Самоучитель Истории Запада. Книга первая. Дела недавние

Константин Хайт

Что представляет собой традиционный учебник истории? Короли, войны, революции и опять короли. Даты, даты, даты. Имена и снова даты. Которые невозможно запомнить и за которыми стирается понимание того, что же в самом деле происходило тогда в мире. А происходила масса всякого интересного…

Время больших скоростей

XIX век — первый, который мы более, или менее в состоянии понять. Первый, когда люди стали в той, или иной степени похожи на нас нынешних. Все, что было до него — темные, странные, неясные годы, годы медленных коммуникаций, простых нравов, тяжелого труда и постоянной драки. Переход между этими, такими разными, временными отрезками, датирован достаточно точно. Это война за независимость Соединенных Штатов и Великая Французская революция. Оба эти события драматически изменили сознание людей: Америка показала миру, что можно создать «идеальное» государство по образцу Древнего Рима, государство для граждан, а не наоборот. Французы же, сокрушив старый порядок, научили мир ценить Человека прежде, чем все прочее: страну, власть, даже религию. Одна из самых кровавых и бесчеловечных драм в истории стала одновременно истоком идей гуманизма и взаимопомощи.

Нам кажется, что прогресс ускоряется, и ничего безумнее нашего суматошного века нельзя и представить. Мобильные телефоны, электромобили с автопилотом, ядерные реакторы, многоразовые космические корабли, марсоходы… Мы живем в невероятное время. Однако, с точки зрения величия произошедших перемен, век девятнадцатый, бесспорно, превосходит любой другой. Календарное столетие не всегда совпадает с историческим, но XIX век, что удивительно, продлился ровно сто лет: с 1814 по 1914 годы.

В 1814 русские войска под командованием прусских генералов входят в Париж, в основном, за исключением «ста дней»⁹¹, заканчивая эпоху Наполеоновских войн. Рядами въезжают в город уланы — с пиками-копьями, кирасиры — в панцирях и с палашами, входят пехотные полки с кремневыми ружьями: один выстрел — и можно бросаться в штыковую⁹². Лошадиные упряжки тащат дульнозарядные пушки с круглыми ядрами и запальными фитилями. Глядя на эту армию, не удивились бы ни Валленштейн⁹³, ни Тюренн⁹⁴, ни, возможно, даже султан Мехмед Фатих⁹⁵. Понятно, что кремневые ружья — не пищали и не мушкеты, и тем более не луки с арбалетами, но произошедший за полтысячелетия прогресс вполне осознаваем: мечи остались мечами, доспехи — доспехами. Люди, лошади, острые палки, разве что огнестрельные пыхалки на дымном порохе стали сильнее влиять на исходы сражений, впрочем, по-прежнему «пуля дура — штык молодец», а масштабы боев и походов ограничены размерами поля и прожорливостью армии.

В 1914 влекомые паровозами длинные эшелоны перевозят на фронт миллионы людей, вооруженных пулеметами, многозарядными винтовками и скорострельными орудиями, забрасывающими снаряды далеко за горизонт. Взрываются кордит и тринитротолуол⁹⁶. В арсеналах ждут своего часа снаряды с ипритом. Еще пара лет — и на прорыв укреплений из траншей и колючей проволоки пойдут танки. Телеграф, телефон и радио передают приказы почти мгновенно. В воздухе реют гигантские дирижабли и стремительные аэропланы. Тарахтят по дорогам автомобили. Окажись на поле сражения Мюрат или Ней⁹⁷ — они вряд ли смогли бы понять, что вообще происходит вокруг, не говоря уж о том, чтобы командовать растянувшимися на тысячи километров фронтами. Возможно, Нельсон⁹⁸ разобрался бы в тактике Ютландской битвы, хотя быстроходные линкоры и крейсера невероятно отличались от его многопушечных деревянных парусников, но торпедные атаки подводных лодок и форсирование минных заграждений наверняка повергли бы его в ступор. За сто лет весь военный опыт тысячелетий отправился прямиком на свалку.

И не только военный. В начале XIX века мир был невообразимо огромен. Чтобы доехать из Петербурга до Кавказа Пушкину и Лермонтову требовались месяцы. По дороге можно было заглянуть, например, в Кишинев⁹⁹ (это довольно далеко от Кавказа) — все равно никто не узнает. А когда узнает, то меры принимать будет поздно: самое быстрое средство связи — курьер на лошадке, и ему чтобы съездить туда-сюда тоже требуется не одна неделя. Пересечь океан — дело еще более долгое, требующее к тому же незаурядного мужества: корабли текут, напарываются на рифы, попадают в шторма, тонут. Мало кто, кроме профессиональных моряков предпринимает такое путешествие больше, чем пару раз в жизни. Там, где нет дорог: в Сибири, в Африке, в Австралии, на картах зияют белые пятна, занимающие львиную долю континента. С заходом солнца большинство работ прекращается: много ли можно сделать при восковых свечах? Большинство людей неграмотны, тиражи книг невелики, образование — удел элиты. Да что там образование. Почти все продукты питания — сугубо местные: много ли довезешь в трюме парусника, баржи, или хуже того — на конной подводе? Много ли сохранишь свежим? Богатые господа могут позволить себе кушать заморское, но то немногие избранные. Остальные довольствуются тем, что родит местная земля. Впрочем, это верно и для других товаров, лишь немногие из них: чай, шерсть, табак, перемещаются по миру в по-настоящему массовых масштабах.

Мир 1914 года — это, конечно, не мир 2014, когда в любую точку Земного шара можно попасть за сутки-двое. Тем не менее, он многократно компактнее мира столетней давности. Железная дорога сделала все цивилизованные, и значительную часть нецивилизованных земель доступными для перемещений быстро и с комфортом. Атлантику пересекают гигантские лайнеры, три-четыре дня — и вы на другой стороне океана. По городам бренчат электрические трамваи, для особо состоятельных доступен автомобиль, а самые нетерпеливые могут воспользоваться аэропланом. Письма, депеши, документы — передаются за часы и минуты. Уходящий в море корабль более не исчезает из мира на месяцы и годы, постоянная радиосвязь делает судоходство гораздо безопаснее и предсказуемее. Морские суда и поезда перевозят миллионы тонн грузов, теперь нет никакого смысла сохранять приверженность местным товарам. Корабли строят в Англии, станки — в Германии, зерно едет из Америки и России, селитра из Чили, вино из Франции.

Прогресс технический влечет за собой прогресс экономический. Заниматься сельским хозяйством в северных нечерноземных странах теперь уже совсем невыгодно. Крестьяне снимаются и целыми деревнями откочевывают в города. Немногочисленные мануфактурные рабочие превращаются в пролетариат — рабочих фабричных, становясь самой многочисленной категорией населения. Растет население городов, следом волей-неволей подтягивается инфраструктура: канализация, газ, электричество, транспорт. Книги, газеты, театры, бульварные романы, желтая пресса. Другой мир, другие возможности, другое общество — XIX век изменил всё.

Или почти все. В 1814 начинается Венский конгресс¹⁰⁰ — удивительно архаичное мероприятие. Пораженные революционным нигилизмом французов, и ущемленные тем, что безродный выскочка Бонапарт неожиданно смог влиться в их ряды, европейские государи из древних родов собираются держать совет. Они, вернее их дипломаты, долго мусолят разные темы, выверяют формулировки и готовят объемные документы, но весь смысл мероприятия в том, чтобы создать механизм, закрепляющий «божественное право королей» и старый добрый миропорядок, основанный на абсолютной, или по крайней мере мало ограниченной монархии, сословной организации общества и поддержании баланса сил между сложившимися мировыми державами. Иными словами, самые влиятельные люди Европы тратят почти год на то, чтобы договориться, как именно они будут тормозить и подавлять социальный прогресс, причем не только в собственных странах, но и в окружающих.

Это странное мероприятие — Священный Союз насмерть перепуганных государей, все еще верящих в свою голубую кровь и божественные права — сразу не задалось. Британцы, без которых мировая политика того времени была немыслима, идею не поддержали. У их королей уже полтора века были основания сомневаться в своей исключительности¹⁰¹, и теперь они готовились передать реальную власть парламенту, пусть тоже не из крестьян набранному, но на божественность не претендующему. Французы, против ренессанса которых союз, собственно, и был придуман, довольно быстро охладели к Бурбонам и принялись за старое — революции, причем унимать их оказалось некому, поскольку договорившиеся государи мигом перессорились между собой. Но беда оказалась не в этом. На Венском конгрессе европейские державы заложили основы дипломатии на следующие двести лет, введя в обиход сомнительные обороты, существующие до сих пор: «сферы влияния», «национальные интересы», «политика сдерживания», и постулировав, что все эти расплывчатые абстракции стоят того, чтобы проливать за них кровь.

Зря они это сделали. Честное слово, зря.

Первыми влетели русские. Победа над непобедимым Наполеоном и освобождение Европы внушили российским императорам практически мессианские эмоции. И, если Александр¹⁰², которому доводилось быть битым под Аустерлицем¹⁰³, сдаваться в Тильзите¹⁰⁴ и терять Москву, сочетал злорадство с осторожностью, то брат Николай¹⁰⁵, пролезший в самодержцы через заднюю дверь, искренне почитал себя «жандармом Европы», защитником мирового порядка и охранителем устоев. Россия, крупная, как сказали бы сейчас, региональная держава, стала претендовать на роль державы глобальной.

Сперва это никого особенно не волновало. Призывать русские войска разобраться с очередным мятежом стало даже своего рода модой: загребать жар чужими руками любили во все времена и при всех режимах. Но со времен Петра I у России был пунктик, особенно усилившийся при Екатерине и ставший навязчивой идеей ее внука Николая — «навалять» Турции, отобрать Константинополь и присоединить к «третьему Риму» территории Рима второго¹⁰⁶. Пока Османская империя была сильна, о таких раскладах не приходилось и думать, но к середине XIX века некогда могучая страна-завоевательница превратилась в «больного человека Европы». И вариант «навалять и отобрать» приобрел вполне реальные очертания.

Эти амбиции, однако, никак не улыбались Англии, ведшей с Россией Большую игру за доминирование в Азии. Поэтому, стоило Николаю перейти от слов к делу, против него немедленно собралась представительная коалиция бывших союзников, и наглядно продемонстрировала, что бывает с экономически отсталой и политически архаичной страной, замахнувшейся на роль мирового гегемона. «Раздел сфер влияния» получился довольно эффективным, но породил у всех участников еще большую уверенность, что ради «сдерживания» и «осаживания» можно и даже нужно расчехлять пушки. Далее последовала череда войн между европейскими соседями, мало полезных стратегически, но именно поэтому еще более убеждавших элиты и общество, что маленькая война ничем не отличается от других политических инструментов.

Впрочем, к некоторым стратегическим подвижкам эти войны все-таки привели. В результате их на карте Европы появилась никогда ранее не существовавшая страна Италия¹⁰⁷, а вместо старой Пруссии¹⁰⁸ и ее мелких и, как правило, довольно несчастных соседей, образовалась та самая Германия, которая наведет столько шороху в следующем столетии. Столь же нелепая и асимметричная американо-мексиканская война¹⁰⁹ округлила территорию США, незаметно превратив крупный осколок британских колоний в мощнейшую силу мирового масштаба. А череда Опиумных войн¹¹⁰ довела Китай до состояния наполовину оккупированного полудикого края где-то на краю Земли, лишенного всякого смысла и значения для всех, кроме ближайших соседей. То, что все эти войны велись сравнительно малыми силами на ограниченной территории в средневековом формате «армия против армии» в конечном счете подвело мир к устойчивому пониманию, что «так можно». И когда через сто лет после конгресса частные разборки государей внезапно превратились во всемирное побоище, это оказалось удивительным для всех сторон. Если Второй мировой хотели все, то Первой по большому счету никто не желал. Побряцать пару месяцев и разойтись, как бывало уже множество раз… наивная вера в возможность удержать в ладонях раскаленные угли стоила народам миллионов жизней, правителям и элитам — тронов, постов и титулов, а человечеству в целом — неожиданного и непредсказуемого изменения всего жизненного уклада.

Примечания

91

Сто дней (между 1 марта и 7 июля 1815 года) — период восстановления на французском престоле Наполеона Бонапарта, начавшийся с его возвращения из ссылки на Эльбе и завершившийся битвой при Ватерлоо.

92

Дульнозарядное ружье с кремневым замком требовало на перезарядку от нескольких десятков секунд до нескольких минут в зависимости от опыта и подготовки стрелка.

93

Альбрехт фон Валленштейн — великий чешский и немецкий полководец XVII века, в Тридцатилетней войне длительное время командовал католической армией Священной Римской Империи. Под его командованием католики одержали большинство побед, с отставкой и последующим убийством Валленштейна связывают в том числе общее поражение католиков в войне.

94

Анри де Тюренн (1611 — 1675) — великий французский полководец XVII века, главный военачальник Людовика XIV.

95

Мехмед II (1432 — 1481) — турецкий султан, выдающийся военачальник, покоритель Византии.

96

Виды бездымного пороха на основе нитроглицерина, их производство стало возможным благодаря бурному развитию химии в XIX веке.

97

Выдающиеся маршалы Наполеона.

98

Горацио Нельсон (1758 — 1805) — английский адмирал начала XIX века, победитель в решающих сражениях с французским флотом при Абукире и Трафальгаре, национальный герой Великобритании.

99

Город в Бессарабии, ныне столица Молдовы.

100

Масштабная дипломатическая конференция 1814 — 1815 годов, устроенная странами-победителями в наполеоновских войнах для решения судьбы послевоенной Европы.

101

С начала XVI века в Британии сменилось пять династий, трижды смена носила насильственный характер. Многие основатели династий не имели никаких юридических прав на престол, либо их права подвергались обоснованному сомнению.

102

Александр I

103

Сражение между французской армией Наполеона и австрийско-русскими войсками, закончившееся сокрушительным поражением последних и выходом Австрии из войны с французами.

104

Тильзитский мир 1807 года между Россией и Францией стал фактической капитуляцией России, вынужденной, после побед французской армии, присоединиться к Континентальной блокаде и войти в союз с Наполеоном.

105

Николай I, будучи третьим сыном Павла I, занял престол только благодаря бездетности Александра I и отречению Константина.

106

Турция, сильно ослабленная в XVII — XVIII веке внутренними раздорами, проиграла России практически все войны XIX века и была настолько слаба, что Екатерина II всерьез рассчитывала на «турецкий проект» по расчленению Османской Империи, отнятию в пользу России всей западной Турции и созданию «константинопольского престола» для ее внука, по этому случаю названного Константином. Окончательно Россия рассталась с идеей «Турецкого проекта» только после поражения в Крымской войне.

107

Объединение Италии (рисорджисменто) из множества средневековых королевств, герцогств и республик произошло в середине XIX века и закончилось аннексией Папской области, включавшей в себя Рим в 1870 году.

108

Объединение Германии из обломков средневековой Священной Римской Империи германской нации произошло в середине XIX века и завершилось в 1871 году с окончанием Франко-Прусской войны и образованием Германской империи.

109

Американо-мексиканская война — военный конфликт между Мексикой и США в 1846—48 годах. После своей победы в войне, США присоединили к себе большую часть территории тогдашней Мексики.

110

Опиумные войны (1840 — 1860) — ряд военных конфликтов между Китаем, стремившимся сохранить независимость, и европейскими колониальными державами, пытавшимися подчинить себе его политику и экономику. Названы так в связи с тем, что одной из причин для войн была борьба за китайский рынок опиума и других наркотических веществ, разрешенных тогда в Европе, но запрещенных в Китае. Опиумные войны закончились поражением Китая и его длительной частичной оккупацией.