Измена. Жизнь заново

Кира Фарди (2024)

— Как же ты мог?! — горло сдавливает спазм. Я смотрю на смятую постель, на спину мужа и на кружевные трусики на полу. Чужие трусики. — Дина? — Глеб вскакивает. — Я-я подаю на развод, — говорю первое, что приходит в голову от шока. — Не неси чушь! — рявкает муж, уже полностью совладав с собой. — С чем останешься? Дом, сбережения, дочь — все мое! — Лялька уйдет со мной со мной. — И не рассчитывай! Я не дам тебе развод. Не даст? Это мы еще посмотрим. После всех унижений, пережитых за годы брака, теперь я буду бороться. И мстить.

Глава 4

Просыпаюсь в незнакомом месте. Но по запаху лекарств понимаю: я в больнице.

Тело сковано вялостью. Пытаюсь поднять руку, но она падает бессильно на одеяло. Приподнимаю его: на мне надета ночная рубашка в цветочек. Цепляю ее пальцами, вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что сковывает мой живот. Взгляд сразу натыкается на белую наклейку, похожую на послеоперационную.

Память тут же выводит на экран смутные картинки, наполненные звуками и ощущениями: встревоженные крики, хлопанье дверьми, влажный ветер на лице. А еще запах автомобильной кожи, смешанный с ароматом мужского парфюма, и отрывистые слова:

— Дина, как вы? Дина не спите! Дина, вы меня слышите?

И я что-то мычу, мычу в ответ, а потом уплываю в темноту.

И снова:

— Дина, не молчите! Дина, сейчас приедем!

Я понимаю, что меня куда-то везут, но как-то отстранённо, будто все происходит не со мной. А потом лицо доктора надо мной, бархатный голос, укол в сгиб локтя, черная маска, которая ложится на нос и рот, сладковатый запах наркоза.

Устало откидываюсь на подушку. Такое простое движение отнимает все силы. Прислушиваюсь к себе. В целом, все нормально. Боли нет, даже чувствую какую-то легкость.

Перевожу дух и поворачиваю голову. Рядом на стуле сидит Серафима в белом халате и клюет носом. Невольно улыбаюсь. Трогаю ее за руку.

— А? Что?

Сима встряхивается, крутит головой. Бледно-голубые глаза еще покрыты туманной дымкой сна, щеки пылают румянцем, а пухлые губы влажно блестят.

— Просыпайся, подружка, рассказывай. Где я?

Голос звучит хрипло, откашливаюсь.

— Что? А-а-а, — подруга с удовольствием потягивается и зевает. — Ты в клинике.

— Это я поняла. Как здесь оказалась?

— Какой-то мужик привез.

— Мужик? — от удивления брови ползут на лоб. — Какой мужик?

— А я знаю? — вскрикивает Симка. — Я его не видела. Какой-то Владислав. Это в приемном покое так сказали.

Точно! Алла Борисовна говорила, что он заедет. Вспоминаю и чувствую, что краснею. Оказаться в таком непрезентабельном виде перед лощеным Владом неловко.

— Он сам привез? Не скорая?

— Ну да. Схватил, положил тебя в машину и повез. В приемный покой на руках внес, — Симка наклонилась ко мне и зашипела: — Признавайся Вереснева, что за красавчики у тебя по дому шастают?

— Это не мой. Бойфренд свекрови.

— Спятила бабка? — всплескивает ладонями подруга, а я кошусь на дверь, вдруг медсестра войдет. — Кукушкой на старости лет поехала?

— Не такая уж она и старая, шестьдесят пять лет всего. Ну, ты рассказывай!

— А что говорить. Я разнервничалась, рванула к тебе. Приехала, а там перепуганная Лялька сидит и трясется. Говорит, что вышла из комнаты, почудился какой-то шум, а входная дверь настежь открыта, тебя дома нет, а на полу в холле вещи разбросаны.

— Почудился?

— Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.

— А дальше, что?

— Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.

— С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.

— О небеса! — Сима вздымает руки к потолку. — Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.

— Но…

— Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.

— Так, и что со мной?

— Операцию тебе сделали.

— Это я уже поняла. И что у меня было?

— Разрыв яичника.

— Того самого?

— Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!

Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул — это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце.

— Я думала, все пройдет, закрутилась.

— Так и сгинешь от хорошей жизни, — ворчит Симка.

— У меня нормальная жизнь, — обиженно поджимаю губы. — Как у всех.

Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.

— Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле — безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.

— Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.

— О боги! — Сима закатывает глаза. — Ваши высокие отношения мне не понять!

— Еще бы! Ты же старая дева.

— Будешь на меня ругаться, уйду!

— И уходи.

Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.

Дверь с шумом распахивается, и в палату входит медсестра. Она делает мне парочку уколов, измеряет температуру. Все это время мы молчим. Симка дуется, я тоже. Такой разговор у нас возникает не впервые.

Подруга помогает мне встать, умыться, переодеться. Не успеваем мы закончить, как в палату вваливаются муж, свекровь и дочь.

— О, драгоценные родственнички пожаловали? — ворчит Симка.

Но ее бубнение слышу только я.

— Мамочка, как ты? — Лялька оттискивает подругу от кровати и хватает меня за руку. В глазах неподдельный страх и вина. — Прости меня. Я даже не поняла, что тебе плохо.

Ласково касаюсь ее щеки: люблю свою девочку больше жизни.

— Все уже позади, — шепчу непослушными губами.

— Дина, нельзя же так! — басит Глеб. — Трудно было сказать?

— Я говорила. И писала.

— Прости, не понял, насколько все серьезно. В конференц-зале пришлось вообще отключить телефон.

Он стоит с видом побитой собаки, опустив голову, и отводит взгляд.

— Футы-нуты! — громко фыркает Симка. — Какой занятой дядечка! И что за важные вопросы решает издатель аккурат в середине рабочей недели?

— Си-ма! — хором вскрикивают родные.

— Дина, тоже мне, нашла время, когда заболеть! — кривит губы свекровь.

Она подходит к зеркалу, висящему на стене, и подкрашивает губы. Даже сейчас заботится о внешности. Интересно, кто ей сегодня готовил низкокалорийный завтрак?

— Болезнь, вообще-то, не выбирает, — защищает меня Симка. — Это вы довели мать до такого состояния.

— Прекрати лезть в нашу семью! — косится на нее Глеб и гладит мою руку. — Как ты, дорогая?

Он сама предупредительность и внимание. Поправляет одеяло, взбивает подушку, подносит ко рту стакан с водой. А в глазах столько нежности, что мое сердце наливается теплом.

Нет, зря Симка ругается. У меня хорошая, заботливая семья.

Дверь внезапно распахивается, мы вздрагиваем от стука и дружно вскрикиваем:

— О боже!

В проходе сначала появляется пузатая ваза, с огромным букетом орхидей в ней, потом корзина с фруктами. А между ними затерялся щуплый мальчишка-доставщик.

Я растерянно смотрю на нежданного гостя. А он, пыхтя, доходит до стола, ставит свою ношу, вытирает пот.

— Вереснева кто? — спрашивает высоким голосом.

— Я…

— Распишитесь.

Муж выхватывает у паренька папку, а свекровь сразу лезет в цветы и вытаскивает карточку.

— Ну-ну, посмотрим, что за кавалер прислал этот букетик…

Ее голос так и сочится ядом, но я и сама в недоумении. Мы с Симой переглядываемся.

— Что? Кто там? — подпрыгивает Лялька и пытается выхватить открытку. — Бабуля, покажи!

Но у Аллы Борисовны хватка железная. Она ловко уворачивается, раскрывает конвертик и читает:

«Очаровательная Диана! Выздоравливайте! И пусть ваш каждый день начинается с улыбки. Владислав».

Я лежу в кровати с горящими ушами и не знаю, как реагировать. За годы брака забыла, что такое получать цветы от чужого мужчины.

— Это как понимать, дорогая? — сурово хмурит брови Глеб.

С его лица пропадает виноватое выражение, наоборот, он приосанивается, расправляет плечи. Этакий мачо на минималках, защитник чести семьи.

Симка фыркает.

— А тебе, великий издатель, слабо было жене цветочки принести? — язвит она. — Да и фруктиками не побаловал.

— Сима! — чуть не плачу я. — Пожалуйста, не сейчас!

— Ничего не понимаю, — добавляет свекровь, поджимая губы. — И когда ты так с Владиком спелась? Он твою картину вдруг купить захотел, цветы посылает.

— Ой, Алла Борисовна, а вы разве не знаете? — не успокаивается Симка. — Влад же и привез Дину в больницу.

— Влад?

Теперь приходит черед удивляться свекрови. Она стоит у стола, теребит нежный лепесток орхидеи, а у меня сердце останавливается: боюсь, что она загубит неземную красоту.

— Алла Борисовна, пожалуйста…

— Что? Что не так? — вспыхивает та.

Смотрит на руки, отрывает лепесток от стебля.

— Мама, не трогай цветы! — соображает муж.

Боже, как же хорошо он меня знает!

Дверь снова открывается, на пороге появляются врач и медсестра.

— Так, посетители! Шагом марш за дверь! Пациентке нужен покой.

Свекровь задирает подбородок и царственно проходит мимо медиков. Вдруг она оборачивается и спрашивает у медсестры:

— Дорогая, разве можно в палате держать такой огромный букет?

— Н-нет, но…

Девушка растерянно смотрит на доктора.

— Безобразие! Что за порядки в этой клинике! Пожалуй, я позвоню Антону Николаевичу!

— Вот мегера! — охает Симка.

Кто такой Антон Николаевич, я не знаю, но медсестра сразу хватает вазу.

— Нет! Не трогайте! — вскрикиваю я и сажусь. — Это мои цветы! Они ничем мне не помешают.

— Правда, бабуля, — поддерживает меня Лялька. — От орхидей даже запаха нет. Пусть стоят.

— Валя, убери вазу на подоконник, — решает по-своему наш спор врач. — Господа, вы мешаете обходу.

Родственников будто ветром сдувает. Глеб прощается холодно: он явно задет и обижен. Лялька целует меня в щеку и шепчет:

— Мамочка, я на связи. Если что — звони.

На душе становится тепло. Да, дочка у меня грубоватая и несдержанная, как вся современная молодежь, но душа у нее светлая.

— Как себя чувствуете? — спрашивает врач, и я перевожу на него взгляд.

Сердце замирает от восторга: давно не встречала рядом с собой такой красоты. Теплые карие глаза сияют медовым светом. В уголках лучиками разбегаются морщинки, четко очерченные губы слегка улыбаются, а идеальному носу позавидовала бы любая девушка.

— Х-хорошо, — заикаюсь я.

— Ну, допустим, вы лукавите, — бархатисто смеется доктор.

Приглядываюсь: на бейджике черным по белому написано его имя — Виктор Викторович Белых.

— Есть немного.

— Давайте, я вас осмотрю.

Он откидывает одеяло, приподнимает ночную рубашку. Теплые пальцы прикасаются к коже, а я чувствую, как мурашки бегут по спине, а щекам становится горячо.

«Идиотка! — просыпается внутренний цензор. — Тебе ночью операцию сделали, а ты от чужого мужика млеешь. Еще и моложе себя».

— Щекотно, — шепчу осипшим голосом и ловлю быстрый внимательный взгляд.

Наверняка знает, как магнетически действует на женщин его мужской образ.

— Главное, не больно. А щекотка не смертельна, — улыбается он. — А теперь поговорим серьезно. Вас привезли вовремя. Скажите спасибо своему другу.

— Он не мой.

— Острый живот — само по себе опасное состояние для жизни человека. Если бы еще чуть-чуть и… перитонит.

Мое богатое воображение тут же выстраивает логическую цепочку дальнейших событий. Теперь вместо мурашек ледяной холод охватывает плечи, я зябко передергиваюсь. Доктор быстро набрасывает одеяло, секунду медлит, и прячет под него еще и мои руки. Его внимательные глаза так близко, а пахнет от него настолько волшебно, что я зажмуриваюсь.

Лечение идет хорошо. Еще бы! С таким-то доктором!

Лялька приносит мне альбом и карандаши, я делаю наброски, и главной моделью выступает ваза с орхидеями. Она стоят на подоконнике, и каждое утро я просыпаюсь с улыбкой. Солнечные лучи проникают сквозь молочные лепестки и окрашивают их в нежно-розовый цвет. Это настолько волшебно, что я не могу налюбоваться.

Владислав больше не дает о себе знать, зато Глеб звонит каждый день, тревожится. Но меня навещают в основном Сима и дочь.

— Вот видишь, видишь, — ворчит подруга в очередной визит. — Ты готова пожертвовать собой ради семьи, а они заняты своими делами.

— А что делать, Сим?

Я с тоской смотрю на окно, по которому барабанит дождь, перевожу взгляд на орхидеи, и опять сердце наполняется теплом. Хотя… белый след на пальце Влада не дает покоя. Зачем-то же он кольцо снял.

«Все мужики одинаковые. Ни одному верить нельзя!» — появляется горькая мысль.

— Что ж, Диана Алексеевна, — говорит доктор во время последнего осмотра. — Берегите себя. Придете ко мне на прием… дайте-ка подумать… — напряженно вглядываюсь в лицо греческого бога, словно хочу напитаться силой из живительного родника красоты. — Через две недели жду вас у себя в кабинете.

— Это какого числа? — голос предательски хрипит, но Виктор будто не замечает моего состояния.

— Сегодня у нас второе апреля, значит жду вас шестнадцатого в девять часов.

Он встает, кивает медсестре и идет к двери. Я грустно провожаю его глазами и цепляю взглядом правую руку, на пальце которой красуется обручальное кольцо. Вот так всегда: встретишь идеального мужчину, а он оказывается занят.

Я неторопливо собираюсь домой. Глеб за мной не приедет, у него серьезное совещание, Лялька в школе, а на помощь свекрови рассчитывать не приходится. Зато Симка волнуется с утра и допытывается, дал мне доктор выписку или нет.

— Сим, я готова, — звоню я ей.

— Ой, Динка, у меня пациентка на рахманке^[1] лежит. Подожди полчасика. Я быстро.

Что ж, полчасика у меня есть. Спускаюсь на лифте в холл, только хочу сесть на диван, как кто-то забирает у меня из рук сумку. Я испуганно оглядываюсь: сзади стоит Влад и широко улыбается.

— Позвольте вас подвезти, Дина.

Примечания

1

Рахманка — гинекологическое кресло — иначе кровать Рахманова.