Срок за любовь

Кирилл Казанцев, 2014

Клим Байков заступился за жену Марину, к которой настойчиво приставал богатый кавказец Сулейман, и в драке случайно убил обидчика. Климу дали пять лет за убийство по неосторожности. После отсидки Байков вернулся домой, но начать спокойную свободную жизнь не получилось. Брат Сулеймана решил отомстить за смерть родственника. Сначала он попытался убить Клима, а когда не получилось, похитил Марину и увез ее в Дербент, на невольничий рынок, чтобы продать в турецкий бордель. Байков выясняет, куда увезли жену, и вместе с корешем, вором по кличке Комар, выезжает в Дагестан – спасать Марину…

3.

Байков поднял веки. Наваждение-воспоминание никуда не исчезло — несмотря на то, что он находился в комнате для долгосрочных свиданий, а рядом с ним мерно дышала спавшая Маришка. Клим не мог сосчитать, сколько раз он возвращался мыслями в тот злополучный вечер, после которого его жизнь стремительно понеслась под откос. Сколько раз он корил себя за тот «победный» удар в челюсть. Сколько он готов был отдать за то, чтобы ни того злополучного дня, ни удара не было. Ну набили бы друг другу морды и разошлись. Нет, горячим парням нужно было драться до последнего. Нужно было Сулейману доставать этот проклятый нож.

Клим снова и снова смотрел на свои деревянные барельефы на стенах. На них была изображена его дальнейшая судьба. Вот лежит распростертый Сулейман, рядом машина «Скорой помощи», санитары готовятся переложить его на носилки. А у крыльца — менты защелкивают на запястьях Клима наручники.

Назавтра Бекбулатов умрет в больнице, так и не придя в сознание.

А вот следующая резная доска. На ней зал суда. Судья зачитывает Климу приговор.

«…за нанесение тяжких телесных… повлекших смерть… семь лет…»

Семь лет, много это или мало? Дагестанцы, которых в зал набилось битком, кричали, что мало. Будь их воля, они бы растерзали Байкова прямо в клетке. Свидетели драки хоть и говорили в пользу Клима, но осторожно, опасаясь мести кавказцев. Сам Байков считал свой приговор несправедливым.

Хотя Сулейман потерял жизнь, а он, Клим, всего семь лет из своей жизни вычеркнул. Но не он же начал драку. Не он же пытался увести чужую жену. Не он достал нож. Клим вступился за честь своей Маришки. И за это семь лет? Пусть даже не семь, а скорее всего, пять. На носу амнистия. Больших претензий к Байкову у руководства зоны нет, должны применить. С одной стороны, пять лет, проведенных за колючкой, показались Климу вечностью. А с другой — монотонная жизнь с раз и навсегда установленным распорядком промелькнула как сон, не оставив сколько-нибудь значимых воспоминаний. Марина регулярно писала ему, обещала ждать, клялась в верности. Не пропустила ни одной свиданки. Вот эти светлые мгновения и скрасили темную сторону жизни.

Клим перевел взгляд на последнюю резную доску, сделанную собственными руками. Она единственная говорила не о прошлом, а о будущем. На ней Байков покидал ворота зоны, а за ними его встречала жена, опираясь на капот все той же старенькой белой «Нивы».

«Странно, — подумал Байков. — Маришка ничего не сказала, словно и не заметила этих досок. А ведь я, по большому счету, делал их для нее. Ну да ничего. Скоро все встанет на свои места. Она же любит меня, а я ее».

Клим почувствовал, как уходят остатки сна, сильно захотелось курить. Он осторожно выскользнул из-под одеяла, наклонился, коснулся губами волос жены, глубоко вдохнул ее запах. Маришка заворочалась, пробормотала что-то нечленораздельное, но несомненно ласковое — но так и не проснулась. Байков оделся и вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Приближалось утро. Уже смолкли разговоры, стихли стоны соскучившихся по мужьям-сидельцам жен. В коридоре царила тишина. Клим прошел на общую кухню. Возле окна, облокотившись на тумбочку, стоял Валик Комаровский, на зоне больше известный по погонялу Комар.

К самому Байкову ни одна кликуха так и не прилипла. Его короткое имя вполне вписывалось в зоновские обычаи. Особой близости у Комара с Климом не намечалось — в одну «семейку», как принято называть у зэков тех, кто ведет совместное хозяйство, не входили. Комар был из блатных. Несмотря на молодость, пользовался авторитетом, а Клим принадлежал к сословию «мужиков».

Комар выпустил дым в форточку и весело взглянул на прикуривающего Клима.

— Трахаться надо так, чтобы не тебе, а твоим соседям захотелось выйти на балкон и закурить, — сказал он. — Это не твоя так стонала, что стекла дрожали?

Климу не хотелось обсуждать эту тему. Все, что касалось Маришки, было его и только его. Байков испытывал такое чувство, будто слова могут опозорить его жену, замарать ее или навредить.

— Не спится, — сказал Клим, разглядывая перемытую и аккуратно расставленную на сушилке посуду.

— До утра можно еще пару «палок» бросить, — ухмыльнулся Валик Комар. — Вот докурю и займусь. Только сил уже почти не осталось. Я сейчас как старый «Москвич»: без подсоса не заведусь.

— Так к тебе ж вроде сеструха приехала? — изумился таким планам Валика Клим.

— Сеструха, — подтвердил Комар. — Мне эту сеструху братва в порядке братского подгона прислала. Сунули кому надо, вот телку сеструхой мне и оформили.

— Смотри, Комар, доиграешься. Можешь и под амнистию не попасть, если на тебя кто стуканет.

— Кто стуканет, тот и три дня не проживет. А с тобой я откровенный, потому что уверен — ты мужик авторитетный, по понятиям живешь. В «придурки» не записался. Хоть к нам, блатным, и не примкнул.

— Это мой выбор, — глубоко затянулся Клим.

— И я его уважаю, — подтвердил Валик, почесав татуированную грудь. — Можно достойно и мужиком срок мотать. Ну допустим — меня вот с «сеструхой» застукали за этим самым. Что мне пришьют? Закона такого нет, что нельзя со своей родной сестрой забавляться по-взрослому, — Комар подмигнул Климу. — Ну, я пошел на следующий круг, когда еще такая возможность представится? И ты не теряйся. Покурить и в одиночестве успеешь.

— Спит она. Устала, — тихо проговорил Байков.

Комар загасил сигарету под струей из крана, завернул размокший бычок в салфетку и бросил в мусорное ведро. Клим занял освободившееся место у окна. Выкурил одну сигарету, без передышки принялся за другую. Дым будто ударялся в стекло, растекался по нему и уходил в форточку почти под потолком. До слуха Байкова донеслись откровенные звуки из соседней комнаты, которую занимали Комар с «сеструхой». Ему сделалось неудобно, словно он намеренно стоял и подслушивал. Загасив сигарету, Байков вышел в коридор.

Марина спала, положив руку на соседнюю подушку. Клим осторожно взял жену за пальцы, чтобы освободить себе место. Женщина открыла глаза, улыбнулась.

— От тебя табаком пахнет, — проговорила она, обнимая мужа.

— Ты же устала, — Клим прилег рядом.

— Если б ты знал, как тяжело мне было эти годы засыпать одной. Я теперь всегда буду рядом с тобой. Нам недолго ждать осталось.

Это прозвучало предельно искренне, вслед за словами последовал поцелуй.

— Не надо говорить про амнистию. Сглазишь еще, — Клим коснулся плеча женщины.

— Хорошо. Не буду. Я молчу, — Маришка прижалась к мужу.

И Клим почувствовал, что все произнесенные слова уже станут лишними. Общаться можно и взглядами, прикосновениями…

Близость была непродолжительной, но очень чувственной. Маришка быстро завелась и также быстро остыла. Она тихо вздохнула и откинулась на подушку.

— Мне так хорошо с тобой и спокойно, — сказала она.

— Мне тоже.

— Я, наверное, очень глупая и зря тебе сейчас это скажу, — прошептала женщина. — Не смотри на меня так. Не надо. Я стесняюсь… И вообще, нет, нет, я не буду говорить. — Марина прикрыла лицо простыней так, что над краем остались только глаза — большие и глубокие.

— Что ты хотела сказать? — Клим взял жену за плечи.

— Мне стыдно.

— Но ты же хотела.

— Не скажу.

— Если не скажешь, то я все оставшееся время буду гадать, думать за тебя.

— Хорошо. Только не смотри на меня, отвернись. — Марина щекотно коснулась уха Клима губами и жарко зашептала: — Когда мы с тобой вместе в постели, то мне ужасно хочется кричать, а я сдерживаюсь.

— Почему? — рассмеялся Клим.

— Не знаю. Мне стыдно, что кто-то услышит.

— Не надо сдерживаться. Хочешь — кричи. Можешь вообще орать во все горло — пусть завидуют, — подмигнул ей заговорщицки муж.

— Мне кажется, тогда ты станешь меня презирать. Посчитаешь развратной.

— Ты и в самом деле глупая. Я люблю тебя всякую, в любом виде.

— В самом деле?

— А ты как думала? — Клим потянул за край простыни.

Маришка осталась обнаженной, одной рукой прикрывая низ живота, а другой — цепляясь за простыню, которая ничего не скрывала.

— Вот и сейчас мне стыдно, что ты меня разглядываешь.

— Какая ты у меня красивая. Дай посмотреть, — Байков отвел руки жены, окинул ее и в самом деле прекрасное тело взглядом. — Я хочу запомнить тебя такой и вспоминать, когда мне будет плохо.

— Ты поспи хоть немного. — Маришка взяла Клима за голову и прижала его к своей груди.

Байков почувствовал ее тепло, и ему стало спокойно, он закрыл глаза, постарался ни о чем не думать и задремал…

…Прощание прошло быстро. Такие моменты Клим ненавидел. Он не мог смотреть на то, как Маришка плачет, боялся запомнить ее такой — подурневшей, раскрасневшейся от слез. Байков и сам с трудом сдерживал слезы.

Родственники, приехавшие на свиданку, покинули здание. В коридоре установилась тоскливая тишина. Зэки выходили на крыльцо с сумками, наполненными едой, куревом, книжками. Сигаретами заботливые родственники наделяли всех, даже тех, кто не курил. Ведь курево на зоне — что-то вроде универсальной валюты. Комар, по зэковской привычке, тут же присел на корточки, рядом с ним опустился и Клим. Сидельцы выглядели помолодевшими, счастливыми.

— В Европе зэкам даже в отпуск домой можно ездить, — мечтательно проговорил Валик. — Не то что у нас.

— Тебя отпусти — что, вернулся бы? Ищи ветра в поле, — сам спросил и сам же ответил Клим.

— Это точно. Я бы деру дал.

У калитки, прорезавшей сетку ограды, появились двое охранников с простецким столом для досмотра. Они поставили его на землю, но стол шатался. Подыскали камешек, подложили под ножку. Присевший охранник из-под руки посмотрел на Комара и дал ему неприметный знак. Валик тут же забеспокоился.

— Ты чего? — спросил Клим.

— Знал же, что фарт долгим не бывает, — прошептал Комар. — Нутром чуял, что облом случится. Вон и кум нарисовался, — зэк взглядом указал на сотрудника оперчасти, который приближался к охранникам. — Он на меня давно зуб точит, вот и дождался, подловил. Сейчас шмон будет по полной программе.

— У тебя не все чисто? — осторожно спросил Байков, чувствуя, что чужие неприятности могут за считаные секунды стать его собственными.

— «Сеструха» мне мобилу подогнала. Не для меня, я ее передать должен. Сейчас меня с ней и возьмут. Не хотел же брать, как чуял. Но ты ж знаешь баб — они на что хочешь подписать могут, если в постели.

— Дело — дрянь, — согласился Байков.

Комар сплюнул сквозь зубы.

— Не видать мне амнистии, как своих ушей. — Уголовник задумался, после чего горячо зашептал: — Клим, тебя особо шмонать не станут. Ты на хорошем счету. Кум понимает, что ты не дурак, чтобы нычку выносить. Зачем тебе это, да еще перед самой амнистией? Возьми мобилу. Первым пойдешь. Кум на меня, а не на тебя заточился.

— А если найдут? — резонно заметил Байков, чувствуя, как у него начинает неровно биться сердце и холодеют руки.

— Значит, такое твое счастье. У тебя шанс есть, а у меня — нет. Пособи, в долгу не останусь.

Клим проклял в душе тот момент, когда решил присесть рядом с Комаром. Не присел бы — и не было бы сейчас проблемы. Отказать — значит нажить себе врага. Взять — рискуешь слишком многим. Впереди начинали светить два лишних года. Кум еще не дал команды, но зэки уже поднимались. Сотрудник оперчасти бросил в сторону Комара победный взгляд. Кто-то ему стуканул насчет мобилы, он точно знал, что и у кого искать.

— Ладно. Давай, — с тяжелой душой согласился Клим.

Так уж он был устроен, не мог отказать в безнадежной для хорошего человека ситуации. Кум старался больше не смотреть на Комара, напустил на себя безразличный вид.

— Удачи тебе. — Комар нагнулся, вытащил из нагрудного кармана открытую пачку сигарет и вложил ее в ладонь Клима.

— К черту, — ответил тот по ситуации.

Байков тут же почувствовал тяжесть пачки, в которую был запакован мобильник. Возьми ее кто из вертухаев в руки — мигом просечет, где собака зарыта. Клим поднялся и встал в очередь позади одного из зэков, Комар пристроился у Байкова за спиной. Клим пытался сосредоточиться, чтобы унять дрожь в руках, на кону стояли два года свободы или заключения плюс перспектива попасть в ШИЗО. Он смотрел, как проводят обыск у стоявшего перед ним зэка. Искали довольно тщательно, но не тотально.

— Следующий, — безразличным тоном произнес вертухай.

Кум стоял рядом со столом и ехидно поглядывал на Комара. Тот лихорадочно соображал, и в конце концов — его осенило. Валик полез в карман, а вытаскивая руку, обронил на землю точно такую же пачку сигарет, как та, которую он дал Климу.

Кум выждал паузу, поняв, что Комар не собирается поднимать сигареты, потом криво ухмыльнулся и приказал:

— Подними.

— Что, гражданин начальник? — Валик искусно разыграл растерянность.

— Сигареты подними. Может, еще скажешь, что они не твои?

— Точно, виноват, уронил, — на этот раз Комар изобразил полное отчаяние, мол, попался с поличным.

Кум удовлетворенно хмыкнул, когда Валик нагнулся и поднял пачку. Клим тем временем уже выкладывал на стол содержимое карманов. Пластиковую расческу, коробок спичек, сигареты. Следом высыпал содержимое сумки. Вертухай заглянул внутрь, принялся ощупывать швы, перебирать продукты, привезенные Мариной, пролистал книги. Байков старался дышать ровно, хотя ему казалось, что стук крови в его висках слышен и за забором зоны.

«Только бы не взял в руки пачку. Только бы не взял…» — как заклинание, повторял он в мыслях.

Пальцы вертухая продолжали перебирать вещи.

— Следующий, — проговорил охранник.

Клим подставил сумку и стал торопливо сгребать в нее рассыпанные на столе вещи. Он даже не стал класть сигаретную пачку в карман, просто смахнул ее со стола. И чуть не вскрикнул от ужаса, когда в полете пачка перевернулась. Словно в замедленной съемке, Клим смотрел, как из нее посыпались обрезанные до половины сигареты. Следом выскользнул миниатюрный серебристый мобильник и звучно ударился о твердый переплет книги. Байков замер, уставившись на трубку, поблескивающую в глубине сумки. Ему почему-то подумалось, что это падение видели все. И что для полноты картины телефон сейчас разразится веселой трелью звонка.

— Чего встал как вкопанный? Проходи, — буркнул кум, махнув Климу рукой.

— Иду, иду… — пробормотал Байков и на негнущихся ногах отошел к зэкам, уже прошедшим досмотр.

Кум с ехидной улыбкой уставился на Комара.

— Предъявите вещи на досмотр, пожалуйста, — подчеркнуто вежливо предложил сотрудник оперчасти.

Комар вытряс сумку.

— Как скажете, гражданин начальник. Я человек подневольный.

Вертухай стал разгребать содержимое.

— Сигареты не забудь выложить, — напомнил кум.

— И это, пожалуйста, — Валик припечатал к столу начатую пачку сигарет и честно посмотрел в глаза куму. — Могу и карманы вывернуть.

Сотрудник оперчасти неторопливо взял пачку со стола, высыпал из нее сигареты. Он хоть и понял, что пошел по ложному следу, но все же заглянул внутрь и не сдержал вздоха разочарования.

Вертухай, давший незадолго до этого Комару спасительный знак из-под руки, тем временем разыгрывал служебное рвение. Ломал на куски батон, распаковывал завернутые в станиоль бутерброды, тыкал гвоздем-соткой в кусок сала. Второй вертухай тоже был при деле. Он внимательно осматривал и ощупывал большие луковицы. Валик держался с достоинством.

— Ничего запрещенного нет, товарищ капитан, — доложил наконец оперу вертухай.

— Ты уверен? — сдвинул брови кум.

— Уверен, товарищ капитан.

Кум не хотел верить в очевидное. Комара увели в здание, где раздели догола и даже заставили несколько раз присесть. Но и после этих упражнений мобильник на свет не появился. Сотрудник оперчасти скрежетнул зубами. Он не сомневался, что «сеструха» передала трубку «брату». Еще около получаса ушло на шмон в комнатах для свиданок и на кухне. Даже содержимое мусорного ведра вывернули на пол. Комар искусно изображал непонимание — мол, что ищут, с чего это вдруг такая бдительность?

Опер зло посмотрел на Комара.

— На этот раз тебе повезло. Не знаю, каким боком, но повезло. А теперь скажи честно — был мобильник?

— Какой еще мобильник, гражданин начальник? Сестра же не дура, родного брата перед самой амнистией подставлять. Зачем мне это надо?

— Твой день сегодня, — покачал головой опер. — Но сильно не радуйся. Такие, как ты, оказавшись на свободе, подолгу там не задерживаются.

— А я постараюсь.