Ловушка на жадину

Кирилл Кащеев, 2019

Не успели начаться летние каникулы, как детективное агентство «Белый гусь» прекратило свою работу, а его учредители свинтили в «отпуск». Мурка и Кисонька Косинские – на юга, а Севка с отцом и братьями – в палаточный поход. Но настоящих детективов работа и в отпуске догонит. Севка совершенно случайно найдёт клад, и не просто какой-то клад, а золото времён Второй мировой войны! Тут же выяснится, что это самое золото ищет банда местных контрабандистов. И кажется, они пойдут на любые подлости, лишь бы заполучить драгоценности. Даже на похищение… Но не так-то просто тягаться с детективом «Белого гуся», сообразительный Севка раскручивал и не такие дела!

Глава 2

В лесах под Ковелем, но раньше

— Блуп! — Чёрный пузырь выдулся над жижей и лопнул у самого уха, и даже бульканье его звучало издевательски. Вроде как «держитесь, цепляйтесь, всё едино мои будете!».

— Т… товарищ комиссар! — прозвенел отчаянный детский голосок, и на словно плавающем в болотной жиже лице распахнулись полные ужаса глаза. — Вы должны меня бросить! Вы наш командир, ваша жизнь гораздо ценнее…

— Молчать, боец, блуп! Замри! — простонали в ответ — казалось, что отвечает соседняя кочка. Только если очень внимательно присмотреться, можно было различить, что никакая то не кочка, а ещё одно лицо: над чёрной поверхностью трясины виднелась запрокинутая голова — болотная жижа уже подступила к самому рту, — да ещё держащаяся за жердь рука. Вторая рука вцепилась в скользкий от тины ворот, удерживая над болотом второго человека — поменьше и полегче. Может, только поэтому они оба ещё оставались на поверхности. А может, потому, что старшего и более крупного тоже держали. Протянутые руки третьего были полностью залиты болотной жижей, но ясно, что он успел ухватить тонущего под мышки. И теперь отчаянно держит, не в силах сдвинуться ни туда, ни сюда — поросшая травой земля оказалась коварной и проседала под распростёртым на ней телом, с довольным чавканьем втягивая его в себя. Медленно, вкрадчиво. Трясина не торопилась.

— Чуешь, пионерия, не агитируй в болоте за советскую власть! — поворачивая голову, чтоб жидкая земля не лезла в рот, проворчал этот третий.

— Если сейчас скажешь, что бога нет, я тебя сам утоплю! — злобно простонал ещё один голос. Четвёртый в безумной людской цепочке тоже лежал на животе — единственный, кто и впрямь остался на твёрдой земле и даже в относительно устойчивой позиции: ноги его обхватили тонкий ствол растущей на кочке сосенки, а пальцы намертво, до белизны вцепились в щиколотки товарища. Рядом валялась брошенная жердь.

Глаза первого, мелкого, утопленника сверкнули непримиримым огнём… но он промолчал. Топь булькнула предвкушающе.

Понять, что тут случилось, было несложно: четверо след в след шли по болоту, прощупывая жердями себе путь, пока один злым случаем не соступил с тропы, тут же ухнув в трясину по самую маковку. Сдаётся, тот, кого назвали «товарищем комиссаром», попытался поймать его за ворот, но ненадёжная тропа под двойной тяжестью подалась… и в болоте оказались двое. Бросившиеся на помощь товарищи успели удержать этих двоих над трясиной… но и только.

— Так, панове, а что это мы разлеглись?! — пробормотал третий. — Я понимаю, что за грязевые ванны в Баден-Бадене анемичные панны великие гроши плотют, но так то же не та грязь, а вы не те панны! Гей, хлопче… — Он дёрнул ногой, показывая, к кому обращается. — А отпусти-ка ты меня…

Вместо ответа пальцы на его щиколотке только сжались крепче.

— Не крои з себя дурныка! — на этот молчаливый ответ фыркнул он — от фырканья из-под носа вылетел фонтанчик мокрой земли. — Сразу не потону, да и этих двух шлимазлов удержу, а ты давай с жердинами туда — пионерию вытащишь, комиссара вместе как-нибудь…

— Понял, дядь Йосип! — Пальцы на щиколотках медленно, с усилием разжались. Цепляясь за сосенку, четвёртый поднялся. Вымазан он был меньше напарников, можно было понять, что это паренёк лет пятнадцати или даже постарше, просто изрядно поголодавший, а потому тощий. Облепленная грязью и тиной одежда с чужого плеча болталась на нем, как на пугале. На носу криво сидели покорёженные очки с битым стёклышком. Парень провёл по ним рукавом, пытаясь отчистить, только растёр грязь, плюнул, подхватил сразу две жердины — и запрыгал. Прыжок — перемахнуть через обманчиво-зелёную «лужайку», ухватиться за деревце, прижаться к нему всем телом, переждать, пока перестанет качаться потревоженная земля, и снова — прыжок! Лишь бы жерди не уронить. Не уронил. Уже за третье деревце он снова уцепился ногами и аккуратно улёгся поверх коварной зелени. Земля под ним качнулась — туда-сюда, будто люлька младенца. В груди полыхнуло ужасом — точно сразу и жаром, и холодом обдало, а в руки и ноги словно что-то толкнуло: вскочить, бежать, не оглядываясь! Он не может помочь, только сам пропадёт!

— Не тот я гусь, чтоб драпать! — Парень до крови закусил губу, чтоб болью перебить ужас.

— Он за помощью… — жалобно простонали из болота.

— Сказано тебе молчать, пионерия! И не вздумай тут выступать, что комиссара первым вытягивать надо. Тяжеловат комиссар, не вытянет. Давай, хлопче…

Парень попытался кивнуть, ткнулся физиономией в грязь… и почувствовал, как погружается. Давя новый приступ паники, начал медленно, аккуратно выдвигать жерди вперёд. Вот они с шелестом скользнули по зелени, вот разрезали чёрную воду болота.

— Тяни руку, боец! — Приказ стегнул хлыстом, жижа на миг вспучилась, чёрная рука рванулась из болотного плена… пальцы схватили воздух возле самой жердины… Короткий вскрик… и едва отделившаяся от толщи болот чёрная фигура канула вниз, в жадно, со свистом засасывающую топь!

— А-а! Блуп! — И снова… — А!

Точно подброшенная, чёрная фигура возникла снова, руки отчаянно вцепились в жерди, и она поползла… из судорожно раззявленного рта текла болотная жижа, а из глаз — слёзы!

— Товарищ комиссар! — взвыл Йосип — от толчка комиссар разом ухнул в топь, только руки ещё хватались за плавающую поверху жердь. Вцепившегося ему в ворот Йосипа поволокло следом, с головой окуная в вонючую воду.

— Товарищ комиссар! — Парень рванул спасённого к себе, тот врезался ему головой в грудь, и оба отлетели, со всей силы приложившись об дерево. Сверху посыпались иголки. — Товарищ…

Чёрная вода покрылась мелкими пузырями… над ней ещё раз мелькнуло лицо комиссара и…

Шум белых крыльев походил на рокот взлетающего самолета. Громадная белая птица пронеслась над водой… и на тонущего комиссара упала верёвочная петля.

— Он вернулся! Вернулся! — отплёвываясь от грязи и тины, прохрипел спасённый.

Прямо по трясине… прошлепали высокие сапожки. И конец верёвки полетел парню в лоб.

— Тьяните! Szybko!

Парень мгновенно захлестнул верёвку вокруг ствола сосенки:

— И-и раз… и два… — Кольцо верёвки елозило по стволу, заставляя сосенку трястись и крениться.

Неизвестный спаситель уже метнулся к Йосипу, за волосы вздёргивая его голову над водой…

— Nie zatrzymac się!^[9] Тьянить! Тьянить, гайда! — раздался звонкий девчоночий крик…

— Ауххх! — Верёвка натянулась до упора, до звона. Мышцы на руках взвыли от боли, но парень рванул раз, и ещё раз, и ещё, повис всем телом, чувствуя, как рядом добавляет свой малый вес его товарищ…

Трясина разочарованно чмокнула. Чёрная жижа расступилась, потекла с лица и плеч комиссара, и тот, ухватившись за верёвку, принялся судорожно перебирать руками, выволакивая себя из топи.

— Ахххх, чё-ё-ё-рт… — под тяжестью верёвка рванула у парня из рук, срывая с ладоней и корку грязи, и живую кожу. Он с воплем упёрся подошвами в ствол… и сам чуть не заплакал, когда на пятачок суши, кашляя и задыхаясь, выползло жуткое болотное чудище.

А рядом, медленно и величественно, опустился здоровенный, аж сияющий на фоне болотной грязи… белый гусь.

— Товарищ комиссар! — Мелкая «пионерия» с истошным рёвом кинулась на «чудище», обхватив его обеими руками, разом с тиной, грязью, землёй и всем прочим. — Товарищ Гусь! — с таким же радостным воплем попытался обняться с гусем, но тот предупреждающе гоготнул и дёрнул шеей, уворачиваясь от чёрных рук.

Парень судорожно выдохнул и без сил привалился к сосенке.

— А вам нравится тут льежать? Задкуйте, пане, задкуйте!

— Задкую, панночка, как есть задкую! Задом кверху! — согласно бормотал Йосип, и действительно «задкувал» — изрядно оттопырив зад, медленно, на четвереньках, отползал от трясины. Дополз до сосенки, обхватил её обеими руками, прижался и затих.

— Швабы в первшый раз сказали правду? Советские партизаны — страшные чудища? — протянул девчоночий голос.

— Да брешут як завжды, не верьте им, панночка! — пробормотал Йосип.

— С чего вы взяли, что мы — советские партизаны? — с трудом приподнимаясь на локтях, прохрипел комиссар.

— Матка Бозка, если вы, пане, не рейхскомиссар Эрик Кох^[10]… так я и не знаю, у кого ещё тут есть комиссар! — ехидно ответила она.

— У бога матери нет! — звонко провозгласил младший из их четвёрки.

— Жалко боженьку… сирота горькая… — все ещё тяжёло дыша, прошептал Йосип.

— Бога просто нет! Каждый учившийся в школе человек знает… — звонко продолжал младший…

— Что надо соблюдать конспирацию и не болтать лишнего… даже когда тонешь в болоте! — рявкнул комиссар. — Вы с Йосипом у меня из нарядов по лагерю до конца войны не вылезете!

— А чего Йосип-то? — немедленно возмутился тот. — Я товарища комиссара только шлимазлом назвал, а на это, извиняюсь, звание у Советской армии монополии нет!

— Оуфффф! — длинно выдохнул комиссар, приподнимаясь на четвереньки, — из карманов его шинели потекла болотная жижа. — Замолчите уже! Брали бы хоть пример, вот, с барышни…

Привалившийся к сосенке парень наконец поднял голову и попытался сквозь скособоченные на носу очки рассмотреть ту самую барышню… панночку… что так вовремя пришла им на помощь. Не увидел сквозь заляпанные стёкла ничего, в ярости сдёрнул очки с носа… и уткнулся во что-то белое, туманное…

— Беритье, беритье! Идти по болоту, ничьего не видя…

Перед носом у него висел платочек. Белый. И даже с кружевом.

«Сама напросилась… панночка!» — Грязными руками парень схватил платок… и принялся яростно тереть стёкла. Нацепил кое-как отчищенные очки на нос, покрутил платок, почему-то испытывая и злобное удовольствие при виде враз переставшего быть белым кусочка ткани, и одновременно какую-то смутную жалость… и уставился на их спасительницу.

И тут же поймал себя на том, что трёт платком руки.

Вот как можно на болотах быть такой… щеголихой? На пришедшей им на помощь девчонке красовались тёмные шаровары и охотничья куртка, аккуратно подогнанная по фигуре. Конспирация и впрямь налицо, в смысле, что лица не видно — волосы вместе со лбом, рот и нос закрывал намотанный на голову тёмный платок. Насмешливо избоченившись и склонив голову к плечу, девушка стояла… прямо на трясине! И тонуть явно не собиралась!

— Это вроде надувных водных лыж, которые у нас в Белоруссии были? — вдруг выпалила замурзанная «пионерия», тыча пальцем в странные плоские платформы на ногах у девчонки. Уточнять, что ходить по воде на той отрыжке советского спорта всё равно не получалось, сразу вверх ногами переворачивало, а можно было только плавать, как на плотике, не стал. Пусть не думают, что своими доморощенными изобретениями могут удивить советских партизан! — Из самой Москвы прислали! — И приосанился, аж грязь посыпалась с надутых от важности щёк.

— Вы есть советские партизаны, — подвела итог их спасительница. — Комиссар Бринский^[11], я полагаю?

— Дядя Петя. — Комиссар одарил младшего спутника таким взглядом, что тому, похоже, захотелось обратно в болото. — А это вот Йосип…

Девушка поклонилась. Нет, ну понятно, руку пожимать, по-товарищески, им сейчас никто не захочет, после топи-то, но чего ж вот так кланяться! Тоже… навроде беленького платочка на болотах.

— Тихоня… — продолжал комиссар, кивая на парня, а тот насупился, разглядывая пришлую девчонку неприязненно.

Лыбится сейчас небось! Под платком не видно, но он точно знал — лыбится! И ведь не объяснишь никому, что прозвище от фамилии, а вовсе не от характера. Конспирация!

— А это Стриж. — Комиссар… дядя Петя… кивнул на младшего из их четверки.

— Маленький потому что? — со своим чуть металлическим акцентом протянула девушка.

— Быстрый! — проворчал Стриж, отбил об колено добытую из грязи кепку и напялил на голову, занавесив лицо облепленным водорослями козырьком.

— А товарища Гуся вы знаете, — закончил дядя Петя.

— Он у вас дрессированный? — вскинулась девушка. — Он меня клювом за… за камизелку… за вот это… — Она подёргала край куртки, — …схватил и за собой повёл! Я вас совсем в другой место ждать… Не находилем… не нашла, если бы не он!

— Он у нас самый умный! — гордо объявил Стриж.

— Он с нами ещё с лета 41-го, — буркнул Тихоня. — Отец в Белоруссии служил, он остался, а нас эвакуировали. Немец наш эшелон и разбомбил. Мы с… со Стрижом по насыпи скатиться успели, а он следом за нами — так втроём в кустах и прятались, потом вместе на отряд товарища… дяди Пети набрели. Может, он и вовсе цирковой, мало ли кто в эшелоне ехал.

— Удивительно, что не съели!

— Его нельзя есть! — бурно возмутился Стриж и попытался снова обхватить гуся чумазыми руками. Гусь предостерегающе зашипел.

— Полезный гусь оказался, — вмешался дядя Петя. — Охранников от рельс выманивает, сам, без людской помощи! Перед носом у немцев ковылять начинает, ну а те до нашей гусятины охочи — давай ловить. А он между ними и так и эдак мечется, вроде как удрать пытается — ну пока те за ним, наши группы взрывчатку на рельсы и ставят. Так что за свой разбитый эшелон товарищ Гусь давно уже отплатил.

— А мы? Разве не отплатили? — немедленно влез Стриж.

— Ну как же без вас… — прокряхтел дядька Йосип и, цепляясь руками за сосенку, поднялся на ноги. — Вас-то, панянка, как звать?

— Так и зовите — Панянкой, — хмыкнула девушка.

«Не доверяет, значит», — насупился Тихоня. Они, конечно, тоже конспиративными псевдонимами представлялись, но они-то понятно — почему, а вот она… Про неё им ничего не известно!

— Ну что, панянка по имени Панянка, я вроде как уже на ногах, — хмыкнул Йосип. — Това… Дядя Петя, вы как?

— Готов! — Комиссар вскочил… точнее, попытался. Его повело в сторону, Тихоня торопливо подставил плечо. — Не сидеть же нам тут, на болоте, как собаке Баскервилей английского писателя Конан Дойла.

— Куда той собаке до немецких овчарок, — пробормотал Йосип.

Панянка в ответ кивнула… и пошлёпала по топи на своих «платформах».

— Эй! — разозленно заорал Тихоня. — Ты нас что… бросаешь тут?

Она оглянулась… По закутанному платком лицу ничего не понять, но ему показалось, глаза её блеснули насмешкой.

Белый гусь вдруг сорвался с места и, широко расправив крылья, полетел над болотом. Сговорились они, что ли?

Девушка наклонилась… и пролетающий над ней гусь подхватил в клюв что-то вроде… пучка водорослей. Развернулся на кончике крыла и полетел обратно, волоча эти «водоросли» в клюве… и выронил их прямо в руки дядьке Йосипу.

Топь шумно взбурлила, и из неё начало всплывать тёмное, длинное, кажется, даже заострённое, точно спинной гребень… Вода хлынула потоком… и над топью поднялась… узкая плетёная дорожка! Дядька Йосип потянул «водоросли», оказавшиеся концами насквозь мокрых верёвок… и тайная гать шлёпнулась поверх топи, снова подняв шумные брызги. Стриж, искренне считавший гуся самым умным существом на свете, без колебаний шагнул первым. Тихоня сглотнул, пытаясь пропихнуть колотящееся в горле сердце на место, и кинулся следом. Вода под ногой булькнула… и хлипкое плетёное сооружение ушло на глубину.

— Не стоять! — хлестнул злой окрик Панянки.

Орёт, прям эсэсовка! Она небось всю жизнь по здешним болотам, а он — человек городской! За два года в Белоруссии по лесам ходить научился кое-как, да и болот там немало… только всё равно не его это задача! Шаги комиссара… дяди Пети за спиной — единственное, что удерживало Тихоню, чтоб не повернуться и не рвануть прочь, подальше отсюда… и тут же завязнуть в болоте. А кто сказал, что польская девчонка их из болота выведет? Может, заманит, да и утопит! Мысль, что они и сами, без неё, отлично заманились и чуть не утопились, была с презрением отогнана. Не нравилась ему эта… Панянка. Хороший человек себя в паны не зачислит!

— Ты куда нас ведёшь? — окликнул он вышагивающую впереди Панянку.

— Пан не знает, куда шёл? — не оборачиваясь, откликнулась та.

— Тут панов нет! — немедленно отбрил Стриж, за что Тихоня испытал неожиданную благодарность. Тяжёлый человек, конечно, но положиться можно.

— Не́ма нико́го, не́ма с кем и разговаривать, — невозмутимо заключила Панянка.

— Поляки все друг друга панами да паннами называют, обращение у них такое, — хмыкнул дядька Йосип. — А уж какая пани сама пани, а какая пани служит пани — то, поди, разбери! Особливо ежели на болоте.

— Отставить разговорчики! — негромко проворчал за спиной товарищ дядя Петя.

Плечи идущей впереди Панянки дрогнули — похоже, она смеялась. Вот же ж… противная девка, а если те, к кому они идут, все такие… может, напрасно товарищ комиссар с ними договаривается? Тихоня невольно глянул через плечо, словно забоялся, что комиссар узнает его мысли. Одним нарядом по лагерю он тогда не отделается, чтоб знал, что решение тут принимает командование, а не рядовой боец.

А когда снова поглядел вперёд, Панянка уже отступила в сторону, пропуская их мимо себя. Тихоне потребовалось несколько бесконечно долгих мгновений, чтобы понять: они дошли! Дорожка закончилась! Нечеловеческим усилием удержавшись, чтобы не помчаться вперёд, сшибая Стрижа, он спрыгнул с гати на твёрдую… ну почти твёрдую землю. Панянка с помощью Йосипа ослабила верёвку, обёрнутую вокруг пня, и гать снова медленно ушла под воду. Пучок гнилой травы прикрыл верёвку.

— Почти дошли, — подтвердила Панянка и, шагнув меж деревьев… пропала из виду.

Тихоня ринулся за ней — если там засада, он успеет предупредить… и замер, глядя… на простирающееся перед ним озеро.

Лес выходил прямо к водной глади. От воды их отделял лишь пологий травяной склон. Озеро застыло в неподвижности, точно бледно-голубое зеркало в зелёной оправе — ни морщинки, ни ряби. Лишь белые облака медленно плывут, отражаясь в абсолютно прозрачной, просматривающейся до золотистого песчаного дна воде, да отражения облаков серебристыми нитями пронизывают стаи блестящих рыб.

— Петро! Тягни!

— Та тягну ж, хиба ні? — Рыбацкая артель, перекликаясь, волокла к берегу полные бьющейся рыбы сети — неподалеку, за изгибом озёрного берега, виднелось село, над крышами курчавился дым. На выступающем в озеро мысу стоял дом — словно игрушечный замок. Похожие на миниатюрные крепостные башни мезонины отражались в зеркальной воде.

— Красота какая… Прям как в кино! — выдохнул Тихоня.

— То так. В «Барбаре Радзивилл»! Крулева Речи Посполитой! — с явной снисходительностью к необразованному Тихоне пояснила Панянка.

— Как в «Трактористах»! Или в «Весёлых ребятах»! — Тихоня скривился, со щёк посыпались куски присохшей грязи. — Работают люди! — Он кивнул на рыбаков.

И вот как этим людям на глаза показаться — в таком-то виде?

Примечания

9

Не останавливаться! (польск.)

10

Эрих Кох (1896–1986) — обергруппенфюрер СА и СС, гауляйтер и обер-президент Восточной Пруссии, рейхскомиссар Украины. Причастен к смерти более 4 млн человек и вывозу в Германию 2,5 млн. Приговорён к смертной казни 9 мая 1959 г., но приговор не приведён в исполнение и заменён на пожизненное заключение в польской тюрьме Мокотув.

11

Антон Петрович Бринский (1906–1981) — в 1941–1942 гг. организатор и командир партизанских отрядов в Витебской и Минской областях, с ноября 1942 г. — партизанской бригады особого назначения в Волынской и Ровенской обл., оперативного разведывательно-диверсионного центра «Брук». Герой Советского Союза, писатель-мемуарист.