Война, в которой я победила

Кимберли Брубэйкер Брэдли, 2017

Теперь у Ады есть настоящая любящая семья, и ей, похоже, могут вылечить покалеченную ногу, из-за которой родная мать всегда считала её ничтожеством. Но кто она теперь? Она не дочь, ведь у неё нет матери, она больше не калека и не изгой, она не эвакуированный ребёнок из разбомблённого Лондона, да и вроде не сирота даже, ведь у неё есть опекун… Как найти себя, когда в мире бушует война, люди появляются в жизни и исчезают, а тот, на кого она только-только позволила себе положиться, может тоже её оставить – и на этот раз навсегда? Ещё немало сражений ждёт Аду, пусть она никогда не бывала на фронте. Хватит ли у неё отваги и силы выстоять в этой войне?

Глава 3

Взаперти у матери я могла хотя бы по комнате двигаться. Теперь же я беспомощно лежала, прикованная к больничной койке, вдали от Джейми и Коржика.

Если придётся уехать от Сьюзан, никакого Коржика больше не будет.

Сьюзан Коржика не особо любила — не так, как я. Он ей после Бекки остался. Может, она даст мне его на время, если там, где я в итоге окажусь, будет, где держать лошадь. Всё-таки это ведь я за ним ухаживаю.

Я закрыла лицо ладонями, и слёзы полились на подушку. Звук я постаралась заглушить.

Возможно, Джейми разрешат оставить кота. Всё-таки он мышей хорошо ловит. Даже мама могла бы разрешить Джейми кота.

— Очень, очень жаль насчёт твоей мамы, — прошептала надо мной медсестра помоложе и натянула одеяло мне на плечи.

Я ничего не ответила. Вообще-то Сьюзан старалась прививать мне манеры, но как полагается себя вести, когда люди сожалеют, что умерла твоя ненавистная мама, я понятия не имела.

— Папа у тебя где, на фронте? — спросила медсестра.

Я покачала головой.

— Умер, — прошептала я. — Давно. С войной это не связано. — И потом добавила: — Теперь мы сироты.

Медсестру это, видимо, потрясло.

— Ах ты, бедняжка!

Я перевернулась на бок, лицом к стене.

— Что происходит дальше с сиротами? Где они живут?

— Вообще, в приюте, — протянула медсестра. — Но ведь ваша тётя вас, конечно…

— Она нам не тётя, — прервала я.

Когда днём пришла Сьюзан, я притворилась, что сплю. Ближе к вечеру она вернулась с Джейми. Она и книжку нашу с собой принесла, «Швейцарский Робинзон», единственную, какая у нас осталась. Когда на дом упал снаряд, эта книжка лежала в нашем убежище Андерсона — приятно думать, что убежище действительно хоть что-то спасло.

Сьюзан открыла на первой странице и принялась читать:

— Вот уже не первые сутки мы находились во власти разбушевавшейся стихии…

— Нет! — закричала я и зажала уши руками. — Не надо!.. Не хочу!

Семья швейцарских робинзонов терпела кораблекрушение и попадала на прекрасный остров, где всё оборачивалось для них как нельзя лучше. Джейми обожал эту книжку. Я же никогда не любила. А теперь и совсем терпеть не могла.

Бушующая стихия разнесла наш с Джейми корабль. Только никакое чудесное спасение нас не ждало. Мы не попали на остров. Мы по-прежнему барахтались в неистовых волнах, повиснув над самой бездной.

Сьюзан захлопнула книгу. Я прижалась к Джейми и зарыдала.

Дни шли один за другим, но разбираться с нами никто не торопился. Я спросила насчёт приютов у молоденькой медсестры, и она сказала:

— Ой, сейчас наверняка есть хорошие… — и прямо вижу, лицо посерело. — Не то что раньше. В смысле, кормят нормально, и всё такое. Голодом не морят, по крайней мере…

— А с пони там можно? — спрашиваю.

— Насчёт этого не могу быть уверена, — говорит. Ну и понятно, что нет.

Доктора каждый день тыкали и жмакали мне ногу. Гипс сменили на другой, в точности такой же. Костылей не давали, с постели вставать не разрешали.

Каждое утро приходила Сьюзан и смотрела на меня мягко и сочувственно. Во второй половине дня, как только у Джейми заканчивалась школа, она приводила его ко мне.

Когда мы поселились у Сьюзан, она достала мне костыли. Но мама, когда забрала нас обратно, костыли выкинула. Так мы с Джейми и попали в Лондоне под бомбёжку: я просто не успела доковылять до убежища после того, как дали воздушную тревогу. Мы выбрались на улицу и попали под град обломков и битого стекла.

Ночью меня разбудила медсестра.

— Ты кричишь во сне, — говорит. — Успокойся.

Меня трясёт, пот валит градом.

— Нас бомбили! — говорю. — Мне на ногу стена обрушилась… Я застряла!

— Тебе приснился страшный сон, — успокаивает медсестра. — Давай, соберись. Ты всю малышню мне перепугала.

И ушла. А я уставилась в потолок. Сердце колотилось. Хотелось в туалет, но для этого надо было позвать сестру, а потом писать в утку, что напоминало, как у нас на старой лондонской квартире мама заставляла меня ходить в ведро.

Где здесь туалет, я в принципе знала: туда я ходила до операции. В палате было темно, но из коридора, где был пост дежурной сестры, пробивался слабый свет.

Я села. Откинула одеяла и покрывала. Постучала по твёрдому гипсовому футляру на своей ноге; ступня почти совсем не болела. Я свесила ноги с кровати.

С костылями было бы проще, конечно, но в палате через метр стояли койки. Опираясь на перила в подножьях, я поволокла гипсовую ногу по полу вперёд. Оказалось тяжело, но снова почувствовать, что двигаешься, мне было в радость. Я дотащилась до туалета, сходила по-маленькому и вышла. Уже на полпути обратно к кровати сзади меня кто-то гаркнул:

— Ты что вытворяешь?

Я дёрнулась от неожиданности, потеряла равновесие, взмахнула руками и грохнулась на ближайшую койку. Спящая в ней девочка со сломанной ногой на тяге проснулась и заверещала. Я метнулась вбок, свалилась на пол. Правая нога вывернулась в колене на сторону, и боль пронзила лодыжку. Я вскрикнула.

Тут проснулась вся палата. Вспыхнул свет, меня подхватили медсёстры и потащили в койку. Остальные принялись успокаивать мелкую девочку.

— Ты же уже не маленькая, могла бы головой подумать! — зашипела на меня главная медсестра. — Вон какой переполох мне устроила, всех перебудила, да ещё такие риски! Считай, легко отделалась, если ничего себе там не повредила. Вот узнает твоя мама…

— Она мне не мама! — закричала я, но главной сестре было всё равно.

Наутро доктор сказал, что никакого вреда я себе, по всей видимости, не причинила, но медсестра тем не менее рассказала обо всём Сьюзан. Сьюзан эти новости не обрадовали.

— Понять не могу, что только на неё нашло, — причитала сестра.

— Зато я могу, — ответила Сьюзан и добавила, обращаясь ко мне, уже более мягким тоном: — Я знаю, детка, тяжело, но постарайся не двигаться, пока не заживёт. Если ты опять попытаешься встать с кровати, тебя к ней просто-напросто привяжут.

Я содрогнулась.

А потом я увидела, что Сьюзан держит в руках.

— Тебе ещё письмо. От леди Тортон.

Внутри всё сжалось в комок. Вот оно. Сейчас с нами разберутся.

Сьюзан дождалась, пока медсестра уйдёт. Потом села ко мне на кровать, посмотрела на меня очень печальными глазами и сказала:

— Боюсь, новости тяжёлые. Я всё думала, как бы преподнести их тебе помягче, но так ничего и не придумала. — Она потянулась к моей руке. Я убрала её под одеяло.

Казалось, сейчас у меня остановится сердце.

Я должна остаться с Джейми.

Просто обязана.

— Вашу маму кремировали, — проговорила Сьюзан. — Это из-за войны, у них там на заводе было слишком много жертв, а мы слишком поздно узнали о её смерти и не успели запросить тело. Прах опустили в братскую могилу. Так что провести похороны мы не сможем. То есть ни в Лондоне, ни в нашем городе, нигде. Прости, мне очень жаль, что так.

Из её слов я не поняла ничегошеньки.

— Ада? — окликнула меня Сьюзан. — Ада, с тобой всё нормально?

Я даже не знала, с какого конца начать. «Похороны». «Братская могила». «Кремировали». Из неё что, сделали крем? Что за чёрт?

— Но есть и хорошие новости, — продолжила Сьюзан. — Леди Тортон предложила нам домик у неё в поместье, пожить. Говорит, маленький, зато с мебелью.

У меня пропал дар речи.

— А я уже и не знала, что думать, как быть, — продолжала Сьюзан. — Ущерб от разрушенного дома Бекки мне должно возместить государство, но говорят, это может затянуться на годы, а съёмное жилье у нас в городке сейчас буквально не найти… — Она остановила на мне взгляд. — Ты что-то совсем притихла. Понимаю, большое потрясение, но всё-таки: о чём думаешь?

Когда становилось совсем худо, я могла уйти в свои мысли, в такое воображаемое место, где меня никто не трогал. Я уносилась на лужайку к Коржику, я пускала его галопом по зелёным полям…

— Ада, — Сьюзан постучала меня по плечу и вернула обратно.

Я сделала глубокий вдох и выпалила:

— Когда нам уезжать в сиротский приют?

— Когда ЧТО?

— Когда мне с Джейми, — Господи, только бы вместе, пожалуйста, дайте нам вместе, — когда нам уезжать в приют?

— Приют?! — пробормотала Сьюзан с таким поражённым видом, точно я ей пощёчину отвесила. — Ада! С какого такого перепуга вам вдруг ехать в сиротский приют?

Я резко вскинула на неё глаза.

— А куда нам ещё ехать-то?

— Да никуда! Ничего же не изменилось. С какой вообще стати тебе пришло в голову… Это МАМА ваша умерла, я-то по-прежнему с вами!

— Но ты же сама сказала, с нами, мол, надо теперь разбираться!

— Это с похоронами надо разбираться, а не с вами!

— Откуда мне знать, что такое похороны?!

Сьюзан застыла.

— А, — коротко сказала она. — Господи, вот оно что. Бедняжка моя. Да ты же, наверное, извелась вся… Что ж ты ничего не сказала?

— Сама нам говорила, что не хочешь детей. — Говорила, поначалу, когда только мы приехали, и не раз. — А мы к тому же больше не эвакуированные как бы. Мы теперь сироты. Леди Тортон теперь за нас не в ответе, и ты теперь не в ответе, а в сиротском приюте мне не разрешат Коржика, и…

— Ох, Ада, Ада. — Сьюзан наклонилась ко мне и заключила в объятия. Я попыталась отпихнуть её, но она держала крепко. Сьюзан, она вообще сильней, чем кажется. — Ты всё неправильно поняла, — мягко сказала она. — Да, вы сироты — по крайней мере, формально, но вы, конечно же, останетесь со мной. В каком-то смысле так даже проще, раз ваша мама умерла. Теперь вряд ли что-то помешает мне оформить над вами законную опеку. Когда я говорила про разбираться, я имела в виду, с вашей мамой. С её останками.

«Останки» я тоже не знала. Могла догадаться, наверно, но побоялась.

— С её телом, — уточнила Сьюзан. — Только с этим. Вы с Джейми остаётесь со мной.

Я хотела было ответить, но не вышло. Горло сдавило, а потом наружу сами прорвались рыдания, и всё, только Сьюзан качала меня на руках, взад-вперёд, взад-вперёд, точно маленького ребёночка, точно любимого ребёночка, точно она меня любит и всегда любила.