуктами.

Было довольно прохладно. Татьяна представила, что сейчас придет домой, съест что-нибудь вкусное, потом залезет в ванну, чтобы согреться, и будет смотреть фильмы, а завтра можно спать сколько угодно — завтра суббота.

На крыльце подъезда неожиданно обнаружился Гусев. Он стоял в пальто и туфлях, сшитых на солнечную итальянскую зиму, подняв ногу, как воробушек. Он еще более отощал, нос у него был красный от холода.

«Зачем явился, орехожор?».

Но сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.