Футарк. Первый атт

Кира Измайлова, 2014

Виктор Кин превыше всего ценит покой и тишину и нежно любит кактусы. Увы, покой достойному джентльмену только снится! Родственники доставляют сплошные неприятности, таинственные происшествия сотрясают маленький провинциальный городок, дают о себе знать тайны прошлого… Замкнутый мизантроп Кин просто вынужден общаться с самыми разными людьми начиная от полицейских, мошенников, свободных художников и членов Королевского географического общества до призраков и фэйри! Хорошо еще, что, зайдя в тупик в очередном расследовании, Виктор с помощью рун всегда может отыскать подсказку. И не важно, идет речь о таинственном ограблении в поезде, отравлении при незаконном производстве спичек или о давней дуэли со смертельным исходом. Итак, старая добрая Англия, провинция, сыщик-любитель – смешать, но не взбалтывать…

Глава 2

УРУЗ^[3]

Немного о бычьей силе, художниках и могуществе рекламы

Зубр огромен и дик,

На рога поднимает врагов.

Великий воин равнин —

Свиреп он и храбр.

Англо-саксонская хроника

Утро выдалось удивительно солнечным, что в наших краях является несомненным подарком судьбы. Я был особенно рад: сегодня мои крошки смогут обойтись естественным освещением, и это замечательно, поскольку никакие, даже самые современные электрические лампы не могут заменить настоящего солнечного света. Конечно, солнце здесь не столь горячо, как на родине моих малюток, но достаточно яркое. А уж согреть воздух вовсе не сложно! Кроме того, кое-какие мои питомцы и вовсе не нуждаются в тропической жаре. Она им может попросту навредить! Помню, я вдоволь намучился, разделяя оранжерею на несколько отсеков: в каждом требовалось поддерживать нужную температуру. И если зимой с этим серьезных проблем не возникало, то вот остудить кое-какие из них летом было куда сложнее. Приходилось уносить бедняжек внутрь дома, где толстые каменные стены не пропускали губительной для них жары. К счастью, далеко не всякое лето баловало нас подобной погодой, а с временными неудобствами легко было смириться…

Расположившись в любимом кресле, я лениво просматривал утренние газеты. В стране и в мире не происходило решительно ничего интересного, и это меня вполне устраивало. Хватит с меня разных… интересностей! Городские сплетни меня мало занимали, новости тоже, вот разве что биржевые сводки следовало просмотреть повнимательнее, каковому занятию я и отдался со всем тщанием и так увлекся, что не сразу услышал осторожное покашливание.

— Что такое, Ларример? — удивился я.

Дворецкий очень редко позволял себе нарушать мое уединение, и только по веским поводам, однако сейчас он всего лишь принес еще одну газету, причем держал ее кончиками пальцев, на отлете, как дохлую мышь. На лице Ларримера было написано крайнее неодобрение.

— Сэр, — сказал он, — если мне будет позволено заметить…

По опыту я знал, что, даже если ему не будет позволено, Ларример все равно найдет способ донести до хозяина свое мнение. Проще было выслушать его сразу.

— Да-да?

— Сэр, по моему глубочайшему убеждению, такому почтенному джентльмену, как вы, следовало бы отказаться от подписки на этот… листок. — Он брезгливо покосился на газету.

— Ларример, вы не могли бы объяснить поподробнее, чем вас так расстроило несчастное «Зеркало»? — Мне стало любопытно.

— Видите ли, сэр, — сказал дворецкий, — мне потребовалась газета, и я позволил себе взять один из старых номеров, чтобы…

— Ларример, мне совершенно неинтересно, зачем вам нужна была газета! — поморщился я. — Тем более если это… да, номер недельной давности. Ближе к делу, прошу вас!

— Так вот, сэр, — невозмутимо продолжал он, — развернув ее, я случайно ознакомился с содержанием рекламных объявлений. Должен вам сказать, сэр, что во времена старого хозяина подобное было бы решительно невозможно! А поскольку вы — достойный наследник семьи, то…

— Да-да, я должен вести себя подобающе, — кивнул я, листая сегодняшний номер «Зеркала» в поисках страницы с объявлениями. — Хм… Продается дом… Некое семейство ищет гувернантку для мальчика пяти лет, непременно миловидную француженку не старше двадцати пяти… уж не папаша ли давал объявление?

— Сэр!

— Я шучу, Ларример! Так, предлагается выездная коляска и пара прекрасных лошадей… да на их содержании разориться можно! Опытная домработница ищет место, рекомендации в наличии… Автомобили компании «Трагар» — лучшие в мире… как же, знаю я их колымаги. Полчаса едут, три — чинятся… Патентованное средство для роста волос для мужчин и женщин… угу, от такого, пожалуй, и облысеть недолго! Ларример, я никак не возьму в толк, что вас так возмутило?

— Взгляните на обороте, сэр, — нахмурился он. — Это еще не всё!

Я перевернул страницу.

— А-а…

Ну, теперь мне было доподлинно ясно, что так взволновало старого дворецкого. Прямо посредине газетного листа красовалось большое объявление (а рекламное место нынче недешево!). Стилизованный рисунок изображал дамский корсет во всех подробностях, вокруг роились ангелочки с садовыми лейками в руках и зачем-то оный корсет старательно поливали. Ах вон оно что! «Нержавеющие корсеты «Риофрю» — лучший выбор для современной дамы!» Надо же, чего только не придумают… Они что, полагают, дама отправится купаться прямо в этом сооружении? Хотя она ведь может попасть под дождь… Или они имели в виду материал? Ну, тогда это уже «железная дева» какая-то! Может, он еще и пуленепробиваемый? Хотя зрелище, наверно…

Отогнав излишне фривольные мысли, я обратился к Ларримеру:

— По-моему, очень забавная картинка. Не вижу в ней ничего предосудительного. Смотрите, на ангелочках даже фиговые листики есть…

— Сэр, вы снова изволите шутить! — с горечью сказал дворецкий. — В прежние времена никто и помыслить бы не посмел выставить… выставить… это на всеобщее обозрение!

— Бросьте, Ларример, — засмеялся я. — Все течет, все меняется… Смотрите, вон еще реклама парижских шелковых чулок, которые не рвутся ни при каких обстоятельствах!

— Сэр!

— И замечательных кальсон со штрипками, для настоящих джентльменов, — добил я. — Ну право, вас же никто не заставляет разглядывать все эти картинки?

— Нет, сэр, но вы, как достойный…

— Будьте спокойны, Ларример, я вообще не заглядываю на страницы с объявлениями, — сказал я. — Что я там потерял?

Кажется, мои слова немного его успокоили, но только немного.

— Но, может быть, все-таки вы откажетесь от подписки, сэр? — жалобно спросил он.

— Ну уж нет! В «Зеркале» печатают самые полные биржевые сводки, — отрезал я. — И еще дают объявления о конкурсах общества цветоводов и…

Тут я понял, что конспиратор из меня никудышный…

— Но это же на первой странице, — поспешил я добавить, — а там нет никаких… хм… безобразий. Успокойтесь, Ларример, все в порядке!

— Да, сэр, — произнес он голосом полным скорби и удалился, по-прежнему держа злосчастную газету за уголок.

Правда, минут через пять он вернулся.

— Сэр…

— Что такое, Ларример?

— Письмо, сэр. Ума не приложу, как я мог пропустить его… Должно быть, выронил: оно лежало у самой двери…

— А, бросьте казниться, — сказал я и взял плотный конверт коричневой бумаги. Ну да, все верно, Виктору Кину, эсквайру, лично в руки. Интересно, что там?

В конверте оказалась некая брошюра. Обычно я выбрасываю рекламные проспекты не читая, но на этот раз почему-то решил взглянуть. Наверно, на меня подействовала беседа с Ларримером. Итак…

Через полминуты я понял, что моя привычка избавляться от таких брошюрок немедленно очень верна. Кто только сочиняет подобную чушь?! «Всего лишь короткий курс лечения нашим препаратом, и ваша мужская мощь возрастет стократно!» Дальше было несколько скабрезных абзацев, восхваляющих чудодейственное средство, делающее мужчину неотразимым, и кратенькое примечание: дескать, препарат еще и избавляет от любых нежелательных последствий, коим чреваты случайные связи… И да, рисунки там тоже наличествовали.

Фу ты, ну и пакость! Теперь понятно, почему «лично в руки»: не приведи боже, подобное попадется на глаза какой-нибудь даме… Но откуда у этих мошенников мой адрес? А впрочем, они, должно быть, рассылают свои брошюрки по списку из адресной книги…

Как нарочно, камин не горел: сегодня было слишком тепло. И как прикажете избавляться от этой гадости? Если Ларример ее увидит, боюсь, я попросту лишусь дворецкого!

Пришлось спрятать конверт со всем содержимым между книгами. Главное, не забыть потом сжечь его!

Следующие несколько дней не были примечательны совершенно ничем, если не считать радостного события — на моей прекрасной Neolloydia conoidea наконец-то раскрылся восхитительный цветок! Признаться, я уже и не надеялся, что она когда-нибудь расцветет, и это стало для меня приятной неожиданностью.

Ну а в субботу меня ждало интереснейшее мероприятие: цветоводческая выставка в нашем ботаническом саду. Конечно, сам я участвовать не собирался: во-первых, я старался не афишировать свое увлечение (у меня и без того репутация немного эксцентричного джентльмена), во-вторых, пришлось бы вынести наружу моих нежных питомцев, а весна хоть и выдалась теплой, но только для местных уроженцев. Боюсь, даже недолгое пребывание на открытом воздухе могло бы стать губительным для многих моих подопечных.

Итак, я мало рассчитывал увидеть новые экспонаты — кактусами в наших краях, по-моему, занимаются всего несколько человек (с ними я состою в переписке), и у них нет ничего такого, чего не оказалось бы в моей коллекции. (По правде сказать, я стараюсь поменьше упоминать об имеющихся у меня редкостях, чтобы не вызывать профессиональной зависти, а лишь поддерживаю беседы о тонкостях ухода за нашими колючими любимцами и делюсь небольшими секретами — все для-ради питомцев!) Но вдруг?.. Кроме того, я ничего не имею против других растений и всегда рад полюбоваться роскошной геранью или благоуханными гиацинтами.

Тщательно одевшись (и не забыв проверить, все ли у меня в порядке с глазами), я собрался отправляться.

— Ну и времена пошли, — ворчал Ларример, подавая мне легкое элегантное пальто. — Вот при старом хозяине в этакое место только господ пускали, да и то с разбором… А теперь — глядите-ка! Набежит толпа не пойми кого, чего доброго, какую-нибудь леди толкнут или вовсе своруют что-нибудь…

— Боже мой, Ларример! — вздохнул я. Мой дворецкий неисправим, но я к нему давно привык. — Не беспокойтесь, у входа дежурят констебли, вовсе уж скверно одетую публику они не пропустят. Я уж молчу о подозрительных личностях! Более того, вход платный, средства, кажется, пойдут на благотворительные цели… Не переживайте так.

— Как прикажете, сэр, — сказал он, открывая дверь, и его седые бакенбарды встопорщились от сдерживаемого негодования. — Сэр! Возьмите трость!

— Ларример, ну зачем она мне? — взмолился я, но он уже протягивал мне отцовскую трость с серебряным набалдашником в виде львиной головы.

— У вас с нею исключительно элегантный вид, сэр, — довольно сказал дворецкий.

«Ладно, я всегда могу забыть ее в машине», — подумал я и отбыл.

У входа в ботанический сад уже было многолюдно, мне пришлось оставить автомобиль неподалеку и немного прогуляться. И да, я все же захватил трость: во-первых, кто-нибудь может польститься на дорогую вещь, а это все-таки память об отце, а во-вторых, зачем мне выбитое стекло в машине? Судя по тому, как посматривали на меня дамы, вид у меня и впрямь был солидный и весьма привлекательный… Впрочем, они и так частенько на меня посматривают.

Уплатив за вход, я направился по аллее, раскланиваясь со знакомыми и время от времени перебрасываясь с кем-нибудь парой слов о погоде. Вступать в длительные беседы у меня не было никакого желания.

Я миновал первый павильон, где глаз ласкали буйные переливы пышных соцветий гераней, затем окунулся в кружащий голову аромат павильона весенних цветов: острый запах гиацинтов пастельных расцветок; почти незаметный среди остальных, горьковатый — нарциссов. Здесь же красовались великолепные тюльпаны (особенно гордо выглядел владелец нескольких черных махровых цветков), еще какие-то неведомые растения… Каюсь, я скверно разбираюсь в первоцветах, но этот запах спутать не мог ни с чем! Здесь собралась небольшая толпа, но природа наделила меня изрядным ростом, и я сумел заглянуть поверх голов. Ландыши! Вот это сюрприз! Впечатленный, я отправился дальше.

Вот павильон с розами — их оказалось немного, пока ведь не сезон, а мало кто содержит теплицы, но там нашлись премилые миниатюрные создания. Розы я люблю, они напоминают мне моих питомцев наличием шипов… Тут же разместились дивные в своей холодной красоте гардении с их будто восковыми листьями, азалии…

Наконец я добрался до павильона с экзотическими растениями. Попадались мне уже виденные когда-то и вовсе не ведомые — это было любопытно. Но, конечно, ни одного кактуса, если не считать огромного молочая, выдаваемого за оный кактус. Увы! Выглядят они и впрямь похоже, но уж я-то не спутаю! Разумеется, я промолчал: большинству это безразлично, а чего ради портить настроение публике и владельцу?

На одной из площадок царило сущее столпотворение: дамы восторженно ахали, господа вздыхали. Снова меня выручил рост: я увидел под стеклянными колпаками замечательные орхидеи. Рядом стоял бдительный хозяин. Не представляю, каких трудов стоило ему доставить эти капризные растения в ботанический сад по нынешней-то погоде! Насколько я помню, далеко не все они хорошо переносят прохладу…

Тут я заметил знакомую фигуру и попытался было ретироваться, но было поздно. Ко мне приближалась миссис Таусенд, волоча на буксире несчастного супруга.

— Миссис Таусенд, — приподнял я шляпу. — Инспектор…

— Мистер Кин! Рада видеть вас! — воскликнула она, дама дородная, рослая и, судя по всему, сильная. — Я знала, что непременно увижу вас сегодня, вы ведь не пропускаете ни одной выставки!

— Равно как и вы, миссис Таусенд, — улыбнулся я. О да, супруга инспектора была без ума от гераней, и ее растения неизменно брали призовые места. — Позвольте поинтересоваться, как нынче ваши успехи?

— Две розетки, мистер Кин, — рассмеялась она. — Еще бы одну, и я побила бы собственный рекорд, но, увы, я не могла захватить малютку Рози — места в машине не хватило…

Я подавил смешок: миссис Таусенд тоже давала имена своим растениям. В этом мы с ней были совершенно одинаковы!

Инспектор испустил мучительный вздох. Он был абсолютно равнодушен к цветам, но вынужденно сопровождал супругу и, более того, грузил ее ненаглядные герани в автомобиль и выгружал их лично — прислуге это не доверялось.

— А как ваши дела, инспектор? — учтиво спросил я, но в этот момент миссис Таусенд тихонько взвизгнула.

— Что случилось, дорогая? — встревожился он.

— Джордж… — прошептала она, наклоняясь к самому его уху, но я расслышал. — Джордж, мне показалось, что меня кто-то… потрогал…

Инспектор резко развернулся, но позади все та же толпа восхищалась орхидеями.

— Тебе показалось, милая, — сказал он уверенно. — Просто кто-то был не слишком осторожен. Давай отойдем в сторону… — И продолжил без перехода: — А дела мои, мистер Кин, из рук вон плохи!

— Даже так? — поразился я. Обычно инспектор не жаловал меня откровениями. Да он вообще меня не жаловал!

— Увы, — мрачно ответил он. — Дорогая, а почему бы тебе не взглянуть на вон ту замечательную пальму поближе? Кажется, я вижу на ней цветок!

Понятливая миссис Таусенд (все-таки супруга полицейского!) немедленно отошла. Я насторожился: похоже, инспектор намерен был затронуть щекотливую тему, каковые не принято обсуждать при дамах.

— Что-то стряслось на службе? — спросил я.

— Да… — махнул он рукой. — Участились случаи нападения на женщин. Хуже того, мистер Кин, есть и убитые, причем перед смертью их… хм…

— Я понял, — поспешно сказал я. Да уж, если это не неприятности, то не знаю, что ими и назвать! — И никаких идей, кто бы мог это делать? Быть может, маньяк?

— Мистер Кин, ну вы-то уж не лезли бы! — нахмурился инспектор. — Без вас как-нибудь разберемся, все управление на ушах стоит… — Тут он сменил гнев на милость. — Не похоже на маньяка. Modus operandi разный в большинстве случаев. Может, он, конечно, маскируется, но от этого не легче — такую хитрую тварь поди поймай! Вон в Лондоне так и не изловили…

— Да, я читал об этом, — кивнул я. — Что ж, могу только пожелать вам успехов, инспектор, в вашем нелегком деле!

— И на том спасибо, — буркнул он. — Только попрошу не распространяться об этом! Паники еще не хватало!

— Инспектор, я ведь даже из дома редко выхожу, — развел я руками. — Какое там…

И тут раздался возмущенный крик. Инспектор снова резко развернулся, я от неожиданности налетел на него, и глазам нашим открылось престранное зрелище: некий прилично одетый джентльмен, отчего-то страшно раскрасневшийся, самым непристойным образом обнимал расфранченного юношу и, стыдно вымолвить, оглаживал его в таких местах, какие и упоминать не принято! Симпатичный юноша в модной шляпе и шикарном вишневом пальто отбивался, как мог, но силы были неравны. Мужчина зарычал и усилил напор.

Публика отвлеклась от орхидей…

— Эй, прекратите безобразие! — грозно рявкнул инспектор, направляясь к хулигану. — Мистер, вы что, пьяны?!

Собственно, а что еще можно было предположить?

Инспектор схватил мужчину за плечо и попытался оторвать от перепуганного юноши. Не тут-то было! Думаю, воспоследовала бы свалка, но тут незнакомец вдруг отпустил жертву и развернулся к инспектору. Физиономия его сделалась багровой, он выпучил налившиеся кровью глаза, а из ноздрей, по-моему, шел пар, как у разъяренного быка…

И не успел никто опомниться, как этот странный тип набросился на Таусенда, но, по-моему, с несколько иными намерениями, чем на помятого юношу, отступавшего бочком под защиту толпы. Инспектору силы не занимать, но дебошир был силен… ну да, как бык, и ревел так же. Ничего другого мне в голову не пришло.

Завязалась безобразная потасовка, в которую никто не рисковал вмешаться, и вот уже незнакомец принялся душить инспектора! Кажется, кто-то побежал за констеблями, но пока еще они явятся!

Я увидел, как от пальмы в дальнем конце павильона спешит миссис Таусенд с ридикюлем наперевес, и в этот момент вдруг вспомнил, что сжимаю в руке отличную трость. Зайти к незнакомцу со спины было проще простого, он ничего не видел по сторонам. Я коротко размахнулся… и тяжелый набалдашник моей трости обрушился на голову мерзавца одновременно с ридикюлем миссис Таусенд. Честное слово, не знаю, кто из нас его уложил…

Поверженный драчун оказался на земле. Побагровевший инспектор, потирая горло, повернулся ко мне и хрипло выговорил:

— С-спасибо, Кин…

Ну и разумеется, миссис Таусенд не нашла лучшего момента, чтобы свалиться в обморок!

Невдалеке заливались свистки опоздавших к веселью констеблей…

Происшествие это отравило мне все удовольствие от цветочной выставки и погожего субботнего дня.

Инспектор Таусенд, отправив дебошира в участок под конвоем констеблей, остался успокаивать супругу. Мне же пришлось поехать в полицейское управление, дабы изложить и подписать свои свидетельские показания.

Сам инспектор сделать этого не мог, и не только потому, что с точки зрения закона считался лицом пристрастным, а еще из-за того, что миссис Таусенд никак не могла пропустить церемонию награждения. Признаться, мне не понять такого тщеславия. Какая разница, оценил ли кто-то мои достижения? Главное, что они есть!

В полиции меня встретили с распростертыми объятиями: к моим услугам было кресло, больше напоминающее пыточное приспособление, чашка слабенького, еле теплого чая и приятнейшее общество инспектора Деверелла. Этот милейший господин руководствовался принципом «Если вы не подозреваемый — это не ваша заслуга, а наше упущение» и держался так, будто подозревал меня в преступном сговоре с драчуном, посмевшим напасть на инспектора Таусенда. Впрочем, до применения физических аргументов он не опускался, а риторикой меня не пронять. Я же упорно смотрел на Деверелла одним глазом, чем, кажется, довел его до белого каления.

— Смотрите мне в глаза, будьте любезны! — не выдержал он наконец.

— Простите, это невозможно, — улыбнулся я в ответ.

— Это почему же еще?! — возмутился инспектор.

Вместо ответа я вздохнул и вынул искусственный глаз. Знаю, на неподготовленных людей это производит сильное впечатление.

— Сложно смотреть одним в два, — счел я необходимым заметить, видя, что Деверелл онемел.

— Ну что ж… — выдавил он. — Продолжим…

В конце концов инспектору пришлось меня отпустить (видимо, за недостаточностью улик). Сверившись с часами, я выяснил, что визит в полицию отнял у меня порядочно времени, так что к обеду я опоздал. Ларример наверняка будет в ярости!

Молоденький констебль, которому было велено проводить меня на выход, весьма рьяно отнесся к этому поручению. Он зачем-то повел меня к черному ходу (видимо опасаясь, что у главного входа может притаиться засада).

Обстановка в полицейском управлении, надо признать, навевала самые унылые мысли: серые панели на стенах (трудно сказать, какими они были прежде, но теперь вытерлись до такого вот мышиного оттенка), немаркие темно-зеленые ковры и чахлый Neolloydia conoidea у зарешеченного окна, выходящего на соседний дом.

Разумеется, мимо такого издевательства над несчастным растением я пройти не мог!

— Констебль, будьте так любезны, переставьте горшок с этим милым растением в более солнечное место! — попросил я, останавливаясь, чтобы погладить бедный кактус. Клянусь, он почти мурлыкал под моими пальцами!

— Сэр, попрошу не останавливаться! — ломким баском возмутился он неожиданной остановке, чуть ли не подталкивая меня в спину.

— Только при условии, что вы сегодня же переставите цветок! — потребовал я сурово. Как ни жаль, от идеи умыкнуть бедолагу на глазах у блюстителя порядка пришлось отказаться…

— Как скажете, сэр! — Кажется, несчастный готов был пообещать мне все, включая свою бессмертную душу.

Довольно кивнув, я направился к лестнице. Нужно не забыть в следующий раз осведомиться о дальнейшей судьбе бедняжки Neolloydia conoidea. А я не сомневался, что следующий раз таки воспоследует…

Домой я добрался уже затемно. На стук дверного молотка (кстати, надо бы заменить его на современный электрический звонок, но Ларример наверняка воспротивится такому нововведению) долго никто не отзывался.

Наконец Ларример со скорбным видом распахнул дверь.

— Вы вернулись, сэр? — спросил он так, словно мне лучше было бы не возвращаться вовсе.

Хм, почему я чувствую настоятельную потребность извиниться?

— Дела, Ларример! — ответил я как мог более небрежно. — Представляете, на инспектора Таусенда напали прямо на выставке!

— А ведь я говорил вам, сэр! — тут же приосанился дворецкий. — На такие мероприятия нельзя пускать всяких уличных оборванцев! Простите, сэр.

— Полно вам, Ларример, — отмахнулся я. — Тот господин был вполне прилично одет и даже, кажется, надушен.

В памяти всплыл навязчивый запах, исходящий от хулигана. Это был пот, явно свежий, и еще какой-то странно знакомый аромат.

Впрочем, Ларример был не расположен рассуждать о парфюмерии.

— Сэр! — начал он сурово, помогая мне снять пальто. — Вынужден заметить, что обед остыл!

Судя по его тону, это событие по трагичности приравнивалось к гибели Помпеи.

— Ничего, сделайте мне несколько сандвичей и горячего чаю! — попросил я. — На улице сегодня свежо.

— Как прикажете, сэр! — ответствовал Ларример и с тем и отбыл.

Если бы я обладал чуть менее крепкими нервами, мне наверняка кусок бы не лез в горло. Ларример взирал на остывшую курицу, возлежащую на серебряном блюде в центре стола, так, словно она была его убиенной племянницей. Или даже дщерью.

После трапезы я перебрался в оранжерею — в обществе моих милых питомцев мне куда лучше думается. Пожалуй, нужно позаботиться о новом доме для малышки Анны: Astrophytum следует пересаживать каждые пять-шесть лет. Да и роскошный Джеймс, мой любимец Coryphantha, что-то загрустил…

Эта история никак не давала мне покоя. Вертелась в голове какая-то мысль, но я не мог ее уловить, и это ввергало меня в беспокойное расположение духа. А в таком состоянии я склонен к спонтанным поступкам, о которых порой сам потом сожалею.

Вот и сейчас, не выдержав, я быстро собрался и отправился… разумеется, в полицейское управление. На мою удачу, инспектор Таусенд оказался на месте и согласился меня принять.

— Мистер Кин, — сказал он, когда мы обменялись приветствиями, — и что же привело вас сюда вновь? Мой коллега сказал, после беседы с ним вы вылетели прочь пулей!

— Скорее, меня вытолкали взашей, инспектор, — печально сказал я. — А вообще-то я к вам по делу.

— Да ну? — поразился он, внимательно приглядываясь ко мне. Интересно, Деверелл рассказал ему о моем фокусе или нет? Таусенд-то знает лишь о том, что я слеп на левый глаз, а вот о прочем не осведомлен. — И что же стряслось? Вас обокрали? Или, может, машину угнали? Или что-то снова случилось с вашим кузеном?

— Боже упаси! Я, инспектор, явился к вам, чтобы выручить одного несчастного узника…

— Какого еще узника? — вытаращился на меня Таусенд.

— Невинно страдающего, — скорбно сказал я. — Находящегося на грани гибели…

— Мистер Кин, вам голову не напекло, часом? — заботливо поинтересовался инспектор, потом посмотрел в окно: сегодня было пасмурно. — Или, может, жар у вас?

— Ничего подобного, — заверил я, сдерживая улыбку. — Просто когда я был здесь в прошлый раз, то увидел совершенно заморенный экземпляр Neolloydia conoidеa…

— Какая еще конно-идея?! — возопил замученный Таусенд. — Вы издеваетесь, что ли?

— В мыслях не было! Простите за профессиональный жаргон… Видите ли, там у вас на одном подоконнике стоит кактус, почти уже погибший. А я, между нами, большой их любитель. Вот зашел спросить, нельзя ли мне его… хм… спасти? Нет, разумеется, если он проходит по инвентарным спискам…

— Вы меня уморите, мистер Кин, — расслабился инспектор.

— Я готов возместить ущерб или, скажем, приобрести для украшения коридора какое-либо тенелюбивое неприхотливое растение…

— Да заберите так! — махнул он рукой. — Я сам не знаю, откуда здесь эта колючка. Может, от предшественников осталась… И надо было такого наболтать, а?! Узник, понимаешь…

— Благодарю, инспектор! — воскликнул я. — А как поживает другой узник?

— Еще кактус? — нахмурился он.

— Да нет же, тот сумасшедший, который вас едва не придушил. Он кто? Беглый каторжник?

— Бросьте, — сказал Таусенд. — Самый обыкновенный бакалейщик. Как в себя пришел, штраф уплатил, так и выпустили.

— Но он ведь на вас напал! — заметил я.

— Я же не при исполнении был, — вздохнул инспектор. — А ловко вы его! Надо себе тоже трость завести…

— Благодарю, — скромно ответил я. — Надо же… бакалейщик! А может, он сумасшедший?

— Нормальнее нас с вами, — сделал мне сомнительный комплимент Таусенд. — Доктор его осматривал. И раньше, этот Питерсон говорит, никогда с ним такого не было. Наверно, припадок случился — там в павильоне духота-то какая!

— Да, это верно. Ну, хорошо, что все обошлось, — улыбнулся я и поднялся, прощаясь. — Благодарю за кактус, инспектор!

Он только фыркнул в ответ, а я забрал с памятного подоконника (давешний констебль выполнять свое обещание не спешил!) колючего страдальца и преспокойно вышел из здания. Констебль у входа (другой, постарше) даже внимания на меня не обратил, будто у джентльменов нынче в моде прогуливаться с кактусами наперевес!

Итак, узнал я не очень много, но достаточно. Много ли в городе бакалейщиков? Думаю, достаточно. А по фамилии Питерсон? Вряд ли! Можно спросить в первой же бакалейной лавке, конкурентов все знают, да и в лицо я его помню…

— Ну что, Конно-идея? — весело спросил я у кактуса, пристроив его на заднем сиденье. — Поедем искать нашего бакалейщика!

Я решил проехаться по лавочкам и порасспрашивать местных обитателей. Надо сказать, мой сверкающий автомобиль, медленно ползущий по узким улочкам не самых респектабельных кварталов, производил неизгладимое впечатление на здешних жителей. Кактус на сиденье — тоже. Мальчишек за мной неслось десятка два, никак не меньше! Кстати, а это мысль!

— Эй, — окликнул я ближайшего пацана и показал ему монетку. — Знаешь, где живет бакалейщик Питерсон?

Тот огорченно помотал головой.

— Я! Я знаю! — вперед протолкался оборванный, но очень бойкий рыжий мальчуган. — Через улицу от нас!

— Дорогу показать сможешь? — Вряд ли бы я понял его путаные объяснения, а плутать не хотелось.

— Конечно, мистер!

— Тогда беги вперед и показывай, — кинул я ему монету. — Приведешь, получишь еще!

Наверно, он рассчитывал, что я впущу его в автомобиль, но нет уж, потом сиденья не отчистишь…

Мой маленький проводник не подвел, вскоре я уже затормозил возле небольшого домика. Кажется, лавка уже не работала, во всяком случае, покупателей я что-то не приметил.

— Там он, там! — запрыгал мальчишка, сунув нос внутрь. — Он допоздна торгует! Давайте монету, мистер!

— Лови, — сказал я, выбираясь из машины. Потом подумал и прибавил еще одну. — Присмотри, чтобы до автомобиля никто не дотрагивался.

— Непременно, мистер! — обрадовался очередному заработку парнишка, а я, осторожно придерживая полы светлого пальто, подошел к двери лавочки.

Обычно в бакалейных лавках стоит приятный аромат кофе, шоколада, мука и та придает воздуху своеобразный, чуть пыльный запах, но здесь все было иначе.

«Похоже, хозяину пора проверить срок годности консервов», — подумал я, смерив взглядом пирамиды банок и склянок и сдерживаясь, чтобы не поднести руку к лицу. А лучше — вульгарно зажать нос!

Хотя нет, это не был запах испорченного паштета (не то чтобы я был специалистом по этому запаху, но все же…). Мне уже приходилось обонять нечто подобное, но где и когда?

Хозяин скучал за прилавком. На лице его была написана вселенская тоска, и немудрено: ни единого покупателя! Впрочем, я не удивлен…

— Сэр? — встрепенулся он, когда звякнул колокольчик над дверью. — Что вам угодно?

— Это вы — Питерсон? — спросил я, чтобы исключить любую возможность ошибки. В лицо-то я его узнал, но бывают же похожие люди! Я ведь его тогда не слишком пристально разглядывал, не до того было.

— Да, сэр, — нахмурился он.

— О! Вы-то мне и нужны, — сказал я. Запах сделался сильнее, и я решил не подходить ближе. — Это ведь вы были на цветоводческой выставке недавно? И напали на человека?

— Вы из полиции, сэр? — мрачно спросил он. — Или это я на вас напал? Так я ведь все уже рассказал, штраф заплатил… Говорю ж, ничегошеньки не помню! Помрачение какое-то нашло, и вас я тоже не помню, уж простите!

— Да что вы, Питерсон, — махнул я рукой. — Это я должен перед вами извиниться!

— Сэр?! — Глаза у него полезли на лоб, а буйные нечесаные волосы чуть не встали дыбом.

— Да-да. Видите ли, это я вас ударил, чтобы остановить! — О миссис Таусенд я благоразумно умолчал. — Надеюсь, не слишком сильно?

— Что вы, сэр… — пробормотал он и взъерошил шевелюру волосатой ручищей. — Ну, шишка вскочила, подумаешь… Хорошо, что стукнули, не то неизвестно, до чего бы дело дошло! Грех бы на душу взял!

— Ну там уж полисмены бежали, оттащили бы, а я лишь немного поторопил события. И, поверите ли, места себе не находил — рука-то у меня тяжелая! В полиции сказали, что вас отпустили, вот я и разыскал вас, чтобы удостовериться — вы в полном здравии.

— Да вроде того… — вздохнул он.

— Но что же это с вами такое приключилось? — не отставал я. — Не от духоты ли?

— Да что ж он, сэр, барышня какая, чтоб от духоты сомлеть? — раздался въедливый женский голос, и в лавке появилась крепкая женщина средних лет, наверное, супруга Питерсона. Довольно привлекательная, должен отметить, но, видно, держит муженька под каблуком. — Он давно уже на людей бросается!

— Да-а? — заинтересовался я, а бакалейщик начал ковырять прилавок крепким ногтем. — А мне сказали, доктор никакой болезни не нашел…

— Так он здоровей быка! — высказалась миссис Питерсон. — Ясное дело, нету у него никаких болезней! Разве что… — Тут она замялась.

— Что такое? — мягко спросил я.

— Мать! — Наверно, Питерсон хотел рявкнуть, но вышло почему-то жалобно.

— Немощь на него напала, — сообщила словоохотливая женщина. — Так это уже прошло! Лекарство выпил — и прошло. Лучше б не пил, ведь покоя не дает!

Да, в приличном обществе миссис Питерсон делать нечего… В ином случае я развернулся бы и ушел, но сейчас я должен был докопаться до сути!

— Лекарство? Что же это за волшебное средство? — старательно удивился я.

— А порошочек, — охотно ответила она, решив видимо, что на меня тоже «напала немощь». — Несколько раз принял — и все! Я уж сперва обрадовалась, прямо молодость вспомнила, а потом аж взвыла! Днем по хозяйству крутишься, ночью тоже покоя не дает, где мне сил-то взять? Это он, бугай здоровый, за прилавком стоит, а я?.. А поди откажи — прям звереет! Пару раз чуть не прибил, окаянный!

У меня начало светлеть в мыслях.

— Мать!.. — прохрипел багровый бакалейщик.

— Еще и нести от него стало, как от душного козла, — припечатала миссис Питерсон. — Не настираешься! И всех покупателей распугал!

И тут я вспомнил этот запах. Тот самый, что обонял в цветочном павильоне! Значит, так пахло от Питерсона… Интересно, почему?

— А раньше ваш муж проявлял агрессию? — спросил я, увидел в глазах женщины непонимание и поправился: — Поднимал на вас руку?

— Да попробовал бы только! — подбоченилась она. — Я б ему сковородкой сразу!.. А под подушку-то ее не положишь! Да и… побоялась бы я. Он какой-то чумной делается, ничего не соображает, слов не слышит, прет дурниной…

— Прямо как в этот раз… — пробормотал я и посмотрел на Питерсона. Тот понурился. Ну верно, не всякий день супруга отчитывает его перед заезжим господином, да еще с такими подробностями! (Вот именно поэтому я давным-давно дал зарок не жениться ни при каких обстоятельствах. Кактусы, по крайней мере, молчат о наших с ними отношениях!) — Любезный, а там, в павильоне, с вами произошло что-то подобное?

Он побагровел еще сильнее, хотя, казалось, куда уж больше?

— Просто очень уж странно все это выглядит, — продолжал я. — Жену вы, я вижу, любите, живете в согласии, и вдруг… Пострадавший… я имею в виду первого, который отделался легким испугом, — он что, напомнил вам супругу?

Юноша в вишневом пальто даже отдаленно не походил на миссис Питерсон, но я решил — уж блефовать так блефовать!

— Н-нет… — выдавил бакалейщик. — Я сам не понял, чего это вдруг… Вижу — красное, ну и… А тут инспектор, а у меня уже глаза пелена застила, тоже красная, я и не соображаю, что делаю, чувствую только — оттаскивают! Ну и…

— То есть в неконтролируемое буйство вы впадаете в случае отказа, — резюмировал я. — И началось это не так давно…

— Да он всегда был телок телком, — вставила миссис Питерсон. — А тут вдруг раздухарился на старости лет!

— Очень интересно! А порошочка у вас того не осталось случайно?

— Нет! — отрезала она. — Я все сразу в уборную и выкинула! Годы наши уже немолодые, лучше так будем век коротать, чем этакая стыдобища! В полицию забрали! Да за что! Сраму-то…

— А где вы это снадобье купили? — спросил я бакалейщика, и тот подробно объяснил. Адрес был мне поразительно знаком — тот самый, из брошюрки! — И откуда вы узнали о нем?

— Так в письме было. У нас тут на улице, почитай, всем мужикам прислали, — выдавил он.

— Прелестно… — сказал я. — Ну что ж… А когда вы там побывали, ничего необычного не заметили?

— Необычного? — Питерсон снова почесал в затылке. — Ну… Там один ошивался такой, странноватый тип. Наверно, из художников, у них у всех гривища — во!

— Да у вас, любезный, и у самого шевелюра — дай бог каждому, — усмехнулся я.

— Да-а, чего-то я оволосел… — признался тот. — То борода, почитай, не росла, а теперь — во какой веник! Бритвы тупятся!

— А почему вы решили, что в том заведении был именно художник?

— А пальцы в краске, — ответил он. — Но не маляр же! По-господски одет, вот вроде вас. Только не такой аккуратный. Сидит, понимаешь, без пиджака, как у себя дома, и с хозяином болтает. По имени его называл…

— Еще интереснее… Ну что ж! — сказал я. — Искренне надеюсь, что с вами впредь не произойдет никаких неприятностей. Всего доброго!

Выйдя из лавки, я с наслаждением вдохнул поглубже. На этой улице воздух был не сказать чтобы ароматным, но после этого помещения…

— Мистер, я ваш автомобиль сберег! Никто и пальцем не коснулся! — запрыгал передо мной давешний мальчуган, и я рассеянно бросил ему еще одну монетку. — Спасибо, мистер! А можно спросить?..

— Спрашивай, — великодушно ответил я, отпирая дверцу. Она была немного захватана — видно, ребятня заглядывала внутрь. Ну, не поцарапали, и на том спасибо!

— А… а зачем вам эта штука? — Грязноватый палец указал на кактус.

— Видишь ли, — произнес я проникновенно, понизив голос, словно готовился поведать великую тайну, и даже чуть склонился к мальчишке. — Это — мой лучший друг!

Надо было видеть эти глаза…

По возвращении я обнаружил Ларримера в странно благодушном настроении. Дворецкий инспектировал запасы коньяка, мадеры и прочих крепких напитков, и о ком-то другом я бы подумал, что оные запасы он дегустировал, однако Ларример был убежденным трезвенником. Хорошо хоть, до лекций о вреде алкоголя он не опускался — видимо, потому, что и отец мой, и дед весьма охотно распивали бутылочку-другую. Я тоже следовал семейным традициям.

— Что-то случилось, Ларример? — на всякий случай поинтересовался я.

Надо признать, ворчал он далеко не всегда, однако столь довольным видеть его мне доводилось редко.

— Что, сэр? — чему-то улыбаясь, рассеянно переспросил он. Спохватился, с явным усилием принял невозмутимый вид и ответил: — Нет, сэр. Ничего.

— Хм… — Я задержался у лестницы и, склонив голову набок, посмотрел на него. Однако Ларример задумчиво рассматривал лепнину на потолке (то ли разыскивая паутину, то ли просто мечтая). Он даже не проверил, не различаются ли сегодня мои глаза! — Тогда подайте мне сандвичи в кабинет.

Признаться, я сказал это намеренно, рассчитывая получить в ответ лекцию о правилах поведения настоящего джентльмена. Вероятно, то обстоятельство, что Ларример чуть ли не лично воспитывал меня с пеленок, а своей семьи не имел, сказывалось на его отношении ко мне. Болезненно щепетильный в вопросах приличий и классовых различий, он тем не менее позволял себе меня не только поучать, но и отчитывать (разумеется, сопровождая это действо множеством расшаркиваний).

Однако Ларример обманул мои ожидания.

— Как прикажете, сэр! — ответил он, величественно склонив седую голову (отчего стала заметна едва обозначившаяся плешь на затылке).

От такой покладистости я едва не споткнулся на ступеньке.

— Хм… И будьте так любезны, подайте обед на час раньше! — приказал я, чтобы проверить его реакцию.

На лице Ларримера мелькнула тень, однако странное благодушие его не покинуло.

— Конечно, сэр!

Мне оставалось лишь задумчиво покачать головой и отбыть.

Что бы ни стряслось с Ларримером, обязанности свои он по-прежнему выполнял отлично: спустя всего пять минут передо мной стоял поднос, на котором на изящных тарелочках были разложены сандвичи с тунцом, сыром, огурцом и ветчиной. И, вершина заботы, скромный пирожок с квашеной капустой! Признаюсь, я пристрастился к этому неказистому блюду в своих путешествиях, и теперь временами не мог себе отказать в этом удовольствии.

Обычно Ларример таких плебейских вкусовых предпочтений не одобрял (знал бы он, чем мне доводилось питаться в экспедициях!), и то, что он подал мне это даже без напоминания с моей стороны, окончательно меня убедило — неладно что-то в нашем доме…

Впрочем, об этом можно подумать позже. После путешествия по сомнительным кварталам аппетит мой разыгрался не на шутку.

Я принялся размышлять, не отвлекаясь тем не менее от предложенных яств.

Итак, что мы имеем? Вне всяких сомнений, странное поведение Питерсона как-то связано с тем подозрительным белым порошком, который он приобрел по рекламному объявлению. Нежели это наркотик вроде опия или гашиша? Нет, решил я, припомнив исходящий от лавочника запах. На сладковатый опийный душок не похоже. Хотя возможно, это какой-то новый дурман, пока еще не известный широкой публике.

Пожалуй, стоит еще раз перечитать брошюрку (теперь я радовался, что не успел предать ее огню), но только после еды! Такая мерзость способна кого угодно лишить удовольствия даже от самой изысканной пищи.

Надо проверить, не притаилась ли под носом у полиции банда особенно наглых наркоторговцев. Разумеется, если подозрения мои подтвердятся, я немедленно сообщу о них инспектору Таусенду. Однако пока это лишь смутные догадки, построенные на зыбком песке. К тому же что-то тут было не так…

Любопытство дразнило мой рассудок, как пузырьки шампанского дразнят нёбо.

С сандвичем в руке я добыл из тайника заветную бутылку и, сделав положенные три глотка, потянулся к шахматному столику за остальным реквизитом…

Закончив с занятием, уже ставшим привычным, я вынужден был констатировать, что пока мало что прояснилось. Множество намеков, некие тонкие ниточки, но ни одного сколько-нибудь стоящего доказательства! Однако в том, что с таинственным лекарством что-то нечисто, теперь можно было не сомневаться. Если подумать, избыточное усиление мужского начала вполне могло вызывать излишнюю агрессивность, свойственную… скажем так, выдающимся самцам. Только не оказалось бы лекарство куда хуже болезни!

Я дернул за шнурок и попросил явившегося на зов дворецкого:

— Ларример, будьте добры, принесите мне конверт.

— Конечно, сэр! — ответствовал Ларример, каменная маска на лице которого нет-нет да и норовила растрескаться под напором улыбки.

Доставив требуемое, Ларример отбыл, а я принялся читать мерзкую брошюрку, теперь уже более внимательно. Скабрезные высказывания и рисунки, которыми она пестрела, вызывали желание немедленно бросить эту гадость в огонь, однако я мужественно прочитал ее до конца.

Если верить свидетельству миссис Питерсон, упомянутое в брошюрке изрядное возрастание мужской силы действительно имело место, хотя и вряд ли в сто раз. Однако подобные преувеличения вообще свойственны рекламе, здесь ничего странного как раз нет. Вопрос только в том, знает ли продавец чудодейственного средства о некоторых его побочных эффектах, а также проявляются ли оные у всех его принимавших или же наблюдаются лишь в отдельных случаях?

Выяснить это, не выходя из дому, не представлялось возможным. Пожалуй, после обеда мне следует наведаться по указанному в рекламе адресу. Некоторая доля риска в предстоящем предприятии меня даже радовала — давненько мне не доводилось совать голову в пасть льву! (Надо же, совсем недавно я думал о том, как хороша спокойная, размеренная жизнь!)

Жаль только, что моим милым питомцам сегодня придется скучать без меня. По счастью, они не нуждаются в таком неустанном внимании, как капризные гардении или, скажем, орхидеи. Перед обедом я зашел к своим любимцам и извинился за то, что не смогу уделить им достаточно времени. Кажется, кактусы меня простили…

После сытного обеда и вдобавок съеденных ранее сандвичей меня одолела некоторая лень, однако не в моих привычках изменять принятым решениям, так что я велел Ларримеру вызвать такси. Я несколько опасался, что продавец побоится связываться с респектабельно одетым джентльменом, поэтому облачился в самый скромный костюм, который смог отыскать в своем гардеробе, неновый и слегка вышедший из моды. Конечно, мне прислали брошюрку (кстати, надо захватить ее с собой), однако вполне вероятно, что их рассылали по адресной книге, не наводя заранее справок об адресатах.

Итак, вооружившись тростью (что привело Ларримера в еще более приподнятое расположение духа, если это, разумеется, было возможно!) и пресловутой брошюрой, для приличия помещенной в плотный конверт, я отправился на поиски разгадок.

Слава богу, Ларример даже не подозревал, куда я уехал. Иначе, боюсь, новоприобретенное благодушие ему бы изменило…

Признаюсь, я намеренно поехал на такси, а не на собственном автомобиле. Во-первых, указанный в рекламе адрес был мне неизвестен, но, судя по всему, место это находилось где-то на окраине, в кварталах со скверной репутацией. А во-вторых, пускаясь в опасную авантюру (мое появление могло насторожить преступников), следовало обзавестись как минимум одним свидетелем, который в случае чего вызовет полицию.

— Милейший, подождите меня тут! — попросил я, выбираясь из автомобиля. — И будьте так любезны, если я не вернусь через полчаса, кликните констебля.

— Как скажете, — флегматично пожал плечами водитель, судя по выговору, простецкой физиономии и светлым волосам, уроженец севера.

Остановившись напротив аляповатой вывески «Бычья сила», изображавшей этого самого быка в расцвете сил и возможностей, я невольно оглянулся на такси, и ненадежное это убежище вдруг показалось мне неожиданно уютным и безопасным (хотя поначалу дребезжащий газолиновый автомобиль ядовито-желтого цвета не произвел на меня хорошего впечатления). Среди серых домов, нависающих над узкой улочкой, яркий кузов машины напоминал цветок, неведомо как расцветший на голой скале. Нельзя сказать, чтобы район этот считался наихудшим в городе, однако публика тут обитала своеобразная: дамы полусвета, небогатые представители богемы и тому подобные персонажи.

Я, поправив шляпу и поудобнее перехватив трость и конверт, направился к входу в это сомнительное заведение. Обычно лекарства продают аптекари, но это здание нисколько не походило на аптеку, скорее уж на публичный дом не самого высокого пошиба. Тут не было даже молотка, не говоря уж о звонке, так что стучать в дверь пришлось набалдашником трости.

Открывший мне пожилой господин, несомненно, знавал лучшие времена: его одежда, некогда дорогая, носила следы многочисленных и не слишком тщательных стирок, — но в манере держаться чувствовались остатки былого достоинства.

— Чего изволите? — поинтересовался он с натянутой улыбкой, держа дверь открытой ровно настолько, чтобы выглянуть в образовавшуюся щель.

Впрочем, это не помешало мне унюхать тот самый аромат, который я не так давно обонял в бакалее Питерсона.

— Видите ли, я получил ваше объявление… — начал я, понижая голос. — Вы — мистер Барентон, не так ли?

— Да, это я, — не двигаясь с места, признал он с явной неохотой.

Как ни странно, в дом меня впускать не торопились! Не очень-то приветливое отношение к клиентам, так можно и распугать всех покупателей.

— Видите ли, члены моего клуба весьма заинтересовались вашим… изобретением, — продолжил я, стараясь, чтобы голос мой звучал чуть смущенно. — Возможно, мы приобретем довольно крупную партию…

— Боюсь, это невозможно! — не дослушав, возразил он.

— Почему же? — вполне искренне удивился я. Неужели, напав на золотую жилу (а некоторые джентльмены будут готовы заплатить любые деньги, только бы избавиться от… некоторых проблем), мистер Барентон так легко откажется от возможности разбогатеть?

— Не важно! — неожиданно зло ответил он. — Фирма закрылась!

И захлопнул дверь прямо перед моим носом.

Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в такси.

— Куда теперь, мистер? — даже с некоторым сочувствием спросил водитель, оборачиваясь ко мне.

Действительно, неплохой вопрос. Вылазка моя, можно сказать, завершилась провалом: ничего узнать не удалось, кроме разве что косвенного подтверждения: прием лекарства вызывает неприятный запах.

— В полицейское управление на Райкер-стрит, — определился я, откидываясь на спинку и закрывая глаза. Мне было о чем подумать…

На входе в управление дежурил тот самый молоденький констебль, который не так давно дал мне клятвенное обещание позаботиться о бедном Конно-идее. При виде меня он вжал голову в плечи.

— Извините, сэр, — затараторил констебль, — видите ли, тот кактус куда-то пропал…

— Конечно, вы ведь далеко не сразу о нем вспомнили! — нахмурился я. Потом взглянул на виновато понурившегося констебля и смилостивился: — Не беспокойтесь, я сам о нем позаботился.

— О! — В юноше, видимо, боролись облегчение и досада. — А вы к инспектору Девереллу?

— Нет уж! — даже слегка передернулся я, вспомнив незабываемый опыт общения с этим достойным джентльменом. — Будьте добры, известите о моем визите инспектора Таусенда.

— Хорошо, сэр!

Я поднялся в кабинет инспектора и поздоровался.

— Что-то вы сюда зачастили, — ответил он хмуро, едва буркнув приветствие. — Или у нас еще где-нибудь кактус остался?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — ответил я, усаживаясь напротив и пристраивая шляпу на коленях. — Но если вы его обнаружите, не сочтите за труд, скажите мне, я его непременно спасу! А вы, инспектор, что-то совсем мрачны…

— Будешь тут мрачным, — сказал Таусенд устало. Видимо, мой статус его спасителя на некоторое время вынудил инспектора быть чуточку повежливее. Но только чуточку. — Работаю с утра до ночи, не то что… — Тут он покосился на меня, а я обаятельно улыбнулся. — Только проку-то?

— Это все те убийства? — проявил я прозорливость. — Так и не отыскали виновного?

— Хуже! — воскликнул инспектор. — Еще два тела нашли! Так что выкладывайте, с чем пожаловали, мистер Кин, и идите себе, у меня без вас хлопот полон рот!

— Да я, понимаете, хотел кое-что вам рассказать о том бакалейщике, и не только, — сказал я и заметил проблеск интереса в глазах Таусенда. — Дело вот в чем…

Я вкратце изложил то, до чего сумел додуматься, а именно идею о связи шарлатанского зелья и возрастающей агрессивности тех, кто им воспользовался.

— Это интересно, конечно, мистер Кин, — хмуро сказал инспектор, выслушав меня. — Значит, порошочек выпил и начал на людей кидаться… Хотите сказать, этот убийца тоже может быть из таких, верно я вас понял?

— Именно. А может быть, он и не один такой.

— Еще того не легче… — Таусенд взялся за голову. — Только, мистер Кин, проку от этих ваших изысканий никакого! Запах к делу не пришьешь, это раз. Улик никаких нет, сами же сказали, что супруга бакалейщика все выбросила. Лавочка закрылась, владельца теперь ищи-свищи! Поищем, конечно, да только, думаю, и у него ничего уже на руках нет…

— Инспектор, а как вы полагаете: мог он закрыть дело потому, что узнал о побочном эффекте своего зелья?

— Да кто ж его знает! — пожал тот плечами. — Может, так, может, попросту прогорел или там переехать решил. Если отыщем, спросим, да только он отпираться будет, а предъявить ему нечего! Так… — насторожился вдруг Таусенд, пристально глядя мне в глаза. Я что, опять перепутал? А Ларример ничего не сказал, пребывая в странно приподнятом настроении! — Вы что затеяли, мистер Кин?

— Я?! — изумился я. — Да что вы! Вы же меня прекрасно знаете, я шагу лишнего не ступлю, такова моя природа…

— Природа… — проворчал инспектор. — Ну? Все выложили? Надеюсь, сами вы этого порошочку не прикупили? А то еще начнете на людей бросаться!

— Грубо, инспектор, — посетовал я, поднимаясь. — О, кстати!

— Ну что вам еще?! — Он уже не чаял, чтобы я поскорее убрался из его кабинета и желательно вообще из города.

— Вы ведь даже не спросили, как звали того торговца, — пожурил я. — Так я и знал, что вы и не собираетесь его искать! Конечно, кто я — обычный человек, и кто вы — опытный полицейский… Зачем вам мои глупые измышления?!

— Ну и как же его имя? — Разоблаченный Таусенд насупился.

— Некто Барентон, — сказал я, а инспектор нахмурился.

— Джозеф Барентон? С чего бы это он в торговлю подался?

— Так он вам знаком? — поразился я.

— Еще бы не знаком! — фыркнул Таусенд. — Сколько раз его забирали…

— За что же, если не секрет?

— Да за пьяные дебоши, за что еще? Соберутся всей этой своей наивной компанией… вот название придумали, нашлись тоже птички-наивняки — и давай гулять! Соседи вечно на шум жаловались и на то, что он непотребных девиц к себе водит, натурщицы якобы… Правда, давненько его уже не видать, должно быть, и впрямь остепениться решил. Да и то, из него художник, как из меня актриса варьете!

— Очень даже может быть, — задумчиво сказал я и поспешил откланяться.

Еще один Барентон? Художник? Лавочник говорил о человеке, которого посчитал художником и который держался у Барентона-торговца как у себя дома. Совпадение? Не верю я в такие совпадения! Может быть, они родственники? Имени торговца я не знал, в рекламе значилось «Р. Барентон». Очень любопытно!

И у меня родился план…

Как и большинство моих сверстников из хороших семей, я подвергался суровому домашнему обучению. Меня учили не только письму и счету, а впоследствии более сложным наукам, но и прививали любовь к изящным искусствам, в том числе живописи. Увы, я оказался настолько бесталанен, что был неспособен нарисовать даже домик, чем до крайности расстраивал матушку (она писала прелестные легкие акварели, многие из которых и по сей день украшают стены моего дома). И это при том, что я вполне недурно чертил! «Ну, полно, нельзя же быть талантливым во всем!» — говорил обычно отец и посмеивался, явно намекая на мою нелюбовь к музицированию, парусному спорту и теннису. Разумеется, всему этому я обучился если не на отлично, то на вполне приемлемом для джентльмена моего положения уровне и мог не опасаться ударить в грязь лицом. Но вот живопись, увы, так мне и не покорилась!

«Что ж, — философски подумал я, подъезжая к дому, — я всегда могу сказать, что любовь к изобразительному искусству поразила меня внезапно, как поражает молния, и теперь я жажду приобщиться к прекрасному. Пускай обучают!»

— Ларример, знаете, я решил стать художником, — сказал я, отдавая дворецкому трость и шляпу.

— Прекрасно, сэр, — сказал он с улыбкой. Его радужное настроение ничуть не померкло с утра, и он даже не вспомнил мою чудовищную детскую мазню, по недоразумению именовавшуюся рисунками.

— Но мне ведь нужно будет практиковаться! Давайте я напишу ваш портрет?

— Сэр, осмелюсь заметить, джентльмену не пристало рисовать портрет дворецкого, — серьезно сказал он.

— Как угодно, Ларример, — пожал плечами я. — Тогда я пока потренируюсь… вот, скажем, на кактусах!

И, оставив замершего дворецкого, я прошествовал в оранжерею. Спасенный Конно-идея, с которым я возился весь вчерашний вечер, кажется, заметно приободрился. Это меня воодушевило и, перекусив на скорую руку (и снова Ларример даже не подумал возразить, что меня уже порядком напугало!), я принялся собираться.

Костюм я сменил — и так уже инспектор как-то странно на меня смотрел, привык ведь видеть элегантно, по последней моде одетого джентльмена! Да и скверно у меня получается притворяться человеком более низкого общественного положения… Лучше уж изображу пресыщенного скучающего господина, решившего найти себя в искусстве. Да! Как нельзя кстати пришелся кошмарный сиреневый шарф, подаренный на прошлое Рождество тетушкой Мейбл! Он дисгармонировал со всем ансамблем и придавал мне немного безумный вид. Подумав, я решил, что хуже уже не будет, вставил вместо голубого глаза ярко-зеленый и постарался как следует взъерошить волосы. Теперь я выглядел совсем уж странно. Трость я, разумеется, тоже прихватил: в случае чего ею можно отбиваться, как дубинкой.

Художники — как птицы, перелетают с места на место всей стаей. А если не прибегать к поэтическим сравнениям — то стаей галок, которых шуганули уставшие от шума люди. Все прекрасно знали, что сейчас они обосновались в старинном квартале Истон-роуд, где дома едва не рушатся на головы своих жильцов, зато аренда необыкновенно дешева.

«Надо было взять такси», — подумал я. Мое авто смотрелось в этой обстановке совершенно дико!

Табличек на домах почти нигде не было, так что ориентироваться в этой мешанине пристроек, руин и обветшалых веранд без посторонней помощи не представлялось возможным. Пришлось притормозить у тротуара рядом с буйно кудрявым юношей, который в экстатическом восторге смотрел на небо. Тоже художник, определенно, — весь пиджак заляпан красками.

— Простите, — вежливо начал я, опустив стекло, — вы не подскажете, как мне найти дом мистера Барентона?

Он вздрогнул так, словно я выпалил у него над ухом из ружья.

— Мистера Барентона? — На лице юноши читалось смятение. Видимо, любая проблема, не связанная с техникой смешения красок, светотенью и прочими художественными премудростями, вызывала у него изрядное затруднение.

— Да, — подтвердил я. — Мистер Джозеф Барентон, художник.

В глазах юноши промелькнуло озарение.

— А, Джо-наив! Первый дом справа от перекрестка и направо, вы увидите, обшарпанный такой. В мезонине.

— Благодарю! — обрадовался я (признаться, я уже не чаял добиться от него внятного ответа). Примета, конечно, та еще — здесь все дома обшарпанные, но хоть дорогу объяснил, и на том спасибо!

— Только его давно не видать, — закончил юноша меланхолично.

— А куда он подевался, не знаете? — живо заинтересовался я. Ниточки в этом деле так и норовили оборваться прямо в моих руках.

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Хотите, у Питера спросите, они вместе квартиру снимали.

— Благодарю! — повторил я, но он уже отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес, и снова принялся влюбленно рассматривать небеса…

Мезонин оказался сильно обветшалым. Зимой в нем наверняка сквозило так, что художнику приходилось работать в пальто. Но света, должно быть, достаточно: окна были большими. Хотя, с другой стороны, настолько грязными, что неизвестно, сколько редких в наших краях солнечных лучей могло преодолеть эти многолетние напластования сажи и пыли.

На стук мой никто не отозвался, хотя из открытого окна доносился гул голосов, а дверь была не только не заперта, а даже не притворена толком.

Джентльмену не пристало входить в чужой дом без разрешения, однако, если уж я сегодня выступаю в роли сыщика, можно поступиться правилами приличия.

Двери на первых двух этажах были заколочены, зато третий оказался не просто обитаем, а битком набит людьми. Разновозрастная публика толпилась вокруг импровизированной сцены, на которой сидел на стуле задом наперед импозантный господин с необыкновенно яркими голубыми глазами и львиной гривой темных волос. Означенного господина несколько портили черные волосы, пучками торчащие из ноздрей, однако этот недостаток с лихвой искупался глубоким звучным голосом.

Тихонько пробравшись в комнату, я остановился в уголке, решив послушать.

— Нам, художникам, Богом дана способность проникать в самую суть вещей, отображать на полотне человеческое естество таким, каково оно есть! Крики невежд о приличиях — это притворство толпы, людского стада, которое приводит в ужас сама мысль, что кто-то увидит его без вычурных одежд.

Он на мгновение замолчал, обвел взглядом зачарованно внимающую ему толпу, и продолжил с усмешкой:

— Я призываю вас работать! Писать то, что чувствуете, без ложной стыдливости, без флера морали. Писать натурщиц, а не выдуманные образы, выливать на полотно все то искреннее, настоящее, что вы чувствуете при виде прекрасного женского тела.

Кое-кто из присутствующих покраснел, прилично одетый мужчина рядом со мной хмыкнул.

— Да! — повысил голос оратор. — Мы должны вернуться к истокам! К тому наивному свету, к жизни, которая лилась со старых полотен эпохи Возрождения! Нет греха в том, чтобы упиваться жизненными удовольствиями! Не прочувствовав искушение, не насладившись им в полной мере, мы можем писать только пресные портреты, угодные ханжам, уподобляясь ремесленникам. Наслаждение — вот путь истинного художника!

В следующий миг я едва не оглох от грома аплодисментов. Кажется, кто-то даже кричал «браво!». Господин на сцене величественно поднялся и раскланялся, прижимая руку к груди.

Мне пришлось подождать, пока собравшиеся вдоволь не наговорятся и не разойдутся, кто по одному, кто группками, бурно обсуждая эту любопытную лекцию. Помнится, мне доводилось слышать о чем-то подобном, и было интересно посмотреть на художников-наив, как они себя называли, так сказать, в естественной среде обитания. Если честно, впечатляло…

Наконец мы остались один на один с львиногривым господином. Очевидно, это был хозяин квартиры-студии. Он вперил в меня немигающий взгляд и вдруг двумя громадными шагами покрыл разделяющее нас расстояние.

— Какой типаж! — взревел он прежде, чем я успел сказать хоть слово, и схватил меня за плечи. Я обеспокоился — руки у него были не слишком чистыми, а пальто у меня — светлым. — О, какой типаж! Мистер, не желаете попозировать?

— Н-нет, благодарю, — решительно отказался я. — Я по другому вопросу.

— Желаете сделать заказ? — чуть умерил силу голоса художник.

— Нет-нет, речь не об этом, мистер… э-э-э…

— Просто Питер! — отмахнулся он и чуть отступил, разглядывая меня с восторгом ребенка. Я заподозрил, что скоро моя разноглазая физиономия может появиться на холсте, а мне этого вовсе не хотелось. — А вы?..

— Сирил, — зачем-то назвался я именем кузена. Наверно, просто хотел отомстить ему за все неприятности, которые он мне доставлял.

— Итак, Сирил, с чем пожаловали?

— Видите ли… — заговорил я, смущаясь. — Когда-то в детстве меня пытались обучить живописи, но из этого ничего не вышло. Теперь-то я понимаю, в чем дело: уже тогда моя натура стремилась к свободе, к самовыражению, а меня заставляли рисовать гипсовые кубы и унылейшие натюрморты! И вот я узнаю о направлении «наив»… Я перечел все, что сумел найти, а ваша сегодняшняя лекция просто перевернула… все мои представления о живописи!

— Ни слова больше! — воскликнул Питер и хлопнул меня по спине. Я с тревогой подумал, не отбил ли он мне легкие. — Я понял! Вы один из нас! Я сразу подумал, когда вас увидел: «О-о, этот парень свой, хоть и выглядит как лондонский денди!»

— Я очень… словом… я боюсь, в моем возрасте уже поздно что-либо менять, — печально вздохнул я. — Вот если бы кто-то согласился поработать со мной, поставить, так сказать, руку… ну, разумеется, потраченное время будет вознаграждено со всей возможной щедростью!

— Вы явились по адресу! — заявил Питер, и глаза его вспыхнули. Ну еще бы, на материалы, плату за жилье, на наем натурщиц, а еще на гулянки, должно быть, уходит прорва денег, а вряд ли ученики выстраиваются в очередь к этому домишке! Особенно денежные ученики. — Сирил, друг мой, вы даже не представляете, как вам повезло! Вы, должно быть, вообще везунчик, а?

И он игриво ткнул меня пальцем под ребра.

— Н-ну… возможно, — осторожно сказал я. — То есть вы хотите сказать, что не откажетесь позаниматься со мною?

— Ну разумеется! — взревел он. Кажется, говорить тихо он не умел вовсе. — В искусстве, милый Сирил, важна не только техника, что бы там ни говорили академисты! Куда важнее состояние духа! Внутренняя раскрепощенность! Вот с чем вам придется поработать в первую очередь — я ведь вижу, как вы зажаты! Зажаты, а?

— Есть немного, — согласился я.

— Во-от! — воздел он толстый палец. — Ну да ничего, это быстро проходит… Прямо сейчас и начнем!

— Что начнем? — не понял я и на всякий случай начал отступать к двери.

— Работать, дорогой Сирил, работать над собой! Ну а заодно я посмотрю, на что вы способны и в каком направлении вам двигаться дальше… Давайте, снимайте пальто! И пиджак снимайте! Повесьте вон там на гвоздь да засучите рукава… Сейчас я вам найду мольберт… Да куда Джо его задвинул?! А, вот он! Это мой друг, — пояснил о н, мечась по студии. — Он уехал ненадолго по делам. Не беспокойтесь, у нас с ним, считай, все общее, и он не обидится, если мы воспользуемся его вещами…

«И куда же уехал художник, не взяв с собой ничего из своего хозяйства? — подумал я, но спрашивать не стал. Мне было интересно, что дальше. — Ведь все это стоит недешево… Ну, допустим, если на несколько дней, то и ладно. Но и инспектор, и тот юноша сказали, что Джозефа не видно уже давно! Однако не скажешь точно, сколько именно дней прошло! Бакалейщик видел его в лавке, но как установить, исчез Джозеф сразу после этого или нет?»

Масса вопросов и ни единого ответа! Хотя… Я осторожно принюхался. Пахло скипидаром, красками, чем-то еще и… да! Здесь держалась едва уловимая тень того самого душного запаха, который появлялся после приема зелья. И Питер, кстати, буйно волосат, как и Джозеф, судя по описанию бакалейщика.

— Запашок, а? — весело спросил художник, пролетая мимо очень большой кометой. — Ничего, скоро привыкнете! По мне, так слаще запаха свежей краски и нет ничего!

— Мне тоже нравится, — сказал я вежливо. В одной рубашке с закатанными рукавами я чувствовал себя до крайности неуютно. — Питер, можно задать вам вопрос?

— Конечно!

— А вот это… — я подергал себя за короткую прядь, — отличительный знак членов общества? Я видел среди ваших гостей много людей с такими шевелюрами… Но, боюсь, мне не удастся…

Питер разразился громовым смехом.

— Да не-эт! — выдавил он наконец. — Экий вы шутник, Сирил! Просто мы ж в работе да в работе, некогда и к парикмахеру заглянуть! Вот и говорят, мол, художники распустехи, немыты-небриты…

«Ну-ну», — подумал я и вздрогнул — за моей спиной скрипнула дверь.

— Нэтти! — громко воскликнул Питер и, отодвинув меня, ввел, вернее, втащил в студию невысокую женщину в шали. — Где ты бродишь, крошка моя? Работа стоит!

Она только пожала плечами, скидывая шаль прямо на пол. Я бросился было поднимать, но художник меня остановил:

— Да бросьте, Сирил, она всегда так делает. Это Нэтти, натурщица. Давай, малышка, ты знаешь, что делать… А вы, Сирил, становитесь к мольберту, поглядим, что вы нам изобразите!

— Э-э-э… — сказал я. — Питер, видите ли, меня учили работать только акварелью. До масла по понятным причинам дело не дошло, и…

— Ничего! Я вам сейчас покажу, в чем тут штука!

И я покорился неизбежному… Правда, скоро понял, что меня ждет еще одно испытание: Нэтти успела раздеться донага и теперь возлежала на той самой сцене, с которой недавно вещал Питер. На лице ее не читалось ничего, кроме скуки: видимо, ей не впервой было обнажаться перед совершенно незнакомыми мужчинами.

Я прикрыл глаза. Нет, я все понимаю, люди искусства, но…

— Вот! Вот о чем я говорил! — взревел Питер. — Сирил, вам нужно внутренне раскрепоститься! А ну-ка, выпейте!

Он сунул мне под нос стакан с дурно пахнущим содержимым.

— Что это?!

— Чистый джин!

— Но я не пью! — попытался я отбиться, потому что не знал, во что превращусь после целого стакана этого пойла неизвестного происхождения и сомнительных достоинств.

— Ну и как прикажете с вами работать? — обиженно спросил Питер и сам отхлебнул джина. — Вам надо расслабиться! Как вы будете писать этюд, если не можете даже взглянуть на бедняжку Нэтти?

— Я… я постараюсь, — выдавил я. Ладно. Бывало и хуже. Потасканная натурщица — не самое ужасное из того, что мне доводилось видеть в жизни, а о джентльменском воспитании придется временно забыть.

— Другое дело! — Последовал очередной хлопок по спине. — Приступайте!

Признаться, я вообще не представлял, что может выйти из-под моей кисти. Я поглядывал на увлеченно работающего Питера и старался повторять его действия хотя бы в малом, но, боюсь, то, что в итоге у меня получилось, назвать этюдом не повернулся бы язык даже у слепого.

— Время, — сказала Нэтти, которая все это время вроде бы продремала. Может, так оно и было.

Я выдохнул — пытка окончилась.

— Ну, до завтра! — сказал Питер, она преспокойно оделась, получила плату и удалилась. Встреть я ее на улице, ни за что бы не подумал, кто она такая! Принял бы за служанку или вроде того… — Отличная натурщица! Никогда не ломается! Таких поди поищи… Правда, берет дороговато. — Он посмотрел на меня с намеком.

— Руки только отмою, — понятливо сказал я, — у меня портмоне в кармане пиджака.

— Отмоем, все отмоем! — обрадовался он. — Ну-ка, что у вас тут?..

На том огрызке холста, что выделил мне Питер, красовалось нечто инфернальное. Желто-фиолетовый червяк (Нэтти) извивался на сером с оранжевыми разводами кубе, явно силясь с него сползти. Длинная розовая макаронина (рука Нэтти) с трудом поддерживала грубо намалеванный оранжевый круг с черными лохмотьями вокруг (соответственно это были голова и волосы Нэтти). Над червяком висел в пустоте ярко-синий квадрат (окно), обрамленный чем-то вроде парусов (я попытался изобразить замызганные занавески).

— Вот это да… — выдохнул Питер, и я понял, что опозорился. А на что я, собственно, рассчитывал? — Вы просто самородок, Сирил! Чистейший, незамутненный наив! Вас учить — только портить!

Я чуть не рассмеялся. А я-то еще думал, почему эти господа называют себя «наив», а сами ведут столь разнузданный образ жизни! Дело-то, оказывается, всего-навсего в наивности изображения! Хотя я, честно говоря, назвал бы это «примитивом»… Но — не звучит!

Следующие полчаса я пытался одновременно отмыть руки и отбиться от попыток Питера непременно подписать этюд моим полным именем и этим же вечером продемонстрировать его друзьям. Ну и, разумеется, представить меня, молодое дарование, отметить мое вхождение в теплую компанию как подобает. Сбежать мне удалось только после того, как я ухитрился всучить Питеру купюру — в счет сегодняшнего урока. Он немедленно умчался за припасами для вечернего кутежа, попросив меня подождать буквально четверть часа.

Разумеется, я немедленно покинул это гостеприимное, но абсолютно не подходящее для меня место! Спускаясь по скрипучей лестнице, я вдруг услышал странный звук за одной из закрытых, но незабитых дверей на первом этаже. Там явно кто-то находился… И этот кто-то никак не мог быть закрытой по случаю приема гостей собакой: собаки клацают по полу когтями, а не топают башмаками и не стучат кулаками в стены. А еще они воют, лают или рычат, но не издают подобных звуков! Клянусь, в жизни не слышал подобного! Хотя…

Перед глазами, как живая, встала картинка: разъяренный бакалейщик душит инспектора Таусенда, издавая рев разъяренного быка. Та-ак! Это уже очень интересно!

Разумеется, я и не подумал соваться в эту комнату. Вскрывать замки я не обучен, вдобавок мне совершенно не хотелось оказаться один на один с явным безумцем (ну не станет же, право, нормальный человек издавать этакие звуки!).

Как можно скорее я добрался до своего автомобиля и поспешил в полицейское управление.

— Опять вы! — дружелюбно встретил меня Таусенд. — Может, к нам на службу поступите, а, мистер Кин? Этак не придется туда-сюда ездить!

— Инспектор, послушайте меня, — серьезно заговорил я. — Кажется, мне удалось кое-что разузнать, но без вашей помощи я не смогу проверить свою догадку!

Внезапно я заметил, что Таусенд смотрит на меня не мигая, и тут же вспомнил — ну конечно, глаз! Неотмытых пятен краски не видно под перчатками, а вот глаз… И шарф, чтоб ему провалиться, я машинально набросил на шею…

— Инспектор!

— Да? — очнулся он, и я быстро изложил все, что сумел выведать, начиная от предполагаемого родства шарлатана с зельем и художника и заканчивая неизвестным, запертым в доме.

По моим предположениям, это был пропавший Джозеф Барентон, хотя доказательств у меня, конечно, не имелось.

Надо отдать Таусенду должное, сориентировался он быстро.

— Так! — сказал он. — Отправляйтесь-ка вы домой и не суйтесь больше в такие места! А то потом еще ваш труп опознавать придется, не приведи боже… А я сейчас возьму ребят покрепче, проверим этот притон!

— А…

— Езжайте домой!

— Но могу я хотя бы завтра заехать поинтересоваться результатами проверки?

— От вас не отвяжешься, — буркнул Таусенд. — До свидания, мистер Кин!

Я вздохнул и направился к выходу. Больше от меня ничего не зависело.

— Мистер Кин! — окликнул вдруг меня инспектор. — Шарфик у вас очень…

— Да?

— Элегантный! — выдавил он и затрясся в приступе беззвучного смеха.

— Подарок тетушки, — с достоинством ответил я и удалился. Хорошо еще, Таусенд не видел моих художеств…

Ну что ж, придется ждать до завтра… Ничего страшного, скоротаю время в обществе моих малышек, я совсем их забросил! А ведь Мадлен, опунция, кажется, собралась цвести, и просто преступно с моей стороны уделять ей так мало внимания!

Я вошел в дом, рассеянно отдал Ларримеру шляпу и трость… и застыл как громом пораженный. Мой благообразный дворецкий, прекрасно смотревшийся хоть бы и в королевском дворце, сейчас напоминал одуванчик. Всегда аккуратно причесанные седые волосы кудрявым белым облачком окружали его голову.

— Что это, Ларример?! — вырвалось у меня, когда я обрел дар речи.

— Реклама, сэр, — с достоинством ответил он и удалился, должно быть, изливать горе своей Атенаис.

Я нашел в себе силы сперва взбежать наверх, скрыться в оранжерее и только потом разразился душившим меня хохотом. Мой бедный старый Ларример! То-то последнее время он ходил такой… одухотворенный, должно быть, дожидался воздействия какого-то средства! И вот дождался… Интересно, на какую рекламную уловку купился-таки несгибаемый дворецкий? Я прошел обратно в кабинет и взял последний номер «Зеркала». Ага, вот оно! «Патентованное средство от облысения, гарантия 300 %. Полное восстановление утраченных волос в кратчайшие сроки! Рекомендовано лучшими специалистами!» Верно-верно, шевелюра у Ларримера начала понемногу редеть, что и немудрено в его солидном возрасте, однако он не мог с этим смириться. Мазать наметившуюся проплешину луковым соком я ему категорически запретил, закрыв глаза на репейное масло и какие-то притирания, но это патентованное средство стало последней каплей… Надеюсь, он тоже так считает!

Как ни странно, мне не пришлось ждать завтрашнего дня. Инспектор Таусенд сам явился ко мне в десятом часу вечера.

— Не спите, мистер Кин? — поинтересовался он, даже не подумав извиниться. Ларример всем своим видом выразил презрение к подобным манерам, что с его новой прической выглядело особенно комично.

— Нет, как видите, — отозвался я. — Рановато еще! Что-то случилось?

— Да вот, спешу вас обрадовать, — сказал он довольно. — Накрыли мы притон!

— Что вы говорите! И?..

— Точно как вы сказали: нашли запертого человека. Совсем сумасшедший, силища неимоверная, трех констеблей чуть не изувечил, пока его скрутили! Остальные наверху были, перепились уже, ну да живо протрезвели!

— Это был Барентон? — живо спросил я.

— Он самый, — кивнул инспектор. — Прочие, как поняли, что дело дрянь, живо друг дружку топить начали. Ну, вы про наивняков этих знаете, наверно?

Я кивнул. Еще бы я не знал!

— Ну вот… Пьянство, разврат до добра не доводят, да и возраст уже не юный. Почуяли, что дело-то плохо, стали средства разные искать. А у Барентона брат — аптекарь, вот и состряпал какое-то снадобье. И так, говорят, поначалу помогало, что нарадоваться не могли! Одна беда — волосы сильно расти стали.

Ларример, неприметно маячивший за спиной инспектора, навострил уши.

— Ну да это-то не беда, — продолжал Таусенд. — А аптекарь, Ричард Барентон, парень ушлый. Решил — что задаром-то трудиться? Открыл лавочку. Неплохо заработать успел… Брата даже деньгами ссужал. А потом пошло-поехало: у многих чердаки течь давать начали. Утром очнутся в какой-нибудь канаве — и не помнят, как там оказались. В драку лезли, чуть что. А потом один какой-то вместе с Джозефом повеселиться отправился. Очухался утром, а рядом мертвая девица и Джозеф на полу храпит, весь в крови… Парень сам чуть концы не отдал. Он, видите ли, еще не совсем разума лишился, вроде помнил, что она деньги вперед требовала, так не соглашалась. Ну, Джозеф обозлился и ее того… порешил. — Инспектор вздохнул. — То дело замяли, а остальные перепугались. Бросили эту заразу, Ричард лавку прикрыл, только Джозеф запастись успел, похоже, да переборщил. Совсем человеческий облик потерял, а компания эта боялась страшно, что он опять кого-нибудь убьет и всех выдаст. Ну и заперли от греха. Надеялись, он потихоньку в себя придет…

Что ж, обратной стороной силы стала агрессия, шарлатанское лечение только ухудшило состояние пациентов. Хм… а не зря ведь заведение то называлось «Бычья сила» — как видно, мистер Барентон был в курсе, что такое «уруз», и обладал к тому же весьма своеобразным чувством юмора…

— А тут и вы подоспели! — продолжал инспектор. — Ну, как вам сказочка на ночь?

— Омерзительно, — искренне сказал я. — Инспектор, но, если они ничего не помнят, выходит, убийства женщин так и останутся нераскрытыми?

— Как убивали-то, они и впрямь не помнят, — хмыкнул Таусенд. — А вот как тела потом прятали — очень даже. Запоют как миленькие! Ну, может, не все там убийцы, да только остальные их покрывали… — Он помолчал. — Что ж, мистер Кин, вынести вам официальную благодарность от лица полицейского управления, что ли?

— Не стоит, право! — решительно отказался я. — Мне вот только такой известности еще не хватало! И так происшествие в цветочном павильоне три дня в газетах полоскали…

— Не любите славу? — тоном искусителя поинтересовался инспектор.

— Нет, — искренне сказал я.

— Так она вся нам достанется, не обидно?

— Ни капли, — усмехнулся я. — Это ведь была просто случайность!

— Примите благодарность от меня лично! — Таусенд поднялся и церемонно протянул мне руку. Я пожал ее и не сразу понял, отчего лицо инспектора приняло столь странное выражение. Потом догадался: я так и не сумел вымыть всю краску из-под ногтей. Интересно, что он обо мне подумал? — Гхм… Ну, доброй ночи!

— Доброй ночи, инспектор, — попрощался я и повернулся к Ларримеру. — Ну-с, что вы на это скажете?

— Я скажу лишь одно, сэр… — строго ответил дворецкий. — Реклама — зло!

Примечания

3

Руна уруз — буквально «тур», «дикий бык». Символизирует личную силу — как физическую, так и психическую. В магии используется для омоложения и возвращения здоровья. В прямом положении — физическая сила и скорость, воплощение чего-то нового. Энергия, упорство, сексуальное желание, мужская потенция. В перевернутом положении — слабость, неоправданный риск, болезнь, зверство, насилие.