Сказание о Павшей

Кира Трушина (2024)

Пески времени хранят древние тайны, одна из них — история богини Маат. Она была хранительницей справедливости и порядка в Древнем Египте, однако за сотни лет люди извратили её образ. Теперь прошлое богини переплетается с настоящим, грозя изменить ход истории. Профессор Эйвери Брейкен исследует забытые мифы, постепенно раскрывая заговор жрецов времён фараона Яхмоса. Можем ли мы доверять истории, если её пишут те, кто жаждет власти?

Глава третья

Богиня всего сущего

Начало.

Шестой год правления фараона Яхмоса. Ему было всего десять лет, когда он взошёл на престол. Первые четыре года страной правила его мать и регент, царица Яххотеп, но в четырнадцать фараон взял управление в свои руки.

Полуденное солнце стоит в зените. Его жаркие лучи озаряют шумный Мемфис, живущий своей привычной суетой. На улицах слышны гулкие шаги, звонкие крики, смех детей, азартно играющих в шарады. Мясники громко зазывают покупателей к прилавкам, а торговцы предлагают фрукты, специи и ткани, источая пёстрый аромат рынка. Всё это сливается в единую симфонию жизни города, кипящего в полуденном зное.

Тем временем, в покоях дворца, тонкая фигура потягивается в ложе, погружённой в полумрак. Её длинные, вьющиеся локоны нежно струятся по плечам, отражая золотистый свет, пробивающийся сквозь резные окна. Богиня Маат пробуждается ото сна. Мягкая струя свежего воздуха, несущая слабый аромат акаций и нагретого камня, касается её лица. Она медленно садится на постели, её светлая кожа кажется фарфоровой в утреннем свете.

Легко потянувшись она начинает составлять план на предстоящие дни. По её воспоминаниям необходимо решить пару срочных дел с фараоном, встретиться со жрецами из-за коронации и уведомить близлежащие номы для подготовки к шему. Однако мысли богини возвращаются к минувшим столетиям. Прошедшей ночью она вновь вспоминала, как больно переживала грядущие перемены. Война с гиксосами стала одним из ударов, навсегда изменивших её восприятие смертного мира.

Мысли богини возвращаются к минувшим столетиям. Минувшей ночью она вновь вспоминала, как больно переживала грядущие перемены. Война с гиксосами стала первым из ударов, навсегда изменивших её восприятие смертного мира.

Гиксосы, завоеватели из Ханаана, вторглись в Та-Кемет, захватив Нижний Египет и разорив священные земли. Секененра Таа II, фиванский фараон, отказался подчиниться гиксосскому царю Апопи, поэтому был убит в бою. Его место занял его старший сын Камос, смелый воитель, начавший борьбу за освобождение Египта. Вандализм гиксосов, разрушение храмов, убийства священных животных возмутили египтян. Камос собрал совет вельмож и предложил план изгнания врага. Его армия, усиленная нубийскими союзниками, двинулась вниз по Нилу достигнув Авариса, атакуя врага внезапно. Успех сопровождал их, но Камос повторил судьбу своего отца, пал на поле боя, не завершив миссию.

Победителем стал юный Яхмос I. В четырнадцать лет он возглавил египетскую армию взяв бразды правления на себя. Гиксосы, не желавшие проиграть, вновь объединили свои силы. Яхмос во главе египетской армии вторгся в Ханаан и нанёс решающий удар гиксосам, тем самым разгромив чужеземцев. С поддержкой критского флота и войск своей матери, Яххотеп, являвшейся «повелительницей берегов Хаунебт» он окончательно изгнал завоевателей, вернув мир в Египет. Теперь, спустя два года после победы, Кемет вновь обрёл стабильность, процветание и силу.

Маат вспоминает, как во времена войны каждый правитель и герой были для неё лишь мимолётными вспышками в бесконечности её существования. Её одиночество неизменно. Несмотря на окружение смертных, никто не мог понять её истинную сущность. Она видела, как поколения сменяют друг друга, как приходят и уходят фараоны, а люди остаются такими же мимолётными и хрупкими. Бессмертие обременяло её, делая каждое новое утро похожим на предыдущее.

Сложно найти себе друга среди множества смертных. Так же страх вновь кого-то потерять существует в душе богини, словно змея, вцепившееся в сердце.

Проживая цикл за циклом девушка начала теряться во времени, всё было одинаковым и приевшимся. Когда не преследует смерть есть возможность прожить хоть сотню человеческих жизней, делать всё что заблагорассудиться: увидеть мир, познакомиться со множеством интересных личностей, попробовать новые блюда, почувствовать всё то, что человек не может испытать за одну свою жизнь. Но спустя сотни, тысячи и миллионы лет всё становится в тягость. Ведь если ты бессмертен приходит осознание: жизнь — бессмысленна.

Маат подходит к окну. С высокого балкона дворца открывается вид на величественный Мемфис, город, возведённый её руками. У подножия дворца возвышается храм богини Маат. Утренняя церемония уже началась: жрецы читают мантры, а дым ладана струится вверх, смешиваясь с солнечным светом. Но для богини этот ритуал стал чем-то обыденным, почти бессмысленным. Её сердце опустошено, глаза смотрят на город без прежнего вдохновения.

«Этот мир, который я создала, живёт своей жизнью. Но что я значу для него?» — думает она, наблюдая за людьми, спешащими по своим делам. Величие Мемфиса, рождённое её замыслом, кажется далёким от её нынешнего состояния.

Одинокая слеза скатывается по щеке, сверкая в лучах солнца, но она тут же смахивает её, не позволяя себе слабость. Маат знает: даже богам приходится скрывать свою боль.

— Я так устала… — тихо признаётся она. Для божества, чья жизнь должна быть безупречной, это признание звучит почти унизительно. Но тоска и раздражение поглощают её. Она закрывает лицо руками, стараясь подавить нарастающее чувство опустошения.

Тишину комнаты нарушает осторожный стук. Кристиана мгновенно выпрямляется, натягивая на себя привычную ледяную маску. Быстрый взгляд в зеркало убеждает её, что эмоции надёжно скрыты. Ни один мускул не выдаёт усталости.

— Войдите.

Дверь открывается, и входит Ливия, её личная служанка. Поклонившись, она говорит с почтением:

— Доброе утро, госпожа. Вы готовы к аудиенции с фараоном?

Кристиана сжимает губы, её взгляд становится настороженным. Голос Ливии звучит привычно, но в интонации сквозит что-то необычное.

— Аудиенции? — переспрашивает богиня. — У фараона были другие планы на это утро.

— Он изменил их, госпожа, — спокойно отвечает Ливия. — Приказал сообщить, что ждёт вас, как только вы будете готовы.

Кристиана чуть нахмуривается. Такое решение фараона неожиданно для неё.

— Понятно, — отвечает она сдержанно. — Тогда я надену белый калазирис и украшения из лазурита.

Ливия кивает, но задерживается, словно колеблется, стоит ли продолжать. Наконец её голос смягчается:

— Госпожа… Вы сказали, что устали, — она на мгновение встречается с пристальным взглядом. — Позвольте спросить. Но ведь боги не устают, верно?

Кристиана слегка приподнимает бровь, её взгляд холодеет. Этот вопрос звучит, словно нечто большее, чем простое любопытство.

— Мы не должны, — говорит она медленно. — Но это не значит, что не можем. Усталость — это не только телесное чувство, Ливия. Иногда даже дух нуждается в покое.

Ливия слушает внимательно, но в её взгляде мелькает лёгкое недоумение.

— Но разве вы не бессмертны? Как можно чувствовать то, что свойственно людям?

— Бессмертие не делает нас неуязвимыми, — произносит богиня. — Наши задачи требуют сил, и иногда даже божеству нужен отдых. Мы чувствуем вес всего, что происходит вокруг, пусть не так, как люди. Но этот груз может быть не менее тяжёлым.

Лицо Ливии смягчается, в её глазах появляется искренняя забота.

— Простите меня, госпожа. Я просто хотела помочь. Может быть, предложить травы для восстановления сил?

Кристиана позволяет себе мягкую улыбку.

— Я ценю твою заботу, Ливия, — тихо говорит она. — Но я справлюсь.

Ливия почтительно кивает и покидает комнату, оставляя богиню наедине с мыслями о предстоящей встрече с фараоном.

Кристиана редко выходит за пределы дворца, где тени сада надёжно скрывают её от посторонних взглядов. Её внешность неизменно привлекает внимание: фарфоровая кожа, утончённые черты, белоснежные волосы и ярко-голубые глаза делают её чужой среди местных жителей. Она выглядит как видение — нечто эфемерное и далёкое. В то время как египтяне, являются людьми трудящимися. Брюнеты с загорелой кожей и тёмными глазами, работающие под горячим диском бога Ра.

Именно по этой причине она редко покидала дворец. Притягивая к себе ненужные взгляды, Кристиана предпочитала спокойствие тенистого сада, который давно стал её тихим убежищем. Это время она любила проводить в компании Ливии, своей верной служанки и, как Кристиана не желала признаваться самой себе, единственной близкой души. Ливия являлась не обычной слугой, она стала неотъемлемой частью жизни богини. Хотя Кристиана часто сохраняла холодную маску, её сердце тянулось к Ливии, чувствуя незримую, но крепкую связь.

Когда Ливия возвращается, приготовления проходят в тишине. Белый калазирис мягко облегает фигуру Кристианы, струясь до самого пола, словно касаясь кожи лёгким дуновением. На шею ложится серебряный воротник с изображением луны и расправленных крыльев — символ её божественной сущности. Ливия аккуратно закрепляет широкий пояс и надевает на запястья массивные браслеты, которые переливаются в утреннем свете. Каждое украшение, сделано из серебра из-за прихоти столь почитаемой богини.

Между прядей её белоснежных волос служанка вставляет страусиное перо, символ гармонии и силы Маат.

Богиня смотрит на своё отражение в зеркале. Лёгкая тень усталости прячется за идеально безмятежным лицом. Она глубоко вздыхает, готовая встретить новый день.

Кристиана берёт любимое кольцо с нефритом и надевает его на безымянный палец. Для неё это больше, чем украшение: кольцо несёт память о важных моментах жизни, о ком-то особенном, кто остался в её сердце. Она проводит пальцем по холодной поверхности, вглядываясь в изумрудный блеск, словно видя в нём тени давно ушедшего прошлого. В её душе отзывается тихий, почти болезненный укол — в момент, когда пальцы соприкасаются вокруг кольца.

Глаза её замирают на переливе изумруда, глубоком и таинственном, словно хранившем в себе ответ на вопрос, который она давно не осмеливается задать. Её мысли унеслись в прошлое, к лицу, которое однажды было дорогим, но теперь осталось только в отголосках памяти.

«Как давно это было…» — думает она. Но прежде чем воспоминания захлёстывают её, Кристиана заставляет себя вернуться в настоящее, отводя взгляд от кольца и стараясь забыть образы из прошлого.

«Теперь не время для этого», — строго говорит себе она, отгоняя мысли, несущие боль. Огонёк в её глазах на мгновение погас, уступив место привычной хладнокровности. Кристиана выпрямляется, возвращаясь в реальность. На лице снова появляется обычное спокойное выражение, а в мыслях остаётся лишь предстоящая аудиенция с фараоном.

«Вероятно, встреча не затянется», — думает она. — «Зайду за книгой и пойду в сад с Ливией. Мы давно не были там вместе».

На мгновение Кристиана останавливается, чувствуя укол вины за то, что с утра говорила с Ливией так сухо. Она не просто служанка: их объединяют долгие часы бесед и молчания. Почему Кристиана иногда отталкивает её? Возможно, потому что даже боги не могут позволить себе слишком сближаться с людьми. Но с Ливией всё иначе… В её присутствии Кристиана ощущает покой, редкое для себя чувство.

«Ливия поймёт», — оправдывает себя Кристиана, — «Я лишь пытаюсь не привязываться слишком сильно. Но как это возможно, когда она всегда рядом?»

Стараясь отвлечься мысли возвращаются к фараону Яхмосу, который вдруг изменил свои планы. Нелогично — особенно перед коронацией Нефертари. Если Яхмос тревожит её, значит, что-то серьёзное.

— Госпожа, приготовления окончены, — голос Ливии звучит тихо и почтительно. Склонившись в глубоком поклоне, она открывает двери и отступает в сторону, чтобы пропустить Кристиану.

— Превосходно, — коротко отвечает богиня. На миг её взгляд задерживается на Ливии, и они обмениваются почти незаметным, но понимающим взглядом.

Кристиана выходит из комнаты, её босые шаги глухо отдаются по мраморным плитам коридора. В тишине дворца слышен лишь лёгкий шорох одежды и слабое эхо её шагов. Она идёт грациозно, словно тень, органично вписываясь в это пространство, ощущая себя частью дворца, его безмолвной хозяйкой.

За ней, стараясь не отставать, неслышно ступает Ливия. С ранних лет она учится этому искусству, наблюдая за Кристианой, — не заговорить первой, улавливать каждое её желание без слов. Ливия выросла здесь, во дворце. Для неё богиня всегда была наставницей, её единственной опорой. С четырёх лет Ливия была «хвостиком» богини, обучаясь тонкостям этикета и самоконтроля. Она не просто служанка, она — подруга и преданная спутница Кристианы.

В редкие минуты наедине Кристиана позволяет себе быть просто собой, наслаждаясь прогулками по саду, разговором о цветах, что они вместе выращивали, или другой, казалось бы, незначительной темой. Ливия — единственная, кто не напоминает ей о божественном статусе, и эта простота в отношениях бесценна для богини.

И всё же, в публичных ситуациях, как сейчас, Кристиана сохраняет дистанцию. Их связь слишком глубока, чтобы выставлять её напоказ, и Ливия понимает это. Она не нарушает тишину, чувствуя каждую перемену настроения Кристианы, каждую тень на её лице. Молчание между ними многозначительно и не требует слов.

Пройдя несколько длинных коридоров, Кристиана невольно ощущает лёгкий ветерок, едва касающийся её волос. Она замирает на мгновение, её пальцы тянутся к кольцу, но тут же останавливаются. Сейчас не время для прошлого.

Зал аудиенций или же тронный зал находится в самом центре дворца, где сходились важнейшие пути фараонской резиденции. Восточное крыло с садами и длинными аллеями, принадлежит Кристиане, даруя ей тишину и уединение. В западном крыле будет жить Нефертари, а покои фараона, вместе с большим садом, расположены в северной части, ближе к центру власти.

Кристиана и Ливия проходят через каменный коридор, крытый резными колоннами, символизирующими порядок и гармонию — принципы, связанные с Маат. Воздух пропитан ароматом ладана и мирры от курильниц, стоящих вдоль стен.

Приближаясь к дверям тронного зала богиня ощущает тревогу. В её сердце вспыхивают противоречивые чувства, подгоняемые столь резким желанием Яхмоса встретиться с ней. Игнорируя этот необъятный наплыв чувств, девушка трогает холодное кольцо большим пальцем, желая успокоиться.

При виде Кристианы стражники низко кланяются, признавая её присутствие. Слаженно и без слов они распахивают массивные двери тронного зала.

— Кристиана, воплощение богини Маат, прибыла! — торжественно объявляет один из стражей, его голос гулко разносится по залу.

На мгновение Кристиана замирает на пороге, оглядывая зал. Полутени от массивных колонн, яркий свет, льющийся из высоких окон, всё здесь проникнуто величием. В этот момент в её сердце замирает что-то беспокойное. Её взгляд скользит к Ливии, стоящей у двери, — в нём короткое понимание. Ливия знает, что госпожа предпочла бы спокойный сад этой торжественности. Лёгкий кивок — и Ливия, поймав сигнал, отступает к двери, оставаясь в тени у входа. Её присутствие почти незаметно для окружающих, но для Кристианы оно остаётся значимой опорой, скрытой от посторонних глаз.

Собравшись с мыслями, Кристиана шагает вперёд, входя в зал. Её босые ноги медленно ступают по прохладному каменному полу, пространство заливают золотистые лучи, струящиеся сквозь высокие окна. Но этот свет кажется ей тусклым, безжизненным. То, что для других может выглядеть величественным и торжественным, вызывает у неё лишь отвращение. Каждый её шаг оживляет в памяти сцены, которые она хотела бы забыть.

Кристиана оглядывает огромный зал, и воспоминания о его прошлом оживают. Она вспоминает, как десять лет назад здесь царил хаос и кровь, когда Камос, прежний фараон, поддавался безумию и жестокости. Здесь каждый второй слуга подвергался пыткам или умирал по капризу правителя. Трупы покрывали этот мраморный пол, по которому она сейчас идёт. Их безмолвные тела покрывали холодную поверхность, почти представляя собой пирамиду «Ахет-Хуфу». В те времена зал был пропитан запахом металла и смерти, и казалось, кровь навсегда въелась в стены.

Два пруда по бокам от трона, ныне спокойные и безмятежные, когда-то были наполнены телами невинных людей. Камос, опьянённый властью и вином, устраивал кровавые пиры прямо во дворце. Для Кристианы, воплощения Маат, богини справедливости и порядка, это было невыносимо. Ей приходилось снова и снова возвращаться сюда, пытаясь утихомирить фараона, словно истеричного ребёнка. Эти сцены напоминали ей, как легко человеческая жестокость разрушает порядок. Когда рассудок Камоса окончательно померк, весь Та-Кемет погрузился в хаос.

Хотя он и был выдающимся военачальником, бывший фараон оказался ужасным предводителем. Его поступками всецело управляло одно лишь жгучее желание мести. Не сумев справиться с горем утраты отца, он подчинился тьме Апопа, что окончательно сломило его разум. В конце концов, он пал на поле боя, став жертвой собственной глупости и самонадеянности.

Кристиана ненавидит ничем не оправданные убийства. Она всегда стремится решать проблемы словами, прежде чем прибегать к жестокости. Маат — не просто богиня правосудия, она — его воплощение, и действия Камоса были для неё воплощением зла. Этот зал остаётся для неё клеткой, где невинные жизни однажды угасли.

Теперь зал, некогда олицетворявший власть и силу, остаётся для Кристианы местом ужаса. Даже сейчас, когда запах смерти давно исчез, здесь по-прежнему веет болью и потерями. Каждый угол, каждая колонна хранит тени прошлого.

Она останавливается на мгновение, её взгляд падает на Нефертари, будущую супругу фараона, стоящую поодаль. Девушка в чёрных тканях и золотистом платке на лице выглядит спокойной и загадочной, её янтарные глаза сверкают, как драгоценные камни. Ещё не коронованная, она носит покрытие как знак статуса невесты фараона. Кристиана кивает ей в знак приветствия, позволяя себе лёгкую улыбку, хотя её мысли далеки от этого мгновения.

Спокойствие в зале оказывается обманчивым. Встретившись взглядом с фараоном, Кристиана замечает, что Яхмос явно встревожен. Его лицо, обычно спокойное и уверенное, отражает напряжение, а глаза, привычно излучающие силу, сейчас скрывают тревогу. Он старается сохранять самообладание, но его что-то сильно беспокоит.

— Богиня, — начинает Яхмос, поднимаясь с трона. В его голосе звучит напряжение, и хотя он старается говорить ровно, чувствуется нервозность. Его фигура внушительна, но сейчас он кажется более напряжённым, чем обычно. Он нервно взмахивает рукой, словно не зная, с чего начать.

— Простите за столь внезапный вызов, — продолжает фараон, его голос дрожит от сдерживаемого беспокойства. — Но я не мог не обратиться к вам… ситуация требует вашего вмешательства.

Кристиана внимательно смотрит на него, понимая, что за его нервозностью скрывается нечто действительно серьёзное. Яхмос всегда сдержан в общении с богами и никогда не тревожил её без веской причины. Он оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что их могут услышать.

Нефертари остаётся в стороне, неподвижная и молчаливая. Её глаза блестят любопытством, но она сдержанна, как и полагается будущей царице.

Кристиана подходит ближе к трону, чувствуя нарастающее напряжение в зале. Она ощущает это — под видимым спокойствием кроется нечто гораздо более серьёзное.

Яхмос встаёт в центре зала. Его шаги гулко отдаются в пустом помещении, и его лицо сосредоточенно, словно каждое действие обдумано до мелочей. Он знает: эта встреча не просто ради протокола — перед ним не просто девушка, а воплощение божественного закона.

Кристиана медленно поднимается по ступеням к трону и садится на него с непринуждённой грацией. Её движения плавные, но в них чувствуется сила. Её присутствие на троне кажется естественным, она ощущает себя здесь, как дома. Она равна фараону, а может быть, и превосходит его.

Яхмос наблюдает за ней, осознавая, что её место на троне неоспоримо. В этом зале каждый понимает: богиня Маат имеет на него равные права. Нефертари стоит в тени, понимая значимость момента и не вмешиваясь.

Когда Кристиана устраивается на троне, в зале повисает напряжённая тишина, нарушаемая лишь редким дыханием. Яхмос ждёт её слова, понимая, что инициатива сейчас принадлежит ей.

— Что случилось, что ты собрал нас на срочную аудиенцию за неделю до церемонии? — голос ровный, но в нём чувствуется скрытое недовольство. — Ты даже не соизволил явиться в храм, чтобы выбрать дополнительных жрецов. Нефертари пришлось отправиться туда одной.

Её взгляд холоден и проницателен, как у той, кто несёт бремя вселенской справедливости. Яхмос отводит глаза и уважительно кивает.

— Простите меня, — произносит он, стараясь придать голосу уважение, достойное богини. — Но возникшая ситуация столь же важна, как и коронация.

Кристиана смотрит на него, её глаза, словно два голубых стёклышка, изучают его лицо, и понятно, что она требует объяснений. После короткой паузы она слегка кивает, позволяя ему продолжить.

— Хорошо, говори, — её голос тихий, но его силу чувствуют все в зале.

Наконец собравшись с мыслями, Яхмос начинает:

— Начались массовые волнения среди жрецов, — говорит он, и каждое слово звучит как предупреждение. — Они протестуют и отказываются выполнять свои обязанности. В одних только Фивах маги уже действуют самостоятельно, требуя разделения власти и участия в политической жизни Египта. Они стремятся к так называемому единству между верой и властью.

Кристиана слушает, чувствуя, как тревога нарастает. Ситуация действительно опасная и даже способна стать катастрофической. Яхмос продолжает, не позволяя себе замолчать.

— Неизвестно, кто стал инициатором, но это подрывает наш авторитет. Если не остановить их, не только церемония коронации окажется под угрозой. Жрецы могут увлечь за собой народ, ведь они говорят от имени богов. Эта ситуация непосредственно связана с тем, о чём вы так беспокоитесь, госпожа Кристиана. Если они продолжат подрывать наш авторитет, всплывёт ваша тайна, которую вы скрывали три тысячи лет! Под угрозой не только династия, но и вы сами, богиня.

В словах Яхмоса Кристиана чувствует не только страх за будущее, но и угрозу всему, что она создала. Он осознаёт важность её тайны, и это придаёт его речи дополнительный вес. Любая неосторожность может раскрыть её истинную природу, а это станет ударом для неё и для всей страны.

— Нужно немедленно принять меры и утихомирить недовольство, — заканчивает Яхмос, глядя на неё с тревогой и надеждой.

Теперь становится понятно, почему он так внезапно собрал эту аудиенцию. Если не решить проблему, её тайна рискует вскрыться, и под угрозой окажется спокойная жизнь царства. Фараон понимает, что решение не явиться в храм было оправданным, но он с горечью осознаёт, что забыл предупредить Нефертари о возможной опасности. Жизнь его невесты тоже может оказаться под угрозой, и это добавляет ему беспокойства.

Кристиана вздыхает, её сердце наполняется тяжестью. Она улыбается, чтобы скрыть свои чувства, но тревога остаётся.

— Мы должны действовать осторожно, — произносит она, её голос тих, но полон решимости. — Я согласна, Яхмос. Если жрецы замышляют что-то против нас, мы не можем этого допустить. Нужно обеспечить безопасность Нефертари.

Яхмос кивает, понимая, что их план должен быть тщательно продуман. Кристиана закрывает глаза, размышляя о способах предотвратить назревающий конфликт. В её мыслях мелькают образы того, как быстро меняется мир и какой груз лежит на её плечах, как покровительницы и защитницы этого народа. Она знает, что не может оставить невесту фараона в опасности — сейчас нужно действовать.

Её мысли кружатся, словно бурные воды Нила. Восстание жрецов не возникает на пустом месте, и Кристиана понимает это лучше других. Как богиня правосудия, она знает: за каждым конфликтом скрывается нечто большее, чем простое недовольство.

«После войны с гиксосами власть фараона действительно шатка», — думает она. Война всегда приносит разруху, и даже самые сильные династии могут ослабнуть под её давлением. Яхмос, несмотря на свои усилия, всё ещё восстанавливает страну после гибели Камоса, правителя, который забыл о своих обязанностях и разорил земли. Теперь, когда Египет обретает силы, становится ясно, что доверие к власти подорвано.

Кристиана смотрит на Яхмоса, его напряжённое выражение подчёркивает, насколько он осознаёт серьёзность положения. «И он, и его мать Яххотеп, сумевшая возродить Кемет, понимают, что теперь, когда жрецы сплачиваются, кто-то, возможно, метит на их место», — думает она.

Мысли Кристианы блуждают по залу, как тени. Жрецы не стали бы восставать без предводителя. Кто-то манипулирует ими, направляя недовольство себе на пользу. Это может быть старый жрец, не желающий мириться с потерей власти, или новый лидер, собирающий вокруг себя недовольных. Интриги и недомолвки становятся всё ощутимее, и Кристиана понимает, что за этим стоит опасная игра.

— Нужно выяснить, кто стоит за этим, — говорит Кристиана Яхмосу. — Я не верю, что жрецы, получившие свою силу и власть от нас, так легко готовы отказаться от всего. Здесь явная манипуляция.

Яхмос кивает, сосредоточенно слушая.

— Мы должны выявить предводителя, пока не поздно. Если жрецы сплотят народ, это разрушит всё, что мы создали.

Кристиана понимает: нужно действовать быстро. Жрецы обладают влиянием и могут подстегнуть массы. Связанные с народом, они способны посеять разлад и направить его в разрушительное русло.

— Нам нужно собрать сведения о состоянии жречества, — продолжает Кристиана. — Выяснить, кто наиболее активен и кого они слушают. Обратить внимание на тех, кто был близок к Камосу — их недовольство может быть искрой, которая разожжёт пламя.

— Согласен, — отвечает Яхмос. — Но мы должны быть осторожны. Если наши шаги станут очевидны, это лишь усилит напряжение.

Кристиана кивает. Она знает, что нужно действовать тонко. Любой неверный шаг может обернуться против них. Наполнившись решимостью, она понимает: сейчас главное — защитить Нефертари и сохранить покой в царстве.

— Желание свергнуть фараона и взойти на трон всегда присутствовало среди вельмож и военных, сановников и чиновников. Учти мой совет: распусти свиту. Это риск, но так мы убережёмся от возможных предателей.

Яхмос нахмуривается.

— Это действительно опасное решение, госпожа. Вельможи занимают высокие посты, и их недовольство может сыграть против нас. Но, возможно, это единственный путь.

— Так и есть, — подтверждает Кристиана.

— Хорошо, я сделаю, как вы говорите. Распущу свиту, — решает Яхмос, хотя в его голосе слышится неуверенность. — Но это может усугубить опасность.

— У меня есть план, — продолжает Кристиана. — В моём распоряжении присутствуют доверенные девушки, которые незаметно сделают всю чёрную работу. Они будут следить за жрецами и собирать информацию. Это преданные служительницы, умеющие действовать тихо и умело.

Яхмос бросает на неё сомневающийся взгляд.

— Вы уверены, что они справиться со столь важной задачей? Это не просто слежка — это игра на выживание. Если жрецы заметят, они могут воспринять это как угрозу.

Кристиана наклоняет голову, сжимая руки на коленях.

— Я понимаю твоё беспокойство, но это наш единственный шанс узнать правду. Эти девушки преданы мне и сделают всё, чтобы защитить нас. Нам нужно действовать быстро и тихо. Если мы выявим подстрекателей, у нас появится возможность нанести удар в их уязвимый момент.

Яхмос, хотя и встревожен, соглашается.

— Тогда я начну с распуска свиты.

Кристиана кивком выражает поддержку его решимости.

— Да, Яхмос. Мы не можем позволить жрецам захватить власть. Мы должны действовать на шаг впереди.

— Что будем делать, когда получим информацию? — спрашивает Яхмос.

Кристиана поднимается с трона, её глаза горят решимостью.

— Обсудим следующий шаг, когда всё узнаем. А сейчас продолжай подготовку к коронации. Нефертари я жду у себя в кабинете в полдень.

Яхмос пытается что-то сказать, но она останавливает его:

— Без но, Яхмос. Мой план поможет сломить жрецов, верящих, что могут отнять у нас власть.

Её голос полон твёрдости, и Яхмос, понимая, что не может ей перечить, соглашается:

— Хорошо, госпожа. Я сделаю всё, как вы велите.

— На этом всё, — завершает Кристиана. Её прощальный взгляд полон решимости и уверенности. Она знает, что впереди их ждёт сложная борьба, но готова встретить её.

Остановившись в последний раз, Кристиана добавляет:

— Яхмос, — произносит она, задерживая его взгляд, — завтра пришли ко мне двух служанок.

Фараон слегка нахмуривается, но кивает, понимая, что Кристиана вновь что-то задумала и нельзя медлить с вопросами.

— Да, госпожа. Всё устрою, — отвечает он, скрывая тревогу за маской почтения.

Кристиана коротко кивает, давая понять, что разговор окончен. Она направляется к выходу, твёрдо решив действовать. Её не терпит, когда её перебивают, особенно когда на кону спокойствие и безопасность царства.

«Я должна реализовать свой план и вернуться к покою. Но что-то беспокоит меня: почему жрецы решили примкнуть к власти? Они и так уважаемы и обеспечены. Чего ещё им нужно?» — думает Кристиана. Она не может понять, что движет жрецами на такой опасный шаг.

«Неужели они действительно жаждут царской власти? Это неразумно. С нею приходят обязанности, намного более обременительные. И всё же, чувствую, за этим заговором скрывается нечто куда опаснее…»

Кристиана сжимает руки, сдерживая нарастающее раздражение. Она всегда сохраняет спокойствие, но предстоящая угроза ставит её терпение на грань.

Массивные двери тронного зала захлопываются за её спиной. С каждым шагом, удаляясь от этого места, она ощущает тяжесть ответственности, которая легла на её плечи. Впереди её ждёт столкновение с заговором, который может нарушить всё, что ей дорого.