Спасти дракона

Кирилл Кащеев, 2018

Она – Ирка Хортица, дочь языческого бога Симаргла, хозяйка наднепрянской магии и ведьма-оборотень. Она привыкла справляться с любыми трудностями, но всех ее способностей оказалось недостаточно, когда девушка очутилась в Ирии, волшебном мире змеев. Ирка отправилась туда, чтобы спасти Айта, Великого Дракона Вод, но… не переоценила ли себя юная ведьма? Оставшиеся в родном мире друзья Ирки, Танька и Богдан, столкнулись с новыми проблемами и опасными старыми тайнами. Ирка и ее друзья попробуют совершить невозможное… но смогут ли они спасти дракона?

Ирка

Глава 6. Люди добрые и не очень

Ирка ехала в маршрутке. Маршрутка была из самых паршивых, что держатся на одной краске, а дверь, когда открывается, так и кажется, что вывалится. Старая маршрутка на старой дороге — это вообще отдельная песня мазута и ржавчины. Маршрутка подскакивала на каждой выбоине, а дорога тут вся если не из выбоин, то из горбиков. Ирку немилосердно трясло, и что-то металлическое звучно брякало. Сиденье кошмарное даже для старых маршруток: твердое, как говаривала бабка, «кашлатое» — все в шерстяных катышках и потертостях, и воняет от него застарелым потом, кожей, еще чем-то непонятным. Неудивительно, что водитель с открытым люком ездит. Хотя против запахов не помогает, только холодно! Ирка попыталась обхватить себя за плечи, но руки почему-то не слушались. Отморозила? Когда холодно, да еще сидишь — неудивительно. Только почему так холодно, ведь вроде… май?

С неимоверным трудом Ирка открыла глаза. Ну не до такой же степени наши маршрутки набиваются, чтоб как летучая мышь на поручнях висеть! Ирка висела вниз головой! По лицу и стянутым жесткой ременной петлей рукам хлестали метелки диких колосков, волосы цеплялись за их толстые, как вязальные спицы, растопыренные «усики». Острая кромка широких, с ладонь, травинок то и дело полосовала пальцы, секла по щекам — тонкое ледяное прикосновение, словно замерзшим ножом провели, и из разреза начинала капать кровь. Перед глазами была пестрая вонючая попона поверх черно-зеленого чешуйчатого бока и шагающие задние лапы — размером с конские ноги, только вместо копыт у неведомого существа были когти, как у динозавров. Рядом топотали еще такие же лапы — уже все четыре, под когтями оставались внушительные вмятины, впрочем, трава тут же поднималась, маскируя следы. Ирка вяло подивилась тому, что еще способна замечать такие вещи, и попыталась поднять голову. Ее отчаянно затошнило, тело прошила острая, невыносимая боль.

— Гля, очухалась, погань мертволесская!

Ее жестко и больно схватили за волосы. Высоко над ней, словно танцуя брейк-данс, качалось и вертелось небо. Между Иркой и небом, дергаясь, как в телевизоре при помехах, возникло лицо молодого парня.

— Ты б поберегся, Панас, хто их там знает, в том Лесу… — второй голос донесся откуда-то сбоку и сверху.

— То они когда кучей нападают — смелые! — кривя губы, процедил парень. — У-у, тварюка! — и перед Иркой возник летящий ей в лицо кулак.

Она инстинктивно рванулась навстречу… и мазнула клыками по костяшкам чужих пальцев. Раздался вопль, вкус крови наполнил рот, Ирку тут же вывернуло. Дальше была резкая боль и снова темнота.

Новое пробуждение оказалось еще омерзительней. Ирку швыряло и трясло, немилосердно подбрасывая при каждом толчке. Трава кончилась, чешуйчатый скакун шел галопом, вздымая когтистыми лапами густую темно-коричневую пыль. Пыль облепила Ирке лицо, забила легкие. Она задергалась в жесточайшем кашле — и тут же дикая, нестерпимая боль принялась драть тело на части. Будто в Ирку всадили тысячу мечей, да так и оставили, и теперь острые лезвия кромсали ее изнутри и снаружи.

— Орешь, тварь? — прокричали у нее над головой, и сквозь пыльную муть возник всадник, тоже скачущий… не на лошади. Стянутая ремнем тканая попона покрывала чешуйчатые бока четвероногого когтистого скакуна с длинной вытянутой шеей и головой змеи, увенчанной витым рогом во лбу.

— Наши, мабуть, в ваших лапах тож орали, хиба им помогло? — рявкнул всадник. — Ось и тебе не доможет! Гайда, хлопцы! — И утыканной мелкими шипами дубинкой хлопнул своего скакуна по бронированному заду. — Прокатим мертволесскую тварюку напоследок!

— Гайда! — злорадно проорали над головой, скакун, к которому, как мешок, была приторочена Ирка, испустил громогласный то ли стрекот, то ли шипение… Ирку швырнули наземь. Пыльная дорога ринулась ей навстречу. Ирка хотела кричать, но не могла — удар о дорогу вышиб из нее дух. Проселок, твердый, как гранитная плита, молотил по всему телу, точно кто-то огромный бил ее здоровенным бревном. Ее снова подбросило в воздух — кожу на ребрах стесало о торчащий на дороге камень. Перевернуло на бок, на спину, снова на бок… Она увидела над собой задранный чешуйчатый хвост и вертящееся каруселью небо! Сознание драной тряпочкой трепыхалось на самом краешке удушья и боли.

— Гей-гей-гей! — всадники разразились торжествующими воплями, сверху упала тень, Ирку проволокло в широко распахнутые деревянные ворота. Утопая в кровавом тумане, мимо мелькали наваленные грудами бревна, какие-то чаны. Запах свежеоструганного дерева и мокрой глины ударил в нос почти с той же силой, что и мощенная деревянными плашками дорога от ворот. Вокруг звенело, грохотало, стучало, пронзительно орали голоса, потом ор стал совершенно нестерпимым, а звон и грохот прекратились… Скакуны встали.

Высокие сапоги из такой же, как у скакунов, чешуйчатой шкуры ступили на землю рядом с ее головой, и шипастая дубинка угрожающе возникла у самого ее лица:

— Ще раз зубами на мэнэ клацнешь, тварюко, повидшибаю!

Рука снова вцепилась ей в волосы, новая боль не могла сравниться с предыдущей, но слезы из глаз все равно брызнули — Ирку вздернули на ноги, ухватили за связывающую запястье веревку и поволокли прямо в колышущееся перед ней марево лиц, раскрытых в крике ртов, сверкающих то яростью, то любопытством глаз, стиснутых кулаков…

— Дывыться-дывыться, що хлопцы з разъезду приволокли! Гей, Панасе, що то за страховысько? Де таку зверину споймав?

— То не зверина! — Панас резко дернул веревку, подтягивая Ирку к себе. Она врезалась ему в грудь, лицо парня скривилось омерзением — так перекашивает, когда обнаруживаешь у себя в тарелке полуразложивщуюся крысу. Удар отшвырнул Ирку, она упала на колени. Парень неосознанно принялся отряхиваться от Иркиного прикосновения. — То з Мертвого лесу тварь! До деревни летела, в ночи б детишек наших жрала, якщо б мы не перехватили!

На миг повисла тишина. Ирка потрясла головой, пытаясь сбросить звенящее болью оцепенение. В голове вялой мухой билась мысль — если она сейчас ничего не сделает… будет плохо.

— Я не… из Леса… — выперхивая забившую горло пыль, попыталась выдавить она.

Толпа дико заорала, Иркино хрипение потонуло в воплях:

— Бачь, разлеглася! Зараз мы тэбэ навеки уложим! А ну вставай, погань, чи мэни об тэбэ руки марать?

Древко копья чувствительно ткнуло в бок:

— Пошла, поки острием не ткнул!

Ирка заскребла ногами по земле — кроссовки то ли развалились, то ли их содрали… Надо встать. Надо встать и что-то делать. Она ведьма. Она оборотень. Она сейчас перекинется и улетит, она… Удар древка в спину швырнул ее вперед, ее крепко ухватили с двух сторон под мышки, приподняли так, что ноги беспомощно перебирали над землей, и поволокли. Она затрепыхалась, пытаясь вырваться из хватки своих сторожей и из собственного человеческого облика… Клыки, крылья, когти… С оттяжкой полоснуть Панаса по физиономии, достать когтями второго сторожа — и круто вверх!

Волна чудовищной тошноты и боли накрыла Ирку, голова крутанулась, будто она на винте крепилась, мир перевернулся, и дрожащая Ирка повисла на руках своих конвоиров. Ее швырнули наземь у деревянного столба, руки задрали, туго притянув запястья веревкой к вбитому в столб кольцу — слишком низко, чтоб можно было встать хотя бы на колени, и слишком высоко, чтоб сесть. Ирка всей тяжестью повисла на рвущихся от боли запястьях.

Лицо Панаса снова возникло над ней, он улыбнулся со злым удовлетворением, подергал веревку и с размаху хлестнул Ирку по лицу.

— Ну ось тоби зараз и кинец, тварюко! — прошипел Панас и вскинул руки над головой. — Дывыться, люди! З Мертвого лесу наших односельчан тащут — мужиков угоняют, детей уносят — а то мы, нарешти, мертволесскую погань споймалы!

Рядом горделиво подбоченились два его приятеля, напоминая, кто именно совершил беспримерный подвиг. Толпа оправдала ожидания героев, откликнувшись слаженным приветственным криком, от которого с недостроенных хат взвились напуганные птицы.

— Якой смертью тварюку казнить будем, за все, що ее родичи нам зробылы? — потрясая кулаками, провозгласил Панас.

Толпа ответила зловещим, яростным, совершенно волчьим воем и подалась вперед. Ирка судорожно задергалась на веревке, точно пытаясь спрятаться от устремленных на нее бешеных, ненавидящих глаз. И вдруг вся эта толпа разом, как один человек… поперхнулась, словно всем им в глотки кляп забили.

— И хто тут що выришуваты зибрався, га? — прозвучал женский голос.

Толпа распалась надвое, точно ее ножом разрезали, и по образовавшемуся проходу неторопливо пошла средних лет дородная тетка в цветастой юбке и плотной темной керсетке¹ поверх вышитой сорочки. В руках у тетки была доверху набитая корзина, такая здоровенная, что в нее, наверное, влез бы урожай Иркиного сада за год.

Иркины «поимщики» невольно шагнули ближе друг к другу, загораживая спинами свою добычу. Ирке были видны только теткины ноги в сафьяновых чоботах. Чоботы остановились напротив сгрудившейся троицы. Воцарилась недолгое молчание — тетка окинула парней долгим изучающим взглядом. Наконец скинула со сгиба руки корзинищу и словно орден вручила ее крайнему.

— Отнесешь до моей хаты! — небрежно махнула она.

Хлопец надулся, выпячивая грудь, как раздухарившийся голубь… Тетка ответила ему изумленным взглядом — дескать, ты еще здесь? И возмущенно выпяченная грудь моментально сдулась. Стараясь не глядеть на товарищей, хлопец рысцой рванул прочь. От тяжести корзины его ощутимо кренило вперед.

— На крыльце не кидай, сразу до погреба неси! Та дывысь по дорози не поешь все, бовдур²! — крикнула ему вслед тетка. Неспешно утерла лоб и щеки, вздохнула — фух, упарилась, перевела взгляд на оставшихся парней и со словами «Ну и що тут у вас?» шагнула в образовавшийся проход.

— Тварь з Мертвого лесу споймали, тетка Горпына! — откликнулся Панас. Хотел гордо, но получилось как у мальчишки, притащившего на родительскую кухню дохлого крысюка.

На Ирку упала тень. Девчонка с трудом подняла голову, увидела над собой румяное лицо и яркие блестящие глаза, застонала и дернулась, в очередной раз пытаясь порвать веревку и только обдирая до крови запястья.

— Оце тварь з Мертвого лесу? — строго осведомилась тетка Горпына и, смачно плюнув на край своего фартука, принялась оттирать Ирке лицо. — А якщо кровь змыть та пылюку стряхнуть, начебто дивчина як дивчина, — оглядывая очищенный участок Иркиной физиономии, объявила она.

— Та мы ж ее возле Мертвого лесу заарканили! — возмутился Панас.

— Справди? Ты дывы, а я десь там ягоды збырала! Мабуть, свезло мэни, а то б теж споймалы!

Среди толпящихся вокруг сельчан послышались редкие смешки.

— Тетка Горпына, вы шо ж, нам не верите? — краснея от обиды, выкрикнул парень.

— Та якось так… — Горпына склонила голову к одному плечу, к другому, разглядывая Ирку, как придирчивый критик — картину. — Тварюки Прикованного якось меньше на дивчат з нашего села смахивали! У них там ще копыта, лапы, рóги…

— Булы, тетка Горпына! Все було! — радостно вскричал Панас.

— Рóги?

— Та не рóги, а крыла! Крыла у нее булы, черные, отакенные! — Панас широко развел руки. — Та ще клыки, ось, бачите, як мэнэ вкусыла! — он сунул под нос тетке свой кулак.

Горпына критически оглядела кулак, потом неторопливо обошла вокруг столба, к которому была прикручена Ирка, заглянула ей за спину:

— Ну и де? Чи вы ей ци крыла повидкручувалы?

— Сховала, щоб людей дурить! Якщо б мы не приметили, як вона з Лесу вылетает, она б в людыну перекинулась, та, може, и до самого нашего села прокралась! Таки жалостливые, як вы, тетка, ее б в хату пустили, а она ночью клыки в горло — ар-ргх! — Панас оскалился и изобразил рычание, точно сам имел большой опыт «клыки в горло».

Несколько молодок дружно ахнули, прижимая к себе детей, на Ирку снова уставились ненавидящие взгляды.

— Я не… не… — Ирка попыталась помотать головой, но даже этого у нее не вышло, она могла только болтаться на веревке, как тушка над прилавком мясника. Отчаяние, неподъемное, как могильная плита, давило ее к земле. ОНА. НИЧЕГО. НЕ. МОГЛА. СДЕЛАТЬ! Морок, бредовый сон, недаром так больно, мертвенная слабость, и кружится голова. Этого не могло случиться с ней, Иркой Хортицей, наднепрянской ведьмой! Ей просто снится, что она не может колдовать, не может перекинуться, не может говорить — сухой, как наждак, распухший язык не ворочался во рту, губы онемели, из горла вырывался лишь невнятный хрип. Даже на помощь не позвать — да и кто бы ей помог здесь, где ее считают чудовищем?

— Ну нехай, може, и так… — продолжая разглядывать Ирку, согласилась тетка Горпына и последняя Иркина надежда улетучилась, как утренний туман над рекой.

— Може, якщо цю дивчину потрясти, з нее якись клыки або крыла и полезут, — продолжала рассуждать тетка. — Так навищо ж вы ее сюды притащили? Що нам теперь з нее — перьев на подушки надергать або над садом приспособить летать, яблоки з самых верхних веток рвать?

Парочка сивоусых дедов уставилась на Ирку с новым интересом. Зато Панас вскинулся, как укушенный!

— Ты вы що, тетка! Ее вбыты треба! — с возмущением заорал он.

— Ну так и вбыв бы прямо там, биля Лесу! — заорала в ответ тетка. — Сюды на що волок?

— Та як — на що? Це ж перша тварына Прикованного, що нам попалася! Ее так казнить треба, щоб вси бачылы! Щоб навсегда запомнили! За все их дела страшные — сжечь ее, або камнями забить, або…

— Щоб хто бачив? — тихим, но очень страшным голосом перебила тетка Горпына. — Диты? — Она указала на мелкого мальца на руках у молодки, на суетящихся меж взрослыми ребят постарше. — Воны щоб запомнили, як вы живую тварынку на части рвать будете?

«Я человек!» — попыталась выдавить Ирка, но снова только захрипела.

— Ну, може, дитям дывыться и не треба… — Панас несколько смутился.

Пацаненок, наряженный в одну лишь рубашку, без штанов, дрожащим от обиды голосом выкрикнул:

— Мы теж хотим подывыться, як дядька Панас лесовую тварюку стр-р-рашно казнить будет!

— Подывишься, деточка! — зловеще-медовым голосом пообещала ему Горпына. — И не только! Мы вас усих вокруг той казни кверху задами поразложимо, та по мягкому месту всыплемо, щоб вы до самых печенок почуяли, як це воно!

Ирка задергалась в истерическом хохоте — казнь в режиме 5D! С полным букетом ощущений для зрителей! Ее казнь! От сотрясающего ее смеха слезы брызнули из глаз. Тетка поглядела на бегущие по Иркиным щекам слезы и гневно всплеснула руками:

— Отаки, здаеться, у нас на селе хлопцы! Дытыну впиймалы та притяглы, щоб перед всем селом знущатыся та вбыты!³ И ще малых тому ж самому учат!

— Яка ж вона дытына! — влез Панасов дружок. — Вона ж вашей Гальки хиба що на две-три зимы молодше! А я ж до вашей Гальки ще две зимы тому сватался, та вы ее за мэнэ не дали!

Тетка Горпына повернулась к непрошеному заступнику медленно и зловеще, как разворачивается громадная белая акула, заходя на жертву:

— Тому и не дала, що Галька моя ще молода! Ей з подружками погуляты, хороводы водить, а не твои лайдачьи подштанники настирывать. А зараз и вовсе не дам!

— Чому? — растерялся несчастный.

— А не подобаеться мэни, як ты з дивчинами обращаешься! — лихо сообщила тетка. — Отвязывайте ее швидко та ведить до моей хаты, не бачите, зовсим худо дивчине! После встречи з такими хлопцами только худо и може буты, хорошо зовсим з другими бывает!

Подчиняясь этому волевому тону, красные, как помидоры, хлопцы невольно шагнули к Ирке. Панас затормозил — аж за дружка схватился, чтоб удержаться на месте!

— Що вы, тетка Горпына, моей добычей распоряжаетесь? — с отчаянной решимостью подростка, отстаивающего право возвращаться домой после десяти, выкрикнул он. — Я тварюку споймал, я и решать буду, що з нею робыты!

Большая белая акула атаковала жертву!

— Реша-ать? Ты-ы? — Тетка Горпына прищурилась. — Хиба ж ты тут староста? Тут муж мой, дядька Гнат, староста, ось вин решать и будет!

— Так вин до города поехал!

— Та хиба ж тэбэ замисть сэбэ оставил? — Тетка угрожающе уперла руки в бока. — Ото добре! Може, Гнату вже не повертатыся? — с каждым словом наступая на испуганно пятящегося парня, вещала она. — Письмецо ему послать: «Гнате, нема тоби що на сели робыть, бо у нас Панас сам сэбэ в старосты обрав», га?

Панас побледнел:

— Та я що, я ж ничого… — забормотал он.

— Ото ж, ты ничого! — обдав его уничтожающим взглядом, бросила тетка. — Гей, ты! — обернулась она к Панасову дружку. — Швидко робы, чего велено! — кивая на Ирку, скомандовала она. — Та не режь, бовдуре, хорошая веревка, в хозяйстве ще сгодиться. Як завязал, так и распутывай! Приедет Гнат, он и разберется — з Лесу ця дивчина вышла, чи не из Лесу, та хто вона така… Щоб не тильки твой, а и ее голос було чутно! — Она снова презрительно глянула на Панаса.

Панас отчаянно оглядел сельчан, но никакого желания поддержать его на их лицах не заметил. Старики в широких соломенных шляпах-брылях согласно кивали: верно старостиха говорит, Гната надо ждать, тогда и разберемся — человек или неведома зверушка из Лесу вышла.

— Я ж о вас забочусь! — убито выдохнул Панас. — Когти-клыки она спрятала, так вы хоть на морду ее гляньте — у нее ж кровь не людская! Черная!

Старостиха остановилась, пристально вглядываясь в царапины на Иркином лице. Потом протянула руку и хладнокровно ковырнула ранку на лбу. Капля крови, черной и тягучей, как мазут, медленно скатилась по лицу и упала на землю.

— Красная… — заставляя язык слушаться выдавила Ирка. — Была… всегда…

Тетка Горпына помолчала, никак не давая знать, слышит она Ирку или нет. Потом повернулась к Панасу и улыбнулась. И всем стало понятно, что вот теперь-то парень попал всерьез!

— Кажешь, вкусыла она тэбэ? — задумчиво поинтересовалась тетка. — Ну тоди ласкаво просимо до моей хаты — в погреб та под замок! Бо мы ж не знаем, як у Мертвом лесу з живых та мертвых тварюк делают — може, як раз и кусают. Ось пока не дизнаемось, людына ця дивчина чи погань кровавая, сидеть тебе разом з нею. — И небрежно добавила: — Глядишь, потом и прибьем вас вместе. А ну гайда, мужики, берить его!

— Дядька Лют, та що ж вы робыте? — заметался Панас, когда здоровенный мужик в кожаном фартуке кузнеца вышел из толпы и аккуратно, но крепко взял его под локти. — Та видпустить, дядька!

Крики затихли меж хатами — брыкающегося Панаса утащили прочь.

— Идти сможешь? — подхватывая Ирку под локоть, спросила старостиха.

Сможет ли она? Должна! Эта тетка — ее шанс, один-единственный счастливый лотерейный билет в безнадежной ситуации, на который она, кажется, только что выиграла жизнь! Перебирая руками по столбу, Ирка попыталась встать. Столб, как живой, выворачивался из рук, кренился, будто при землетрясении, только никто, кроме Ирки, этого землетрясения не замечал. Она отчаянно напрягла мышцы, оттолкнулась от земли и… и…

Кровавый туман перед глазами стал таким густым, что в нем утонули и столб, и деревня, и нахмуренное лицо тетки Горпыны. Из открывшихся ран хлынула густая черная кровь, Ирка жалко всхлипнула… Это было так неправильно, так… обидно! Вырваться из Мертвого леса, отхватить свой шанс на спасение в человеческой деревне — и все равно лечь и сдохнуть, потому что всей крутизны ведьмы-оборотня оказалось слишком мало для чужого мира!

Ирка пошатнулась и распростерлась на земле.

— Ох ты ж лышенько! — Тетка Горпына наклонилась и без усилия подхватила лежащую в пыли девочку на руки. — А весу в тебе — як в куренке! И шо — ось таке тощее з Мертвого лесу пришло? Покрупнее там никого не знайшлось?

Глава 7. То ли гостья, то ли пленница

Высоко-высоко над головой слышались голоса.

— Хлопца взаправду в погребе оставишь? — спросил мужской. — Он там померзнет.

— Та хиба ж я зовсим без сердца? — откликнулся женский. — Потим в дом заберу, а пока пущай посидит для острастки.

Ирке казалось, что она лежит на дне узкого глубокого штрека. Там было непроницаемо темно и неимоверно жарко — наверное, штрек вел к самому центру земли и где-то близко пылало полное чертей Пекло. Что-то ласковое, легкое, как пух, коснулось ее лица, невесомой влагой прошлось по лбу и щекам.

— У нее кровь пузырями идет! — с суеверным ужасом в голосе воскликнул мужчина. — Ты и впрямь думаешь, что она не из Леса?

— Из Леса-то из Леса, а от людына чи и впрямь тамошняя тварь — того сказать пока не можу! — откликнулась женщина.

— Ты б, Горпына, привязала ее, — неуверенно предложил мужчина.

— Сама не без розума, соображаю! — огрызнулась женщина. — Сперше хоть кровь смыть треба! А ну, отвернись, я з дивчины ее лахмиття снимать буду!

— Много ей то поможет. Оно конечно, делай как знаешь, да только видно же… Возись не возись, не жилец девка, все одно помрет.

— Видно ему! А я вот погляжу ще…

Ирка почувствовала, как ее переворачивают на бок — снова безумная боль пронзила тело, но она даже скорчиться не могла, мышцы отказали полностью.

— Тыхо-тыхо, ничого-ничого… — зашептала женщина. — Потерпи ще трошечки, дытынка… Кровища так и хлещет, ну що ты будешь делать…

Мелькнуло лезвие ножа, лохмотья свитера окончательно осыпались с Иркиных плеч. И наступила странная, настороженная тишина.

«Что она, лифчика никогда не видела?» — погружаясь в марево боли, успела подумать Ирка.

Ее шеи коснулись… Нет! Ирка резко подняла веки, точно и не она только что тонула в горячем пекельном мраке. И глаза в глаза уставилась на старостиху. Вытянув цепочку, старостиха держала спрятанного у Ирки на груди платинового дракончика. И глаза у нее сверкали так же ярко, как сапфировые камешки в глазах дракончика.

— Це змии тебя в Мертвый лес послали? — прерывающимся шепотом выдохнула тетка Горпына. — Лют! — Тетка выпрямилась, голос ее зазвенел. — А будь так ласков, принеси воды из колодца!

— Та вон же ж бадья!

— Принеси! — выкрикнула Горпына и, сдерживая нервное дыхание, уже почти спокойно попросила: — Бач, кровищи сколько, ще треба!

— Ну треба так треба. — согласился Лют, и пол заскрипел под его тяжелыми шагами. Хлопнула дверь.

Тетка Горпына метнулась к резной скрыне⁴. Тряпки, рулоны ткани, туеса раскатились по полу. Горпына крепко, точно величайшее сокровище, прижала к груди деревянную флягу.

— Не велел мне Гнат цього трогать, хиба що самая страшная беда на деревню свалится, та як иначе-то? Якщо тэбэ змии послалы… Не пожалели зовсим молоденькую, почитай ще дытыну, на такое опасное дело отправлять! — продолжала бормотать она, бережными движениями отвинчивая крышку фляги. — Тоди спасать тебя треба! А якщо нет и ты справди тварюка… — Горпына остановилась, держа в руке откупоренную флягу, — все едино спасать, бо доси ще ни одного пленника з Мертвого лесу взять не удалось, навить им, гадам летючим! — И тетка решительно склонилась над Иркой.

Быстрым ловким движением разжала ей рот, наклонила флягу — и одна-единственная капелька идеально прозрачной, сияющей, как освещенный солнцем бриллиант, воды упала Ирке на язык.

Легчайшая сладость, прохладная, как тень у горного ручья, и напитанная солнцем, как мед с летнего разнотравья, пощекотала нёбо, скатилась в горло и радостным костерком вспыхнула в желудке. Пропитанная черной мерзостью кровь вскипела — и вновь заструилась по жилам, алая и будто горящая, как если бы в ней плясали крохотные золотистые искры. Веки потяжелели, и темнота, ставшая вдруг уютной, как родное одеяло, обернулась вокруг Ирки, погружая ее в долгий блаженный покой.

Ходыть сон по долыне

У червоний жупаныне…⁵

Тихий мелодичный голос был как журчание воды… и раздражал Ирку ужасно! Когда в унитазе слив ломается, вода тоже всю ночь нежно журчит… ну и кому нравится под это назойливое жур-жур спать? Она глубоко вздохнула, потянулась и открыла глаза.

Она лежала на застеленной периной лавке. Цветастое одеяло укрывало ее чуть не до самых глаз — немножко колючее, слегка припахивающее шерстью и уютное, как воскресное утро, когда все уроки сделаны и никуда не надо спешить. Еще бы сюда крутую книжку, чашку чая и бабкин горячий пончик… или блинчик — и полное счастье.

Что это ее на пончики-блинчики потянуло, вроде помирала недавно самым натуральным образом? Ирка прислушалась к себе — тело откликнулось звонкой, счастливой легкостью и бурлящей силой. И впервые со дня исчезновения Айта у нее было роскошное настроение! Хотелось подпрыгнуть и кувыркнуться в воздухе, хотелось раскинуть руки и обнять весь мир!

Ни кувыркаться, ни обниматься не получалось. Руки снова были подняты над головой и обмотаны веревкой — правда, теперь под тугие витки была аккуратно подложена белая тряпица, чтоб не царапать запястья. Ирка запрокинула голову — другой конец веревки по-простецки привязали за вколоченный в бревенчатую стену толстый гвоздь. Через тот же гвоздь было перекинуто испачканное полотенце и нарезанное лентами полотно, похожее на бинты. Натягивая веревку, Ирка перевернулась на бок — чуть дальше стояла деревянная бадейка, как показалось Ирке в неверном свете свечи, полная жидкого черного асфальта. От таза знакомо и очень неприятно пахло.

— Это что, моя кровь? — сообразила Ирка, невольно пытаясь отодвинуться от вонючего таза подальше. Веревка на запястьях натянулась, и Ирка едва не сверзилась с лавки.

— Не, так не пойдет, — пробурчала она, снова запрокидывая голову. Отливающие сталью когти выскочили на кончиках пальцев. Ирка чувствовала, что с такой же легкостью могла бы перекинуться целиком — никакой слабости, никакого бессилия! Край острого когтя врезался в толстые пеньковые волокна. Ирка стряхнула с запястий перерезанную веревку и наконец села.

Комната здорово напоминала крестьянскую хату в этнографическом музее на Хортице. Даже слишком, она всегда думала, что в настоящих крестьянских хатах грязнее и пахнет хуже. Здесь, кроме воняющей бадейки в углу, пахло травами и еще чем-то вкусным, от чего у Ирки сразу заурчало в животе. На вбитой в стену скобе висели несколько пестрых платков и старинного кроя свитка⁶, судя по кокетливой вышивке, женская или девичья. Полувыгоревшая свеча стояла на большом резном сундуке, рядом расположился сундук поменьше, а за ним совсем малявка — целое сундучное семейство. Огонек свечи выхватывал из полумрака большую, под потолок, печку, собственно, вся соседняя стена и была печкой, вокруг которой строилась хата. А на печке парил… дракон. Приоткрыв рот, Ирка зачарованно уставилась на покрывающие выбеленную печь яркие, немножко наивные, точно нарисованные ребенком фигурки змеев, сцепившихся в драке с еще какими-то, тоже летучими, существами с многоцветными крыльями. Оранжевыми костерками вспыхивало пламя огненных змиев и ярко-голубыми фонтанчиками плевались водяные драконы. На спинах их противников можно было разглядеть крохотных всадников, закованных в черную броню, — несмотря на простоту рисунка, от них так и веяло мрачной угрозой. Зато змеи были веселые и радостные, как игрушечные. Внизу зеленой полосой была намечена земля, сверху плыли облака и похожее на апельсин солнышко, а над схваткой, втрое больший, чем остальные драконы, широко простирал крылья и гордо вздымал увенчанную шипастым гребнем голову серебристо-стальной змей!

— Айт! — прошептала Ирка, вскакивая с лавки. Она прижалась к холодной сейчас печке всем телом. — Ты… только потерпи… Я уже скоро… я уже здесь… — Она погладила нарисованного змея кончиками пальцев. Накинутое на плечи одеяло упало на пол. Одежды на Ирке не было, если, конечно, не считать таковой полос небеленого полотна, туго стягивающих грудь, бедро и ребра. На полотне отчетливо проступали черные пятна, пахнущие омерзительно, как и кровь в бадейке. Не задумываясь, что может быть под этими бинтами, она принялась торопливо сматывать с себя полотно. Под бинтами не оказалось… ничего! Кроме ярко-розовой молодой кожи там, где были оставленные копьем безголового раны. Ирка завертелась, оглядывая себя со всех сторон и облегченно вздохнула. Что бы ей ни дала тетка Горпына, оно не просто помогло! Оно вылечило даже костяшки пальцев, еще в родном мире разбитые об ствол хортицкого дуба!

За украшенным вышитым полотенцем подслеповатым окошком стояла ночная тьма. С острова Хортица Ирка исчезла после полуночи, в свой собственный день рождения, прям как Золушка с бала. В Мертвом лесу был день, и вот снова ночь. Время в Ирии и мире людей течет по-разному, но вот как велика эта разница… В сказках рассказывали всякое: и что, пока ты в Ирии, на Земле сотни лет минуют, и совсем наоборот, часы Ирия у Ирки дома — лишь один миг. Правду знали богатыри на заставе меж мирами. Но вот они как раз и не должны были знать, что Ирка в Ирий собралась.

— В любом случае, возиться нечего, и так кучу времени потеряла!

Тряпье на полу оказалось ее одеждой: окровавленными лифчиком, трусами и изодранным в клочья свитером. Джинсы, пропитанные кровью и пылью до состояния полной задубелости, валялись на сундуке. Как-то быстро в этом мире одежда расходуется. Сумки нигде не видно. Сдерживая вспыхнувшую тревогу — она не может без этой сумки, эта сумка сейчас почти так же дорога, как ее собственная жизнь! — Ирка стянула со скобы свитку, надев ее прямо на голое тело. Свитка оказалась велика — и в груди, и в талии, и в длину. Ирка завернула рукава и, придерживая путающийся в ногах подол, тихонько отодвинула закрывающую дверной проем занавеску. Тетка Горпына ей, конечно, жизнь спасла… но это вовсе не значит, что Ирка может ей доверять. У Ирки свои цели, у здешних жителей — свои.

За порогом оказались эти… как их… сени? Ну такой вроде бы холл, только маленький, с развешанными по стенам пучками трав, сбруей для местных когтистых конеящеров и бочкой воды у входа. Рядом стояли еще два полных ведра, не иначе те самые, что притащил Лют. Стараясь не зацепиться свиткой, Ирка направилась к занавешенному шитой тканью второму проему. Во второй комнатке, на кровати с высокой горкой подушек, спала тетка Горпына, и даже тихонько похрапывала. На лавке у стены, поджав длинные ноги, дрых Панас.

— Значит, ты мне не приснился. — одними губами прошептала Ирка. Желание разбудить гада… ах, простите, уважаемые змеи, не хотела обидеть… эту подлюку пинком по ребрам, чтоб знал, каково это, стало просто нестерпимым. Половица под ногой звучно скрипнула. Ирка замерла, настороженно косясь на Горпыну. Тетка едва заметно пошевелилась…

— Батько спыть, и маты спыть… — негромко пропел журчащий голосочек.

Горпына успокоилась и снова захрапела.

Голосок шел прямо из сеней. Ирка медленно убрала ногу со скрипучей половицы. Подобрав проклятую свитку, бесшумно скользнула обратно к сеням.

— Сон в окошко к ним глядыть… — по-детски жалобно зажурчало снова. Сени были абсолютно пусты.

Глаза Ирки вспыхнули изумрудной зеленью, она прижалась к дверному косяку, будто слилась с ним, и затихла. Некоторое время в сенях стояла тишина.

Сон иде до теплой хаты,

Щоб дытыну колысаты…⁷

Тоненький детский голосочек возник из ниоткуда, слова капали, будто в сенях подтекал незакрученный кран. Падающий из приоткрытой двери отсвет свечи медленно затухал. Лишь Иркины глаза светились во мраке как у кошки.

Глава 8. Нашествие крикс

Вода в одном из ведер пошла кругами, словно из глубины всплывала крупная рыба. Послышался тихий плеск… из ведра показалась рыжая макушка, и на поверхность всплыла голова. Ржаво-рыжие волосы были стянуты в два коротеньких, пучками, хвостика над ушам. С хвостиков капало. Вслед за головой показались плечи — шея если и была, то такая короткая, что ее и не видно. Из ведра поднялась маленькая девочка. Ирка видела лишь ее затылок, разделенный пополам светлой стрелкой пробора, и спину, настолько сутулую, что девочка казалась горбатой. Тихо, без единого всплеска, она ступила из ведра наземь — лишь небольшая лужа натекла с ее одежды.

— Кто здесь есть? Кто пришел? — журчащий голосок наполнил сени, словно плеск воды о край ведра. Девочка склонила голову к плечу, прислушиваясь.

Ирка задержала дыхание и прикрыла глаза, держа под сомкнутыми веками картинку цветастого шерстяного одеяла. Сон… Тишина… Уютная темнота… Сонное дыхание… Все спят… Все-все спят…

— Нет никого, — разочарованно прожурчал голосок. Едва слышно скрипнула — открылась и закрылась — дверь, и маленькие ножки мышиным скоком протопотали по крыльцу. Если б кто глядел со стороны, увидел бы, как во мраке вспыхнули два изумрудных огонька — Ирка торопливо оглянулась на спящих. Интересное кино выйдет, если она сейчас разбудит Горпыну или, еще веселее, Панаса: выяснять, нормально ли это в их мире — рыжие девочки, вылезающие из ведер. Ирка метнулась к дверям, бесшумно скользнула в едва приоткрытую створку и замерла на крыльце.

Белые стены недостроенных домов заливал непривычный, не серебристый, а скорее голубовато-фиолетовый лунный свет. Цепочка мелких капель отчетливо видна была на свежеоструганных досках крыльца. По выложенной деревянными плашками дорожке ковыляла маленькая нескладная фигурка. Девочка-из-ведра напоминала самодельную куклу-подушку, которую бабка сшила маленькой Ирке. Квадратное тельце, обряженное в бесформенную цветастую рубашонку, слишком коротенькие и толстые ручки-ножки, словно набитые старыми носками, и оранжевые шерстяные нитки волос.

Девочка остановилась, широко раскинув толстенькие ручки и покачиваясь в такт лишь ей слышной мелодии.

— Ходыть сон по селу… — капелью зазвучал тоненький, как шорох пересыпанных из ладони в ладонь стекляшек, голосочек.

… Батько спыть, и маты спыть,

Их дите в окно глядыть…

Неподалеку послышалось сдавленное аханье, и маленький, почти невидимый во мраке силуэт метнулся за окошком ближайшей хаты. Танцующая девочка замерла посреди деревенской улицы, покачиваясь, как цветок на ветру, а потом снова запела:

— Ходыть сон по долыне… — жалобно-печально выводил детский голосочек. — У кровавой жупаныне!

Ходыть сон по селу

Та вбывае детвору…

Не касаясь ступенек, существо взлетело на крыльцо и потянуло дверь хаты. Легко, без единого скрипа, двери распахнулись. Рыжая девочка скользнула в сени, медленно просачиваясь сквозь царящий там сонный сумрак. И остановилась. Ведущий в горницу дверной проем перекрывал сундук.

В горнице стояла теплая, уютная тишина подушек и одеял и сладкого, беззаботного сна. Только где-то в глубине этой тишины даже не слышалось — угадывалось отчаянное, прерывистое дыхание и рваный, полный ужаса ритм сердца. Девочка снова склонила голову, едва не касаясь смешным хвостиком сутулого плеча, и прислушалась.

— Хтось тут не спыть по ночам… — раздался во мраке сеней шепот, цветастую рубашонку раздуло парусом, и девочка медленно перелетела сундук, плавно опустившись на пол горницы. Разметавшись на лавках, спали взрослые — здоровенный, плечистый мужик и статная, крепкая женщина, ему под стать. Двое мальчишек, лет шести-семи, таких белобрысых, что их похожие на одуванчики головенки светились в темноте, крепко обнявшись, скорчились в углу. Лишь посверкивали широко распахнутые от ужаса глазенки. Жуткая девочка укоризненно покачала головой — рыжие хвостики закачались вниз-вверх.

Батько з маты спать пойдут

Поутру дытыну не знайдут… —

протянул вкрадчивый голосок.

— Мамочка! — слабо прошептал один из пацанят, вжимаясь в бревенчатую стену.

Рыжая девочка медленно заскользила к ребятишкам. Невидимый ветер раздувал ее цветастую рубашку, а мяукающий голосок продолжал напевать:

Ничь кривава на дворе…

— Мама! — уже во весь голос заорали мальчишки и перепуганными зайцами метнулись к матери. — Мамочка, проснись, допоможи! — вопили они, тряся мать за плечи, дергая свисающую с лавки сильную руку. Мать что-то пробормотала сквозь сон и повернулась на другой бок, продолжая безмятежно спать.

Рыжее чудовище тихо засмеялось и сделало последний шаг, отделяющий его от мальчишек.

— Хто не спыть — тот помре! — тихо пропела она.

— А-а-а! — в спящем селе, в спящем доме, под боком у крепко спящих родителей мальчишки отчаянно, без слов, орали… глядя поверх головы приближающегося к ним рыжего чудовища.

На плечо рыжему чудищу легла когтистая лапа. Существо обернулось — и усмешка так и застыла на кроваво-красных, лоснящихся, будто из атласа сшитых толстых губах, а плавающий в слишком широкой глазнице единственный глаз безумно выпучился.

Существо присело в испуге, точно как загнанные в угол мальчишки. У него за спиной стоял кто-то… что-то… Девушка, молоденька, из тех, кого замуж уже зовут, да родители еще не отдают… только на обрамленном черными кудрями лице неистовым светом горели зеленые глазищи, а из-под губы торчали здоровенные собачьи клыки. Зеленые глазищи полыхнули, клыки оскалились, и рык разъяренной борзой сотряс хату:

— Крикса! А ведь ты тоже не спишь! — и в лунном свете коротко блеснули отливающие сталью черные когти.

— Пришш-шлая! — шипение криксы оборвалось. Бесформенная, похожая на подушку голова взмыла в воздух и, гулко стуча по доскам, покатилась к ногам ребятишек. Закачалась, стукаясь кончиками рыжих хвостиков об пол — единственный глаз продолжал вертеться в широкой глазнице, будто горошина в чашке. Рыжие хвостики сами собой распустились, волосы встали дыбом, как щетка… напружинились и взвились в воздух, целясь своей убийце в лицо!

Ирка полоснула когтями крест-накрест! Мчащиеся к ней оранжевые нитки посеченным крошевом осыпались на пол. Лишь одна со змеиной ловкостью извернулась и ударилась Ирке об щеку. Будто электроразряд всадили! Ирка рванула скручивающуюся у самого ее лица нитку, отдирая ее вместе с собственной кожей. Стиснула нитку в когтях — из ощетинившегося мелкими, но острыми крючьями кончика нити брызнула черная кровь. Нитка еще дернулась в Иркиных когтях и обвисла.

Перемазанная черной кровью, Ирка обернулась к орущим пацанам и усилием воли втянув клыки, рявкнула:

— А ну заткнитесь! В ушах звенит!

И пацаны заткнулись. Ирка брезгливо отшвырнула нитку:

— Криксы, да еще и нитки! Надо же, сколько дряни у вас водится, у нас они вымерли давно! — Она придавила еще подрагивающую нитку пяткой и перевела взгляд на родителей пацанят. Несмотря на царящий вокруг кровавый бедлам, те продолжали безмятежно спать — мужчина даже начал слегка похрапывать. — Значит, тут не одна крикса! — Ирка метнулась в сени, схватила стоящую в углу лопату, швырнула ее старшему пацаненку и отрывисто скомандовала:

— Добить!

Последнее, что она видела, выбегая из сеней — решительные физиономии пацанят и взлетающую лопату.

«Вот что значит детишки из пограничной деревни. Наши могли и не решиться!» — одобрительно подумала Ирка, выскакивая на крыльцо. Голубовато-сиреневый свет луны играл на стенах недостроенных хат, вкрадчиво заглядывал в печные трубы. За плотно закрытыми ставнями Ирке послышалось шевеление…

— Ходыть сон по селу… — едва слышно прошелестел жалобный детский голосочек.

— Мама! Мама, что это? Мама-а-а-а! — пронзительный вопль донесся из соседней хаты. Ирку снесло с крыльца, в два прыжка она преодолела расстояние до соседей и ворвалась в сени. Горница была полна ниток! Словно обезумевший кот распушил все клубки своей хозяйки — красные, зеленые, коричневые, желтые, — и теперь, колыхаясь плавно, как морские водоросли, нитки плыли в воздухе, подбираясь к стоящей у печи колыбели. Рука спящей женщины лежала на бортике — колыбель тряслась и раскачивалась, будто баба из пограничной деревни иного мира готовила своего ребенка в космонавты! А внутри отчаянно бился плотный нитяной кокон.

Ирка подскочила к колыбели. Взметнулись когти — и рассеченный кокон распался на две половинки, открывая покрытого следами мелких укусов двухлетнего малыша. Ирка подхватила его на руки… Колышущиеся в воздухе нитки свернулись тугими пружинами и ринулись к ней. Ирка с воплем метнулась в сторону. Нитки врезались в стену. Ирка сорвала с крючка заправленную маслом лампу и с размаху расколотила ее об стену. Брызги масла накрыли сбившийся у стены плотный клубок нитей. Следом полетела теплящаяся в поставце свеча — и заклятие Огня-Сварожича!

Нитки заполыхали — все, разом, огонь моментально охватил извивающийся клубок тихих убийц и с победным ревом ударил в крышу. Ирка перехватила малыша, сдернула с лавки его спящую мать и рванула прочь из вспыхнувшего, как спичка, дома. Она скатилась с уже дымящегося крыльца, волоча женщину на плече, а вопящего мелкого под мышкой… Словно огненный вихрь ринулся к Ирке — спасенные ей пацанята мчались прямо на нее, один размахивал факелом, другой грозно вздымал лопату.

— Пыхх! Пыхх! — Фейерверком в честь Дня города пучок ярких ниток возник у них над головами и ринулся вниз. Двумя прыжками мальчишки вывернулись из-под валящейся с неба смерти, налетели на Ирку и прилепились к ее бокам, как два пластыря!

— Тетенька-чудище, помоги! Помоги, тетенька!

— Какая я вам тетенька! Племяннички нашлись! — рявкнула Ирка.

«Чудище меня, похоже, уже не смущает. Привыкла», — мелькнуло в голове, пока Ирка выхватывала у мелкого факел. Вращаясь, факел полетел в развернувшихся для атаки ниток.

— И-и-и-и! — Распахнулась дверь еще одной хаты, и оттуда, как горошины из стручка, сыпанули сразу три девчонки — одна другой младше! За ними, полоща подолом рубахи, летела крикса. Сперва Ирке показалось, что та же самая, но волосы у этой оказались ярко-фиолетовые. Младшая из девчонок споткнулась, распластавшись на земле. Выщерив мелкие острые зубешки, крикса спланировала сверху…

Пущенная Иркиной рукой лопата сшибла ее влет, пригвоздив к земле. Рухнувший с крыши горящего дома сноп соломы накрыл криксу огненным пологом.

— Ходыть-сон-по-долыне-ходыть-сон-по-долыне… — жалобную песенку тянуло множество голосов. Еще из одной хаты, отмахиваясь топором от тянущейся за ним криксы, вывалился мальчишка ненамного младше Ирки. Из третьей хаты донесся вопль и грохот, потом еще и еще…

На свежеоструганных кольях деревенского тына приплясывали криксы. Похожие на тряпичные игрушки, девочки с разноцветными нитяными волосами планировали вниз на раздутых подолах пестрых рубашонок, будто где-то обдули смертоносный одуванчик. Клыкастые пасти крикс щерились, выпевая слова колыбельной.

— Ходыть сон по долыне… — Прикрывающая колодец с журавлем крышка медленно приподнялась и оттуда выглянуло толстое, мучнисто-бледное детское личико с единственным глазом и частыми, как зубья пилы, острыми зубками в пасти.

— На крышку, быстро! — гаркнула Ирка, как мешок с мукой швыряя на колодезную крышку вытащенную из дома спящую женщину. Пацанята неожиданно хладнокровно, без паники отлипли от Ирки и прыгнули, всей тяжестью прихлопывая крышку. Изнутри донесся сдавленный вяк, крышка просела и тут же начала приподниматься снова… Раздалось утробное хаканье, как у развалившего бревно дровосека, и мимо пробежал мальчишка с топором:

— Що всталы, дурепы, лизьте сюды! — подхватил на бегу одну из девчонок и вместе с ней запрыгнул на крышку колодца. Торопливо подсадил девчонку на украшавшего колодец ширококрылого резного журавля. Из домов к ним мчалась еще какая-то детвора…

— У кривавий жупаныне, у кривавому кафтане, никого тут не оставим. У вас криксы на дворе — хто не спыть, тот помре! — Пухлые неуклюжие пальчики уже охватывали колья тына, и плоские одноглазые личики поднимались над забором — новые криксы лезли следом.

— Наслали! — с ужасом выдохнула Ирка. Криксы и нитки, тихие убийцы, бесшумно проскальзывающие в дом, чтобы усыпить родителей и, наслаждаясь никому не слышными криками и страхом, выпить кровь из детей! Маленьких детей, неспособных сопротивляться! Можно притащить одну криксу в ведре с водой, ну хорошо, двух, но криксы не охотятся толпами и не бросаются на тех, кто может за себя постоять! Ирке сразу вспомнилось прошлое лето и тихие, вовсе безобидные нички, кидающиеся на разъяренных вовкулак и бесстрашно лезущие под меч здухача.

— Тетенька-чудище, зробыть щось, бо нас зараз зъидять! — заорал белобрысый пацаненок, всей тяжестью прижимая дергающуюся под ним крышку колодца.

Сделать? Она бы сделала, знать бы что!

«Бей по колдуну!» — вдруг отчетливо произнес Танькин голос. Подаренное подругой серебряное колечко сияло ровным сапфировым огнем. А перед глазами начали переворачиваться страницы старинной книги с ятями и твердым знаком в конце слова. Одним прыжком Ирка оказалась рядом с колодцем, дернула за край вышитой рубашки старшую из девочек.

— Орешник у вас растет? — заорала она.

Девчонка поглядела на нее безумными непонимающими глазами и попыталась поглубже забраться в сгрудившуюся на крышке колодца толпу детворы. Вот же тупая! Ирка дернула… Девчонка с визгом свалилась на нее, Ирка ухватила ее за шиворот и проорала:

— Жить хочешь?

— Да! — страстно выкрикнула в ответ девчонка, норовя вывернуться из Иркиной хватки.

— Куда? Орешник мне найди, быстро!

— Какой? — оторопела девчонка. Переваливаясь на пухлых кривых ножонках, криксы брели к колодцу. Из толпы ребятишек слышался тихий задушенный плач — крышка колодца под ними сотрясалась от тяжелых ударов. А поверх нее безмятежно спала вытащенная Иркой из горящей хаты мамаша.

— Дерево! Или куст! — заорала Ирка. — Мне по барабану! И ячмень! Зерна ячменя! Быстро! — сильный пинок швырнул девчонку вперед. Она коротко взвизгнула… и рванула к ближайшему дому. Ирка помчалась за ней. Новые криксы планировали с ограды, а следом уже лезли еще и еще, и будут лезть, пока не исполнится воля наславшего их… или пока в деревне не останется ни одного живого ребенка!

— И-эх! — Ирка отшвырнула спланировавшую перед ней криксу и страшным усилием воли заставила себя не оглядываться на вой, крики и рычание за спиной.

— Вот орешник, молодой ще, только посадили! — указывая на торчащую из земли тоненькую веточку, крикнула девчонка.

— Сказала же — по барабану! — рявкнула Ирка, падая перед этим прутиком на колени. И обдирая руки, принялась рыть землю у корней. Девчонка, гулко топоча босыми пятками, кинулась к амбару, рывком сдернула засов, влетела внутрь… из амбара донесся пронзительный вопль. Девчонка выскочила обратно — сгибаясь под тяжестью здоровенного мешка. На мешке, как брелок на школьном рюкзаке, болталась крикса! Подскочившая Ирка сорвала криксу и шарахнула ее об стенку. Девчонка бухнула мешок рядом с орешником.

— Мне горстка нужна, а не мешок! — завопила Ирка и тут же осеклась: — А это что?

— Так барабан! — тоже завопила в ответ девчонка, протягивая ей самый настоящий, обтянутый кожей барабан с полукруглым, как у котла, днищем. — Ты сказала: орешник, ячмень и по барабану! — Девчонка хлопнула ладонью в туго натянутую кожу, барабан откликнулся гулким звуком. — Только зробы щось! Ты ж з Мертвого лесу, вот и забери их!

— Дура! — рявкнула Ирка и навернула барабаном по кинувшейся на них криксе. — С барабаном! — Выхватила из мешка горсть и дрожащими пальцами принялась отсчитывать двенадцать ячменных зернышек. «Только бы не ошибиться! — набатным колоколом стучало в голове. — Только бы не обсчитаться!»

Рядом загудело — кажется, девчонка по Иркиному методу отбивалась барабаном. Семечки ссыпались в ямку под орешником, и, торопливо сгребая землю, Ирка забормотала, не отрывая глаз от земляной кучки:

— Цепи-кайданы колдовские — падите! Криксы-вороги — уйдите, недолю прихватите, чим тело-душа мается — сырой землей унимается, що злые вороги напустили — то в землю спустили…

Пронзительный крик заставил ее сбиться с ритма — рядом на землю рухнул барабан и, тяжело гудя, покатился прочь. А следом свалилась окровавленная девчонка — в нее с утробным урчанием вцепилась крикса. Ирка ударила, насквозь пробивая похожее на подушечку тельце криксы. Толстая, как у набивной куклы, голова запрокинулась назад и в тусклой пуговице единственного глаза вдруг мелькнуло странное выражение обиды, словно вот от кого-кого, а от Ирки она такого не ожидала! Губы едва заметно шевельнулись:

— Прииш-шлая! Что делаешшшь… Ходи с-с-с на-ами…

— Не хватало еще! — Со всей силой разъяренного оборотня Ирка вколотила криксу макушкой в землю. Ожившие нитки на голове чудища зашипели, как сунутый в воду факел, и захлебнулись землей. Местная девчонка слабо шевелилась, пытаясь зажать рваную рану ладонью. Ирка замерла, не в силах оторвать глаз от открывшейся ей страшной картины. У колодца криксы рвали детей.

В пылу драки она и не заметила, сколько местной малышни набежало сюда. Дети лезли на крыши домов и журавль колодца, а криксы, точно на батуте, скакали внизу, раздувая свои рубахи, и с каждым прыжком поднимались все выше. Мальчишка с топором так и стоял на крышке, его топор поднимался и опускался, разваливая крикс надвое, рядом еще двое орудовали ножами, но полчища крикс все лезли и лезли через тын, а крышка колодца бугрилась и пучилась под ногами. Ирка беспомощно замерла. Заклятие поможет… но для этих детей будет уже поздно! А если она кинется в свалку… нескончаемая волна крикс погребет и ее и… вряд ли она выиграет для всех больше, чем пару минут жизни! Она потеряла бесценные секунды на растерянность… теперь и правда им всем конец!

Ворота, отгораживающие деревеньку от опасностей, а теперь превратившие ее в кровавую ловушку, вспучились… и вылетели, точно по ним шарахнули из пушки. Конеящеры, вдвое больше тех, что привезли Ирку сюда, ворвались внутрь, волоча за собой здоровенную, как танк, крытую повозку. Широкоплечий и сивоусый мужик правил стоя, плавным движением вожжей запуская скакунов по кругу. Повозку лихо занесло, она развернулась, упал защитный щиток на задней стенке… и в амбразуру высунулось дуло пулемета! Стрекот очереди хлестнул по ушам, и пули принялись косить крикс, как разросшуюся траву!

Бабах! Бабах! — держа одной рукой здоровенную помповуху, мужик на облучке повозки расстреливал крикс по одной. Бабах! — разнес прыгнувшую на мальчишку с топором тварь. Бабах! — снес вторую, повисшую на спине какой-то девочки… Бабах!

— Аа-а-а! — вопль дикой ярости заставил деревню содрогнуться. Борта повозки рухнули, она раскрылась, как невиданный цветок, и на ней поднялась девушка в пестро расшитой праздничной сорочке и керсетке, цветастой юбке-плахте, веночке с лентами на голове… и тяжеленным ручным пулеметом в руках.

— Сме-е-е-ерть вам, твари! — Очередь хлестнула по вершине ограды, по цепляющимся за колья криксам, по тем, кто уже успел свалиться вниз…

«Очнись, дура!» — Ирка мысленно залепила самой себе оплеуху и кинулась обратно к орешнику.

— В леса дремучие, в кусты колючие, крикс своих заберите, в кровавый прах обратите, и колдуна-насыла з собою прихватите! Что сделал, на него поверните! — прокричала Ирка и смачно плюнула на земляную кучку.

Пулемет у нее за спиной продолжал тарахтеть, звучно бухала помповуха. Холмик зашевелился, точно под ним ворочался еж. Рядом что-то хрустнуло. Ирка повернулась — и едва успела пригнуться, пропуская над собой ошметки разорванной в клочья криксы. Ярко-зеленый, как Иркины глаза, молодой колосок ячменя упал на землю. Пух! Пух! Пух! Усики зеленых колосков вспарывали крикс изнутри, разрывая их в клочья. Пух! Пух! Сейчас криксы походили на рисунок скатываемого ковра — они исчезали одна за другой. Криксы у колодца, криксы у забора, криксы на заборе и… Пух! Пух! Пух! — негромкие частые хлопки доносились уже из-за тына, удаляясь все дальше и дальше…

И-и-и… Бабах! Следующий взрыв был таким, что покачнулась земля под ногами. Заходил ходуном тын, горящий дом вздыбился и опал, как осыпаются угли в печи. Девушка с пулеметом кубарем слетела с возка, а небо закрыла темная плотная туча. Ирка поняла, что это ошметки всех крикс этого мира, всех несметных полчищ, которых неведомый колдун гнал к несчастной деревушке! Чтоб у него у самого колосок в самом интересном месте вырос!

Пух! — последнюю криксу подбросило в воздух: зеленые усики торчали из нее, как шпаги из ящика фокусника. Слезящийся единственный глаз уставился на Ирку, и из зубастого рта вырвалось:

— Приш-шлая… За ш-што? — Рука упала, и крикса замерла.

— Интересные заявочки! — ошалело пробормотала Ирка. — Ну действительно, прям не за что!

Тяжесть обрушилась Ирке на плечи, она рванулась, но лезвие знакомого топора прижалось к ее горлу. Только держал его не мальчишка у колодца, а Панас. Заспанный, со слипающимися глазами, едва держащийся на ногах, но рука с топором у Иркиного горла не дрожала:

— Это все она! Она тварей натравила!

— Батько, на ней моя свитка! — звонко выпалила девчонка с пулеметом. Она стояла у повозки, и дуло ее пулемета было нацелено на Ирку. — Высыть, мов мешок! — И девица с чувством явного превосходства одернула рубашку на крейсерской груди и юбку на широких бедрах.

— Цыть, Галька! — Мужик с помповухой неспешно двинулся к Ирке.

— Я говорил, она из Мертвого леса, а мне не верили! — у Ирки над ухом надрывался Панас. — На когти глядите! Еще клыки были и крылья!

Дядька Гнат окинул Ирку долгим взглядом… и поднял ружье.

— Убейте ее, дядька! — пронзительно завопил Панас. — Убей…

— Эк! — И удар приклада обрушился… Панасу в лоб.

Топор мелькнул у Ирки перед глазами… Панас рухнул навзничь. Дядька протянул руку… подцепил поблескивающую у Ирки на шее цепочку… изящный платиновый дракончик закачался в воздухе, точно летел.

— Вещи ее принесыть! — рявкнул дядька.

— Так это… Панас забрал! Казав, добыча. — откликнулся чей-то голос.

— Добычу староста делит, — недобро сощурился мужик, и потерянная Иркина сумка возникла точно по волшебству — Ирка даже не заметила, кто ее приволок!

Дядька повертел сумку в руках и осторожно потянул язычок молнии.

— Эй, а меня спросить не надо? Это все-таки мои вещи! — возмутилась Ирка.

— Поки ще ни! — безапелляционно отрезал дядька… и сунул руку в ее сумку. Пошуршал там… и остановившимися глазами уставился на что-то внутри. Потом медленно поднял взгляд на Ирку: — Це ты та видьма, до якои наш водяный змиюка литав?

Глава 9. Та самая ведьма

— Про вашу деревню он мне тоже рассказывал. Говорил, вы хорошие люди. Врал, — припечатала Ирка, переступила через валяющегося на земле Панаса и направилась к лежащей у орешника девчонке.

Эта деревня ей надоела! Мало того, что весь здешний мир оказался сплошным полем боя, точно из мешка вытряхивая Ирке навстречу противников один другого страшнее. Так если чудища не прикончат, люди добить норовят! «Правда, они же и спасли!» — вспоминая тетку Горпыну и ее деревянную фляжку, подумала Ирка. Ничего, сейчас рассчитаемся… и, положив девчонке руку на разодранную грудь, забормотала заговор на затворение крови.

— Що це вона робыть? Дывысь, дывысь! — зашуршали вокруг голоса проснувшихся взрослых. — Може, и правый Панас? Не людына, як есть не людына! Хватайте, покы вона ще щось не наробыла!

И отчаянный, звенящий смертной яростью женский крик:

— Только тронь кто ее — убью! — Растрепанная, покрытая золой мамаша из сгоревшего дома рухнула на колени рядом с Иркой. На руках у нее был окровавленный малыш — к укусам ниток добавилась рваная рана на плече. — Помоги! — простонала женщина, протягивая малыша.

Ирка сосредоточенно кивнула. Последние толчки крови вырвались из груди девочки, и разодранная артерия начала сама собой смыкаться. Сильные руки подхватили девчонку и оттащили — тетка Горпына, босиком, в одной лишь нижней сорочке, с каким-то зельем в горшке и ворохом нарезанного полотна в руках уже мелькала среди пострадавших. Ирка коротко кивнула и переключилась на малыша. Потом малыш исчез, а перед Иркой едва не рухнул тот самый мальчишка, что так лихо орудовал топором. Деревенские дети появлялись один за другим, сперва беспорядочно — глубокие рваные раны вперемежку с кровоточащими, но безопасными царапинами, потом кто-то, скорее всего Горпына, навел порядок. Ирка не видела ничего вокруг: только пятачок земли, пропитанный кровью так, что из серого стал бурым, вспоротую зубами крикс кожу, измочаленное мясо, разорванные вены. Она делала что могла и переходила к следующему. Переломы и швы — не по ее части, но не дать ране загноиться, а очередному малышу истечь кровью — это она могла!

Маленькую девочку с глубоким укусом на шейке подхватили чьи-то руки, Ирка замерла в ожидании следующего… Ее крепко взяли за плечи и сказали:

— Есть пора! Ты колы в останний раз ела?

— Не в этом мире, — тихо буркнула Ирка и подняла наконец голову. На крышке колодца тетка Горпына перевязывала очередного пациента, остальных, уже обмотанных полотном так, что даже носа иной раз не видно, на руках растаскивали по хатам. И только тогда Ирка поняла, что раненые… кончились! Нет… закончились, потому что…

— Скажите, а кто-нибудь… кого-нибудь криксы… ну, совсем… — забормотала она.

Дядька Гнат поглядел на нее странно:

— Та як тоби сказаты, щоб не совраты, дивчина… Есть там трое… Якщо б ты им жилы не затворила, насмерть вытекли б, а так… Господь милостив, сдюжат.

Ирка пошатнулась. Дядька Гнат обхватил ее за плечи и повел к уже знакомой хате. Из трубы валил дым, а возле печи, скинув керсетку и прикрыв шитую рубаху фартуком, суетилась Галька. Ее пулемет, тускло поблескивая в свете очага вороненым стволом, аккуратно стоял в углу, рядом с хлебной кадушкой и вальком для глажки.

— Где вы его взяли? — невольно вырвалось у Ирки.

— Пулемет-то? — Гнат оглянулся. — Хорошая машинка, без нее на ярмарку не ездим: по дороге на всяких тварей напороться можно, и тых, що вид Прикованного, и просто… тварей. Его ще мой дед у одних таких… лахмитников, що з вашего мира вывалились, за работу взял.

— За какую работу? — удивилась Ирка. За какую работу могли заплатить лахмитники, то есть бездельные бродяги, да еще пулеметом?

— А могилки им выкопал! — усмехнулся дядька. — Колы воны з цим пулеметом пишлы вызволяты весь трудовой народ, навить котов говорящих та страхопудов лохматых, вид змейско-летючей этой… экс-пло-тации. — почти без ошибок выговорил дядька. — Зьясувалось, що чешую пулемет не берет. А пули наш кузнец Лют сам льет!

— Ой, да батьку! — прикрикнула на него Галька. — Вы ей ще про цены на ярмарке расскажить, колы дивчина ледве на ногах трымается! Сидай, я ось тоби зараз… — Рогачом на длинном черенке Галька выволокла из печи дымящийся горшок каши. От одуряющего запаха съестного у Ирки заурчало в животе.

— Мне бы… помыться. — пробормотала она.

— Пишлы полью! А баньку вже поутру протопим, писля такой ночи першым делом поесть треба, поки зовсим худо не стало! — Галька подхватила Ирку под руку и уволокла в ту самую горницу, где Ирка лежала раньше. Возле застеленной лавки так и валялись перерезанные веревки. Галька старательно сделала вид, что их не заметила, бухнула перед Иркой деревянную бадейку и быстренько смоталась в сени за водой.

— Это я твою свитку взяла? — Ирка смущенно стянула с плеч заляпанную золой, кровью, ошметками крикс и еще неизвестно чем одежду.

— Ото надо було тоби голой бигты! — фыркнула Галька, без малейшего стеснения оглядывая Ирку с головы до ног. — Тоди б може, крыльев чи там когтей, про яки Панас крычить, нихто и не помитыв — уси б на твои тощие мослы пялились! Та от жалости плакали! Вас шо там, в своем мире, зовсим не кормят? — Она сунула Ирке ведро с водой, и принялась рыться в самой большой скрыне.

Ирка хмуро поглядела ей в затылок. И крылья с когтями им не нравятся, и мослы не устраивают! На себя бы посмотрели! Такая вот Галька у Ирки в школе проходила не иначе как «жиропа»! Но Ирка же ей об этом крайне интересном факте не докладывает.

— Все едино, як ни подвязывай, велика будет! — Галька поднялась, держа на вытянутых руках толстую домотканую сорочку.

— У меня в сумке еще одежда осталась, — плещась в бадье, профырчала Ирка. Ну хотя бы белье — точно. Она всегда считала себя девчонкой небалованной, но сейчас ужасно хотелось теплой, а не холодной воды. Горячей еды, чаю, родного дивана вместо жесткой лавки…

— Це якщо батько тэбэ ту сумку отдаст! — снова захихикала Галька. — А вин не отдаст, покы всю подноготную не вызнает: и навищо ты тут, та як сюда попала… Так що ж — голой ходить? — Галька бросила Ирке рубашку. Собственноручно перетянула висящую мешком одежду поясом, заставила всунуть ноги в колючие шерстяные носки. Шлепая по скобленым доскам пола, Ирка вернулась на кухню.

— Эк! — крякнул Гнат, глядя, как Ирка стягивает у ворота норовящую сползти с плеч рубаху. — А фермерова жинка, у якой мы в вашем мире молоко та яйця купуем, начебто нормальная — пудов пять в ней будет! — задумчиво сообщил он, накладывая Ирке в миску целую гору заправленной мясом каши.

— Если у вас нормальность по весу считают, удивительно, чего этот кабанчик Панас до сих пор не староста! — процедила Ирка, аккуратно обирая кашу с краев, где остыло. На самом деле ей стоило огромных усилий не засовывать в рот одну ложку за другой, давясь и обжигая, захлебываясь слюной.

— Ты на Панаса не серчай… — начал дядька.

— Почему? — искренне изумилась Ирка, отправляя ложку каши, кажется, прямо в дрожащий от нетерпения желудок. — Он всего-навсего меня избил, проволок за конем и собирался прикончить. Интересно, почему я не испытываю к этому придурку ни малейшей симпатии?

— Так що мэни теперь его — вбыты? — насупился дядька.

— Ну зачем же, он же меня не убил. А вот покалечить… Да вы не волнуйтесь, с этим я и сама справлюсь!

Дядька Гнат уставился на нее, приоткрыв рот. С нижней губы обратно в тарелку сыпалась каша.

— Я не злопамятная. — Пояснила ему Ирка. — Просто злая и память хорошая.

Грохнули все. До слез хохотал Гнат, поросенком повизгивала Галька и даже только ввалившаяся на кухню Горпына от смеха привалилась к косяку. Ирка приподняла брови: как, оказывается, выгодно выдавать старые приколы на свежие уши!

— Злая, говоришь? — вытирая выступившие от смеха слезы, простонал дядька и присосался к жбану с квасом.

— Как все ведьмы, — пожала плечами Ирка.

Дядька Гнат отер вислые усы и бросил на Ирку быстрый пронизывающий взгляд:

— А не знаю я, какие вы — ведьмы-то! Нет у нас в Ирии ведьм.

Теперь уже Ирка глядела на него, приоткрыв рот.

— Не рождаются, — развел руками дядька. — Може, еда вам тут негодящая або воздух.

— Но я же колдовала! — охнула Ирка. Если она останется без чар, если ее Слово престанет работать… да она тут враз пропадет! И ничем Айту не поможет!

— А, так ось що крикс вбыло! — обрадовалась Галька.

— Так волхв, який нас в Ирий привел, теж до конца життя могучим чаклуном был, навить змии его боялись. Але ж с тех пор — никого, не тилькы у нас, а цилком серед людей, — покачал головой дядька.

— Другой мир… — ошалело пробормотала Ирка. — Другие законы… змеи… — мир, где люди не колдуют, а значит, никто не заподозрит в ней ведьму. Это может помочь! Или нет?

— Эх, бачила б моя сестрица, як ты своими чарами орудуешь! — мечтательно протянул Гнат. — Она тем ведьмовстом ажно марыла, все як той старый волхв хотила буты — а выше за простую знахарку-травницу не пиднялася! Навить до змиев ходила, скаженная, щоб они ее своей змийской силой наделили — та воны ж, звычайно, лише посмеялыся!

— Бо розумни створиння, а не бовдуры якись! — буркнула Горпына. — Сестрица твоя навить без колдовства такою злобною ведьмою була… выбачь, дивчинка, не про тэбэ зараз речь… якщо б вона ще огнем пыхаты навчилась, зовсим бы ничого живого вкруг нее не осталось.

— Не кажить, мамо, якщо б тетка до земляных пишла, може, на три аршина вглубь закопалась — самое ей место! — подхватила Галька. Неизвестная сестра Гната явно не пользовалась популярностью.

— Да и господь з нею! — махнул рукой дядька. — А ты з Мертвого леса на чарах своих выбралась? — вроде бы равнодушно спросил он.

Ирка принялась старательно раскапывать кашу, будто рассчитывала найти там кроме мяса еще парочку золотых слитков.

— Не прикидывайся! — фыркнула Галька. Прямо не девушка, а кошка, разве что фигурой больше на корову смахивает! — Ну чего там, в Лесу-то? — От нетерпения Галька аж закрутилась на скрипучей лавке. — Бо кроме тебя ж там никто и не был, а кто был, не вернулся!

— Озеро, — через силу выдавила Ирка. — Вода… странная. Вместо берега — кости мертвых животных. И птицы, тоже мертвые, на деревьях!

— Так то ж Зверячье кладовище! — едва не роняя ложку, вскричал дядька Гнат.

Как оригинально. Вот интересно, как еще бы это место могло называться?

— Ты не розумиешь! — заволновался Гнат. — Звирячье кладовище ще до Мертвого лесу було. Як зверина або пташина смерть свою чуют, туда летят! Про него все знали, да мало хто бачив — тильки кому то место само открывалось! — Он поглядел на Ирку с уважением.

Ирка вспомнила «картину ужасов» с рассыпающимися из-под рук костяшками и содрогнулась. Лучше б оно не открывалось!

— Еще мухи и лишайник. Все кровопийцы. — В пересказе все получалось вроде и не страшно, будто она не вырвалась из Мертвого леса уже сама почти мертвой, а так, легкую прогулку совершила. — Еще там были эти… создания Прикованного.

— Наполовину люди, наполовину звери? — деловито уточнила Горпына. — Чи серые такие, з ухами? — Горпына прижала растопыренные ладони к голове, демонстрируя что-то вроде ослиных ушей.

— Не, — Ирка мотнула головой. Таких она и в своем мире видела, когда эти твари за Айтом явились! — Эти еще страшнее! Башки нет совсем, а рот, нос, глаза — все прямо на груди!

— Тю! — протянул дядька Гнат. — То ж звычайни аримфеи! Ты дывы, воны там ще живые, а мы думали, их давно вже пожерлы або перетворылы на щось!

Дядька Гнат поглядел на Иркину обалделую физиономию и усмехнулся:

— В Ирии багато всякого народу живет, на людей не дуже схожего. Мы, люди, тут пришлые, та ще и самые слабые: ни сил у нас особливых, ни чар, да и з хитрыми придумками, як от в твоем мире… — дядька кивнул на пулемет, — теж не очень!

Ирка хотела спросить, чего ж они не возвращаются… потом представила, как Панас или даже более разумный Гнат пытаются перейти дорогу в час пик или получить деньги по карточке банкомата… и поняла, что такой дурацкий вопрос задавать не станет. Вместо этого она спросила:

— Чего ж вы тогда в таком опасном месте живете?

— А тому и живем! — воинственно раздул усы дядька. — Що тут мы сами соби хозяева! Хто Мертвого лесу боится, той до змиев прибиться намагается, за их силою спрятаться, ось як сестрица моя…

— Та годи вже про нее! — разозлилась Горпына.

— Тильки змии — они аж нияк не жалостливые, и до соби берут лише кто им нужен… а не тых, хто просится. — продолжал Гнат. — Ось и иде народ хто куды, навить до велетов да песиголовцев в батраки, а в голодный год бывает, що и вовсе в закуски попадает!

Ирка поморщилась: вот и еще одна дрянь всплыла — песиголовцы-людоеды! В родном мире их уже даже на расплод не осталось, Ирка точно знала — сама к уничтожению последних руку приложила.

— А нам, порубежным жителям, везде почет и уважение! Ни детей наших, ни баб никто обидеть и не помыслит, особливо теперь, когда от змеюки твоего водного нам за помощь супротив Прикованного благодарность вышла.

— Навить Зиня-кровопийца, тварь неназываемая, що девок по ярмаркам к себе на обед заманивает… — Горпына болезненно скривилась, давая понять, что девок на тех обедах вовсе не угощают. — Кажуть, нашу Гальку як побачила, на другую сторону ярмарки перебигла! Бо все знают, змеюка твой кого своими признал, за тех где хошь найдет та в мелкие клаптики и порвет!

Галька вдруг заерзала и с грохотом обронила ложку, будто ее что-то всерьез смутило или обеспокоило. Отец посмотрел на нее недоуменно, но увидел только торчащий из-под стола дочкин зад — Галька добывала с пола ложку.

— Сурьезный он человек — хоть и змий подколодный, не без того… — хоть и с неохотой, но согласился Гнат. — От я, людына, хиба б отправил свою Гальку або навить Горпыну на такое опасное дело — до Мертвого лесу пробраться? Та ни в жисть, будь они хучь три раза видьмы! А гадюка наш ничого, не пожалел… — Гнат метнул быстрый взгляд на Ирку. — Все у них, змиев… не як у людей, оце вже точно! — глубокомысленно закончил он. — Хоча… — Он оценивающе поглядел на Ирку. — Гадюка-то вин гадюка, алеж знову правый выходит, аж тошно делается! На вид ты хоть и девчонка — ну зовсим котенок ледащий! — а живой вернулась.

— Ну, не совсем живой… — не согласилась Ирка. Они все думают, что в Мертвый лес ее послал Айт. Объяснить, что это не так, или не надо? Что можно говорить, а чего не стоит? Каждое сказанное дядькой слово приводило Ирку в отчаяние. Она привыкла быть хозяйкой в своем мире и своем городе! Даже если перед ней оказывалась загадка, это загадка приходила к ней, на ее территорию, где были наготове защита, оружие, друзья, союзники. Здесь не было ничего! Все незнакомое, и оказалось, что одних лишь собственных сил мало. Как много делали для нее другие люди: Танька, Богдан, вовкулаки, даже ведьмы! Как ни противно признавать, но богатыри на заставе правы — лезть в Ирий было неслыханной глупостью. Только не сделать эту глупость она никак не могла!

— Меня в Лесу отравили, кажется… — продолжила Ирка. — Или вода в озере, или лишайники, или… копья у ваших аримфеев кусаются. Если бы не Горпына, я б померла.

— Знала б ты, яки воины сильные, хучь с хвостами и крыльями, хучь без, мимо нас до того лесу уходили та видлиталы… жоден не вернулся! — отмахнулась старостиха. — Одна полудохлая дивчина, що из Лесу вышла, це ровно на одну бильше, ниж ранише!

— Ты що… ей з подарунка водного змеюки того… накапала? — напряженно уставился на жену староста.

Тетка Горпына решительно уперла руки в бока:

— Якщо и так? Вона на ту живу воду бильш за инших право имеет!

— Та тиха ты! — шикнул на нее дядька и настороженно огляделся, словно его могли подслушать. — Якщо хто узнает, що у нас та сама вода есть… Нас не твари з Мертвого лесу — нас соседи живцем сожруть! А там… щось осталось?

— На детишек хватило! — отрезала Горпына и демонстративно повернулась к Ирке. — Колы Панас тэбэ спиймав, ты до змия своего направлялась, отчет держать?

Ирка в растерянности отложила ложку, схватила снова, опять отложила… Конечно они не знают, не могут знать, что Айт пропал! Не станут мама-Табити и царствующие змеи об этом на каждом ирийском углу трубить.

— Если б я еще знала, где его искать, — абсолютно правдиво сказала Ирка.

— На ярмарке-то я его видел, так це ж два дня назад было, — согласился дядька Гнат. — С тех пор мог на другой конец Ирия залететь. У змеюк это быстро: одно крыло здесь — другое там.

В жизни Ирку не раз били. Раньше, чем она стала ведьмой, — в драках с гопотой в их старой балке, не только с девчонками — случалось, и с мальчишками. А как стала ведьмой, получать пришлось вдвойне: чертовым копытом под дых, заклятием со всего маху по физиономии и драконьим хвостом по голове! Но никогда… никогда… Никогда эти удары не обрушивались на нее все сразу! Рухнули на плечи и вколотили в пол!

— Гей, ты чего? Подавилась, чи шо? — издалека донесся приглушенный, как сквозь подушку, голос… удар обрушился Ирке между лопаток. Она едва не впечаталась лбом в миску с кашей. Потирая кулак, над ней стояла Галька.

— Видели? — с трудом ворочая тяжелым, как бревно, языком, переспросила Ирка.

— Ось як тэбэ зараз! — горделиво подтвердил Гнат — как ни старался он это скрыть, знакомство с Великим Драконом Вод ему льстило. — Прилетел, городского управителя за податную недостачу сквозь когти пропустил — ну, не так щоб насправди, алеж блызенько до того.

— Он… живой? С ним… все в порядке? — замирающим голосом спросила Ирка.

— Та живой-то живой, а так, щоб в порядке, так нет — хиба ж можна быть в порядке писля того, як тэбэ змий пожевал, пущай и не зубами, а языком своим гадским, раздвоенным…

— Я… про Айта… — Ирка низко опустила голову, так что ее шепот был едва слышен.

— Про змия-то? А шо ему сделается? Злой був, нибы ему на хвост велетень наступил. Алеж меня побачил, поздоровался, так и сказал: здорово, мол, дядька Гнат. — Дядька раздул грудь как индюк — наверняка вот так же он раздувался и оглядывался, проверяя все ли на ярмарке заметили, как он с царствующим змеем запросто. Ну, может, и не запросто, только вам и такого не видать, а мы с господином драконом плечом к крылу против войск Прикованного стояли. Всей деревней его грудью от врага закрывали — а как иначе, меньше, чем целой деревней, его ведь и не закроешь, громылу бронированную.

— На мэнэ так даже не глянул, нибы не бачив николы, — странным, не обиженным, а скорее задумчивым тоном добавила Галька.

— Зовсим знахабнила дивка! Думаешь, господин змей тэбэ один раз, да после боя бачил, так все життя вспоминать будет? З распростертыми крылами до тэбэ кинется, дура? — гаркнул на нее Гнат.

Ирка их почти не слышала. Облегчение: неслыханное, одуряющее, такое, что все мышцы стали как желе, навалилось на Ирку. Только сейчас она поняла, что все дни после исчезновения Айта жила как в железных тисках, будто скрученная в тугую пружину и придавленная сверху каменной плитой. И с этим грузом и в этих тисках надо было хитрить, обманывать, интриговать и сражаться, чтобы прорваться в другой мир, а там снова биться насмерть, искать, выспрашивать, чтобы найти его, чтобы прийти ему на помощь… И вдруг пара слов старого дядьки небрежно, как пыль тряпкой, смахнули эту тяжесть, и снова стало можно дышать, потому что он жив и здоров и в каком-то городке (не все ли равно в каком!) управителя «сквозь когти пропускает»! А что злой — ничего, он же еще не знает, что человеческое оружие, которое они пытались перехватить в Иркином мире, хоть и попало в Ирий, но стрелять не сможет.

Ирка счастливо, солнечно улыбнулась… и блаженная улыбка приклеилась к ее губам, превратившись в безжизненную гримасу. Так. Интересное кино. Если Айт жив и здоров настолько, что портит жизнь окружающим, то… какого лешего она хитрила, обманывала, интриговала и сражалась, чтобы прорваться в другой мир? Какого лешего она приперлась в Ирий?

— Дура, — неживым голосом сказала Ирка.

— Ось и я кажу! — возрадовался неожиданной поддержке Гнат. Галька обиделась.

Их голоса доносились до Иркиных ушей невнятным рокотом. Ой, ду-у-ура! Говорили же ей и богатыри, и старшие ведьмы, что у змеев свои, змейские дела и законы! И если один змей уволок другого, пусть даже раненого и в бессознательном состоянии… то это их личное змейское дело! И надо слушаться знающих людей, а не биться в истерике: «Ах, это мой Айт, ах, он там пропадет…» И тогда не окажешься в самом опасном месте чужого мира, чтобы едва там не погибнуть… и узнать, что Айт благополучно занят своими делами и даже не думает ей хоть весточку подать, что у него все нормально! А почему он, собственно, должен? Потому что там, у нее дома, они отбивались от мертвецов, брали штурмом военный завод и ели конфеты? Или потому… что хотели поцеловаться, но так и не поцеловались?

И что? Она решила, что теперь… что они с Айтом… связаны навсегда. Она решила — а Айт? Похоже, она решила и за него, не спрашивая, что он сам думает. Она не знает, как он разобрался с огненным драконом, который его похитил, и было ли похищение вообще, но… он даже не подумал, что Ирка с ума сходит! Что ему стоило через зеркало с ней связаться, дядька Гнат его два дня назад видел, значит, все это время с ним было все в порядке, а он ни полслова? Она там… потом она тут… а он все время тут… Ой, ду-у-ура!

— Гей, дивчина! — Горпына впилась в Ирку испытующим взглядом. — Вы що… поссорились со змием, колы он у тебя був? Ты потому за ним и рванула, а вовсе не в Мертвый лес на разведку?

— Ничего мы не ссорились. Все в полном порядке. Я, пожалуй, пойду. Мне… домой пора.

Домой, где она на самом деле нужна, где ее и уважают, и боятся, и… даже любят! Ей нужно вернуться в родной мир, который она… предала, бросила ради чешуйчатого гада, которому она на фиг не нужна!

— Домо-ой? — протянул дядька Гнат, разглядывая Ирку, точно выставленного на продажу коня — вроде и хорош, а что-то с ним не так, то ли масть странная, то ли глаза у конского барышника больно честные. — Обратно в Мертвый лес, чи шо?

— Подойдет любая речка… или озеро. — Иркин голос звучал холодно и монотонно, будто не живой человек говорил, а ледяная статуя. — У вас тут есть поблизости река? — У нее остался подаренный Марьей-Кукушкой огарок, ей достаточно нырнуть в воду — и она окажется дома раньше, чем Айт узнает… что она бегает за ним, как… как собачонка!

— Есть, как не быть! Сама Молочная мимо течет, воды звездные катит. Подойдет? — с явной насмешкой поинтересовался староста.

Ирка поглядела на него возмущенно. Такие простые вещи про Ирий она знает! Река Молочная, та, что течет в Ирии, а в Иркином мире сияет на небе звездами Млечного Пути. Да-а-а, в такую только нырять! Чтоб вынырнуть точно над Землей… но на расстоянии в какую-нибудь сотню тысяч световых лет.

— Есть же и другие реки, правда? — буркнула Ирка.

— А давай мы инши речки на ночь глядя шукаты не будемо, га? — как с очень маленькой капризной девочкой заворковал дядька Гнат. — Холодно, темно, страшно… Не, може, для такой поважной ведьмы и не страшно… але ж ногу пидвернуты можна або в болото угодить. Якщо ты и справди в наш мир з такой дурости… э-э… тобто лише из-за ссоры заявилась…

Дядька покрутил головой и покосился на Ирку с тягостным недоумением: дескать, видал я дур, но таких! И не возразишь — действительно, полная кретинка! Даже большая, чем дядька думает!

–…Давай хучь дальше робыты по уму. Поспишь, помоешься, позавтракаешь… — тоном то ли укротителя тигров, то ли санитара психбольницы продолжал ворковать дядька. — В баньке тэбэ постелим, там тепло, просторно…

— А чого не у мэнэ в горнице? — удивилась Галька.

— Я сказав — в баньке! — кидая на дочь гневный взгляд, повысил голос ее отец. И мрачно проворчал: — Знаю я вас, девок, всю ночь языки точить станете: хто кого любыть, та в якому мире чего носят, та якого цвету… А писля такой ночи отоспаться треба! Жена! Стели ей в баньке! А завтра вже побалакаем, куды тэбэ идти та навищо.

Объяснение выглядело, мягко говоря, натянутым, но Ирка промолчала. В одном дядька Гнат прав — ей действительно надо отоспаться. Пошатываясь от усталости, Ирка побрела за Горпыной и, едва не стукнувшись головой о низкую притолоку, ввалилась в сложенную из свежих смолистых бревен баньку. Горпына стелила ей на низкой полке: разложила кудлатые шкуры, сверху бросила грубое шерстяное полотно, в ногах пристроила кожух — укрываться.

— Ночи нынче холодны. Водички захочешь — ось, в бадейке налито, — водружая свечу на крохотное, больше похожее на иллюминатор окошко, сообщила старостиха.

— А если, простите… — Ирка призадумалась, будет ли слово «туалет» понятно ирийской жительнице, и выразилась обтекаемо: — … мне выйти понадобится?

— Та оно… той… навищо ж тоби выходить? — вдруг почти до слез, как пойманная на опустошении банки с конфетами девочка, смутилась могучая старостиха и попятилась к дверям. — Не треба тоби зовсим никуды, ложись соби та й спи! Не журысь, утро вечера мудренее! — прокричала она уже снаружи. Дверь баньки с треском захлопнулась, потом лязгнуло, словно задвигали засов, послышалась возня и торопливые шаги прочь.

Ирка зевнула так, что чуть не свернула челюсть, попробовала толкнуть дверь. Створка не шелохнулась. Заперли снаружи, небось на засов… и наверное, еще чем-то привалили.

— Надеюсь, они хоть не собираются сжечь меня, как княгиня Ольга — древлянских послов? — оглядывая светло-желтые от свежей древесины стены баньки, прикинула Ирка. Она была… рада. Хитроумный староста что-то замыслил, и надо разбираться, что и как этому противостоять и заботиться о себе… Голова занята, и мыслям о том, какой Айт гад по природе и по внутренней сути, а сама она — безнадежная идиотка, бегающая за парнем из одного мира в другой… Этим печальным мыслям вовсе не оставалось места. Сказано — мест нет! Кыш, кыш! Она не будет реветь в старостихин кожух, пахнущий шерстью и травами. Она вот… лучше выяснит, о чем эта самая старостиха сейчас со своим Гнатом разговаривает.

Глава 10. Побег из деревни

Ирка провела кончиками пальцев по темной поверхности воды в бадейке, прошептала заклятие дальновиденья. В глубине мелькнул огонек… и уже знакомые сени надвинулись на Ирку, как в кино помещение надвигается на камеру оператора. Свет стал ярче, Ирка увидела недавно оставленную ею горницу: растопленную печь, длинный стол, даже собственную миску. Только Гальки не было.

— Ну шо там? — нетерпеливо вскинулся навстречу жене дядька Гнат.

— Та ничого… — старательно не встречаясь с ним глазами, Горпына потянулась к брошенному на лавку теплому платку. — Пойду раненых погляжу.

— А пойди, пойди… — как игрушечная собачка на ветровом стекле машины, часто закивал головой староста. Ему явно не хотелось сейчас разговаривать с женой. — До рассвета всего ничего осталось, все едино не заснешь.

Старостиха накинула платок, шагнула обратно к двери… и остановилась.

— Все едино не розумию, чого ты хочешь? Навищо дивчину велел запереть? Она наших детишек спасла, — не оборачиваясь, точно разговаривала с дверной притолокой, спросила старостиха.

— От бабы: волос долог, ум короток! — Дядька Гнат стукнул по столу так, что оставленная Иркой миска подпрыгнула, рассыпая кашу. — Ты хоть розумиешь, хто ця дивчина? Она выйшла з Мертвого лесу! — и раздельно, акцентируя каждое слово, повторил. — ОНА-ВЫШЛА-З-МЕРТВОГО-ЛЕСУ! — Дядька запустил обе руки в волосы, взбивая их дыбом, забегал по горнице, то и дело натыкаясь на стены. — Нихто, николы, а вона! И крикс — теж вона! Мы ж про тех ведьм и не памьятаем ничего, тилькы що деды в сказках сказывали, — а они! Таке можуть! Це ж яка вдача и для деревни, и для змиев, и для всего Ирию! Сама прийшла, на своих ногах!

— Панас приволок. — негромко, но значительно возразила ему жена. — На веревке.

— То честь ему и хвала, хучь вин и бовдур! — отмахнулся дядька. — Та я сам цю дивчину свяжу и на закорках до водного змия притащу.

— Хиба ты знаешь, де вин зараз? — настороженно спросила старостиха.

— Не ему, так родичам его девку здам! — Дядька скривился. — Оно, конечно, ему самому краще, але ж мешкать в таком деле не годится. Може, там, звидки вона прийшла, ще такие есть. Може, их уговорить вдасться, або подкупить, або заставить… щоб они з треклятым Мертвым лесом разобрались: що там, та де, та для чого… А то и вовсе извели его под корень! И тогда заживем! Эх, Горпынка, як же мы заживем! — Он схватил жену в охапку и закружил по комнате в дикой пляске.

— Та оставь ты меня, оглашенный! — Раскрасневшаяся тетка вырвалась и плюхнулась на лавку, тяжело дыша. — А якщо вона не захочет допомогаты?

— Заставим! — небрежно отмахнулся дядька.

— Ты от нее такого хочешь, чого навить змии сделать не змоглы, а туда же — заставим! — передразнила она.

Дядька задумался:

— Сонного зелья ей? — наконец неуверенно предложил он. — Сонную довезем, а там нехай змеюки разбираются.

— Недобре якось… — засомневалась тетка. — Дытына ще, допомогла нам, а мы ее опоим та невесть куды потащим.

— Соседская Одарка в ее лета вже год замужем була!

— А ще через год вдовой стала! — отрезала тетка. — И що?

— Та пойми ж ты, Горпына, не в дивчине дело! — возмутился дядька.

— А мне сдалось, як раз в ней! — неодобрительно буркнула тетка. — Зараз вона и так, мабуть, спит — иззевалась, бедолага, я думала, муху проглотит! Проснется — подумаем. Може, и правый ты… — Она снова закуталась в платок и вышла, бухнув дверью.

— От бисова баба! — хлопнул себя по колену дядька. — Завсегда останнее слово себе оставить норовит! Ну да тут не до ее бабских вытребенек, тут дело всеирийской важности! До змиев девчонку надо везти, и точка!

В баньке Ирка в очередной раз душераздирающе зевнула… и печально кивнула сама себе — выспаться так и не придется. Дядьку Гната она не винила: каждый заботится о своем селении и своем доме. У нее есть свое селение и свой дом, куда она собирается вернуться. Она не против помочь Ирию, только пусть ирийское начальство само приходит и договаривается по-человечески… ну или по-змейски, чтобы ведьмы из мира людей пошли на разведку в Мертвый лес. А чтоб наднепрянскую ведьму-хозяйку им привезли связанную и накачанную снотворным — не будет такого позорища! Она не может так встретиться с Айтовыми родичами… и она не может, и не хочет, и не будет встречаться с самим Айтом! Она на месте помрет, если он узнает, что, пока он спокойненько занимался своими делами, она чуть русалии не поломала, чуть хортицкий дуб в одиночку помирать не кинула, лишь бы мчаться к нему на помощь! Вот, примчалась. Теперь единственное, что она может сделать, чтоб искупить свою глупость, — быстро и тихо улизнуть обратно, не опозорив человеческих ведьм перед царствующими змеями.

Ирка плеснула в лицо холодной воды, безнадежно оглядела свою одежду: рубаха с чужого плеча и самовязаные носки меньше всего подходили для бегства. Ладно, только бы выбраться отсюда, а там она уж глаза отведет и заберет свою сумку. Ирка коротко хмыкнула: даже повидав ее в деле, местные так и не поняли, на что способна ведьма, особенно здоровая и сытая, пусть и не выспавшаяся! Ирка привычно уколола палец булавкой, положила руку на дверь и, представив себе длинную, чуть подернутую ржавчиной полосу засова, мысленно потянула. Засов звучно лязгнул в пазах… и не открылся. Тяжело дыша, Ирка прислонилась к косяку.

— Это еще что такое? — Ирка снова провела ладонью по двери. Раздался скрежет металла о петли, глухой стук… Дверь осталась запертой. На лбу у Ирки выступили крупные капли пота. За дверью ехидно хихикнули.

Ирка быстро дунула на едва теплящуюся свечу, вжалась в косяк и затаила дыхание, выпуская из кончиков пальцев отливающие сталью когти. Медленно, как змея, засов все же выползал из пазов… Так же медленно, без единого скрипа приоткрылась дверь… Ковер сине-фиолетового цвета от здешней луны развернулся на дощатом полу, и в его мертвенных переливах возникла черная тень. Бесшумным плавным движением скользнула внутрь.

Ирка метнулась наперерез, в свете луны сверкнули когти, впиваясь в горло врага…

— Засов в петлях ерзает, як старый дед в крапиве — хиба що не охает! — косясь на сомкнувшиеся на ее шее когти прохрипела старостова дочка Галька. — Дай, думаю, погляжу, що там наша ведьма в баньке делает, може, ей сны поганые снятся!

— Я не ваша ведьма, — Ирка не спешила отводить когти от Галькиного горла.

— А батько хочет, щоб наша була! — весело ответила Галька. — Ты запомни, ведьма, у нас в Ирии, якщо ценное сохранить хочешь, в засов або замок змееву чешую вплавляют. Тоди его ни силой, ни хитростью, ни… выходит, що и ведьмовством не откроешь! — Она демонстративно сунула Ирке под нос полосу засова. Сквозь ржавчину и впрямь поблескивали зеленые, коричневые, голубые и красные искорки — осколки раздробленных чешуек. — Жалко, мало их, обломочков, на все ворота да амбары навесить — никакой ворог бы не прошел! Ось я б не пришла, як бы ты з нашей баньки выбралась?

— Через окошко.

— Та тут хиба що змия пролизе! — передернула пухлыми плечиками Галька. — Хоча ты ж у нас змиева невеста…

— Я ему не невеста! — чувствуя, как из-под верхней губы пробиваются клыки, процедила Ирка.

— Кажи правду… — вдруг очень тихо попросила Галька. — Ты навищо до свого серебряного змия заявилася?

Это ведь наверняка Галька рисовала Айта на печке! Такого… красивого, величественного. Глухое рычание мерным рокотом вскипало у Ирки в груди. Сказать этой коровище, как Айт на самом деле относится к человеческим девушкам? Плевать ему на нас, вот как! Хоть на художниц… запечных… хоть на ведьм-хозяек!

— Ты ж своих папу с мамой слышала? — вместо этого насмешливо бросила Ирка. — Змеи послали меня на разведку в Мертвый лес. А может, я поссорилась с Айтом и теперь бегаю за ним — помириться хочу! Чего тебе еще надо?

— Батько у меня умный, а мамка ще умнее, та самая умная тут я, бо вид них, двоих умников, народилася, — так же насмешливо ответила Галька. — Тому воны сами ответы придумывают, а я почуты хочу! Скажи — навищо? — вдруг страстно выкрикнула Галька.

— Тихо ты! — невольно зажимая ей рот рукой, охнула Ирка и настороженно вслушалась в парящую над селением ночь. Стояла тишина, даже Иркин собачий слух с трудом улавливал шаги часовых на сторожевой вышке у ворот. Она помолчала, вглядываясь в Галькины требовательные глаза, — и поняла, что вот этой иномирской коровище, с ее подколками и рисунками, она солгать не сможет. — Его… его увезли, — едва слышно прошептала Ирка. — Раненого. Силой. Уволок через портал другой змей, и я не смогла его остановить. И пойти за ним сразу тоже не смогла… — Как всегда, когда она вспоминала тот день, слезы покатились по щекам, Ирка страшным усилием загнала всхлип обратно. — Но теперь с ним все хорошо, верно?

— Ты з чего це взяла? — вдруг грозно вопросила Галька, и глаза ее сухо и страшно блеснули.

— Так отец твой сказал, что видел его…

— А що я казала, то ты почула, чи як мои батьки — мимо ушей пустила? — гневно поинтересовалась Галька.

Ирка на миг растерялась — что Галька такого… А-а, что на нее Айт даже не глянул, словно и не видел никогда! Ха! Губы Ирки скривились в ехидной усмешке…

— Теж скажешь, що не така я поважна персона, щоб сам Великий Дракон мэнэ запамъятав? — яростно бросила Галька. — Здаеться, не такая ты умная, щоб со справжним змием встречаться!

Ирка уже набрала полную грудь воздуху, собираясь как следует рявкнуть на зарвавшуюся дурищу… и шумно выдохнула. Она поняла!

— Айт — Великий Дракон Вод! Вода ничего не забывает, в ней информация за миллионы лет хранится! Если Айт тебя хоть раз видел — он просто не мог тебя забыть! С ним… что-то не так! — Ирка закрыла лицо руками.

Она так боялась, что Айт ее не поймет, не оценит, обидит… она так боялась за себя… что чуть не бросила его! Она ругала себя дурой? А какой бы дурой она была, если бы явилась в Ирий, подралась с местными чудищами и… вернулась домой, так и оставив Айта в беде? А ведь так бы и было, если бы не Галька! Нет, не просто дура — самовлюбленная, самодовольная кретинка! Если кто не понял — это Ирка про себя!

— Не знаю, що таке «информация». — хмыкнула Галька. — Але ж здаеться, ты не вовсе глупая. Сообразила! Не знаю, що з ним сталося, — уже серьезно продолжила она. — Та вин зовсим не такий, як колы биля нашей деревни воякив Прикованного бил та аспидам крыла рвал! Раньше я ще сумневалася, але якщо его увезли… Пишлы! — Галька решительно направилась к выходу из бани.

— А как же твой отец? Он собирается отвезти меня как раз к Айту. Или его родичам. — Ирка не двинулась с места.

— Краще тоби буты вильной, колы ты до него доберешься, ниж под змиевой охраной. Особливо якщо саме змии его в твоем мире и захватили.

— А твой отец? — снова нетерпеливо повторила Ирка. — Он расскажет змеям, что я здесь, и все они будут на меня охотиться?

Галька дерзко усмехнулась:

— Я ж казала, що батько у меня умный! Одна справа притащить до змиев справжню ведьму, а зовсим инша, рассказать, що ведьма була та втекла. Батько будет мовчаты, а инши до города за просто так не ходят. Ось, трымай, це твоя сумка!

Знакомая тяжесть сумки уверенно легла на плечо. Ирка торопливо полезла внутрь. Тусклый свет мелькнул на дне сумки, и пальцы ее плотно сомкнулись на уголке резного сундучка. Ирка тихо радостно вскрикнула — и вытащила из сумки уцелевший комплект белья.

— Гарные штучки, — задумчиво сказала Галька. — Був бы час, я б краще подывылась. А покы ось тоби одяг — не можешь же ты в цих лахмиттях через весь Ирий шляться.

Ирка взяла в руки мешок с одеждой… Зажгла свечу и поднесла поближе — мутного лунного света было явно недостаточно. Перед ней лежала невесомая, как облачко, сорочка, вручную расшитая изысканным белым узором по белоснежному полотну. Такие Ирка видела и в своем мире, но стоили они… у-у-у! Даже Танька, относившаяся к деньгам гораздо спокойнее Ирки, пока не решалась купить.

— Я не могу взять — это же очень дорого! — запротестовала Ирка.

— Нитки свои, полотно свое, руки теж свои. — Галька сунула Ирке под нос крепкие мозолистые ладошки. — Чего дорого-то? Я це у Одарки взяла — вона пока замиж не пишла, така ж худюща була. — Галька вытащила из мешка длинную, почти до бедер, плотную керсетку, оставлявшую открытыми вышитые рукава и высоко поднимавшую грудь. Скупой серебристый узор по вырезу и серебряные пуговички только подчеркивали парящую пышность сорочки. — Тильки шаровары — у ее меньшого брата, — слегка смутилась Галька. — Ходыты доведется много, спидныця⁸ або плахта не сгодятся. — Галька вдруг замолчала и медленно обошла переодевшуюся Ирку по кругу, разглядывая ее со всех сторон.

Ирка туго стянула на талии мягкий шелковый кушак с кистями.

— Очень… очень красиво. И пояс зеленый… — Она с благодарностью кивнула Гальке. — Мой любимый цвет.

— Сама не знаю, чого я зеленый обрала, — проворчала та, склоняя голову то к одному плечу, то к другому. — Не, есть в вас, змеюках, щось таке… — Галька неопределенно помахала пальцами. — Хоть и худющие вы, страшно глянуть!

— Я не змеюка… — начала Ирка.

— А до людыны тэбэ ще кормить и кормить! — отрезала Галька. — Волосы платком прикрой.

— Мы, ведьмы, волос не покрываем. — Ирка решительно тряхнула распущенными волосами.

— А хтось, кроме вас, про це знает?

Ирка подумала, неохотно кивнула и… как бандану повязала такой же шелковый зеленый платок.

— А ще каже, не змеюка — навить платок по-людски завязать не змогла! — возмутилась Галька. — Ладно, пишлы вже…

— Сейчас! — Ирка выскользнула за двери, зачем-то прихватив с собой горящую свечу.

— Тоби що, луны замало? — начала Галька.

— Где тут Панасова хата? — перебила ее Ирка.

— Та ось… А навищо?

Ирка перебежала улицу, неслышно отворила калитку и принялась внимательно изучать при свете свечи перила и столбики крыльца.

— Ага! — наконец удовлетворенно сказала она и аккуратно кончиками пальцев отцепила от притолоки короткий волосок. — Свечи восковые? — она принюхалась к свече.

Галька судорожно кивнула:

— Пчелки у нас свои… — и тут же замолчала.

Ирка затушила свечу и, что-то неслышно шепча себе под нос, закатывала волосок в разогретый воск… вместе с сорванным у забора листом крапивы.

— Ты що там бормочешь? — испуганно прошептала Галька.

— Тебе знать не надо! — отрезала Ирка, наскоро закопала восковой шарик под крыльцо и отряхнула ладони. — Я ж обещала, что рассчитаюсь с вашим Панасом, — усмехнулась она. — Когда ему надоест волдыри расчесывать, — она снова хихикнула, — пусть три раза обойдет вокруг деревни и на все стороны света прокричит: «Прости меня, ведьма!» Заодно и твоему отцу это зрелище поможет… оставаться умным. — И глаза ее блеснули изумрудами во мраке. — А теперь… спасибо тебе. Я даже не могу сказать, какое большое! Если бы не ты… — Ирка прощально коснулась Галькиного плеча и, ничуть не прячась, отправилась к воротам.

— С глузду зъихала? — растерялась Галька. — Тэбэ ж зараз побачат!

Ирка оглянулась через плечо и улыбнулась:

— Поверь… никто меня не увидит.

«Интересное кино будет, если и с отведением глаз тут какие-нибудь свои сложности!» — внутренне сжимаясь, подумала она. И подошла к самым воротам.

Оцепеневшая Галька смотрела, как черноволосая зеленоглазая змеюка, или как там ее — ведьма? — неспешно идет через спящую деревню. У самых ворот она остановилась, опустилась на колени… и громадная черная псина, взмахнув крыльями, перелетела ограду и скрылась из виду. А часовой на сторожевой вышке все это время упоенно разглядывал луну — точно девку любимую там увидел!

— Ну и чим оти ведьмы з чужого мира от тварей Прикованного отличаются? — вслух подумала Галька. — Хиба що не сразу едят, а сперше довго чухаться заставляют, — скользнув глазами по Панасовой хате, заключила она.

Вновь в человеческом облике, Ирка стояла на опушке леса — обычного, не Мертвого, если, конечно, можно назвать обычным лес с хищными цветами с колесо величиной. За деревьями мерцали звездно-белым светом воды реки Молочной. Темно-синее небо окрасилось розовыми лучами.

— Рассвет! — прошептала Ирка, поднимая глаза к небу. — Час на переходе от ночи к дню, почти также хорошо, как и полночь!

Ирка воткнула в траву узкую граненую склянку — абсолютно прозрачную, так что сквозь ее грани сверкал, медленно затухая, звездный отсвет воды, набранной в реке Молочной. Все это надо было делать сразу, как она очутилась в Ирии, — если бы, конечно, местом высадки оказалось местечко поспокойнее Мертвого леса! Дрожащими руками Ирка вытащила из сумки маленький резной сундучок. Щелкнул замочек… и между ее пальцев заискрилась чешуя. Взмах! Словно опавший лист, плащ из шкуры дракона лег на росистую траву, замерцал, перетекая рисунком чешуи…

Ирка крепко сжала склянку с водой в ладонях. Только бы заклинание сработало, только бы все удалось, как она задумала, иначе весь ее поход превратится в дурацкую выходку глупой девчонки!

— Тело твое и душу, кровь и разум твои, царствующий змей, Айтварас Жалтис Чан Тун Ми Лун, огнем, воздухом, и землею, и твоею водою заклинаю! Силой Слова моего, силой дела и моего к тебе придела! Приди ко мне, как воды к Луне идут, позови меня, как воды Луна зовет! Где б ты ни был, где б ни жил, как кожа твоя передо мной лежит, так и тебе быть рядом со мной! Укажи мне путь! — и с размаху выплеснула воду на драконий плащ.

Вода зависла в воздухе, рассыпавшись бриллиантовой капелью… Долгий миг Ирка была уверена, что ее чаклунство не подействовало, что Ирий не принял заклятие, выстроенное по законам другого мира, и ей теперь никогда не найти Айта… Лучи рассвета окрасили капельки воды розовым, отблеск чешуи заставил вспыхнуть серебром, они засверкали как звезды и осыпались на полу драконьего плаща. Разбежались в разные стороны, точно звездные лучи, заметались… растерянно, как пес, вот только что чуявший и вдруг потерявший хозяйский запах… Шарики воды оббежали плащ раз, другой, завились в спираль… и четко сложились в тонкий луч, нацеленный сквозь лес, вдоль реки и дальше, дальше…

«Спеши! — неслышимый голос шепнул Ирке в уши. — Торопись!» Она протянула склянку — и водный луч скользнул внутрь, напоследок словно указкой ткнув в сторону надвигающегося рассвета. Ирка торопливо запечатала свой чаклунский «компас», сдернула плащ с травы — и громадная черная борзая пронеслась по берегу реки Молочной.

* * *

Здоровенный, крупнее самого крупного волка, рыжий лис неторопливой трусцой оббегал разбросанные вокруг поселения приграничников ошметки крикс. Время от времени он застывал в задумчивости — Шерлок Холмс, погруженный в трудную, но несомненно разрешимую задачу, разве что трубки и скрипки не хватало. Над лесом у реки Молочной сверкнуло изумрудное зарево. Лис замер, поджав лапу и напряженно нюхая воздух, звенящий от пришедшей в движение Силы. Длинными скачками рванул к переливающемуся между кронами деревьев изумрудному сиянию.

Примечания

1

Женская безрукавка в талию, оставляющая открытой верх и рукава сорочки. Может быть как короткой, так и длинной, украшается вышивкой и орнаментом. Характерна для восточных регионов Украины.

2

Немножко больше, чем дурак, но меньше, чем полный идиот (укр.)

3

Издеваться и убить (укр.)

4

Сундук, ларец (укр.)

5

В красном кафтане (укр.).

6

Плотная верхняя одежда, бывает и мужская и женская.

7

Баюкать, качать в колыбели (укр.).

8

Юбка (укр.)