Война, в которой я победила

Кимберли Брубэйкер Брэдли, 2017

Теперь у Ады есть настоящая любящая семья, и ей, похоже, могут вылечить покалеченную ногу, из-за которой родная мать всегда считала её ничтожеством. Но кто она теперь? Она не дочь, ведь у неё нет матери, она больше не калека и не изгой, она не эвакуированный ребёнок из разбомблённого Лондона, да и вроде не сирота даже, ведь у неё есть опекун… Как найти себя, когда в мире бушует война, люди появляются в жизни и исчезают, а тот, на кого она только-только позволила себе положиться, может тоже её оставить – и на этот раз навсегда? Ещё немало сражений ждёт Аду, пусть она никогда не бывала на фронте. Хватит ли у неё отваги и силы выстоять в этой войне?

Глава 4

В ближайшую погожую субботу Сьюзан уговорила медсестёр отпустить меня с ней на каталке прогуляться. Уже начался октябрь, воздух стоял свежий, студёный, небо вверху было такое ярко-синее. Слегка потягивало древесным дымом, над головой — ни одного самолёта. Никаких бомб. Никакого вторжения — пока никакого.

На мне платье и кофта — их мне Сьюзан на базаре нашла. Гипсовая нога, а вместе с ней и голая левая обёрнуты в плед. Сьюзан толкает вперёд кресло-каталку, Джейми скачет рядом вприпрыжку.

— Пройдёмся по центральной улице, зайдём выпьем чаю, — сказала Сьюзан. — Только вначале я хочу вам кое-что показать.

Она остановилась напротив церкви. Эта была побольше, чем в нашем городке, но в остальном такая же: тёмно-бурое угловатое здание с высокой колокольней и погостом, на котором торчат частоколом каменные плиты.

— Ведите себя потише, — прошептала нам Сьюзан, — и пальцем не показывайте. Вон, видите? Там, где люди, и могила рядом выкопана. Такая яма в земле. А рядом, видите, деревянный ящик? Называется гроб. Это похороны, точнее, их финальная часть. А начало проходит в церкви. Сейчас они захоронят усопшего.

— Усопшего? — не понял Джейми.

— Мёртвого, — пояснила Сьюзан.

— Что, прямо в землю? — пискнул Джейми.

— Ну, да. А куда ещё, по-твоему, их складывать?

Я и раньше замечала, что на плитах на погосте написаны чьи-то имена, но мне неоткуда было знать, что это подписаны те, кто под ними лежит. И я сказала:

— Надо же, никогда не думала.

— Я надеялась, что вашу маму мы сможем похоронить у нас в городе, — сказала Сьюзан.

— Зачем? — спросил Джейми.

— Чтобы вам было куда прийти почтить её память. То есть подумать о ней. Что-то хорошее вспомнить.

С этим пришлось бы напрячься.

— Но её кремировали, — вставила я. Мне далеко не все слова были понятны, но запоминала я их без проблем.

— Да, — подтвердила Сьюзан. — То есть её тело сожгли, и остался только пепел.

Я повернулась к ней.

— Шутишь.

— Н-нет, — ответила Сьюзан. Видно было, что ей неловко. — Но это совершенно нормально, никакого непочтения. В условиях военного времени даже очень практично.

— Если у нас нет тела, — сказала я, — откуда мы знаем, что она точно умерла?

— Вам выдадут свидетельство о смерти. Пришлют по почте. Как свидетельство о рождении, только наоборот.

— А-а, — протянула я. Своё свидетельство о рождении я хранила в специальной коробочке.

— Я его тебе отдам, когда придёт, — сказала мне Сьюзан. — Ты его сбережёшь в сохранности.

Я кивнула. Это можно.

Джейми спросил:

— А теперь ещё не пора пить чай?

Сьюзан сжала его ладошку.

— Конечно. Пойдёмте.

В чайной я проглядела цены в меню и нахмурилась.

— Раз мы больше не эвакуированные, — сказала я Сьюзан, — государство тебе теперь не будет платить за то, что ты нас держишь. Мы тебе не по карману.

Дом у Сьюзан — тот, который разбомбило, — был довольно шикарный, но сама она всегда говорила, что денег у неё немного; работы у неё тоже никакой не было.

— Об этом я позабочусь, — ответила Сьюзан. — Я же рассказывала, что уже подала документы. Оформлю на вас опекунство.

Новое слово мне нравилось. «Опекун» — это звучит сильно.

— Как только выйду из больницы, пойду работать, — заявила я.

— Ада, Ада, — улыбнулась Сьюзан. — Пожалуйста, перестань. Не надо тебе так напрягаться из-за денег.

— А за мою операцию кто заплатил? — спросила я. — И за койку в больнице, и за вашу комнату в пансионате, и за всю эту новую одёжу?

— Не думаю, что тебе надо во всё это вдаваться, — покачала головой Сьюзан.

— А я думаю, — огрызнулась я.

Она вздохнула.

— Одежду купила я. Деньги на наше проживание здесь собрала Добровольческая служба. — Она втянула носом воздух поглубже и закончила: — А твою операцию оплатили лорд и леди Тортоны.

— Тортоны?!

Джейми прихлебнул чай из кружки и вставил:

— А что, у них денег — куча!

Может, и куча, но это не значит, что я разрешала их на меня тратить.

— Стало быть, теперь мне надо быть ей благодарной, — пробурчала я. — Леди Тортон, в смысле. — Лорда Тортона я никогда не видала. Он работал где-то на нужды фронта.

— Смею надеяться, ты и так ей благодарна, — заметила Сьюзан. — Всё-таки она столько для тебя сделала: и помощника тебе для Коржика нашла, и одежду Мэгги подарила, я уж не говорю о домике, в котором мы теперь будем жить.

Джейми поднял глаза на Сьюзан.

— Она дала нам тебя! — возвестил он.

Это была правда. В конце концов, леди Тортон и в самом деле с нами разобралась — а именно, запихнула в свой автомобиль и вытолкала у дома Сьюзан. И это было лучшее, что она могла сделать, хотя в тот момент никому так не казалось.

— Не хочу быть благодарной поневоле, — буркнула я.

— Понимаю, — улыбнулась Сьюзан. — Но надо.

Благодарной — и кому? Суровой командирше с каменным лицом. Благодарной за каждый заново наложенный гипс. Благодарной за ремни, которыми меня стали привязывать к кровати после того, как я снова попыталась сама сходить в туалет. Благодарной за сестёр, которые будили меня посреди ночи, потому что я кричала во сне.

— Держись, — твердила Сьюзан. — Тут иначе не справиться, надо просто дотерпеть до конца.

Она приносила мне книжки из библиотеки, карандаши и бумагу, доставала шерстяные нитки, купила новые вязальные спицы — всё, чтобы помочь мне скоротать время. Приносила письма Мэгги из её интерната. Приносила шашки: по вечерам мы играли с Джейми.

— Наберись храбрости, — наставляла Сьюзан.

— А это сойдёт за благодарность? — спрашивала я. Внутри бурлил протест.

— Отчасти, — кивала Сьюзан.

Двадцать девятого ноября Джейми исполнялось семь лет. Мы со Сьюзан подарили ему маленький тортик и оловянный самолётик, «Спитфайр» — такой истребитель, на котором летал брат Мэгги Джонатан.

Три дня спустя доктор в очередной раз снял с меня гипс. Но вместо того, чтобы готовить, как обычно, ногу к новому гипсованию, он сказал:

— Так-с. Давай-ка попробуем приземлиться.

А потом взял меня под мышки и поднял со стола.

И поставил на ноги.

И я стояла.

Сьюзан сидела и улыбалась. А доктор сказал:

— Ну же, попробуй на неё опереться.

Я ухватилась за край стола и вжала правую ногу в пол. Сустав в лодыжке слегка повернулся. Стало больно, но я этого ожидала. Надавила сильнее. Икры задрожали — всё-таки сколько уже я их не пускала в ход.

И вот — я стояла. Сама, на ногах. Обеих. Я отдёрнула подол сорочки и глянула вниз: две ноги. Десять пальчиков, и все смотрят вперёд; десять ноготков, все повёрнуты ко мне. Правая стопа поменьше, в рубцах, и на коже сверху до сих пор натоптыш из-за того, что я так долго наступала не той стороной, — но в остальном вполне как обычная нога, никакое не уродство.

За такую ногу мама бы, наверно, на меня не орала.

Так значит, сработало. Операция удалась.

Больше я не косолапая.

Пока я стояла и пялилась на свои ноги, картинка на глазах расплылась в размытое пятно, потом прояснилась, потом опять расплылась. Вниз капнули крупные бусины слёз. Плечи у меня задрожали, и я бы, наверно, осела на пол, если бы Сьюзан не обхватила меня руками. Она буквально укутала меня в свои объятия — так же, как в то утро в Лондоне, после бомбёжки, когда она нашла меня живой.

— Не знаю, как ты, а я как-то начинаю привыкать к этим телячьим нежностям, — прошептала она мне на ухо. Меня это до того рассмешило, что я расхохоталась прямо сквозь слёзы.

Так я и стояла, рыдала и стояла, рыдала — и всё стояла, стояла.

После обеда ко мне в палату влетел Джейми с картонной коробкой в руках.

— Покажь ногу! — потребовал он.

Я лежала поверх одеял, вытянув перед собой обе голые ноги.

— Ну смотри, — говорю.

Сама я весь день только и делала, что любовалась своей ногой.

Джейми забрался ко мне на кровать. Нащупал пальцами толстый рубец на лодыжке и говорит:

— Улёт! Прям как настоящая.

Сама я и не думала, что нога может так измениться. Доктор говорил, что сгибаться до конца лодыжка всё равно не будет, и внутри там не совсем как положено, но ходить, ступая на землю подошвой, я смогу, и носить на обеих ногах нормальную обувь тоже. А мне больше ничего и не надо было.

Сьюзан протянула мне коробку, которую принёс Джейми.

— Бери. В честь успешного завершения.

Я сняла крышку. Туфельки. Кожаные, с ремешком на лодыжке, совсем как у Мэгги. Отличные новенькие туфли, каких в продаже уже почти не найти.

— Это мы их давно купили, — пояснил Джейми. — За день до операции.

Сначала я надела левую туфлю. Потом взяла свою новую правую ногу. Сунула пальцами во вторую туфлю. Вставила пятку. Застегнула ремешок. Туфля сидела чуть-чуть свободно, но в принципе место перед пальцами оставалось в обеих. На вырост. Можно будет долго носить.

Обутыми обе ноги смотрелись совершенно одинаково. Даже шрама не видно.

«Калека ты убогая, и больше ничего, с таким-то уродством!» Вот что говорила мне мама. Постоянно повторяла, пока мне не пришлось приложить все силы, чтобы перестать в это верить.

Больше никогда не придётся это слушать.

Внезапно меня охватила удушливая досада.

— И что, всего-то и надо было? — подняла я глаза на Сьюзан. — Поваляться пару месяцев в больничке и всё?

Я целую жизнь страдала из-за этой ноги.

На глаза Сьюзан навернулись слёзы.

— Твоя мама просто не знала, — проговорила она.

— Знала, — возразила я. — Ей просто нужен был повод меня ненавидеть.

Джейми в непонимании переводил глаза с меня на Сьюзан и обратно.

— Я думал, ты будешь рада, — пролепетал он.

— О, Джейми. — Я вдохнула воздух всей грудью. — Ещё как рада! — Скинула ноги и потребовала: — Помоги мне встать.

— Осторожней, — вырвалось у Сьюзан. — Они же ещё не окрепли…

— Ничего, Джейми поможет.

Я раскинула руки в стороны, чтобы Джейми помогал мне удерживать равновесие, и мы двинулись вперёд по палате. Шаг, другой. Левой. Правой.

Раньше, когда я наступала на больную ногу, сустав в ней хрустел, а кожа рвалась и кровоточила. С каждым шагом болело всё больше. Теперь же с каждым шагом болело всё меньше. Ноги и правда ослабли и дрожали, но зато я ходила.

— Получается! — воскликнул Джейми.

Мне едва верилось.

— А скоро бегать начну, — заявила я тем не менее. — Быстрей тебя.

Джейми растянулся в улыбке.

— Нет, я буду быстрей! Я всегда буду быстрей.

— Нет, не будешь.

— Нет, буду!

Я хотела лечь спать в туфлях, но медсестры заставили меня их снять, а вместо них надеть специальную скобу. Сказали, это ненадолго. В больнице я пролежала ещё пару-тройку недель, делала упражнения для ног и наконец, во второй половине декабря, мы распрощались и с медсёстрами, и с докторами, и со скобами-костылями-всем-прочим. Я надела свои новые туфли на толстые зимние колготы, и мы отправились домой.