Последняя битва

Клайв Стейплз Льюис

Власть в Нарнии захвачена самозванцем, и последний король собирает преданное ему малочисленное войско на последнюю битву. Джил и Юстас готовы помочь королю Тириану восстановить мир на благословенной земле. Сумеет ли войско, сражающееся во имя добра и жизни, сохранить свет в сгущающейся тьме?

Глава третья

Обезьян во славе

— Почтенный Конь, почтенный Конь, — говорил король, поспешно перерезая постромки, — как удалось чужестранцам поработить вас? Разве Нарния завоёвана? Разве была битва?

— Нет, государь, — задыхаясь, выговорил конь. — Аслан здесь. Всё это по его приказу. Он велел…

— Берегитесь, государь, — сказал Алмаз. Тириан поднял глаза и увидел, что со всех сторон бегут тархистанцы, а с ними несколько говорящих зверей. Двое убитых упали без крика, и прошло несколько секунд, прежде чем остальные поняли, что происходит. Но теперь они поняли. Многие сжимали в руках ятаганы.

— Скорее! Садитесь на меня! — крикнул Алмаз.

Король вскочил на спину старому другу; тот поскакал прочь. Когда они оставили врагов далеко позади, единорог дважды или трижды сменил направление, пересёк ручей и крикнул, не замедляя шаг:

— Куда теперь, государь? В Кэр-Параваль?

— Остановись, друг мой, — промолвил Тириан. — Дай мне спешиться. — Он соскользнул со спины единорога и повернулся к нему.

— Алмаз, — произнес король. — Мы совершили тягчайшее преступление.

— Они нас вынудили, — ответил Алмаз.

— Но напасть на них врасплох, не вызвав их на бой, — напасть на безоружных! Я навсегда опозорен.

Алмаз понурил голову. Ему тоже было стыдно.

— И потом, — сказал король, — конь говорил, что это всё по приказу Аслана. И крыса говорила то же самое. Все говорят, что Аслан здесь. Что, если это правда?

— Государь, как же мог Аслан отдать столь ужасный приказ?

— Он не ручной лев, — сказал Тириан. — Откуда нам знать, что может и что не может Аслан. Нам, убийцам? Алмаз, я вернусь. Я отдам свой меч, предам себя в руки тархистанцев и попрошу их отвести меня к Аслану. Пусть он судит меня.

— Это верная смерть, — сказал Алмаз.

— Неужели, по-твоему, меня волнует, приговорит меня Аслан к смерти или нет? — произнёс король. — Не лучше ль умереть, чем жить и знать, что Аслан пришёл и не похож на Аслана, в которого мы верили и которого ждали? Как будто взошло солнце, и солнце это чёрное.

— Я понимаю, — сказал Алмаз. — Как будто ты пьёшь воду, и это сухая вода. Вы правы, государь. Идём, сдадимся сами.

— Нет надобности идти нам обоим.

— О, если только мы любили друг друга, дозвольте мне идти с вами теперь! — сказал единорог. — Если вы умрёте, а Аслан — не Аслан, зачем мне жить?

Они повернули и пошли назад, роняя горькие слёзы.

Как только они дошли до просеки, тархистанцы подняли крик и бросились на них с оружием. Но король протянул им меч рукоятью вперёд и сказал:

— Я, бывший король Нарнии, ныне — бесславный рыцарь, сам предаю себя правосудию Аслана. Ведите меня к нему.

— И меня тоже, — сказал Алмаз.

Темнолицые люди окружили их плотной толпой, пахнущей чесноком и луком, белки глаз угрожающе сверкали на коричневых лицах. Они набросили верёвочную петлю на шею единорога; они забрали у короля меч и связали ему руки за спиной. Один из тархистанцев, походивший на начальника (у него вместо тюрбана был шлем), сорвал золотой обруч с головы Тириана и поспешно спрятал в своей одежде.

Они провели обоих пленников вверх по склону холма, где была широкая вырубка. И вот что увидели пленники.

В центре вырубки, на самой вершине холма, стояла небольшая хижина, крытая соломой и походившая на хлев. Дверь её была заперта. На траве перед входом сидел Обезьян. Тириан и Алмаз, ожидавшие увидеть Аслана и ничего не слыхавшие про Обезьяна, остановились в недоумении. Это, конечно, был Хитр собственной персоной, только раз в десять безобразней, чем в бытность свою у Каменного Котла, потому что теперь он был одет в ярко-алый кафтан, сшитый на гнома и потому плохо на нём сидевший, а голову его венчало что-то вроде бумажной короны. На задних лапах, никогда не стоящих как следует (ведь, как вы знаете, задние лапы у обезьян больше похожи на руки), были туфли, расшитые драгоценными камнями. Рядом лежала куча орехов, Обезьян грыз их и сплёвывал шелуху. К тому же он постоянно задирал кафтан и чесался. Множество говорящих зверей стояло перед ним, почти все выглядели озабоченными и обескураженными. При виде пленников раздались вздохи и всхлипывания.

— О господин Хитр, глашатай Аслана, — сказал главный тархистанец. — Мы привели ваших пленников. Благодаря нашей ловкости, а также по милости великой богини Таш мы взяли живьём этих отъявленных убийц.

— Дайте мне меч этого человека, — сказал Хитр.

Они вручили Обезьяну королевский меч, с ножнами и перевязью. Тот нацепил его себе на шею, отчего стал выглядеть ещё глупее.

— С этими двумя разберёмся потом, — сказал он, сплёвывая шелуху в сторону пленников. — Пока у меня есть дела поважнее. Эти могут подождать. Теперь слушайте меня. Первое — это орехи. Где предводитель белок?

— Здесь, господин, — сказала рыжая белка, выходя вперёд и нервно кланяясь.

— Ах, вот ты где, — сказал Обезьян, бегая глазами. — Я хочу, то есть Аслан хочет ещё орехов. Того, что вы принесли, недостаточно. Вы должны принести ещё, ясно? Вдвое больше, нет — ещё больше. Чтобы были здесь завтра на закате, и чтоб среди орехов не было ни мелких, ни порченых!

Среди белок пронёсся шепот отчаяния, а предводитель, набравшись решимости, попросил:

— Пожалуйста, может быть, сам Аслан поговорит об этом с нами. Если б нам позволили его увидеть…

— Нет, вам не позволят, — сказал Обезьян. — Может, он будет так добр (хоть вы того не заслужили) и покажется этой ночью. Но он не позволит вам толпиться вокруг и приставать со своими вопросами! Все ваши просьбы передавайте через меня, так они доставляют ему меньше беспокойства. А вы, белки, живо за орехами! И чтоб завтра утром были здесь! А то пожалеете.

Бедные белки помчались прочь, словно за ними гналась собака. Новый приказ застал их врасплох — почти все орехи, заботливо припасенные на зиму, были съедены, а всё остальное они уже отдали Обезьяну.

Тут из толпы раздался глубокий голос — он принадлежал косматому, клыкастому вепрю.

— Нет, почему мы не можем видеть Аслана и говорить с ним? — произнёс он. — Когда в старые времена он появлялся в Нарнии, все могли говорить с ним лицом к лицу.

— Не верьте, — сказал Обезьян. — Даже если это и было, времена меняются. Аслан говорит, что был слишком мягок с вами. Он вам покажет, как думать, будто он ручной лев!

Звери тихонько захныкали, потом воцарилась мёртвая тишина, ещё более жалкая, чем стоны.

— Теперь запомните вот что, — сказал Обезьян. — Я слышал, некоторые говорят, что я обезьяна. Это ложь. Я — человек. Да, я похож на обезьяну, но потому, что очень стар — мне сотни и сотни лет. Я стар и мудр. Я мудр, и потому со мной одним говорит Аслан. Ему некогда разводить разговоры со всякими бестолковыми зверями. Он говорит мне, что вы должны делать, а я говорю вам. И советую делать это побыстрее — он шутить не любит.

Тишина стояла гробовая, только плакал маленький барсучонок да мать успокаивала его.

— Теперь ещё, — продолжал Обезьян, засовывая за щёку очередной орех. — Я тут слышал среди лошадей такие толки, дескать, поторопимся и закончим поскорей работу с брёвнами и опять будем свободны. Выкиньте это из головы. Все, кто может работать, будут работать и впредь. Аслан обо всём договорился с повелителем Тархистана, Тисроком, как зовут его наши темнолицые друзья. Всех лошадей, быков, ослов — всех пожизненно отправят в Тархистан. Там они будут возить тяжести, как это принято во всех странах. Всех роющих зверей — кротов, кроликов, гномов — отправят в рудники Тисрока. И…

— Нет, нет, нет, — завыли звери. — Этого не может быть. Аслан не продал бы нас в рабство Тисроку!

— Тихо! Молчать! — рявкнул Обезьян. — Кто говорит про рабство? Вы не будете рабами. Вы будете зарабатывать, и очень неплохо. Эти деньги пойдут в казну Аслана, на общее благо.

Он метнул взгляд — почти подмигнул главному тархистанцу. Тот поклонился и произнёс в напыщенной тархистанской манере:

— Мудрейший глашатай Аслана, Тисрок (да живёт он вечно) полностью одобряет превосходнейший план вашей светлости.

— Вот видите, — сказал Обезьян. — Всё улажено. И всё для вашего блага. На ваши деньги мы устроим в Нарнии настоящую жизнь. Рекой польются бананы и апельсины, дороги и большие города, школы и учреждения, конуры и намордники, сёдла и клетки, кнуты и тюрьмы — словом, всё!

— Да мы не хотим всего этого, — сказал старый медведь. — Мы хотим быть свободными. И мы хотим, чтобы Аслан сам говорил с нами.

— Немедленно прекрати спорить, — сказал Обезьян. — Я этого не вынесу. Я человек, а ты — толстый, глупый, старый медведь. Что ты понимаешь в свободе? Вы все думаете, свобода — это делать что заблагорассудится. Нет. Это не настоящая свобода. Настоящая свобода — делать, что я вам велю.

— О-хо-хо, — проворчал медведь, почёсывая за ухом. Он решил, что такое понять трудновато.

— Простите, — раздался тоненький голосок. Он принадлежал ягнёнку, такому юному и пушистому, что всех удивило, как он вообще осмелился заговорить.

— Что ещё? — спросил Обезьян. — Быстрее.

— Простите, — повторил ягнёнок. — Я никак не пойму. Какие могут у нас быть дела с Тархистаном? Мы принадлежим Аслану. Они принадлежат Таш. Это их богиню зовут Таш, и они говорят, что у неё четыре руки и голова грифа. Они убивают людей на её алтаре. Я не верю в Таш, но если она есть, как может Аслан дружить с ней?

Обезьян вскочил и шлёпнул ягнёнка.

— Детка, — прошипел он, — отправляйся к мамочке сосать молочко. Что ты в этом смыслишь? А вы, остальные, слушайте. Таш — другое имя Аслана. Все эти старые взгляды, будто мы правы, а тархистанцы нет, — просто глупы. Теперь нам всё известно. Тархистанцы называют то же самое другими словами. Таш и Аслан — просто разные имена сами знаете Кого. Поэтому мы можем больше не ссориться. Усвойте это как следует, тупые скоты. Таш — это Аслан. Аслан — это Таш.

Вы знаете, какой несчастной бывает иногда морда вашей собаки. Вспомните это и попытайтесь представить морды всех этих говорящих зверей — честных, покорных, сбитых с толку птиц, медведей, барсуков, кроликов, кротов, мышей, — ещё более грустных. Хвосты их опустились, уши обвисли. У вас сердце бы разбилось от жалости, если бы вы увидели эти морды. Только один зверь не выглядел несчастным.

Это был кот — огромный рыжий котище в самом расцвете сил. Он сидел, выпрямившись и обернув хвостом задние лапы, в первом ряду, пристально смотрел на Обезьяна и тархистанского военачальника и ни разу не моргнул.

— Прошу прощения, — сказал кот, — вот это меня заинтересовало. Согласен ли с этим ваш тархистанский друг?

— Несомненно, — ответил тархистанец. — Превосходнейший Обезьян… я хотел сказать — человек… совершенно прав. «Аслан» не более и не менее чем «Таш».

— Главным образом не более чем Таш? — подсказал кот.

— Ничуть не более, — произнес тархистанец, глядя прямо в глаза коту.

— Ты удовлетворён, Рыжий? — спросил Хитр.

— О да, вполне, — холодно ответил кот. — Благодарю вас. Я хотел удостовериться. Кажется, я начинаю понимать.

До сих пор король и Алмаз хранили молчание. Они ждали, чтобы Обезьян приказал им говорить, ибо думали, что вмешиваться бесполезно. Но теперь, оглядевшись и увидев несчастные лица нарнийцев, Тириан понял, что они поверили, будто Аслан и Таш — одно и то же, и не выдержал.

— Обезьяна! — вскричал он могучим голосом. — Ты лжёшь. Ты гнусно лжёшь. Ты лжёшь, как тархистанец. Ты лжёшь, как обезьяна.

Он хотел продолжать и спросить, как жестокая Таш, которая питается кровью своих людей, могла оказаться тем же, кем был добрый Лев, чьей кровью спасена Нарния. Если бы он продолжал, правление Хитра могло кончиться в этот самый день, звери увидели бы правду и свергли обезьяну. Но прежде чем он произнёс ещё хоть слово, двое тархистанцев заткнули ему рот, а третий сбил с ног. Когда король упал, Обезьян провизжал испуганно и злобно:

— Уберите его! Уберите! Уберите туда, где ни мы его не услышим, ни он нас. Привяжите его к дереву. Я… То есть Аслан… будем судить его позже.