Только правда, только хардкор. Том 1.

Ким Шмонов, 2021

Формально будучи продолжением книги "Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени", эта книга, тем не менее, совсем другая. Все что нужно знать из предыдущей книги это то, что Александр Нагорный пропал. Словно в воду канул. Даже его сын Майк ничего не знает. Но, как это всегда бывает, наступает момент, когда события начинают разворачиваться самым неожиданным образом: появляются противоречивые сведения об отце, а сам Майк становится интересен могущественным таинственным силам. И какое-то отношение ко всему этому имеет умерший несколько лет назад поэт, правдолюбец и матерщинник, Игорь Чекомазов. Тем временем где-то за океаном всемогущая корпорация начинает разработку биологического оружия нового типа… Содержит нецензурную брань.

Глава 6. Доклад сэра Генри Маха-Гранде на Совете Высочайших и Мудрейших. Архиспецифичность.

Кто рожден, тот и смертен

Первое правило мира

Объект столь пристального нашего внимания являлся типичным представителем вида Homo sapiens, вида, который совершенно искренне считал себя единственными носителями разума и конечным звеном пищевой цепочки на этой планете и столь же искренне заблуждался и в том, и в другом утверждениях.

В традициях данного вида временные характеристики бытия любого его представителя, как правило, описывались трехступенчатой шкалой: родился, созрел и умер.

Первая стадия — рождение — представляет собой медленный и достаточно травматичный процесс проникновения в этот мир через гениталии материнской особи. Забавно, что в некоторых конфликтных ситуациях представители данного вида словесно побуждают друг друга проделать сей процесс в обратном порядке, как будто помнят те незапамятные времена, когда такое еще было возможно.

Вторая стадия — зрелость — обозначает наступление способности принятия самостоятельных решений. Иногда, ошибочно, данный этап обозначают наступлением какого-либо конкретного события, как-то: женитьба или замужество, зачатие (то есть подготовка к последующему проникновению в этот мир) детей, окончание всевозможных обучающих и воспитательных заведений, называемых «университеты» и тому подобное. Иногда зрелость наступает постепенно, в течении довольно протяженного промежутка времени, но в большинстве случаев, несмотря на кажущуюся неизбежность данного этапа, на самом деле, она не наступает вовсе.

Третий этап — смерть — прекращение существования в этом мире, как единого целого, наступающее в следствии крайнего изнашивания либо необратимого повреждения самой грубой, физической, то есть материальной оболочки, называемой «тело», которое является обязательным условием сознательного, частично сознательного или неосознанного присутствия в этом мире, называемого «жизнью». Вот на данном-то этапе представители этого вила и реализовывают свое предназначение в виде звена пищевой цепочки, являясь пищей для различного рода сущностей: от микроорганизмов, пожирающих их физическую, телесную оболочку, до всевозможных богов и демонов, питающихся иными, более тонкими, нематериальными оболочками.

С другой, так называемой телеологической точки зрения, существование отдельных индивидов, как правило, оценивается трояко, путем поиска ответов на следующие вопросы.

Во-первых, оставил ли индивид после себя наследников — то есть сумел ли посредством кооперации с другим индивидом противоположного бытийного модуса, называемого «полом», протащить в этот мир других индивидов, при условии, что эти другие смогли пережить его самого?

Во-вторых, какими действиями в процессе своего существования утруждал себя, помимо отправления естественных потребностей, поддержания своей жизнедеятельности и решения вопросов, отраженных в вопросе первом?

И в-третьих, какое наследство или наследие оставил после себя данный индивид — в смысле наличных и безналичных денежных средств, недвижимости, а также различных всевозможных нематериальных ценностей — в виде учений, вклада в развитие существующего фольклора или светлой памяти о себе?

Весьма иронично, что однозначно ответить на эти три вопроса возможно лишь по прошествии третьей стадии существования индивида — то есть тогда, когда он, по устоявшемуся выражению, уже «отошел в мир иной», и когда сами эти вопросы для этого индивида уже не имеют никакого значения.

Что касается нашего объекта, объекта Ч., то мне следует с самого начала заметить, что он в этом отношении является архиспецифичным, то есть в крайней степени отличающимся от большинства других представителей своего вида.

И в первую очередь это касается того, как он, этот объект, родился. Все дело в том, что он родился… мертвым.

Вот, послушайте…

«Наверное, этот день я не забуду никогда. Под конец моей смены неотложка привезла еще одну женщину. Очень тяжелую…

Она рожала и умирала. Умирала и рожала.

Она билась в страшных судорогах, иногда на несколько минут застывая в кататоническом ступоре. Закатились вверх невидящие глаза, изо рта шла пена. На шее, словно жгуты, вздулись вены, прерывистый хрип…

Рядом бригада токсикологов спорила с нашим анестизиологом.

Наглоталась таблеток… Разных… Одни вызвали преждевременные роды, а другие… Другие медленно, но неудержимо гасили мозговую активность. До нуля… А там — дыхательный и сердечный центры. Так что, времени у нас в обрез…

Спор не пустяковый. Сейчас малейшая ошибка может оказаться фатальной.

Пару раз до моего уха донеслось слово «антидот». Какой, к чертям, антидот? В такой-то мешанине.

Наверное, это суицид… То есть пока только попытка… Пока… Пока мы не сдались…

Попытка свести счеты с жизнью или просто психоз… Кто же сейчас разберет.

На меня надели стерильные перчатки, закрепили маску. За всеми этими приготовлениями я не заметил, что спор утих. Все вопросительно смотрели на меня. Все-таки, сегодня, последнее слово за мной…

— Комаров, общий! — скомандовал я анестезиологу — Мне полная неподвижность нужна. Извлечем плод — и делайте с ней, что хотите. Без этого вам ее все равно не спасти…

А потом, все как во сне. Первый надрез скальпелем… Матка… Лопнувший плодный пузырь… Мальчик… Застрял в родовых путях… С пуповиной, затянутой вокруг шеи…

Ноль… Ноль по шкале Апгар.

Когда ребенка уже увезли в реанимационное, я зашил пациентку и кинул Комарову:

— Все, зови токсикологов. А я… я разбился в лепешку…

И на ватных ногах я вышел из операционной в санбокс, где скинул с себя перчатки, маску, костюм и прямо в вымокшем насквозь халате, лег на кушетку и долго смотрел в потолок немигающим взглядом.

Потом, уже после душевой, после стакана крепкого чая, немного посвежевший, хотя и после шести сверхурочных часов, я пошел в ординаторскую, где планировал вздремнуть пару часов до утра, чтобы первым же автобусом уехать домой.

Проходя мимо реанимационной, я заглянул и нашел кувез с биркой, на которой было написано:

Ильчев Комаров

Да, у нас, если фамилия ребенка неизвестна, пишут фамилии принимавших роды врачей.

Я посмотрел на датчики. Датчик сердцебиения показывал ровную прямую линию…

Да, иногда мы проигрываем… Проигрываем в этой безжалостной схватке.»

Так заканчивается дневник замечательного человека, Врача с большой буквы Ильчева Виталия Сергеевича. Этот дневник позже был издан, и тогда он послужил замечательным учебником жизни для многих молодых медиков. Но тогда, в ту ночь…

Ильчев сел за стол в ординаторской и записал эти воспоминания. Потом он выпил еще кружку чаю и с тяжелым сердцем лег спать на кушетку, заведя себе будильник, чтобы попасть на первый автобус в шесть часов утра.

Спал он беспокойно — возможно, снилось ему, как он все еще борется за жизнь этого мальчика.

На первый автобус доктор Ильчев не попал — он скончался в четыре часа тридцать минут от обширного инфаркта. Его тело обнаружила в ординаторской уборщица в девять часов утра.

Часом ранее, в восемь часов, консилиум врачей посетил реанимационное отделение. Осмотрев новорожденного, на бирке у которого красовались фамилии докторов Ильчева и Комарова, консилиум пришел к выводу, что несмотря на серьезную недоношенность, основные показатели его жизнедеятельности находятся в приемлемых рамках, и жизни его ничего не угрожает.