Моя душа темнеет

Кирстен Уайт, 2016

Брат и сестра Раду и Лада растут вдали от родного дома, в плену властителей Османской империи. Они – пешки в чужой игре, заложники, которыми легко шантажировать. Меч занесен над их головами и рано или поздно будет опущен… Ладе не быть нежной принцессой. Чтобы выжить и защитить младшего брата, ей нужно действовать быстро и беспощадно.

3

Если бы Василиса видела, что ее дочь возится на полу с собаками и сыном няни, Богданом, няня потеряла бы работу. Однако с тех пор, как четыре года назад родился Раду, Василиса ни разу не выходила из своих покоев.

Раду досталась вся красота, которую их отец желал бы для дочери. У него были густые ресницы, пухлые губы и мягкие кудри оттенка саксонского золота.

Богдан закричал, когда Лада (Ладислава, которой уже исполнилось пять лет и которая отказывалась отзываться на свое полное имя) укусила его за бедро. Он ударил ее кулаком. Она ударила его еще сильнее, и он позвал на помощь.

— Если даже ей вздумается съесть твою ногу, ей это позволено, — сказала няня. — Прекрати кричать, иначе я отдам ей и твой ужин.

Как и у брата, у Лады были большие, но близко посаженные глаза, а густые сросшиеся брови придавали ее лицу недовольный вид. Вечно спутанные волосы были такими темными, что по сравнению с ними кожа казалась болезненно бледной. У нее был крючковатый длинный нос, тонкие губы, мелкие и — если судить по возмущенным крикам Богдана — очень острые зубы.

Она росла непокорным, жестоким и самым подлым ребенком, о котором няне когда-либо приходилось заботиться. А еще она была няниной любимицей. По всем правилам девочке полагалось быть послушной, тихой, пугливой и жеманной. Ее отец был обессилевшим тираном, жестоким в своей немощи, и его по несколько месяцев кряду не бывало дома. Ее мать, хоть и жила с ними, тоже отсутствовала — погруженная в себя, забытая в собственном доме, никак не способная себе помочь. Родители Лады являлись яркими представителями целого региона — особенно родной земли няни, Валахии.

Но в Ладе она заметила искру, страстный, яростный огонек, который было не спрятать и не потушить. Вместо того чтоб искоренять это пламя ради уготованного Ладе будущего, няня, напротив, только раздувала его. Это дарило ей странное ощущение надежды.

Если Лада была колючим сорняком, пробившимся посреди пересохшего и потрескавшегося русла реки, то Раду был нежной, благоухающей розой, способной расти лишь в идеальных условиях и увядающей в любых других. Вот и сейчас он кричал из-за того, что няня замешкалась и не успела вовремя сунуть ему в рот ложку с жидкой кашей, подслащенной медом.

— Сделай так, чтобы он замолчал! — Лада взобралась на самую крупную гончую отца, которая с возрастом стала седой и терпеливой.

— И как же мне это сделать?

— Задуши его!

— Лада! Прикуси язык. Это твой брат.

— Он — червяк. Мой брат — Богдан.

Няня нахмурилась и вытерла лицо Раду передником.

— Богдан не твой брат. Я скорее лягу с собаками, чем с твоим отцом, подумала она.

— Он мой брат! Ты мой брат. Скажи, что ты мой брат. — Лада запрыгнула Богдану на спину. Хотя он был на два года старше и гораздо выше, она прижала его к земле, воткнув локти промеж лопаток.

— Да, да! Я твой брат! — запричитал он, то ли хихикая, то ли хныча.

— Выброси Раду вместе с помоями!

Вопли Раду усилились, предвещая истерику. Няня закудахтала, зацокала языком и взяла его на руки, хотя он для этого был уже слишком большим. Он засунул ручонку под ее кофту и ущипнул кожу, рыхлую и морщинистую, как старое яблоко. Иногда ей тоже хотелось, чтобы он поскорее замолчал, но когда он говорил, это всегда получалось у него так мило, что заставляло забыть обо всех его скандалах. Он даже пах очень сладко, как будто мед прилипал к его губам и пропитывал их своим ароматом.

— Будь хорошим мальчиком, — сказала няня, — и тогда поедешь кататься на санках с Ладой и Богданом. Хочешь?

Раду покачал головой. Его нижняя губа задрожала, предрекая новую волну слез.

— Или мы сходим к лошадкам.

Он медленно кивнул, и няня облегченно вздохнула. Она осмотрелась и заметила, что Лады нет.

— Куда она подевалась?

Глаза Богдана округлились от страха. Он уже не знал, чьего гнева боится больше — своей матери или маленькой Лады.

Встревожившись, няня перенесла Раду на бедро. Его ножки болтались и с каждым няниным шагом бились о ее ноги. Она прошла по коридору к узкой лестнице, ведущей к спальням.

— Лада, если ты разбудишь маму, будет…

Она остановилась и прислушалась. Ее лицо, вслед за лицом Богдана, исказилось от ужаса. Из гостиной в передней части дома доносились голоса. Низкие. Мужские. Они говорили на турецком, на языке османского народа, так часто становившегося их врагом.

Значит, Влад был дома, а Лада…

Няня побежала по коридору, ворвалась в гостиную и обнаружила там Ладу, стоящую в центре комнаты.

— Я убиваю неверных! — рычала девочка, размахивая маленьким кухонным ножом.

— Правда? — Влад обратился к ней на языке саксов, языке, наиболее распространенном в Сигишоаре. Саксонский язык няни был очень примитивен, а Василиса, бегло говорившая на нескольких языках, со своими детьми не общалась. Лада и Раду говорили только на валашском.

Лада не поняла вопроса и замахнулась на Влада ножом. Влад поднял бровь. На нем был дорогой плащ, на голове — замысловатая шапка. Лада не видела отца почти год. Она его не узнала.

— Лада! — прошептала няня. — Иди скорее сюда!

Лада уверенно стояла на упругих ножках, вытянувшись во весь свой маленький рост.

— Это мой дом! Я — Орден Дракона! Я убиваю чужаков!

Один из трех мужчин, сопровождавших Влада, пробормотал что-то по-турецки. Няня почувствовала, как на ее лице, шее и спине выступил пот. Неужели они убьют ребенка за то, что он им угрожает? Неужели ее отец это допустит? Или они убьют ее саму за то, что она не в состоянии уследить за Ладой?

В ответ на выходку дочери Влад снисходительно улыбнулся и поклонился трем мужчинам. Они кивнули и вышли из гостиной, не глядя ни на няню, ни на ее непослушную подопечную.

— Скольких чужаков ты убила? — голос Влада, на этот раз в мелодично-романтической тональности валашского, прозвучал плавно и холодно.

— Сотни. — Лада указала ножом на Раду, который спрятал лицо, прижавшись к няниному плечу. — А этого я убила сегодня утром.

— А теперь убьешь меня?

Лада замешкалась и чуть опустила руку. Она смотрела на своего отца, и узнавание проступало на ее лице, как капли молока, падающие в чистую воду. Быстрым, змеиным движением Влад выхватил нож из ее ладони, схватил ее за лодыжку и поднял в воздух.

— А теперь, — сказал он, держа ее вниз головой, — как ты думаешь, сможешь ли ты убить того, кто больше, сильнее и умнее тебя?

— Ты сжульничал! — глаза Лады сверкнули так, что няня окостенела от ужаса. Этот взгляд предвещал войну, разрушение или огонь. Чаще всего все сразу.

— Я выиграл. И это главное.

Вскрикнув, Лада выкрутилась и ударила отца по руке.

— Клянусь Богом! — Он уронил ее на пол. Она скрутилась в шар, откатилась подальше от него, присела на корточки и, взглянув на него, оскалилась. Няня съежилась, ожидая, что Влад разгневается и побьет Ладу. Или побьет ее за то, что ей не удалось воспитать его дочь смиренной и покорной.

Но вместо этого он рассмеялся:

— Моя дочь — дикарка.

— Мне так жаль, мой господин. — Няня опустила голову, подавая Ладе отчаянные знаки. — Она переволновалась, увидев вас впервые после столь долгой разлуки.

— Что с их образованием? Она не говорит по-саксонски.

— Нет, мой господин. — Это было правдой лишь отчасти. Лада подхватила саксонские ругательства и частенько выкрикивала их из окна людям на оживленной площади. — Она немного знает венгерский. Но здесь некому заниматься их образованием.

Он цокнул языком, его умные глаза стали задумчивыми.

— А этот каков? Тоже свиреп? — Влад наклонился туда, откуда, наконец, выглянул Раду.

Раду тотчас же залился слезами, снова уткнулся в нянино плечо и сунул руку под ее чепец, стремясь зарыться в ее волосы.

Губы Влада скривились от отвращения.

— Этот весь в мать. Василиса! — позвал он так громко, что Раду от ужаса замолчал и теперь только икал и сопел. Няня не знала, оставаться ей или уходить, но ее еще никто не отпускал. Лада не обращала на нее внимания и продолжала настороженно следить за отцом.

— Василиса! — снова прорычал Влад. Он протянул руку, намереваясь схватить Ладу, но на этот раз она была готова. Она резко отскочила и забралась под полированный стол. Влад постучал по нему костяшками. — Отлично. Василиса!

Его жена, спотыкаясь, вошла в комнату — с распущенными волосами, в одном халате. Она похудела. Скулы выпирали под потухшими пустыми глазами. Рождение Лады едва не убило ее, а Раду выкачал из нее всю жизнь, которая еще в ней теплилась. Она уныло осмотрелась: залитый слезами Раду, Лада под столом, и ее муж, наконец-то вернувшийся домой.

— Да? — спросила она.

— Так ты встречаешь своего мужа? Правителя Валахии? Князя? — он торжественно улыбнулся, отчего его длинные усы приподнялись и обнажили губы.

Василиса напряглась.

— Они сделали тебя князем? А как же Александру?

— Мой брат мертв.

Няня подумала, что Влад совсем не похож на человека в трауре.

Взглянув, наконец, на свою дочь, Василиса позвала ее:

— Ладислава, вылезай оттуда. Твой папа вернулся.

Лада не пошевелилась.

— Он не мой отец.

— Достань ее оттуда, — шикнула Василиса на няню.

— Ты что, не можешь справиться с собственным ребенком? — голос Влада был чистым, как голубое небо в морозных глубинах зимы. Зубастое солнце, как они называли такие дни.

Няня еще больше сжалась и повернулась так, чтобы скрыть Раду от взгляда Влада. Василиса отчаянно озиралась по сторонам, но выхода из комнаты не было.

— Я хочу домой, — прошептала она. — В Молдавию. Пожалуйста, отпусти меня.

— Умоляй.

Изможденное тело Василисы содрогнулось. Она встала на колени, склонила голову и взяла ладонь Влада.

— Пожалуйста, пожалуйста. Умоляю тебя. Отпусти меня домой.

Свободной рукой Влад погладил длинные засаленные волосы Василисы. Потом схватил их, наклонив ее голову набок. Она закричала, но он тянул все сильнее и заставил ее встать. Приблизив рот к самому ее уху, он произнес:

— Ты — самое слабое существо, которое я когда-либо встречал. Ползи обратно в свою нору, спрячься там. Ползи! — Он швырнул ее вниз, и она, рыдая, выползла из комнаты.

Няня уставилась на искусно вытканный ковер, покрывавший каменный пол. Она ничего не сказала. Ничего не сделала. Она молилась о том, чтобы Раду молчал.

— Ты, — Влад указал на Ладу. — Вылезай. Сейчас же.

Девочка вылезла из-под стола, продолжая смотреть на дверь, за которой только что скрылась Василиса.

— Я — твой отец. Но эта женщина не твоя мать. Твоя мать — Валахия. Твоя мать — та самая земля, на которую мы сейчас отправляемся, земля, князем которой я являюсь. Понимаешь?

Лада посмотрела в глаза отца, глубоко посаженные, выкованные годами коварства и жестокости. Она кивнула и протянула руку.

— Дочь Валахии хочет получить обратно свой нож.

Влад улыбнулся и отдал ей нож.