Срок за любовь

Кирилл Казанцев, 2014

Клим Байков заступился за жену Марину, к которой настойчиво приставал богатый кавказец Сулейман, и в драке случайно убил обидчика. Климу дали пять лет за убийство по неосторожности. После отсидки Байков вернулся домой, но начать спокойную свободную жизнь не получилось. Брат Сулеймана решил отомстить за смерть родственника. Сначала он попытался убить Клима, а когда не получилось, похитил Марину и увез ее в Дербент, на невольничий рынок, чтобы продать в турецкий бордель. Байков выясняет, куда увезли жену, и вместе с корешем, вором по кличке Комар, выезжает в Дагестан – спасать Марину…

© Казанцев К., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

1.

Разгоряченная, сонная и податливая после любви, Марина лежала рядом, плотно прижавшись к Климу. Стояла жара, любовники вспотели и глубоко вдыхали теплый ночной воздух, но не спешили размыкать объятий. Перебирая волосы на груди Клима тонкими длинными пальцами пианистки, женщина взглянула на него и мечтательно улыбнулась. Он накрыл своей широкой мозолистой ладонью ее мягкую узкую кисть и улыбнулся в ответ. То, что мучило заключенного в течение пяти последних лет, — теперь окончательно для него прояснилось. У жены никого, кроме него, не было. И это хорошо. Нет, просто здорово — так и должно было быть. Клим ни о чем не спрашивал Марину — оба избегали разговоров на щекотливую тему. Он просто почувствовал во время близости — каждой своей клеточкой, каждым нервным окончанием — как может чувствовать всякий нормальный и любящий мужчина, что Маришка его и только его, в ее мыслях нет места никому другому. Теперь это можно было произнести вслух, но Клим как-то стушевался и вместо этого сказал:

— Маришка, могла бы и не приезжать. Столько сил потратила, денег. И месяца не пройдет, как я выйду на свободу. Ты и оглянуться не успеешь. Обещаю — буду вести себя пай-мальчиком. Вот тогда мы с тобой…

Он так и не придумал, что сказать дальше. Ведь свобода… Она делала возможным все, открывала все двери. Клим забыл, когда в последний раз сам мог распоряжаться своей жизнью. Ехать, куда вздумается. Вставать с кровати, когда пожелает. Делать то, что хочется, а не то, что прикажут, или просто не делать ничего. Свобода! Быть самому себе хозяином, кузнецом своего счастья. Годы заключения останутся позади, и он из шкуры выпрыгнет, но сделает счастливой женщину, тихо лежащую рядом с ним. Свою жену.

— Глупый ты мой, — промурлыкала женщина на ухо мужу, ее губы щекотали висок, но он не отодвинулся. — Я не могла не приехать. После всего, что с нами случилось, я дорожу каждой минутой с тобой. Жизнь проходит незаметно. Мы еще молоды, но посмотри на меня. Каждый день зеркало говорит мне — ты прекрасна, спору нет. Но. Уже появились первые морщинки, потом появятся еще и еще. Я не простила бы себе, оставшись дома. Неужели тебе плохо со мной?

— С тобой мне хорошо, родная, — даже не представляешь себе, как хорошо! Ты самая красивая на земле.

— А любимая?! — делая вид, будто обиделась, спросила женщина.

— А уж какая любимая! — Клим сильнее прижал жену к себе. — Теперь я понимаю, что такое счастье.

Его рука скользнула по телу Маришки, он заглянул ей в глаза.

— Не надо, — улыбнулась женщина. — Лучше, чем было только что, уже не будет. Давай просто полежим рядом, поговорим.

Но вместо продолжения разговора она зевнула и устало прикрыла веки. Клим лежал, боясь пошевелиться. Голова любимой жены покоилась на его руке, растрепанные волосы шелковой волной закрывали татуированное запястье. Дыхание Марины становилось все более глубоким и тихим. И вскоре муж понял — она заснула, уткнувшись носом в его плечо.

«Наверное, последние несколько дней почти не спала, — подумал Клим. — Передачу собирала, вкусности готовила, устала. За меня, опять же, волновалась — это заметно. Да и дорога — Маришка никогда не любила долгих переездов — вот и сморил ее сон».

Он нежно посмотрел на спящую женщину, наваждение потихоньку отступало. Пришлось вспомнить, где он находится. Хоть на окнах и не было решеток, но за стеклом бил по глазам свет прожекторов, освещавших зону. Пытаться убедить себя, что это просто уличные фонари, — не получалось, хоть ты тресни. Зона не отпускала Клима — несмотря на то, что в здании для долговременных свиданий все было обставлено так, чтобы зэк мог почувствовать себя человеком — хотя бы на время. Обстановку комнат любовно сработали своими руками заключенные. Все изготовили сами — от мебели до светильников. Были тут и картины, написанные местными мастерами, и даже вышитые бисером иконы.

К комнате, где оказались Мариша с мужем, приложил руку и сам Клим. На стенах висели его работы, изготовленные в технике резьбы по дереву. Высокохудожественность исполнения выгодно отличала их от основной массы украшений, сработанных зэками. По преимуществу это были незамысловатые, но сделанные от души работы. Клим же мог считать себя профессиональным резчиком, в юности даже получил соответствующее образование. И хотя по специальности почти не работал, на зоне вспомнил подзабытые навыки и быстро приобрел мастерство, которое восхищало товарищей. Резкое изменение образа жизни способствует усидчивости и размышлениям. Клим долго думал над тем, что изобразить, когда замначальника колонии предложил ему оформить резными панно одну из комнат. Идея возникла в голове как бы сама собой, всплыла из глубин недалекого прошлого. В свадебное путешествие семь лет назад Клим и Марина отправились в Прагу — это был дешевый автобусный тур. Оба знали, что в чешской столице есть на что посмотреть, но заранее договорились — никаких экскурсий. Молодожены решили бродить по старому городу вдвоем, целовались в темных каменных подворотнях, пили пиво в маленьких кабачках — и чувствовали себя самыми счастливыми людьми на земле. Как-то во время прогулки по Вышгороду их накрыло внезапным ливнем. Спрятались в ближайшем укрытии — за гостеприимно распахнутой дверью небольшого старинного костела. Клим впервые оказался в католическом храме, до этого бывал только в православных церквях — и то нечасто. Высокие своды стремительно уходили вверх и тонули в полумраке. Мерцали на подставке свечи перед боковым алтарем. Воздух был наполнен ароматом дождя и лилий. Они были везде. Благоухали в вазах перед резными изображениями святых, склоняли бело-зеленые бутоны перед суровыми и страшными в своей натуралистичности распятиями с подкрашенными красной краской ранами на руках Христа. Клим с Мариной не решались присесть — ходили вдоль деревянных скамеек, отполированных поколениями молящихся, и рассматривали непривычное убранство католического храма. Прихожан было немного, человек десять — чехи не отличаются религиозностью. Влюбленные так и не поняли, велась ли служба. Прихожане беззвучно молились. Из динамиков доносился голос священника. О чем тот говорил, понять было невозможно — ни Клим, ни Марина чешского языка не знали. Но слова звучали очень проникновенно, голос наверняка принадлежал старику. Он говорил с длинными паузами, которые растягивались секунд на двадцать-тридцать. Как будто священник давал возможность осознать его слова, повторить их несколько раз про себя и запомнить. Молодые люди почувствовали легкий озноб, словно от прикосновения к тайне.

Клим и Марина продолжали изучать убранство храма. Внимание Байкова привлекли небольшие барельефы, повествующие о последнем дне земной жизни Иисуса Христа. Вырезанные на дереве, они в наивной манере показывали сцены суда над Спасителем, как его бичуют, как он нес крест и то, как он в первый раз упал. Как ему положили на плечо крест — и как Вероника подошла отереть ему лицо от пота платком. Были еще и сцены распятия, погребения и вознесения. Рельефы запомнились Климу, врезались в его память вместе с проникновенным голосом старого священника. Влюбленным не давала покоя мысль, откуда же доносится странная проповедь.

По полу храма змеился черный электрический шнур и исчезал в исповедальне. Клим крепко взял Маришку за руку и пошел вдоль кабеля. За решетчатыми створками исповедальни он увидел старого священника. Тот сжимал в руке микрофон и время от времени шевелил губами. Вот тут-то и раскрылась тайна длинных пауз. Старый человек в маленькой круглой шапочке просто засыпал на время, затем вскидывал голову и продолжал говорить. Наверняка вся проповедь была «записана» у него в голове, как на магнитофонной ленте. Он ни разу не сбился. Молодожены переглянулись, улыбнулись друг другу и вышли на улицу. Дождь уже кончался, после темноты храма солнце казалось ослепительно ярким.

Спустя несколько лет, когда Клим уже не один год оттрубил на зоне и как резчик согласился поучаствовать в оформлении комнат для свиданок, он внезапно вспомнил этот эпизод. Другие сидельцы советовали сделать панно с видами природы — лес, дикие животные, птицы, цветы. Некоторые предлагали изобразить побольше красивых женщин, их тоже понять можно. Но Байкова не отпускали пражские барельефы. И он понял, что должен изобразить на деревянных панно свою искореженную жизнь — вернее, тот ее отрезок, который привел счастливого и здорового человека на зону. Он вырезал на деревянных досках и раскрасил собственную историю. Получилось красиво, трогательно и немного наивно. Начальник ИТК, прежде чем разрешить повесить рельефы в комнате для долговременных свиданок, послал их на конкурс творчества заключенных. Там работа Клима заняла первое место. И вот теперь, лежа рядом с мирно спящей женой, заключенный снова рассматривал свои шедевры.

Первым, если считать слева направо, располагался барельеф, на котором был изображен сам Клим. Он стоял на пороге, держась за ручку двери, и как бы прощался с Маришкой — она стояла поодаль. Байков хорошо запомнил тот разговор:

— Клим, ну чего ты переживаешь так, словно на виселицу меня отправляешь? — улыбнулась жена. — Ну хочешь, я никуда не пойду?

Переживать как раз было из-за чего. Марина работала преподавателем фортепиано в музыкальной школе городка Ямской. Денег в местной казне на культуру, как водится, не хватало. Приходилось полагаться на спонсорскую помощь. До поры до времени обходились пожертвованиями родителей, чьи дети посещали школу. Но этих крох хватало лишь на нищенскую зарплату да коммунальные услуги. А ведь нужно еще и настраивать старые, купленные еще при советской власти инструменты. Некоторые ремонтировать уже не имело смысла. Однако приобретать новые было не на что.

И тут, как чертик из табакерки, на благотворительном концерте учеников по случаю Дня города объявился Сулейман Бекбулатов — дагестанец, чьи имя и фамилию в Ямском произносили с придыханием и опаской. Бекбулатов в буквальном смысле «держал» город. Ему принадлежал местный рынок, самые большие магазины, автосервисы. Его кавказские молодчики могли доходчиво объяснить любому, что против хозяина идти не следует, лучше не портить с ним отношения. Для Сулеймана в Ямском не существовало закрытых дверей — независимо от высоты начальственных кресел. Земляки Сулеймана буквально наводнили город, очень быстро вытеснив горожан с хлебных мест. Лишь единственное «живое» предприятие города — мебельная фабрика, не принадлежало ему. Ее, еще до появления в Ямском кавказцев, сумел прибрать к рукам крупный чиновник из областной администрации.

Как водится на концертах такого уровня, после выступлений учеников музыкальной школы показать класс должна их педагог. Марина Байкова — эффектная, статная, в вечернем платье — была похожа на королеву. Играла — прекрасно, как всегда, потом с достоинством поклонилась и, когда стихли аплодисменты, решилась рассказать со сцены о финансовых проблемах школы. Мэр недовольно прервал ее речь заявлением о том, что местная власть и так делает для музыкальной школы все возможное. И тут неожиданно для всех на сцену поднялся Сулейман Бекбулатов. Молодой, вальяжный, в полосатом дорогом костюме, он картинно поцеловал Марине руку, а затем объявил, что его очаровали звуки музыки, и он готов с этого дня спонсировать музыкальную школу.

— Для начала пусть Марина Байкова подготовит для меня список инструментов, которые нужно приобрести, — с масляной улыбкой предложил теневой хозяин города.

Вот этот день и стал поворотным в жизни Клима. Сулеймана, естественно, привлекла не музыка, а молодая красивая преподавательница игры на фортепиано. Спонсирование музыкальной школы являлось лишь благовидным предлогом сблизиться с нею. Навязчивый кавказец наведывался к ней все чаще. Марину, конечно же, настораживали эти визиты, она отказывалась от подарков, предназначенных лично ей, но коллеги по школе умоляли ее принимать цветы и ювелирные украшения. Ведь от щедрости Бекбулатова зависело теперь и их благосостояние. Цветы Марина все же начала принимать. Домой она их, естественно, не приносила, оставляла в музыкальной школе. Об этом Байков узнал от нее позже. А вот от дорогих подарков молодая женщина настойчиво отказывалась, и о каждой такой попытке ухаживания она сообщала мужу.

Клима знаки внимания от постороннего мужика доводили до белого каления. Особенно унижало, что сам он не мог дать жене и десятой доли от щедрых даров Сулеймана, которые Марина отвергала. Клим до сих пор в мельчайших подробностях помнил день, когда Маришка сказала ему, что у коллектива музыкальной школы намечается корпоратив в ресторане.

— Откуда у вас деньги на корпоратив в ресторане? — поинтересовался тогда Клим.

— Спонсоры, — отвела взгляд Маришка.

— Бекбулатов? — ответ Клим знал заранее.

Он вспылил, супруги чуть не поссорились. Муж втайне надеялся, что Марина поймет его чувства и сама откажется идти на этот чертов корпоратив, устроенный наглым кавказцем. Но упрямая женщина, наоборот, начала упрашивать мужа, чтобы отпустил ее.

— Неужели ты сомневаешься во мне? — допытывалась Марина. — Не одна же я иду. Наш директор, другие преподаватели. Это же для дела нужно. Для всего коллектива и для моих учеников. Бекбулатов обещал на летних каникулах отремонтировать классы в школе. Думаешь, мне хочется идти? Я так директору и сказала. Но они меня поставили в известность в последний момент, когда ресторан уже был оплачен. Наш директор и другие преподаватели чуть ли не на коленях умоляли меня прийти.

— А ты сама — ты хочешь с ним пойти? Если отбросить меня, учеников и школу, — напрямую спросил тогда Клим.

— Ну куда же я тебя отброшу? Ты же мой. И об учениках я не могу забыть. Но я давно не была в ресторане. Мне просто хочется выйти в люди, — уклончиво ответила Марина.

Для Байкова это прозвучало как пощечина, словно она произнесла: «Ты давно не водил меня в ресторан».

Клим смотрел на деревянный барельеф, на котором он прощался с женой.

— Я должен был настоять, чтобы она осталась дома, — беззвучно проговорил он одними губами. — Тогда бы все у нас сложилось по-другому.

Байков перевел взгляд на соседнее панно. Там снова был он и Маришка, но не одна, а с Сулейманом. Клим тяжело вздохнул, прислушался к сонному дыханию лежащей рядом женщины и прикрыл глаза. На него нахлынули воспоминания. Отчетливые, яркие, будто бы он вновь оказался в том самом месте, в то же самое время. Ему до боли захотелось, чтобы на этот раз все пошло по-другому, чтобы все закончилось иначе. Но прошлое изменить нельзя…