F65.0

Кирилл Гелех, 2018

Влечение к женским ступням. Футфетиш. Встречали такое слово? Герой «F65.0» знает о нем все. Сын состоятельных погибших родителей, скрупулезно описывает свое «отклонение», пытаясь устроиться в жизни – найти любимую женщину, найти работу и примириться с надвигающейся смертью последнего родственника – его тети. Как и все, наш герой хочет быть счастливым, но его сексуальные наклонности, происходящие вокруг события в современной стране и феминизирующийся мир сводят с ума, заставляя надрезать актуальные лицемерные темы циничным скальпелем. В книге полно жестких сцен и размышлений. Читайте, если у вас хватит смелости. Содержит нецензурную брань.

Часть 2. Протекание

…Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина; она,

Одной ногой касаясь пола,

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола;

То стан совьет, то разовьет

И быстрой ножкой ножку бьет.

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Вроде бы нужно дать сейчас описание действия, которым я занимаюсь, навроде некоего занятия в обществе, тренировки в зале, в принципе отстраненного акта от недавнего сна, и чтобы попутно рассказывал о своей ситуации, но извините, я ничем не занимаюсь.

Проснулся я в той же постели, где заснул вчера, в той же квартире, и в том же, приблизительно, состоянии ума. Похмелья, к счастью, не было, я валялся и лениво разглядывал полутораметровую картину на потолке (да, я повесил на потолок, почему бы и нет?). Ее по специальному заказу доставили ко мне домой прямо из каких-то областей Рима, особо не вникал. На ней на первый взгляд не изображалось ничего особенного: некая дама в обычных одеяниях из этих римско-эллинских тряпок запечатлена в момент шага. Но красота картины, — если точнее это была точная копия маслом одного барельефа, — заключалась в том, что женщина приподняла свои одежды и оголила ступни. Левая полностью покоилась на земле, одна по инерции приподнялась над ней, касаясь только носком. Я физиологически не мог не отдать должное безымянному мастеру древности, который уделил столько заботы, столько любви своей работе, особенно нижней его части, там где ступни. Правая ножка так и вовсе получилась, как живая. Величалась моя шагающая красавица «Градива» или как-то так.

…Мой фаворит — египетская. Это вы знаете. И приношу извинения, я забыл при своей классификации упомянуть один момент или еще один тип ножки, если можно это назвать ножкой. Перенесемся в Китай, друзья. О да, опять восток. В таких делах с востоком некогда мог сравниться мой любимый Рим периода поздней империи и расцвета гедонизма, да философски умудренная Греция, которая, как всякая мудрость, была терпима к широте взглядов. Но люди восточные, азиатские, пожалуй, когда-то на голову лучше знали толк в деле удовольствий такого плана.

Итак, друзья, Китай. Примерно с начала десятого по начало прошлого (sic!) века. Значит, брали бинт и девочку. Далее бинтом привязывали все пальчики несчастной к ступне, кроме большого. И заставляли так ходить, причем в обуви заведомо крохотного размера. Ходить так заставляли на протяжении многих лет, десятилетий. Оценили? По итогам многолетней деформации получался такой конусообразный кошмарчик, что описывать это я не возьмусь, потому что сердце мое не выдерживает столь изысканного издевательства над женщинами. Сие именовалось не иначе, как «золотой лотос». От такого лотоса женщины в зрелости утрачивали способность передвигаться без посторонней помощи, посему подобным досугом развлекались в основном аристократки. Ибо, с позволения сказать, пролетарки через неделю умерли бы от голода лежа на постели без возможности достать себе пищу. Не буду врать, мне сложно постичь кому такое могло нравиться, но все же я стараюсь, тем не менее, придерживаться своего главного правила: не судить, не осуждать. Рискну предположить, что многим женщинам это нравилось, а мужчины испытывали глубокое эстетическое наслаждение. Если все было добровольно, по согласию, то и хорошо. Но китайский тип ступни — не моя чашка чая. Природа за тысячелетия эволюции (ну или сила на небе, кому что больше нравится) и без того создала визуально идеальный объект — женское тело. Не надо его ломать, не нужно калечить подобными способами, черт возьми! Так говорил Заратустра. Шучу. Так говорит ваш покорный слуга. И точка.

Это не значит, что я за движение бодипозитива. Нет, ничего подобного. Нужно чувствовать тонкую грань между уходом за своим телом и его деформацией. Не люблю волосы в подмышках, но и бездумно вкачанные губы тоже не по мне. Красота — это ребенок, только что севший на двухколесный велосипед. Необходимо подтолкнуть его, дать направление, подстраховать, подбодрить и научить держать руль. Но не стоит присобачивать мотор, если он упал, не стоит ребенка насильно заставлять ехать, если не получается. Или же нет, он должен…Короче, я трудно отхожу от алкоголя, поэтому запутался в аналогии. Надеюсь, вы поняли.

Египетская. Далее — высокий подъем. Иначе говоря, стопа чтобы напоминала латинскую букву «S» и обладала неким сходством с морскими волнами. Такую форму ножке придает частое ношение туфелек с высоким каблуком. Шишечки по бокам больших пальцев и в основании мизинцев я не люблю, но порой могу пересилить себя, если таковые имеются (но максимум пару миллиметров, простите, милые дамы околопреклонных лет). И да, женщин в босоножках или бескаблучных сапогах я худо-бедно стерплю, но девушки-женщины в кроссовках или кедах…Спасибо, увольте, это ужас. Фэшн-индустрия за последний век дала тьму вариантов туфелек всех видов и мастей. Конечно, я не призываю никого калечиться против желания, ни в коем случае не заставляю женщину или девушку носить высоченные каблуки, если она того не хочет, так как это занятие непростое и не каждой подойдет. Но каблучок, маленький, крохотный — необходим! Ладно, говоря прямо, когда вижу прелестницу в кроссовках — моя рука тянется к пистолету. Фигурально.

…Египетская, с высоким подъемом. Размер от тридцать восьмого. В принципе короткие ногти и слишком короткие ножки не по мне, фу. Мне нравятся крупные пальчики, крупные, длинные (в меру) ноготки, а у крохотулек зачастую все прекрасные черты не видны или почти не прослеживаются. В лапке сорокового до четвертого третьего размера стопы, контур носков, рельеф, пяточки, — оно все будто расцветает и предстает перед взором, как вино из рук сомелье при дегустации, как цветы поздней весной. Маленькие же ножки смахивают на незрелые бутоны. И судьба надо мной один раз посмеялась от души.

Была как-то раз у меня девушка, еще в университетские времена. По имени Мила. Мы сошлись не сразу, но постепенно пригляделись и поняли, что нравимся друг другу. Она имела игривый, легкий нрав, была веселой, а самое главное — раскрепощенной (в ее случае это эвфемизм под «слаба на передок», никого не хочу обидеть). Брюнетка, германо-польских кровей, миниатюрная, что-то около метр шестьдесят, а то и ниже, с обалденнейшей грудью, румяными щечками, изящными ручками, обладала отменной фигуркой и, — не поверите никогда, ни при каких обстоятельствах, — обладала каким-никаким чувством юмора.

Пара слов о женском юморе: он не крут. Не знаю чего добавить. Он не то, что не крут, а его в природе нет, как мне порой представляется. Посмотрите на самых выдающихся комиков, стендаперов, скетч-группы, сатириков. Покажите мне женский эквивалент Монти Пайтон и тогда я за долю секунды с радостью сменю позицию. Нет, «Камеди-женщин» и прочие похожие коллективы не предлагать. Почему? Поглядите там на список авторов-сценаристов. Спойлер: практически все — мужики.

Или вы слышали хоть раз во время гуляний или застолья, когда оно идет на убыль, чтобы хоть кто-то сказал «Вот бы моя подруга здесь была. Она жутко смешная!». Или слыхали, чтобы какая-то девушка рассказала умопомрачительно смешную историю, рассказала с харизмой и шутками, чтобы все животы порвали? Когда вы в последний раз от души смеялись над шуткой девушки или женщины? Я вот с разбега и вспомнить не могу…Нет, смеялся, конечно, наверно. Наверно…Да, история знает разного рода Тэффи, Раневских, Дедженерис, Маккиннон, Сильверман и наберется еще парочка. Но это либо исключения, либо лесбиянки. Нет, правда, я сам знавал пару лесбияночек, обладавших умением извергать шутейки. А, да, еще пустить шутку могут и пышечки. Тоже характерненько. Но они могут также пустить и шептуна. С тем же постоянством. Поэтому тут сложно. С юмором же у обычных женщин как-то не ладится. Фиг его знает, возможно, юмор в человеке формирует именно любовь к женщинам. Любовь к мужчинам, как показывает практика, зачастую занятие настолько неблагодарное, тяжелое и безблагостное, что на юмор сил не сохраняется. Хотя геи-комики встречаются…Ой, сложная тема.

Я наслаждался Милой, как и она мной, надеюсь. Но, по всей вероятности, вы поняли, что все обернулось не совсем гладко: ее ножки (египетские, с высоким подъемом, ухоженные, нежные, вкусные, с фиолетовым-черным-каким-я-скажу маникюром) имели ну слишком малый размер! Такое ощущение то были не ножки, а фотографии фотошопа, которые уменьшили в размере. Она порой обувь покупала в детских магазинах! В детских магазинах, блин! А во мне от подобного словно что-то перещелкивает, — никогда не любил девочек. Да и не только я. Недавно заметил любопытное: вбейте во всем известный поисковик «почему женщины/мужчины/девушки/парни/мальчики». Везде автоматически будут всплывать наиболее частые запросы. На запрос же «почему девочки…» ничего поисковик не даст. Цензура что ли какая? Тогда почему «мальчики» есть? Непонятно.

Возвращаясь к теме: ни в детстве, ни тем более, сейчас не любил я девочек. Веет от них чем-то мальчишеским, неоформившимся, гадким. Женщина начинается от четырнадцати (внешне, а по закону — от шестнадцати и я здесь с законом согласен). Да, самой молодой моей пассии было пятнадцать, мне же тогда стукнуло четырнадцать. Но не об этом речь!

Мила старалась, как могла, но моя искра вожделения к ней гасла и гасла, и от ее стараний меня мучила совесть сильнее и сильнее с каждым новым педикюром, украшением, с каждой новой парой туфель, которые она брала на размер на два больше, чем натирала себе пятки и стопки. Делала она так, говоря откровенно, и я это понимал, скорее не из желания угодить моему пристрастию, а из-за многочисленных даров и подношений с моей стороны во время наших отношений. И, ясен пень, из-за тех возможностей, которые, как ей казалось, открывает брак со мной. Я оценил старания, но не смог привить себе любовь к крохотным стопам. Расставание произошло скандальненько и болезненно. День назад ласковая, на все согласная, ни разу меня не осуждавшая (как она сама говорила), все принимавшая, Мила после моего заявления об уходе, за секунду утратила такую широту взглядов, явила свою истинную сущность и зашоренность, обзывалась банальностями (извращенец, ноголиз, как меня земля носит и т.д., и т.п.). Что ж, мне не привыкать.

Я замечал и не раз, что женщины умеют подстраиваться под мужчину и делать вид, что разделяют его наклонности или увлечения. Они могут делать вид, что обладают многочисленными тараканами в голове, заскоками, вожделениями, но на самом деле, особенно видно в моменты конфликтов или откровений, ничего подобного милые прелестницы по-настоящему и не испытывают, ничего такого не думают. И всякая женщина, будь она вроде как бы панк-рокерша, би с наколками, с транс-опытом, любительница нюхнуть порошка, обожательница экспериментов, смелая, типа без комплексов, готовая на все, на все абсолютно готовая, и так далее способна в определенный момент явить такую «нормальность» и «адекватность», что в пот бросает. Вот она вся в коже стегает тебя, клятвенно божится, что ей это нравится, — ей это и впрямь может доставлять удовольствие, — а через секунду корит тебя же за извращенство. Эх, потемки их души, ничего не поделаешь.

Но, в то же время, подобное не отменяет того факта, что есть истинные обладательницы таких тараканов и любительницы своих девиаций. Ой, ненавижу это слово. Назовем лучше «гиперпатий», вот. От греческого, «над» и «страсть». В общем, есть, есть на свете не наигранные парафилийные, перверсивные дамы, девушки, женщины, сударыни. Уж я-то знаю! Но искать их надо днем с огнем, целенаправленно и настойчиво, без устали, без жалости. А если нашли — не отпускайте, обнимайте их почаще, ласкайте, держите, холите их и утоляйте!

***

Пью чай. Один. Подумал, подумал, и достал бутылку виски. Чего уж там, надо либо продолжать, либо не стоило начинать. Вспоминаю, что сегодня четверг.

За окном будний день, а вы пьете утром алкоголь, то с вашей жизнью или что-то невероятно здорово, или что-то кардинальным образом не так. Мой случай лежал где-то посередке. Я уже предельно долгое время являлся безработным. Тут интересная ситуация, учитывая, что и без тети, мне удалось организовать свой быт для пассивного дохода. Квартирный вопрос попортил нас, как известно. Но, опять же, если этот вопрос решен, то наш человек становится на порядок лучше. И на два порядка ленивее. Я обладал весьма солидным недвижимым имуществом, которое пустил в дело и получал крайне солидные барыши. Понимаю, что за одну эту фразу меня возненавидели многие, кто тратит все свои силы в офисах, на дымящих-гремящих заводах, в школах, в больницах, и в другом виде пота лица. Понимаю эту злобу, не осуждаю, поэтому последние пару лет стараюсь вести весьма скромный и прижимистый образ жизни. Особенно после Ангелинкиного диагноза. Не стану лукавить: возможности для иного типа проживания у меня имелись. Но пока душа того не требовала. Я пресытился многим лет до двадцати и тяги к лукулловским обедам с гелиогабаловыми нарядами я в себе не находил. Т.н. «куалункуизмо» настигло меня не в одном лишь общественно-политическом плане, но и в материальном. Да, знаю — в наше время популярны сюжетцы противоположные: от бедности в обильные врата богатства. Но нет, не мой случай.

Так-то я работал. И не раз. Тетка прилагала все усилия, чтобы из меня сделать, что называется, человека, использовала свои эти связи. Но как показала практика, особых навыков у меня в наличии не было, однако присутствовал талант превращать в балаган любое свое занятие, ставя окружающих в неловкие положения или попросту выводя всех из себя. Чаще я намеренно портил всем вокруг кровь и нервы, если видел, что они того заслуживают. А иногда без причин портил всем кровь.

…Я пуст и ни капельки не идеален, чего вы хотите. Все что меня наполняет — это вожделение к женским ступням и любовь к женским телам. Вытащи эту тягу — и я рассыплюсь. Любое искусство я воспринимаю через призму данных категорий, любой день для меня — это вероятность найти женщину или девушку с роскошными ножками. Мое жизненное устремление это никакая не воля к власти, не дорога к храму, не поиск истины и не борьба за справедливость. Мне глубоко плевать на имя текущего президента, — благо, много запоминать здесь и не приходится, — мне плевать на псевдоним патриарха, меня не касаются бомбежки чужих территорий или количество медалей на всякого рода побегушках и плесканиях в водичке; до моей души не долетают звуки телевизора и буквы из интернета, если они касаются чего-либо, кроме утоления моих интимных стремлений. Не волнует какой там курс валют или сколько наворовал очередной ратующий за духовность и скрепы, я не переживаю, когда слышу о несчастиях ближнего или вижу обездоленного (милостыню я, с некоторых пор, тоже не подаю, особенно когда узнал как там все устроено; плюс, как говаривал классик, я недостаточно беден для милостыни). Я отдаю часть своего дохода в пару благотворительных организаций, чтобы смотреть на себя в отражении без слишком уж чрезмерного омерзения.

Самое ржачное, что мне кажется, — я могу ошибаться, потому что я часто вижу вещи в искаженном свете, — но мне кажется, что у девяноста девяти из ста точно такие же воззрения и убеждения: пустые, апатичные, серые и лишенные какой бы то ни было почвы; убеждения, для которых найдется тысяча и одно оправдание, но не отыщется пяти минут в свой выходной сделать хоть что-то истинно стоящее не для себя, а ради кого-то другого или ради некой абстрактной ценности, отстраненной от мирка своей квартирки. Они, эти фарисеи, вечные иеремиадники, старательно покрывают свои насквозь пустопорожние убеждения разными оправдательными обертками в виде круглосуточной работы, жуткой занятости, наличия собственных исключительнейше наиважнейших проблем, выплат ипотеки, перманентной усталости, отсутствия времени на высокие порывы и некие моральные общечеловеческие деяния.

Я не вижу бума благотворительных организаций в нашей стране, в отличие от той же Европы, несмотря на, казалось бы, повсеместность глубоко духовных сограждан. Мы бесимся от недопуска на олимпиады, когда сами почти поголовно снаркоманились или спились. Мы не видели ничего предосудительного в солдатах без знаков отличия, но взбеленились от спортсменов без флага. Не видел я действительно крупномасштабных демонстраций за или против разных геополитических движений нашей страны на мировой арене. Самая трендовая музыка нашего времени — рэп, самый рейтинговый сериал — нечто с братками, физруками, доярками, в лучшем случае — больной раком химик. Не наблюдал я в наших «синематографах» формата IMAX 3d dolby-dogital surround 7.1 с ведром попкорна современного «Сталкера», «Летят журавли» или «Иди и смотри». Мы спасаем детей смсками на федеральных каналах, а потом покупаем сапожки или бигмаки на вдесятеро бОльшие суммы. Мы козыряем классиками, своей литературоцентричностью при вымирающем книжном рынке и почти нечитающем населении. Мы верим в силу нашей литературы, тогда как никто из наиболее крупных наших писак не получал сколько-нибудь существенных и солидных премий за последние тридцать лет. Будущее литературы нашей оказалось в прошлом, так еще и прошлое это никому не нужно. А в целом наше трактование постмодерна (и это в мире победившего постмодерна и нависшего метамодерна!) отстает лет на…дцать, отчего наша культура и культурные плодики не нужны в современном мире. Нет у нас своего Голливуда или «Студии Гибли». По большей части, за архинаиредчайшими исключениями, мы лишь копируем, да копируем. Не лучшее и не лучшим образом…

…Мы легально и нелегально продаем безмерные земли южному соседу, полные лесов и прочих ресурсов, но собираем дрова опять же смсками на федеральных каналах бабушкам куда-нибудь в Архангельск. Каждый третий из нас — политолог, каждый второй — историк, без минимальных знаний в политологии с историей. Восстанавливаем памятники недоучке-семинаристу, но в голову не придет поставить крохотный постаменьтик для человека, отменившего повсеместное крепостное рабство. Боимся и не любим изучать свое же прошлое, разукрашиваем его мифами в обнимку с небылицами, в которые начинаем сами верить, строить и воспевать в настоящем.

Три десятилетия назад материалистическая до основания страна сейчас до небес наполнена мистикой. Мы не доверяем гмо, но верим экстрасенсам; мы очень верующие, но многие не знают «Отче наш»; мы за мир, но ведем несколько войн; «ихтамнет», но похоронки есть; не тридцать седьмой, но за репосты сажают; суд независимый, но решения принимаются по звонку или по понятиям; традиционные ценности, но сотни тысяч беспризорников и эпидемия СПИДа. Обвешиваемся георгиевскими лентами, но при въезде в ЕС ради сырочка, их снимаем. Какую партию у нас ни создавай, в результате получится КПСС. Каким журналистом ни работай, в результате получится пропагандист. Какого президента ни избирай, в результате получится царь. Какую демократию или социализм ни строй, в результате получится азиатская деспотия или допетровская архаика.

…Мы тщеславимся некой соборностью, но зимой и снега у соседа не допросишься. Разговоры о духовности сопровождаем пьянкой, болтовню о патриотизме — воровством. Мы любим низкие цены и хорошие товары, но ненавидим бизнесменов и предпринимателей; мы мечтаем жить богато, но не вывариваем богачей. Мы хотим денег, мы алчны и жадны не менее, чем те самые «капиталистические свиньи», но работать никто не хочет, а зачастую — просто не умеет. Ненавидим блат и кумовство когда оно у других, но в тайне мечтаем о первом и втором, но всенепременно для себя любимых. Мы корим воров, но сами при первой же возможности готовы скоммуниздить хоть стропила прямо из-под плотника на первой попавшейся стройке…

…Мы пригубили каплю свободы, но не сдюжили ее, — за девять лет она буквально порвала нас на кусочки. И менее, чем десять лет жизни без кнута привили там такой железный иммунитет против отсутствия этого кнута, что мы с радостью, со слезами на глазах и вековечной обидой на запад, вбежали в издохшую, смердящую тушу нашего левиафана, в самое его гниющее, червивое лоно, под когтистые и царапающие до мяса лапки двуглавого орла. Мы ненавидим запад, обвиняем его во всех бедах, тогда как сами изо всех сил тщимся пользовать блага западных технологий и во всем походить на него. При такой территории, мы нет-нет, но поголодаем, а отъевшись ножками Буша, вновь бычим в сторону Атлантики.

Мы бараны, идущие бесконечным строем в ряд, бараны бьющие в барабаны, для которых сами даем кожу. Мы живем на излете пули, в фарсовом симулякре и некрофильском воспроизведении то ли империи, то ли квазисовка, со всеми худшими проявлениями что первого, что второго.

И вот, во всей этой мозаике из антиподоподобных элементов, как то трупак-атеист на главной площади страны и памятник главному крестителю в полукилометре от него, или бывший подполковник КГБ со свечкой в православном храме — во всем этом постидейном винегрете, всенациональной биполярочке, в этом идеологическом франкенштейноподобном вакууме из давным-давно мертвых и криво пришитых друг к другу элементов, существую и я, ваш покорный слуга. Поэтому не корите меня так уж сильно за мою плотоядную тягу к женским ступням и к женщинам вообще. Видит бог, если он до сих пор существует, я не худшее, что есть в нашей парадигме бытия.

Все вышеперечисленное, пожалуй, можно счесть за оправдание болезненности моего влечения. Я не буду спорить. И я, что самое важное, не осуждаю никого из тех, кто как-то подпадет под вышесказанное. Но, пожалуйста, не судите и вы меня. Или вы сами знаете про нравственность? Что есть хорошо или плохо? Что есть мораль и благо? Что есть истина? Перефразируя классика, я считаю очень важным, чтобы всему этому модернистско-этическому обскурантизму, ценностно-нравственному иллюзорному дискурсу был положен гребаный конец. Ни одна девушка на планете, насколько я слышал, не умерла от ласкания пальчиков. Хотя однажды я так сильно прикусил ножку одной знакомой, что у нее пошла немного кровь…Но это другая история.

Ладно, в жопу экзистенциализм!

Значит, последнее место работы — типичная синекура, охренеть какой важный и презентабельный рассадник чинуш, связанных с дорожным строительством. Вроде бы. Потому что мне так толком никто не объяснил чем они там занимаются. Чем ваш покорный слуга там занимался объяснить могу: пинал балду целыми днями, тратил терабайты вай-фая на просмотр фетишного uhd-порно (серьезно, терабайты, я однажды замерил), пару раз в день распечатывал документы, но в основном — дрочил в кабинете, один раз умудрился в приемной начальницы, когда секретарь ушел, дрочил в машине на стоянке, дрочил в туалете, несколько раз там же после и заснул; иногда бывало вырубался в кабинке без штанов по пьяни, накуривался; подкладывал в каждую кабинку порно-журналы, на двадцать третье февраля в кабинки клал гей-порножурналы; однажды после недели пропитания суши и лагманом бирьеном (обжаривают овощи и специи, добавляют омлет, зелень и прочую байду) меня так скрутило, что один унитаз, мой любимый, с краешку, наглухо забился, случился крупный коллапс труб, при моем непосредственном содействии. Приехала бригада мастеров, долго чинили и выкачивали мое дерьмо. Какое-то время я любил понаяривать в приставку, благо, что размеры кабинета мне позволяли туда примостить плазму с последней «плойкой». Меня и без того не особо любили в коллективе, поэтому какая-то падла через недельку плоечку-то мою свистнула. А я не стал покупать новую. Потому что красота каждой вещи для меня заключается в ее уникальности, ее эксклюзивности, в единичности ее экземпляра. То же и с людьми. Каждый знакомый для меня — оригинальный алмаз. Но если отношения рвутся, то я рву их навсегда. Если расстаюсь с вещью, местом, человеком, то я по-настоящему расстаюсь без компромиссов и без альтернатив. А то становится еще неприятнее.

С uhd-порно вышла один раз интересная история. С окончания школы я увлекся японской анимацией — анимэ. Как вы могли заметить, я питаю некую слабость ко всему восточному, ага. Короче. В анимэ есть порно-подвид, называется он хентай. Попросту говоря — японские порно-мультики. Явление интересное, на любителя. Я же являюсь любителем всего и вся такого плана, поэтому очарование рисованных приключений меня сильно привлекло. На работе между делом нарвался на один тайтл. Вы не поверите, но его упоротость, вкупе с запредельной кощунственной наглостью привлекли меня и я смотрел его чисто сюжета ради. Порно-мультик-то. Сам удивлялся. Сюжет крутился вокруг «Черной Библии». Не буду вдаваться в фабульные перипетии. Скажу лишь, что однажды пропустил преважнецкое совещание, потому что несколько часов к ряду смотрел этот наглухо звезданутый хентай, он меня поглотил. Что забавно, ведь про конкретно мой фетиш там показано отнюдь немного, но я втянулся, черт побери. И да, если озвучку обычного порева я худо-бедно представляю, то как озвучивают хентай и как это выглядит — тема для отдельной беседы.

Также я настроил анонимный корпоративный почтовый ящик (подсобил знакомый не совсем легальный компьютерщик) и рассылал на весь отдел афроамериканские члены, копро-порно, обычное порно, порно с животными, порно с инопланетянами (и такое есть, сам удивился), гей-бдсм-копро-порно с карликами трансами, которое заканчивалось, — нет, я не смотрел, но пролистал, — окончанием одного из карликов розовато-желто-бордовой спермой (оказалось, ему полфильма тыкали туда штырем, прямо в дырку причиндала, и, видать, поранили). Порно я рассылал пятого, пятнадцатого, тридцатого. Аванс, зэ-пэ, премия. Шесть месяцев подряд. Наша служба безопасности (вот уж лютая тайна зачем эти ребята существовали) рвала и метала, но я долго терроризировал весь отдел. Чуть от смеха не описался, когда они взяли вместо меня другого парня. Как-то там неправильно вычислили настройки сети и вышли на бедолагу. Порывались уволить, но мне стало жаль его, поэтому на следующий день, нарушив правило, восьмого числа, я снова разослал всем подарочки, чтобы снять с него подозрения. По идее, все, что нужно было делать моим коллегам — это не обращать внимания на жалкое одно письмо в своих почтовых ящичках. Но нет, все впадали в бешенство, а точнее все симулировали бешенство и негодование. Часто именно мои письма являлись главным предметом обсуждения в курилках, в ресторане неподалеку, где мы обедали. Потом мне это осточертело, я прекратил. Вычислить меня так и не смогли.

Как вы уже догадались, попал я туда по протекции тети, поэтому позволял себе вытворять всякую такую шнягу. По правде говоря, туда все попадали по протекции таких вот теть и дядь, мам и пап, друзей, родных и близких. Целая рота великовозрастных и не очень разгильдяев на бюджетной зарплате. На крайне вкусной бюджетной зарплате, если вы понимаете.

Но кто-то делал вид, что занимается чем-то важным и что занятие это имеет значение, а я этого вида не делал. Вот и вся разница. Я испытывал такое отвращение, полное внутреннее угнетение от этой, прости господи, работы, что мои порывы и влечения бывало оставались замороженными на протяжении всего рабочего дня. Хотя по идее коллеги-женщины там имелись весьма и весьма привлекательные. Но то была какая-то аномалия: передо мной стояла женщина, вроде бы красивая, а во мне удивительный покой, помешанный на гадости и нежелательном отчуждении. Первый раз такое было. Они просили меня распечатать очередную хренотень, поставить печать и уходили. А я возвращал вкладку с лапками в ультра высоком разрешении и только тогда оживал. Фишка была еще в том, что женщины там не принимали меня всерьез, как мужчину или парня. Что-то держало их на расстоянии, видать какой-то инстинкт подсказывал им, что я — извращенец-интеллигент. И черт его разберет какой из этих двух параметров пугает женщин более всего. С мужиками же в нашем отделе отношения у меня были ровные, не дружественные, но и не враждебные. Никакие, честно говоря.

Но под конец моего тамошнего пребывания к нам пришла в отдел новенькая. Она являлась наложницей какого-то крупного мужичка, поэтому обладала феноменальной внешностью. И феноменальной стервозностью. И архигодными лапками. За окном вовсю парило лето, в нашем офисе плескалась кондиционерная прохлада, но все равно жарища разлилась по воздуху и не отпускала никого. В один из таких дней наша начальница привела ее — Лейлу. Черные, пречерные, как ночь, длинные волосы, узкие глаза, смугленькая, высокая и стройная, вечно алогубая, вечно в светозащитных очках, но далеко не девушка, в ней присутствовала степенность и цветение вылупляющейся женщины. Но это все лишнее.

Главное: Лейла обладала шикарными ножками! Вот честно. Я начинал чувствовать вездесущую руку моего провидения. Египетские, очень высокий подъем (вот с подъемом границ для меня нет, чем больше изгиб — тем лучше, возможно, говорит мое плоскостопие, не знаю), ровные, крупные пальчики, аккуратные ноготочки, как жемчужинки, как ягодки на ветках. Ее пяточка была гладкой и крупной, ножка расширялась к носку, ее изгиб был живописнее и характернее из-за выпуклости под большим пальцем (не с боку! А «под»). Да, немаловажная деталь: мне нравится именно расширение от пятки к носку. Когда нога идет ровно или расширяется слабо, то выглядит маленько нелепо. Ее пальцы обладали приятными формами, крупным для пальчиков размером.

Как я сказал выше, меня в коллективе недолюбливали (кроме безделья, мастурбации и бесконечного порно я часто по-разному подкалывал и насмехался над коллегами, сам не знаю зачем), поэтому на каком-то этапе меня начинали понемногу подвергать «остракизму», в особенности рвались отжать мой кабинет. Я и не сопротивлялся. Поэтому Лейлу подсадили ко мне. Возможно, надеялись, что она меня выживет или достанет.

Мне хватило пары вздохов для понимания очевидности: она сама любит свои ножки, обожает за ними ухаживать. Похоже, это любил и ее мужичок. Она имела властный и несносный характер, была высокомерной, ужасающе высокого мнения о себе при жиденьком уме и зыбком образовании. Чем-то напоминала мне Ангелину, кусочками характера, но только у Лейлы — крыша пониже, дымочек пожиже. Во всех смыслах. Мы начали общаться поневоле и без удовольствия, потому что я ей сразу не понравился. Расположили свои столы рядом, почти напротив, но так, чтобы не видеть особо друг друга. Однако же я мог вполне наблюдать за ее стопками под столом, ее туфли были видны из-под него. Этого для меня достаточно.

Самое забавное, что она-то вынуждена была заниматься чем-то серьезным. Ну то есть бывало она печатала какую-то белиберду, делала пустопорожние звонки в эти разные департаменты. Являла, короче, бурную деятельность идиотского толка.

С первых дней она постаралась поставить себя как надо, альфа-самкой кабинета. А я бы и не против, но…Поймите меня правильно, подчиняться красивой женщине с внутренним наполнением — удовольствие. Подчиняться красивой женщине с пустотой внутри — пошлость. Она за неделю заполнила ящички моего бывшего шкафа своими прибамбасами, туфлями, какими-то чашками, зеркалами, сумочками, заняла всю вешалку, перетащила к себе чайник. Она в наглую брала мои канцелярские принадлежности, взяла мою мышку и клавиатуру (удобнейшие, оптические, миниатюрные и стильные), порывалась заграбастать куда-то и плазму, хотя она вполне могла ей пользоваться и так (заметил, что шурупы расшатаны, будто кто-то ее зачем-то отрывал). Я намеренно податливо проигрывал, делал вид, что со всем смирюсь. Разумеется, далее темпы нарастали, ибо женщины не знают когда нужно остановиться в таких ситуациях: она сваливала на меня свои полномочия, и даже парочку особо важных каких-то обязанностей (дала мне поручение сделать отчет и оформить какой-то договор). Я ждал этого и все послушно, безоговорочно выполнил, но намеренно оставил пару косяков в документах, труднонаходимых сразу, но имевших фатальное значение в перспективе. Перспектива эта нагнала Лейлу в тот же день, когда она переставила к себе мой любимый яблочный моноблок (когда увольняли — скомуниздил его, не смог удержаться). Осознание того, что мне придется отныне возиться на каком-то сраном пк и угребищном мониторе, осознание того, что все мои настройки и вкладки с любимыми страничками, сайтами, ресурсами, со всем прочим мне более не доступны — это осознание привело меня в бешенство.

Но, если по правде, то в бешенство меня привело то, что я не имел ни единого гребаного шанса наладить мосты с обладательницей таких шикарных лапок. Когда Лейлу вызвала истеричка-начальница к себе в кабинет по поводу документов, мною оформленных, я испытывал глубочайшее сожаление и грусть, в момент осуществления замыслов по забаве с ее шмотьем. Взял роскошные туфли из мягчайшей кожи, обнюхал их, поцеловал, не удержался и спустил туда. Знаю, это неэтично, но соблазн был велик, ее аромат, форма туфелек, вмятинки от подушечек пальцев ухватили мой разум и выжали, как губку. Хотя запахи — отдельная тема, про нее ниже…

Я поставил ей обратно ее сраный комп, вогнав туда пару шикарнейших вирусов (всегда таскал с собой на работе флешку с ними, видать чувствовал, что пригодятся), не ломающих систему, а именно делающих из нее изводящее до нервного помутнения хреновину. Вернул к себе моноблок и запоролил его. Лейла вернулась красная и озлобленная. Наша начальница умела доводить людей и держать их в нервном исступлении. А иначе как бы она стала начальницей? При новых видах кабинета Лейла впала в ярость и бросилась на меня с кулаками. Драки с женщинами — не мое. Какая бы она ни была, я в какой-то мере все равно люблю ее и отношусь с нежностью, мне больно когда не получается обойти конфликтов с противоположным полом. Если ситуация доходит до рукоприкладства, то я терплю, если я вижу перспективу развития отношений, или использую навык «балаганства».

И тогда произошло второе. Под ее крики и вопли, подгоняемый шлепками и тычинками, я вывалился из кабинета и намеренно прошел в приемную, где сидела охрана и где висели камеры. Охрана, стоит отдать должное, среагировала оперативно: она аккуратно, однако не без жесткости отлепила от меня беснующуюся все больше и больше Лейлу. Я порой замечаю, что женщины, когда начинают истерить и проходят некую точку в эмоциональной амплитуде, теряют возможность остановить себя, даже несмотря на окружающих и все вокруг. Лейла орала и визжала, — я немного испугался, честно, врать не буду, орать она умела, — охрана ее скрутила, пришла начальница со своим замом (по совместительству — бывшим мужем) и отвела к себе на воспитательную беседу.

Что и говорить, после этого любой шанс заполучить ее ступни себе в рот испарился, как сперма в солярии (знаю, что испаряется, знаю!). Она пыталась оповестить своего мужичка обо мне. Одним жарким вечерком на мой телефон даже поступил звонок, из трубки прозвучал нежданно приятный и воспитанный голос, весьма солидный, который поинтересовался кто я такой, чтобы «беспределить с моей женщиной». Я сказал, чтобы по этому вопросу они обратились на номер такой-то и дал номер Ангелины. Звонков мне больше не было, Лейла на следующий день совсем поубавила пыл, но между нашими столами пролегла капитальная демаркационная линия. К слову, это был почти единственный раз когда я в наглую и по-трусливому обращался к имени своего опекуна. Но здесь я сразу понял, что быстрее и энергозатратнее поступить именно так.

Далее я ловил иногда лейлин колючий взгляд в свою сторону из-под сраного пекашного монитора. И наблюдал за ее ножками. Ну ничего не могу поделать: вроде и человек особо неприятен, а ножки прелесть. Встань она, подойди и скажи в любой момент «отлижи мне ножки и тогда мир», или же «давай мир и тогда сможешь отлизать мне ножки», — в ту же секунду я бы делал свое дело. Да е-мое, если бы она сказала «отлижи мне ножки!», — просьба была бы исполнена. И моноблок бы ей свой дал, и мышку с клавой вернул, и колесо бы в машине не пробивал (ой, да, забыл упомянуть), и посоветовал бы не пить из бывшей моей чашки (я и туда спустил по ходу дела, мелочи, неважно).

Ладно, думаю, о моем отношении к труду вы поняли. Настал день Д и час икс, когда я решил, что, пожалуй, на этом идея построения карьеры и стабильной, пракормушной, охренительно оплачиваемой работы для меня закончена. Я написал заявление об увольнении, все тщательно оформил. Лейла сидела напротив и что-то там делала в своем компе, цокая и нервничая (некоторые вирусы ей раз в две минуты сворачивали окна и раз в полчаса его перезагружали, исправить их пока не смогли). Я с грустью, с непреодолимой тоской вздохнул и приспустил шорты (мне одному можно было не соблюдать дресс-код). Далее моя рука начала ритмичные движения вверх-вниз, глаза же поедали ее ножки, все так же аппетитно выглядывавшие из-под ее столика. Она в нервозности от работы своего сраного пк терла пальчиками друг об друга, злобно давила ими в пол, ее ноготочки и подушечки белели, несколько тонких вен вздулись. Лейла подцепила одну туфлю большим пальчиком и шатала ею, крутила, вертела, туфелька упала. Она потирала ножкой о ножку, сжимала пальчики и мяла ступни так, что проступали косточки. Ее бецсветный, но крайне аппетитный лак поблескивал. После очередной перезагрузки сраного пк, Лейла в отчаянии взялась за голову, издала обреченный вздох. Ее лапки расслабились, она положила левую ступню на правую, больше ими не шевелила. На ее левую ступню подцепилась какая-то грязь, но Лейла этого не заметила. Я кончил и это Лейла заметила.

— Какого?!…Ты что там делаешь, придурок?!

Я не спеша заправился, взял со стола бумажку, протер пальцы. Результат моей деятельности капал с внутренней части стола на пол, она могла это видеть. Она на это и смотрела.

— Совсем офанарел, идиот пришибленный?! Имбецил, козлина, на этот раз, тварь, тебе никакие родственники не помогут, я на тебя в суд подам! Слышишь?! В суд! Козел! За домогательство! Мудила! Дрочила поганый, молись, сука!

Это меня чуточку напугало, признаюсь. В наше время с домагательствами шутить нельзя. Я встал, взял заявление и подошел к выходу. Как раз вовремя, ибо Лейла уже вскочила из-за стола, зачем-то поближе рассмотрела лужицу моей кончи и кинулась к двери. К ее неудовольствию, дверь захлопнулась перед ее носом, я закрыл ее на ключ. За кабинет отвечал я и закрывал его тоже я. Она застучала кулаками, но мне стало глубоко наплевать. Я отнес заяву начальнице, та и не скрывала своей радости, молниеносно все подписала, поставила необходимые печати. Сказала, что больше могу не приходить, через два дня только зайти за трудовой в отдел кадров. Формальности с неделями отработки во время увольнения тоже взяла на себя. «Все, скатертью дорога. Доколебал ты меня. Сама хотела в течение месяца тебя турнуть в другой департамент. Никакая тетя бы не помогла». Я вежливо поблагодарил ее за все, извинился за свое поведение, признал, что сотрудник из меня фиговенький, встал, зацепил горшок с ее любимой лилией или розой, или мне-честно-говоря-насрать, он упал, засыпал землей ковер и поломал стебель. Я оперативненько под крики уже начальницы покинул офис, выкинул ключ от кабинета в мусорку и больше там не появлялся. Подрядил знакомого из соответствующих органов однажды зайти в офис, чтобы «конфисковать» мой любимый моноблок, типа для «следствия». Трудовая моя (или скорее «волчий билет») там и лежит. Как и диплом в универе, кстати.

Пара слов о домогательствах: они не круты. Насильники, те вероломные ублюдки, которые позволяют себе причинить физический вред женщинам должны нести безоговорочное наказание, вплоть до пожизненного или электрического стула. После того, как все это будет доказано в суде. Если по результатам тяжб, привлечения доказательств, суда присяжных и нормального следствия будет установлен факт насилия — в камеру выродка, да поглубже. А то, что происходит в наше время…У меня крутятся мыслишки об этой «охоте на ведьм» лефтист-стайл, я их никому не высказываю, но вам поведаю. Чтобы понятнее была моя позиция начну с двух максим. Первая: люди не равны. Вот просто не равны и все. По уровню интеллекта, образования, силы воли, физических, духовных, материальных возможностей. Мы не равны и перед законом, невзирая на то, что многие страны сделали существенные шаги в этом направлении. Вторая максима: жизнь не справедлива. Вот просто несправедлива и все. Миллионы людей каждый день рвут спины, чтобы заработать себе и своим детям на кусок хлеба, а другие тысячи попивая «Billionaire champagne» на яхте, кидают алмазы, как орешки, в задницы ультра топ-моделей, в надежде попасть им прямой наводкой в анус. Кто-то живет достойно и благородно, по всем заповедям и его насмерть сбивает машина по дороге на работу. Кто-то, после тридцатилетней беззаветной пахоты получает пенсию в восемь пятьсот. Ре. А кто-то ворует, убивает, и доживает до старости, не ведая бед и болезней.

Итак, люди не равны, жизнь несправедлива. Отсюда следует, что порой должно происходить несправедливое и за это кому-то может чего-то не быть. Особенно, если этот кто-то дьявольски талантлив.

И чтобы яснее очертить мои чувства, приведу в пример речь мною нелюбимого, но все равно крутого пердуна Джорджа Карлина о Майкле Джексоне. Венчается спич так: «Дайте ему ватагу ребятишек и пускай танцует». Да, за некоторых Вайнштейну необходимо оторвать яйца, однако, если он выдаст миру еще разик нечто сравнимое с «Влюбленным Шекспиром» или «Криминальным чтивом», то… ну вы поняли. И это я взял наиболее отпетого из них. Ведь случай с более милым сердцу вашего покорного слуги Луи Си Кея, — то есть когда он наяривал в присутствии женщин, а те вот прямо парализовались жутким страхом и не могли уйти (да, теперь, видимо, член мужика это дудка заклинателя змей), короче не суть, — случай этого рыжего клоуна более спорный. Однако, я жутко сомневаюсь, что хотя бы одна из этих «парализованных» ужасом от дрочки женщин сможет выдать на гора «Хораса и Пита» или сравнимый по качеству стенд-ап. И так далее, список можно продолжать бесконечно…Леваческая эсдживи коса тампонного правосудия дотянулась уже и до астрофизиков! Краусс, Нил Тайсон — чудеснейшие люди, а вот нет, теперь домогаются! Будете смеяться, но даже парализованного старину Хокинга обвинили в домогательствах…Господи, прости. Царство тебе космическое, Стивен. Наши молодые оплакивали ублюдка-рэпера, но и про тебя здесь помнят!

…Почему-то мне пришел на ум «наше все» Санек Сергеич и «почти все» Мишаня Юрьич. Как звали тех бабенок, из-за которых наша цивилизация потеряла небо и солнце? А она их потеряла из-за бабенок, да-да, давайте говорить прямо. Так, Санек почил благодаря «ордену рогоносцев», потом…Вспомнил! Гончарова Наташка. А Лермонтов? Не могу припомнить-то без старушки Википедии…Чтобы сократить количество камней в себя, повторю снова: насилие над женщинами — непростительно и непозволительно. Если все доказано в суде. И если дело не касается обычных, ординарных людей, таких как я. Или кто-то из вас. То же работает и в сторону женщин. Если завтра окажется, что какая-нибудь именитая режиссер или писательница или ученая мусолила киску в присутствии некоего хрен пойми какого мужика, то я буду первым, кто встанет на ее защиту!

…Ох, за такие измышления в наше время могут распнуть! Так и вижу: целиком феминизированный женский синедрион брызжет на меня слюной, в безумстве главная из них Анна (пока что лучший мой каламбур, ха!) указывает на меня перстом и вопит, срывающимся хрипом: «ВИНОВЕН!». Меня раздевают, на голову натягивают женские трусики, на пах — пояс верности, пинают и давят меня сладкими ножками, кладут несобранную кровать из ИКЕИ на спину, а после — гонят под крики и под градом использованных тампонов по брусчатке рядом со штабом FEMEN где-нибудь, скажем, во Франции. Осмеянный и попранный, попрошу первого-встречного француза прислониться к его дому, чтобы отдохнуть, а тот оттолкнет меня, скажет, что могу отдохнуть на обратном пути, и тем самым станет Вечным Антисексистом; состоящая из тысячи неподходящих друг к другу деталей кровать будет натирать спину под палящим солнцем. Взойду на пятачок рядом, к примеру, с Тюильрийским дворцом, под ударами хлыстов и плеток начну сборку кровати, прибью руки себе, — причем сам себе, — и повисну на ней, а слева и справа уже висят Вайнштейн и Спейси. Над головой моей будет висеть титло Invictus Novum Reactionary Interventionist. Подойдет Лонгинесса, из милости или по поручению, предложит испить уксуса с менструальной кровью, в последнем порыве мужской солидарности я попрошу ее дать испить двоим по бокам от меня, а потом Лонгинесса начнет забивать меня насмерть громадным дилдо цвета радуги под аккомпанемент кокофонического хора из нечленораздельных женских воплей. А я не выдержу под конец, да и эякулирую сквозь мой узкий пояс, кто-то найдет чашу, соберет это. И испущу я дух со словами на неопределенном языке, которым дадут перевод.

***

…Нет, не умею я пить. За окном — вечер, а головушка моя что-то слишком поехала. Хотел заскочить сегодня к Ангелине. Видимо, не судьба. Завтра.

В общем, с тех пор я не работаю. На этой почве тетушка решила прекратить свое финансирование и поддержку моей скромной персоны, однако на ее несчастье, мои родители когда-то одарили всем необходимым. Я понимал Ангелинку, понимал, что она сделает все что угодно и договорится о любом рабочем кресле в городе, чтобы только я начал чем-то заниматься по жизни. К ее сожалению, да и к моему отчасти, заниматься чем-либо, кроме утоления своего фетиша я не хотел. Да и не умел.

В холодильнике нашел годный сырок, столь редкий при текущей санкционной обстановке, но не нашел хлеба. Тьфу, ты. Ладно, все равно хотел пройтись.

Выхожу на улочку, а тут хорошо. Так хорошо, что чутье мое подсказывало: должно произойти что-то неприятное и скоро придется врубать «балаганство». Иду, оглядываюсь, остерегаюсь, город живет и кипит своей жизнью, тучи машин, груды людей, а я пьяноват и в неопределенных чувствах. А кругом — праздник жизни, все цветастое, все в лентах, везде кричат, везде улыбки, чертов Му(а)ндиаль.

Весь город в красках и лентах разноцветных. Чертов му(а)ндиаль.

М-да, мне думается, вы догадываетесь о моем отношении к данному спортивному шапито. Пара слов о спорте: он крут. Но занимайся им сам, а не смотри, как им занимаются другие. Самому заниматься гимнастикой, физкультурой и прочим «оспортиниванием» — это клево и круто. Зачем наблюдать как это делают другие? Для меня остается очень загадочным странное повальное увлечение просмотром того, как двадцать два здоровых потных мужика пинают кусок надутой кожи. Нет, правда. Мужики бегают и пинают шар. Ух, как здорово-то!

В качестве альтернативы я пытался переключиться на женский футбол.

Пытался.

Чуть не блеванул. Пардон, однако эти потные, высушенные, полунакаченные, орущие бабы, изо всех сил пытающиеся переплавить утонченную женскую природу в мужскую жестоковыйность для меня тошнотворны. Чем-то вовсе увечны. Женские единоборства так вообще лучшее средство для вызова рвоты. Хотя врать не стану, женский лесби-рестлинг с последующим страпоном во мне что-то такое-эдакое поднимает…

Нет, разумеется, одно дело, когда женщина учится приемам самообороны, чтобы дать какому-нибудь мудаку по яйцам в подворотне. Никаких вопросов. Совсем другое, когда женские плечи по ширине равняются с мужскими, когда костяшки грубеют и набухают, когда у нее твердое, как бы мускулистое тело…Имел я опыт с подобными дамами и считаю его в чем-то полугомосексуальным. Фу! Тьфу.

Возвращаюсь к му(а)ндиалю. Нет, ну а что вы хотели от наших женщин? Вы лица мужиков у нас видели? Вот и ответ. Это я не говорю о кошельках у наших мужиков.

Опять же по классику: «И ребер больше там у пыльной батареи в подъездах, чем у дам. И вообще быстрее нащупывает их рукой замерзшей странник…». Вот бабоньки со страшной силой и нащупывают…Как же хорошо у нас летом! Какая же вокруг все же красотища, друзья! Нет, сейчас произойдет нечто пакостненькое. Я прямо чую.

Мимо прошла пара прелестниц, очень недурственных. И явно не заинтересованных в славянской крови. Нет, что ни говорите, но богата наша земля на красавиц. Внешне красавиц, по крайней мере. Чего никак вот нельзя сказать про нас, мужиков…

…Ну да, так и есть. Рядом с магазином стоит пара волонтеров какого-то политика или партии. Цвета сходные с флагом. Угу, понятно. Но, слава Шуб-Ниггурат, волонтерша приятненькая, уставшая, но привлекательная, блонди, студенточка явно. Так, а ножки…Ох, ты ж, падла, в кроссовках!

— Добрый день, у вас есть пять минут?! — резво спросила она.

— Охайо, — отозвался я, — Боцубоцу-са, — вспоминаю чего еще выучил в аниме, — Ксоэ! Икозо. Иттадакимас!

— Что, простите? — переспросила она учтиво.

— Сейчас вечер, — хмуро ответил ваш покорный слуга.

— Ой, да. Вы правы! Но неважно. Скажите, вы можете уделить буквально минутку? Для коротенького опросика.

— Н-н-не. Не могу.

Ай, неуверенно с пьяну ответил. Все, сейчас прицепится!

— Это не займет много времени, я вам обещаю. Обычные вопросики по поводу модернизации окружающей среды нашего чудесного города! Ничего сложного и обременительного, поверьте,-защебетала она.

— Да вы знаете, я приезжий.

— Еще лучше!

Твою ж мать, думаю. А она напирает:

— Приезжие вносят свежий взгляд! Откуда вы?

Ты докопалась со своими вопросиками.

— Из…Я из..Э-а-м… — по географии я когда-то выступал на олимпиадах, но сейчас вся мировая топонимика вмиг испарилась из моей головушки, — Из..Р-р…Рук…С-с…

Сука, думаю.

— С-с-у… Сы… С-сызрани.

Глаза девчюлечки расширились от удивления и восторга. К моему ужасу, вроде бы неподдельного.

— Сызрань! — восклицает она, — Это замечательно!

— Как вам сказать…

— Замечательно! У вас там чудесные люди.

Ну точно она из всем известной партии. Наверняка им такой скрипт и выдали: если ничего про город не знаешь и ничего в городе нет, кроме воров и пьяниц, то скажи какие там замечательные и чудесные люди, ага.

— Знаете, у нас там еще чудесное животноводство, — ляпнул я.

Девчюлька запнулась, хмуранулась, но совладала с собой, вернула улыбку, радость, и затараторила:

— Это замечательно! Но смотрите, сейчас, в такие дни как наши, когда каждый из нас должен отдать все свои силы на развитие конкретных исследований, на развитие и углубление наших связей со смежными областями общественных движений…

Честно вам скажу, на этом месте мозг мой поплыл и я тупо слушал, не понимая ни слова, стоял и ждал когда она кончит. То есть кончит читать. То есть окончит речь свою.

–…В такие дни особенно важно для нас укреплять и повышать национальное единство для всех и каждого…

— Ага. Так.

–…Морально-нравственный уровень каждого и всех, духовную чистоту, личную честность, честно относиться к чистоте города, повышать уровень его инфраструктуры…

— И животноводство, — произнес я с упрямством.

Девушка опять запнулась, прожевала конец тараторилки своей. Но шустро вернула себя в русло:

— Безусловно…Это бесспорно…Животноводство…В первую очередь…Но что касается все же опроса, то скажите, поставите же галочку? Вы согласны, что нужно нам это вот все? Поставите? А?

— А?

— Что?

— Что — что? В смысле?

Не стебался, я правда не догонял.

— Ну вы согласны, что нужно? Работа ведь ведется.

— Куда?

— Что куда? — спросила девушка и я начал видеть, что ее улыбка с благожелательностью таяли, как снег летом. Во какое сравнение. Изысканное.

— Куда ведется? — переспросил я.

— Что ведется? — окончательно потерялась девчюлька.

— Работа. Куда ведется?

— Работа… Ну ведется. Смотрите…Ведется она. Ну куда ведется… В никуда! — воскликнула она, теряя терпение.

Наступила пауза. Я стоял, ждал, что она скажет. А она замолкла и смотрела на меня с подозрением. К ней подошел вымученный парень тоже с анкетой. Видимо, коллега. Оба уставились на меня. Как телепузики на пылесос, честное слово.

— А вы, простите, кто по политической ориентации? — нервно спросил паренек.

— Я-то? Я — либерально-правый рыночник-центрист с уклоном в легкий троцкизм. Крайне радикальный, — меня начинает штормить и подташнивать. Надо сваливать.

— Это как? — переспросила девица.

— Пока не знаю. Пойду узнавать. Удачи, ребята, — сказал я, рыгнул, и вошел таки в этот чертов магазин.

Что за страна, хлеба купить нельзя, чтобы не чувствовать себя отщепенцем или предателем!

***

Пьяные сны. Как много бреда в этих словах. Мне полночи мерещились какие-то маятники, которые раскачивались от дам, одетых в викторианские строгие наряды с детьми на руках, до полуобнаженных сочных милф-хиппи, которые орали «Засужу!». Посреди ночи, полупьяный, с сушняком, по всем фронтам хреново чувствующий себя, очнулся с этим громогласным «Засужу» в ушах, рядом с ванной, почему-то на полу (на языке Тонго, подобное именуется «Рхвэ». The more you know!). Но сразу уснул и остаток ночи я поедал женщину. Нет, не настоящую, вроде бы. Это был торт, огромный в полный женский рост, какой-то мой подсознательный кулинар превзошел сам себя, — кондитерская фемина выглядела как настоящая. Я начал с ножек, они были сделаны из зефира и шоколада, аккуратно их отрезал, положил на тарелочку и с удовольствием умял. Помню, как облизывал ложку, ложку блестящую и длинную, облизывал ее, потом взял и сунул прямиком в лоно женщины, меня обуяла злоба, я черпал из нее горстями кондитерскую сукровицу, начал плакать, но она была вкусной, я ел, давился, что-то вываливалось изо рта…

— Эй! Ало? Слышишь меня?

— Умгум.

— Спишь что ли?

— Почти. Проснулся

— Весь в делах, как обычно. Половина первого, а ты «почти проснулся».

— Чего хотел?

— Слушай, такое дело. Мне надо через день, послезавтра уехать из города.

— Едь.

— А на работе не дают отгул. Никак.

— Тогда не едь.

— У меня бабушка умерла. Похоронить бы надо.

Я раскрыл глаза, поприветствовал женщину на потолке, порадовался, что таки дополз до кровати, присел. Всю ночь лежал я как-то неудобно, аж спину ломило. Пока садился, нарвался на что-то длинное и упругое. Ага, так и есть — дилдак. И пакетики от разогревающих гелей. Хоть закрывай богатства эти на время пьянствований, честное слово.

— Соболезновать не буду, — говорю и рассматриваю резиновый член с венами, — От меня чего хотел?

— Не надо, теперь согласен с тобой. От этих соболезнований только больнее. В общем, это, меня бы типа на работе подменить. На пару дней. Там я договорился, главное, чтобы человек был. Адекватный. А ты по-моему адекватный.

— Стас, ты точно мне хотел позвонить?

— Да тебе, тебе, не остри. Не забыл где я работаю?

Пытаюсь вспомнить. Он по идее мой лучший друг, но мы и не виделись давно, да и понятие «друг» для меня весьма расплывчато. Нет, я не думаю, что в дружбе один раб другого, но все равно расплывчато. Черт возьми, я его фамилию точно без ошибки не напишу, боюсь. Какое там место работы.

— Забыл.

— Магазин «Товары для всей семьи». На пересечении улицы Воскресения и Красных партизан. Вспомнил? Несколько месяцев назад вроде ты приходил к нам. Но не моя смена была.

Секс-шоп. Точно. Вспомнил. Называется «Товары для всей семьи». Неймбрендинг, да. В наши скрепные времена по-другому если назвать, то могут разные активисты и мочой залить.

— У меня мало опыта работы на кассе, — признаюсь.

— Там несложно, научу. Так что, согласен? Половину ассортимента знаешь и без ознакомления. Причем с детства, — сказал Стас и заржал.

Смешно ему. Дебил.

— Послезавтра уезжаешь?-решил я уточнить.

— Ага. Но завтра нужна замена.

— Давай вечером сегодня тебе сообщу, ты позвони, не забудь. Я ж с теткой вожусь.

— О, — глухо откликнулся он, — Забыл, блин. Извини. Как она?

— Чуть лучше твоей бабушки, — сказал я и заржал. Он, кстати, тоже. Но это был такой ржач, знаете, как бы натужный и несчастный, ржач как попытка убежать от страха и реальности. Ржач, идущий рядом с отчаянием, сардонический, ага. Поэтому он у нас быстро сошел на нет, — Короче, вечером маякни. В принципе, почему бы и нет.

— Блин, типа выручишь сильно. Без дураков. Не забуду. Вечером мигну, — проговорил Стас и положил трубку.

Я же сидел на своей огромной кровати под сенью моей репродукции на потолке и осматривал стол. Помимо хлебушка, ваш покорный слуга, взял бутыль виски. И благополучно выжрал. Неслабо. Странно, что сны запомнились, обычно в таком состоянии…

Тут на мое плечо легла чья-то рука.

— Мать твою, сука в душу перемать, святые отцы!

Я рванулся с кровати, как ошпаренный, неловко поскользнулся и повалился изящнейшей дугой на свой стол, раздался треск, звук разбиваемого стекла, падающих бутылок, осколков, льющейся жидкости.

— Ты чего, совсем ку-ку, что ли? — воскликнула Кристина. Она сидела на моей кровати в одеяле и глазела на мои пируэты.

— Ты…Как тут…Как ты?! — пытаюсь собрать мысли. Когда я ей позвонил-то?! Или чего она тут делает.

Я почувствовал что-то теплое позади спины. Приподнялся. Достал пару осколков из верхушки попы.

— Фу, стой. Есть бинт и перекись? Не трогай! — сказала Кристина, вывалилась голая из простыней, шлепая ножками по полу, направилась в ванную.

— Ты как тут оказалась?! — кричу ей туда.

— Задавать такой вопрос неприлично, чтоб ты знал, — послышалось оттуда.

— Знаю. Но как ты тут оказалась?!

— Ты сам позвонил, — сказала она, когда вошла обратно в спальню с какими-то медицинскими прибамбасами и полотенцем, — Пьяный. Звал куда-то, потом к себе пригласил, потом пытался мне спеть «Too much love will kill you», потом пытался Бродского зачитать. «Письма династии Минь».

Она быстро утерла с пола остатки сока и виски, зашла мне за спину, начала водить ватой и мазью по царапинам.

— Обалдеть. Ничего не помню. «Письма» это где «Дорога в тысячу ли…»?

— Еще б ты помнил. Оно, да. Я когда приехала, ты был уже не пьяный, а в говно, извиняюсь. Потерпи.

— Ай! И как оно прошло? Ай-яй-яй!

Она вытащила еще пару кусочков моего бывшего столика, зажала раны жгучим раствором.

— Ты едва меня не облевал, как увидел, потом обнял за попу и заплакал. Причем успевал кусать мой живот. Потом говорил, что ненавидишь. Потом клялся в любви. А потом отрубился.

Кристина доворожила над моими ранениями, поставила бутылек с йодом и ватки на пол, села рядом.

— В любом случае, бывало у меня и хуже, — подытожила она, прислонившись ко мне головой. Пахло от нее перегаром.

— Ты тоже накатила что ли? — спросил я.

— Дотащила когда тебя до кровати, убедилась, что пистолетик твой стрелять не в состоянии, допила вискарь, да. Нет, ну а что?

— Ты трогала меня пока я валялся пьяный? Я могу теперь на тебя подать в суд. Скажу, домогалась. Буду знаменитым. Затвичу с хэжтегом «ми ту».

— В жопу иди.

— А зачем голая?

— А что мне лежать рядом одетой? Да и как бы… Я твои запасики порыла, в общем, устроила сама себе неплохую ночь. Я б даже сказала, одну из лучших в жизни, — произнесла подруга и усмехнулась, — Мы с Жаном хорошо поладили.

–С кем блин?!

Кристина взяла с кровати мощный светло-розовый дилдак и потрясла им перед моим носом.

— Знакомься, это Жан.

— Фу, гадость. Разве ж могут эти резиновые поделки заменить настоящего мужчину? Из плоти и крови? — деланно чинно спросил я, — А как же чувства? Как же любовь?

— В жопу иди, — повторила моя подруга.

Мечта детства: вот так сидеть рядом с девушкой, почти твоей, голенькой, красивенькой. Но вот в жизни оно как-то получается только с жуткого перепою и с осколками стекла в жопе.

— Я тебя там…Ничего, не обидел ничем? — интересуюсь искренне и с волнением.

— Да все нормально, не бери в голову. Говорю же, бывало и хуже. В том числе с тобой, — ответила Кристина. Ответила не без грустной нотки.

— Педикюрчик новый?

Она хмыкнула и поиграла своими пальчиками. Красивыми, ухоженными, очень милыми. Но греческими. Причем вот и указательный длиннющий, и безымянный с большим на одном уровне. Так еще и плоскостопная, узкая и без расширения к носку. Я что только в себе не продумывал, как только себя не гипнотизировал, чтобы пробудить любовь к ее лапонькам! Но нет, все мое естество отвергало их и ничем я не мог себе помочь. А жизнь продолжала хохотать над вашим покорным слугой: Карина…пардон, Кристина была той редкой жемчужинкой, которой нравились мои закидоны, которая была лишена напускных всех этих отвращений, ханжеских движений носиком, этих кривляний, набивания себе цены так свойственных женщинам. У нее имелся легкий характер, добрый, отзывчивый, как вы поняли, наверное. Редкая девушка в наши культивирующие женщин времена полетит на другой конец города к своему прибабашенному, пьяному дружку. А она вон сидит, с родинками на спине, с длинными, шатеновыми, мягкими волосами, вздернутым носиком, губками пухленькими. Грудь у нее маленькая, с большими коричневыми пятнами сосков. Имелся крохотный животик. Но не подумайте, будто я считал ее некрасивой или непривлекательной! Черт побери, у меня вызывали отторжение только ножки ее. Имей она ну хотя бы римский тип, — ну хотя бы римский, чтоб меня так! — я б может и женился бы. И каждый день боготворил.

Ладно, вру, не женился бы. Пара слов о браке: он не крут. Институт брака — это высушенный колодец, в который мужчины зачем-то по своей воле залезают и обрезают веревку, по которой залезли. А далее ждут, когда женщина время от времени будет кидать им еду и питье. Женатые люди какие-то конченые, уж пардон за прямоту, друзья. Не зря классик говорил, что женятся люди, когда уже деваться некуда. Конечно, тут девушки тоже не согласятся. Но их-то я понять могу, брак — это золотое подспорье для женщины, ее билет в благополучие, в возможность не работать или выгребать выгоду для себя из всего и вся. Да-да, не надо мне тут сейчас про «убираюсь, готовлю, работа после работы» и все такое, мне не семнадцать на такую байду покупаться. Потому что какой бы ни была ужасной для мужчины жизнь в браке, развод будет стократ хуже. Поверьте. К тетке порой захаживали судьи и с красочными деталями рассказывали как размазали очередного мужичка в бракоразводном процессе. Судьи, коль скоро заговорили об этом, всегда были женщинами. Что меня раньше удивляло, а сейчас я понимаю: любой коррумпированный или авторитарный режим должен опираться на женский чиновничий аппарат, не в высших слоях, а в своей сердцевине и на нижних слоях этот аппарат должен быть женским. В особенности в области юриспруденции. Женщины самые ярые этатистки. С другой стороны, женщины тоже страдают в замужествах своих, порой хлеще мужчин…Но кто ж заставляет их с детства мечтать-то об этом?

По количеству же разводов мы одни из первых в мире, плюс большинство из них инициированы женщинами, дети остаются с женщинами, в наихудших и страшнейших случаях — мальчики остаются с мамами и бабушками, которые растят искалеченных созданий. Пол страны у нас воспитана однополыми парами…

— Там лужа во дворе, как площадь двух Америк…Там одиночка мать вывозит дочку в скверик… — протянул я задумчиво.

— Ты к чему это? — поинтересовалась Кристина.

— Да так. А про Терек я боюсь в наше время читать, а то извиняться придется.

— Это не «Письма». Это «Пятая годовщина», — заметила моя подруга, — Обожаю ее.

А я вот в этот момент так заобожал Кристинку, вы не поверите. Ажно прослезился чутка. Но вот ее лапки, господи, ну вот ну почему греческие-то?! Сидит, умница, красавица, врач, между прочим, поэзию любит, ухаживает за ножками, вот моникюрчик хороший, педикюрчик, и греческие…Тьфу, не жизнь, а проклятие!

— Ты знаешь, что ты суперская? — спрашиваю у нее. Она опять хмыкает, дергает плечом и поджимает свои пальчики на ножках. Знает, да. Давно знакомы. По идее, если не думать про ее ножки… — На работу, кстати, не пора?

— У меня выходной.

Я прижал ее посильнее, провел носом по волосам, изнюхал их, поцеловал в ушко, в заднюю часть шеи, где находится верхний позвонок. Ее тело моментально покрылось мурашками, она застонала.

— Сударыня, а могу ли я составить Жану компанию? — спрашиваю я.

— Что вы, сударь, а вдруг Жан ревнив?

И улыбается, стреляет глазами в меня, потом сливаемся в поцелуе. Прелесть бытности как бы взрослым в том, что тебе плевать на перегар, нечищенные зубы по утрам и прочие такие дискомфортности, когда вам обоим хочется друг друга. Для меня сейчас она, растрепанная, перегарная, без макияжа, вся такая моя, со сна, податливая и гладкая, с запашком простыней и ночи, милее миллионов красавиц с обложек.

Я притягиваю ее к себе, чувствую тепло, влагу внутри нее, оба сопим, лапаем друг друга, она стягивает мои труселя, толкает на пол.

И зря, потому что спина моя многострадальная, сразу отдается жгучей болью.

— Ой, прости…Больно да? — сразу реагирует Кристина.

Я аж зажмурился, так больно.

— Ай…Сейчас погоди, секунду. Сейчас, — говорю, — Ой.

— Забыла, извини, — произнесла она и ласково провела рукой по моему прессу.

Перехватываю руку, хватаю, встаю и опрокидываю на кровать горячую тушку. Она аж рычит.

Накидываюсь, опять сплетаемся в поцелуе, она вырывается из моих губ и начинает облизывать меня. То есть в буквальном смысле облизывать. Щеки, подбородок, шею, лижет и лижет. Это уже ее фетиш: с ума сходит, когда облизывает мужиков. И второй ее фетиш: когда мужчина бреет ей лобок. Ага, не ослышались. Когда мужчина или парень, после пилинга и прочих заморочек, берет мужскую пену (непременно мужскую!), мажет все аккуратненько, берет бритву, мужскую, что важно, и начинает аккуратно водить. Я открыл дополнительные фишки: в этот момент играть роль отца. Называю ее «доченька», веду себя как мужчина с девочкой. И иногда нужно дуть на ее клиторочек. Один раз она кончила за минуты полторы, да с брызгами. Я и побрить особо не успел, хотя честно хотел.

Но сегодня она побрита, сучка такая. Наверняка не сама!

— Ну и кто счастливчик? — спрашиваю и шлепаю ее склизкую промежность, пока она облизывает мои щеки.

— Сама, — ответила Кристина. Остановила свое лизание и с презрительной ухмылкой поглядела на меня.

А я вот заревновал чуточку, что ли.

— Ревруем-с? — спрашивает. Коза.

— Нифига вообще.

Схватил ее за шею, придушил и опять впился поцелуем. Мой агрегат был готов, ее врата источали смазку и тоже по ходу приготовились.

Звонок телефона.

Нехотя отлипаю от нее, беру аппарат. Номер Вэ-Вэ. У меня за секунду все упало.

— Что случилось? — спросила Кристина. Она тоже стала серьезной, видя мою реакцию.

Конец ознакомительного фрагмента.