Ведьмин дом

Кристи Зейн

Моё имя Кира Эллингтон. Я дитя тьмы.Но пока по улицам Лондона разгуливали призраки и ведьмы, я очнулась после комы, забыв последний год жизни. Память играет со мной, заставляет пройти по тёмным дорожкам. Легенды и сказки становятся правдой и меняют мою сущность до неузнаваемости. Но о ком же тоскует моё сердце? И сколько я ещё смогу скользить на грани между реальностью и безумием? Искать ответы бесполезно, магия уже убила меня. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4. Энн

Анна Хардман младше меня на два месяца. Она появилась на свет в больнице Святой Марии тринадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто четвёртого года.

Она родилась в благополучной семье, где мать, миссис Виктория Хардман Пинкертон и отец, мистер Гарри Хардман, являлись воплощением греха и порока.

Малышка Анна росла в белом двухэтажном особняке на улице Мейда-вейл. Дом с мансардой, чёрной крышей в виде пики, крохотными окнами и огромной верандой скрывался за кирпичным забором, что покрылся плесенью вместе с железной непробиваемой дверью. Стоя напротив здания, можно было разглядеть лишь чердак, где и творились леденящие душу события.

Когда Анне исполнилось пять лет, у всеми уважаемой и почитаемой Виктории Хардман Пинкертон родился второй ребёнок. Маленькая Аннабелль украла не только имя сестры, но и любовь матери. Хотя сложно утверждать, что миссис Виктория испытывала тёплые чувства к старшей дочери.

В шесть лет Анна Хардман прочувствовала глубочайшую любовь родителей.

Когда Гарри Хардману стукнуло восемнадцать, он потерял голову из-за особы пятнадцати лет. Соблазнил её и захотел уехать с ней подальше от богатой семьи. Если подумать, именно в то время уже было ясно, что юноша падок на девушек младше него. Но не мне судить о большой любви, если разница в возрасте три года. Другие в такой ситуации приводят пример Ромео и Джульетты, забывая, что Джульетте было тринадцать. Но опять же, не мне судить о любви подростков, вернее, одного подростка и ребёнка.

Грозный и жестокий Отец Гарри Хардмана насильно заставил того жениться на дочери лучшего друга Виктории Пинкертон, которая отличалась хладнокровием и умением доводить людей до исступления. Дивная женщина с милой хищной улыбкой и ядом за пазухой. Молодому Гарри Хардману пришлось смириться с участью, а в дальнейшем влюбиться в свою старшую маленькую дочь.

Виктория Пинкертон Хардман обожала мужа. И когда один человек испытывает к другому болезненную, удушающую любовь, то не способен замечать изъяны. Зараженная гнилой любовью женщина теряет душу.

Такие женщины опасны и в первую очередь для самих себя.

Такие женщины глупы, а нет никого страшнее глупой, заболевшей любовью женщины.

Такие женщины лишаются рассудка, зрения, слуха, живут рефлексией, знают только то, что им нужен определённый мужчина, а остальное пускай горит огнём.

Такие женщины пожирают себя и каждого, кто оказывается рядом с ними.

Любовь — не всегда награда, порой она тяжёлый груз.

Гарри Хардман пользовался болезнью жены. Ему льстило, что столь горделивая женщина едва ли не ползала на коленях рядом с ним. Ему нравилось, что она исполняла его прихоти и могла отдать жизнь, лишь бы такой же больной, как и она подарил ей хотя бы частичку любви. Но его чувства, подобно мрачным теням с острыми зубами и когтями, тянулись сначала в комнату с обоими в цветочек, а потом на чердак.

Прекрасная мансарда, где стояли игрушки и милый диван облачко, предназначалась для детских игр, но превратилась в место для иных игрищ, а диван стал лежанкой, накрытой покрывалом из стекла и слез.

Анна Хардман разделила мир на две части. В одном она жила в роскошном доме, в красивой комнате с розовой кроватью, шкафами, полными плюшевых игрушек и любимых книг, кукольным домиком для Барби, прозрачными шторами, через которые забирался ветер озорник и играл с Анной в догонялки. Она бегала по саду, где росли белые, как снег, розы, а среди них возвышался миниатюрный домик со столом и стульями. Там проходили чаепития и бурные обсуждения с куклами. В этом первом мире Анну безумно любили мама и папа, который водил ее на соседнюю улицу за мороженным, гулял с ней в парке, а потом читал сказки перед сном.

В другом, реальном мире Анна Хардман жила в ужасном доме, в серой комнате с кроватью, сделанной из иголок, шкафами, полными остатками детства, кукольным домиком с призраками, прозрачными шторами, сквозь которые пробирались кошмары и душили её.

Она не бегала по саду, где росли бледные, как глаза покойника, розы, среди которых возвышался миниатюрный домик страха с поломанными столиком и стульями в шипах, а пыталась убежать оттуда. В этом настоящем мире Анну безумно ненавидела мать и отец, который тащил её на чердак, доводил до колючего дивана, а потом, насвистывая тошнотворную мелодию, насиловал дочь.

Я никогда не пойму, как мать способна ненавидеть дитя? Тем же вопросом я задаюсь и по поводу отцов. Но мать — это совершенно другое. Больше всего меня убивает вопрос: Как мать может молчать, зная, что мучают её ребёнка? Говорят, мать надо уважать и обожать, несмотря ни на что. Не согласна. Некоторые матери не заслуживают называться матерями. Их даже нельзя назвать женщинами, ибо женщина — великое создание, которое творит великие дела.

В минуты отчаяния, боли и страха Анна прибегали к матери, ища ответы, а главное, ища помощи и защиты, но получала гневный взгляд и слово, звучащее как пощечина: Шлюха. Анна не понимала, что означало данное оскорбление, а ещё не понимала, в чем провинилась. Почему по её венам, как горючее, растекалась агония, а мать бросала в него спичку? Почему отец утверждал, что любит и терзал её каждую ночь?

Виктория Хардман Пинкертон считала дочь скверной, липким комом грязи, прилипшим на благочестивую семью. Она молилась и ходила в церковь. Просила Бога очистить грехи её дочери и направить ту на истинный путь. Она воспринимала Анну как порочную девицу, вместо того, чтобы разобраться с мужем — педофилом. Миссис Виктория ненавидела старшую дочь за то, что та стала жертвой в руках монстра, скрывающегося в теле уважаемого и добропорядочного Гарри Хардмана.

Осенью, тринадцатого сентября, когда мне исполнилось тринадцать лет, после празднования дня рождения в шикарном кафе мы с семьёй возвращались домой. Часы на панели папиного автомобиля показывали десять вечера. С неба потоком лился дождь, словно кто-то, сидя на чёрных облаках, решил поразвлечься и откатить людей водой из огромного ведра. Грузные капли тарабанили по стеклам, омывали улицы и ранили пышную листву. Я сжимала в объятиях коробку с подарком и таращилась на размытые огоньки, когда вдруг приметила одинокую девочку, сидящую на скамейке без зонта.

Я закричала, чтобы папа остановился. Мама запаниковала, подумала, что со мной что-то произошло. Килиан разрыдался и вцепился мне в локоть, а я указывала пальцем на девочку. Папа вышел из машины, минут десять сидел на корточках перед незнакомкой, а та с трудом отвечала на его вопросы. Отец вернулся к автомобилю промокший до нитки, и сказал, что следует вызвать полицию, ибо девочка не в себе и отказывается разговаривать. Тогда я выскочила из машины и побежала к ней.

Худая девчонка в лёгком платье и босоножках дрожала, словно куст под дождем. Её кожа казалась прозрачной и синей, как у мертвеца. Я не знала, что делать, поэтому просто протянула ей свой подарок. Позади послышались голоса родителей, но они решили не подходить. Я присела на скамейку, сняла с себя плащ оттенка спелой вишни и перекинула его на плечи девочки, а та держала коробку и молчала.

— Как тебя зовут? — спросила я, а голос утопал в лужах. — Где твои родители? Ты потерялась? Где ты живёшь? — я закидала её вопросами.

— Я. Эмм. Я Анна Хардман, — она наконец заговорила.

— Я Кира Эллингтон, а вон мои мама и папа. Ещё в машине сидит мой брат Килиан. У меня сегодня был день рождения. Хочешь поехать с нами? — я говорила все подряд, а потом умолкла.

Вспомнила. Детей учат, что нельзя разговаривать с незнакомца и тем более идти за ними. Черт, я, наверное, выглядела как маньяк. И родители тоже.

— Хочу, — внезапно ответила Анна. Видимо, её мама не учила тому, чему учила моя.

— Папа! Папа! — орала я, махая рукой. — Анна поедет с нами! — родители переглянулись и заспешили к нам.

— Я позвонил в полицию.

— Зачем? — я вскочила со скамейки и топнула ногой. — Она хочет к нам домой!

— Пчёлка, ей нельзя к нам домой, — тогда я не осознавала, что это уголовное преступление. — Мы подождём полицейских.

— Прости, Анна, — я села обратно и приобняла её.

— Ничего, — только и сказала она.

В тот день я узнала, где жила Анна. Вместе с полицией мы отвезли её домой, где нас встретили женщина с озлобленным лицом и мужчина в слезах. Эти люди напугали меня. Но больше всего меня напугал взгляд Анны. В нем читался истинный страх, походящий на чёрную бездну, которая захватила Анну в плен и пожирала изнутри. Никогда не видела такого ужаса в глазах ребёнка. Этот ужас заметил и отец, отчего всю ночь просидел в моей комнате, словно страшился, что бездна доберётся и до меня.

Через две недели после знакомства с Анной я явилась на порог семьи Хардман. Миссис Виктория глядела на меня, как на дичь. Казалось, она готовилась напасть и откусить голову. Меня поразило, что Анна не имела друзей, не выходила на улицу и училась на дому. Может поэтому она напоминала бледную статую. Её жесты были хаотичны, а иногда она замирала и таращилась в одну точку. В такие минуты я молча наблюдала за ней, ждала, когда она поделится горем и я смогу помочь. Но Анна отбрасывала нависающую тень печали и робко улыбалась.

Однажды в гости к Анне пришли я и Оли. Мы стали близкими подругами и втроём мечтали о сказочном будущем. Оли, естественно, мечтала о любви, я желала стать адвокатом, а Анна хотела уехать подальше.

Помню, как мы спустились на первый этаж, и нас поджидала миссис Виктория. Она прорезала нас взглядом и обозвала мелкими шлюхами. Оли расплакалась, Энн остолбенела, а я назвала омерзительную даму старой дрянью, за что получила увесистую оплеуху. Ох, зря. Во-первых, я укусила мать Анны за руку до крови и швырнула в неё старинную вазу, а во-вторых, пожаловалась родителям.

Вечером того же дня в дом Хардманов заявились мои мама и папа с полицией. Гарри Хардман пытался решить все мирным путем, но Кристофер Эллингтон был непреклонен. Он заявил: либо Виктория Хардман Пинкертон просит у его дочери прощение на коленях, либо он напишет заявление и обязательно посадит гадину за решетку. Мой папа мог, я не сомневалась. Горделивая Миссис Виктория встала на колени, а после запретила Анне видеться со мной и Оли. Однако сложившаяся ситуация не помещала нам общаться, ведь я находила различные способы для связи с Анной.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я потеряла Анну на год. Казалось, она умерла. Я прибегала к её дому и всматривалась в окна, пытаясь разглядеть подругу. Но той не было. Я попросила папу разузнать об Анне, а он приказал не лезть в эту семью, чем сильно обидел меня.

Анна появилась на моем пороге в свой день рождения. Она стояла в потрепанной одежде, с чёрным мусорным мешком, набитым чем-то тяжёлым. В тот вечер Анна умоляла приютить её, и мои родители не сумели отказать.

Анна пробыла у нас неделю, не выходя из моей комнаты. На любые вопросы отвечала уклончиво, а по ночам тихо плакала в подушку. Я не понимала, что с ней происходило. На восьмой день заявился Гарри Хардман и потребовал вернуть дочь, либо он вызовет полицию. Интересное стечение обстоятельств. Он будто желал отплатить моему отцу той же монетой, вот только не мог заставить папу встать на колени, ибо Анна сама пришла в наш дом.

Гарри Хардман забрал дочь в обитель страха.

Я отправилась в университет. Оли переехала к моим родителям, а Энн убежала из дома, покинув Лондон с каким-то парнем, и даже не сообщила, куда уехала.

В восемнадцать Энн родила девочку Эмму и вернулась в старый особняк именно в тот момент, когда от рака умер Гарри Хардман. В тот момент, когда она была готова рассказать свою историю. В тот момент, когда она перестала чувствовать себя виноватой в том, чего не делала. В тот момент, когда осознала, что являлась жертвой, а не шлюхой в лице шестилетнего ребёнка.

Гарри Хардман насиловал дочь до самого её отъезда. Гарри Хардман признавался Анне в любви и заставлял её делать также. Он похитил её первые слова о любви, её первую любовь, её детство. Гарри Хардман был педофилом, которого покрывала жена. Гарри Хардман считал дочь собственностью и умер, когда лишился её. Гарри Хардман был монстром, который убил шестилетнюю Анну.

Анна Хардман — герой. Герой — это тот, кто не потерял человечность, когда с ним обращались не по-человечески. Она сохранила ясность ума и силу воли. Встала с колен и приобрела новую жизнь, хотя совершила огромную ошибку, вернувшись в родовое поместье, где её ждала жестокая мать преступница, которая, не переставая, обвиняла дочь в том, что та сама отдавалась отцу, соблазняла его и издевалась над матерью, воруя у той счастье и любовь мужа.

Виктория Хардман Пинкертон не давала Анне выходить из комнаты, запрещала приближаться к холодильнику и требовала аренду. Бывший парень Энн, отец Эммы, бросил их, но Энн и не искала с ним встречи. Её жизнь и душа полностью принадлежали малютке Эмме. Энн поклялась сделать дочь счастливой и уберечь от острых когтей своей матери. Оставалась проблема: Энн негде было жить и не было денег. Однако в доме номер десять на улице Клифтон Виллас проживала мама Кэтрин, моя мама, которая с удовольствием брала Эмму к себе, пока Энн работала в кафе официанткой.

Судьба строила Анне Хардман козни, и, не справившись со скандалами, учиненными Викторией Хардман Пинкертон, Анне пришлось вновь покинуть отчей дом и поселиться в крохотной комнатушке в здание, где жила Оли. Анну Хардман захватило отчаяние. Когда болото засасывает, нужна помощь. И Анна нашла отдушину в лице молодого парня по имени Скотт. Скотт работал плотником и вёл разгульный образ жизни, однако полюбил Энн. Вот только Энн не могла никого полюбить. Её любовь вырезали в детстве, оставив глубокую рану, которую ни один мужчина не смог бы залатать.

Скотт, не помню его фамилию, казался человеком работящим, приносил зарплату Анне и в какой-то момент заселился к ней в квартиру, состоящую из одной комнаты с кроватью, диваном, креслом и столом, а также кухни с двумя шкафами и ванной. Они вполне могли бы стать семьёй, Однако Скотт не удержал эгоистичную натуру и начал требовать с Энн деньги. Раньше Энн вела бы себя тихо и подчинилась бы, но она изменилась, поэтому выгнала Скотта. Ей пришлось вновь вернуться в особняк на улице Мейда-вейл. В дом с закрытым чердаком, где слышались крики ребёнка.

Я окончила университет и приехала в Лондон. Оли страдала по членам размером с баржу, а Энн пыталась выжить. Я вернулась не одна, а с новой подругой Жужу, которая любезно предоставила Энн комнату в своём доме. Я уговаривала Анну поселиться у меня, но она была непреклонна. Ей казалось, будто она заразит стены дома негативом, благо Жужу не слышала об этом. А ещё ей было тяжело выносить взгляды моих родителей, которые узнали правду о её детстве. Мама частенько плакала, глядя на неё, а отец чувствовал себя виноватым, ведь он не уберег хрупкое дитя. Порой он говорил, что следовало выкрасть Анну и отвезти в наше родовое поместье, но прекрасно осознавал: за такое сажают. Поэтому каждый раз, смотря на Энн, мама и папа не могли сдержать эмоции, потому что любили и жалели её.

В двадцать четыре года Анна Хардман превратилась в шикарную женщину с дивным лицом, в котором отражалась тайная грусть. Она решила стричься под каре, и медные прямые волосы чудно подчеркивали её широкие нижние скулы и длинную шею. Она красила веки золотыми и коричневым тенями, делая серые, далеко посаженные глаза темнее. Анна ненавидела тонкую верхнюю губу, доставшуюся ей от матери, поэтому рисовала карандашом жирную линию на арке купидона, чтобы та казалась толще. Ещё ненавидела вздёрнутый нос, как у отца, и хотела сделать пластическую операцию. Не любила смотреться в зеркало, хотя была красивой и высокой, только слишком худой, отчего постоянно напоминала мне о девочке, которую я увидела на скамейке в дождливый день.

Анна Хардман — добрейший человек, чей весёлый нрав скрывался за плотной стеной, выстроенной из травм.

В год, стёртый из моей памяти, случилось чудо. Первым клиентом на Таро вызвалась Энн. В её голове калейдоскопом кружили идеи, и одна из них не давала покоя.

Грязный Гарри Хардман подарил Анне швейную машинку, и, будучи запертой в комнате, Энн с восьми лет штопала платьица и костюмы для кукол. Ей понравилось возиться со тканями, и хобби помогало отвлекаться от гнусных мыслей, пускающих корни в неокрепшую, измазанную похотью отца душу. Хобби переросло в заработок, пускай и небольшой, но Энн получала деньги за шитье детской одежды, которую шила руками для продажи малоимущим семьям.

Давняя мечта маленькой Анны Хардман убежать подальше сбылась лишь на половину. А у взрослой Энн появилась другая мечта — открыть бутик с одеждой, разными вещичками и игрушками для детей. Почему именно для детей? Потому что однажды в десять часов вечера, когда Мейда-вейл тонул под дождем, к ней подошла девочка с коробкой, в которой лежала кукла с кучей одежды. Одна маленькая коробка породила огромную мечту. И стоило мне начать делать расклады на Таро, как Энн поинтересовалась, а не открыть ли ей бутик?

Анна Хардман не имела семьи по крови, но имела другую семью. Меня, моих родителей, Жужу и Оли. Она доверяла нам и стремилась добиться всего сама. Весьма похвально. Однако если предлагают помощь, нужно её принять. Энн хотела заработать на бутик и продвижение своими силами. Карты Таро сказали, что мечта исполнится, если она попросит помощи у близких и отпустит прошлое, которое она продолжала удерживать, хотя клялась, что это не так. Ей следовало избавиться от негативных мыслей и паники, из-за которой Энн творила страшные вещи, превращаясь в комок агрессии. Ещё ей следовало идти за мечтой и не останавливаться. Энн послушалась, а потом каждую неделю просила расклады, даже когда заработала первый миллион.

Энн стала богатой. Сначала она заняла денег у меня, как ни странно, они у меня были, и довольно большие суммы, а потом у Жужу. Она открыла первый бутик с эксклюзивной детской одеждой в Мейда-вейл. Её бренд быстро набрал популярность, и Энн пришлось нанимать помощников. Через три месяца Энн открыла пять бутиков, а еще через два месяца появилось десять магазинов по всему Лондону. Оказалось, у Энн отлично развито чутье на прибыль, а главное, она прислушивалась к моим советам.

Спустя шесть месяцев Энн купила шикарный трехэтажный дом на Уорик-авеню. Кирпичные стены оттенка печенья делали дом похожим на бисквит. На белой крыше Энн развела сад. Белоснежная балюстрада вместо забора и такие же белоснежные ворота напоминали кружево, обвивающее торт. Огромные окна шли полудугой, огибая зал с верандой, и придавали дому внушительный размер. Кремовые рамы, утопающие в цветах, даровали уют. А фонари в виде колокольчиков, что висели на колоннах перед входной дверью, завершали картину, отчего вилла казалась местом из сказок.

Мне никогда не понять пережитого Энн. Родители любили меня, выполняли любые прихоти, воспитывали леди, хотя иногда я вела себя как бандит с большой дороги, но все равно я была их принцессой, любимой дочерью, лучиком счастья. Я не знала горя или лишений. Жизнь дарила чудеса, и судьба преподносила дивные сюрпризы. Даже думать не хочу, чтобы стало, окажись я на месте Энн. Возможно, я бы сломалась и сгнила в канаве, но Энн выдержала ужасы и восстала из пепла, как птица Феникс. Сильная женщина, которая не растеряла ум и волю.

Энн изменилась. Стала грубой, иногда нетерпимой и с лёгкостью задевала за живое, зрела в самый корень и била по больному, чтобы оппонент понимал, в чем проблема и исправился. Многие считали Энн нахалкой, базарной девкой, которая не стыдилась орать, ругаться матом или доказывать свои правы. Она могла разорвать любому глотку, лишь бы добиться того, чего хочет. Энн ненавидела ждать или мусолить одну и ту же тему. Она была конкретной: сказала, сделала. Не верила словам, верила действиям. Одно в Энн было потеряно — любовь. Энн не переносила мужчин и боялась заводить отношения.

К Энн заявилась Аннабелль. Кукольная девочка, не знающая проблем. Любимое создание Виктории Хардман Пинкертон. Сначала Энн не желала пускать ту в дом. Да и с какой стати? Аннабелль не имела никаких связей со старшей сестрой, считала её грязью. Когда Энн вернулась в родовой особняк задолго до триумфа, Аннабелль каждый день нашептывала матери, что её сестра — ведьма, и хочет отравить их. Энн подслушала, как однажды младшая сестричка умоляла мать выгнать Энн и её дочь на улицу. Злобная тварь, копия матери. Аннабелль не разговаривала с Энн и сторонилась её, называя за спиной шлюхой.

Милая Аннабелль с мелкими мутными глазенками и крысиной мордой рыдала на крыльце Энн, прося впустить её, словно вампир, явившийся за кровью и не имеющий право переступить порог, пока не пригласят. Энн сдалась и впустила тварь к себе, чтобы послушать слезливую историю о больной матери, которая требовала от Энн отдать долг. Ведь миссис мразь Виктория кормила её, одевала и давала крышу над головой.

Так уж сложилось, что покойный Гарри Хардман оставил наследство жене, а та — младшей дочери. Вот только дочурка решила открыть бизнес и прогорела, потеряв все до последнего пени. Виктория Хардман Пинкертон поручила Аннабелль забрать положенные ей деньги у шлюхи, что стала миллионершей и засветилась в новостях. У шлюхи, которая соблазняла её мужа, жрала её еду и пользовалась благами роскошного дома. Естественно, Энн отказала, рассказав Аннабелль правду. Но крысиная морда назвала Энн лгуньей, ведь отец не трогал Аннабелль, а трогал лишь Энн, значит, виновата Энн.

Стоит ли говорить, чем закончился разговор? Думаю, да. Энн сломала Аннабелль крючковатый нос, доставшейся той от матери, намотала белобрысые космы на кулак и спустила с крыльца. Потом позвонила нам, и три верные подруги прибежали защищать тылы. И не зря. Спустя примерно часа два раздался звонок в дверь. На улице в инвалидном кресле сидела сгорбленная и гниющая от своего же яда Виктория Хардман Пинкертон в сопровождении Аннабелль. Я не помню те дни, поэтому Оли описала женщину пятидесяти лет как старуху с жиденькими волосами, опухшими суставами на пальцах и с высушенной кожей, словно скелет, обернутый в скомканную ткань. Жужу рассказала, как у Виктории Хардман Пинкертон вытянулось лицо при виде меня. Кто бы сомневался, мерзкая дрянь вряд ли забыла укус, летящую в неё вазу и вымыливание прощения на коленях.

Наверное, старуха пятидесяти лет надеялась, что её старшая дочь продолжала испытывать стыд и не спала по ночам из-за призраков прошлого и совершенных грехов. Она надеялась, что Энн осталась той же забитой, молчаливой девчонкой, которая боялась перечить матери, да и просто боялась мать. Ох, она ошибалась.

Есть мирно проживающие жизнь люди, а есть те, которые питаются чужими жизнями. О нет, это не вампиры и не нежить, а живые люди, как семейство Хардман. От чудовищ знаешь, чего ожидать, а вот от людей с милыми улыбками — нет. Мать и сестра Энн являлись воплощением зла, высасывающим свет. Они явились за новой дозой, а вместо этого захлебнулись своей же тьмой, оставшись ни с чем. Виктория Хардман Пинкертон обещала проклясть Энн и малышку Эмму, а я поклялась, что сведу её в могилу ещё до того, как проклятье вступит в силу. Жужу сказала я вела себя как ведьма из фильмов, даже девочки перепугались.

Виктория и Аннабелль Хардман уползли в террариум без единого пени и, видимо, от злости или из-за того, что старухе не удалось полакомиться жертвой в лице Энн, Виктория Хардман Пинкертон скончалась через неделю в муках. Мне кажется, к ней приходили демоны и терзали протухшую плоть и гнилую душонку. Поговаривают, будто старая тварь харкала кровью и задыхалась. Карма та ещё сука, как не убегай, все равно догонит. Вряд ли хождения в церковь помогли миссис Змее Виктории. Таких, как она и её мужа, ждал отдельный котёл в аду.

Аннабелль Хардман осталась одна в огромном особняке, где воняло грехом и нечестивостью. Устроила там притон и отдавалась мужчинам за выпивку. Она обрывала Энн телефон, умоляла помочь, а когда та отказывала, обзывала сестру грязными матами. Однажды заявилась к Энн пьяная и орала на всю улицу, что та шлюха, которая использовала отца.

Энн как-то вышла с палкой, и Аннабелль слёзно просила простить её и снова требовала помощи. Можно было посчитать Энн бессердечной. Ведь ее младшая сестра не виновата в том, что творили родители. Однако она являлась соучастницей преступления и обвиняла невиновного. Травила словами и ненавидела Энн.

В одно прекрасное утро, после долгой ночи развлечений и секса, Аннабелль Хардман перелезла через ограду, заявилась на порог к Энн и начала тарабанить в дверь, испугав тем самым малышку Эмму. Что делает любящая мама, когда пугают её ребёнка? Устраняет опасность. Энн снова избила младшую сестру, а та поклялась, что выследит Эмму и убьёт или подошлет несколько мужчин, чтобы те полакомились юной девочкой. Этакая месть за отца и мать. Энн решила придушить сестру. Аннабелль выбежала на дорогу, и её раскатал по асфальту грузовик.

Все члены семьи Анны Хардман умерли. И она была этому чертовски рада.