Война, которая спасла мне жизнь

Кимберли Брубэйкер Брэдли, 2015

Ада в жизни не видела травы и деревьев. Она ни разу не отмечала Рождество. Она никогда не выходила из дома – весь её мир состоял из маленькой комнаты, вида из окна на четвёртом этаже, брата Джейми и вечно недовольной мамы. Нельзя Аде из дома выходить, у неё ведь нога… Да и как выйти, если ходить она почти не может? Но когда из-за войны Джейми с другими детьми эвакуируют, Аде ничего не остаётся, как встать на ноги и пойти – вслед за ним, чтобы не остаться одной и чтобы выжить. И только тогда она понимает, как велик этот мир и как много в нём всего разного, сложного и… хорошего. И пусть война – это страшно, но, возможно, именно она подарит Аде шанс на жизнь.

Глава 3

Рано утром в субботу я украла мамины туфли.

Пришлось украсть. Других у нас в доме не было, не считая братовых тряпичных тапочек, которые были малы даже на мою калечную ногу. Туфли мне оказались великоваты, но я напихала в носки бумаги. Кривую ступню обернула тряпкой, шнурки потуже завязала. Чувствовать на себе обувь было так странно. Но я подумала, главное, чтоб не свалились.

Джейми стоит, смотрит на меня во все глаза.

— Нету у меня другого выбора, придётся, — говорю ему шёпотом. — Иначе люди мою ногу увидят.

А он шепчет:

— Ты стоишь. Ты ходишь!

Вот он, момент триумфа, а мне вообще не до этого. Впереди столько всего.

— Ага, — говорю, — хожу.

Взглянула на маму — та лежит себе на кровати к нам спиной, похрапывает. Что, гордится дочерью? Чёрта с два.

Вниз по ступенькам я сползла на заднице. Внизу Джейми помог подняться, и мы отправились в путь по пустым утренним улицам. Иду и думаю себе: потихоньку, полегоньку. Шажок за шажком.

Ходить там внизу, на уровне земли, было в новинку. Свет необычный, с розовым оттенком, от зданий точно голубоватая дымка… Всё в этом утреннем сиянии казалось мне тогда красивее, чем потом стало днём. Впереди лежала совсем пустая улица. Только раз за угол шмыгнула кошка — наверно, в погоне за крысой.

Правой рукой я опиралась на Джейми. В левой держала бумажный пакет с едой, наш завтрак. Джейми сказал, нам надо быть в его школе в девять. До девяти оставалось ещё много часов, но я решила, чем раньше отправимся, тем лучше. Я же не знала, сколько мне потребуется времени, чтобы добраться до школы. Да и чтобы на меня пялились, тоже не хотелось.

Улица у нас оказалась ухабистой, чего я, глядя на неё до этого исключительно с высоты своего окна, в соображение не приняла. Идти по ней было куда труднее, чем по полу в квартире. В обуви, конечно, проще, но пока я дошлёпала до конца нашего проулка, нога до того разболелась, что мне казалось, всё, шагу дальше не ступлю. Однако же ступала.

— Поворачиваем, — пыхтит Джейми. — Уже немного осталось.

Ещё шаг, и калечная нога вдруг как подвернётся! Я рухнула наземь. Джейми припал рядом на колени.

— Ты, может, ползком, а? — говорит. — Тут никто не смотрит.

— А далеко ещё? — спрашиваю.

— Три квартала, — говорит. И потом добавляет: — Кварталы — это вот дома между улицами. Надо пересечь ещё три улицы.

Я на глаз попробовала прикинуть расстояние. Три улицы. А могло быть три километра. Триста километров.

— Наверно, проползу немного, — говорю.

Только ползти по улице оказалось куда труднее, чем по квартире. На коленках у меня, конечно, давно были костные мозоли, но камешки всё равно больно впивались, а грязь и мусор радости не прибавляли. Через квартал я взялась за Джейми и кое-как поднялась на ноги.

— А почему ты всё время не ходишь, раз умеешь? — спросил меня Джейми.

— Недавно умею, — говорю. — За лето научилась, пока ты гулял.

Он кивнул.

— Я никому не скажу, — говорит.

— Да теперь не важно, — говорю. Мир уже тогда стал казаться мне огромным. Смотришь вверх на крыши домов — и голова кружится. — Мы же за город едем. А там мне никто не будет запрещать ходить. — Тут я врала. Потому что знать ничего не знала о том месте, куда мы едем. Я тогда даже представить не могла, где это — «за городом». Но Джейми — он только сильнее сжал мою руку и улыбнулся.

Школа была кирпичное здание с пустым двором за металлической решёткой. Мы прошли за решётку, и я рухнула наземь. Потом мы поели хлеба, макая его в сахар. Было вкусно.

— Это ты у мамы сахар стянула? — спросил Джейми, глядя на меня во все глаза.

Я кивнула.

— Причём весь, — говорю. Мы как засмеёмся!

Мы больше не двигались, и стало чувствоваться, какой воздух холодный и как сыро сидеть на земле. Жгучая резь в лодыжке поутихла, теперь нога только ныла не переставая. Я подняла глаза и стала смотреть на все эти незнакомые здания вокруг, на завитки под карнизами и красивую кирпичную кладку, на вывески, оконные рамы, на птиц. Я бы даже не заметила, что к нам через весь двор подошла какая-то незнакомая женщина, если бы меня Джейми в бок не ткнул.

А она улыбается нам и говорит:

— Что-то вы рано.

Учительница, думаю. Кивнула ей и тоже улыбаюсь, широко так.

— Папа нас подбросил по пути на работу, — говорю. — Он сказал, вы о нас позаботитесь.

Женщина кивнула.

— Конечно-конечно, — говорит. — Хотите чаю?

Мы поднялись с земли, и она, конечно, тут же заметила, что я хромаю. Да что там, хромаю, что я еле на ногах держусь — хорошо ещё, Джейми рядом был, подхватил меня.

— Ах ты, бедняжка, — говорит она мне. — Что это у тебя с ногой?

— Да так, — говорю, — ударилась. С утра сегодня болит. — Тут я не соврала.

— Можно, я взгляну? — спрашивает женщина.

— Ой, нет-нет, — говорю и стараюсь что есть сил двигаться дальше. — Она уже заживает.

Дальше было просто. То, что я тогда сделала, я считаю своим самым невероятным поступком за всю мою жизнь, но тем не менее прошло оно довольно легко. Я держалась за Джейми и так продвигалась. Постепенно двор наполнился детьми и учителями, учителя выстроили нас в шеренги. Пройти до железнодорожной станции полкилометра я бы точно была не в силах, однако передо мной внезапно возникло знакомое лицо.

— Ада, ты, что ли? — Это Стивен Уайт был.

Из детей Уайтов он был старший, между ним и Билли — ещё три сестры. И сейчас они стояли передо мной всей гурьбой и пялились прямо на меня. Кроме как из окна, они же меня никогда не видели.

— Ну я, — говорю.

Стивен удивился.

— А я и не думал, что ты тоже придёшь, — говорит. — То есть, конечно, тебе тоже надо уехать из Лондона, но наша мама сказала, что для таких, как ты, какие-то специальные места есть.

Нам мама ни про какие специальные места не говорила.

— В смысле, — говорю, — для таких, как я?

Стивен глаза потупил. Стоит такой, сам выше меня, старше, как мне показалось, но, видимо, ненамного.

— Ну это… Ты поняла, — говорит.

Я поняла.

— Для калек, — говорю.

От неожиданности он глаза на меня поднял, смотрит удивлённый.

— Да нет же, — говорит, — для отсталых. Умственно. Так все про тебя говорят. — И добавил: — Я даже не знал, что ты разговаривать умеешь.

Столько лет у окна просидела, и на тебе!

— Но я же каждый раз с тобой заговариваю.

— Ну да, ты машешь ручкой и можешь немного поболтать о том о сём, но… — Ему явно стало неловко. — Тебя внизу, по правде-то сказать, почти и не слышно. Что ты там говоришь, нам еле разобрать. Я и не знал, что ты можешь нормально разговаривать. А мама твоя всё время твердит, мол, тебя взаперти надо держать для твоего же блага. — Тут Стивен впервые посмотрел на мою ногу. — Так ты калека?

Я кивнула.

— А как сюда добралась?

— Пришла, — говорю. — Не могу же Джейми одного отпустить.

— Тяжело было? — спрашивает.

Я говорю:

— Да.

У него на лице промелькнуло такое странное выражение, совсем какое-то непонятное.

— Нам всем очень жалко, что у тебя такая мама, — говорит наконец.

Я даже не нашлась, что ответить.

Стивен спрашивает:

— А она знает, что ты сбежала?

Я уже было готовилась соврать, но тут встрял Джейми и говорит:

— Не-а. Она сказала, пусть Аду забомбят.

Стивен кивнул.

— Насчёт того, чтоб добраться до станции, ты не волнуйся, — говорит. — Я тебя подвезу.

Я не сразу поняла, что он имеет в виду, но тут одна из его младших сестёр улыбнулась мне и говорит:

— Он и меня иногда на себе возит.

Я ей тоже улыбнулась. Она мне показалась на Джейми похожа.

— Ну ладно, раз так, — говорю.

В общем, до станции меня Стивен Уайт на спине нёс. Учительница, которая нас чаем угощала, потом ему спасибо сказала за помощь. Мы двигались широкой колонной, а учителя велели нам петь «Англия будет всегда». Потом мы пришли на станцию, где уже толпилось больше детей, чем, по моим меркам, существует на свете.

— Ты на поезд как, сама сможешь забраться? — спросил Стивен, ставя меня на землю.

Я схватила Джейми за плечо и говорю:

— Конечно, смогу.

Стивен кивнул. Пошёл было за Билли и сестрёнками, чтоб собрать их в кучку, потом оборачивается ко мне и говорит:

— А зачем она тебя заперла, если ты не отсталая?

— У меня же нога, — говорю.

Он головой потряс, говорит:

— Бред какой-то.

— Ну потому что, — говорю, — это же не случайно мне наказание, такая нога…

Он опять головой потряс:

— Бред.

Я так и уставилась на него. Бред?

Послышались учительские крики, мы все забрались в поезд. Не успели колокола на церкви отзвонить полдень, как поезд тронулся.

Нам удалось сбежать. Сбежать от мамы, от гитлеровских бомбёжек, от сидения в однокомнатной тюрьме. От всего. Бред или не бред, а только я была на свободе.